преданные дети

⠀⠀⠀⠀⠀Слезы без остановки бегут по испачканному лицу, со звоном капая в лужу под ногами. Сьюзи стоит, опустив трясущуюся голову, и всем телом опирается на дешевую деревянную швабру, боясь упасть: дрожь не отпускает ее изодранные коленки, мешая даже нормально выпрямить спину. Она, не моргая, оторвать взгляда не может от своего переливающегося алым отражения. От искореженного изображения, что кровь бедняги уборщика, аккуратно растекшаяся по недавно вымытому им же самим полу, ей упорно показывает: размытое белое лицо с упрощенно-невнятными чертами и неестественно искривленными губами в безумно-широкой улыбке. Девушка понять не может: это ее шокированный разум такие картины рисует, или же она в действительности монстром является. ⠀⠀⠀⠀⠀Джули говорит сурово, тоже, не отрываясь, глядя на бледнеющий труп старика, распластавшийся по кафелю, что теперь «Легион» связан кровью. Сьюзи еле находит в себе силы поднять голову и открыть онемевший рот, чтобы возразить, хотя бы посмотреть на нее осуждающее — хладнокровие близкой подруги ее отчего-то ломает еще больше, она корчится, как будто от удара под ребра, и дрожать начинает еще сильнее то ли от злости на Джули и остальных, то ли от страха. Сьюзи собраться с мыслями не успевает и замолкает тут же — нечаянно ее взгляд падает на лицо стоящего в темном углу Фрэнка. Он судорожно протирает свой охотничий нож окровавленной половой тряпкой, но чувствуя на себе чужое внимание, сразу отвлекается и подскакивает, в то же мгновение встречаясь глазами со Сьюзи, как будто зная, что именно она наблюдает за ним. ⠀⠀⠀⠀⠀Ее парализует от его завораживающего, мертвенно-мутного взгляда. ⠀⠀⠀⠀⠀«Мы повязаны убийством», — не решается Сьюзи произнести вслух, опомнившись, вытирая лужу крови, пока ребята грузят мертвое тело, обернутое полиэтиленовыми пакетами, в багажник машины Джули. ⠀⠀⠀⠀⠀Метель начинается неожиданно. Джули описывает завороженно, с восхищением рассматривая погоду за лобовым стеклом, будто бы снегопад, в воздухе зациклившись, пространство оплетает стенами из бело-бесцветных нитей, застилая собой все подобно густому туману. Раньше она от вечной ормондской зимы плевалась. У Сьюзи бегающие в панике глаза болеть начинают от безостановочного напряжения, от навязчивых попыток убедиться, не преследует ли их полиция. Она, отвлечься решаясь, на заднем сидении просто отключается. ⠀⠀⠀⠀⠀Щепки рассыпались по разорванному листу с результатами теста по математике — там красными чернилами была выведена аккуратно четверка. Скрежет чердак наполнял, перемешиваясь со рваными выдохами. Сьюзи сжимала до боли крепко в своих руках старый нож, который она тайком стащила из мастерской деда в семь лет, с кривым лезвием, сточенным аккуратным полукругом посередине, но очень острым. ⠀⠀⠀⠀⠀Куклы смотрели на нее из пыльных коробок, задрав свои перечеркнутые черным фломастером лица. Потрепанная детская книжка — кажется, Библия для детей, — из которой торчали вырванный листы, подпирала книжную полку с энциклопедиями и наградами с конкурсов юных изобретателей. Сьюзи резала-точила яростно кривым ножом свою деревянную линейку, первое, что попалось под руку, первое, что показалось символически связанным с математикой. Она уверена была, что заслуживает большего, так что ярость внутри нее закипала и до недовольных комментариев матери, ожидаемо прозвучавших: «А почему всего лишь четыре?». ⠀⠀⠀⠀⠀Тело было расслаблено, и внутри беззаботное спокойствие обволакивало сведенные мышцы. Сьюзи не чувствовала ни злости, ни ярости, ни радости, ни досады — ее руки сами ломали предметы, дрожа и искривляясь от резких движений. И так каждый случалось раз — это было что-то вроде ее нервного тика: Сьюзи честно-виновато не помнила тех времен, когда реагировала иначе на раздражающее ее состояние неудовлетворения. ⠀⠀⠀⠀⠀Линейка на тонкие прутья расходилась, занозами обкалывая внутреннюю сторону по-детски пухлой ладони. В ее голове воспоминания сами собой проигрываться начали, чужие слова эхом зазвучали, зациклившись, как будто заело кассету. Популярная девчонка бросила с ухмылкой короткое: «Чудила», и толкнула в плечо в школьном коридоре; отец с дивана крикнул: «Разленилась»; Джули сказала равнодушно-неуспокаивающее: «Забей». ⠀⠀⠀⠀⠀Фрэнк не спрашивал, что случилось, почему у нее руки были все в ссадинах, почему плечами она двигала неохотно, всхлипывая каждый раз жалобно, как будто ей больно, — он чистой иглой молчаливо искалывал ей ладони, помогая вытащить оттуда все занозы. Фрэнк смотрел с восторгом на остроконечную линейку, к которой строительным скотчем привязаны были еще длинный циркуль и погнуто-сточенное лезвие старого ножа, и кивал, усмехаясь: «Гениальное орудие пыток». Сьюзи ему первому представила свое новое изобретение — плод своего праведного гнева, чтоб резать-колоть столь же яростно всех обидчиков его хозяйки. ⠀⠀⠀⠀⠀Разносимый бушующей вьюгой лед больно бьет по лицу. Прямо, как окружающая ее действительность, с каждой минутой как будто все сильнее ударяя осознанием ужаса содеянного. Сьюзи не замечает, как быстро проносится время, словно для нее оно уже остановилось. Друзья съезжают с шоссе куда-то в чащу соснового бора, окутанного снежными дюнами, несутся, не сбавляя скорости, до самого конца проселочной дороги и сходят только тогда, когда окончательно теряются, застревая в снегах, забредя в лабиринт из толстых стволов и сугробов. Их машину ветер из стороны в сторону шатает, колотя градом по стеклам. Джули уже плевать на состояние своего дорогого «мустанга»: она вылетает с водительского кресла пулей к багажнику, желая скорее вытащить оттуда раздражающий труп. Джо и Фрэнк, всю дорогу крутящий свой нож между кривыми окровавленными пальцами, молча бегут ей на помощь. Сьюзи вываливается из машины, еле нащупав ручку и потянув ее, чтобы открыть — ураган чуть не срывает с петель дверь. Она падает прямо в сугроб коленками, обтянутыми плотными, но рваными чулками. Странный, жесткий снег жжет сильно оголенную, исцарапанную кожу, как будто заставляя ее покрыться язвами. Сьюзи еле заставляет себя подняться. ⠀⠀⠀⠀⠀Она пути практически не видит из-за метели, просто бредет за остальными, не способная ни решиться сбежать и во всем признаться полиции, ни даже поднять глаза и осмотреться, куда они вообще движутся в этой буре. Сьюзи покорно следует за друзьями — теми, что час назад сделали ее соучастницей в убийстве. Она то и дело вздрагивает, поправляя любимую толстовку, пропитанную кровью и слезами, что липнет к телу и, заледенев, царапает нежную кожу, покрытую мурашками, совсем не спасая от мороза. В кармане хрустит, лопаясь под девичьими пальцами, самодельная маска — знак принадлежности к «Легиону». ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи ловит на себе пристальный взгляд Фрэнка, но тут же отворачивается, спотыкаясь и вновь начиная дергаться от щиплющего холода льда, в ее кроссовки провалившегося из-за неуклюжего шага — его внимание, такое желанное, такое приятное, больше не согревает ее «внутри», заставляя сердце биться чаще, а низ живота стыдливо гореть. У нее внутри и так все странно-жутко полыхает, как будто от лихорадки. ⠀⠀⠀⠀⠀Вырыть могилу в снегу оказывается сложнее, чем предполагалось. У Сьюзи без конца трясущиеся руки как будто чернеют, их сводит от обжигающего мороза. И ее голова раскалывается от сдавленного крика и волнами накатывающего чувства беспомощности. ⠀⠀⠀⠀⠀Метель заносит тут же их следы и ветки, воткнутые крестом в сугроб, в самодельную могилу уборщика. ⠀⠀⠀⠀⠀Заброшенный лыжный курорт сам собой на пути возникает, среди тусклой белизны покрытого инеем леса вырисовываясь, как спасительный мираж. Тот самый, где «Легион» укрыться всегда мог от любопытно-бестактных глаз властных взрослых. Рай в горах, разоренный легкомысленными богачами. Предназначение. ⠀⠀⠀⠀⠀Джули пугающе спокойна и вдохновлена, она берет лежащие рядом со стойкой регистрации баллончики с краской и продолжает расписывать свое недоделанное граффити на единственной стене, где не осыпалась штукатурка. Джо целый вечер молчит, он резкими движениями, будто отгоняя кого-то от себя, бросает поленья в камин посередине холла. Сьюзи, колени прижав к груди, сидит на ступенях лестницы в тени и вздрагивает каждый раз, слыша звук открывающейся главной двери — ожидая в страхе, что сейчас внутрь их убежища войдет наряд полицейских — вместе с ее родителями. И только Фрэнк находит в себе силы, чтобы заговорить — его хриплый голос почти с ветром сливается в один затяжной скрежет: он, посмеиваясь, кажется, нервно, тараторит что-то о вкусе «настоящей свободы», что «Легиону» наконец случилось опробовать. Сьюзи слушает, затаив дыхание, как ободряюще он болтает, даже радостно как-то, мол, наконец они вышли на «новый уровень» — и то был не просто шаловливо-агрессивный акт неповиновения взрослым, вроде закидывания чужих окон яйцами или разрисовывания дорожных знаков улыбающимися лицами, — они наконец вершили судьбу кого-то из тех, кто никогда не воспринимал их всерьез, называя снисходительно «детьми». Фрэнк обходит важно холл, улыбается и хвалит каждого, как гордый отец, он заглядывает в глаза, думая, за что бы еще зацепиться, чем бы подогреть, еще сильнее раздуть искрящийся огонь разрушения. Вот только встречаясь взглядом со Сьюзи, он не видит бывшего ранее восхищения, с которым она всегда на него смотрела. В ее безумно распахнутых глазах, покрытых трещинами капилляров и очерченных растекшимися яркими тенями на подрагивающих веках, в ее суженных зрачках зияет ужасающая пустота. ⠀⠀⠀⠀⠀Дома вечно стоял спертый воздух. Родители нравоучительно раздавали непрошеные советы каждый раз, когда Сьюзи пыталась с ними просто поговорить, когда все еще по-детски наивно делилась тем, как прошел ее очередной учебный день. Мать столько лет подряд тенью за ней по улицам и коридорам школы бродила, по рукам и ногам связывая своим присутствием, провожала до кабинетов, ненавязчиво от разговоров с Джули дочь отвлечь стараясь, и постоянно уточняла, все ли домашнее задание она выполнила. Отец отворачивал от Сьюзи свой полный досады взгляд: его раздражали ее короткие юбки и облитые кислотной краской волосы, его возмущало то, что дочь все равно одевалась, как хотела, не слушая родительских замечаний об опасности такого поведения — Сьюзи казалось, что еще немного, и он забросал бы ее камнями. Она не сомневалась, что отец считает себя безгрешным. ⠀⠀⠀⠀⠀Фрэнк называл ее «умницей» на вечеринке в доме Джули, когда Сьюзи незаметно подсыпала сильное слабительное в стаканчики крыс-чирлидерш, распустивших слух, что она показала свою грудь математику ради отличных оценок. Фрэнк со змеиной улыбкой наблюдал за ней пристально-изучающее, когда в сыром и полузабытом баре для байкеров на окраине «тихоня» Сьюзи, поспорив, тут же уверенно запрыгнула на стойку, сбивая на своем пути все стопки и стаканы, и начала танцевать беззаботно, ногами взмахивая и подпевая, как будто никого вокруг нет, кроме него, как будто никто под юбку ей заглянуть не ломится, пошло присвистывая, как будто в этом захолустье она всего лишь проездом, никто ее в Ормонде не знает, и эти танцы останутся лишь байкой в устах потных и давно пропивших мозги байкеров. ⠀⠀⠀⠀⠀Джули к подруге ни разу не подходит, хотя прекрасно знает, как тяжело той, она так ни с кем и не говорит, продолжая равнодушно рисовать криво улыбающиеся лица. Джо смотрит, не отрывая завороженного взгляда, на огонь. А Сьюзи давящего, как алмазный пресс, нарочитого спокойствия друзей не выдерживает, пугается, вскрикивая от очередного жуткого скрипа деревянной двери, которую метель пытается вынести — от того единственного звука, прерывающего гробовую тишину — и все-таки срывается, убегает наверх, чтобы спрятаться. ⠀⠀⠀⠀⠀От страха трясясь и рот себе закрывая окоченевшими ладонями, чтобы ни звука не проронить, Сьюзи сидит в дырявом шкафу, первом попавшемся месте, куда занесли ее непослушно-ватные ноги, скованные параличом перенапряженных мышц и переохлаждением, и рядом с собой слышит шустрый, приближающийся топот мечущегося по гниющим доскам Фрэнка — даже не видя, она узнает его всегда по сорванному дыханию. Не ясно, сколько проходит так времени, как она сидит и прячется, но он оказывается единственным, кто отправляется ее искать — отчего-то она сперва этому даже радуется, нечаянно начиная чуть улыбаться. Ему не плевать на нее. У Сьюзи щеки краснеют, она чувствует жар, обволакивающий челюсть и скулы. Тепло внутри разливается волнительно, и в голове все мысли сводятся к одному — к Фрэнку. ⠀⠀⠀⠀⠀Ей стоило только моргнуть, как в пульсирующей тьме перед глазами вновь возникло лицо уборщика, скорчившегося от боли на полу. Кровь медленно — совсем иначе, чем в кино, — растекалась. Он умолял его пощадить. ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи задыхается от ужаса. ⠀⠀⠀⠀⠀Тогда нож вонзился с мерзким хлопком в лопающееся горло, а на рукоятке ее пальцы расплавились под мозолистыми, но удивительно мягкими ладонями Фрэнка. ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи вырывающийся из собственной груди крик сдержать не может. ⠀⠀⠀⠀⠀Фрэнк ее, конечно, находит тут же. Дверцы распахиваются с силой, словно сейчас их сорвут с проржавевших петель окончательно. Его залитая тенью фигура нависает над ней. Сьюзи съеживается, глаза зажмуривает от резкого тусклого света, что бьет безжалостно по глазам, привыкшим к темноте, и в ушах у нее перемешивается гул от аритмично-быстрых ударов сердца и нежно-спокойный голос Фрэнка, что настойчиво просит ее выйти из шкафа. Она веки с трудом поднимает, чувствуя жар ветерка, чужого дыхания, опаляющего ее щеки, и видит перед собой, как Фрэнк, присев на корточки, чтобы казаться наравне, к ней руки тянет, как будто в объятия приглашает испуганного кошмаром ребенка. У Сьюзи что-то в голове щелкает, и грудь приятная тяжесть сдавливает: глядя на него, такого мягкого и открытого, все опасения, роящиеся и жужжаще-орущие, как тревога автомобиля, который пытаются вскрыть и угнать, куда-то улетучиваются — она тут же выскакивает из своего безопасного места и, не думая, кидается ему на шею. Они вместе падают, теряя равновесие от силы ее прыжка, и разваливаются вдвоем на полу. Его ладони скользят по ее слипшимся розовым волосам, мокрой от тающего снега макушке, затылку — Фрэнк гладит Сьюзи успокаивающе-убаюкивающе и, уткнувшись носом в чужой висок, шепчет что-то ей на ухо таким до жути тихим, размеренным тоном, свойственным пасторам или психиатрам. Протяжно звучат осторожно подобранные слова, словно Фрэнк боится сказать что-то лишнее — отпугнуть от себя окончательно. Сьюзи неосознанно к нему крепче жмется, в его руках нежится, ощущая драгоценное тепло, разливающееся по ее телу наконец. Она к его лицу спонтанно тянется в необдуманно-эмоциональной попытке то ли прислониться к его теплой щеке, то ли поцеловать, но, увидев вместо него жуткую картонную маску, разрезанную кривой улыбкой во всю ширину, рывком подскакивает и тут же отбегает от него прочь, в самый дальний угол комнаты. Фрэнк бросается за ней, пытаясь перехватить, в то же мгновение, и еще больше пугает ее — она трясущиеся руки стыдливо перед собой поднимает, будто в попытке защититься от хука в лицо. ⠀⠀⠀⠀⠀Он ее не трогает. Сьюзи верит: он никогда бы ее не обидел. ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи жмурит веки изо всех сил, так что перед глазами плыть начинают искры. Она руки не опускает, наоборот, крепче голову обхватывает, к груди прижимая ее, когда понимает по чужому частому дыханию, как раздраженный от их «беседы», он подходит к ней вплотную. Фрэнк вновь пытается ее обнять. Она уклоняется, изворачивается, как уж, задерживает невольно дыхание. В ушах звенит от непрекращающегося громкого стука сердца — то ли ее, то ли его. Она вздрагивает, когда Фрэнк кладет руки поверх сложенных накрест ее. Он силой ее притягивает и прижимает к себе, больно-крепко обхватив девичьи ладони. Прямо как в магазинчике несколько часов назад, когда они вместе убили уборщика. Фрэнк ее уха чуть касается своими губами, обжигая сбитым дыханием, шепчет: — Я сделал это не только ради Джули… ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи всхлипывает громко и начинает трястись, словно от сильного озноба. По ее щеке вновь начинают катиться едкие слезы. Слова комками изо рта вырываются, перемешанные с судорожными рыданиями: — Это неправильно, Фрэнк. Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты несколько часов назад убил человека и впутал в это меня, Джули и Джо. ⠀⠀⠀⠀⠀Поняв, что его «стараний» не только не принимают, а даже и не хотят слушать, Фрэнк ожидаемо вспыхивает: — Один я? А не ты ли нанесла последний удар, держа этими прелестными руками нож? — Фрэнк ее за запястья больно хватает, сжав их еще сильнее, чуть ли не до синяков, и дергает Сьюзи резко, тянет на себя и отталкивает, будто играя-укачивая, уже действиями пытаясь заставить ее перестать рыдать. Он продолжает через секунду уже мертвенно-рассудительно, будто «до» все так и было. — Уборщик первый полез, решил поиграть в «героя», вот и получил. ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи морщится, стараясь сдержать всхлипы, задыхается и шепчет хрипло, выпаливая: — Мне не нужны эти оправдания! Ты — убийца. ⠀⠀⠀⠀⠀Даже рыдая от отчаяния, она все равно пытается быть самодостаточной и послушно-правильной, продолжая играть въевшуюся в подкорку роль любимицы учителей — Фрэнк от ее дерзко-безрассудных слов начинает странно тихо посмеиваться, заставляя ноги Сьюзи затрястись: — Решила поссориться со мной?! Не нужны ей оправдания… — Фрэнк, не разжимая хватки, своим лицом резко прислоняется к ее лицу, губами и носом скользя по девичьей щеке, запачканной в растекшейся туши и застывших брызгах крови. Сьюзи всхлипывает жалобно, но не пытается высвободиться, и это заставляет его вновь смягчиться. — Да разве я оправдываюсь? Я пытаюсь тебя успокоить. Конечно, это все сделал я. Я — убийца. И если бы у меня был выбор, я, не задумываясь ни на секунду, сделал бы это снова. Знаешь, почему? О, ты прекрасно все понимаешь… У нас не было выбора. Старик был единственным свидетелем ограбления, если бы он пошел в полицию, то сдал бы нас всех. В этом захолустье все друг друга знают. И меня, и тебя, и Джули, и Джо — нас бы в тюрьму упекли. А что после тюрьмы… Бывшие убийцы высшее образование получают ли? Ну может быть. А вот достойную работу находят? Ангел мой… Они оказываются выброшенными на произвол судьбы. Я защищал не себя, какой прок уже от меня, я с детства был обречен стать злодеем — я пошел на убийство ради вас всех. Чтобы защитить тебя и твое будущее. ⠀⠀⠀⠀⠀Фрэнк отпускает ее, показательно отходя в сторону на шаг. Сьюзи от неожиданности едва не падает, но вовремя успевает опереться, ухватиться за деревянную стену. Она больше не стонет, не плачет, глаза открывает свои уверенно и, поднявшись, распрямляется, пытаясь встать крепко на ноги. — Какое тебе дело до моего «будущего»? ⠀⠀⠀⠀⠀ Фрэнк змеино-кривой ухмылки сдержать не может, глядя на нее такую. ⠀⠀⠀⠀⠀Ярость внутри нее внезапно вспыхивает — этой начавшейся пузыриться желчи внутри себя, перекрывшей поток слез, Сьюзи не удивляется, ведь перепады настроения всегда были свойственны ей. Она лишь хмурит брови строго и нарочито распрямляет плечи, развернувшись к нему уже всем телом. Как будто больше не боится. Как будто будет сейчас его «учить» — совсем как взрослая. Его сухие губы трескаются в расплывающейся шире усмешке, он кивает часто и одобрительно, как бы подначивает, без слов похвалой осыпает, глядя на нее, уверенностью наполненную, по-детски дерзкую. — Оно имеет значение для тебя. Что важно тебе — то важно и мне, — Фрэнк, вытянув руку, свою ладонь подносит к ее лицу и размазывает грязь на щеке, большим пальцем аккуратно ведя вниз. — Разве ты не чувствуешь то же, что чувствую я? Это же — миг нашей долгожданной свободы, Сьюзи. Нашего освобождения от глупых обязательств и притворства. Момент, когда можно спокойно быть собой, наконец наплевать на законы, правила и обязанности. Они сковывали чувства и мысли, сдерживали настоящих нас. Делали нас удобными. Но сейчас ты вправе делать мир удобным себе. Ты можешь делать все, что хочешь, и никто не остановит… И если ты хочешь уйти, вернуться обратно в Ормонд к своей требовательной мамочке, веруну-папочке, пастору, засматривающемуся на твои ножки в юбке, то так и скажи, мы не будем держать. ⠀⠀⠀⠀⠀Дома ор стоял жуткий, как будто кого-то резали живьем: Сьюзи сама не понимала, почему так кричала, когда в спор с отцом ввязалась, прекрасно осознавая, что убедительность аргументов не зависит от громкости их проговаривания — эта дурная манера явно передалась ей от него самого. Он доказать так пытался, что Сьюзи совсем себя распустила, что она теперь семью позорит свою одним лишь существованием и что только возвращение к вере, ежедневные молитвы, как в детстве, и покаяние в своих грехах (каких именно, он не уточнил) помогло бы ей спастись. Сьюзи ничего ему не ответила, хотя ее так и распирало изнутри съязвить и глаза раскрыть на порядок мироустройства — она слишком хорошо знала естественные науки, а еще смотрела новости, чтобы все еще верить в отцовского бога. ⠀⠀⠀⠀⠀Стоит Фрэнку возникнуть на пути Сьюзи — и мир перед ее глазами словно преображался. У Сьюзи внутри все вспыхивало, как от разряда дефибриллятора, и сердце билось бешено, дышать заставляя часто и с наслаждением. Вся тревога стихала, больше не раздражая гудящим роем переживаний об оценках. Возвышающиеся над ее головой тени родителей исчезали, ей плевать становилось абсолютно на все их запреты, что казалось, въелись в подкорку навечно, став рефлексами. Она улыбалась ему во весь рот, не стесняясь брекетов, из-за которых над ней смеялись обыкновенно одноклассники. И эта пустота, разрастающаяся черной дырой в груди, поглощающая ее прошлое, жалкое «я», ощущалась так приятно — до безумия. — Но, если ты хочешь, чтобы так… — Фрэнк на себя ее манит, пальцами очерчивая ее губы, опухшие от укусов и соли слез. Заставляя Сьюзи ненамеренно томно вздохнуть. — …было всегда… Освободи себя — будь собой. Останься со мной. ⠀⠀⠀⠀⠀Манипулирует. Фрэнк за нужные ниточки дергает, играет, словно с куклой, заставляет плясать так, как ему этого хочется. Ведь он знает на что надавить, какие раны необходимо вскрыть, чтобы ее парализовало от шока, от ужаса и предвкушения — чтобы он точно добился своего. Сьюзи, вроде бы как, понимает. И все равно поддается. В голове одну фразу прокручивает, словно мантру: «Он мне нужен, как кислород для дыхания. Он правда мне нужен». ⠀⠀⠀⠀⠀Без ощущения Фрэнка рядом, Сьюзи полной грудью вдохнуть уже не способна. Ибо помнит она: это он научил ее так дышать — дышать свободой. Ибо настолько глубоко его образ в подкорку въелся — она свое будущее без него просто не представляет. ⠀⠀⠀⠀⠀Фрэнк — ее противоположность. Он — бунтарь, а Сьюзи — всего-то запуганный ботаник. Плохой парень и скромная девочка. Ее «минус» — его «плюс». До ужаса банальная модель, как в противно-приторных ромкомах, которые Сьюзи так любила ненавидеть. ⠀⠀⠀⠀⠀Сьюзи сама руками его за шею обвивает и прижимается всем телом крепко-крепко. Ее дыхание перехватывает — уже не от страха. Она знает, что его понятие «свободы» извращенное до ужаса. Но оно хотя бы не напускное: Фрэнк сам не признает никаких правил, не считается ни с чьей волей, этому учит и их. Он дал возможность почувствовать друзьям все то же самое — легкость рук, с которых спали кандалы обязанностей, условностей — и в окровавленных ладонях которых скрывается остро заточенное лезвие ножа, чтобы защищаться от нападок недовольных взрослых, потерявших свою драгоценную власть. Разве не это опьяняющее чувство называют как раз-таки «свободой», «освобождением»? ⠀⠀⠀⠀⠀Хотя… У Сьюзи в голове навязчиво крутится мысль, что «это» — тоже несвобода. Очередная манипуляция. Кривая «золотая клетка» Фрэнка, обрызганная чужой, но реальной кровью. Но почему-то от этой мысли она не чувствует отвращения или страха. Сьюзи не отстраняется, своих рук, переплетенных с его, не расцепляет. Она Фрэнка от себя не отпускает. ⠀⠀⠀⠀⠀Сейчас Сьюзи кажется, что ей и не нужна свобода вовсе. Сьюзи сойдет и ее мираж, мелькающий вдалеке, там, куда ведет за собой друзей Фрэнк. ⠀⠀⠀⠀⠀С Фрэнком Сьюзи ощущает себя так, будто она может горы свернуть в одно мгновение — Сьюзи знает наверняка, что заслуживает такой силы. Никто ее за это не посмеет никогда осудить или высмеять. А что еще, кроме восстания и беспредела — ощущения собственной, ничем и никем не ограниченной воли — нужно тихоне-подростку из строгой религиозной семьи? ⠀⠀⠀⠀⠀Сомнения, как снежинки на щеках, залитых невинным багрянцем, постепенно таят в его желанных объятиях. Фрэнк без спроса жгуче целует ее в шею, и Сьюзи окончательно сдается, растворяясь в приятных ощущениях чуть болезненных укусов на своих ключицах и костлявых плечах. Холод перестает казаться ей таким уж и страшным, когда он, окровавленную толстовку с нее легко стянув, задрав покрытую льдом юбку, Сьюзи к стене прижимает, на нее сзади навалившись, зажав в сухом углу. Фрэнк, пальцами почти нежно с ее слипшимися, мокрыми локонами играя, за волосы Сьюзи к себе легко притягивает, начиная покусывать ее за мягко-детские щеки. Его пальцы в нежную кожу девичьей поясницы как будто впиваются, он на себя обмякшее тело Сьюзи тянет судорожно-рвано, к своей груди прижимая девушку, словно параноидально опасается, что она снова попытается сбежать. У нее кровоподтеки-засосы расцветают на спине и груди после каждого жесткого прикосновения его обветренных губ. Стоны из ее груди с хрипами и кашлем от удушья вырываются: ладонь Фрэнка, прижатая к чужому рту, не дает Сьюзи закричать от болезненной эйфории. С нарастанием дикого темпа, остатки ответственности катятся в преисподнюю, — она дает овладеть собою полностью парню лучшей подруги, практически прямо у той перед носом — всего лишь в комнате на этаж выше. И не испытывает при этом ни сожаления, ни раскаяния. Ни ужаса. — Легион — мой настоящий дом. Ты — мой дом. ⠀⠀⠀⠀⠀Это влечение никогда не сулило ничего хорошего. Сьюзи давно уже сделала свой выбор, просто все не решалась сама себе признаться: она ради Фрэнка готова пойти на любые безумства; ради него готова убить каждого, хоть саму себя. Его отражение давно заменило ее собственное. ⠀⠀⠀⠀⠀Не только отважно-глупый уборщик окажется погибшим на следующее утро в Ормонде. ⠀⠀⠀⠀⠀О пропаже подростков родители в первые дни даже не объявят. Хладнокровно спишут на очередное подростковое бунтарство. Пройдут недели, подтаят снега. Окоченевший труп пропавшего старика найдут на обочине дороги. И у проклятой индейцами горы Ормонд еще такое же множество.