***
Лето. Каникулы перед третьим курсом. В Мародер-мэноре было подозрительно тихо в вечернюю пору. Стеклянный столик посреди огромного зала в окружении мягкой мебели, смещенной в разные стороны оттого, что на диван, кресла и пуфы, а в особенности на столик, постоянно натыкались пьяные, дезориентированные тела, был покрыт чем-то наподобие сахара или даже муки. Рассыпанный на столике мелкий белый порошок, также прилипающий к обнаженной коже растянутого вдоль столешницы стана одного из мародеров, покрывал и часть пола, и чью-то одежду, валяющуюся на полу. — Как будто не видно, что вы трахаетесь… — лежащий на столе парень, просопел с ухмылочкой своему лучшему другу. — Кто говорит, мурзички? У меня в ушах играет какой-то тектоник-микс… — лежа на диване, лицом в потолок пропищала светловолосая девица. — Тебе тоже никто трахаться не мешает, Бро, — Джеймс перевернул девушку, лежащую под ним, на бок спиной к себе, покрепче обхватил и принялся яростней совершать поступательные движения тазом. — Я устал, Сох, хочу любви… да так чтоб навек… — и залил в себя сверху пойло прямиком в глотку. Девушка, стонущая рядом с Джеймсом, звонко рассмеялась, не замечая, что ее все еще трахают: — Чего? Любли, лапушка? — она визгливо интонировала, чуть постанывая. — Прикинь, — Джеймс замедлил темп. — Как будто мы его не приглашали к нам, да, детка… Сириус давно не желал просто любли — ее у него было предостаточно. На исходе второго курса, он понял, что ждет чего-то еще от ебли. Чего-то сверх. Нет, не сверх-ебли, а какого-то внутреннего содержания. И хоть, кажущееся вечным, либидо не давало ему спуску, он вдруг начал искать во всем этом некий высший смысл. До сего момента Лаванда раздвинула перед ним коленки раз шесть и отсосала воистину волшебно еще плюс шесть раз. Шая тоже успела отведать его куперовой жидкости, пока он был в полубеспамятстве из-за укольчиков. Он не кончил ни разу. И можно было присунуть теперь, когда Ремус заклял его очень удачным отрезвляющим вчера ночью. Но… почему-то, Сириус предпочел поваляться. В любом случае, координация движений у него сегодня была сильно нарушена. — Любви, сука! ЛюблЁй вы занимаетесь, — приподнялся Сириус на одном локте. — Фу, какие вы потные… — лег обратно, стряхнув белый порошок со своих черных прядей. — Тоже мне эстет, — проскрипел Джеймс, находя ракурс оптимального трения. — Хочешь, как Лунатик? Ни секса, ни сна, одно мудовое рыдание… Вдруг из-под стола высунулась чья-то взлохмаченная русая голова. Сонный ударник осмотрел всех с любознательной миной: — Меня зовут? — спустя миг скрылся обратно, мыча от боли. — Моя башка… Какой сейчас год? — О, Лунтик! Тебя зовут Ремус, а твоя башка по-прежнему чумная, — вновь залил в свою гортань виски Сириус. — И сейчас год ампутации твоего члена… — Джеймс бойко задвигал тазом. — Сурово, — кашлянул Сириус, поперхнувшись. — Лунатик на воздержании… нашим фрейлинам по семнадцать… чего еще ждать в этом… году… — запыхался, точно бежал кросс, Джеймс. — Что за черт? — в поле зрения возникло пятое действующее лицо, помятый и мертвецки пьяный юноша высунул голову недалеко от того места, где спряталась голова Ремуса. — Спи еще, Рон, до отправления Хогвартс-Экспресс четыреста восемьдесят часов… — Ох, бля, а до отчетного концерта? — спросил голос, смахивающий на голос Питера, из-под стола. — Чуть меньше, дружище… — со скорбью подсказал голос Ремуса. — Сохатый просто свои подходы считает. — Что? Шопен всемогущий, чем вы там под столом занимались? — захохотал Сириус, отчего ножки мебели задребезжали. — Пошел ты, — молвил Ремус, переместившись в кресло и завладев бесхозной бутылкой бурбона, дежурно стоявшей около кресла. — Надеюсь, наша старушка Фиби всем разослала пригласительные… Фиби! — позвал один из хозяев Мародер-мэнора прислуживающую проститутку. — Фиби! — ткнул кого-то под столом Хвост. — Упс, прости, ты Рон? Прости, путает… — Да хрен с ним, — буркнул тот с угрюмой гримасой, согласный быть кем угодно. — Фиби, ты всем разослала приглашения? — Бродяга включил пародию на домработницу. — Да, хозяин, все как вы велели, — следующий мародер на четвереньках вылез из-под столешницы и остался сидеть на полу. — Фиби пригласила всех однокурсников сэра, учеников вуза и некоторых учителей, кто тащится по панк-року, сэр, а всем вашим врагам нацедила яд в виде чачи. Серьезно, Фиби? — солист вернулся к своему голосу. — И сколько мне жить осталось, ну примерно? Друзья засмеялись раскумарено, Лаванда согнула ногу, как делают, чтобы занять удобную позу лежа на животе. — Тебе сказочно повезло, что я успел выйти из запоя тогда, — под Джеймсом начало вязко чавкать. — Ты уже кончила, детка? — Наверно, котичек, не знаю… — заплетаясь, пролопотала Лаванда. — Нам всем тогда повезло, кроме Фиби, — напомнил Питер. — Всем-всем, — повторила Лаванда, отключаясь. Джеймс приподнялся и подлез к другу на столе. — Проверка стерео-систем! — проорал в ухо. — Сох, ты конченый! — гавкнул Сириус. — Не-а, — Джеймс присел на краю дивана, вытянув из-под бедра Лаванды полотенце, которым обматывался ниже пояса, после того, как вышел из душа, и перед тем, как пристроился сзади к Лаванде. — Кто мне теперь докончит вместо Фиби? Может, ты? — он покрыл полотенцем мужнюю составляющую себя, отчего между ног создалось нечто вроде палатки. — Кто в самом деле решил, что напоить секретаршу хорошая затея? — возмутился Сириус. — Это была твоя идея, Бро! — А? Да ну… ебать, я мерзок… — Сириус притворно поругал себя. — Ладно, — прощающе приподнял полог своей «палатки» Джеймс. — Заходи на огонек. — Я не играю на хуйлофоне, петух. Завтра слизням раздашь, они жаждут. — Слышь, петушатина недорезанная… — Джей двинул ногой столовое тело. — А… в смысле завтра? — подал голос Пит, вероятнее, намеренно пресекая порно-драку. — С добрым утром! — из холла-курилки выскочила цыпка, у которой пол-тела было покрыто татухами. На этих словах послышались крики протеста от тех, кто мог протестовать, ибо девчонка принялась пулять по всем из разбрызгивателя. Джеймсу пришлось отбежать к мини-бару, Ремусу и Питеру сгруппироваться. — Какое к херам утро? Шая! Шайтан ты, а не Шая… не буянь! Ты нюхнула лишнего… — Нюхнула, выпила Рэд-Булла, приняла душ. И всем советую. Еще нарыла в своем саквояже… — Оружие массового уничтожения! — заметил кто-то, пока непоседа достала из сумки, вытолкнутой ногами к центру комнаты, еще и праздничный пистолет, стреляющий блестящими лентами-липучками из сжиженной пены. — Шая, нет! Шал… шальная императрица… — взмолился Рем, пряча свой анфас, после того, как девчонка, завопив озорно «хо-хо», пустилась в обстрел. — Доброе утро, сучки! — Джеймс завладел водяным револьвером, а пена курчавыми червяками ложилась на голые бедра Лаванды, торс Сириуса, волосы Питера, спину Ремуса, приклеилась к члену и заднице Джеймса, когда его полотенце упало, и покрыла стружкой валяющегося с закрытыми глазами на спальном мешке Рона. — Так, хорош! — Сириус нетерпеливо подпрыгнул на ноги, когда пена угодила ему на лицо. — Доброутраете мне тут! Эту дрянь отмывают наждаком… — хотя, он снял пенный огрызок с лица, блестки и белые вкрапления остались на коже. — Бро, ну Бро, опять ты измазался! Все белое лицом ловишь? — Джеймсу пришлось убегать за диван, спотыкаясь о подножные пуфики, ведь Сириус отобрал у девицы пистолет довольно резко со словами: — О, прости, милая, я бываю груб под кокосом… — и принялся обливать улепетывающего друга пеной, пока тот не стал слегка напоминать «Зефирное чудище» из фильма. — Ахага! Доброе-доброе-доброе утро, Планета! Я возвращаюсь с того-О-О света! Один день! Мне хватит на этот свет! У меня мертвая хватка, — отстреливаясь водой завыл Джеймс. — Когда всех нас! Голубоглазых парней Земли! Прижали бедрами, скрутили в узлы! И посадили на ракеты борт! И увезли на берега Луны! Паники нет! Ноль. Ножницами хватит по небу! Расскажет, в общем, что нигде я и не был! Кратер раскрасит как гавайские шорты! Это колдуньи им прощается все… Доброе-доброе-доброе утро, Планета! Я возвращаюсь с того-О-О света! Один день! Мне хватит на этот свет! У меня мертвая хватка! — Где мне разбить палатку? — Сириус не капитулировал, а Джеймс почти сипел. — Такая вот колыбельная утренняя! Земная-небесная! Союз-Аполлон Венера и Мир! Признаюсь сегодня я не один… * — Ведите мощных дяденек в халатах вязать этого доминатора! — орал Джеймс, скрываясь уже за подлокотником Ремусового кресла. — Лунтик, прием! Хватай пидарюгу! — Ремус только скособочено пригубил из бутылки, на ее донце лег очередной завиток пены. Незадолго до того, как снизу очень громко хлопнула входная дверь, голос Джеймса осип от криков и хохмы. — Тревога! Возвращаемся к бренности, бросаемся мордой в пол, — пальба прекратилась. — Эванс здесь? Значит, сегодняшнее завтра — уже вчера? — Еще вчера сегодня было завтра, — кивнул Люпин. — Эй, не запутывай меня… Тем временем стук каблуков по лестнице нарастал, и вскоре в зале появилась Лили Эванс с будущей студенткой Гермионой Грейнджер.***
— Панки хой! — провозгласила первая знаменитое приветствие, возникшее из пренебрежительного просторечия кокни, уроженцев Лондона из средних и низших социальных слоев. — Бардак у вас тут какой, ой мамочки, — почти восхищенно молвила вторая, переступая через сверкающе-белых, валяющихся по всему периметру зала, пенных гусениц. После обмена трюизмами дружелюбия, Лили с иронией обратилась к туману потолка, висевшему одеялом и неподвластному сквознякам, словно тут взрывали дымовые шашки: — Как знала, что они здесь вовсю гитары настраивают, «Астрал» снабжают, репетируют без устали и оттачивают мастерство… — Настраивали мою однострунную укулеле. Видишь ли, некоторые дамы предпочитают играть на ней регулярно… Лили скептически посмотрела на покрытый слоями липкой, блестящей ленты член Джеймса, слегка удерживающий форму. — Я могу все объяснить, — заверил Сириус и принялся по-супружьему оправдывать друзей, себя, а Джеймса в особенности. — Выступление уже завтра! — анонсировала Лили. — Вы совсем с катушек слетели? Ой, Сири, заткнись бога ради! Лили махнула на мародера, едва набравшего воздуху в грудь для новой порции бреда. — Но что с голосом Джеймса? — почти испугано проронила Гермиона. — А что с голосом Джеймса такое? — передразнил тот. — Кое-кому надо пить белок, — Лили постановила. — Тебе нужен белок. И он уже свернулся. А я ведь был готов им безвозмездно делиться с тобой. — Вижу-вижу, тут всюду валяется твой свернувшийся белок, — безразлично опечалилась Лили. — Рем еще не дал деру? Где вы Хвостика потеряли? — искомый, сидящий на полу между диваном и креслом, был замечен не сразу. — Я тут, — икнул Питер, сдувая ошметок пены со щек безмятежно спящей Лаванды, очищая ее пряди, заодно прикрывая голые бедра легкой, задравшейся до ребер, туникой, в которую она облачилась дома. — Допрыгался, — констатировал Сириус, отследив манипуляции Пита. — Теперь Хвост подцепил заразу, никакой любли, одни чуйства… Сириус был существом противоречий по праву наследия. С одной стороны: отречься от развлечений плоти в пользу отношений — это синоним клетки, с противоположной: охотиться за чем-то неизведанным — его вечный магнит. Но ему не хотелось страдать черти чем. Как Лунатик, дрочить под луной и ждать пиздячей милости. Как Хвост, вообще нарушает по всем пунктам, ибо нельзя тупо втюхаться в «общую девушку» для совместного пользования. Или, как Сохатыч, — как он задерживает взгляды на их огненно-рыжей союзнице… Бродяге никогда не взять в толк, зачем добиваться Лили? Она ж им, словно сестра — она же брОтан, она всегда гуляла с ними. Хотеть Лили, все равно что хотеть Петтигрю! Правда, у него сиськи побольше… Сириус высказывал наболевшее, мол, все по парам стремятся, а он еще не готов сказать «прощай, вольная волюшка», сравнивал буфера Пита на ладонях с Лилиными, однако Лили в момент сравнения увернулась, а поскольку Сириус уже тянул свои лапы, они уткнулись в груди Гермионы, якобы случайно. Та не смутилась, но изобразила оплошную улыбку, обнажая нижние зубы, будто сама ошиблась в чем-то. Лили надеялась на эту репетицию. И хотя, ситуация не была столь плачевна, даже не беря в расчет загробный голос, звучащий из сраного ловеласа-Поттера, ей расхотелось призывать друзей, пусть недогнавшихся до обычной кондиции, к профессионализму. Кондиция наступала, когда Пит включал минусовку, Сири любил всех и каждого, в прямом и переносном, Джей начинал разглагольствования на тему панк философии и жизни в целом, а Рему нужно было вечно куда-то уходить. Лили также не сочла необходимым чем-то упрекать солистов или бороться за трезвость перед концертным вечером, полагая, что к завтрашнему дню группа не будет ушатана в сопли. Ее также начал раздражать треп о любли, — хоть ничем таким она не могла оскорбиться, все же держать личную жизнь под замком куда спокойнее. — Признайся, пальцетрах тебе не по фен-шую. Даже Гарри решился на эксперимент, — Джеймс оперся о парапет, когда они встали покурить на балконе, чтоб настроиться прежде чем идти в студию. — Бедный мальчик. Повезло ему с братом от слова «караул!» — незадолго до этого из спальни вышли Гарри с Джинни, абитуриенткой Консерватории. — Почему бы тебе не поэкспериментировать и попробовать на грядущем концерте подружиться с симфонистами? Некоторые из этих ребят ни в чем не виноваты. Питер в пример, лоялен к нам с первого курса. Лили казалось, что во внешности Джинни наличествует доля плагиата, юница из гетто тяготела к глэм-року, поменяла цвет волос от морковного оттенка к более рубиновому, как у Лили, и выглядела несколько поверхностной. Гарри же показался Лили вовсе неглупым мальчишкой, вежливым и чутким к тому же. Лили думала о том, чтоб Гермиона не заскучала в компании Шаи, тоже непростой девочки, о происхождении которой мало кто знал, Гарри, Джинни, Рона, спящей Лаванды, остатков мохито и текилы, обнаруженной Шаей в сумке. И в то же время у нее возник план: — По-любому, тебе придется проявить свои лучшие качества в Гала-холле, — продолжила Лили. — Из-за болезни Фиби на афишах сидела я. Билеты заспамили всех студентов, и слизеринцев в том числе. — Ты разослала пригласительные всем? — сосредоточился Сириус. — И слизеринцам? — Конечно, — Лили повернулся, дабы смотреть на того, кто к ней обратился. — Вспомним, Дамблдор говорит: мы ни от кого не прячемся. Вип-пропуска, закрытые клубы, секретные сцены, где непонятно что происходит — репетируют ли? Или жертв приносят. Это не для нас. Нас может слушать каждый. Чем нам слизеринцы мешают? Ничем. Вдруг переосмыслят что-то, благодаря нашей музыке? Еще лучше. Я о тех, кто действительно чтит классику и не лезет в мутные делишки Пожирателей лир. — Оскверняют «Сферу», вот, чем мешают, — сказал Джеймс, негромко, чтоб не беспокоить связки, но явно желая наболтать громкости. — Эта крепость принадлежит панк-року! — Ц, снова пленку заело… — Нет, я просто уверен, что под «симфонистами» ты проталкиваешь кого-то конкретного. И я, мать его, знаю кого. Ну, скажи теперь, что любишь девчонок! Хочешь своего Нюнчика навязать? — Да нужен он ей, как смычок пианисту, Сох! — даже Бродяга уже понял, Лили загадочно улыбнулась ему. — Да, похоже, они трио составят. Будет им наигрывать «Прелюдию для одиннадцати пальцев». Или что там у вас, лесбиянок, в обиходе? Оральные ласки? Замените Нюниуса мной. Я тебе там полонез сыграю или «Полет шмеля», или экспромт какой-нибудь из… — У себя сыграй на укулеле. Сгибайся давай, посмотрим насколько ты гимнаст. — Серьезно, хочешь, я буду девушкой? На одну ночь. — Ну тогда «Собачий вальс» сыграй Бродяге. Потому что, все твои пианинные попытки с девушками равняются ударам по клавишам кулаками в стиле блям-блям-блям… — Чтоб тебе японский рок до конца жизни слушать! Откуда знаешь, если ни разу не… — Ой, что? Японский рок? Разве это так плохо? — удивилась Лили притворно. — Что? Японский рок? — усмехнулся Джеймс. — Ну это что-то вроде женского футбола с клюшками, которыми забивают мандарин в ворота в виде раздвинутых ляжек голкипера, облаченного в кимоно с цветущими сакурами… — в этот миг в дверях обозначился Гарри, но окончание фразы Гарри с трудом мог расслышать из-за раздавшегося в метре от него ржача и аплодисментов, зато он мог увидеть, что ребята покатывались со смеху и одна Лили Эванс укоризненно смотрела на Джеймса, скрестив руки на груди весьма злобно. — Пф, Джей, ты просто жалок, — произнесла она на выдохе. — Чего это? — удивился Джеймс. — Ой, только не говори, Эванс, что я задел твои феминистские чувства! — Чайковский мне в уши! Причем тут фэмки к японскому року! — разборонил Сириус. — Да, ты еще не сказал, что судьи там вместо желтых карточек стреляют по игрокам из водного пульверизатора… — Помолчите. Пусть Гарри скажет, — заткнула всех Лили. — Ээ, да я… я просто вышел подышать, пока душевая занята, — ответил сиротка, робея. — Джинни первая хотела… — Видишь, даже Джинни… — начал Джеймс, а Сириус принялся жестикулировать всем на выход, устало угорая и понимая, что запись пролетает. — Ты вообще спала с парнями? — Ну что за банальщина, Джей? Конечно, я спала с парнями. Мне не вкатило. Отвечаю на твои вытекающие из этого вопросы: нет, не один раз. Были два контрольных, как в шахматных партиях. Для верности, если две ничьих. Нет, они не были уебками или кем-то, вроде Снейпа. И нет, члены у них были не большие и не маленькие, нормальными они были и пользоваться они ими умели, также как и руками, ртом и языком. Но не горит у меня с ними ничего, с парнями. Ясно? С девушками сразу восгорается, если даже просто смотрю. Срабатывает за полмили, искры летят. — Ага. И кем они были? Гимнастами, наверное? Прелюдии на бис исполняли? — Отметая сарказм, скажу. Они были магглами, никакого отношения к музыке не имели. — У них только одна проблема. Они не были мной. Вот и все. Вся причина твоих недовольств… — Поттер. Твое самомнение сейчас потопит Британские острова, — они машинально шли за всеми в зал, только медленней. Лили была очень убедительна, и Джеймс, провожая спину Сириуса взглядом, старательно скрывал, что азарт в споре у него притух. Войдя, Ремус чуть не сел на Шаю, занявшую его кресло. Сириус упал на диван с другой стороны от Лаванды, пуфик возле которой сразу оседлал Питер, а Шая протянула ему рюмку текилы. Гарри отирался подле кресла, Джеймс встал рядом с ним. Рон и Гермиона употребляли что-то у мини-бара, последней Лили показала головой на выход, та покивала. — Не дуйся, Эванс, я всего лишь… — Джеймс искренне попытался оправдаться, когда Гермиона и Лили стали прощаться со всеми. — Забей, — обрубила рыжекудрая певица. — Наладь свой вокал до завтра какими угодно средствами. Две подруги устремились к двери, Джеймс изобразил пистолет большим и указательным пальцем, стреляющий им в спину, слишком поздно найдя то самое оружие для вечеринок, но пены в нем уже не было. Сириус жестикулярно обрисовал стреляющего из лука амурчика, Джеймс поберег голос, универсально ответив факом. И девушки оставили это гнездо разврата.***
По пути к машине Гермиона делилась подробностями общения с ребятами из Мародер-мэнора: — Не хочу умалять ничьих способностей, но двойняшки Уизли, они немного… в общем, слабоваты в теории. На мой взгляд. — Хочешь, заедем в «Дырявый барабан» на ужин? — Лили повернулась к Гермионе, когда та заняла пассажирское сидение спереди. — А ты? — хихикнула девушка, нерешительно приподнимая брови, но понимая, что решения ждут от нее, вскоре дала ответ с дальним прицелом. — Мне кажется, я бы вернулась к тебе домой приготовить… «Савойский трюфель?» — Ограничимся «Орбитом без сахара», а? — Лили улыбнулась, потому что «выдергивание зубов» из гастрономических заветов «Битлов» в данной композиции стало для девушек своеобразной шуткой. Это то, что написала Лили Гермионе в чате, узнав, что абитуриентка из семьи дантистов. — Все таблетки подъедены. Марки тоже наклеены. Тишина в холодильнике. На дачу смылись родители, — запела Гермиона украдкой, ожидая поддержки. — Она жует свой орбит без сахара! И вспоминает тех, о ком плакала! Она жует свой орбит без сахара! И ненавидит тех, о ком плакала. Автоответчик пишет послания. СиДи поставлен на паузу. Родригес будет жить еще долго. А Донке Нукем должен умереть. Она ходила голой на лестницу. Ходила голой на улицу. Она хотела даже повеситься… Но институт, экзамены, сессия… ** Гермиона была смышленой и знающей, чего хочет. Она открывалась всем, как поздравительная открытка, но для каждого звучала совершенно по-разному. Лишь только ее перинатального слуха коснулось чародейство приглушенных токкаты и фуги, ею тотчас овладевало желание дирижировать еще в утробе матери. И не нарадовалась потом миссис Грейнджер тому, что не зря слушала классику во время беременности, как советовали журналы про умных матерей, ведь с первых лет жизни дитя стало очевидно — малышка-Герми родилась музыкантом. Малышка взрослела с репетиторами сольфеджио, посещала муз-классы, всяческие кружки. Ее родители владели стоматологическим кабинетом и могли себе позволить дополнительное образование дочери, доход у них был средним, зато постоянным, обещающим исполнять все девочкины «хочу». Но хотелок у Гермионы было чрезвычайно много. И нет, она не была избалованной, всего лишь стремилась иметь то, чего по ее мнению достойна: учиться, заниматься музыкой, зарабатывать прилично, наряду с тем, мечтала прославиться, завоевать всеобщее признание. Но ее талант начал выходить из-под контроля. В подростковый период всплески магии стали аномальными, в среде обычных музыкантов этих проявлений опасались. Никакому учителю пения не понравится, если на его уроке взбесится рояль или начнут безудержно расти комнатные растения, обтягивая своими листьями весь вестибюль до тех пор, пока одна ученица не перестанет играть свою композицию. Людям не по нраву чувствовать себя шизофрениками. Именно поэтому Гермиону пришлось держать взаперти, — это был период отчаяния, когда она думала, что с ней что-то не так, что ей нельзя заниматься любимым делом, что все ее цели летят прахом. Однако, лет в шестнадцать с ней связались из какого-то подозрительного и, вроде бы, ранее не существовавшего музыкального сайта, и объявили, что она волшебница. Гермиона поверила, поверили и ее мама с папой, плача от счастья, поскольку их дочь не псих. Волшебница звучит намного лучше. Девочку-волшебницу знакомили с миром музо-магической культуры в течение месяцев, затем известили о возможности поступить в Консерваторию, где таким, как она, предоставляются все перспективы развития талантов. Само собой, магглорожденная музыкантша поспешила завязать общение со всеми доступными кураторами из разных факультетов, таковых насчитывалось четыре: композиторский — когтевран, симфонический — слизерин, голосистый или голосящий, а впоследствии вокальный — гриффиндор и пиаро-продюсерский — пуффендуй. Она перетрусила инфо-сводки об учебном заведении, перечитала несколько раз историю Хогвартса. Четверо великих музыкантов древности: гитарист Гриффиндор, пианистка Пуффендуй, контрабасистка Когтевран и саксофонист Слизерин задумали возвести чудесный замок из нот. При помощи магии своих голосов и виртуозного исполнения их конструкторского намерения на своих колдовских инструментах, как раз составив ансамбль из струнных, клавишных, смычковых и духовых, у них построилось грандиозное здание. Они назвали свое строение Консерваторией, придумали факультеты, необходимые для развития основных навыков в области эстрадного искусства, и стали жить шведской семьей, ибо, скрепившие их квартет, ментально-творческие связи навязывали тоже и физическое единение. Гермиона переворошила архивы, чтобы узнать больше. Почему некие маги родов чистокровных музыкантов, анонимно или открыто, иногда писали ей в сети гадости, пошлости и левую хуйню, вместо того, чтобы быть доброжелательными, как большинство других студентов? Оказывается в знаменитом «Квартете Основателей» произошел разлад на почве идеологического неравенства — Салазар Слизерин был убежден, что образование в столь элитарном вузе имеют право получать лишь потомки светских династий, где музыкальный талант передавался от поколения к поколению веками, — это поможет сохранить славные традиции предков, уважительное отношение к великому таинству звуков и не позволит просочиться в мир чудодейственных лир сорной музыке магглов. Но Годрик Гриффиндор уверял, что места в Хогвартсе хватит всем, и отпрыскам, рожденным от не-музыкантов, — ведь те иному аристократу такую фору дадут, что мало не покажется, — и вообще, он был заядлым болельщиком отдельных композиторов от маггловского мира, называл их полу-магами, чьи композиции, переложенные из «Астрала», — «ничего так себе, годные, приятненькие», и был счастлив их популярности. Две женщины из «Квартета Основателей» в это же время не хотели принимать ничью сторону, чтобы сберечь коллектив, но садистские тенденции Салазара в постели партнерш откровенно подзаебали. Ну, а дальше, трое против одного, как известно, — не раунд. Консерватория так и осталась открытой для всех талант имущих, хотя мнение Салазара по-прежнему играет ключевую роль во взаимодействии магов с магглами. Ведь, это, все же, заведение для магических музыкантов, а не холдинг по штампованию рядовых звезд. И, это, все же, музо-магический мир, где лучше придерживаться обычаев, как все, чем выкинуть какую-то экстравагантную мудотень и прославиться, как позорник своих пращуров. По сети Гермиона познакомилась с очень многими вариантами дружбы, позаимствовала кучи обучалочек, получила массу волшебных консультаций. Она быстро поняла, что здесь, в сети, на основе общности в творчестве, маги выстраивают и свои личные отношения. Ей не терпелось отделаться от своего школьного статуса заучки со спермотоксикозом, сексуальные фантазии сопровождали юную мисс Грейнджер шаг в шаг с музыкальными аппетитами. Только… она никогда не переходила границ, изучая себя по одинаково котируемым для нее поцелуям с мальчиками или девочками. Ее ничего не подталкивало к практике, кроме мыслей о том, что это должно быть здорово. Но делать что-нибудь ради этого будущего «здорово» она не старалась. Только фантазии, мысли. Она была скорее некой… мыслесексуалкой. Она просчитывала, анализировала, прощупывала варианты. Вскоре поняв, что проще всего ей начать какие-либо контакты с лицами своего пола, как ни крути, а членом в живот — больно и противно, по слухам, бывает, — Гермиона плотно сболталась в чате на плотские темы с двумя девушками: Полумной Лавгуд и Лили Эванс. У Полумны были специфические пристрастия в музыке, но с интимом она не торопилась. У Лили симпатии были что надо, но с ней вряд ли уместно играть в ладушки на свиданиях. Гермиона не ощущала никакого влечения к мистеронам, а также к хаусу, синти-попу, транс-соулу, эмбиент-техно, электро-дэнсу или психоделик-трансу, поэтому выбрала Лили. О своем выборе Гермиона не пожалела. Лили встретила ее на машине, сразу отвезла на самую остервенительную сцену магического Лондона, где представила друзьям. Таблоиды перетирали кости «Мародерам» по всей музыкальной сети, и еще недавно Гермиона наблюдала за ними по ту сторону экрана. Неурядица в том, что ей не хотелось признаваться в аналогично задушевном общении с Луной, но оказалось, Луна тоже находилась поблизости от «Мародеров» — исключительный случай, когда туз в рукаве мешал. Луна могла быть прозапасной подругой, однако покамест в этом не было нужны, чисто неловкость. — Мои вещи остались в камере хранения… — Гермиона виновато посмотрела на Лили, нацелившись покинуть «Сферу» под каким-нибудь безобидным предлогом. — Я заберу их завтра, лады? Только дай мне ключ. — Вещей многовато… — Я справлюсь, не переживай. — Сириус уже дюжину стопок на меня пролил… — Переоденешься в мою одежду, — смеялась Лили. — Бродягу треморит от твоей красоты! Лили Эванс была пьяненькой и одухотворенненькой. К магглорожденной девочке с непослушными русыми волосами, личиком ангельской простушки с артистичной мимикой, лирическим тембром с кричащими полутонами, оставляющими мелодичное эхо на всей протяженности песни, словно окаймляя каждый ее эпизод от интро до оутро невесомым муссом, Лили сразу ощутила некую родственность. Возможно, потому что сама была из породы музыкантов, не угодных высшему обществу, и видела Гермионины прения в сети, естественно, защищая ее от нападок чистокровок. Они обе, возможно, хотели одного и того же, и в музыке, и от жизни. Личностной реализации и бескорыстных, безбурных и теплых чувств. Лили была перфекционистом с обостренным чувством справедливости, склонностью прощать чужие огрехи, верою в чистоту души, в то же время — немного бунтаркой. В Гермионе она находила нечто утраченное за годы общения с Мародерами: въедливость и пытливость, правильность, порядок, точность, нормы. Она была будто некая забытая часть от Лили, более мягкая и обходительная. Лили с детства чинила концерты, которые всегда прощались и даже восхвалялись ее родителями, но никем кроме. Она росла в зажиточной семье не-музыкантов, у них был самый богатый дом в Коукворте, столичном пригороде, отец — крупный риэлтор, специализирующийся на аренде и продаже коммерческой недвижимости, мать — бухгалтер в иностранном посольстве. Они часто переезжали, пока Лили не исполнилось шесть, она сказала, что больше никуда не поедет, потому что встретила ребят таких же, как она, — Северуса Снейпа и мальчиков из школы, которые уже тогда звали себя Мародерами. Ее магические способности уже сокрушали витрины магазинов на улицах, выводили из строя технику и заставляли музыкальные инструменты играть без умолку, когда девочка пропевала требования купить ей очередные: цифровое пианино, бас или баритон-гитару, электро-скрипку, тарелки или еще что-нибудь. Лили покупалось все, родители клялись, что обожали ее игру. Это было правдой — девочку постоянно просили что-то исполнить за ужином, умиротворяющее, иногда за завтраком, что-нибудь тонизирующее. Лили запиливала Вивальди на электро-гитаре, отчего вечно выбивало пробки дома или по всему кварталу. Соседи проклинали ее. Сестра, Петуния, боялась ее. Она не представляла жизни без всего этого — диаграмма голоса стала диаграммой ее пульса. Ее пугало лишь то, как музыка отзывается на ее внутреннее самочувствие, — друзья объясняли ей эту зависимость от эмоций у волшебных музыкантов, — и, лет в десять, Лили запретила себе прикасаться к инструментам, когда у нее что-то болит. Никогда не петь и не играть в паршивом настроении, если кругом дорогая посуда, мебель и ремонт, — заключила Лили для себя. Хоть семейство Эвансов не бедствовало, оно терпело чудовищные убытки, пока талант Лили окончательно устаканился. С детства Лили замечала за собой интерес к девочкам, будучи по натуре пацанкой, она делила с парнями все их темы — парни всегда слонялись у нее во фрэнд-зоне. В отрочестве рьяно экспериментировала, в подростковом возрасте смирилась с тем, что она скорее лесби, чем не-лесби. Теперь, юная жеманница, Гермиона, покорила ее наповал. Гриффиндорка без раздумий забрала абитуриентку Хогвартса к себе, поселила в комнате Туни, предоставила все бытовые удобства… …Но она не питала излишних иллюзий. Когда две девушки отдыхали на шезлонгах во внутреннем дворике дома Эвансов у небольшого бассейна, попивая смузи со льдом, Лили уже точно знала, что все, о чем писала Гермиона, относительно похоти в ее адрес — пиздеж и провокация. — Скитер абсолютно лишена совести, — в это время Гермиона была увлечена чтением старого выпуска «Ежедневной какофонии» и жадным исследованием всего, к чему в эфире ограничивался доступ. «Альбус Дамблдор. Ас или ахтунг». — Да уж, вздорная бабенка, — согласилась Лили, глядя на обложку и надпись подзаголовка газеты. «Атас, он-совсем-не-пидарас, певец любви, доброты и свободы вновь поделился плодами музы с астральным фондом магглов, к сожалению, вновь отказавшись давать комментарии магическому миру. Бывший фолк исполнитель, профессор вокала и продюсер, чье имя известно каждому волшебнику, как тождество таким новаторским жанрам, как ню-металл, альтернатив-прогрессив-спайс и панк-рок, поднимает в Астрале табуированые темы, снабжает вдохновением многие маггловские коллективы, участники которых нередко оказываются геями. Совпадение ли это? Поскольку Альбус Дамблдор предпочитает отмалчиваться на вопросы прессы и фанатов, не отвечая за творения его рук, уст и остальных частей тела, что производит соответствующее впечатление, редакция «Ежедневной какофонии» и лично ваш корреспондент, Рита Скитер, прибегнет к скандальному расследованию с веским раскрытием самых темных фактов. Ведь, как известно, талант имеет свойство меркнуть при ближайшем рассмотрении. И только пиар может исправить положение. ПИАР — инструмент, который делает мастера великим». — Ты могла поверить, что однажды попадешь в место, где панк-рок будет новшеством? — спросила Гермиона, отвлекшись от статьи и сделав глоток смузи из соломинки. — Мх, ну в чем-то это прикольно. Для меня музыка только расширилась. Я могу слушать источник одновременно с исходником. А вот бедняжки чистокровки действительно роняют кал, если их слуха коснется какая-нибудь песня в обработке магглов. Многие из них верят, что магглы научились как-то вскрывать Астрал, тырят оттуда музыку, плагиатят и всячески изгаживают оригинал. — Представь, если бы Министерство музыки магов не закрывалось от веяний современности. Могли бы… Не знаю. Обогнать прогресс? — Иногда я думаю: а прогресс ли это. Чистокровки чтут классику и фолк. Сдерживают влияние маггловских жанров. Все это неспроста. Они боятся потерять магию, возможно, — Лили не была уверена во всех маразмах музыкальной Англии, но располагала некоторыми соображениями. — Они клан, наподобие мафиозного. Клан, где выгодно держать массы в неведении о существовании других ценностей, потому что узнав иную жизнь, массы свергнут Клан, и Клан потеряет влияние. Закоренелые музыканты берегут магию от посягательств чего-то, чему нет контроля. Считают, будто сохраняют ту древнюю магию путем изоляции и бракосочетаний лишь с истинными музыкантами… — Вот почему нас презирают чистокровки… — На самом деле, они боятся нас. Мы, как бы, живем в двух мирах. Они видят угрозу в новом, а магглорожденные, вроде как, приспособлены к музыке любых течений. Маги боятся смешаться с обычными музыкантами, возможно, это приведет к упадку чар. — В чем-то насчет нас они правы, — Гермиона хихикнула. Лили улыбнулась, когда спустя секунд надцать, девушка прикрыла глаза и оторвалась от спинки, словно чувствуя, как волны музыки магическим нитями оплетают ее в объятьях. Они могли говорить «мы», подразумевая рожденных от магглов, и это было основной их общей чертой. — Кажется, ты хотела рискнуть замутить с девушкой? — напомнила Лили, подсев ближе. Гермиона кивнула. Лили встала, склонившись над ней, и не выгадывая очарования момента, впаялась губами в ее губы. Экспрессия превратилась в ленность, к чертям романтическую паузу в плавность скольжения и поглаживания губ языком. С неторопливым позволением Гермиона шире размыкала рот и хмельно выдыхала, ее слюна источала сладость смузи, ее ноздри улавливали аромат со вкусом смеси экзотических фруктов. Спустя какое-то время Лили отстранилась, но в попытке занять исходное, не заметила, что блесна застежек и множественные запонки на ее жилетке зацепились за бантообразный ворот шифоновой безрукавки Гермионы. — Ой… — неловко ухнула Гермиона, когда ее блузу потянуло вверх, из-за чего обнажился бежевый бюстгальтер. Они засмеялись, принялись отцеплять запутавшиеся детали. Лили присела обратно на шезлонг, на миг став какой-то серьезной. — О, ха-х, наша одежда раздевается без нас, — сказала она, изучая Гермиону. — Итак, хм. В каком сентябре тебя восемнадцать? — Только не говори, что тоже придерживаешься этих дурацких правил Мародеров? — Вообще, правила распространяются на всех участников группы. Так в каком? — В этом, — смеясь и поправляя воротник, сообщила Гермиона. — Это радует. Позже, этот эпизод послужил причиной подмигиваний по поводу самопроизвольного развязывания халатов после ванны, расстегивания пуговиц джинсов или кнопок футболок. Дни и вечера девушки неизменно проводили вместе, готовили еду, слонялись по магазинам, ели в музыкальных пабах, посещали ярмарки для студентов Консерватории, исполняли всякое на домашних инструментах, ночами смотрели телевизор, следили за новостями в магическом эфире, читали. Иногда Гермиона засыпала в комнате Лили, у них случился еще не один спонтанный поцелуй, углубляющийся от раза к разу. Это было ужасно тупо провести остатки летних дней в доме без родителей и без варианта пуститься во все тяжкие… лишь один разок они накурились в Лилиной комнате и мастурбировали бы друг дружке сквозь одежду до зари, если б не перемещения в доме Снейпов. Несколько раз Лили выписывала пиздюлин мистеру Тобиасу за то, что тот опять что-то выносил из дому, дабы насытить его алкогольных бесов. Но больше ее беспокоили движения Снейпа-младшего, за ним приезжали машины, на которых разъезжало привилегированное население музыкального мира. Лили звонила ему, он всегда отвечал, что работает. — Моего друга пора вводить в круг общения панков, — Лили раскачивалась на уличном стуле у себя во дворе, где недавно пообедала с Гермионой. — Поактивней вводить. У меня есть идея на этот счет. Гермиона отслеживала вращение телефона в руке Лили, после оконченного разговора с другом, решив уточнить: — Твоего друга Северуса? — Мг. Вижу, он тебе понравился не очень. — Нет-нет! Я интонировала неправильно. Просто он, эа, какой-то все же он… — Не беспокойся. Говори, как есть. Сама знаю, Северуса нельзя назвать светлым музыкантом. — Типичный кандидат в дементоры, прости, — выпалила Гермиона несчастным тоном. — Да, он неустойчив. Готская тусовка — прямая дорожка туда, откуда нет возврата. — Думаешь, он связался с кем-то нехорошим? — Лили пожала плечами: — Его видели в компании кое с кем… — Что ты будешь делать? — Вброшу ультиматум на группу, пусть смиряют спесь как хотят. — Лили, насколько мне стало понятно, Мародеры не из тех, кому просто дается смирение? — Так и есть, но у них не будет выбора. Наш квинтет под нерасторжимым контрактом до тех пор, пока мы не окончим Хогвартс. — Нерасторжимые контракты… так, нерасторжимые контракты? Я читала про такое… — зажмурилась Гермиона от мыслительного напряжения. — Разумеется, читала. Контракты чуть ли не основа магического общества. Все музыканты держатся за них, это, как непреложные обеты, зароки. Маги создают музыкальные контракты повсеместно. — Да! Маго-музыкальное сообщество построено на контрактах. Они похожи на магический брак, не так ли? Плотные связи, от которых не избавиться раньше срока. Связь между участниками групп сильнее всяких уз и превыше всего. — Все верно, музыкальные контракты столь же мощны, как магический брак. Они тоже нерасторжимые, но есть различия. Магический брак нельзя расторгнуть, даже если мучиться будешь, связь не отпустит далеко от супруга, будет тошнить от супруга, но метасвязь заставит исполнять супружеский долг. В такой магии предусмотрен элемент желания партнера в любом случае. При создании группы, дуэта, трио, квартета, квинтета, секстета, септета — не важно — заклинание налагается на всех участников коллектива и действует по типу магического брака. Оно не распространяется только на хоры или оркестры, в том случае члены хора будут аналогичными контрактами связаны с дирижером или маэстро. Брак по магии — это навсегда, а контракты носят временный характер, в основном. — Чем меньше музыкантов в коллективе, тем больше эти метастазы, ой, метасвязи, начинают походить на магический брак? — Мг, «соло — это по приколу, а дуэтом — по любви», — усмехнулась Лили. — Старая магова присказка… — Вот почему участники группы часто испытывают взаимное влечение! — прозрела Гермиона. — Ну… это не мешает им испытывать влечение на стороне, — приподняла бровь Лили. — Вот почему я стремлюсь к сольной карьере. — М-да, а мне рано над этим думать.