With you infinity

Пятнадцатый день, двадцать шестого мая, Чимин думает, будет отмечать как национальный праздник. Потому что он уверен на гребаные 99,9%, что сегодня в него наконец вставят и явно не баклажан. Его оттрахает любимый Ким Намджун, так что это просто не может быть в будущем, уже без Намджуна, обычным днём. Он каждый год будет отмечать, надираясь в хлам и пуская горячие слезы после очередной смены в клубе. Точка. Намджун аккуратно и щекотно лижет внутреннюю сторону бёдра, поднимаясь легкими поцелуями все выше и выше, чуть покусывая горячую, парящую жаром не хуже растопленной печи кожу, посасывая и мягко поглаживая нежными пальцами. Чимин стонал, думая, что именно сейчас хотелось бы плакать. Потому что вот так, когда Намджун целует каждое сплетение маковых засосов на торсе, пухлые некрасивые (Джун бы поспорил) пальчики и внутреннюю сторону ладони с кривой линией жизни, целует щеки и подрагивающие веки. Вот так вот больше у Чимина никогда не будет. - Ты дрожишь, малыш, - говорит Намджун, секундой сплетая их руки, и высматривает на дне любимых глаз хоть что-то с намеком на то, что же он делает не так. Чимин остервенело мотает головой, прикусывая губу почти до крови, чтобы не разрыдаться. Такого Намджуна хочется любить слишком долго и бесконечно, когда осталось только пять дней. А больше любить ему уже не позволено. - Все хорошо, Намджун, все хорошо. Мне нравится. Это просто..мои загоны. - Минни? - Продолжай, мне это надо. Намджун слушается, несколько раз на пробу проводя по вставшему члену младшего, что отзывается ему приятными сладкими постанываниями через закушенную губу. Очень громкий стон и почти крик Намджун выпивает прямо с губ как самое сладкое вино, разводя внутри сразу два пальца, смазанных холодной липкой смазкой ножницами, в разные стороны по гладким стенкам. Чимин мечется, извивается, царапает кожу на плечах и кусает, приподнявшись, пока пальцы любимого человека орудуют внутри, прямо за надувшуюся венку на липкой от испарины шее. Намджун стонет, потираясь вставшим членом о чужой, жарко. Так в жизни не бывает. - Не надо так, - откидывается на подушки Чимин, сквозь стоны от разрывных толчков прямо внутри. - Я кончу, папочка, я хочу тебя. Пожалуйста, пожалуйста, дай мне это. Намджун рычит, вынимая пальцы, прилипнув к шее, а головка упирается в сжимающееся колечко мышц. Руки чужие неуверенно обнимают за спину, притягивая ближе, в нежные слишком касания губами. Два пальца на самом деле нихуя не достаточно для нормальной растяжки, но Намджун поехал крышей, так что. Запечатывает поцелуем, толкаясь внутрь. Намджун придерживал Чимина, а бёдра настойчиво подавались вперёд, глубже в узкого и слишком сжимающего изнутри парня. Чимин хнычет, целуя руки Намджуна, его пальцы и по предплечью - выше. Он приятно бархатно стонал в такт ритмичным толчкам напряженного старшего, навстречу всем телом и почти насаживаясь скорее сам. Даже если глубоко внутри, ближе к грудной клетке, за белыми рёбрами, очень больно. Разрывает. Мышцы на спине Джуна перекатывались, игрались и напрягались, на месте сжатия талии крепкой хваткой будут синяки и Намджун не может себя контролировать. Чимин слишком безупречный, сжимающий изнутри, стонущий, что соображать что-то совершенно невозможно. - Господи, господи, папочка, да-аа, - царапается как бешеная кошка Чимин под ним, - это лучшее, лучшее, пожалуйста, - все тело его дрожало, а пальчики на ногах поджимались. Член интенсивно входил, смазка хлюпала, и соприкасающаяся кожа пошло шлепалась, но звук терялся в громких стонах Чимина и низких, рычащих, Намджуна. - Как же хорошо, - вбивается он, но не слишком сильно, - тебе хорошо, малыш? Ты сжимаешь, - Чимин только кричит и мечется, кивает как заведённый, насаживаясь сам ещё сильнее, чтобы у Намджуна точно не было сомнений, насколько ему сейчас хорошо. - Тогда скажи мне. Скажи, что я лучше всех. - Всех лучше, всех. Боже, господи, я не могу. Чимин хныкал, метался, скребся по поджарой коже сверху, несдержанно стонал под ставшими быстрыми и острыми рваными толчками в тело, когда член в тебе, заполняет и распирает. А Намджун сверху. Это лучшее. Глотал воздух, задыхался и ловил выдохи старшего губами с губ. Намджун выжимал своего мальчика, вдавливал в постель и доводил до исступления и почти потери сознания. - Люблю, - шепчет Чимин слишком тихо, скорее для себя, когда последняя буква заканчивается сиплым гортанным стоном от взрыва. - Па-апочка! Намджун изливается внутрь, а Пак себе на живот, с закрытыми глазами и его именем на красных обкусанных губах. - Малыш, ты прекрасный, маленький, сладкий, - целует уставшее после сумасшедшей разрядки тело Намджун. - Самый прекрасный, ненасытный, маленький мой. - Твой. После водных процедур, когда Намджун обнимает со спины отвернувшегося к стене Чимина, говорит. Сипло, серьезно, настороженно. - Сколько? - Что? - спрашивает Чимин, переплетая пальчики на своём животе с чужими, тёплыми и родными. - Сколько их было всего? - Я не знаю, Намджун, - отнекивается он, а большой поглаживает тыльную сторону доверчивой ладони. - Достаточно. Намджун больше ничего не отвечает. Чимин молчаливо утирает слезы непрошеные о подушку, боясь лишний раз сдвинуться с места. Осталось четыре дня.