***
Белоснежная палата наполнялась искусственным светом. На губах и во рту все еще сохранились сладость и вкус кокосовых конфет. Липкие пальцы левой руки собирали на себе катышки шерстяного растянутого свитера, а чересчур длинные спортивные брюки — грязь с пола. Огромная рука отца крепко держала его пока еще маленькую ладонь. Все вокруг казалось таким необычным, Келлану становилось от этого не по себе. Он закрывал глаза, когда видел что-то пугающее: мониторы казались лицами страшных чудовищ, бесконечные провода датчиков — щупальцами, а приготовленные заботливым врачом медицинские инструменты — холодным оружием, орудиями пыток. Он прижимался сильнее к ноге отца, к его мягким брюкам, в надежде спрятаться от разыгравшегося воображения, получить искомую защиту. Но, несмотря на тепло отца, крепкую хватку его руки, а иногда и успокоительные поглаживания по голове, Келлан зяб не то от страха, не то от прохлады. Но больше всего он боялся собственного брата. Келлану не удалось застать Тимоти в том возрасте, когда его чересчур большую голову покрывали крупные рыжие кудри, когда его большие глаза были еще наполнены светом, когда его тело не казалось иссушенным болезнью. Сейчас перед Келланом был не человек, а страшная кукла с человеческой душой. Кел старался не смотреть на брата, ему становилось неловко и очень жаль его. Тим достойно сражался с болезнью более десяти лет, в то время как сам Келлан, как ему казалось, жил достаточно счастливой здоровой жизнью. Это было несправедливо по отношению к старшему брату. Мама сидела на стульчике, рядом с Тимоти, поглаживала брата по руке, говорила что-то успокаивающе. В ее глазах было столько ласки и любви, и одновременно скорби. Келлану удавалось видеть ее такой эмоциональной только лишь с братом. — Это Келлан? — слова Тимоти заставили малыша встрепенуться, он спрятался за отцом, но выглядывал, смотря на брата. Тим сделал неловкое движение, чтобы сесть, мама немного приподняла ему кровать. — Подойти ко мне. Хочу взглянуть на тебя. Он улыбнулся, его улыбка была красивой. У Тима было квадратное лицо, как у отца, большие миндалевидные глаза, которые он постоянно прищуривал из-за плохого зрения и пухлые, но бледные губы. А еще у Тима была добрая улыбка, он не был озлоблен на мир, на свою болезнь, насколько Келлан мог помнить, его брат воспринимал все с некой философской позиции. Он не задавался вопросом: «Почему именно я?», — он всегда говорил: «А почему не я?». Кел гордился Тимом, но несмотря на это, он не мог перебороть свой детский страх перед ним — Тим и впрямь вызывал у него страх, что он станет таким же больным и немощным, навсегда прикованным к постели и отсчитывающим дни до своей кончины. Отцовская рука подтолкнула его вперед. Кел прошел пару шагов и остановился в метре от кровати брата. Тимоти смотрел на него, по-доброму улыбаясь, руки брата лежали скрещенными на одеяле. Келлан почувствовал, как его тело дрожит от холода, хотелось снова вернуться к отцу и прижаться к его теплой ноге. Кел чувствовал, словно стоит нагой где-то рядом с рекой, где обдувает прохладный промозглый ветер. — Посмотри, как вырос, — тихо произнес Тимоти, не отрывая своего болезненного взгляда от Келла. — Давно не виделись, братик. Хоть бы пришел, проведал меня. Моя обитель не так далеко от твоего дома в Сиэтле. Кел не понимал, что имел в виду его брат. Он оглянулся назад, но отца уже не было в палате, как и не было мамы. Они остались с Тимом один на один. — Стал детективом в свои двадцать три, имея за спиной два высших образования? Похвально, Келлан. Только я боюсь, что с твоей страстью к саморазрушению все твои потуги будут никому не нужны. — О чем ты? — тихо спросил Келлан. Он не понимал брата, он был ребенком и чувствовал себя так же, он желал вернуться к отцу, прижаться к нему и никогда не отпускать. С Тимом становилось жутко. Вероятно, он бредил. — А ты посмотри, — Тимоти улыбнулся и, подняв свою тонкую иссушенную руку, окутанную сетью проводов и трубочек, указал на зеркало. Келлан посмотрел на свое отражение. Там и впрямь стоял ребенок с непослушными кудрями каштановых волос, с по-детски невинными большими зелеными глазами, как у брата, с пухлыми щеками и несменным румянцем, с пятнышком шоколада на подбородке. И в тоже время он стоял в форме детектива, которая явно была ему не по размеру, свисая, будто с вешалки. На его ремне, болтающимся на поясе кожаной змей, был закреплен его значок, а из кармана кителя торчала несменная пружина его блокнота, который он по обыкновению всегда таскал с собой и делал быстрые заметки в связи с расследованием. — А позади тебя ведь никого. Ты один, Кел. Пытаешься справиться со своими проблемами, вылезти из пучины одиночества, запрятал мрачные мысли и чувства где-то в душе, спрятав их под кодовым замком, совершенно позабыв о своем психическом равновесии. Ты ищешь отговорки, будто во всех твоих проблемах виноваты родители, виноваты врачи, виноват я. А сам-то? Ты пытался выяснить причину? Ты не задавался вопросом, кто именно вызвал полицию в «тот самый день»? Ты пытался связаться с мамой и папой? Думаю, этих двоих уже выпустили из тюрьмы, тринадцать лет прошло как никак. А ты обо мне думал? Когда тебя забрала социальная служба, а наших родителей арестовали, как думаешь, куда отправили меня — шестнадцатилетнего умирающего ребенка? У тебя есть все, о чем я не мог мечтать, Келлан. Ты не подумай, я не завидую тебе, нет. Я очень рад за тебя. Но я боюсь, что ты растеряешь все свои блага просто так, ты просто доведешь себя до суицида или погибнешь от нежелания обращаться за помощью. Так или иначе, ты сам будешь виноват в своей смерти. А мне так этого не хочется, ведь я старался, чтобы ты получил все то, что у тебя сейчас есть. Вопросы брата врезались в его больную голову острыми стрелами, смысла некоторых он так и не разобрал. Келлан вздрогнул от холода, обнял себя за плечи. Это было так странно, обычно, шерстяной китель очень хорошо согревает. Даже в самую холодную погоду, а тут, он словно без одежды. И куда подевалась его кофта с растянутыми рукавами, спортивные штаны, которые ему перешли от брата, сладость на руках. Куда подевались мама и папа? Слова Тима они напоминали ему что-то, но он не мог вспомнить, что именно, он ведь еще совсем дитя, бестолковое и неразумное. И ему хотелось к отцу. — Я не понимаю тебя, Тимми, — Келлан только что не хныкал, но его губы уже предательски дрожали. — О чем ты говоришь? — Скоро поймешь, братик, — Тим снова улыбнулся, и отвел взгляд к окну, из которого был виден дворик их старого дома в Канаде, где стояли скрипучие качели, где росла мягкая короткая трава, и где в беседке мама угощала лимонными печеньями его и Тима, который уже болел, но все еще пытался казаться здоровым ребенком. Странно, Келлан считал, что они находятся в больнице, а не дома. — А теперь, прежде чем ты уйдешь, принеси мне папин телефон.***
Холод не отпускал. Сознание возвращалось отрывистыми проблесками, вспышками. Первое, что он почувствовал сквозь сон, как нечто твердое и промозгло-холодное касается обнаженной кожи его торса, как оно щиплет и тянет кожу. Импульсы тупой ноющей боли проходили электрическими волнами от поверхности живота (где-то чуть ниже подреберья слева) до самого мозга. Кел желал отдернуться, убрать это нечто рукой, но тело его все еще не слушалось — руки казались настолько тяжелыми, будто их сковали в стальные кандалы, а глаза наверняка залили «Элмерсом» с голубыми блесками. Иначе почему они кажутся такими иссушенными и тяжелыми? Голова казалась неподъемной, словно сдавленной в тиски, а шея наверняка затекла, иначе бы он не чувствовал этого раздражающего подёргивания где-то на уровне позвоночника. На груди, как ему показалось, тоже что-то лежало — дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Однако несмотря на растущее раздражение, попытка избавиться от сна была столь же мимолетной, сколько обычно длится момент падения звезды. Келлан даже не успел подумать, чтобы выругаться про себя в связи со своей беспомощностью, как снова провалился в безмятежную темноту — черную, обволакивающую тело будто мягкий поролон, нет, теплая вода с пеной, смывающая боль, неприятности и иные мерзостные чувства. Только вот, помимо прочего, она избавляла и от всего хорошего тоже. Больше снов Келлан не видел, ему казалось, что он слишком устал от этого. Следующий раз, когда детектив К. Каллен попытался прийти в себя, длился значительно дольше, и, кажется, Келлану удалось даже что-то промычать, но вряд ли это было чем-то существенным и имеющим смысл. Его опять потревожили. На этот раз Кел чувствовал, как с него стягивали брюки, а затем, словно передумав, натягивали их снова. Ему стало холоднее вдвойне, пальцев на руках и ногах он почти не чувствовал. Он сильно рассердился, попытался коротко и ясно донести, чтобы его оставили в покое. Однако фраза «Идите в задницу!», прозвучала как-то нелепо и невнятно, Кел и сам не разобрал, что он сказал, но чей-то громкий мужской смешок ясно дал понять, что ляпнул Келлан нечто интересное и ему не раз это потом аукнется среди коллег, если те проведают. Хорошо хоть руки того, кто пытался натянуть на его пухлые одутловатые ляжки штаны казались теплыми и мягкими и не причиняли былой дискомфорт. Келлан почему-то подумал, что надо будет записаться в спортзал, ему было очень неудобно из-за того, что его тело не было таким же подкаченным, как у большинства копов, и ему должно было быть стыдно перед тем, кто пытается помочь Келлу не чувствовать себя неловко, когда он проснется. А потом почему-то подумал про пончик с розовой глазурью, после чего сознание снова угасало и Кел предпочел покупаться в «теплой воде», а по возможности захлебнуться в ней, чтобы не ощущать тот стыд, когда проснется и вспомнит о своих ощущениях в этом безобразном кошмаре. Последняя попытка оказалась успешнее первых двух, от которых Келлан уже не помнил ничего, да и в последствии никогда не вспоминал. Но он точно знал, что этот промозглый холод преследовал его накануне не раз. Мерзкий утренний свет неумолимо бил в глаза, словно просвечивая веки красным цветом. Дышать становилось тяжело, нос заложило и что-то мерзостное свербело где-то между носовыми пазухами и горлом, хотелось засунуть руку прямо во внутрь головы и почесать. Скользнувшие со лба пряди волос неприятно щекотали висок. Келлан поморщился, решил смахнуть кудряшки с головы, но руку сразу поднять не смог, она показалась ему чересчур тяжелой, ему пришлось приложить усилие, чтобы поднять ее рывком, но и удержать на весу ее уже не получилось — она также с силой шлепнулась по многострадальной голове. Почувствовав твердый сильный удар Келлан тут же открыл глаза и чуть ли не вскочил, до того это показалось ему неожиданным. Даже глаза, которые все еще казались слипшимися, уже были в порядке и быстро привыкали к свету лучей утреннего солнца. Кел моргнул пару раз, попытался потереть место удара ладонью, но вовремя остановился, оградив себя от вероятности заполучить еще одну шишку — рука от кисти до локтя была бережно защищена белоснежным гипсом. Он зажмурился, подумал, что ему померещилось, а затем снова взглянул на свою руку — гипс все еще был на месте. Келлан попытался согнуть пальцы на руке (благо они не подверглись заключению), у него это получилось, но по руке прошелся едва заметный импульс боли, который можно было легко игнорировать и дальше. Он держал руку на весу, оперев ее локтем о спинку кровати, разглядывал, но никак не понимал, кому в голову пришло заключить ее в гипсовую повязку, Кел не мог припомнить, чтобы ломал ее, а уж парочка порезов явно не является основанием таких радикальных мер. Мысли в голову так и не шли, причем не только на счет руки. Кел словно апатично задремал, но в то же время его глаза были открыты, а тело поддавалось на элементарные команды. Вокруг него царила тишина, он не сразу и сообразил, где он находится и почему, отчего он не дома. Он чувствовал себя так, словно только что очнулся от краткого сна перед суточной сменой, проспав часа два или три, надев на себя один носок и засунув ногу в штанину джинсов, а затем застрял на краю кровати, бездумно смотря в одну точку. Но осознание вернулось к нему также неожиданно, как и угасло накануне. Он снова вздрогнул от холода. Келлан смог сесть только с третьей попытки, все тело после долгого неподвижного лежания тут же закололи невидимые иголочки, впиваясь в размягченную кожу. А затем на него навалилось то, что раньше не было ощутимо из-за резкого скачка адреналина — боль. Сначала явился лишь ее несменяемый спутник — неприятная надоедливая пульсация, словно сердце размножилось и поселилась в разных частях его тела: в животе, на спине, в колене, в шее, а затем пульсация быстрыми шагами перерастала от легкого покалывания, до тошнотворной агонии. Кел не мог сказать, что эта боль была невыносимой, но она была довольно неприятной, будто ты после пяти лет бесконечного лежа на диване накануне позанимался в тренажерном зале наравне с отпетыми бодибилдерами, а сегодня думаешь, что проще отрезать себе все конечности, чтобы не мучаться. В принципе, это было ожидаемо. Он вчера словил несколько пуль, удар от которых почти равен удару молота о наковальню. Многие копы себе ребра ломают, а он лишь синяками отделался. Или же… Келлан решил посмотреть, что с ним произошло, но прежде ему нужно было решить вопрос с царящим вокруг холодом. Он заметил, что лежал в палате абсолютно один, хотя помещение было рассчитано на четырех пациентов — три койки стояли пустыми. На нем была надета его одежда, но не та, в которой он вчера нагрянул в сию богадельню, перепугав большую часть персонала своим внешним видом, вовсе нет. На нем красовалась его черная майка, которую он купил в местном супермаркете, так как забыл из дома нижнее белье под рубашки и для сна. Эту он взял, не посмотрев на размер и не примерив, она была ему велика, и, заметив это, он тут же списал ее в качестве пижамы. Радовала не только рубашка, но и мягкие брюки, обожаемые им за их приятную мягкость, просторность и широкие резинки на щиколотках — Келлан терпеть не мог, когда штанины болтались по полу. Этот предмет гардероба полюбился Келлу с первого взгляда. Это была единственная вещь, которую он позволил себе купить за рубежом, когда еще летал на различные конференции, в ходе получения высшего образования. Изначально Кел планировал, что раз у него появится такая вещь, то он тут же начнет заниматься спортом, приводить свое тело в порядок, но нет. Брюки оказались слишком удобными для этого, у их создателя явно прослеживался замысел - сотворить эту вещь исключительно для отдыха. Больше на нем ничего не было, одеяло и подушка, которые вероятно предназначались ему, находились на кресле, находившимся подле кровати. Детектив поднял майку до самой груди и посмотрел, почему его живот так сильно болел, и тут же дернулся от увиденного: слева, почти под самыми ребрами, ослеплял белизной медицинский пластырь внушительных размеров, закрывающий левое подреберье до подвздошной области. Кел вспомнил, как нечто неприятное хлюпало под бронежилетом, как пропитался кровью новый китель, как рубашка окрасилась в алый цвет, но ему казалось, что все это было кровью Митчала, а не его. Келлан перестал дышать пока не пришел в себя. «Они разберут меня на части». Он ведь ходил, рана не могла быть настолько глубокой. Он не помнил никакой раны. Сначала гипс, теперь это. Паника накатывала новой волной, на лбу выступили холодные капли пота, сердце заколотилось от страха и ушло куда-то в область пяток. Келлан не мог больше на это смотреть, он одернул майку ниже, пододвинул к себе коленки и уткнулся в них носом, пытаясь согреться. В голове то и дело вспыхивали образы прошлого вперемешку с настоящим, и ему хотелось поскорее с этим покончить. Ломота распространилась по всему его телу, а еще щеки, они так горели, что хотелось приложить к ним лед, и в то же время тело все еще содрогалось от холода. Келлан хотел потянуться за одеялом, но тут же увлекся легким подёргиванием кусочков тряпочных жалюзи, свисавших уродливыми сосульками с гардины. Окно было открыто, прохладный утренний воздух наполнял просторную, почти пустующую палату. «Вот изверги, могли бы хоть одеяло накинуть». Кел спустил сначала одну ногу на ледяную кафельную плитку пола, затем вторую. Голова еле держалась на плечах. Келлан опустил ее, достав подбородком груди. Он сидел так какое-то время, пока шум в ушах не утих, а затем потихоньку встал на ноги, придерживаясь незагипсованной правой рукой о край кровати. Дрожащие ноги едва не подкашивались от неуверенного шага, но Келлан преодолел свой путь в три метра от кровати до окна, а затем, приложив усилий больше, чем требовалось, громко захлопнул створку. Шум прошелся волной по палате, стеклопакет задрожал в раме. Даже сам Келлан вжал голову чуть ли не по самые плечи, он испугался такого хлопка, не думал, что в нем осталось столько сил. Тело покрылось мурашками не столько от холода, сколько от угрозы разоблачения. Никто не пришел. Келлан немного расслабился, тяжело выдохнул и снова повернулся к окну. На улице все еще стояло раннее утро, смог обволакивал бесконечно зеленые улицы Форкса белой дымкой, а крупные капли дождя заплясали в последнем своем танце по асфальту и стеклам. Окно палаты Келлана выходило на парковку, находящуюся позади больницы. Машин на ней было мало, всего пять, одна из которых принадлежала шерифу. Видимо, Чарли тоже ночевал в больнице. Келлан отметил про себя, что прямо под его окном расположены закрытые мусорные баки, и если он все же решится прыгать, то лететь ему не далеко — метра три до баков и еще метр до земли. А если он сможет по мокрому карнизу пройти пару-тройку метров до пожарной лестницы, то вообще спустится без проблем и переломов, но более вероятно, что он все же упадет. От дождя становилось паршиво, но не настолько, чтобы забыться от ужаса перед больницами. Хотя вряд ли Кел мог оценить свое состояние, как пребывание в панике и страхе. В целом, если не думать, что придется встречаться с медперсоналом, он чувствовал себя не так плохо. А чтобы с этим медперсоналом не встречаться и не подвергать себя стрессу, детектив наивно предположил, что можно просто уйти. В этом не было ничего плохого, он ведь взрослый человек, вряд ли кому-нибудь придет в голову его остановить, если он того не захочет. К тому же ни один здравомыслящий человек не будет переходить дорогу тому, кто может найти в его действиях состав правонарушения и лишить его работы. Хотя бы раз в жизни его работа действительно могла бы принести личную пользу. Решив, что необходимо отыскать обувь перед побегом, Келлан вернулся к кровати. Его черные лакированные ботинки стояли между кушеткой и тумбой. Он обратил внимание, что на прикроватной тумбе также находился его телефон, ключи от квартиры, благодаря которым добрый самаритянин проник в его дом и набрал одежды, кошелек с деньгами и пакетик, в котором лежали теплые носки с красными полосками и фланелевая рубашка, которую Кел приобрел в интернет-магазине, опять-таки, ошибившись размером, и которая была ему как и майка велика. Но выбирать не приходилось — Келлана трясло от холода так, что зубы стучали. Он быстро накинул на себя рубашку, застегивать ее не стал, а затем нацепил носки и сунул свои ноги в ботинки и наспех завязал шнурки. Первый шаг в тяжелой армейской обуви чуть ли не привел к падению, ноги будто приковали к полу. Сил идти не было совершенно, но Кел решил, что правильнее будет все же пересилить себя и медленно, но верно дойти до входной двери, а там уже вызвать такси. Медленные шаги откликались глухим стуком и скрипом резиновых подошв о плитку пола. Келлан придерживал правой рукой больной левый бок, и неспеша вышел из палаты. Коридор был практически пустым, широким, утопающим в зелени. Кел посмотрел по сторонам, а затем с легкостью выдохнул — никого из врачей или среднего медицинского персонала обнаружено не было. Он запихал свой кошелек и ключи в карман и двинулся по коридору, пытаясь интуитивно наткнуться на выход. По дороге ему попались только два пожилых джентльмена, читающих прошлогодние журналы, которые зачастую кладут среди буклетов про аборты и вред курения, чтобы скрасить нудное ожидание пациентов. Когда Келлан проходил мимо них, старики зацепились за него взглядом, смотрели, будто осуждая, не отрывая глаз; ему пришлось прибавить скорость, чтобы поскорее избавиться от этого неприятного чувства, словно ты делаешь что-то не так, словно ты достоин осуждения. От быстрого шага снова закололо где-то в области подреберья. Дверь, ведущая к лестнице, оказалась заперта. Келлану только и оставалось, что посмотреть в маленькое окно и чуть ли не дернуться от своего отражения, от которого даже несмотря на расплывчатость веяло болезненностью: под глазами засели бардовые синяки, на правой щеке располагался пластырь, похожий на тот, что был на животе, только с проступившими пятнами крови, а цвет лица был уже не просто бледным, а чуть ли не с проблесками зеленоватой мертвечины. Келлан закрыл глаза и отошел от зеркальной глади, надеясь, что он выглядел не так плохо, каким было его отражение в замыленном окне. Иначе его не в палату отведут, а сразу в подвал, запрут в холодильнике для трупов. — Тебе помочь? — детектив дернулся, когда почувствовал легкое прикосновение на своей спине, а затем услышал этот наивный почти детский голос. Он сглотнул накопившуюся слюну и повернулся к источнику голоса. За его спиной примостилась миловидная девушка в форме с розовыми слониками, пухлыми губами, рыжими волосами, собранными в пучок, и дружелюбной улыбкой. Она была ниже самого Келла почти на полголовы, и уже чуть ли не вдвое, тонкая как кипарис. Почему-то парню казалось, что орудие страха должно выглядеть малость иначе, но в тот момент для него именно эта медсестра олицетворяла ужас. Она все еще легко касалась его плеча, и словно посылала импульсы мурашек по его телу. Кажется, девушка заметила немного странную реакцию посетителя и, тихонечко погладив Келла по спине, отошла в сторону. — Прошу прощения, что напугала. Мне не раз говорили, что не стоит подбираться со спины. — Спасибо за заботу, но я сам справлюсь, — Келлан замотал головой, а затем обратил внимание на то, что мучало его с самого пробуждение, но что он игнорировал — горло саднило после ночи под открытым окном. И дело было не только в горле, нос заложило, дышать становилось не так просто, как раньше, и он все еще не мог прекратить эту паршивую дрожь в теле, от которой стучали даже зубы. Ломота по телу разливалась, кажется, не столько от травм, сколько от сломившей его за ночь простуды. Он кашлянул, в надежде, что это поможет снять боль в горле. Стало только хуже. Ему хотелось обнять себя руками, пока он не смог бы согреться, пока голова не перестанет надоедливо пульсировать, пока горло не перестанут рвать кошки своими извилистыми острыми коготками. Но он не мог позволить сейчас себе столько слабости. — Помочь найти палату? — Нет, спасибо, — Келлан постарался выглядеть более непринужденно, но по взгляду медсестры он понял, что она отступать не собирается, такова была ее работа. Нужно было ее отвлечь, направить на другие проблемы. Ему пришлось выдавить из себя остатки мужества, Келлан улыбнулся, молясь всем богам, чтобы его губы перестали дрожать, а затем продолжил. — Хотя знаете, я пошел искать автомат с кофе и немного заблудился. Может, вы могли бы показать мне его? — Ох, такие вещи продаются у выхода, но, признаюсь, что кофе лучше брать в буфете на первом этаже, — девушка опять подошла к Келлану поближе, и чуть ли не шепотом продолжила. — Скажу по секрету, воду в автоматах меняют не каждый день. Она улыбнулась, Келлана снова бросило в дрожь, он не смог это сдержать, а медсестра не могла этого не заметить. Озноб уже не казался мелкой неприятностью, его чуть ли не в судорогах колотило. Тело мерзло, казалось, будто оно уже никогда не согреется, а щеки одновременно с тем жарко пылали. Кел все же обхватил себя руками за плечи и отошел назад, немного покачиваясь. Он опять случайно стукнул себя гипсом, до того эта штука была неудобной. Девушка осторожно протянула свою миниатюрную руку, и приподняла рукав рубашки детектива, устремляя свой взгляд на пластиковый браслет — пропуск без очереди на все болезненные процедуры. — Мистер Келлан Каллен, верно? — тихо произнесла девушка скорее из вежливости, чем в надежде услышать ответ на поставленный вопрос. — Так, отделение травматологии, лечащий врач — доктор Каллен, — она замялась, а затем неожиданно выдала. — Ох, а ты не его сын, случайно? — Нет, не его, — Келлан отвернулся и хотел уйти, но девушка тут же преградила ему дорогу. — Милый, тебе лучше вернуться в палату, боюсь, у тебя жар. Кофе употреблять сейчас крайне небезопасно, температура от него может подняться. Я могу принести воды или сока, если мучает жажда. Келлану хотелось просто отодвинуть медсестру в сторону и пройти мимо, но она начинала говорить все громче и громче, на нее покосились старички, которые уже не смотрели в предоставляемые больницей журналы. Зачем, когда дают бесплатное цирковое представление? Из палаты на секунду выглянула женщина средних лет с перебинтованной рукой и тут же юркнула обратно, ей не хотелось становиться свидетелем чьей-то ссоры. Кел поднял руки, криво улыбнулся, растратив последние капельки храбрости, и тихо попросил медсестру быть потише, унимая нотки дрожи в голосе. — Послушайте, мне не нужна помощь, я хотел бы уйти, — голос детектива был сиплым, но спокойным, дипломатичным. Он не кричал, не выражал ни нотки недовольства, а лишь спокойно продолжал. — Мне нужно подписать какие-то бумаги, верно? — Да, но вначале необходимо получить разрешение врача, — деловито произнесла девушка, карикатурно подняв палец вверх, чуть ли не роняя бумаги, которые держала в руке. Кел подхватил листки здоровой рукой и передал их обратно медсестре. — Поэтому настоятельно прошу вернуться в палату. Келлана подобная забота не устраивала. Он начал злиться на девчонку, на секунду хотелось психануть и топнуть ногой, но здравомыслие пересилило. Нет, если он не придумает более дипломатичный способ уйти домой, свободы ему не видать, уж слишком здешние врачи были радикальны в стремлении излечить. Интересно, они вообще читают инструкции? Келлан понимал, что оснований его удерживать не было, но начни он скандал, его тут же отправят на психиатрическую экспертизу, занимающей от суток до пяти дней. А если начальство узнает? Он останется без работы, это точно. Девушка уже не улыбалась, она была готова, словно кошка, изогнуть свою тонкую спину и, светя дюжиной веснушек, пригрозить ему охраной или кем-то другим, а может и лично броситься на него и прогнать в палату. Ее зеленые глаза чуть ли не блистали от яркого света, а некогда пухлые губы изогнулись в узкую ровную линию. Она выглядела серьезной и в тоже время была похожа на ребенка, которому не разрешили съесть на ужин конфеты и который вот-вот взорвется в истерике. Келлан посчитал это милым, он на мгновение совершенно забыл, что перед ним медсестра, он видел в этой девушке малышку лет шести, которая в силу детской недоразвитости еще не может соотнести свои силы и мощь оппонента. Губы Келлана растянулись в непритворной улыбке, он стал довольным как кот, глядящий на сметану. Он сложил руки перед собой крестом, выгнулся, приняв вид расслабленного критика, созерцающего творение очередного доморощенного художника. Он смотрел на девушку снизу вверх, его правая бровь ползла все выше. Мимика рыжей бестии поражала своей наивностью. В один момент он позволил себе обнаглеть в край, обстановка подле него перестала играть зловещими красками, он развел руками и шагнул дальше по коридору, игнорируя писклявый тон девчонки. — Если я не вернусь, вы мне ничего не сделаете, не так ли? И в этот момент за плечо его одернули сильнее, чем прежде. Это холодное твердое настойчивое прикосновение Келлан почувствовал даже через рубашку. Ему не нужно было поворачиваться, чтобы инстинкты закричали ему бежать сломя голову, чтобы пробудить мурашей, чтобы импульс тока прошел по позвоночнику. Его развернули слишком резко за узкие плечи, перед глазами все расплылось и потребовалось время, чтобы все вернулось обратно в норму. Он все еще ожидал увидеть перед собой капризную рыжую малышку, но его постигло разочарование. На сей раз карапуз был весьма высоким и весьма злым, нет, серьезным. Док опять появился, кажется, из ниоткуда, смотрел на него сверху вниз, прищуривая свои глубокие карие глаза. Его золотистые локоны неуклюже торчали, было похоже, что их обладатель только-только вылез из кровати после долгого тяжелого сна. Но, помимо некой помятости, он выглядел крайне недовольно, будто Келлан убил его хомячка. Его хватка казалась чересчур сильной и очень болезненной. В тот момент док выглядел намного опаснее, чем ранее: вместо неприятного, но все же нелепого костюма-пижамы, на нем красовались зауженные классические черные брюки и идеальная голубая рубаха, не такая, как вчера у Келлана — хлопковая в клетку, а шелковая, явно дорогая, с контрастными серыми манжетами, карманом на груди и воротником. А поверх всего этого был надет главный страх любого ятрофоба, та вещь гардероба, что могла с легкостью лишить чувств — белоснежный плотный халат. И не абы какой, а такой же зауженный, с воротом — стойкой, как злодейский плащ из мультфильмов. Он вселял страх одним лишь видом. Келлан громко сглотнул, хотел вырваться, но хватка врача, казалось, стала только сильнее — он намертво вцепился своими тонкими длинными пальцами в кожу Келла. Удерживая последние нотки благоразумия Келлан посмотрел на медсестру, которая выглядывала из-за спины своего начальника, завидно ухмыляясь, и, наверное, дай ей волю, она бы высунула язык и сказала «бебебе, зря ты меня не послушал, дурень». В ее зеленых глазах плясали бесенята. — Детектив, позвольте у Вас поинтересоваться, — доктор Каллен умело скрывал раздражение в голосе. Он пару раз легонько хлопнул Келлана по плечам, а затем, будто обтирая пыль, прошелся рукой по спине своего пациента. Затем убрал свои ладони в карманы халата и постарался натянуть привычную для доктора улыбку. Она вышла малость зловещей — кривая, совершенно не вяжущаяся с мелькнувшими в глазах злостью и нетерпением. — Куда вы торопитесь? Сегодня суббота, у Вас, наверняка, выходной, так почему бы не провести его с пользой? Келлан сделал шаг назад и неминуемо уперся спиной в стену. Он чувствовал волнение от предстоящего разговора, но ему в голову пришла, как ему показалась гениальная идея. Если крикнуть что-то вроде «смотрите» и показать в сторону одного из пожилых джентльменов, уставившихся на него, то доктор наверняка отвлечётся и Келлан бросится в бега. Гениальность сей мысли тут же была опровергнута, прежде всего тем, что у Келла были проблемы с передвижением из-за боли, дыхалки не хватит из-за заложенного носа и явного пренебрежения ранее тренировками, а еще у дока были довольно длинные ноги, его точно быстро нагонят. Он оказался в глубокой дыре отчаяния, не в силах найти тропу наружу. — Что же, — продолжил док уже более расслабленным голосом. — Раз вы так жаждете быстрее закончить лечение, я предоставлю Вам уникальную возможность моего личного контроля за вашим состоянием.***
В палату Келлана на этот раз затолкали. Затолкал его лечащий врач, а затем он же чуть ли не швырнул детектива на кровать. Медсестра лишь тихонечко шла позади, видимо, сама была в недоумении от такого рьяного подхода ее начальника. Она молчала, лишь тихо подала доктору Каллену папку с документами Келлана, а затем принесла упаковку стерильных перчаток, передав их врачу. — Спасибо Кэрри, дальше я сам, — док достал из шкафчика у входа черную тканевую сумку с красным крестом и, быстро обойдя палату, кинул пакет на тумбу Келлана. Молния с треском расстегнулась под легкой рукой врача, и на свет явились орудия инквизиции, иначе парень их назвать не мог. Келлан отвернулся, ему не хотелось на это смотреть. Медсестра опять довольно ухмыльнулась и поспешила выбежать из палаты, но доктор ее окликнул: — Мисс Строн, прошу Вас принести мне снимки мистера Каллена, я вложу их в карту. Девчонка кивнула и скрылась в проеме. Здоровую руку Келла сильно обтянули манжетой тонометра старого образца с грушей вместо привычной кнопки. Детектив поморщился, а док будто ухмыльнулся ему в ответ. Он медленно вытащил из кармана свой стетоскоп и нацепил как положено, приложив акустическую головку к руке пациента, чуть ниже манжеты, принялся качать воздух, поглядывая то на Келлана, то на циферблат. Руку сдавливало все сильнее и сильнее, стрелка уже была на ста восьмидесяти, поддергивалась, но док не прекращал качать воздух, решил дойти до двухсот, наверное. Пальцы онемели из-за пережатого кровотока, ладонь замерзла. Доктор приспустил воздух лишь тогда, когда стрелка коснулась отметки в двести десять. Многовато, обычно в первый раз манжету надувают до ста восьмидесяти. Кровь под манжетой начала отчаянно пульсировать, когда стрелка опустилась до ста тридцати, сердцебиение немного затихло на девяносто. Док вздохнул, выпустил остатки воздуха из манжеты и рывком расстегнул скрипучую липучку, убрав аппарат обратно в сумку. Он молчал, но не прекращал смотреть в глаза Келла, будто ища ответ на мучавший его долго вопрос, до того его взгляд казался любопытным. Детективу стало не по себе, он опустил глаза в пол, пытаясь спрятаться от этого вездесущего взгляда. Шуршание ткани сумки оповестило, что док не закончил со своей экзекуцией. Келлан поднял взгляд выше, замечая, что доктор Каллен все еще роется в на первый взгляд бездонной сумке, пытаясь что-то отыскать. Он поочередно вытаскивал упаковки бинтов, баночки с растворами, какие-то таблетки и коробочки разных цветов. Кел не был готов прочувствовать на себе действие каждого прибора, поэтому решился на серьезный разговор. Его тело все еще трясло в ознобе, хотелось завернуться в одеяло, но пока он мог просто обхватить себя руками и сжаться, чтобы терять как можно меньше тепла. — Доктор Каллен? — немного сконфуженно выдавил из себя обращение детектив, сжимая в руке край простыни. Врач все еще стоял к нему боком, но повернул голову, его бровь дернулась. Он ждал следующего слова Келлана, который, пожалуй, впервые решился с ним на разговор. Келлан продолжил, чувствуя, как щеки багровеют еще сильнее от смущения. — Я бы хотел уйти домой. Золотоволосый доктор лишь хмыкнул и, пожалуй, нашел то, что искал. Он развернулся к пациенту, держа в руках плоский продолговатый пакетик, с виду не имеющий никакого содержания. Но упаковка была снята, док помахал перед носом Келлана деревянным шпателем. — Выпрямись и открой рот, — он подошел ближе, взгромоздившись над детективом своим внушительным ростом. Его пальцы скользнули по подбородку парня, впиваясь в нежную недавно выбритую кожу лица. Доктор сильно надавил на челюсть, Келлан дернулся, но рот открыл, зажмурил глаза, чтобы не видеть этого пристального взгляда, который, казалось, просвечивал вплоть до костей. Шершавый шпатель скользнул по языку до самой стенки горла, док надавил на язык, прижимая его ниже. Врач рассматривал его горло какое-то время, а затем коснулся деревянным кончиком шпателя, сначала стенки горла, а затем миндалин, больно на них надавливая. Келлану хотелось кашлянуть, прогнать мерзостное прикосновение, но док явно дал понять, что стоит потерпеть. Парень держал рот открытым больше двух минут, язык иссох и, кажется, шпатель оставил занозу на щеке. Кел открыл глаза, когда ощутил, как шпатель оторвался от языка, как липучка от стекла. Док бросил его вслед за упаковкой в мусорку. — Горло с утра болеть начало? — тихо спросил врач, снова утонув в сумке. Келлан кивнул ему, а сам провел все еще шершавым языком по внутренней поверхности щеки, пытаясь понять, действительно ли там была заноза. Жаловаться на открытое окно он не решался. В любом случае этому врачу. — Будешь принимать стероиды в аэрозоле и делать полоскания. От насморка — капли. Скоро пройдет. А вот с температурой придется решать, — он вытащил термометр в прозрачной упаковке, открыл его и снова подошел вплотную к Келлану, снял защитную упаковку и сунул градусник в еще сухой рот пациента, а сам положил свои пальцы на шею Келлана, где-то в области сонной артерии, надавил на кожу шеи так, что парень сам мог чувствовать свой пульс под крепкой рукой врача. — Рот не открывать пять минут, пока будем мерить температуру, — его карие глаза бегали то от циферблата его дорогих часов, то от цифр на термометре, возрастающих с каждой секундой. Он выглядел уверенно, его ничего не смущало. Будто он не воспринимал своего пациента как человека, он видел в Келлане работу, а не личность, очередную скучную задачу, ответ на которую лежал, как ему показалось, на поверхности. Он убрал пальцы от шеи и принялся в упор смотреть только на термометр, не отрывая своего сосредоточенного взгляда. — Знаете, детектив Каллен, — тихо произнес он, все также не сводя взгляда с цифр. Улыбки больше не было на его лице. — Я уже давненько работаю в приемном отделении хирургии, поэтому привык разбираться в людях. И, признаюсь, подобные Вам лица доставляют мне немало проблем. Одни глотают таблеток больше, чем надо, другие — случайно падают с балкона, а кто-то получает травмы в области предплечья, упав на нож или бритву. Одна история загадочнее другой. Но впервые встречаю человека, который стеклом перерезал себе не только вены, но и сухожилия, умудрившись затолкать пару осколков между костями. Это ж с какой силой себя надо было резать, детектив? До Келлана не сразу дошло, к чему клонит его врач, а когда понял, то тут же сам убрал градусник из рта двумя пальцами, словно вынимал сигарету. Термометр противно запищал и Келлан интуитивно посмотрел на него: цифры красным цветом не прекращая мигали, оповещая, что температура высокая, давно перевалила за особую отметку в тридцать девять градусов по Цельсию. Обычным анальгином уже было не помочь. Но парня сейчас это мало волновало. — Это был несчастный случай, — твердо произнес детектив, вставая с кровати. Ему не нравились эти претензии, к тому же необоснованные. Доктор скрестил руки на груди, уголки его губ дернулись, он ухмыльнулся, будто показывая, что он все равно не верит. — Я бы не порезал себя намеренно. У меня нет причин сводить счеты с жизнью. — Неужели? Тогда почему вы не обратились в больницу непосредственно после ранения? — У меня не было оснований полагать, что падением я причинил себе больше вреда, чем обычно, — Келлана все еще распирало от гнева. Этот врач вчера накачал его транквилизатором, а сегодня обвиняет в попытке самоубийства. Детектив не намерен был спускать ему это с рук. — То есть для вас является обычным получать травмы, игнорировать их последствия? — док уже не скрывал самодовольной улыбки. — Нет, я такого не говорил. И вообще я не намерен выслушивать все ваши необоснованные претензии в мой адрес. Приятно было пообщаться, но вынужден покинуть Вас и это здание, — парень схватил свой телефон, который выпал у него из кармана и сделал пару шагов в сторону двери, пока его резко не одернули за воротник рубахи, а затем не подтолкнули к кровати, обратно. Возмущению не было предела, Келлан был готов сорваться сейчас же и уже открыл рот, чтобы высказать всю степень своего негодования, пока его настойчиво не прервали. — Послушайте меня внимательно, детектив Каллен, — Карлайл облокотился о пустующую тумбу, его голос звучал размеренно и тихо, успокаивающе, но не внушающим доверие. Келлан все еще боялся этого человека, до того он был непредсказуемым: то в нем отзывалась отголосками злость, то расплескивалась безграничная ласка и забота. — Учитывая характер полученных вами повреждений, обстоятельства полученных травм и пояснения Ваших коллег относительно произошедшего вчера, в частности о том, что вы, не подумав о сохранности вашей жизни, полезли под перекрестный огонь, преследуя хоть и благородную цель, но все же явно рискуя своей жизнью, а также принимая во внимание застарелые повреждения, у меня есть основания полагать, что вы склонны к действиям суицидального характера. Вчера вы смутились, когда я пытался оказать вам первую помощь, мне показалось, что вы боялись, что я найду Ваши повреждения. Это все настораживает меня. Келлан слушал молча, но обвинения всерьез не воспринимал. — Таким образом, я вынужден принять меры по Вашей изоляции от внешнего мира до тех пор, пока психиатр не даст заключение о Вашем состоянии. Поэтому, боюсь, мне придется задержать Вас здесь до понедельника. Он подошел к Келлу вплотную, улыбнулся, и, убрав руки в карманы, тихо продолжил. — И, напоминаю о необходимости вести себя благоразумно, иначе мне придется принять меры стеснения в отношения Вас. Вы ведь не желаете провести следующие два дня, привязанным кожаными ремнями к койке, верно? Келлан снова сглотнул. Он решил, что как только этот деспот покинет палату, он тут же позвонит руководству и доложит о том, что его незаконно лишают свободы. — Надеюсь вы меня поняли, а теперь обсудим с Вами состояние Вашего здоровья и план лечения, — доктор поднял с кровати телефон Келла и сунул его в свой карман. — Стоит начать с того, что у Вас очень серьезная травма головы, которая явно была получена не вчера. Поэтому, учитывая необходимость продолжительного отдыха, в первую очередь я вынужден лишить Вас раздражителей. Начнем с мобильного телефона. Книги и телевидение также запрещены, как и долгие беседы. Тело затрясло снова, но уже не от холода, а от ужаса безысходности. — Келлан, принеси мне папин телефон, — пронеслось в голове парня. Он вспомнил сон, вспомнил Тимоти. — Как ты думаешь, кто вызвал полицию в тот день?