With you infinity

Чимин выводил на запотевшем стекле зеркала в ванне, принадлежащей Ким Намджуну, улыбающийся смайлик. Кривенький такой, косячий, но он и правда улыбался Чимину, тяжело вздыхающему после горячего душа, только капли из точечных глаз ручейками покатились вниз по запотевшему стеклу. И он тут же подумал, что да - именно так и должно быть. Плачущее кривое чудо гораздо больше вписывается к лицу обреченного Чимина напротив. - Какой же, сука, дебил, - грубо стирает все ладонью, размазывая грустную плачущую улыбку в порошок. Чимин понимал. Сложно не осознавать положение вещей, если твою задницу купили за круглую красивую сумму на двадцать дней и слишком.. все здесь было тупым «слишком». Намджун был слишком: его ядовитая ухмылочка с тысячью ирисок по пухлым губам, ямочки блядские, доброта и всратый комплекс доминанта, который в порошок стёр с Чимина приевшийся образ сучки, который он, на заметку, вырабатывал в себе долго и с трудом. И ненавидеть за эти пресловутые «слишком» было очень глупо, да и Чимин достаточно четко мог оценить ситуацию в его круто изменившийся жизни - это ведь он решил с чего-то вдруг, что да, шлюхам тоже можно любить, когда на деле нет, никогда нельзя. А Намджуна было слишком сложно не любить. Чимин в этом был виноват полностью сам. Винить себя, кстати, очень неудобно. - Что ты делаешь? Намджун в собственный дом приходит незаметно, слишком тихо захлопывая дверь спальни и вообще. Чимин себя за свою слабость хотел четвертовать раскалённым лезвием по живой коже без наркоза. Он ведь уже как четыре дня поселился в красивый двухэтажным дом чужого человека, который просто предложил остаться. Может, он подразумевал одну ночь, но все завертелось, и Чимин кинул собственную красную зубную щетку в ванну Намджуна. Тот не протестовал. - Сплю, не видишь что ли. Ненавидеть Намджуна ровно столько же, сколько и любить, почти в равномерных пропорциях было совершенно неосуществимо. Тупое «почти» и разница в миллиграмм заставляла Чимина засыпая думать, что, пока Намджун на работе, вполне можно просто ограбить его дом и сбежать. Любить его потом по-тихому в тюряге, но так хоть не сердце топтать дорогими подошвами кожаных туфель не будут. Безболезненно и трусливо. - Чимини, - Намджун окликает достаточно серьезно, чтобы Чимин приподнялся на постели, садясь в позу лотоса с каменным лицом. - Держи, подарок. Пак ловит красную коробочку чисто на рефлексах. - Я не настолько дорогая проститутка, чтобы меня надо было подарками закармливать, - сердце обливается литрами крови и внутри слезы так же обжигающе мешаются с красным, тёплым. - Ты и так за все заплатил. Намджун несколько секунд кривится. Смахивает с колена невидимые пылинки рукой с такими клишированными ролексами и все равно ухмыляется. Гаденько так, чтобы Чимин внутренне сжался, открывая коробку. - Я видел, ты такое носишь. Это подороже будет, но, тебе понравится. В коробке был перстень из тех, что Чимин обычно надевает в рутинной жизни на каждый палец и даже больше. Красивый такой, с большим синим камнем посередине и серебряной крупной оправой с мелкими вкраплениями чего-то блестючего. Чимину нравилось, что Намджун заметил. - Забирай, - закрывает и стукает коробкой по близ стоящей тумбочке. - Я не возьму. - Нет, возьмёшь! - рявкает Намджун. - Да нафиг тебе это вообще сдалось?! Мразь, ты че из себя строишь больно сердобольного, жизнь он украсить бедной шлюхе вздумал. Ха! А не пойти ли тебе со своими добрыми началами нахуй, - Чимин встаёт на кровати, чтобы хоть так быть выше рослого Намджуна. Они начали целоваться безудержно и с болезненной нуждаемостью в друг друге. Чимин тут же удобно устроился ногами на пояснице Намджуна, спрыгнув с кровати, а руки на своей заднице счёл слишком прекрасно-эфемерным, до дрожи в коленях нужным. Намджун опять игрался, заводил своим языком, зажимал зубами чиминов - вытянул его как канат между ртами и победно ухмыльнулся. Чимин в его руках являлся послушной (секс) куклой, млеет и стонет, поддаётся на каждое уверенное касание. Это неимоверно заводило и Пак Чимина ему хотелось 25/8. Одежда тут же была скинута с обоих тел, а кровать прогнулась под сплетенной косичкой из конечностей. Намджун облизывал как мороженное каждый сантиметр сладкого тела с редеющими и теряющими краску его засосами, которые он обновлял и любовался проделанной работой. Долго, мучительно, пока Чимин плавился лучше стали в печи под прикосновениями, извивался и стонал, просил. - Детка очень огорчила папочку, - Намджун тут же грубо переворачивает размякшего Чимина на живот, продолжая горячо шептать в ухо, облизывая исколотую мочку. - Ты понесёшь скромное наказание за своё непослушание. Чимин трясёт головой и шипит такое горькое «прости», но Намджун уже не слушает, ставя тело в коленно-локтевую позицию. Устраивается сзади, водя тёплыми руками по млечно-белым ягодицам, разводя их и пощипывая упругую кожу под громкие мелодичные стоны. Чимин понимает, что если Намджун вот сейчас в него вставит прямо так, без смазки и растяжки, когда у Чимина никого уже почти месяц не было, будет прекрасно. Идеальнее расклада он не мог себе представить, подмахивая под властные прикосновения задницей. Даже если до слез будет, все равно прекрасно. Намджун запускает длинные пальцы в приоткрытый горячий ротик по суставы и приказывает даже без слов, а Чимин понимает. Вылизывает, обсасывает, пока старший наслаждается упругой влагой чужого языка. Давится немного, но он и задохнуться сейчас был не прочь. Первый стон, когда мокрая тёплая головка утыкается прямо в колечко мышц. И тихий смех Намджуна, который играется, манипулирует. Водит по промежности всей длиной, оттягивая мягкие блондинистые пряди назад. Больно, наверное, но Чимин не замечает. Только очередной шёпот в ухо. - Я запрещаю тебе кончать, малыш. Намджун начинает движение по промежности, а кожа горит от одинаково-монотонных потираний с разной скоростью и углом. Чимин стонет слишком прекрасно, так, что Намджун готов кончить ему между ягодиц позорно сразу. - Сжимай, - приказывает. Две половинки тут же сжимают пульсирующий орган между, а Чимин воет, пачкая слюной чёрную наволочку мягкой подушки. Это даже сексом нормальным назвать нельзя, но сам факт бьет молотом по уже готовой наковальне. Намджун натирает до красноты и искр, пока не чувствует, что тело под ним сейчас кончит, как и он сам, так что пальчики перехватывают чужой член у самого основания, сжимаясь. - Я приказал тебе не кончать, малыш, - движется быстрее, - только попробуй ослушаться. Намджун заливает идеально белой спермой поясницу, а Чимин орет изголодавшейся гиеной, потому что пальцы на собственном члене не дают ему кончить. А после низкого стона Намджуна и его тёплой спермы на полыхающей коже, это хочется сделать ещё сильнее и больше. - Ты мазохист? - слышит он через пульсацию крови в ушах. - Нет, - прямо в подушку мычит Чимин. - Тогда давай исправим недочет, Чимини. Пальцы на члене исчезают, но появляются на все ещё белых ягодицах. Оглаживают. Готовят. Губы влажно целуют, а руки раздвигают. Первый раз он бьет не сильно, пятерней, чисто на пробу, но Чимин тут же отзывается скулежом и сжатыми до побеление костяшек простынями в маленьких ручках. Второй раз бьет слишком сильно, а красный след ладони тут же вырисовывается красивой картиной, лучше всяких там Пикассо в миллиард раз. На третий раз Намджун расходится, а шлёпок громкий сотрясает комнату точно так же, как и стон кончающего Чимина. Он излился на смятое одеяло, а теперь даже не мог поднять головы от подушки, тяжело дыша до видных рёбер. - Подарок ты возьмёшь и это не обсуждается. Он сказал бы сейчас "да", даже если Намджун попросил лечь под поезд.