With you infinity

Тэхен почему-то не покупает серую панамку со слониками. Фыркает только, когда Хосок вертит эту панамку на своих кривульках, пытаясь его уговорить наигранным «ну посмотри, ну померяй хотя бы, будь человеком, не обижай слоников!». В первые раз пять звучало убедительно. Тэхен бы соврал. Соврал, если бы сказал, что от всего этого - от такого Хосока в частности, ему не хочется упасть на пыльный асфальт Тондемуна. Колени там содрать, подбородок - если уже совсем в себе драму квин включить. Как-то глупо по трагичному. Лежать на этом раскаленном раскатанном камне (конец июля, жара ближе к плюс сорока) и плакать. Тэхен только чешет шелушащуюся кожу на предплечье до опасной красноты (за столько раз так и не удосужился купить себе крем от загара), и грустно. Наверное, вот так бывает, когда устаешь клеймировано пожизненно любить. - Брось, Хосок. Не надо. Хосок зачем-то улыбается ему в ответ - печально, с кровью. Тэхен уходит с тондемуновского рынка, так и не купив ту самую панамку со слониками. Однажды ее переехала машина, когда в этот же день - двадцать шестое июля - Тэхен просто сдуру бросился на дорогу. Иногда, как сейчас, в его голове хаос и совсем не смешно. Не хочется - устал, перегорел. Даже просто фальшиво, с надсадой. У Тэхена все через раз и если прошлый он кончил спокойно, то в этот опять слетают всякие тормоза. Хосок расплывается нечетким пятном в цветастом закоулке рынка, не различимым, Тэхен опять перебегает ту самую дорогу, но не попадает под колеса. Завтра все начнется по кругу, можно же подождать. Чего ты как в первые раз десять, ей богу. ...хотя Тэхен не удивляется, когда Хосок идет ему навстречу (Тэхен не убежал далеко, по крайней мере, в этот раз, остановился просто у переулка с «севен-илевен», где Хосок обязательно пойдет обратно), а в руках у Хосока купленная панамка. И Хосок улыбается как заведенный. Подбегает, напяливает ее на выкрашенные в едкий красный тэхеновы волосы, но не целует. Никогда не целует. Вот сейчас здесь поедет плановый автобус и если Хосока со всей силы толкнуть назад, он споткнется о поребрик, и панамка останется чистой (Хосоку же расплющит колесами ребра, но Тэхен бы даже не отвернулся). Поэтому Тэхен вцепляется в красную хосочью футболку кулаками и не отпускает даже тогда, когда они заходят в свою маленькую двухкомнатную квартирку. У Тэхена внутри уже ничего не осталось. Только Хосок, наверное. И усталость. Хроническая. У Хосока же еще одиннадцать часов, прежде чем мир совершит очередную перезагрузку. Тэхен выучил каждый его шаг по этой квартире двадцать шестого июля. Можно было бы его обнять, усадить силой рядом к телевизору с развлекательной программой, идущей по национальному, а когда Хосок начнет говорить (в 8:15, неизменно, даже если засекать на секундомере), заткнуть его насильным поцелуем. Чтобы до слез. У Тэхена перепробованы тысячи путей (от обычного разговора до убийства, нифиговый разлет, да?), как факт только - ни один из них не является верным. А Хосок в ебучие 8:15 выдает свое коронное: - Поговорим? Мнет в руках край только-только купленной панамки. И продолжает. Больше ни портретов, ни путешествий в Пусан с двадцатью тысячами вон в кармане, просто продолжает. Этот раз у Тэхена дурной, Хосока он все же не дослушивает. Знает, чего уже не знать-то, что у него там в монологе: «мы» магическим образом превращается в «Хосок и Чимин», а Тэхен, прости, так получилось. Вырывает из хосоковых пальцев свою серую, поднимается на крышу их девятиэтажки - Хосок мог бы попытаться его остановить, если бы знал, но какой хрен разница? Все равно ничего не меняется, даже с этой крыши Тэхен уже прыгал. То был, кажется, его десятый круг. Два слоника приветливо улыбаются ему с панамки, свивая свои хоботки в один. В этой концовке они перекрашиваются в кармин. На следующий день Тэхен встречает Хосока на той же ветке метро, с той же книгой («1945», за столько лет Тэхен вызубрил каждое ее предложение) в руках. Хосок садится рядом, кладет закладку в виде кумамона на сто семьдесят первую страницу, улыбается: - Ты очень красивый, хочу тебя нарисовать, - у него тогда еще обычные скучные черные волосы были и улыбка дурная, настоящая. - Я, кстати, Хосок. Соглашайся? Тэхен сгибается пополам и рыдает в голос. Это случается двадцать первый раз из тэхеньих тридцати.