***
Солнце палило по-вечернему с запада, уже пройдя полуденный рубеж, когда Гарри Поттер, обретший свою родню, снова ехал на крутой мародерской тачке в студию — Мародер-мэнор, — как это место называли парни. Они въехали из центра города прямо в какой-то плакат, Гарри в то время крепко зажмурился, понимая, что умрет девственником, и вопя проклятия старшему брату, который был за рулем. Но Ремус Люпин, сидевший рядом успокоил Гарри, — этот бомжеватый ударник и речитативщик казался бывшему сиротке наиболее адекватным, поэтому он поверил. — Где мы? Что происходит? — уже через несколько секунд, они неслись в машине по людному проспекту, оставив дыру в плакате, куда они въехали, позади. — Мы в Косой аллее, Гарри! — крикнул Ремус. — Сюда можно попасть иначе, но это было бы дольше… — А, ясно! — дрогнувшим голосом ответил подросток и уставился в окно, чтоб изучить окрестности. Бульвар укутывало слепящими солнечными лучами. Похоже, тут расположилась некая музыкальная столица, как свидетельствовали витрины магазинов, постеры и афиши, а также огромные уличные экраны. Мимо них по дороге пронесся гоночный мотоцикл, коим управлял Сириус, обгоняя по правой стороне машину, за рулем которой был Джеймс. Некоторые прохожие с ненавистью оглядывались на дико рычащий байк. Джеймс, наоборот, болельщически присвистнул, сбавил скорость и выкрикивал мимо идущим дамочкам о том, как они прекрасны и очаровательны. — Эй! Это же Джей! Джеймс Поттер! ААА! — кричали с тротуаров женские голоса. И отворачиваться, и закрывать уши было бессмысленно. — О Боже, Джеймс! Позвони мне! Трахни меня! — Распишись на моих буферах! — Я хочу от тебя ребенка! Едва машина приближалась к какой-то компании девок, те задирали майки и показывали свои голые сиськи, заставляя Гарри стыдливо отворачиваться. Он уже отвернулся от тротуара и крепко зажмурил глаза, но все было тщетно — перед закрытыми веками у него теперь пружинили женские груди с вертлявыми сосками. Юноша принялся отсчитывать секунды до приезда по нужному адресу, и наконец, мучения остались позади. Вскоре они заехали на парковку возле какого-то разноцветного здания, по проекту напоминающего гитару. Впервые заметив сходство типов домов с музыкальными инструментами, Гарри начал осматриваться, крутясь вокруг своей оси, быстро обнаружив и другие здания — похожие на трубу, виолончель, контрабас, барабан и волынку, — по улице вдаль встречались дома в форме оркестровых тарелок, сияющие на солнце темной колокольной медью и даже башни, выполненные по типу тонких и длинных палочек. Интересно, каков был вид сверху и что, если все это зазвучит: весь мир, небось, эхом откликнется? — Чума… — изумился мальчишка, выйдя из машины, раскрыв рот и забывая захлопнуть за собой дверцу. Парковка была двухуровневая, окрашенная примерно так, как и загадочная постройка около нее. Постройка напоминала кучи инструментов, предназначенных для гигантов, нагроможденных одни на другие, словно на свалке отработавшей аппаратуры. Постройка была примерно в три этажа высоты и очень широкая, соединенная со зданием-гитарой посредством грифа-балкона, протянутого от фасада к фасаду наподобие моста. — Знакомься! Мародер-мэнор — Гарри, Гарри — Мародер-мэнор, — торжественно произнес Ремус. — Пусть попривыкнет, — Джеймс по-братски толкнул Гарри в плечо. Спустя несколько секунду к ним подскочил незнакомый парнишка, невысокий и избыточно пухлый, — даже Гарри был немного выше него, хотя Гарри думал, что будет в этой компании одним самым маленьким и угребищным, очкастым «мистером свободная касса» или жалким «сэром постой вон там в углу и не трись под ногами» — незнакомый парнишка буквально выручил его своим появлением. — Гарри, это Пит Петтигрю, наш клавишник, еще один из ударников, аккомпаниатор и вообще понтовый такой перец, — поздоровал нового парня Джеймс. — Рад встрече… — А вот и наша «Запретная секция». Не влезай — убьет, — подвалил слева Сириус, в то время, как справа припарковался другой автомобиль, резко тормознув в футе от хилой фактурки Гарри. «Феррари», хромированная золотом, резала глаза своей ослепительностью, пока не высадилась хозяйка этой машины. — Наша единственная девочка в коллективе, — Джеймс встал у нее на пути. — Пф, Поттер, — выдохнула девица обреченно. — Вали отсюда. Лили Эванс была реально красивая, и если бы Гарри не был геем, то определенно залип на ее внешности, но конечно, она сразу стала вести себя с Гарри, будто его мамочка. Следом из дверцы пассажирского места вышла еще одна представительница прекрасного, но не для Гарри, пола, которую нарекли Гермионой. — «Пф, Поттер, отвали?» Нет, ну ты видел, с каким лицом она это говорит, Бро? — пожаловался Джеймс другу, когда все всемером нацелились на дверь мэнора. — Больше тебе скажу, Сох, лицо миледи часто отражает ее внутреннее состояние, — Сириус распахнул створку двери перед Гермионой, вовсю растягивающей улыбку. — О мой Бах, Иоган Себастьян! Запах твоих локонов сегодня головокружителен, милая. Каким-таким чудным снадобьем покрыты твои пшеничные завитки? — Ой, я кажется… забыла, как назывался тот бальзам… — хихикнула Гермиона из-за столь неподдельного интереса к шампуню, в блеске и шелковистости коего волосы Сириуса после ванной, принятой у Джеймса, точно не нуждались, по правде они были на зависть любой девчонке. Гермиона заискивающе посмотрела на Лили, будто ища подсказки в названии средств для мытья волос. — Да ладно, я тоже имел в виду пшеничные завитки покороче. Там они пахнут тем же? — Сири, уйми свою шарманку, будь любезен, — Лили поставила руки на бока. — Уже и пошутить нельзя? — Герми отлично понимает, что ты хочешь ее тупо трахнуть. Она не так глупа. — Отлично. Не в кайф трахать глупых. — Эй! — Лили изобразила мимику с нарочитым отвисанием челюсти. — Она девственница и ни за что не станет участвовать в ваших оргиях! Успокойся. — Значит, она будет, — Сириус возвел взор к потолку, ведя подсчет. — Четыреста двадцать вторая девственница, которая типа не станет участвовать в наших оргиях? — и подтолкнул Ремуса в ребра локтем, поскольку Джеймс стоял чуть поодаль, то ему он только подмигнул. — Вы невозможны! Вы просто варвары! Стоит мне привести свою подругу, вы тут же набрасываетесь на нее, словно голодные коршуны. — Перестань, Лили, мальчики… они ведь просто шутят, так ведь? — Прости, принцесса. Разумеется, мы шутим. С этими словами Сириус провел пальцами по непокорным волосам Гермионы, и скользнул ниже по спине, вплоть до ягодиц, слегка погладив их, пока парни стояли позади отвернувшейся от них Лили. Гермиона покосилась на тихо ухмыльнувшегося мародера и еще тише хихикнула. Гермиона в принципе была миловидная, однако с более стремным характером, по крайней мере Гарри не понравились некоторые ее рассуждения, а закулисные заигрывания с Сириусом давали понять, что к оргиям данная девственница вполне готова и цифра четыреста двадцать два ее не пугает. — А ты здесь с Джеем, да? Гарри, да? — беседовала Гермиона, когда они с Гарри шлялись по свободным комнатам студии в отсутствии распевающейся репетируемым репертуаром группы. — Ой, представляешь, я просто переписывалась с девушкой в музыкальном чате, а потом оказалось, что этой девушкой была сама Лили Эванс. Потом, она мне предложила отослать мои любительские записи самому профессору Дамблдору, мол, так будет проще поступить в Консерваторию, по приглашению на прослушивание вживую. И вот, полюбуйтесь, у меня получилось. В этом учебном году я буду зачислена в Хогвартс на мою любимую кафедру. И отныне Лили — моя лучшая подруга. Она мне так помогла. Помогает с жильем, с творчеством. Честно признать, я планирую подружиться со всеми ребятами из группы. Честно признать, Гарри уже хотел просить у кого-нибудь скотч или изоленту, а еще лучше топор. Они обшаркали первый этаж, где было всего-то широкое пустующее фойе, складское помещение, забитое картонными коробками, комната с кухонными тумбами, морозильной камерой и холодильником ликеро-водочных. Также там можно было найти запасы разнообразной посуды: в основном стаканы, чашки, коктейльный шейкер, кофеварка и всякая бытовуха. Повсюду периметра валялись упаковки из-под энергетиков или пива, початые с надорванным полиэтиленом или еще нетронутые, запечатанные. Гарри выпил уже банку Ред-Булла и жестянку минералки, а Гермиона вольготно налегла на мохито. Второй этаж, разделенный надвое, располагал обилием мягкой мебели и разнообразного хламья в просторном зале с мини-баром. Помимо зала, представляющего планировкой полуокружность, была на втором этаже и спальня, хотя имелись крупные сомнения, что там непосредственно спали. Комната, оснащенная самой неебической стерео-системой, какую Гарри когда-либо видел, напоминала треугольник, где в стену гипотенузы упиралась спинка кровати… вернее — траходрома, на котором можно было устраивать дискотеки. Сбоку от кровати присобачился маленький комод, где на поверхности валялись пачки презервативов, баночки смазки и фиолетовый хер на ремнях. — Они здесь классно время проводят, — заметила Гермиона. — Ага, здорово. Наверно… Скоро и тебе предстоит, — чуть не ляпнул Гарри, хотя и знал, что девица на него за это не будет в обиде. По сути, ее общество не являлось приоритетным, ведь они слонялись по Мародер-мэнору уже за полночь. Разглядывание выдающегося предмета интерьера в виде зачарованной люстры, увешанной рядами разномастных женских трусов, занимало его более, нежели общение. Как можно носить стринги с одной полоской в межбулочье — не укладывалось у юноши в голове. А по факту, он только отвлекался этими мыслями, убеждал себя, что отвлекается все то время с момента репетиции или записи репетиции. Возможно, «Мародеры» сразу запускали исполненные треки в мир, не покидая помещения? Он слабо соображал, после посиделок в студии, чем же конкретно они занимались. Переварить всю информацию было сложно, сил не хватало.***
Перед началом записи, естественно, гостям показали это место изнутри, включая аудиостудию, куда можно было попасть по тому самому коридору-грифу без струн из зала второго этажа, точнее из крошечного холла-курилки, разбитого к тому же на душевую и туалет. Там, в студии, оказалось очень круто, на взгляд Гарри, крутость даже превосходила ожидания. Все, как в кино, как во сне: стены со звукопоглощающим материалом, микшеры обработки с таким количеством фейдеров на пульте, что пилоты самолетов отдыхают. Джеймс позволил подростку немного позадрачивать темброблок, пока Сириус разминает горло, и тот на несколько мгновений ощутил себя королем звуков, пуская слюни на все эти датчики панорам, канальные эквалайзеры, процессоры эффектов на цифровой консоли. Сириус вразвалочку восседал на высоком табурете за стеклом, проводя упражнения для связок. У него была эксклюзивная подача, — Гарри отметил, — немного гнусавые обертона на крещендо, что звучало воистину круто, и сонорная артикуляция у Джеймса с некоторой крикливостью, идеально сливались. Нейтральность микрофонов целиком передавала виртуозное варьирование на повышение и полный диапазон, коим оба солиста обладали. — Что-то трубы фонят. Без бокала нет вокала, — прокашлялся Сириус. — Молоко с медом! — предупредила Лили из соседней кабинки за стеклом, отстраивающая вместе с Питом баланс громкости наушников, закрывающих ее уши, точно две сковородки. — Так мы вчера пили эту манагу! Тьфу-дьявол, то есть… молоко. Убились им намертво. — Слышала я уже эти песенки. — Бадум-дум-дум-бадум… — исторг из себя басы Джеймс. — Туц-тунц-тудудунц, — поддержал обратно Сириус, открыв одно ухо, чтобы трындеть с друзьями. — Какая боль, какая боль: не впирает меня больше алкоголь! — пропел Ремус из самой дальней остекленной комнаты, все заулюлюкали, смеясь. — Вы серьезно? — развела руками Лили, душа улыбку. — Нам нужен настрой, а не мысли о попойке! Какую лиру мы отправим магглам в астрал в таком случае? — Чего? — вырвалось у Гарри. Ребята посмотрели на него. По правде, сирота старался привыкать к лексикону новой компании молча, но интриги добавляло то, что он знал все это где-то глубоко в подсознании и никак не мог разгадать до конца всю эту музыкально-магическую теорему. Том никогда не объяснял ему всего досконально, а парни из семей симфонистов, не будучи многословными, тоже не стремились раскрыть Гаррины познания. Кроме того, ему было стыдно обнаружить свою неосведомленность перед теми, кто мог общаться, уже общался или планировал пообщаться с Томом. — Что «чего», Гарри? — спросил Ремус. — А, да ничего, забейте… — поник мальчишка. — Вот, что. Гарри непонятны наши словечки, — сочувственно огорчилась рыжеволосая исполнительница. — Малому непонятно, почему ты вечно упрекаешь нас в алкашке! — все еще в контексте шутки подхватил Сириус, к которому влетела бутылка в распахнувшуюся и тут же захлопнувшуюся дверь. Пит в тот момент взмахнул дирижерской палочкой, и из переносной морозильной камеры, через которую при входе в студию споткнулся Гарри, вылетели бутылки с отлетающими по ходу движения крышечками. Когда Джеймс, Сириус, Питер, Ремус и Гарри получили по бутылке, парень спрятал палочку в карман. — Джей! Мог бы рассказать своему брату больше подробностей… — Ах, ну да, Эванс. Я, как бы не его папа, в курсе? Может, лучше ты? — В курсе. Я тоже не его папа. Может быть, все вместе обсудим это? Ведь, Гарри теперь — часть нашего мира. — Эх, ладно, детишки. Начнем! — концертно воскликнул Сириус, после паузы сердитых взглядов между Джеймсом и Лили, таких, что Гарри одновременно уверился в бисексуальности новообретенного брата и разубедился в правильности своего пребывания здесь. Гарри стало паршиво, он вообще не собирался привлекать к себе излишнее внимания и, уж тем более, отнимать чужое рабочее время. Он едва сдерживался, чтоб не начать извиняться. — Да, побудь нашим папочкой, — глотнул Джеймс из горлышка бутылки. — А то как же, — тоже промочил горло Сириус, предвкушая долгий монолог. — Все дело в том, что наш концертмейстер, Брайтон-бич Вульфрикович Альбус Дамблдор пропагандирует мир во всем мире и всеобщее благо путем помощи простейшим, магглам, в общем. Большинство из магглов — меломаны, любят послушать музычку, поплясать, но они не задумываются что-куда-откуда и от магии далеки. Есть и более одаренные, те, кого природа наградила музыкальным слухом. Именно они-то и могут услышать звучание вселенной. Условно — астрал. Это то место, куда мы, маги, сливаем свое вдохновение. Лиру, идею, мелодию. — Для этого мы записываемся, — внес лепту в речь Ремус. — Для магглов мы, как музы. — Само собой, они воспринимают эту музыку, как личное озарение. Оно и к лучшему. — Они слышат извне. Записывают за нами под диктовку. Берут из астрала наши плоды и дают им новую жизнь в своем мире. — Их что так много? — изумленно воззрился Гарри на Ремуса, потом на Лили, Сириуса, Пита и Джеймса и в обратном порядке. — Тысячи их. — Выходит, все мировые шедевры магглов, это — каверы? ВСЕ КАВЕРЫ? — Все, — кивнул Джеймс. — Абсолютно все, — подтвердил Сириус. — Все пришло из мира волшебников, Гарри, — Ремус произнес вдомолвок. — Охуеть! — заорал Гарри несдержанно. — Значит, «Скорпионс? Дип Перпл? Пинк Флойд? Квин, Металика, Рамштайн», в конце концов, это… они все… — Волшебники отчасти. Рок-н-ролл среди магглов курировался гриффиндорской кафедрой в основном. Мы следим за некоторыми, за любимчиками, можно сказать. Занимаемся патронажем, чтоб именно им по астралу досталась та или иная композиция. — Магическая политика музыкальной Британии построена на деятельной свободе. Хочешь: наполняй астрал своими куплетами или пиликаньем, хочешь: пой себе в одну харю перед зеркалом. Мы же, гриффиндорцы и мародеры придерживаемся принципа «подари другому и вернется тебе». Множество магов по всему миру поддерживают такую политику. — Мы в ответе за силу, которой наделены, — Джеймс встал напротив Гарри, опершись об аппаратуру. — Но есть и другие маги. Пожиратели лир. Вот они против такой дистрибьюции. — Почему лир? — недоумевал Гарри. — Лира — синоним вдохновения. Древнейший инструмент, данный миру Богами, исходя из мифа. На лире играли легендарные греческие музыканты божественного или полубожественного происхождения: Орфей, Амфион, из звуков лиры созидавший стены Фив. — Пожирая лиры, маги отнимают у мира нечто божественное, — возвестил Пит, поежившись. — И наступает тьма, пустота и никаких звуков… — Есть струны доброты, дружбы и любви, они главнее, чем струны власти, войны и ненависти. Пожиратели лир игнорируют светлые чувства, плюют на остальных, — Ремус сгорбился от этих слов. — Причиняют боль магглам своим творчеством, вкладывая в него посыл уничтожения. Забирая в плен души магов, чья жизнь — вечный траур, и они в какой-то момент начинают сливаться со звучанием своей душевной драмы в единое целое. — Понимаешь, важно само состояние, в котором ты исполняешь, — сказал Джеймс. — Твой настрой. Даже контекст второстепенен. Люди, как музыкальные инструменты: их звучание зависит от того, кто к ним прикасается. — Эту хуиту очень любит цитировать Дамблдор, — подытожил Сириус. — Ему можно. Ты потом поймешь почему. — Но как же классическое творчество? — Классика — достояние поколений. Она для всех, не темная и не светлая, каждый наполняет ее тем, что содержит сам. Все-таки, ее тоже можно зарядить на разрушение, хотя сама по себе она отдает изначально то, что заложено первым автором, певцом, композитором. Во что классическое произведение превратится при исполнении магом зависит то, как оно коррелирует с личностью волшебника и музыканта, как подходит ему, резонирует или нет. — Так, симфонисты, получается, заряжают музыку во зло? — уточнил мальчик. — Не симфонисты, — поправил Ремус. — Пожиратели лир. Это особое формирование. Но по факту, да, большинство из этой группировки состоят из слизеринцев. У них есть верные слуги — готы. Из них очень легко слепить рабов музыки — дементоров, или пушечное мясо — инфери. — Это еще кто? — Существа, продавшие душу за музыку. Дементоры когда-то были музыкантами, но они настолько увлеклись своим темным творчеством, что сплотились с ним в одно целое. Оно проникло в них, творчество, где в каждой ноте — чернь. С тех пор, это — магические твари, поглощающие все тепло, все приятные эмоции, все светлые чувства, внушая человеку тотальную депрессуху. Вплоть до того, что можешь руки на себя наложить. Лучше тебе никогда не слышать, как они звучат, немногим магам удается защититься от вокализа деметоров, уж тем более, если они захотят тебя «расцеловать»… — устрашающим тоном разъяснял Джеймс. — А вот инфери — бывшие магглы. Этим бедолагам просто не повезло послушать неправильную музыку. Они навеки рабы, выполняют разные приказы волшебников, но атакуют редко. — Но почему Пожиратели лир такие злые? — Это не злоба — это вирус, — подвинулся к стеклу Сириус. — Он проникает во все поры, изменяя людей изнутри, превращает симпатяг в чудовищ… — В свои песни и музыку они закладывают самую темную начинку, — кивнул Джеймс. — Это как? — Как? Гм, ну, вначале ты думаешь: о, эта мелодия реально хороша, она гипнотизирует тебя. А лишь только она закончится и ты захочешь умереть либо душу отдать за то, чтобы она продолжалась. Будешь ботинки лизать этому дирижеру, станешь зомби, прислугой ему. — Но плюс нашего Министерства культуры в том, что музыка подобного рода запрещена. Когда Пожиратели лир начиняют свое творчество негативом, вроде призывов к убийству, суициду, на подчинение, причинение страданий, они подлежат аресту. К ним применяют худшую казнь из возможных, хуже смерти. Их лишают слуха и голоса. Опять же, с помощью дементоров, поскольку большинство из этих тварей Министерство завербовало. Поцелуй дементора высасывает из тебя голос. А их свист забирает твой слух. Брр… — Зачем тогда магам становиться Пожирателями лир? Что это дает? — В смысле что? Мощь, превосходство. — Бессмертие, — еле слышно почти прошептал Ремус, оставив на стекле своей кабинки след от дыхания. — Точно, бессмертие! — закивал Джеймс. — Чем больше жизней погубят, тем сильнее станут. Смогут жить неограниченно, питаясь за счет других. — Как правило, у таких темных ансамблей существует лидер, — продолжил Сириус. — Его величают Темный Маэстро. — История показывает, что раз в сто лет в мире рождается по одному Темному Маэстро, — пропищал Пит. — И наше столетие не стало исключением, да, ромалэ? — И кто этот Темный Маэстро? — Его имя Том Реддл. Симфонист, разумеется. Недавно окончил Консерваторию. И он очень опасен. — У него безграничный вокал, безжалостная техника и безупречное дирижирование. Он просто гребанный мэтр. — Только это строго между нами. Нельзя ткнуть пальцем на кого-то с обвинениями. Доказательства собрать сложно. Темного Маэстро практически невозможно поймать за руку. Он всегда анонимен, не имеет следов. — Многие не произносят его имени. Такие обвинения — повод для судебных исков. А клевета карается в нашем мире весьма жестко. Это разные творческие штрафы, вето на авторство, исполнение, колдовство. Могут дирижерскую палочку конфисковать. Этим Неназывайка и пользуется. — Том Реддл не Темный Маэстро! — возразил Гарри, заведомо зная, как скверно поступает. Случился сей выпад инстинктивно, нежелательно. — Откуда знаешь? — Сириус прижался к стеклу еще плотнее. Джеймс округлил глаза, Лили склонила голову набок, Пит громко раскусил фисташку, поморщившись, схватился за свою челюсть, Ремус насторожился, Гермиона, отирающая стену позади всех, поперхнулась мохито, уронив трубочку, и Гарри теперь только и делал, что усиленно краснел. — Я-я… мы просто с ним вместе жили в том приюте, откуда ты меня забрал… — пробормотал юноша старшему брату. Джеймс основательно посерьезнел, и ляпнул, пока все обрабатывали информацию: — Еще скажи, вы там вместе чифирили… Гарри сожалел. Ему и здесь места не было и там, в свиту Тома, он тоже никак не попадет, никогда не станет чьим-то, он везде чужак и одиночка. Он слышал о тех ужасных вещах, что приписывали концертной программе Реддла, до него доходило, о чем судачат кругом, но поверить он отказывался. В Гаррином мозгу застрял образ, который никак не мог принадлежать этому человеку, он тешился прошлым, он все еще не совмещал того палача, выдающего монструозные арии, с тем ребенком, который на требования женитьбы такого же сироты, как сам, отвечал: «я подумаю, мы обсудим это, когда ты подрастешь». Думать об этом было так же больно, как пилить себе пальцы струной. Гарри просто не знал, что делать, поэтому закосил под ящик, это была его защитная реакция: — Послушайте, парни… я понимаю, что не могу ручаться за всех жильцом моего приюта, но что здесь такого страшного? Если кто-то объявит себя Темным Маэстро или, если публика окрестит кого-нибудь таковым? Я точно знаю, что мне Темный Маэстро не причинит вреда, я чту музыку, я люблю все ноты, мне дорог каждый бит, каждый аккорд, и вам-то уж точно нечего бояться. Врагами Темного Маэстро становятся лишь те, кто оскорбляют музыку, глумятся над классикой или что-то вроде того, верно? Раздражало, что Джеймс уже начал качать головой, не давая договорить брату. — Гарри-Гарри, черт подери, Гарри, все не так просто! — Как по-твоему это происходит, а? Колдовство? Уж не думаешь ли ты, что мы творим чудеса из воздуха? — прорычал Сириус из-за прозрачной стены. — Нет, конечно. Вам помогает музыка. — Блядь, нет! Музыка — и есть волшебство. Именно она питает, дает энергообмен с публикой… — И в зависимости от того, какую музыку ты выбираешь, таков и будет твой магический фон, — истолковал вкрадчивым тоном Ремус, потому что Сириус стал эмоционалить. — Все решает выбор. Не спеши романтизировать темную сторону. — Но, если у меня вдохновение на дэд-метал или кор, или готик-рок, или дарк? — Знаешь, мы не роботы. У всех на разные направления музыки стоит, но когда ты несешь такое творчество в массы целенаправленно… — Бродягу прервали. — Творчество с негативным посылом, — сделал вставку Лунатик. — Направления вторичны… — Да, именно! — подчеркнул правоту Лунатика резким махом руки Сохатый. — Не, стоп! — не затыкался Сириус. — Загрузи всю свою ненависть хоть в ню, хоть в хэви, хоть в индастриал, получишь результат, знаешь какой? Что посеешь. Ненавидеть и зла желать уметь надо. Так что, Гарри может передергивать на дэд-кор сколько угодно, если все в порядке с чердаком. У Пожирателей лир и Темного Маэстро талант в этом, потому что даже в магии отыщутся психопаты, которым никого не жалко. Чем больше сведут с ума или в гроб, тем им лучше. Бессмертнее, блядь! Магглы либо их собственная публика — похую. Они наслаждаются чужими мучениями. И когда они разыгрывают свои сюиты? Магглы гибнут, всем становится хуево, массовый забор энергии, отток жизненных сил в пользу исполнителя… Тогда и начинается грандиозная пизда! — Жирная, текущая пиздища, с душком, — повернулся к другу Джеймс через плечо. — Меня стошнит прямо сейчас, — Пит зашуршал упаковкой от орешков, стараясь использовать ее в качестве пакета для блевотни. — Ты какого хуя меня перебиваешь? Не дерзи, петушок… — наехал Сириус на Джеймса. — Ой, а кто тут у нас кука-реку? — наивно диву дался тот. — Хочешь подраться? — Ну, давай! — Вот почему Темные Маэстро опасны, — вмешалась Лили внезапно, но спокойно. — Никто из них не участвует в энергообмене, круговорот магии и музыки в природе нарушает. Исполнители всегда отдают, а публика возмещает им отданное сторицей. А Темные Маэстро умеют лишь брать, причем довольно жестоко. Брать насильственными методами, и никогда ничего не отдают взамен. — Как брать? — подошел к ней ближе Гарри, ибо рядом с ним началась та же хрень, что и в Поттер-мэноре. — Через солирование, дирижирование, на выступлениях… — Лили тем временем покинула свою кабинку. Девушка подперла спиной стекло, заняв расслабленную позу с переплетенными внахлест руками, укоризненно глядя, как парни прыгали вперед грудью, пытаясь посильнее толкнуть один другого без помощи рук. Потом, когда Джеймс и Сириус уже не могли повторять эти движения из-за приступов смеха, охвативших также и Питера, и чуточку — Гермиону, наблюдающих со стороны, ребята начали использовать руки для того, чтоб сцапать голову одну у другого, перехватив за шею. — Ну все-все, я люблю тебя, братан… — волосы Сириуса превратились в пожеванные макаронины. — Выйди в окно, сука! — горловина футболки Джеймса разодралась, очки улетели. — Женитесь друг на друге, — предложила Лили. — Вот всякое может случиться, Эванс, пока ты из себя недотрогу строишь… да хватит меня пихать… — прокряхтел Джеймс, переставая бороться. — Я одолжу тебе свадебное платье у сестры, — лучезарно улыбнулась Лили. — Лучше подари мне свои трусики. — Зачем? Будешь перед Бродягой в них красоваться? — Ну ты… Эванс… — Ну? Ну давай! — Лили вызывающе приподняла подбородок. — Будь мужиком, оскорби бабу. — Вот иногда так и подмывает. — Общаться, как питекантроп? Ну-ну. В эфир для «Чистилища» не прокатит. Но добавь ре-минор и сорвешь маггловское «Грэмми». — Эванс, я тупею с тобой, это говорит о моем глубоком чувстве к тебе. Не находишь? — Полагаю, это лишь свидетельствует о твоей врожденной тупости. — Что за эфир для чистилища? Это как астрал для магглов? — Гарри решил сразу во всем разобраться, заодно переламывая перепалку. Осушивший свою банку Сириус активизировался, сразу подходя к подростку на расстояние доходчивого объяснения. — Итак, запоминай! Если ты легилимент, загружаешь клип в сознание другого, соответственно, так можешь передавать клип своим друзьям, кто сведущ в ментальной магии и распространять по ментальному каналу, через сеть кидать на обсуждения. Все же, для большего пиара лучше делать это инкогнито, через других музыкантов, если однажды увидевший этот клип другой легилимент передаст клип третьему, третий — пятому, пятый — десятому, и так клип становится популярным, а у исполнителей появляются толпы поклонников. Астрал для магглов — это благотворительность, а эфир — для музыкантов, использующих ментальную магию. Чем больше позитива и кача там будет, в твоем легилиментном посыле, тем быстрее клип прославится и разойдется по миру. Самые популярные из таких выбираются для общемирового фестиваля «Чистилище» — неебическое шоу, где маги выступают вживую. Сириус достал дирижерскую палочку и в секунду, в которую Гарри ничего не успел понять, вбросил его куда-то. Это было нечто ужасающе-изумительное: сцена, размером со стадион, светящаяся миллионами прожекторов, зависшая над океаном, как исполинский лайнер во тьме стихии, только не терпящий бурю, а создающий ее, каждым ревом гитары, поднимающий волну за волной. Другая сцена была на суше, за несколько миль от первой, но также парила, словно летающая тарелка и циркулировала светодиодами, она создавала ветер громом басов, а над нею кружился армиллярный астрономический браслет, в виде винтажных астроинженерных колец, вращающихся каждый по своей траектории и блестящих в разные стороны каким-то дневным блеском, из-за чего казалось, будто на суше день, а в океане ночь. Гарри не мог сосчитать количество людей, многие из них летали по воздуху, сидя вдоль корпусов гитар, скрипок или контрабасов, снимая происходящее на камеры или записывая в партитуры. Вдали виднелись еще не менее грандиозные сцены, третью из них, колоссальную и невероятную, Гарри увидел, когда запрокинул голову в небо — сколько можно было обозреть пространства низких волокнистых туч, на всей протяженности на них отражалось то, что гремело на сценах, иногда даже мелькали лица в приближении. — Участники фестиваля покрывают себя неувядающей славой, — чей-то голос вернул Гарри обратно, и он, наконец, смог вздохнуть, после того, как от увиденного перехватило дыхание, кишки связало узлом и, казалось, будто он оглох. Глупо было спрашивать, что с ним только что произошло, сирота музыкальных родственников вдруг понял, что таковым было действие легилиментных чар. И просто выдохнул, узнавая реальность студии. — Это же волшебство. Н-настоящее… — заикнулся мальчишка. — Тьфу еб-твою, а ты как думал, почему нас волшебниками называют, ударник логики, а? — Разве магглы не видят этого? — Они вообще ничего не видят. Но, некоторые слышат, а если еще успевают записывать, так получают шедевры и шлягеры, нестареющие в веках. На том Гарри и подвис, понимая только сейчас все величие силы, о которой всегда говорил Том. — Мы сегодня запишем хоть что-нибудь? — уперся лбом в стекло Ремус. — Да, сейчас Гарри послушаем, и начнем писать. — Что? Я, э, мне кажется, что я не… — Расслабься, — сказал Сириус, пихая Гарри к кабинке, где раньше отирался сам. — Включи фантазию. Загляни внутрь себя. Поделись с нами и с «Астралом» тем, что тебя наполняет. — Может, это злость, месть, отвращение? Может, ты хочешь, сделать кому-нибудь больно? — Джеймс говорил шутя. — Нет, я… — Гарри уже стоял за стеклом, зная, что не отвертится. — А за что топишь, тогда? — М, эм, ну не знаю, наверно… я исповедую любовь. — Хуясе! Ему точно надо однажды познакомиться с Дамблдором. — Тормози, мы не совсем понимаем. Можешь объясниться на языке музыки? Гарри впал в ступор, благо, Джеймс высказался в поддержку: — Не на слабо. От души, как сам чувствуешь. — Палочки отбивают дробь! — М, да. Пожалуй. Гарри опасливо протопал к микрофону, блокируя плохие мысли, но самое странное — он сейчас не различал, какие из его мыслей действительно плохие. Не знал, что исполнить, чтоб показать себя. Не мог отключить мысли о Томе, тем более после всего, что здесь слышал. Он напрягся еще сильней, пытаясь уловить мотив, звучащий у него на подкорке, но все было направленно на подавление мыслей о Томе. Дрожа, мальчик настроил под себя микрофон, конденсаторный конус за круглой мембранной сеткой с подвесом «паук» и поп-фильтром в защиту от травмирования воздухом и взрывными согласными, уперся ему в губы. Гарри попятился, закрыл глаза, и просто отпустил себя. — Любовь моя черного юмора не лишена. Любит отпускать смешки на похоронах. Всеобщее осуждение ее не страшит. И это меня неумолимо манит. И если небеса однажды возвестят… последний, настоящий богослов — ее уста. Кровь льется каждую воскресную службу. И на этой неделе мы глотнем яда кружку. «Мы от рождения больны» — вот, как сказали нам они. Но моя церковь не следует догматам. Она велит: «алтарь — в твоей кровати». И в рай ворота для меня лишь там… где твои ноги развелись по сторонам. Да, я болен. Но влюбленный. Исцеления не ищу. Желай же мне здравствовать! А-аминь, Аа-аминь. Введи меня во храм твой! Служить твоим обманам верой и правдой. Покаяться во грехах под копием твоей кары. Принять через смерть бессмертие, которым ты одарил меня. Милостивый Бог, позволь положить жить за тебя! И будь я привержен язычества, как в старые добрые времена… любовь моя из лучей солнца была бы сплетена. И чтоб благоволило мне божество света, должна быть жертва мною воздана. «Осушить моря, звезду с неба снять, добыть мясного для стола и жеребца веди сюда. Всех накорми, всех ублажи, жрецы всегда здесь голодны. Мы хотим пищи. Мы хотим оргий. Трудись для всей казны». Введи меня во храм твой! Служить твоим обманам верой и правдой. Покаяться во грехах под копием твоей кары. Принять через смерть бессмертие, которым ты одарил меня. Милостивый Бог, позволь положить жить за тебя! Нет жрецов, нет царей в обряде любви моей. Нет греха невинней, чем сплетение наших тел. Пусть для всех на земле мы безумны, грязны. Только в нашей постели искуплен я и цел… * Воцарившаяся тишина первых секунд после того, как Гарри перестал слышать свой голос изнутри, заставила его испуганно открыть глаза. Мародерские лица заставили подростка стесненно улыбнуться. Следующее, что выдернуло взгляд — микрофоны. Их стало больше! И они… тянулись к Гарри! Два корреспондентских микрофона, торчавшие под потолком по обоим углам кабинки, опустились ближе к нему, тычась лохматой звукоизоляцией против ветра, прикрепленные к пластмассовым багетам. Еще три микрофона на стойках оказались рядом с Гарри, — с малой диафрагмой для яркого прозрачного вокала, с большей — для передачи всего спектра частот, сфокусированного на динамической подаче низов. И это не говоря уже о петличных микрофонах в виде капелек, которые, словно крохотные змейки, клубились вокруг Гарри. Конечно, вся эта магия пропадала, едва юноша обращал на все эти звуковые передатчики свое пристальное внимание. Спустя полминуты молчания, Джеймс захлопал, его поддержали друзья, но как-то неохотно, все, кроме Сириуса, расплескивающего ладони, крича: — Впечатляет! Покинул Гарри кабинку, раскрасневшись до ушей. И вскоре понял, что на него смотрят по-другому, что Гермиона не пьет своего напитка, а Пит сглатывает и тяжело дышит. Почему к Гарри явилась именно эта песня? Немного богохульственное славление плотской любви, использованное против травли геев. Вкладывал ли он осознание этого, пока пел? Он почти совершил каминг-аут… аж без «почти». Напрямую заявил — кто он, зная брата и окружение всего день, всего несколько часов, если откровенно. Истины вскрылись, как нарывы. — А мы, все ж, кое-чего о тебе не знали, Гарри, — Джеймс приобнял прошлого сиротку. — Ну… вы теперь знаете… ничего не поделать. — Сам-то ты знаешь? — спросил Ремус. — Что? — Гарри удивился. Естественно, он знал свою ориентацию. Возможно, они намекают на Гаррин возраст, мол, еще рано, чтоб окончательно определиться с этим. — На каком языке ты исполнял? — встал между ними Сириус. — Не думаю, что на испанском… — мальчишка замороженным тоном выдал. — Это был язык змей, — не выдержала Лили нагнетания интриги. — Ты змееуст, Гарри.