L F

Мне не нужен никто, но чуть позже хочется, чтобы рядом были абсолютно все (и даже чуть больше)

      Лалльман осматривал черные точки вдалеке. Работники поминального агентства заканчивали с подготовкой могилы. Церемония прощания проходила в небольшой церкви при кладбище. Они с Шарлем приехали одними из последних. За шесть дней подготовки к похоронам Лалльман старался сделать так, чтобы Шарль ни на секунду не оставался один. Когда он был в школе или отлучался ещё куда-то то, удостоверялся, что отец Шарля будет поблизости. Мюнье практически ничего не ел, не говорил, он мог закрыться в комнате, где несколько часов вымещал свою злость на стене или мебели. Лалльман заботливо обрабатывал и заклеивал пластырем сбитые костяшки пальцев, убирал осколки разбитых сувениров, наводил порядок.       Однажды они поругались, когда Мюнье напился в очередной раз до такой степени, что не соображал что происходит. Он кричал, что сам сядет в тюрьму и убьёт тех придурков, пообещал отомстить Демисси, а потом, сказал, и сам умрёт где-нибудь. Лалльман не сдержался и ударил его. Злость в очередной раз придала парню сил, и он, не рассчитав силы, толкнул Мюнье в стену, а после вылил на него кастрюлю холодной воды. Отец Шарля, ставший невольным свидетелем этой сцены, никак не прокомментировал. Он лишь помог сыну подняться и довёл того до кровати. — Лука? — Мюнье-старший нашёл парня в гостиной. Тот смотрел в стену. По лицу Лалльмана текли слёзы. — Ты в порядке? — Да, — ложь. — Всё в порядке. Насколько это возможно… — Я не осуждаю тебя, может это будет даже на пользу, — мужчина сел рядом. — Я испугался. Он говорил, что собирается умереть. Мой бывший… Я нашёл его, когда он пытался покончить с собой. Я не выдержу подобное ещё раз. Когда я его нашел, я не понимал, что значит смерть. Что это вообще такое, каково это. Поэтому было легче отпустить это, не думать о том, что было бы если бы он не выжил. Теперь, когда Нико… Я могу представить всё это так ярко, — рыдания сдавили горло. — Он был по-настоящему живым. Я знал его недолго, но мы сблизились, сдружились. И теперь, увидев его мертвым, я не могу… У меня не сходятся эти два образа. Такой живой и весёлый, со своими неуместными шутками, теперь этого не будет никогда. Мне страшно. Смерть — это страшно. Но я стараюсь изо всех сил. Вам гораздо тяжелее. Я пытаюсь быть полезным, или я не знаю. Не раскачивать лодку ещё сильнее своими эмоциями. — Лука, — мужчина положил руку на плечо подростка. — Когда ты станешь взрослее, ты поймёшь, что смерть это естественный процесс. Смиришься с этим, научишься воспринимать не так болезненно. Но ты ещё даже не закончил школу, никто тебя не осудит за твои страхи, эмоции. Тебе не нужно думать о том, как быть опорой или ещё кем-то. Я потерял одного сына, это сильный удар. Но я должен собраться и продолжать жить. У меня есть Шарль. А у него есть ты. И я благодарен тебе за это. Рядом с тобой он становится более живым. С Манон он пытался скорее быть правильным. С тобой он становится собой. Всё о чём я могу тебя сейчас просить: не отступайся от него. Ты нужен ему сейчас, вероятно, даже больше чем я. Слишком много времени упущено.       Лука вспоминает этот разговор и то, как он несколько часов рыдал в объятиях Мюнье-старшего, а после уснул, пока все поют поминальную песнь. В церкви набралось немного людей. Лалльман стоял рядом с отцом с одной стороны и с Шарлем с другой. Мюнье не пил уже три дня. Отец Шарля сказал короткую, но трогательную речь, от которой глаза присутствующих наполнились слезами. Гроб был закрыт, но Лука будто видел сквозь него бледное тело, по которому тянулись уродливые шрамы. Мать Шарля стояла с выражением вселенской скуки, женщина картинно промакивала глаза салфеткой, утыкалась в плечо своего сопровождающего и невзначай сверкала украшениями. Лалльман наконец-то понял почему люди отзывались о ней настолько нелестно. На лице смотрителя кладбища было больше скорби, чем у неё. Из всего, что её заинтересовало было лишь то, что её сын пришел держа за руку другого парня.       Гроб медленно опустили в могилу, и родственники по очереди стали бросать розы в могилу и говорить по несколько слов. Лалльман был ошарашен, когда Мюнье-старший дал ему розу и попросил сказать что-нибудь. Слова не шли в голову, а край могилы казалось гипнотизировал, и в какой-то момент Лалльман подумал. что упадёт туда. «Твоё самомнение было настолько раздутым, что его можно было использовать как спасательный круг, — улыбнулся Лука. — Жаль, что теперь его нет». Лалльман услышал как роза ударилась об полированную крышку гроба и отошел обратно, протягивая руки Шарлю, чтобы обнять того. После выстроилась очередь тех, кто пришёл высказать свои соболезнования. Лука видел, что Шарлю всё это неприятно, но он держался. Лалльман успокаивающе гладил его кисть своими пальцами.       Друзья Луки тоже пришли высказать соболезнования и поддержать парней. Но были не лучшими ораторами, поэтому ограничились хлопками по плечу и крепкими объятиями. Даже Базиль в этот день удержался от неуместных шуток. По-настоящему всех удивило появление Иман. Девушка подошла к Лалльману и Мюнье, по очереди обняла их и оставила цветы. Когда Лука спросил почему она здесь, девушка ответила, что это то, что делают друзья. Поддерживают друг друга. Он грустно улыбнулся и ещё раз обнял девушку.       После похорон все собрались в квартире Мюнье, а Шарль и Лука заперлись в своей комнате, потому что Мюнье никого не хотел видеть. — Они пришли сюда все только, чтобы не выглядеть плохо в глазах друг друга. Когда я смотрю на них, я вижу лишь то, что они пришли на похороны преступника, умершего в тюрьме от рук таких же преступников как он. И плевать им всем было на него, пока он был жив. Мать пришла лишь, чтобы позлить отца и похвастаться новым ухажёром. Он лет на десять младше неё. Я не хочу видеть никого из них в этой квартире и надеюсь, что они разъедутся ещё до заката, — голос Шарля звучал презрительно. — Давай просто отдохнём.       Они не раздеваясь легли на кровать лицом к лицу. Мюнье прикрыл глаза и придвинулся ближе к Лалльману, вдыхая успокаивающий аромат духов Луки. — Я уеду из Франции, — сказал Шарль, глубоко вздохнув, будто набираясь смелости. — Я не могу оставить отца одного сейчас, ему понадобится помощь. И оставаться здесь у меня практически нет причин. Только ты. — Я поеду с тобой, — спокойно ответил Лалльман. — Не выдумывай. Ты останешься здесь. Хотя бы пока не выпустишься. Тебе нужно сдать экзамены. А я… я никуда не денусь. Тебе не нужно бросать свою жизнь здесь и перекраивать всё из-за меня. Если захочешь, переезжай ко мне в Лондон после экзаменов. — Я не знаю, Шарль. Ты прав, мне нужно закончить школу, но я не хочу, чтобы ты был один. И я не хочу оставаться один тоже. За эти месяцы я настолько привык к тебе, что даже те дни, когда ты избегал меня были пыткой. Но если так для тебя будет лучше, то я постараюсь смириться. — Лука, я не бросаю тебя. С моим отъездом ничего не изменится, мы всё ещё вместе. Я просто не хочу, чтобы ты слепо бежал за мной, а потом возненавидел через несколько месяцев за то, что ради меня ты бросил свою привычную жизнь, друзей и тебе просто нечего делать. А после просто сбежал бы от меня. — Хорошо, — Лалльман отвернулся, но скоро почувствовал как Мюнье берёт его за руку и целует в затылок. Он хотел поспорить, что не поступил бы как Манон, но вовремя прикусил язык. — Прости, я люблю тебя, — прошептал Шарль, но Лука не смог ничего ответить на это признание. ***       Через неделю чета Мюнье покинула Францию. Лука за это время смог отчасти смириться с этим решением Шарля. Хотя отец Шарля тоже не был в восторге от решения сына поехать с ним, Лалльман видел, что Мюнье-старшему сейчас просто необходима поддержка. Оставался открытым только квартирный вопрос. Лука настаивал на своём переезде к отцу, но Шарль вместе с отцом нашёл другой вариант. Они предложили Луке быть кем-то вроде посредника. Чтобы Лалльману было не так одиноко, Шарль предложил сдать пару комнат в квартире. Узнав об этом, Артур практически сразу изъявил желание переехать к Луке, ссылаясь на какие-то проблемы дома. И, разобравшись с бумажной волокитой, Лалльман вручил другу свой комплект ключей, себе он оставил комплект Шарля с небольшим брелком, который подарил ему в Лондоне. На брелке было написано: «Не такой уж и натурал». Лука и Нико очень долго смеялись, когда увидели этот брелок в одной из лавок, и Нико поклялся, что подарит такой Шарлю сам, если это не сделает Лалльман.       В обязанности Луки, как посредника между арендодателем и съёмщиком, входил сбор аренды, оплата счетов, проверка порядка и собственно перенаправление средств на счёт Мюнье, что было больше формальностью. Как и вся эта затея была только для того, чтобы Лалльман не чувствовал себя нахлебником. Лука это понимал, но отец Шарля смог преподнести всё это так, будто это Лука делал им одолжение, беря на себя такую ответственность. Отказать мужчине он просто не смог. Артур подбадривал парня как мог, за что Шарль был тому сильно благодарен. Он чувствовал, что Лука злится, что он недоволен. Он будто отстранился и стал вести себя более прохладно. Когда Шарль спрашивал всё ли у них хорошо, Лалльман ограничивался чем-то вроде: «Да, насколько возможно у пары перед долгим расставанием».       Эмоционального и долгого прощания не случилось. Они опаздывали, и на платформу прибежали буквально за пару минут до отправления. Лука порывисто прижался к Шарлю, вовлекая в страстный, жаркий поцелуй, который был прерван голосом диктора Посадка заканчивалась. — Шарль… — начал Лука, но парень уже побежал в вагон.       Лалльман видел как парень сел рядом отцом и выглянул в окно. «Я люблю тебя», — прошептал Лука, глядя в глаза Шарля, за секунду до того как поезд тронулся. Он надеялся, что Мюнье поймёт. Для него было важно, чтобы он понял, чтобы он узнал это, пока он ещё здесь. Парень развернулся на пятках и медленно пошагал в сторону дома. Телефон завибрировал. «Я знаю, я тоже», — пришло сообщение от Мюнье. Лука счастливо улыбнулся и отправился на встречу с очередным потенциальным соседом.       Ксавье Бонне оказался приятным молодым человеком. Старше Луки, но он ни разу не обратил на это внимания и не задавал вопросов, откуда у молодого парня такая квартира. В отличие от пары предыдущих кандидатов, которые открыто насмехались над ним и общались как с ребёнком. Бонне был вежлив, опрятен, но что-то смущало Луку. Какое-то дурное предчувствие не покидало парня. Ксавье много улыбался, успел неудачно пофлиртовать с Артуром, который в своей не самой деликатной форме его отшил. Лалльман нахмурился. — Ваш парень не будет ревновать? — спросил он. — У нас достаточно свободные отношения. Мы… любим пробовать новое, — протянул Ксавье. — Я не против того, если к вам будут заглядывать гости, но я бы не хотел видеть здесь кучу разных людей на одну ночь на постоянной основе, — сказал Лалльман. — Опять же какие-то вечеринки в квартире согласовываются с соседями. Уборка в комнате по собственному желанию, но время от времени я буду заглядывать к вам, в гостиной, на кухне и санузлах по расписанию или по договорённости, решим позже. Оплата ежемесячно не позднее двадцатого числа. — Нас устраивает, — улыбнулся Ксавье. — Где подписать? Можем мы въехать завтра? — Ваш парень не захочет посмотреть квартиру? Уверены, что он одобрит? — удивился Лука. — Да, уверен. Он сейчас переживает не лучший период, у него нет желания или сил, чтобы разбираться с этим. У него… — Депрессия? — понимающе усмехнулся Лалльман. — Да, мы недавно начали встречаться, и я немного растерян сейчас, — напускная жизнерадостность пропадала на миг с лица парня. — Извини, если не моё дело, но могу дать тебе один совет. Не дави на него, но следи, чтобы он принимал таблетки, если ему их прописали. Можете въехать завтра, заодно оформим и бумаги.       Лалльман улыбнулся и проводил Ксавье, расслабленно улыбаясь. Он даже не знал, что принесёт ему завтрашний день. Отмахнувшись от грустных мыслей, парень набрал номер Шарля, чтобы поделиться последними новостями.