Поймай меня, если сможешь

      — Так и зачем мне бронежилет?       Этот вопрос гулом звучал в голове, среди криков и шума, среди воспоминаний о минувшей перестрелке, среди расплывшихся мыслей и ужаса, который он все еще видел перед глазами. Келлан раз за разом прокручивал сегодняшний день с минуты, когда он сумел все-таки продрать глаза и до мгновения свиста пули, скользнувшей по его щеке. Еще несколькими часами ранее он не был взволнован перед очередным рабочим днем. Ничего не предвещало беды, более того, Кел был до такой степени вымотанным после рабочей недели, что не мог думать ни о чем другом кроме как о грядущем сне, с которым они были готовы провести ночь с пятницы на субботу. Возможно, даже в компании двух пышных подушек, толстого байкового одеяла, свежих простыней. Если же будет особенно прохладно, Келан захватит шерстяной плед из шкафа.       А теперь он стоит посреди коридора местной больницы, наблюдая за тем, как на каталке в срочном порядке увозят его коллегу — одного из помощников шерифа мелкого городка, куда его самого занесло по чистой случайности. Он неуверенно и с дрожью в теле поднимает свои руки ближе к лицу, чтобы взглянуть на бардовую густую пленку — кровь того самого парня, а ведь совсем недавно этими руками он зажимал поврежденную пулей артерию. И в крови были не только руки.       Форма офицера не случайно черного цвета. С одной стороны, это немаловажный элемент общей маскировки в случае облавы на различные подвальные помещения и темные чердаки, склады и амбары, где скрываются жулики и бандиты, когда необходимо всеми возможными способами слиться с тенью, стать чуть ли не частью обстановки вокруг. С другой же стороны, это выделяет хранителей закона из толпы. Но в целом, форма — архаизм, дань тем предкам, которые изобрели опознавательные знаки для служителей власти. Но есть такая причина, о которой принято не говорить — на черном полотне не видно крови. Однако это не значит, что она не ощущается.       Когда он развернул свое отяжелевшее, как ему показалось, тело и двинулся к уборным, в боку неприятно хлюпало, хотелось побыстрее стащить с себя промокший китель, бронежилет, в котором недавно застряло несколько пуль, а еще хотелось смыть с себя грязь сегодняшнего дня. Это было невыносимо, ведь он всегда был всего лишь жалким следователем по «ятрогенке», не бойцом, не отважным копом. И хотя в его должностной инструкции и прописаны целые списки обязанностей по общей следственной практике, его основной задачей всегда являлось осуществлять расследование узкого круга беловоротничковой преступности — перебирать бумажки и допрашивать людей, назначать экспертизы и пить застарелый кофе. Все! Даже сейчас ему все еще нужно отыскать врача, который никак не связан со смертью Дженифер Смитт, погибшей более двух месяцев назад от чертового отравления. Не от операции, не от неправильного лечения. От отравления.       Медсестры учтиво, но с неподдельным ужасом в глазах, предлагали оказать помощь. Келлан отмахивался. Пациентов вблизи не было, что не могло не радовать. В иной раз, увидев рядом с собой сотрудника госпиталя, он бы взвизгнул и убежал куда подальше, но сейчас страхи до такой степени притупились, что поднеси к его телу скальпель, он бы так и остался стоять на месте, тупо смотря куда-то вдаль. Дверь туалета он закрыл за собой ногой, а затем, щелкнув замком, шатаясь, поплелся к раковинам. Шум воды не отрезвлял, но от запаха дезинфекции начало мутить. Кровь, разбавленная водой, быстро стекала с рук, а в голове и перед глазами стояла лишь фраза: «Для оказания практической помощи». Именно эта оговорка в рапорте на перевод и направила его вместе с оперативной группой на старый порт, только лишь для проверки, не для перестрелки. Следователь ведь лицо вездесущее. А вдруг обыск провести надо было бы? И как же без следователя?       «Тебя ведь на помощь нам прислали, так ведь? », — спросил тем утром бедолага, которого сейчас вовсю готовят к операции. Келлан тогда, кажется, лишь качнул головой. — «Ну так надевай снаряжение и за мной, в участке больше никого нет. А со своим дерьмом еще успеешь разобраться. Сейчас я покажу тебе настоящую жизнь!».       Показал, ничего не скажешь.       Тошнить начало сильнее, боль в голове, которую он уже три дня как активно глушил ибупрофеном, наполнила о себе уже не пульсацией, а чуть ли не высокочастотной волной, тайфуном — уши тут же заложило. Наверное, скоро пар пойдет.       Руки он почти отмыл, но они все еще казались розовее, чем раньше. Он знал, что это от крови, что отмыть их будет непросто с первого раза, что лучше будет потом протереть спиртом, но от этого лучше не становилось. Келлан не боялся крови несмотря на фобию, не боялся также как игл или приборов, но так или иначе, ему становилось жутко от мысли, что эта кровь принадлежит пока еще живому человеку, который вот-вот может умереть. Этот человек смеялся над ним, издевался, заваливал работой последние недели его пребывания в Форксе, но так или иначе, этот человек не заслуживал смерти. Все его выходки были простым ребячеством, а не злым умыслом.        Глаза зажгло, щеки начали гореть. Келлан поднял глаза на зеркало, взглянул на отражение. Было больно. Не только физически, было больно морально. Он устал от смертей, устал от страха, устал от боли. Как ему хотелось сейчас забиться в угол и заплакать, но он не мог себе этого позволить. У него не было семьи, любимой девушки или хотя бы друзей. Он один и помочь ему некому. А смысл лить слезы, если их никто не увидит?       Он отключил воду и принялся стягивать себя сначала жилет, потом черный китель. С ремнями пришлось помучаться. Он кинул все дрожащими руками прямо на пол, а затем почувствовал пожар в глотке, раздувающийся ком в животе, дрожь, исходящую откуда-то изнутри. Тело опомнилось, кажется, быстрее мозга. Келлан подобрался ближе к кабинке унитаза, его тут же вывернуло. За последние несколько дней его много рвало, он не мог уже даже ничего есть тяжелее йогурта, иначе тут же бежал к туалету. Кажется, он все-таки словил сотрясение, хотя пытался доказать даже самому себе, что с ним было все в порядке. Но, конечно, все было не так. Он всегда был пухловатым, розовощеким, а теперь, даже самая узкая рубаха стала ему свободной, скулы отчетливо начали просматриваться на лице, а цвет кожи приобрел болезненно-зеленый оттенок. Кажется, даже в участке уже нет ни одного человека, который бы не спросил о его самочувствии. А он отшучивался, говорил, что просто съел что-то несвежее. А теперь он удивлялся еще и тому, как много выходит из него всякой пакости, он же последний день пил только воду. Вот тебе и экстренная чистка организма, без рекламы и регистрации.       Смыв все нечистоты, он, шатаясь, снова направился к раковинам. Засучил забрызганные кровью рукава некогда светло-голубой клетчатой рубахи, включил самую ледяную воду, ополоснул руки, а затем опустил под струю лицо, благо кран был гибким, позволял лавировать. Он направил воду прямо на длинный рваный порез, чувствуя, как быстрый поток врезается в плоть, оголяя рану и вычищая остатки масла и пороха. Было ли ему больно? Еще как. Хотел ли он закончить с этим? Ни за что. Только лишь испытывая такую сильную боль, он начинал чувствовать себя живым.       — Келлан, ты там живой? — в дверь учтиво постучались. Келлан уже почти смыл с себя всю кровь, вот бы еще так же спокойно он смог бы избавиться от всего того, что пожирало его изнутри. — Ну же, открывай дверь, мне бы не хотелось ее выламывать. Я уже не так молод, кости слабые.       Даже стоя за дверью, Келлан будто видел улыбку на лице шерифа. Он говорил с ним спокойно и вежливо, не так как раньше. Конечно, шеф тоже, несмотря на все свои тараканы, не был плохим человеком, он понимал, что тот, кто только выбрался из лап смерти, спасая еще одну жизнь, явно не может чувствовать себя в порядке, ему нужно время. Но в тоже время надо было удостовериться, что этот кто-то ничего не сделает с собой, не потерял сознание или не окочурился в закрытой комнате. Келлан собрал вещи с пола, и, все еще пошатываясь, направился к двери.       Щелчок, скрип старого полотна, шаг вперед. Он снова в коридоре госпиталя. Кажется, надпочечники решили более не вырабатывать адреналина в зверских размерах, Келлан снова начал чувствовать себя не в своей тарелке, но пока еще не был готов бежать. Наверное, все дело было в полном отсутствии персонала. Но даже стены, пол и явно неудобные скамейки заставляли его нервничать. Чарли ненавязчиво напомнил о своем присутствии тихим покашливанием и громкой отдышкой, видимо, он даже шеф еще не мог отойти от произошедшего. Хотя лично шериф не участвовал в операции по поимке жуликов, промышляющих контрафактной икрой, он все равно был на взводе: он отправил двух своих ребят и мальчишку-выскочку-следователя проверить пустой склад, даже не подозревая, что предоставленная чуть ли не письмом с вырезными из журнала буквами информация окажется правдивой. Да и какой «контрафактник» захочет вместо двухсот часов общественных работ получить минимум двадцать лет за решеткой за посягательство на сотрудника при исполнении?       Только неадекватный. Это было подобно поджогу торгового комплекса в целях скрыть кражу «чуппа-чуппса». Однако и в этой жизни происходят всякие невероятности.       Шериф хотел хлопнуть Келлана по плечу, но последний, увидев замах руки, встрепенулся от неожиданности. Чарли решил, что парень устал и был еще в шоке, но Келлан об этом даже не вспомнил. Сейчас рука Свона напомнила ему руку отца, замахивающуюся на него за какой-то отказ. Отец никогда не скупился на тумаки, особенно, если Келлан капризничал в больнице, рядом с умирающим братом.       — Я выйду на улицу, — тихо произнес Келлан, сделал несколько широких шагов, но, запнувшись о невысокий кафельный порог, громко стукнулся о выступ в стене. Тут же почувствовал на плечах широкие теплые руки, щипучие слезы на глазах, собирался выругнуться, но все еще сдержался, хотя сил практически не оставалось.       — Я тебя провожу, давай, парень, пошли.       На улице стоял туман, несмотря на кромешную темноту ночи, он был отчетливо виден, а мелкий моросящий дождь касался бледного измученного лица. Келлан никогда раньше не курил, однако именно сейчас ему захотелось затянуться сигаретой, жаль, что у него такого не водилось, а Чарли был настолько же курящим, как и сам Келлан. У медсестер стрелять сигаретки тоже было не вариант, поэтому ему только и оставалось, что сидеть на лавке и смотреть в непроглядную тьму, среди которой можно было разглядеть лишь тусклые очертания деревьев. Шериф забрал у него кобуру с пистолетом, испачканную форму и непригодный более бронежилет, отнес это все в служебный автомобиль, а затем вернулся с баночкой колы из автомата и сел рядом, протянув напиток Келлану. Он ничего не говорил, просто сидел и смотрел в пустоту, отвлекался на стрекотание в траве цикад, и это было куда более приятным, чем слушать длинные ненужные слова поддержки. Мужчины справляются с проблемами и без слезных речей.       Они просидели так молча достаточно долго, чтобы Келлан прикончил баночку с колой и уже успел успокоиться. Прошло около двух часов с их безмолвной беседы, прежде чем миловидная медсестричка вторглась в их общество.       — Доктор Каллен только что позвонил с операционной, — почти шепотом она произнесла Чарли, видимо, боясь разбудить пациентов больницы. Иного объяснения Келлан не находил. — Митчал справился, его уже направили в реанимацию. Там он будет пребывать, пока не отойдет от наркоза и не проснется.       Чарли кивнул ей и тяжело выдохнул. Он, видимо, посчитал, что все самое тяжелое действительно было позади, что Скотт Митчал — его первый помощник и самая большая заноза в заднице — скоро поправится, встанет на ноги и приступит к работе как ни в чем не бывало, только вот Келлан понимал все риски травмы крупных сосудов. Все далеко не в порядке, большинство таких травм заканчиваются смертью именно в послеоперационный период из-за высокого риска тромбоза, кровотечения, отека и многих других причин. Все зависит от качественных действий хирурга, а в этой дыре явно не найдется никого стоящего. Все столпы американской медицины засели в крупных городах.       — И еще, доктор Каллен хотел бы взглянуть на мистера… — медсестра посмотрела в сторону Келлана и последний почувствовал, как холодный пот выступает на его теле, а мурашки заплясали ламбаду на его спине. Зачем доктору на него смотреть? Он громко сглотнул накопившуюся во рту слюну, а затем с жалостью посмотрел на Чарли. Последний уже встал и направился к дверям госпиталя, видимо, надеясь первым получить информацию о Митчале от его лечащего врача. — В общем, вам следует пройти в приемное отделение.       — Со мной все в порядке, — выдавил Келлан тихим голосом, а затем еще тише добавил. — Я Келлан, зовите меня просто Келлан.       — Боюсь, Келлан, инструкция не позволяет мне Вас отпустить без осмотра врача. Вы — представитель власти, участвовали в мероприятиях, где как минимум один человек серьезно пострадал. Если вы не желаете осмотра, Вам придется подписать отказ от лечения.       — Хорошо, я подпишу, — скромно добавил он, пытаясь сделать свое выражение лица не таким уставшим и больным.       Чарли, уже находясь на входе в больницу, остановился и посмотрел на Келлана. В свете фонаря его лицо приобрело чуть ли не зловещий оттенок. Он развернулся и пошел обратно, но сначала посмотрел в сторону холла — нет ли там оживления, не спустился ли врач.       — Я тебе дам, подпишу. Один лежит при смерти, мне не хватало, чтобы еще второй там оказался, — голос звучал яростно и нетерпеливо, словно Чарли только что подставили подножку или дали оплеуху. Келлан немного замялся, ведь действительно, из-за того, что он сегодня попал в неприятности, Чарли достанется от начальства. А если с ним что-то случиться, то шерифа не только уволят, но могут и дело по халатности завести. Но это ведь его проблемы, не так ли? Келлан скорее съест всю одежду, что сейчас на нем, не запивая водой, чем хоть раз перешагнет порог больницы. Это был его принцип. — Я не вижу телодвижений, ноги в руки и за мной. Это приказ!       Келлан открыл рот, желая что-то сказать, и тут же закрыл его. Медсестра решила ретироваться, пока не досталось и ей. Кажется, с Чарли в гневе дело лучше не иметь.       — Но ведь мое здоровье — мое личное дело, вы не можете мне ничего приказывать по этому поводу, — громко произнес Келлан с той настойчивостью, которую только мог себе позволить при обращении со старшим по званию. Но даже от этого, вроде бы недолгого, но достаточно громкого предложения начала кружиться голова, тошнота и боль напомнили о себе.       «Пускай тошнит, пускай болит, но в лапы врача я не пойду!», — подумал Келлан, и скрестил руки на груди.       — Да и вообще, кажется, вы утверждали, что доктор Каллен отсутствует. А теперь оказывается, что он здесь.       — Я не знаю, вернулся, наверное. Да и вообще, речь сейчас идет не о расследовании, а о тебе. Ты, вероятно всего, принимаешь меня за простачка со своим детским максимализмом и тинейджерским настроем, думаешь, я не заметил, что ты в последнее время ходишь как покойник, врезаешься во все выступы и любишь запираться в туалете, чтобы прочистить желудок, а еще жуешь дешевые анальгетики как мятные конфетки. Моя дочка себя также вела, когда в очередной раз головушкой ударялась и боялась мне в этом признаться, зная, что я опять начну лекцию об осторожности. Я эти симптомы знаю лучше, чем права, которые я зачитываю подозреваемым. Так что, не попади ты сегодня в неприятности, я бы тебя завтра с утра так и так отвез бы сюда, перевязал красной ленточкой и вручил первому травматологу, который бы мне на глаза попался.       Чарли запыхался от долгого крика, медсестра, недавно сбежавшая, выглянула из маленького окна, видимо, собираясь попросить шерифа замолчать, но ничего не сказала, просто закрыла окно и ушла. Келлан же сидел тихо, как мышь, боялся даже пошевелиться. Давно ему такой разнос не устраивали, давно так рьяно не заботились. Всем всегда было плевать на то, в каком виде он приходил на работу, выполнял работу и ладно.       — Так что давай, встал и пошел. Разберись с травмами, а потом мы закончим твой допрос, вместе.

***

      В палате казалось ужасно светло, слишком ярко, глаза будто резало стеклом. Чарли стоял у окна, делал какие-то записи в блокноте, иногда проверял телефон. Келлан стоял неподалеку, прижавшись спиной к стене, и ему совершенно не нравилась участь сесть или, что еще хуже, лечь на кушетку. Только лишь от этих мыслей все тело сотрясало крупной дрожью. И это была не метафора, его и впрямь трясло как осиновый лист, порой казалось, что он как перфоратор, сейчас штукатурка со стен посыплется от соприкосновения с ним. А еще эта голова. Теперь каждый удар сердца казался шаром, бьющим по стенкам его черепа изнутри, боль накатывала даже не тайфуном, а цунами. Был бы это сейчас зуб, а не голова, Келлан вырвал его голыми руками. Жаль, что шею самому себе не свернуть.       Когда дверь в палату открылась, его сердце провалилось уже даже не в пятки, кажется, оно выскочило за пределы его тела. Даже дрожь унялась, а боль начала отступать. Вот она «чудотворящая» сила современных врачей.       — Ну и заставил Митчал меня помучаться, — доктор, говоря это, смотрел на Чарли, Келлан был этому рад, думал, что можно по стеночке выскочить за дверь, пока там шериф опомнится и сорвется с места со своими дряблыми коленями. Но нет, Кел, словно от страха, примерз к бетонному полу, нервно сглатывая слюну, и с ужасом смотря на Чарли, сжимающего кулак и будто всем своим видом показывал: «Только попробуй сбежать, гаденыш, я же тебя все равно достану». Доктор пожал Чарли руку, а затем решил обратиться к Келлану, стоящему неподалеку. — Ваша работа тоже весьма похвальна, действовали быстро, профессионально. Благодаря Вам Скотт потерял не так много крови, как мог. Так и не скажешь, что действовал непрофессионал.       Келлан нервно кивнул, а сам подумал, что шесть лет университета и интернатуры не прошли даром. Хоть кого-то, но он все-таки спас. На этом, как он надеялся, его роль врача в этой жизни была выполнена, так как возвращаться к такой работе он не желал.       — Как хорошо, что все так хорошо кончается, — громко сказал Чарли, похлопав Келлана по плечу. От такого заболела рука, Келлану пришлось поджать губы, чтобы подавить в себе те ругательства, которые он намеривался произнести. — Карлайл, Келлан немного пострадал, поможешь ему с этим?       — Конечно, — с улыбкой на лице произнес док.       Келлану улыбаться не хотелось. Плакать хотелось, обнять свои коленки хотелось, послать всех в места не столь отдаленные тоже хотелось, хотелось убежать, но никак не улыбаться. Но вырваться сейчас уже никак, Чарли крепко держал его за плечо и настойчиво вел к аккуратной кровати, пока док доставал из ранее запертой тумбочки набор для предварительного осмотра и инструменты для грядущих анализов.