With you infinity

Все было нормально ровно с того момента. С того самого гребаного момента, этакой негласной точки отсчета начала конца - очередной попойки, устроенной Хосоком. Нет, ну что же можно делать на бухаловке, кроме как надираться в хламину «купил его в Италии, берег для хорошего настроения» коньяком. А потом вином, красным и, сука, кислым. А потом-потом каким-то дешевым и ощущение такое, что паленым соджу. Алкоголь поступает в организм скачками, сначала они выпивают все имеющееся в арсенале, а потом отправляют в магазин Намджуна - и тут, наверное, кроется одна из ключевых ошибок, потому что про правило «опускание градуса» бухому Намджуну было ровным счетом никакого дела. В итоге они вылакали аккурат столько, чтобы не соображать, и чтобы возможность самой мысли о том, что надо двигаться, попросту отпала. Юнги вяло пересчитывает стыки совмещенных досок паркета на полу, но перманентно сбивается уже на пятой - безжизненное тело Тэхена закрывает ему вид на место сопряжения с шестой. И он думал: ебать я бухой, почему не вижу шестую, блять, доску? А потом что-то необратимо щелкает в голове, и он начинает по новой. Последние мозги размазываются по стенкам черепа, вакуум затягивает посильнее водоворота. Тишина - ничего внятного. Пусто. Может, хочется спать. Юнги совершенно теряется в своих ощущениях. Он дышит и то через раз, а хочет перестать вообще. Потому что у него не голова кружится, и мир вокруг течет смазанными акварельными красками; потому что на стыке досок не один бухой в ничто Тэхен, а три. Потому что Юнги пытается закрыть глаза и не проблеваться после такой манипуляции. Стоит ли вообще уточнять, что нихуя у Юнги в принципе не выходит. Они пьяные в усер - это как гребаная констатация факта от Намджуна. Намджун... а где вообще Намджун? Они ничегошеньки не соображают. А голова Чимина, который ловил десятый, как казалось хренову счетоводу Юнги сон, покоилась у него на коленях. Их тела на неудобном маленьком кожаном диване сложены в подобие креста. Если они сейчас помолятся Богу, будет ли это считаться за самую искреннюю молитву? На, сука, кресте. - Хен, - сначала Юнги не особо понимает, что низкий и серьезный голос исходит из ничто иного, как от лежащей у него на собственных коленях головы, а когда понимает, то не подает виду, ибо нефиг сбивать. - Хен, я хочу тебе кое-что сказать. «Так блять говори, чего ты ждешь» - пытается выдавить Юнги, но рот открывается и закрывается, а он так и не произнес ни звука. Окей. Хорошо. Нет, правда, просто разве можно ждать чего-то еще от человека, в организме которого смешались коньяк, вино и паленое соджу. Юнги не хочет разговаривать. Юнги хочет закрыть глаза и не блевать. Чимин поворачивается на спину, чтобы видеть лицо Юнги. Сам Юнги предпочитает довольно старый и проверенный способ игнорирования по полной, уперевшись стеклянными глазами вниз, на босую ногу Тэхена, который опять валялся почти что голый. И слава всем существующим богам, что почти. - Хен, - в десятый раз, все таким же сиплым низким голосом, совершенно не похожим на голос того самого «хен, я тебя поддерживаю, хен-хен, ты крутой» и так далее, - я тебя люблю. Нет, конечно, Юнги уже слышал такое. Может, один раз или два, от самого Чимина и Тэхена, даже сам там что-то бурчал в ответ, тихо и «просто отстаньте от меня, окей?». И сейчас это тоже показалось ему самым обычным, типично пьяным дружеским признанием. - Ага, - все-таки опять сбивается на пятой, вновь глазами натыкаясь на мирно сопящего, чтоб его, эксбициониста хренова. - Не-ет, - в этот раз более пьяно и совершенно не соображающе, - ты так и не понял, - Юнги и правда не понял, какого хера Чимин может так много шевелить языком, когда он сам свое лаконично короткое «ага» выдавливал, если не больше, пять минут. - Я тебя люблю и хочу поцеловать прямо сейчас. Можно? Юнги мог бы конкретно так прихуеть от услышанного, если бы они не были убуханные в хламину. А пока, смотря на кряхтящего и поднимающегося с его атрофированных ляжек Чимина, только одна мысль бесконечно крутится в его голове: - Сейчас блевану, - Юнги запрокидывает голову назад, потому что та кружится словно гребаная карусель в парке аттракционов. Если на афганской войне были такие вертолеты, то спасибо дева Мария за божью благодать и жизнь без войн. Аминь. Не дождавшись ясного ответа от хена и про блевану принимая на счет Хосока и его итальянского (испанского? ивритского? инопланетянского?) коньяка, а не про всю эту тему с пидорами, Чимин не особо осторожно и грациозно тянется к юнгиной оголенной шее. Губы сладкие и липкие - на шее останется влажный след, если только не слизать все в доступном открывшемся пространстве. Чимин точно поехал с катушек. Очерчивает кончиком языка со вкусом высокого градуса на чужой белой алебастровой коже странные рисунки. Наверное, Чимин сейчас кончит - мог бы сказать откуда-то Намджун. Но не сказал. Все было ненормально ровно с того самого момента, когда Чимин принял бухое молчание за да, а Юнги просто все еще хотел блевануть.