***
Яркий свет неумолимо бил по глазам. Кел поморщился, повернулся на живот и, утонув в мягкой подушке, которую он обхватил руками, снова задремал. Где-то на грани сознания он улавливал звуки оживления, царящие совсем рядом: резкие шаги, незнакомые ему голоса людей, звонки телефона, даже скрип двери его палаты, который раздавался с определенной периодичностью. Но ничего из этого не могло его разбудить окончательно. Состояние у Келла было поганое — он чувствовал себя будто с похмелья в лодке посреди моря в сильный бриз: голова кружилась, немного тошнило и хотелось одновременно спать и взбодриться. И пить. Хотелось воды, простой негазированной воды. Келлан сглотнул, но его рот был таким же сухим, как земля кактуса, который Кел не поливал более трех недель. Горло припухло и отдавало противной болью, нос был заложен, а в пазухах скопились остатки слизи — погибших лейкоцитов в борьбе иммунитета против вирусов и бактерий. Келлан полежал еще пару минут, молчаливо смирившись с невозможностью нормально вздохнуть, но встать все же пришлось, и не только из-за желания очистить нос, а из-за рационального посыла — если Кел не встанет сейчас, то он овощем до вечера и проваляется в постели. Док наверняка сочтет, что подобное состояние — есть ухудшение, и запрёт его еще на несколько дней. Келлану этого не хотелось. Он сел на кровати, не в силах разодрать глаза, зевнул и потянулся. Его голень зачесалась из-за перетянутой резинки на носке, Келлан нагнулся, чтобы почесать ее, но сделал это достаточно резко — он не удержался на кровати и шлепнулся на кафельный пол. Он ожидал боли в теле, хотя бы той, что раздастся по раненым участкам. Келлан даже зажмурился машинально, рефлекторно, представляя, как ему придется страдать спустя мгновение, но, несмотря на неутешительные ожидания, тело никак не отреагировало на небольшое падение — Кел не почувствовал ничего кроме легкого удара. Возникло ощущение словно он просто прикоснулся к межкомнатной двери, а не грохнулся покалеченным телом плашмя о плитку на бетонном полу. Подняться удалось не с первого раза — ноги были ватными как у невесты на выданье, подкашивались и словно шипели от мурашек, но с четвертой или пятой попытки у Келлана получилось вскарабкаться о спинку кровати, хотя ему пришлось сначала встать на колени, а уже затем на ноги. Он будто учился заново ходить. Когда его тело, наконец, приняло вертикальное положение, Кел, обнаружил на тумбе бутылку воды, принесенную накануне Фредом, схватил ее руками, ожидая осушить ее в ту же минуту. Но бутылка, слишком легкая и теплая, вселила в него лишь разочарование, огорошив своей чуть ли не девственной пустотой. На ее дне плескались несколько капель воды, которые Кел, конечно, отправил себе в рот, но удовольствия от этого не получил. Зеленая пластиковая бестия тут же отправилась в полет через всю палату, с противным треском ударившись сначала о стену и срикошетив, очутилась на дне урны. Келлан поплелся в сторону ванны, попутно рассуждая о том, когда он успел выпить всю воду. Справедливо будет указать, что он вообще плохо помнил субботний вечер, а последнее его воспоминание было связано с камерами, с записями, которые он намеривался получить. Он должен был отправиться в канцелярию главного врача, в административный корпус, но вспомнить что-либо более у Келла не выходило. Лишь несвязанные между собой образы возникали в его голове: он помнил, как доктор Каллен заходил вечером и предлагал позвонить родным, помнил, что на доке вечером не было халата и настроение у Карлайла было не таким, как утром, но Кел не мог больше вспомнить ни единого слова, фразы или что-нибудь еще. А еще у Келла болела правая ягодица, и при ходьбе боль становилась все более отчетливой. Детектив подошел к раковине в туалете, открыл кран и тут же присосался к нему, словно пиявка. Наверное, это было негигиенично, опасно для здоровья или что-то еще в этом же духе, но в тот момент Келлану было плевать, настолько сильно он хотел пить. Состояние «похмелья» давало о себе знать, но с каждом глотком холодной хлорированной воды возникало ощущение, будто он не то заново рождается, не то воскресает. Когда желудок отозвался неприятным урчанием, Кел отпрянул от краника, поставил под струи ледяной воды свои сложенные ладони, затем умыл лицо. По коже пробежала ледяная волна, сошедшая лавиной где-то в области брюшины, он тут же вздрогнул, но воду теплее не сделал, умылся ей еще несколько раз. Когда глаза отошли от вечного, судя по состоянию, сна, а кожа перестала казаться сухой наждачной бумагой, Кел выключил воду и потянулся к бесплатным щеткам, которые предлагались пациентам в больнице. Зубной пасты он, конечно же, не нашел, но зубы почистить все же хотел, как никак, кофейный двухдневный налет на зубах радости в жизни не прибавлял. Он еще немного порылся в туалетном шкафчике и все же среди пробников обнаружил немного мятного зубного порошка, который с горкой высыпал на щетку, уповая на то, что порошок справится с его небольшой проблемой. Зубная щетка была не самой приятной, твердой, чуть ли десны не царапала, но Кел с этим смирился, посчитал, что это даже хорошо — с налетом он точно справится. Когда с зубами было покончено, парень кинул щетку обратно в шкафчик, засунув ее чистящую поверхность в пакетик от зубного порошка, затем прополоскал рот раствором, который вчера притащила медсестра, забрызгал в нос спрей, а затем промыл его теплой водой. Жизнь начинала налаживаться, в любом случае, Келлан был рад тому, что смог дышать полной грудью. Его колючие кудри расчесыванию не поддавались, и было принято решение, что волосы давно было пора помыть с кондиционером, благо одноразовых пачек в его шкафу было полно. Вот так забота о пациенте. Вчера он не мог оценить всех прелестей, которые ему на самом деле предоставил персонал сей богадельни: у Келла была хотя и не одноместная палата, но в ней он находился пока один, хотя вблизи была еще одна такая же, в которой лежали двое. Его легко могли определить туда, где эти здоровые «форксовские» мужики задорно бы потешались над его малодушием. Но нет, ему было позволено страдать в одиночестве. А еще у него были собственный туалет и ванна и не приходилось довольствоваться общими, расположенными в конце коридора. Он стянул с себя майку, повесил ее на вешалку с полотенцем, сделал воду потеплее в кране, и опустил под струю свою потрёпанную голову с торчащими из нее колючими кудрями темных волос. Пластырь на щеке тут же намок и Кел подумал, что неплохо было высушить его феном, пока верховный жрец хирургии не вдохновится новыми способами лечения. Келлану не особо хотелось быть связанным или, что более вероятно, ему не хотелось подвергать себя повторной перевязке и промывке, хотя последнее, вероятно, ему еще предстояло испытать. Наносить шампунь одной рукой было неудобно, но мочить гипс означало ожидать, как вечером замочат его самого. Приходилось стараться, пыхтеть, но выкручиваться из сего неудобного положения. Когда шампунь и бальзам были смыты, Кел накинул на голову полотенце, которым собрал влагу с волос, а уже потом натянул на себя майку. Расчески у него не было, он пытался пальцами расчесаться, и ему казалось, что у него даже получалось. Келлан улыбнулся, выразив скромное внутреннее восхищение самому себе, был горд за умение выкручиваться из самых глубоких задниц, что с ним встречались. Он понимал, что когда закроет шкафчик и увидит в его зеркальной дверце свое отражение, то вся гордость тут же иссякнет, но все же он был доволен хотя бы тем, что не чувствовал себя беспомощным. И Кел был прав как всегда — когда все было убрано, у дверца закрыта, он не вспомнил ничего о своем восхищении к самому себе. В отражении все еще был он — молодой юноша, болезненно-бледного цвета кожи, с синяками усталости под глазами и мокрым отклеивающимся пластырем на щеке, скрывающим длинный рваный порез, от которого наверняка останется уродливый шрам. Волосы детектива все еще оставались влажными, зачесанными назад, словно после укладки гелем, а в огромных зеленых глазах плясали отблески ужаса. Келлана сразило, как электрической волной, дернуло похлеще, чем от встречи с доктором Калленом. На лбу выступили ледяные капли пота. Это был уже не тот страх — уснуть и не проснуться, это был страх, не поддающийся рациональной причине. Отражение в окне захватывало часть его кровати, ту самую, где сейчас сидел Тим. Кел развернулся чуть ли не на прямых ногах, как деревянная кукла, даже его колени, кажется, скрипнули. Он боялся моргнуть, боялся что-то сказать, боялся даже вздохнуть. Он хотел освободить свои легкие от скопившегося в них кислорода, но мог выдавить из себя лишь прерывистые мелкие выдохи, будто он находился без акваланга на самом дне Марианской впадины, словно его душили тонким канатом. Он рефлекторно коснулся своей шеи, затем груди, но не обнаружил ничего, чтобы мешало ему дышать, лишь тонкую мягкую ткань его одежды. Тимоти смотрел на него; нет, смотрел сквозь него, прямо в душу, в самые низменные его начинания. И улыбался своей несменной широченной улыбкой на тонком хрупком белесом лице. Свет утра отражался в лысой макушке брата, а его остатки падали на скрюченные тонкие его руки, окутанные медицинскими катетерами. Ноги свисали с краев кровати безжизненными веревочками, но сил в них оказалось больше, чем на первый взгляд — стоило Келлану повернуться, как Тимоти встал и сделал несколько шагов навстречу брату. — Ты принесешь мне телефон, Келлан? — Тим открывал рот, говорил что-то, только его голоса Кел не слышал, но отчетливо понимал. Это было как немое кино. Брат шел, шатаясь, его руки безжизненно свисали вдоль лишенного жизни тела, и с каждым его шагом возникало ощущение, что Тимоти вот-вот рассыплется на кусочки. Кел вжимался спиной в острый край раковины, пошевелиться он не мог, его глаза полностью сосредоточились на губах брата. Каллен не слышал ничего, но он мог прочитать по губам, что Тим повторял раз за разом только одно слово — «телефон, телефон, телефон…». В момент, когда Тимоти зашел в ванную, Келлан уже явно чувствовал, как волосы на его голове зашевелились, они вздыбились как у кошки, и наверняка стали светлее на несколько тонов, ближе к седине. Дышать он все еще не мог, получилось только зажмуриться, крепко-крепко, обхватить голову руками и сесть на пол, надеясь, что все произойдет быстро. Что именно произойдет, Келлан не знал. Богу молиться он не умел, смысла в этом тоже не видел. Тень скользнула по свету, Кел заметил это и сквозь закрытые веки. Он почувствовал поток воздуха, осевший на его коже, а затем все исчезло, в палате все еще царила тишина. Изнутри, где-то в районе диафрагмы, внутренности обдало жаром, Кел почувствовал, как тело извергает из себя страх лихорадочной дрожью и градом непрошенных слез, скопившихся под веками. Он обхватил свою голову руками, и подтянув колени ближе к груди, издал что-то похожее на всхлип. Чувства ударом разнесло по всем клеткам тела, ужас сковал его стальными цепями. Детектив решил, что он умрет прямо здесь и сейчас, его сердце остановится от страха. Мгновение, и страх оборвался, как древесный лист в октябре. Все чувства загасли, слезы застыли, и это произошло так резко, как и началась, внутри просто что-то переключилось — кто-то свыше дернул его душевную коробку передач. Кел тут же решил, что бояться кого-то несуществующего, неживого — дело совсем не мужское, и что ему, наконец, стоит взять яйца в кулак и разобраться с проблемами как он всегда это делал — лоб в лоб, не увиливая. Он открыл глаза, обтер влажные щеки тыльной стороной руки и осмотрелся. Перед опухшими глазами было все размытым, приходилось щуриться. В ванне никого не было, а дверь в уборную была такой же, как он ее и оставлял — закрытой изнутри. Кел выглянул в палату, сначала из щели в замке, затем приоткрыв дверь. В палате, на кровати, даже под ней никого не было, что, если рассуждать логически, было ожидаемо. Тим не мог находиться здесь, Тим давно умер. Но это не могло прийти Келлану сразу, он все еще был взволнован произошедшим, поэтому убедившись, что на его пути никто не стоит, он схватил рубашку, накинул на ходу ее на плечи и выскочил в коридор. До поста медсестры он добежал, как ему показалось, чуть ли не за пару секунд несмотря на то, что его палата была расположена в самой глуби изгибающегося коридора, у лестницы. Ни одна из самых покалеченных частей его тела не отозвалась ни граммом боли во время непродолжительного трехминутного забега, хотя дыхание сбилось по дороге, а в груди раздавалась неприятная дрожь, мышцы сводило. Пациенты и посетители как-то странно на него косились. Он разбежался особенно сильно, затормозить на кафеле получилось не сразу, поэтому Кел слегка ударился грудиной в столешницу стойки старшей медсестры, уронив ударом тела несколько папок с документами. Он дышал резко и быстро, с ужасом оглядываясь по сторонам, одновременно пытаясь убедиться в том, что его никто не преследует и отыскать кого-нибудь, кто сможет помочь ему с проблемой. В перерыве между мрачными помыслами о «съезжающей с него крыши», Келлан поймал себя на том, что все его страхи перед медициной, как в целом и так и его отдельными проявлениями, были до того мелочными и нерациональными, что потратить на них и их причинах становления более половины его жизни было как-то глупо и неправильно. Да, то, что с ним сделали его родители и по их просьбе те ублюдки, которые гордо называли себя врачами, — осудительно плохо, неправильно и немыслимо, но реальность такова, что большинство людей не желает тебе зла, по большей части большинству просто похер на тебя и твое жалкое существование. Даже доктор Каллен, который проявляет к нему, недалекому пугливому мальчишке, нездоровой интерес, тоже, наверняка, никак не заинтересован в проблемах и страхах своего пациента. Келлан полагал, что главная цель его врача — есть качественное выполнение своих обязанностей, чтобы в последующем не вляпаться в неприятности, а самое главное, доктор Каллен, как и все другие, в первую очередь рассчитывал на получение вознаграждения за свою работу. Келлан мог думать об этом и больше нескольких секунд, если бы его не прервали. — Чем я могу помочь? — строго с явным раздражением произнесла немолодая женщина с убранными в хвост тонкими короткими волосами, отливающиеся благородной старческой сединой в свете неоновых ламп. Она сидела за стойкой, ожидая, пока мальчишка, проливший своим сотрясением ее стола пару капель утреннего кофе в ее кружке с очередной дурацкой надписью, объяснит причину такого резкого вмешательства в ее деятельность. Она отвлекла Келла от его недолгого размышления, он не заметил сразу ее скрюченное тонкое тело, упрятанное за внушительными стопками картонных файлов с документами. В ее очках блистали яркие отблески, зрачки глаз становились похожи на едва заметные точки, бледно-розовые с синюшностью губы были поджатыми, вытянутыми в тонкую линию, а на сморщенных щеках выступили ямочки — ее лицо было серьезным. Если доктор Каллен внушал страх своим непостоянством, то эта женщина заставляла бояться только из-за своего строгого вида. Келлан еще раз огляделся по сторонам, выдохнул и глубоко вздохнул, пытаясь уравновесить сбитое дыхание. Он немного поершился, опустил взгляд в пол, еще раз глубоко выдохнул и, прежде чем заговорить, понял, что со страхом справиться будет не так просто. Только лишь осознание своей глупости умным тебя не сделает, также было и с нерациональными мыслями. — Я бы хотел поговорить со своим лечащим врачом, — он говорил все еще запыхавшись, голос был непривычно высоким, сбитым и хрипловатым. Кел прокашлялся, шмыгнул носом, и сложил руки перед собой, перенося вес с одной ноги на другую, только лишь потом продолжил. — С доктором Калленом. Я могу узнать, где он? — У него выходной, — бросила медсестра за стойкой, брезгливо стряхнув капли кофе со стола и пустого стикера, затем подобрала слетевшие сверху бумажки и сложила их в тонкую стопку. — Если что-то со здоровьем, я могу позвонить и сообщить ему об этом, позову дежурного врача. Так что случилось, парень? Келлан опешил. Как Карлайл мог оставить его одного? Он же вчера весь день что-то там назойливо втирал про постельный режим, ремни, меры стеснения. Док не намекал, а прямо говорил, что он сам — Келлан, неусидчивый гиперактивный мальчишка, чуть ли не с замашками суицидального характера, который вот-вот вытворит какую-то пакость. В общем, глаз да глаз за таким как он. А еще это гиперболизированная псевдозабота: постоянные проверки, успокоительные, подосланные медсестры. Док обещал лично проследить за ним, а теперь, когда Келлу понадобился настоящий совет, когда он не знал, что делать, док куда-то исчезает. Ну не задница ли? Зачем тогда все это, если тебе нет дела до пациента? Почему бы доктору просто не отправить его домой? Перед Келланом возникло столько вопросов, ответа на которые он дать не мог. Хотя рациональные посылы он все же видел: доктор Каллен тоже был человеком, у которого наверняка есть семья, который также нуждается в отдыхе, и лишать его этого было бы проявлением эгоизма со стороны Келлана. Да и в больнице были и другие врачи, которые могли помочь не хуже того тирана, который был приписан в виде личного надзирателю детективу Келлану Дж. Каллену. — Эй, ты слышишь меня? — отозвалась медсестра. Келлан задумался сильнее обычного, перевел свой взгляд на женщину, которая уже держала в руках трубку рабочего телефона и набирала первые цифры мобильника доктора Каллена. — Что мне ему передать? — Ой, ничего, — Кел быстро махнул руками и покачал головой, показывая женщине, что не стоит ничего говорить. Да и рациональное его начало кричало, что скажи он медсестре, что видит покойников, его быстренько определят этажом выше — в психиатрию, не дожидаясь указаний доктора Каллена. И тогда Келлу не видать работы как своих собственных ушей. — Я хотел ему задать личный вопрос, но раз его нет, то спрошу завтра. Медсестра чуть ли не швырнула телефон, раздался глухой удар трубки о приемник, а на лице женщины выступило явное негодование. Наверное, дай ей волю, она бы кинула трубку в лоб Келла, настолько она казалось несдержанной. Хотя вряд ли кому понравится, когда его отвлекают от работы, да еще резко и «грязно». Не заставлять же пациента мыть стол, придется делать самой. Но и сказать ничего резкого она не могла, как никак, Келлан был ее пациентом, ему требовалось лечение, а не строгий выговор. — Тогда возвращайтесь в палату, молодой человек, — произнесла женщина, размешивая не растворившийся в кофе сахар. Она отхлебнула пару небольших глотков, и Келлан, опустив голову и засунув ладони в карман брюк, медленно поплел обратно, понимая, что до завтрашнего дня он проведет все свое время с осознанием, что «видение» может повториться. Ему было настолько страшно, что он больше никогда не желал не то, чтобы заходить в свою палату, а даже смотреть в сторону, где она находилась. — И еще кое-что, — медсестра окликнула его практически сразу, Келлан повернулся, наблюдая как женщина тянется за одной из карт, открывает ее и перелистывает до последней страницы, затем произносит вслух его имя и какие-то данные. — Так, Келлан, верно? — Кел поморщился, обычно он привык, когда незнакомцы обращались к нему более вежливо, по фамилии. — Так, Келлан, тебе утром дали обезболивающие, сильное, как и вчера. Доза не маленькая, доктор Каллен решил перестраховаться, сказал, что ему не нравилось твое состояние вчера утром. Поэтому голова может кружиться, — она начала говорить более спокойно и размеренно. — Так что тебе следует полежать пару часов, иначе можешь не заметить, как получишь новые травмы. Иногда промедол вызывает провалы в памяти, поэтому можешь забыть, как оказался в том или ином месте. Понял? Келлан кивнул, но ничего не ответил, лишь медленно поплелся по коридору, хотя внутри почувствовал, как с его разума падает огромный груз. Он не сходил с ума, это все действия промедола. Он просто был обдолбан, как последний наркоман. Вот тебе и ощущение похмелья, галлюцинации, состояния вакуума в голове. Боли не было по этой же причине, он напрягал тело, но от раны в мозг просто не доходили сигналы, нервная система отдыхала где-то в дали от его тела. Но даже это осознание не могло лишить его страха. Келлан боялся увидеть Тима снова. Господи, и как такое может кому-то доставлять кайф? Подойдя к палате, убедившись, что поблизости никого нет, он плюхнулся на один из мягких стульчиков, расположенных у панорамного окна. Он опустил свою голову о какой-то необычный чересчур высокий подлокотник, стащил незашнурованные ботинки с ног, а затем подогнул ступни под себя. Келлан подумал, что все эти вещи, которые с ним творились, были довольно странными и необычными. Особенно Тимоти, которого он начал видеть с постоянной периодичностью. Конечно, брат снился ему и раньше, но, обычно, это были не больше, чем сны-воспоминания, сны-сказки о его детстве, об играх с братом, о маме и папе. В этих снах мама была доброй и улыбчивой, она обнимала его своими теплыми руками и говорила, как сильно его любит. В реальности Кел не мог вспомнить, чтобы мать особо одаривала его заботой, обычно она вся была с Тимоти, говорила только о нем, наверняка, думала тоже только о нем. Заботился о Келлане обычно отец, который, хотя казался суровым и иногда показывал себя таковым, не скупился и проявлять интерес к состоянию младшего ребенка. Папа был единственным из окружения Келлана, кто разговаривал с ним об увлечениях и интересах, кто давал жизненные советы и наставления, кто настоял на посещении школы, хотя мать была против этого, потому что Келлан, на всякий случай, должен был быть всегда рядом с Тимом. Тогда Кел полагал, что это было связано с завистью брата из-за того, что Тим не мог ходить в школу, но на самом деле мама просто желала получить необходимую «запчасть», если у брата что-то сломается. Да, отец был суровым, иногда не скупился и на кулаки, но против мамы почему-то он никогда не шел. Однако иногда Келлан, смотря снизу вверх, на крупное высокое тело отца, на его лицо, замечал неописуемое его выражение, те эмоции, которые объяснить на тот момент был не в силах. Сейчас, став более взрослым, он понял, что эти опущенные в пол глаза, эта тонкая линия некогда пухлых губ, выпирающие скулы на квадратном опухшем лице, — все это выражало его сожаление и злость. Папа понимал, что Тимоти не выживет, что он умрет, даже если кто-то пересадит все органы Келла, перельет всю его кровь. Они могли продлить жизнь Тима на год, пять или десять, но он так бы и провел всю свою жизнь в кровати, в окружении змеек-катетеров и проводков, в несчастье и в одиночестве, в постоянном своем спутнике — боли. Но вероятнее всего Тим не перенес бы операции, настолько его тело было истощенным. И папа с позиции рациональности, своего склада ума как инженера это знал. Маме же оставалось питать те капли надежды, которые вселяли ей ее материнский инстинкт, любовь к сыну и вера, хотя изначально папе и даже самому Тимоти было ясно, что все это обречено на провал. Да, Тим знал, что не выживет и на тот момент уже не питал никаких надежд. Однажды Кел застал брата в слезах на сильных руках отца, и он просил смерти. Он просил своего родителя его убить, закончив многолетние мучения. Мама запрещала Келлану есть сладкое и вредное, ему можно было только овощи и нежирное мясо, потому что Тимоти могла понадобиться часть его печени. От такого рациона кружилась голова, энергии не хватало даже на то, чтобы сделать домашнее задание. Келлан плохо учился в начальных классах, постоянно засыпал на уроках. Отец же, подвозя сына до школы, иногда покупал Келлану газировку и конфеты, давал с собой на ланч фрукты и сэндвичи с белым хлебом и шоколадной пастой, потом, правда, заставлял чистить зубы по несколько раз, полоскать их зубным тоником, только чтобы мама не узнала об отклонении в диете. Папа отчитывал его за двойки, водил в парк кататься на велосипеде, купил самую желанную игрушку — резинового динозавра Рекса, но всегда говорил держать это в тайне от мамы. А мама и не замечала, она полностью ушла в Тимоти и заботу о нем. Наверное, умри тогда Келлан, она бы просто также искусственно зачала еще одно дитя, которое бы подходило Тиму по всем параметрам. Наверное, если бы сейчас представилась возможность, Келлан бы сходил с родителями в кафе и угостил их кофе, спросил бы о том, что они чувствовали на тот момент, что творилось в их головах. Но главное, Келлан хотел бы узнать, любили ли его по-настоящему, как сына и как члена семьи. И если бы он заболел, заботились ли о нем также, как когда-то заботились о Тиме. А может, он и не сделал бы этого, тяжело было рассуждать о таких вещах, не имея реальной возможности воплотить в жизнь свои задумки. — Парень, с тобой все в порядке? — низкий хриплый голос прервал нахлынувшую дрему. Кел за мрачными размышлениями слегка задремал, уютно свернувшись на скамеечке в коридоре. Кому-то это показалось странным, он посчитал, что Келлу могло стать плохо в ожидании приема, и решил перестраховаться. Кел открыл один глаз, только чтобы убедиться, что этим кем-то не был доктор Каллен со своей привычкой вечно появляться в самый неожиданный момент, чуть ли не выпрыгивая из-за угла, ловя своего пациента за очередным нарушением порядка. По голосу же детектив сразу понял, что добрым самаритянином на этот раз был кто-то другой — он не мог припомнить, чтобы у дока была такая жуткая отдышка. И действительно, над его телом возвышался тучный смуглый мужчина с темными волосами и карими глазами. На нем была темно-серая роба и такая же кепка, а с толстой шеи свисал респиратор на резинке. Рядом взгромоздилась огромная тележка с моющими порошками и иными средствами, тряпками и швабрами с ведром. Его вывел из некого подобия сна обычный больничный уборщик. — Все хорошо, спасибо за беспокойство, — Келлан протараторил привычную фразу, наспех пропихивая ноги в ботинки и потирая правый глаз ладонью. Мужчина не уходил, стоял рядом, чуть ли не сомневаясь в словах парнишки. — Может, мне позвать врача? Долго ждете приема? — не унимался уборщик, «паркуя» свою тележку рядом со скамьей. Затем он обошел Келла и плюхнулся рядом, стульчик немного подпрыгнул, а его ножки противно заскрипели. — Меня уже осмотрели, — Кел показал свою больничную бирку, немного поморщившись. — Я хотел погулять по коридору, в палате воздух спертый. Устал немного, присел и уснул, — детектив улыбнулся, ткнул пальцем в дверь своей палаты, а затем встал, разминая затекшие от неудобного сидения ноги. Ему и самому стало интересно, сколько он провел здесь времени, хотя сам-то понимал, что еще и получаса не прошло — дождь недавно закончился, а капли на стекле не высохли. Он еще раз осмотрел уборщика и от его взгляда не могла утаиться одна деталь, на объяснение которой и решил переключить их разговор. — Прошу прощения за наглость и чрезмерную дотошность, но могу я поинтересоваться, зачем вам респиратор? Не помню, чтобы уборщики их носили. Или вы занимаетесь и другой деятельностью? Мужчина улыбнулся, не было похоже, чтобы вопрос его обидел. — Похоже, что вы являетесь тем самым детективом, о котором все говорят, верно? Вы спасли Скотта, да? Келлан кивнул, но не понимал, как это связано с заданным ему вопросом. Он не считал себя спасителем Митчала, он просто вытащил его за воротник кителя, словно нашкодившего кота за шкирку, в момент, когда один из стрелявших менял обойму пистолета, а затем просто оказал первую помощь. Так поступил бы любой на его месте, потому что так приписывает инструкция. И ему очень не нравилось то, что о нем, как утверждает этот парень, все что-то говорят. Это смущало. — А я Крисс, — мужчина подал свою одутловатую ладонь, Келлан пожал ее чисто ради приличия, хотя его собеседник уже начинал казаться назойливым. Детектив зевнул, огляделся по сторонам и отошел немного подальше от двери своей палаты. Мысли о Тиме снова посетили его, по спине пробежался неприятный холодок, Кел вздрогнул. Уборщик же помолчал мгновение, всматриваясь в необычное поведение Келла, а затем продолжил. — Я, как вы наверняка заметили, работаю здесь уборщиком. Маска для безопасности в работе с «хлоркой». — С «хлоркой»? — неуверенно повторил Келлан, прищуриваясь, открыто заглядывая в тележку. — Разве кто-то еще использует чистящие средства на основе хлора? Обычно все покупают менее токсичные продукты. Насколько я знаю, мораторий на противомикробные, антибактериальные и противовирусные препараты для очистки снят, чтобы не дай бог не плодить синегнойную палочку. Наоборот, политика многих больниц теперь основана на разбавление обстановки больниц привычными бактериями, чтобы не провоцировать рост тех, лечение которых невозможно. — Ну, так и есть. В коридорах и простых палатах обычно используются менее концентрированная бытовая химия, простые антисептики. Но в тех, куда переводят пациентов из реанимации должна быть обстановка, приближенная к стерильности, — уборщик ткнул пальцем на палату, куда Келлан пробрался вчера из любопытства и в которой облизнулся на записи с камер — лакомый кусочек в его деле, который мог поставить многие точки над «i». — Поэтому мне приписано использовать средства на основе хлора для полной очистки за двое суток до перевода пациента, а затем уже протирать все привычными средствами. Я не сам выбираю, вы же понимаете. — Уборщик развел руки, а затем тяжело встал, подходя к своей тележке, и берясь за ее ручку своими вздутыми ладонями. — Сюда Скотта переведут. Кел заглянул в тележку еще раз и отыскал глазами огромную цилиндрическую банку с фиолетовой наклейкой, где большими белыми буквами мелькало название «Рео-хлор». Этикетка на ней давно пожелтела, покрылась пузырями и прохудилась, былого блеска уже давно не было, да и вообще возникало ощущение, будто эту баночку используют не первый год. Келлан не мог поверить, что антисептик в больнице мог залежаться так долго. — Я могу посмотреть? — детектив ткнул пальцем в баночку, на что уборщик безмолвно кивнул головой. Келлан не брал банку в руки, лишь открутил крышку и наклонился над белесым порошком. Любой, кто хоть раз посещал общественный бассейн или баню знает едкий привычный запах хлора, который бьет по носу и от которого долго еще свербит в пазухах. Сейчас же Келлан, склонившись чуть ли не к самому горлышку банки с хлором не чувствовал ничего. Он выпрямился, немного поморщился от небольшого жжения в носу, а затем закрутил крышку банки. — Позвольте еще раз вас потревожить, Крисс. Скажите, а это средство и является той самой «хлоркой»? — Да, конечно, — тихо отозвался парень, слегка смутившись. Он начал переживать из-за поведения своего собеседника, уж слишком тот странно себя вел. — А эта банка — оригинальная упаковка? — Эмм, нет, я просто пересыпал сюда вещество, — мужчина потер затылок, а затем подвинул свою тележку ближе к палате, где Дженнифер Смитт провела последние две недели своей жизни. — Почти все средства для уборки покупаются на аукционах в больших количествах, а поступают они в больницу в мешках по пятьдесят футов. Я для удобства пересыпаю их в старые упаковки, — Крисс подтолкнул тележку еще ближе к двери палаты, и встав перед ней и открыв двери, протолкнул свои приспособления внутрь. Он желал скрыться. — Ладно, извините детектив, но мне пора приступать к работе. — Можно последний вопрос, — Келлан не унимался, он подбежал поближе, преградив уборщику вход в палату, положив здоровую руку на плечо толстяка. — Не могли бы вы показать мне оригинальную упаковку «хлорки»? — Извините, но нет. Если руководство узнает, что я пустил вас в кладовую без ордера, меня лишат работы. Келлан отошел, а уборщик скрылся внутри палаты. Кел, понимая, что к разгадке на вопрос о том, как именно умерла Дженнифер, он был уже не просто близко, а протяни руку, решение по делу было бы у него. Ему оставалось получить образец вещества, которое, якобы, являлось хлорсодержащим, что было очень сомнительно, а также выудить записи с камер. Последнее он планировал оставить на Чарли, так как тот наверняка знал кого-нибудь из охраны и мог договориться с ними мирно. Тогда, если бы администрация больницы по запросу предоставила записи добровольно, ордер бы получать не потребовалось. Другое дело было с «хлоркой», которая таковой, конечно же не являлась. Как выяснилось из короткого разговора, вещество хранилось в кладовой в пятидесятифутовом мешке. Вряд ли администрация выдаст его добровольно, наоборот, как полагал Келлан, если они только услышат слухи о возможном нахождении у них таллия, дирекция предпримет все силы, чтобы избавиться от мешка, либо подменить его содержимое. Келлану это было невыгодно. Другое дело, если проводить срочный обыск по чьей-либо наводке, например, если один из пациентов скажет, что почувствовал себя плохо после контакта с веществом неизвестного генеза. Конечно, Келлан не собирался никого травить, но анонимные письма никто не отменял. А если еще и пакетик с веществом приложить, мол уборщик рассыпал и не убрал. Департамент тут же направит материалы проверки в офис шерифа, где Келлан получит их на свой стол, назначит экспертизу, а по ее готовности, поставит точку в деле. Хотя нет, это тоже было довольно долгим шагом. Проще было обратиться в суд, там ордер можно было получить всего за несколько часов, но были нужны основания. Келлану нужно было изъять небольшое количество вещества прямо из пакета, а затем допросить уборщика по поводу того, как долго он работает с данным веществом и какие у него свойства. Идеально было бы, если бы уборщик сам предоставил ему вещество, но тот, похоже, вряд ли на это согласится. Келлан ходил из угла в угол коридора около часа, выстраивая возможные варианты. За окном снова разразилась непогода, ливень хлестал по асфальту и стеклопакетам. Ветер неумолимо гнул тонкие молодые деревья, которые, видимо, не так давно высадили вдоль изогнутого фасада больницы. А затем раздался треск, звук дребезжания стекла о раму. Келлан остановился, прислушался, ветер за окном чуть стих. Детектив решил, что ему показалось, но с новым порывом ветра треск раздался еще раз, но отчетливее и звонче, казалось, ударь створка о раму чуть сильнее и стекло бы в ней рассыпалось. Затем раздался противный скрип, с которым зачастую закрываются обветшалые створки окон на несмазанных петлях, и снова треск. На третий удар Кел понял откуда доносился этот противный звук — из той самой кладовой, куда путь ему был заказан. Этот простофиля уборщик забыл закрыть окно.***
Детектив не мог сообразить, что именно с ним происходит. Чувство в разы сильнее того, когда долго сидишь за видеоигрой и тебе осталось всего несколько уровней до победы или играешь в покер на последние деньги и тебе выпадает «каре» или «стрит флеш». Келлану далось с трудом войти в свою палату. Он делал это осторожно, осматривая все углы и щели, а затем принялся осматривать ванную. Никого не было. От Тима не осталось и следа, если не считать засевшие в мозгу мысли о семье. Но сейчас Кел смог эти мысли оставить на потом, подумал поразмыслить об этом вечером, когда не будет знать, как заснуть. Он закрыл палату на щеколду, осмотревшись сначала снаружи, убедившись, что в коридоре помимо пациентов, нет никого из персонала. Не дай Бог, чтобы кто-то счел, что с ним могло что-нибудь случиться, когда сам Келлан будет выполнять то, на что решился, не раздумывая и что собирался сделать пока рациональная его часть еще была слегка затуманена действием наркотиков. Кел, хотя и чувствовал себя разбитым, также ощущал энергию, раннее им не испытываемую. И эта энергия говорила, что сейчас Кел способен на все! Кладовая уборщика находилась в том промежутке между палатой самого Келла и палатой под номером двести три, той, где погибла Дженнифер и на которую сейчас уборщик тратил все свои силы, вылизывая ее с «не хлоркой». Келлан помнил свою практику в больнице, помнил, что уборщица каждую палату убирала минут по сорок, а то и час, поэтому ему и другим практикантам приходилось ждать, прежде чем продолжать разбирать медицинские инструменты по руководству их наставника. Он мог точно рассчитывать минут на двадцать, чтобы успеть отыскать нужный пакет, взять немного образца и покинуть кладовку. Оставалось лишь туда попасть тем единственным способом, который уборщик оставил для него открытым — через окно. Карниз до пожарной лестницы он заприметил еще вчера, а если он доберется до пожарной лестницы, то доберется и до открытого окна. Всего-то шагов пять, нет, шесть, карниз достаточно широкий и выглядел крепким, поэтому Келлан знал, что легко сделает задуманное. Ну, а если не получится, то падать не далеко, под окном пышная травка, рыхлая земля, и, если Кел не упадет на мусорный бак, то, наверное, не сломает ничего. Ну, а если и на бак, то позвоночник не такой важный орган, да? Он засмеялся, когда открыл окно и ветром перед его носом пронесло литровую бутылку с каплями воды на ее дне, а мокрый дождь тут же замочил его майку, хотя он еще и шага не ступил на карниз. Ожидаются небольшие осадки, да? Детектив снял рубашку и кинул ее на стул, она бы только помешала ему в его непростом деле, создавая подобие паруса, о который мог зацепиться ветер и откинуть Келла прочь. Падать ему не хотелось. Келлан несколько раз вздохнул и выдохнул, пытаясь очистить свой разум от страха. Он не смотрел вниз, смотрел на карниз, который, как показался детективу, становился все уже и уже. Спустя минуту, когда Кел решил, что овладел собой в достаточной мере, он повернулся к окну задом, сел на колени и схватился за край подоконника, затем выпрямил ноги, а сам лег на живот, медленно спускаясь из окна и пытаясь нащупать «исчезающий» карниз. Он почувствовал, как ногами уперся в карниз, подвинул носки ближе к стене, а затем полностью встал на него, но придерживался уже о край оконной рамы. Он повернулся, посмотрел вниз, чисто машинально, чтобы проверить, не вышел ли кто-нибудь на улицу, не заметит ли кто-либо тут его, каскадера с трясущимся задом. Вся его одежда за какие-то секунды была полностью пропитана водой, тело до костей продувало промозглым ветром, а створка окна чуть не ударила его по носу. Гипс неумолимо размокал и Кел подумал, что утренние потуги были абсолютно бессмысленными. Ну и хер с этим, сейчас это было последним, что его должно было волновать. Подоконник был Келлану по уровню чуть ниже груди, и стоя на карнизе он мог полностью видеть, что творилось в его палате. Там все еще было пусто. Он устремился вперед, хотя боялся, что как только закончится подоконник и держаться будет не за что, то он тут же полетит вниз. Келлан смог сделать два маленьких шажочка, а когда очередной поток ветра чуть ли не отшвырнул его в сторону, почти что стащил с мокрого скользкого карниза, детектив запаниковал. Ему нужно было пройти метра три без какой-либо опоры в руках, и просто прислонившись к стене он не смог бы удержаться, оставалось сделать это быстро, в перерыве между воздушными потоками, а затем быстро схватиться о перила пожарной лестницы. В груди и не только все сжималось. Он долго не мог решиться отпустить подоконник. Периоды между порывами ветрами казались такими скоротечными, Кел решил, будто не успеет и шага ступить. Но перед его зажмуренными глазами возник образ Дженнифер, той, какой она была до болезни: пухлой прелестной девушкой, у которой вся жизнь была впереди, но по вине кого-то эта жизнь так быстро и так болезненно оборвалась. Кел вспомнил и фототаблицу от коронера, где труп Дженнифер смотрелся безобразно: у девушки выпали волосы, ее руки застыли в предсмертной агонии, а на лице навсегда отразилась маска боли и печали. Трупное окоченение увековечило Дженнифер в роли страдающей. Кел сделал первый шаг левой ноги, за ней подвинул правую. Руки, которые он держал на поясе, он раскинул, а внутренней стороной ладони прижался к стене. Он услышал, как ветер снова загнул тонкие деревья, но пока не добрался до него, поэтому, забыв о безопасности, он быстро рванул вперед. Он промахнулся рукой, когда нужно было схватиться о перила лестницы, ветер уже подхватил его тело, Келлан почувствовал, как теряет равновесие, но, собрав остатки силы, упрямо схватился за одну из перекладин, подтягивая тело ближе к лестнице. Железная опора была хлипкой, шаталась от любого прикосновения и ходила на ветру. Келлан выругался, подумал, что она вряд ли его выдержит, но он ошибался, смог удержаться на карнизе. Очередной порыв ветра принес ветку, которая больно хлестнула Келла по лицу, но тот уже был у заветного окна, створка которого уже держалась на одной петле. Он замерзшими мокрыми пальцами потянулся ко внутреннему краю подоконника, который не мог достать с первого раза. Собрав остатки воли в кулак, Кел подпрыгнул, его пальцы больно впились в ребро пластикового перекрытия, но он их не разжал, подтянул свое тело и влез на подоконник, оставляя на нем мокрую дорожку от своего тела. Очередной порыв ветра чуть ли не стащил его тело с подоконника, но Кел удержался, а затем резко оттолкнувшись руками, запрыгнул в долгожданную комнату. Детектив не мог поверить, что смог это сделать, но время на радости он растеривать не стал. Ему нужно было обезопасить себя и запереть дверь изнутри. На помощь пришел массивный стул, которым он подпер ручку двери (хорошо, что все двери открывались вовнутрь). Келлан побоялся, что трюк со стулом может не помочь, поэтому пришел к тому варианту, который пришел ему на ум случайно. Он достал из кармана скрепку и засунул ее в дверной замок так, что та провалилась внутрь. Теперь ни один ключ не провернется в скважине, или будет необходимо срезать замок или снимать дверь с петель. Он принялся за обыск. Кладовка была очень маленькой, стоять в ней в полную ширину было неудобно, с обеих сторон она была заставлена бытовой химией, ведрами и швабрами, обвешана сухой ветошью. Воняло так, что перехватывало дыхание, причем Кел одним из запахов распознал и хлор, но скорее всего он был замешан в каком-нибудь растворе типа «Доместос» или «Аск», хлор был с примесью ароматизатора. Пакетов в кладовке было много, в большинстве случаев маленьких или пустых, но только один был того размера, о котором говорил уборщик, с биркой «Cl». Причем больше ничего не указывалось, только название элемента, масса и его процентное содержание в веществе. Ни тебе данных о производителе, ни рабочего названия, ни описания элементов смеси. Неужели это никого не смутило? Келлан вытащил из штанов пакет с мармеладками, открыл его и высыпал содержимое в карман, затем вывернул упаковку наизнанку и зачерпнул пакетиком горсть интересующего его вещества. Потом ему на ум пришла идея взять резиновую перчатку из упаковки на нижней из многочисленных полок, надуть ее, а затем обернуть ею пакетик с «хлоркой». Он так и сделал. Келлан выпустил остатки воздуха из перчатки, а затем завязал ее открытое горло и сунул резиновый сверток в свой карман. Пора было уносить ноги. Кел убрал стул от двери, стащил с веревки сухую тряпку и запрыгнул на подоконник. Он также осмотрел местность внизу, на парковке никого не появилось, и Келлан, тяжело выдохнув, принялся спускаться вниз. Ручку кладовой снаружи дернули. Детектива тряхнуло от страха, он застыл на мгновение, а затем, забыв про осторожность, прыгнул в то место, где должен был быть карниз. Он мог с легкостью сорваться и полететь вниз, но какая-то природная благодать, помогла ему мягко приземлиться, несмотря на ветер, предпринявший попытку сорвать его с карниза к чертям. Кел быстро протер подоконник в том месте, где он оставил лужу, а затем кинул тряпку в ведро, удобно сдутое потоком с подоконника, и лежащее посреди комнаты, повернутым к Келлу. Тряпка залетела туда как родненькая, Кел уже не смотрел, а полз обратно к своей палате, молясь, чтобы уборщик не открыл дверь хотя бы до того момента, пока Кел не закроет свое окно. Иначе все это будет очевидно бессмысленным. Детектив не мог придумать отговорку, почему он распят на карнизе второго этажа госпиталя Форкса. Не окно же он решил помыть. Он глубоко вздохнул несколько раз, чтобы вернуть самообладание, утихомирить панику. Теперь ведущей была правая нога, его руки, уже отцепившиеся от пожарной лестницы, были также раскинуты в стороны, ладони прижаты к стене, гипс намокшим и оставляющим белые следы. Хорошо, что дождь тут же все смывал. Келлан начал замерзать, его ноги и руки теряли чувствительность. Он ощущал себя так, словно в кожу впивались острия тонких ножей, впивались так глубоко, то перерезали нервы. Намокший гипс на руке уже не казался проблемой номер один. Кел придумает историю, как он случайно упал в ванной, уснул под краном или его окно открылось, он пытался его закрыть и намочил повязку. Сейчас его основная задача — доставить образец эксперту. Замерзшие ноги тяжело поддавались движениям, ветер все не унимался, но Кел почти достиг своей цели. Он схватился рукой за край своего подоконника и вот-вот заберется на него. Когда его здоровая рука коснулась внутреннего края подоконника на парковке за воем ветра послышалось легкое шуршание машины. Кел чуть ли не перепрыгнул подоконник, запрыгнув в комнату, до того он испугался. И тут же прикрыл створку запотевшего окна. Дверь в комнате была заперта, это радовало. Келлан стащил с себя сырую до ниточки майку, накинул на плечи тонкое больничное покрывало, а его краем вытер влагу с окна, выглянул в протертое окошко в надежде обнаружить того, кто мог его заметить. Подъехавший автомобиль сильно отличался от других машин, хотя бы своей ценовой категорией. Это был «Мерседес» «S»-класса глубочайше черного цвета. Автомобиль все еще светил фарами, но никто из него не выходил. Стекла были тонированные и Кел не мог рассмотреть водителя. Когда фары погасли, а двери открылись, Келлан уже вовсю вытаскивал раскисшие от дождя мармеладки из промокших брюк, а затем и заветный сверток. Развалившихся мишек он бросил умирать в урну, а добытое им сокровище засунул в свой собственный носок, под пятку, чтобы точно быть уверенным в его сохранности. Он боялся, что пакетик порвется, но не настолько, что его застанут за кражей «хлорки» из кладовой. Кел послышал, как со скрипом и сильным ударом закрылась створка окна в соседней комнате — уборщик все же смог попасть внутрь комнаты, видимо скрепка выпала или упала за щели механизма замка. Детектив снова бросил взгляд на парковку, автомобиль был заглушен, а рядом с ним под зонтом стояли мужчина и женщина, мило обнимая друг друга и, наверняка, о чем-то беседуя. Их лица Келлан не рассмотрел, да и не интересовало это его больше. Раз они не смотрят в сторону его окна, то явно ничего не заметили. Он так решил. Кел протер покрывалом подоконник и пол, мысленно прося за это прощение у горничной, но так как грязи особой не было, решил, что никто и не заметит. После, открыл щеколду и направился в ванную, в надежде высушиться до того момента, когда его кто-то решит навестить. Но зеркальную дверцу в уборной он все же завесил мокрой футболкой.