***
Лука очнулся в палате, на стуле рядом с ним сидел Шарль. У него было сосредоточенное лицо, пока он что-то печатал в своём телефоне. Брови Мюнье практически сходились на переносице. — Хэй, — прохрипел Лука. — Ты очнулся, — улыбнулся Шарль. — Сейчас позову врача. — Подожди, — Лалльман, схватил парня за руку. — Что ты сказал им? — То, что мне позвонил друг, я нашел его в таком состоянии, а потом он отключился, не успев ничего мне рассказать, — Лука отпустил руку Мюнье и удовлетворенно кивнул, получив такой ответ. Врач пришел буквально через несколько минут с неутешительными новостями. У Лалльмана было легкое сотрясение мозга, большое количество ушибов, а также он потянул лодыжку, когда бежал. Врач пытался настоять на госпитализации, но Лука пообещал выполнять все предписания и появляться на приеме несколько раз в неделю. Тем не менее раньше, чем завтра утром Лалльман не покинет больницу. И покинет её только в том случае, если не будет ухудшений в его состоянии. Лалльман откинулся на кровать и закрыл глаза. Ситуация не из приятных. К тому же рано или поздно его спросят откуда у него такие повреждения. И сказать, что упал с лестницы вряд ли получится. Но ему нельзя рассказать, что это был Элиотт. Элиотт. Что он сейчас делает? Как он себя чувствует? Лалльман знает тысячу причин почему нельзя оставлять Демори в таком состоянии одного, но всё же в тот момент у него сработал инстинкт самосохранения. И он убеждает себя, что это нормально. Нормально бояться за свою жизнь, действовать исходя из своих интересов. Но сейчас страх утих, пришло беспокойство. Мысли роились стадом. Шарль стоял возле палаты, Лука мог видеть его в дверном проеме. Он достаточно громко доказывал по телефону кому-то, что сейчас очень занят. Парень запрокинул голову и уставился в потолок, внимательно вслушиваясь, на его лице читалось недовольство и разочарование. Он устало потер брови и отключился. — Вы Элиотт Демори? — спросил врач. — Вы указаны как контактное лицо. — Нет, — ответил Шарль. — Извините, я должен был спросить, — улыбнулся дежурный. — Мы обязаны сообщить ему об этом. — Обязательно? — Таков протокол. Мюнье закатил глаза. Конечно, они не могут не сообщить. А если он попросит, не звонить Демори, то возникнут подозрения. Остаётся надеяться только, что Элиотт спит или достаточно вменяем, чтобы понимать, что сейчас не лучшее время для встреч с Лалльманом. — Я съехал от Мики с Манон, — сказал Шарль, садясь обратно на стул возле Луки. — Да, я помню, ты говорил, — ответил Лука, не открывая глаз. — Я говорил, что ты можешь пожить у меня, всё равно квартира большая. Лука промолчал. Лишь от мысли вернуться в их с Элиоттом квартиру по коже побежали мурашки. Он точно не готов к этому, но и сбегать к Мике с Манон тоже не хотелось. Пришлось бы всё рассказать, а это в планы Лалльмана не входило. По крайней мере сейчас. Пока они с Элиоттом сами не разберутся в этом всём. Можно, конечно, вернуться к маме, но это самый крайний вариант. — Я не могу разделить аренду с тобой. Моя мама живет на пособие по безработице, — в горле парня появился ком. — А у отца новая семья, так что он часто забывает, что у него есть старший сын, которому тоже нужны деньги. — Это не проблема, это моя квартира, я её не снимаю, а с оплатой счетов мне помощь не нужна, — усмехнулся Шарль. — Спасибо, — Мюнье заметил, как по коже Луки к виску потекла слеза. Лалльман уже успел забыть, когда к нему в последний раз были добры. Без причины, не преследуя каких-то выгод. Может Шарль и преследовал какие-то свои цели и мотивы, но их не было видно, а искать их не было ни сил, ни желания. Лалльман желал отключиться и проснуться в новом дне, ожидая, что он принесёт хоть какую-то ясность. — Они позвонят Элиотту, если еще не сделали этого, — сказал Шарль. — Если хочешь, я поговорю с ним и попрошу уйти. — Не нужно, я не думаю, что они ему дозвонятся. А если и так, то лучше будет, если он тебя не встретит. Извини, я хочу спать. Обезболивающие подействовало. Увидимся завтра? — Хорошо. Спокойной ночи, — Шарль встал и на секунду засомневался в том, что ему стоит сделать. Помахать? Улыбнуться и уйти? Ничего не сделать? Он осторожно коснулся плеча Лалльмана и вышел из палаты. Ещё утром он заметил в Лалльмане что-то. Какое-то беспокойство, раздражительность, страх. Манон идеалистка, она видит в основном мир черно-белым, а как видит мир Мика, Шарль даже думать не хотел. Но их выпады в сторону Луки были глупыми и достаточно грубыми. Волны апатии, какого-то одиночества и отчаяния дошли до Мюнье, и ему захотелось поддержать парня, хоть как-то ободрить. В Лалльмане он увидел противоречия, которые есть в нём. Он тоже знает, что не всегда мы поступаем так, как правильно, но это не делает нас плохими. Это делает нас людьми.***
Элиотт не сразу сорвался и побежал в больницу. Он внимательно выслушал звонок дежурного врача. Сотрясение и многочисленные гематомы. Растяжение лодыжки. Демори стоял в прихожей и слушал как врач описывает повреждения Луки. Он стоял и смотрел в зеркало на того, кто виноват в этом. Его разум прояснился. Таблетки и сон сделали своё дело. — Извините, — сказал он, отвлекаясь от собственного отражения. — Можете повторить адрес? — Конечно. Демори поднял свою майку и сильно надавил на огромный синяк прямо под ребрами. Он расплывался в уродливую кляксу на теле. Хуже всего Элиотту становилось от того, что ему наплевать. Наплевать абсолютно на всё. Он надавливал на свои раны по очереди, пытаясь пробудить в себе хоть какие-то чувства, кроме апатии и ненависти к самому себе. — Я облажался, — сказал он самому себе в зеркало. — Ты облажался, Элиотт Демори. Ты же всё знаешь. Ты знаешь, что для тебя лучше. У тебя же есть диплом врача. Ты знаешь, когда и как лучше принимать таблетки. У тебя всегда всё под контролем. Он рассмеялся вновь и пошел в спальню. Туда, где в шкафу лежала чистая одежда. На ней не было следов ничьей крови. От неё приятно пахло кондиционером, который Лука купил по акции где-то. Они долго еще смеялись, что это делает всё ещё более гейским. Что надо бы отобрать у Мики радужный флаг и повесить на дверь. — Как можно было ударить того, кто сделал для тебя так много, Элиотт? Ты неблагодарная дрянь. И худшее из этого всего, что Лука тебя простит. Потому что он гребаный Лука Лалльман, который любит тебя. Который вбил себе в голову, что тебя можно любить, — причитал Демори, пока надевал ботинки в коридоре. — Ты уничтожил человека, который верил в тебя. С этими мыслями Демори вышел из дома и поймал такси. В больнице, когда он приехал, было немноголюдно. Тихо, пусто и холодно. В голове зародились сомнения. А если Лука рассказал, что это он сделал? Что если его остановят возле палаты Луки офицеры и отправят в участок? Неприятное чувство появилось в животе. Узел сжимался сильнее с каждым шагом. — Да ладно, это Лука, он не поступит так с тобой, — прошептал Элиотт, подходя к посту медсестер. — Потому что дурак. Когда его проводили к палате, то сразу предупредили, что парень сейчас спит. Демори взглянул на палату. Также как и везде в больнице: пусто и холодно. Единственным ярким пятном в палате был Лука. Его гематомы алели, а кожа в свете ночника казалась нездорово-желтой, как пергаментная бумага. Хоть на сон парня и влияли препараты, он всё равно был беспокойным: ресницы подрагивали, а тело будто не расслаблялось. Его поза была скованной, защищающейся. Когда Демори осторожно коснулся руки своего парня, тот дернулся. Страх — вот что увидел Элиотт. Во сне человек не контролирует себя. Лука часто откатывался от него во сне последнее время. Стремился отдалиться. В то время как Элиотт всегда пытался его найти, прижаться поближе. Пытался найти поддержку. Если бы Элиотт не принял двойную дозу мощных успокоительных, то сейчас задохнулся от неожиданного открытия. Это запаха страха. Но в палате пахло больницей, лекарствами, немного хлоркой и чужим парфюмом. Это точно не может быть запах Луки. Парень нагнулся ближе, чтобы попытаться вдохнуть тот запах, к которому привык за долгое время, но вместо него получил всё ту же смесь: лекарства, запах кожаных сидений от машины и чужой парфюм. Запах Лалльмана с трудом пробивался через всё это. Элиотт усмехнулся. Лалльман терпеть не может принимать чужую помощь. Он бы скорее сам дошел до больницы, чем сел в машину к незнакомцу. Значит это кто-то близкий. Кто-то, кого парень уже долго знает. Кому он доверяет. Кто не задаст лишних вопросов, а значит знает, что у Луки больной парень. Это не Мика, точно не кто-то из его друзей. Элиотт уже долго с ними знаком. Он знает их всех. Что если Лука отстранился не безосновательно? Не просто из-за болезни Демори? Что если болезнь Демори единственное, что его держит? Долг. Элиотт решил, что сегодня нет смысла оставаться здесь. Врач сказал, что Лука выпишется завтра, значит у Демори есть ночь, чтобы навсегда исчезнуть из жизни Лалльмана. Он подумал о тех людям, которым уже успел испортить жизнь. Прикинул что осталось из того, что он хотел бы попробовать, какие вещи остались незаконченными. — Ты такой эгоист, Демори, — усмехнулся Элиотт. — И трус. Он гулял по улицам, купил себе огромный кофе, потом сладкую вату, подразнил чью-то собаку, от которой потом убегал два квартала. Что угодно, чтобы почувствовать себя хоть чуточку живее, чтобы почувствовать хоть что-то. Он написал множество писем и разнес их по адресатам лично. Жизнь прекрасна, к такому выводу он пришел, когда сидел на крыше дома, встречая рассвет. Солнце нехотя вставало из-за горизонта. Именно осенью люди начинают ценить рассветы. Солнце уже почти не греет, это единственное доказательство того, что оно ещё не погасло. Демори спустился в квартиру, осмотрел свои вещи, сложенные ровными стопочками. Всё не так уж и плохо. Жаль лишь, что рассудок стоит полного отказа от чувств. Элиотт знает, что не сможет так. Рано или поздно опять сорвется. Он не может больше быть эгоистом. Он должен перестать портить жизнь людям вокруг себя. Перестать причинять боль. Может то, что он сделает сейчас принесёт им ещё большую боль, но после этого они будут свободны. Поэтому он не наряжается показательно, не выходит на площадь, не звонит никому, не плачет в трубку. Он принимает ещё таблетку успокоительного, потом обезболивающего и запивает водкой из припрятанных от Луки запасов и выкидывает бутылку прямо из окна в мусорный бак. Зачем оставлять Луке ещё один повод для разочарования в нём? Вода в ванной приятной температуры. Солнце уже взошло, бессонная ночь, водка и успокоительное дают о себе знать. Его клонит в сон. Он улыбается, в ванную проникает тонкая полоска света, которая позволяет ему найти вену лезвием. Забавно. Кровь черная начинает течь по руке вниз в ванную, идентичный порез появляется на второй руке. Улыбка не сходит с губ Демори. Теперь люди, которым он причинял боль, будут свободны. Он зевает и, откинувшись на бортик ванной, засыпает.