Пьедестал

      Аксель звонит Максансу целый вечер, не оставляя попытки дозвониться, даже когда время уходит далеко за полночь. «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети» — каждый раз твердит автоответчик, заставляя сердце юноши болезненно сжиматься. Он ждёт и надеется, что когда-нибудь ему ответят.       Но минуты идут, и ближе к утру Орьян сдаётся, отшвыривает телефон в сторону и падает опухшим, как и глаза, лицом в подушки, которые практически насквозь промокли от слёз. Рыдания, прекратившиеся полчаса назад, снова начинаются с удвоенной силой. Уба скулит, прижавшись к ножке кровати, слушая надрывающийся голос хозяина, его крики и всхлипы.       Париж медленно просыпается, машин и людей на улицах становится всё больше, лучи солнца проникают сквозь щёлки между шторами, но совсем не греют. Одиноко поют жалостливые песни зимующие птицы, будто без них не хватает хмурости и печали. В квартирах прохладно. Аксель заворачивается в одеяло, не прекращая плакать.       Ему настолько плохо, что в голове вакуум, от продолжительных рыданий горло охрипло и глазам больно, но модели трудно остановиться. Он пытается, утихает на минуту-две и снова начинает плакать. Но и у слёз есть предел, и вскоре Аксель тупо смотрит в потолок, не моргая. Боль накатывает волнами, не только физическая, но и моральная. В груди всё ноет и зудит, такое чувство, что там копошатся тысячи маленьких червячков, отчего Орьян порывается разодрать пальцами грудную клетку.       Наверное, они должны были стать бабочками, но не успели. Теперь они останутся там навеки.       С большим усилием перевернувшись на бок, Аксель горько вздыхает и шмыгает носом. Рука пытается дотянуться до телефона, лежащего на полу, но в итоге безвольно свешивается с края. Уба трётся о неё влажным носом, тихо тяфкает и запрыгивает на кровать, пролезая под мышку хозяина и устраиваясь там.       — И снова у меня осталась одна ты, девочка. Все заняты, у всех дела.       Орьян зарывается носом в шерсть собаки и прикрывает адски чешущиеся глаза, но, если их почесать, то они станут болеть ещё сильнее, поэтому Аксель ничего не предпринимает. Он не знает, что делать, как всё исправить, как повернуть время вспять и больше не совершать такие глупые ошибки. Глупые, но имеющие такие серьёзные последствия.       — Стоило раньше думать… и стоило настоять на том, чтобы ты меня выслушал. Я люблю тебя, но поступаю как мудак. Если бы ты знал правду… но ты обязательно её узнаешь. Приду в агентство попозже и расскажу.       У Акселя нет сил, отчего он моментально засыпает, прижимая к себе Убу. Она лижет его в щёку и укладывает голову ему на руку. Парню снится соулмейт. Они вдвоём во сне, сидят на берегу Сены, целуются, обнимаются, признаются друг другу в любви. Нет ни людей, ни машин, вокруг тишина и спокойствие. Лишь вдалеке слышатся голоса птиц, жужжание насекомых. В воздухе витает запах дождя, и совсем скоро с неба падают тёплые капли. Партнёры жмутся друг к другу и смеются, не заботясь о том, что промокнут. Они не знают, что это сон, не беспокоятся о том, что там, за пределами фантазии, они не рядом, более — они в ссоре, не обнимаются и не целуются, не разговаривают. Молчат, но хотят сказать о многом. Гордость не даёт, обида душит. А сердце не может терпеть.       Поэтому, как только Аксель просыпается, он собирается настолько быстро, что Уба еле семенит за ним лапками, цокая когтями по полу. Парень не обращает на неё внимания, в конце сборов всё же насыпав её корм в миску, но большую часть рассыпает. Времени на то, чтобы всё это убрать, нет, поэтому Орьян, надеясь на непривередливость собаки и её голод, выбегает из квартиры и бежит к автобусу. За мотоцикл он не решает садиться, так как голова болит так, будто её всю ночь грызла Уба. Таблетка аспирина лишь немного уменьшила боль.       Как назло, автобус долго не приезжает, но, похоже, это волнует одного Акселя, так как только он нервно нарезает круги по остановке, ловя настороженные взгляды людей, но никто ему ничего не говорит, и Орьян этому безмерно рад, иначе бы он точно не сдержался и наорал на кого-нибудь. Здесь точно есть кто-то из соседей, так что по дому могут поползти нехорошие слухи, а на парня и так странно смотрят бабушки на скамейках.       Всю дорогу до агентства Аксель скребёт ногтями по обивке сиденья, болтает ногами и крутится на месте. Голова раскалывается уже не от боли, а от крутящихся в ней мыслей. И все они связаны с одним Максансом и словами, которые Орьян собирается ему сказать. Он не уверен, что вытянет хоть что-то из себя при их встрече, но составляет долгую и душевную речь, по мере приближения к пункту назначения кажущуюся всё бредовее и бредовее.       На стоянке, на которой вчера многие оставили свои машины, нет «той самой». Значит, кто-то отвёз её ему, думает парень, понимая, что это неправда, но надеясь, что Фовель всё же находится в здании. На самом деле там всего-то человека четыре, но это на первом этаже, хотя вероятность, что на других народу будет больше, очень мала. Сегодня выходной, но те, кто не был на вечеринке, или те, кто любит работать, пришли сегодня.       У ресепшена Аксель замечает Зои. Девушка одета менее официально: светлые джинсы, футболка с ярким принтом, волосы, собранные в небрежный хвост. Она собирает бумаги в стопки и раскладывает их по папкам. Когда к ней подходит Аксель, она ободряюще улыбается, что выходит у неё не очень. О том, что произошло на вечеринке, известно всем — сарафанное радио работает на «ура».       — Чего пришёл? То есть выходной же. Или ты любишь загружать себя целыми днями? — Маршаль заканчивает с папками и поворачивается к коллеге.       — Я пришёл к Максансу, — твёрдо говорит Аксель, подходя ближе. — Он здесь?       — Я его не видела. Может, и здесь. Зато Камиль видела, спроси у неё про Максанса. Она-то должна знать, где он… наверное.       — Спасибо. Ты куда-то собираешься?       — Да, у меня отпуск завтра начинается, так что я подумала, что неплохо было бы устроить здесь порядок и отнести документу Давиду, чтобы меня не беспокоили, пока я отдыхаю.       — Тогда удачи. Хорошо отдохнуть.       — Спасибо… и тебе удачи… во всём.       Орьян идёт к лифту, постепенно ощущая, как слабеют ноги. По телу проходится дрожь, на лбу выступает испарина. Он боится встретиться с Максансом, но в то же время желает этого. Им нужно поговорить и во всём разобраться, пока не поздно, пока не случилось что-то посерьёзнее. И у Акселя плохое предчувствие, словно это плохое уже произошло.       Как только парень выходит из лифта, он сталкивается с Германом. Первое, что приходит на ум, — это мысль о побеге, но Орьян подавляет её, так как не хочет выглядеть трусом. Тем более почему он должен сбегать от этого человека? Сейчас он не проявит слабость и не позволит делать с собой то, что захотят другие. Сейчас он даст отпор, ударит, если надо. Да даже не надо, а если хочется. Синяков и фингалов станет в два раза больше.       — Только попробуй, блять, ко мне прикоснуться, и я, клянусь тебе, не побоюсь начистить твоё милое личико. Я обещаю это тебе, не буду сдерживаться. Ты вчера легко отделался.       Томмераас молча выслушивает последующий поток ругательств и мата в свой адрес, не пытаясь прервать или вставить своё слово. Он собирается дослушать до конца и послушно ждёт минут пять, пока Аксель не выдыхается, весь красный. Взгляд у парня злой и решительный, так что любой, кто услышал бы от него слова о том, что он собирается начистить кому-то лицо, с охотой поверили бы в это.       — Это всё? — тихо спрашивает Герман, подтягивая лямку рюкзака.       До этого момента Аксель не замечал рюкзак за спиной бывшего и сумки в его руках. Вид у него становится слегка заинтересованным, но парень всё ещё выглядит недовольным и готовым в сию же секунду наброситься с кулаками на собеседника.       — Я уезжаю, — продолжает Герман. — Давид узнал, что произошло вчера, вызвал сегодня к себе, наорал, отругал и сказал возвращаться в Норвегию. И перед тем, как я это сделаю, я бы хотел… кое-что рассказать тебе. В тот день, когда ты напился, придя после больницы, у нас ничего не было.       — Что?! — Орьян судорожно хватает воздух ртом, тело бросает то в жар, то в холод от услышанного. — В смысле? Но ведь мы… целовались, а ты потом… и проснулись мы вместе… голые… и…       — Ты уснул, когда я с тебя ещё футболку не снял — настолько ты был пьяным. Ну и я положил тебя на диван, лёг рядом, так как больше шанса для этого могло и не быть. Под утро я проснулся, потому что ты липнул ко мне, к этому моменту уже был голым и твердил, чтобы я побыстрее выздоравливал и прочее. Как я понял, это было адресовано Максансу. Ну и… я был не против полежать с голым тобой, тем более что я там не видел, но ты, как только проснулся, начал кричать и плакать, и я не успел тебе ничего рассказать. Не думаю, что ты и захотел бы меня выслушивать, потому что я насильно целовал тебя и чуть ли не изнасиловал… Вчера я специально наговорил Максансу, что ты не сопротивлялся и прочее, на самом деле ты мне практически челюсть сломал, лягнув ногой. Но то, что ты первый поцеловал меня, это правда. А дальше уже я действовал. Прости меня. Хотя я и не особо надеюсь на прощение.       Проходит добрых три минуты, пока Аксель не отмирает. Он не может поверить словам Томмерааса, потому что всё это кажется таким нереальным и выдуманным. Он столько убивался из-за того, чего не было.       — Но как… я же помню, что… что у нас всё было.       — Знаешь, я не насилую спящих и пьяных людей, даже если сам пьян. И с тобой бы я никогда не смог поступить подобным образом. Да, до этого я делал то, чего не стоило: целовал, когда ты не хотел, зажимал в углах, но… мне было тяжело. Я любил тебя, думал, что у тебя такие же чувства, но Максанс был для тебя дороже. Теперь я понимаю это. И отпускаю тебя. Мне больно, но так надо. Меня ждут дома.       — Твой соулмейт? Как давно ты его встретил? — Аксель поджимает губы и опускает глаза в пол.       — До того, как встретил тебя. У нас с ней были сложные отношения, и я сбежал сюда, в Париж, в театральную школу. Потом познакомился с тобой, влюбился и решил не возвращаться в Осло, потому что рядом со мной был ты. Но… как ты знаешь, если соулмейты далеко друг от друга, то им плохо. Так стало и с моим. Девушка резко заболела, никакие лекарства не помогали ей, только я мог излечить её. Ты тогда думал, что я твой соулмейт, и я не хотел тебе говорить, что это не так, поэтому молча уехал.       Аксель молчит, кусая щеку изнутри, и думает. Ему до жути обидно и больно, но он не собирается удерживать Германа. С каждым днём чувства к нему угасают, и однажды их не останется вовсе, потому нет смысла мусолить эту тему. Парень больше не хочет совершать ошибок, он много научился за эти два месяца, набрался опыта, сейчас следует действовать мудро и рационально.       — Почему ты снова пытался начать со мной отношения? У тебя ведь есть соулмейт.       — С ней сложно, мы часто ссоримся, непонятно, появится ли вообще когда-нибудь любовь между нами. А тебя я любил, отчего и сделал выбор в твою пользу. От этого пострадало много людей, но… к чему-то хорошему это же привело?       — К тому, что ты уезжаешь обратно, — Орьян улыбается, щурясь.       — Оу… я-то думал, ты не захочешь меня отпускать, будешь плакать, просить остаться—       — Удачной дороги.       Герман вздыхает и делает несколько шагов к Акселю, сокращая между ними расстояние. Орьян зажмуривается, ожидая чего-то ужасного, но чувствует лишь мягкое прикосновение чужих губ ко лбу. Внутри что-то неприятно тянет и ноет, но это чувство заталкивают глубоко-глубоко, чтобы оно не смогло больше никак влиять ни на сердце, ни на разум.       — Ты лучшее, что со мной было.       Томмераас заходит в лифт, и двери медленно закрываются. Аксель успевает развернуться и кивнуть. Вот и всё. Вот и пришёл конец его первой любви. Вот и опять жизнь делает неожиданный поворот. Ни долгих разговоров, слёзных прощаний, обещаний помнить друг друга. Всё закончилось не так, как они предполагали. Но так надо, так правильно.       В кабинете Камиль обнаруживается только сама Камиль, без Максанса. Аксель заходит, предварительно постучав, и оглядывается. Женщина сидит в кресле, точнее лежит с закрытыми глазами. На столике рядом стоит бутылка пива, и Орьян морщится, вспоминая вчерашний вечер.       — Камиль? Привет. Где Максанс?       Вершуе приподнимается и смотрит на вошедшего, потирая глаза. Выглядит она не очень, впрочем, как и все остальные работники, что пришли сегодня на работу. Агент поджимает губы и встаёт с насиженного места, направляясь после к коллеге. Тот немного ёжится под пристальным взглядом.       — Ты должен торопиться, пока есть время. Я ждала тебя и надеялась, что ты придёшь пораньше, — Камиль кладёт ладони на плечи Акселя и слегка сжимает их. — Максанс сейчас в аэропорту, его рейс через полчаса. Если не успеешь, он улетит в Барселону. Скорее всего, останется там. Он уже попросил Давида дать ему разрешение на это. Вместо него пришлют другую модель, это не навсегда, но… ты должен остановить его. Мне не удалось, но у тебя получится.       — Чт… почему? — Аксель чувствует, как покалывает кончики пальцев и как в груди всё покрывается инеем. — Он не захочет со мной разговаривать. Я заслужил это, так—       — Не смей так говорить! Уверена, что вы переспали с Германом по пьяни. Так же, как и мы когда-то с Максансом, это не конец света. Всё можно исправить. Больше не буду тебя задерживать. Я заказала такси, оно ждёт у входа. Аксель, — Камиль обхватывает лицо парня руками. — Пожалуйста, сделай всё возможное, чтобы быть счастливым и чтобы делиться этим счастьем с Максансом. Вы любите друг друга, так будьте вместе, разберитесь со всеми недомолвками. Ты понял меня?       — Д-да, я постараюсь.       — Удачи, я верю в тебя.       От кабинета до крыльца пять минут спокойным шагом, Аксель же справляется за полторы, выбирая лестницу вместо лифта. Он мгновенно потеет, тяжело дышит и еле разбирает дорогу. В машину он вваливается кубарем, водитель сразу начинает движение, как слышит звук захлопывающейся двери. До аэропорта двадцать минут, но они добираются за пятнадцать, за что Орьян благодарен водителю. Его, конечно, пару раз припечатывает к стеклу из-за резких поворотов и быстрой езды, но ему не до этого. Для него важен только Максанс, и в голове часы ведут отсчёт, сколько времени осталось до отправки.       Ещё три минуты уходит на то, чтобы добраться до здания аэропорта, найти нужную стойку и заметить около неё Фовеля. Работник уже заканчивает с проверкой документов, и мужчина, засунув их в сумку, направляется к выходу к самолёту. У Орьяна подкашиваются ноги, и он готов ползти, лишь бы добраться до соулмейта, пока не стало слишком поздно. Люди оборачиваются на Акселя, красного и запыхавшегося, но продолжающего бежать. И как только его рука падает на плечо Максанса, он может отдышаться.       — Ус-спел… я успел… — голос хрипящий, слова выходят со свистом.       — Камиль всё-таки рассказала тебе? Зря было надеяться, что она будет держать язык за зубами.       Максанс говорит твёрдо и равнодушно, но его лицо на мгновение светлеет, когда до его ушей доносится голос любимого человека. Против своей воли он расслабляется и чувствует, как бешено бьётся сердце в груди. Он должен оттолкнуть Акселя, но не способен даже шевельнуть пальцами, смог только повернуться.       — Не улетай, прошу тебя. Ты нужен мне. Я всё тебе объясню, расскажу от начала и до конца. Я люблю тебя, Максанс. Это правда. Не оставляй меня, не надо.       Аксель вытирает бегущие по щекам слёзы и видит, что на него смотрят все пассажиры. Кто-то заинтересованно, кто-то с сожалением, кто-то равнодушно, как Фовель. Но у последнего во взгляде есть что-то большее, старательно скрываемое. Мужчина горько вздыхает и пару секунд молчит. Он рад бы и больше, чтобы собраться с мыслями, но наполненные слезами голубые глаза не дают на это шанса. Максанс берёт партнёра за локоть и отводит в сторону, подальше от остальных. Его прикосновение приносит терпимый жар.       — Я думал, тебе лучше с Германом, раз ты спишь с ним. Сколько ты делал это, пока я был в больнице? И собирался ли ты когда-нибудь рассказать мне об этом?       — Я не спал с ним! У нас ничего не было. Я всё тебе объясню, — Орьян закусывает губу, проводя пальцами по еле заметному ожогу.       — Весь во внимании. И побыстрее, у меня вылет через десять минут, посадка уже объявлена, как ты успел заметить.       — Я… после того, как я пришёл после больницы, я напился, потому что мне было очень плохо. Герман тоже был пьян, хотя какая у него была… то есть… я поцеловал его. Но это всё алкоголь! Я хотел поцеловать тебя, но рядом был Герман… и мой мозг решил… и… потом я осознал, что сделал, но Томмераас не останавливался, он уже сам целовал и обнимал меня, я был против, но он не слушал. Затем… я уснул, и он… он не такой плохой и аморальный, чтобы делать со мной что-то, когда я сплю. Так что… он лёг рядом, ночью я разделся, как сказал мне Герман, я думал, что ты был рядом, и я говорил о тебе. Он рассказал мне это сейчас, потому что уезжает. Он тоже ревновал меня к тебе, поэтому так поступал, но у нас правда ничего не было! До этого сам я к нему не лез.       — Интересно. Он уезжает, я — тоже, тебе пришлось выбирать, кого оставлять. Или он уже отказался? — в душе Максанс рад словам Акселя, но снаружи он злится и негодует. Он чувствует себя использованным.       — Я не хочу, чтобы он оставался! Мне нужен только ты, ты мой соулмейт. Я люблю тебя, Максанс!       — И понял ты это именно сейчас? Когда я уезжаю? Это не сработает, Аксель. В твои слова трудно поверить. Может, ты сочинил их по дороге сюда? И на самом деле ты только и делал, что трахался с Германом, пока мне было хуёво, пока я лежал ночами в больнице и думал о смерти? Сначала с ним повеселился, а как я освободился, то на меня перешёл?       — Нет, это правда! Я не спал с ним уже полтора года. Мы только целовались, я не вру! Поверь же мне, прошу! — парень хватает Данэ-Фовеля за руку и не отпускает, когда кожа начинает гореть. — Я сделаю всё, что ты захочешь! Я люблю тебя! Мне никто больше не нужен кроме тебя! Я не смогу без тебя.       — Хорошо. Я тебе верю. А теперь я пошёл, осталось пять минут. Прибереги слова о любви на другой раз.       Максанс выдирает руку и разворачивается, направляясь в сторону самолёта. Он упрямо идёт вперед, не обращая внимания на громкие выкрики своего имени. Ему противно от самого себя, из-за того, что он так поступает с Орьяном. Но так же ему больно. Он столько вытерпел, столько пережил. Он знает, что поступает глупо, но не отступает.       Аксель сдерживается, чтобы не разрыдаться и отворачивается, так как не в силах смотреть на удаляющуюся спину мужчины. У него всё тело дрожит, ноги кое-как передвигаются, ком в горле не даёт глотнуть спасительного воздуха. Слёзы всё льются по щекам, падают на пол, и Орьяну кажется, что слышно, как они разбиваются о твёрдую поверхность, что невозможно из-за гула вокруг.       Я не смог. Я не сумел. У меня ничего не получилось. Я потерял дорогого человека, любовь теперь всей моей жизни. Возможно, когда-нибудь мы ещё встретимся, но сколько придётся ждать этого момента? Дни, месяцы, годы? Максанс может и не вернуться никогда. Я сделал ему слишком больно, такое сложно простить. Но я простил его за всё. Если бы был шанс снова ощутить его объятия и поцелуи, я бы… я бы…       Аксель чувствует, как земля уходит из-под ног, он думает, что падает, но тут его резко разворачивают, и парень чувствует горячие губы на своих губах. Его целуют страстно, горячо, больно, с таким рвением, как утопающий пытается удержаться на поверхности воды. Чужие крепкие руки сжимают его талию, гладят спину, прижимают ближе.       Орьян сжимает лицо Максанса в своих ладонях, целует так, как ни с кем ещё не целовался, и плачет. Уже от радости, а не от печали. Поцелуй становится мокрым, Фовель отстраняется и глубоко дышит, смотря прямо в голубую бездну перед собой, мягко проводит большими пальцами по щекам парня, вытирая влагу. И улыбается.       — Никогда, слышишь, никогда в жизни я больше не оставлю тебя. И никогда не отдам тебя кому-то ещё. Ты мой и точка. Если кто-то ещё подумает, что у него есть на тебя права, мне придётся доходчиво объяснить, что твоя любовь распространяется только на меня.       Аксель смеётся и вновь притягивает Максанса, целуя глубоко и горячо. Он счастлив и чувствует, как его счастье передаётся и соулмейту. Всё-таки судьба не прогадала. Они созданы друг для друга. Чтобы ощутить всю любовь человека, нужно познать её отсутствие.

***

      Спустя год       — По решению жюри и, конечно же, зрителей, в одиночном зачёте побеждает Робен Минье! А в парном зачёте Максанс и Аксель!       Зал взрывается аплодисментами, криками и свистами, на сцену летят букеты. Максанс вытаскивает один пион из общей кучи цветов и заплетает в волосы Акселя. Тот смущённо улыбается и целует соулмейта, из-за чего народ начинает шуметь ещё больше. А потом, когда Робен притягивает Поля, стоящего за занавесом, и мягко касается губ, то вообще сходит с ума.       После показа все модели собираются в гримёрке и по очереди поздравляют победителей. Тарьей и Хенрик заняли второе место в парном зачёте, Асса — второе в одиночном. Остальные места заняли новички. В комнате шумно и душно, все смеются и болтают. Но кому-то это не так интересно.       Орьян, взяв партнёра за руку, аккуратно выходит вместе с ним в коридор, где намного больше кислорода. Они смеются и снова целуются, крепко прижимаясь друг к дружке.       — Ты сегодня был неотразим, благодаря тебе мы получили первое место, — выдыхает Фовель в лицо парню и мягко проводит ладонью по чужой шее.       — Не уменьшай свои заслуги. Если бы я был в жюри, то я бы сам дал тебе первое место, несмотря на то, что мы пара.       — Пара? С каких пор?       — С таких, когда ты мне подарил кольцо и сделал своим мужем.       Парень демонстрирует изящное украшение на пальце и приподнимает брови, смотря на Максанса видом а-ля «если ещё раз так пошутишь, засуну тебе это кольцо куда подальше». Но из-за улыбки эта невысказанная угроза вовсе не устрашающая, а милая и невинная.       — Оу, правда? Да я его на дороге нашёл, подумал, что ты будешь рад, вот и—       Максанса затыкают поцелуем, чему он в общем-то и не против. Касания любимого дарят тепло, разливающееся по венам. Так спокойно и легко. Партнёры влюблённо смотрят друг другу в глаза, ощущая, насколько особенный этот день. Впрочем, как и все другие, которые они провели вместе. А это почти все 365 дней в году.       — Как думаешь, снизойдёт ли до меня победитель и не откажется от уединения в моей квартире, в обществе меня самого и… моей собаки?       Фовель подносит пальцы к подбородку и сжимает его, словно о чём-то глубоко задумывается.       — Думаю, что общество собаки будет лишним.       — Ты имеешь что-то против Убы?       — После того, как она сначала сжевала мой кроссовок, а потом нагадила в него, я боюсь приближаться к ней меньше, чем на метр.       — Тогда к тебе?       — Тогда ко мне.       Максанс сжимает ладонь Акселя и чмокает его в нос. Парень щурится и тянет соулмейта за собой.       Кто там говорил, что в модельном бизнесе всем на тебя плевать, важно лишь твоё личико? И что соулмейтам там не место? Неправда. Модельный бизнес — это место, где я обрёл семью и нашёл любимого человека, теперь являющемся мне мужем. Это место, в которое меня привела сама судьба.