«Есть только две эмоции: ЛЮБОВЬ и СТРАХ. Все положительные эмоции происходят от любви, а все отрицательные от страха. Страх порождает гнев, ненависть, тревогу и чувство вины. В действительности существуют только две первоначальные эмоции: любовь и страх. Но точнее будет сказать, что есть только ЛЮБОВЬ или СТРАХ, потому что мы не можем чувствовать эти две эмоции вместе, в одно и то же время. Они противоположны. Если мы в страхе, то не можем почувствовать любовь» — Элизабет Кюблер-Росс.
— Ты представляешь? — Элиотт только закончил свой феерический рассказ о том, как триумфально разгромил друзей своего жениха вчера в карты, пока тот был занят домашней работой. Парень с улыбкой на лице нарезал всё, что под руку попадется, пытаясь приготовить салат на ужин. Помидоры, огурцы, лук, откуда-то взявшаяся моцарелла, болгарский перец. Он напевал про себя какую-то попсовую песенку, периодически забрасывая в рот продукты. Солнце клонилось к горизонту, это был тот «золотой час», когда все было таким мягким, теплым и светлым. Лука следил за ним, Элиотт чувствовал пристальный взгляд и повисший между ними вопрос. Утро было дождливым и холодным. Серым с тяжелыми свинцовыми облаками. Скорее всего поэтому они поругались. Это было не из-за того, что у Демори начали проявляться признаки мании. — Ты принял лекарства? — спросил Лука утром, устало вздыхая. Этот вздох был будто «О боже снова». Это то что не понравилось Элиотту утром. Он ведь предупреждал, что будет нелегко. — Приму позже, — отмахнулся он, с улыбкой, игнорируя хмурое настроение жениха. С каменным лицом Лука встал из-за стола посреди завтрака и ушел, ссылаясь на то, что опаздывает на занятия. Он всегда так делал, когда ему что-то не нравилось. Показывал полнейшее безразличие снаружи, а потом в одиночестве громил что-нибудь или просто плакал. В такие дни Элиотта лишь раздражало, поэтому он назло не принимал лекарства. Сейчас всё было хорошо. Тучи рассеялись, только солнечный свет и теплый ветерок проходили через открытое окно. Три, два, один… — Ты принял лекарства? — голос Лалльмана совпал со звуком таймера в духовке. Может он специально подгадывал момент? — Конечно, — ответил Элиотт, отвернувшись к духовке. Он мысленно понадеялся, что Лука не станет пересчитывать его таблетки. Снова. Их обоих устроила такая иллюзия благополучия в промежуток между пятью и шестью вечера. Всё было слишком солнечно, чтобы устраивать ссору. Элиотт стоял в фартуке, полностью поглощённый готовкой. Лука работал над проектом за кухонным столом, потому что в гостиной было не так уютно без постоянно напевающего Демори, и он не мог позволить своим глазам немного отдохнуть от огромного количества текста на чем-то красивом. Элиотт был счастлив и не мог понять в чём проблема. Почему люди думают, что это плохо, когда ему хорошо? Это как-то несправедливо. Почему другие могут быть счастливы? Чувствовать радость, полный спектр эмоций, парить на седьмом небе от счастья, когда для него такая высота является запрещенной. Чем больше он думал, тем быстрее и порывистее становились его движения. Еда появлялась на тарелках, а Лалльман с удовольствием наблюдал за тем, как грациозно его жених заправляет салат оливковым маслом. — Бон аппетит, любовь моя, — сказал Элиотт, поставив тарелку перед Лукой. Он сел напротив и принялся за свою порцию. Лука с улыбкой принялся за свою трапезу и отметил, что кулинарные способности Демори становятся всё лучше и лучше. После первого романтичного завтрака, он далеко продвинулся. Элиотт поиграл бровями, обещая замечательный десерт своему парню.***
Они лежали в постели, когда над городом начали сгущаться сумерки. Обнаженные и сытые. Элиотт чувствовал, что чувства переполняют его. Любовь она буквально пропитала всё вокруг, она окутывала его с ног до головы. Демори казалось, что любовь обрела телесное воплощение в Луке, который безо всякого стеснения закинул на него свою ногу, а его рука покоилась на груди Элиотта. Их дыхание практически синхронизировалось, только в отличие от Луки Элиотт был готов сейчас горы свернуть. Ему хотелось всего и сразу. Так что лежать в кровати в такой замечательный вечер не входило в его планы. — Вставай, пойдем гулять, — сказал он, натягивая трусы. — Я уверен, что Париж может нам что-нибудь предложить в этот замечательный вечер. — Нет, я не пойду, — Лука резко переменился в настроении. Его тело резко стало не мягким и теплым, а тяжелым камнем на груди Элиотта. — Мы останемся дома, посмотрим какой-нибудь фильм. Голос парня выдал Элиотту всё. Он ему не доверяет. Боится, что Элиотт натворит какой-нибудь ерунды, за которую ему потом будет стыдно и придётся краснеть. Как всегда. Лалльман снова вошел в роль заботливой мамаши, или же в роль санитара. Он слишком резко реагирует на всё, что говорит или делает Демори в такие дни. Раньше Лука с радостью присоединялся к его затеям, потом начал ходить просто, чтобы удостовериться, что все в порядке, а теперь вовсе посадил парня на цепь и не отпускал. И Элиотт сам дал ему в руки поводок, когда сделал предложение. Бывали дни, когда Демори начинал жалеть о своём поспешном поступке, но он сваливал всё это на болезнь. Да, она преувеличивала не только хорошее, но и плохое. Но разве жизнь может быть безупречной? Вся её прелесть в многогранности, а не в том, чтобы сидеть как овощ и не чувствовать вообще ничего. Так Элиотт видел действие таблеток, которые ему прописал врач. Прошлые лекарства оказались недостаточно эффективны, поэтому сейчас у него были новые. Более сильные. — Оставайся, а я хочу пройтись. Лука ничего не ответил, лишь нахмурился и нехотя начал собираться. Он не может отпустить Элиотта одного. Не сегодня, не в таком состоянии. Демори закатывает глаза и говорит, что ему не обязательно быть его поводырём, и он может справиться и сам. Лука молчит, он успел приловчиться и выгадывать моменты, когда нужно молчать. Элиотт стоит у дверей, когда Лука натягивает кеды, а потом выжидающе смотрит на него. — Я готов, — говорит он. Элиотт лишь пожимает плечами и выходит. Он просто хотел пойти погулять со своим парнем, а Лука превратил это в выгул, прогулку с заключенным или что-то вроде того. Некоторое время они просто шли плечом к плечу друг с другом, напряжение между ними чувствовалось настолько сильно, что казалось, будто именно оно удерживает их рядом. Они вышли к парку, где по обыкновению играли уличные музыканты, гуляли парочки, всё буквально настраивало на романтичный лад. Элиотт усмехнулся и, пока Лука отвлекся на звонок, купил алую розу. Заведя руки за спину, он подошел к Луке и начал декларировать: «Все розы были ярко-красны, Плющи — неумолимо чёрны… Твои движения опасны, Мои уныния упорны. Всё были слишком нежным, Зеленым море, воздух ясным… Я знаю, я пред неизбежным, Пред чем-то горьким и ужасным. Терновником с листвой лощенной И буксом с блещущей листвою Я утомлён, и отдаленной Равниной, всем, но не тобою!"(1) Лука расплылся в улыбке, глядя на это театральное представление от Демори. Его речь была громкой, эмоциональной, такой же, как и его жесты и мимика. Это все привлекло к ним внимание прохожих, некоторые аплодировали, когда Элиотт закончил. Он шутливо поклонился и подошел ближе к Луке. «Я люблю тебя, помнишь?» — спросил он шепотом. Лалльман мог лишь улыбнуться и обнять своего жениха. Становилось прохладно. Лука подумал, что всё прошло не так уж и плохо. Элиотт же думал, что самое веселое только начинается, но Лалльман решил, что им стоит возвращаться домой. Они забрели достаточно далеко от дома. — Да ладно тебе, как же дух авантюризма? Прогулять всю ночь напролёт, я слышал сегодня где-то фестиваль недалеко отсюда. Мы могли бы пойти туда, потанцевать, расслабиться. Или завалиться в клуб, или в бар, или просто гулять по улицам, встретить рассвет где-нибудь в безлюдном месте, только ты, я и восходящее солнце. Ну же, завтра выходной, ты ничего не теряешь, — тараторил Элиотт. — Проспим завтра весь день, позавтракаем вечером и снова ляжем спать. Разве это не замечательный план? — Нет, я никуда больше не пойду. Либо ты идешь домой со мной, либо ты идешь один, — ответил Лука. — Ты не бросишь меня одного в городе, — улыбнулся Элиотт и сделал шаг назад от Луки. Тот стоял неподвижно. — Как видишь ты ещё здесь. Не будь занудой, пойдём. Элиотт развернулся и пошел вперед, рассказывая очередную историю про школу, потом еще одну про то как он в первый раз покупал травку. В итоге ему просто впарили скошенную траву. Он находил забавным то, каким глупым он тогда был. Путь занял минут тридцать, может чуть дольше, но оно того стоило. Это был финальный день фестиваля. Народу было столько, что ему пришлось пробиваться через толпу. Музыка настраивала на игривый лад и Элиотт сразу влился в разношерстную толпу танцующих, подхватывая общий ритм. Музыканты на сцене играли какие-то этнические мотивы, что придавало всем атмосферу какого-то таинства и мистики. Это место словно отгоняло всю темноту, которую ночь наслала на город. Здесь свет, тепло, жизнь. Такая яркая и красочная. Демори подумал о том, что сейчас ушло абсолютно всё. Вся злость, обиды, не осталось ничего кроме любви. Он хотел поцеловать Луку прямо здесь и сейчас, чтобы передать всю свою любовь ему, показать, что его чувства и эмоции абсолютно нормальны, что в этом нет ничего нездорового. Он с улыбкой обернулся: «Я же говорил — будет весело». Он сказал это совершенно незнакомому парню. Луки не было, за Элиоттом были только незнакомые ему люди. — Лука? — крикнул Элиотт, проверяя мобильный. Батарея села. — Блять! Парень начал аккуратно выбираться из толпы к скамейкам по бокам от танцплощадки. «Вероятно он просто устал и пошел передохнуть», — размышлял Элиотт, обходя по кругу все скамейки, на которых сидели парочки до неприличия увлеченные друг другом. Он начал ходить быстрее, а шея начинала болеть от того, что Демори слишком активно крутил головой, пытаясь выцепить из этого калейдоскопа хоть одну знакомую деталь. Куртку, волосы, кеды — что угодно. Парень через толпу начал снова пробиваться к сцене. Люди вокруг начали вызывать лишь раздражение, а мельтешение перед глазами дезориентировало и выводило из себя. — Извините, — он подошел к одному из охранников. — Я не могу найти своего парня. Он где-то здесь. Нельзя сделать какое-нибудь объявление или что-то типа того? Просто чтобы он знал, где меня найти. — Да, хорошо. Как его зовут? — спросил охранник. — Лука, Лука Лалльман. Скажите, что я буду ждать его у входа. Объявление прозвучало минут через пять, что было слишком долго по меркам Демори, который преодолел расстояние от сцены до входа за несколько минут, распихивая танцующих людей локтями. Скорее всего у кого-то из них, как и у него останутся синяки. За пятнадцать минут он скурил три сигареты и не смог дождаться своего жениха. Хотя пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы найти выход. Это же не чертова Коачелла. Сомнения закрались в голову Элиотта. «Нет, он не мог, он бы не бросил меня. Может он просто где-то отстал от меня. Потерялся. Заблудился», — успокаивал себя Элиотт. Перед ним был ночной Париж, достаточно темный и холодный. Мысль о том, что Лука где-то там, один в темноте, прочно засела в голове. Лука боится темноты. В темноте могут произойти плохие вещи. Ему нужен защитник, ему нужен Элиотт. Демори выругался и пошёл обратно, пытаясь вспомнить маршрут, по которому шел. Как назло, у него на пути было множество темных узких улочек и переулков, будто на ночь город превратился в гребаный лабиринт. Он останавливал редких прохожих, но те были напуганы и старались уйти как можно скорее от Элиотта, будто он какой-то маньяк. — Лука! Не здесь. И не в следующем переулке. И не через один. Нервный узел скручивался в животе Демори, ноги становились ватными с каждым шагом. Он обошёл несколько кварталов, потратил буквально всю свою энергию. Теперь он просто медленно плелся из последних сил. Город был настроен против него. Он зашел в очередной двор, где сидела компания парней лет двадцати. Они пили, что-то и курили что-то покрепче сигарет. Но это был шанс. Может они видели Луку. — Привет, — обратился он к компании. — Вы не видели тут парня? — Ну много тут проходило, — усмехнулся один из парней, который только сделал глоток из бутылки с пивом. — Тебе какого? — Невысокий, растрепанные волосы, — принялся описывать Демори, не замечая, что компания начала его медленно окружать. — Синяя ветровка, кеды, ничего необычного. Мы были на фестивале, но он вроде как потерялся. — Так вы парочка? Это не тот пидорок, которого мы недавно зажали? Визжал как девка ещё, — главарь банды подмигнул своим соратникам. Раздался одобрительный гул, Элиотт сглотнул. — Что вы с ним сделали? — Да так, потрепали немного. Использовали по назначению, — гадкая ухмылка спровоцировала Элиотта, и он вцепился в ворот куртки говорившего. — Где он? — О, мы покажем тебе дорогу. Элиотт почувствовал, как его схватили за руки с двух сторон и прижали к стене. Первый удар коленом по животу он стерпел. Попытки вырваться не увенчались успехом. После удары начали беспорядочно сыпаться. Живот, бока, ноги, лицо — они били без разбора. Когда тем двоим надоело держать, они швырнули Элиотта на землю и принялись колотить ногами. Демори попытался укрыться настолько, насколько это было возможно. Он свернулся в позу эмбриона и просто ждал, когда всё это прекратится. Все его мысли занимал Лука. Где он? Что с ним случилось? Что они сделали с ним? Всё прервала полицейская сирена. Его мучители попытались обратиться в бегство, но это было бесполезно. Всех их поймали и погрузили в автомобиль, чтобы увезти в участок. Там к Элиотту пришел врач, который провел осмотр и стал о чем-то шептаться с детективом. После перешептываний они решили, что Элиотт вполне в состоянии дать показания. Оказалось, что нападавшие не видели никакого парня. Просто решили подразнить Элиотта. Очередная вспышка гомофобии. Демори смотрел сквозь детектива на стену. Это означало одно: Лука бросил его. Оставил Элиотта одного посреди ночи на растерзание города. Он действительно сделал это. Сейчас, когда Элиотту пришлось это признать, он чувствовал себя разбитым, преданным и одиноким. Допросная, в которой его оставили казалось огромной и пустой, но в то же время серые стены давили. Наручники, которые на него надели, когда он чуть не вывихнул руку полицейскому, только усугубляли положение. Он один, совершенно один. Все отвернулись от него, даже человек, которого он любит. Он обещал, что будет рядом, что не бросит. Но бросил. И сделает это снова, и потом снова. Но каждый раз Элиотт будет его прощать, потому что кому он, блять, ещё нужен. Потому что он боится. Боится, что если Лука уйдёт, то новый никто не захочет быть с ним. Он сам не захочет быть с кем-то другим, потому что будет бояться, что рано или поздно этот человек тоже просто уйдёт. Не выдержит, он устанет от Демори. Такое чувство, что он диковинное домашнее животное. Все хотят помочь ему, исправить, но никто не спрашивает нужно ли ему это. Может ему просто нужна любовь, поддержка, кто-то кто будет жить с ним, а не бояться нового приступа. По всему телу отдавало болью, но слёзы на глазах появлялись не от синяков и гематом. Чувство одиночества захлестнуло Элиотта с головой. «Что, если я останусь здесь навсегда?» — подумал он. Ведь детектив ушел уже достаточно давно, и больше никто не приходил. Он осторожно положил голову на руки и закрыл глаза. Как долго он так сидел, парень мог только гадать. Прошло достаточно времени, чтобы он успел обдумать всё. Представить сотни вариантов событий, среди которых большую часть составляли те, где он умирает в одиночестве или они с Лукой ругаются. Ведь Лука разозлится. Он будет очень зол, когда узнает. Элиотт знает, что нужно делать. Они это уже проходили, к сожалению. — За тобой приехали, — сказал вернувшийся детектив. Когда они вышли в фойе, Элиотт обтянул рукава, чтобы скрыть следы от наручников. Лука стоял в одной пижаме посреди полицейского участка со стаканчиком кофе в руках. Он не выглядит злым, скорее уставшим. Элиотту стыдно, он чувствует свою вину и поэтому опускает голову. Он подходит к жениху и чувствует себя маленьким провинившимся мальчиком. — Ты замерз? — спрашивает он, чтобы как-то разрядить атмосферу. — Выпей, — говорит Лука, протягивая стаканчик кофе Элиотту. Тот смотрит с удивлением. Он знает, что это не просто кофе. Минутная заминка. — Выпей. Элиотт принимает решение и послушно выпивает переслащённый кофе, чувствуя неприятный привкус какого-то лекарства. Он всё решил ещё в допросной. Он сделает всё, что Луке угодно, лишь бы не остаться одному снова. Он будет принимать таблетки, оставаться дома, когда Лалльман его просит, не будет отходить от него ни на шаг, если потребуется, но он больше никогда не будет один. Он не даст Луке ни одного повода, чтобы Лалльман снова бросил его.