***
Пока упаковывались вещи двойняшек Уизли: пара рюкзаков с одеждой и два спальных мешка, Гаррино зрение удерживало в фокусе лишь одно — угол окна автомобиля, а когда минивэн тронулся, перестало удерживать и это. Прежде чем покинуть гетто, машина остановилась ради того, чтоб Гарри проблевался. Юный маг еще с непривычки, — снисходительно реагировали все. Он, правда, еще не обсаживался в таком темпе: за каких-то три дня осилив годовую норму веществ. Блюя во второй раз, мальчишка заметил типа, который на вторые сутки «имперского чада кутежа и дичайшего угара во мгле ада» явился, чтобы помочь Мародерам с возлияниями. Это был тип, первым взломавший Джинни, — о чем, зачем-то, поведал Гарри Рон, будто они закадычные приятели. — А-ё, чувачок! — субъект из самой шикарной хоромы в трущобах направился вперед. — Гарри, зеленый цвет газона местных вполне устраивает, не надо перекрашивать, — протрезвевший Ремус, куда-то умыкнувший на сутки и вернувшийся обновленным, отвел мальчика чуть дальше за какой-то полуразрушенный хлев, где тому предстояло опорожнить желудок, содержавший ранее только чипсы, пиво и чай. Парни забеседовали. Тип в мешковатой футболке икс-икс-эль хвастал своим лоурайдером — образцовая нигерская тачка с кривым кузовом из-за очень низко посаженного зада, прыгающая и танцующая на гидравлике, отчего при езде подвеска, днище с выхлопной системой скребут по асфальту, высекая снопы искр. Помимо безразмерной футболки на владельце машины были мешковатые штаны с огромной мотней, на груди болталась олдскульная ювелирка, запястья охватывали многочисленные напульсники, а на башке красовался символ национальной гордости, религиозных убеждений и антиполитичности — дреды, как у Боба Марли. Когда Гарри подошел к толпе, то также смог заметить татуировки на лице типа с координатами широт у скулы или что-то вроде того. Тот захмыкал от чьей-то шутки и сказал, повернувшись к Гарри, глубокомысленно: — Э, ё! Чекаешь? Чекай, ЕЕЕ! Консонанс, кислота, клей. Косяк колочу швеи быстрей, ё! Хогвартс навсегда! Тыквенный сок наша еда, ё! Ли Джордан. Афробританец с четвертого курса вокального факультета, переведенный на втором курсе с пиарного. Стилизованный хип-хоп исполнитель, литеражуй и стихоплюй, рэп-воротила, скороговорщик и рифмопулеметчик. Сленговый жестикулер, дактилоскопист уличной распальцовки, постановщик обуревшей шпаны, любитель мускулистых тачек и маскулинный телочек. Рейтинг в плюсе от шестидесяти пяти. Люди называют его ориентацию бисексуальной, Ли называет свою ориентацию: «какая в жопе разница?» — Ага, как-то так, типа того, в общем, это самое и все такое, — ответил Гарри. — Нет, Ли, Гарри в следующем наборе поступает, — каким-то образом выявил смысл в рэперской речи Джеймс, давя хлипкие смешки. — Консерва ждет героев, а-е! — утвердил Ли. — А малый твоей фирмы — точен до дюйма, е. — Братское сердце, у него даже очки, видишь? Круче, чем у меня. Между прочем. — Где-то есть завод по производству Поттеров… — толкнул Сириус, дрейфующий на капоте. — И ебатрэ вроде тебя, — подвинул его Джеймс, чтоб тоже пораскачаться. — Какой сегодня день, кстати? — спросил Сириус. — Надо не проебать Регги поздравить. И он начал всем напоминать, чтоб напомнили ему поздравить Регги. Из чего Гарри вывел вопрос: — Какого Регги? — Из чего оказалось, что Сириус также располагает младшим братом. — Ладно, как-нибудь нажрусь — расскажу тебе все, — пообещал Бродяга. Потом они начали обсуждать концерт и предстоящую поездку до Косой аллеи, ибо уже пора было — задержались тут. По идее, Джордан договорился с Уизли отвезти будущих студентов и еще одного персонажа до города, чтобы там прикупить уже вещи к учебному году, посетить подземку, «Сферу» и повеселиться перед тяжкими студенческими буднями. Гарри решил, что мог бы поехать позже с Ли, потому что мародерская карета была полной, и ему не хотелось держать Джинни на коленях всю дорогу, и в тесноте тошнило, и он должен дать шанс Лаванде потрахаться в машине. Вскоре из-за склада контейнеров во дворе Джорданов раздался хлопок. — Вы там что, мет варите? — охренел Джеймс, когда другой рэпер вынырнул с отдаленной части двора. — А-е! Наш мет кладут в уши, как наушники и беруши. Ты хапаешь, а он хватает тебя душу. Все легально, вазелин в наличии, — успокоил Ли. Следом выбежал чернокожий рэперок и следующий опять белый, восклицая, приближаясь к толпе: — Привет, братва торчащая! Пропустите! — Бабуля отпилит мне яйца! — В мустанг прячь… Они подбежали к машине и сиганули в открытые окна, отчего подвеска задрожала и бампер скрыл хромированные диски. Темнокожий гангста-рэпер — Дин Томас — имел внешний вид своего соплеменника Ли Джордана, только без дредов. Он носил шаровары, из-под резинки которых торчали трусы, словно приверженцы рэпа однажды поклялись никогда штаны не подтягивать, футболку и баскетбольную кепку козырьком в сторону, из-под которой виднелась повязанная на голову полоска нейлона. Аналогично качал шею тяжелыми витыми цепями, а запястья укутывал латексными и позолоченными браслетиками вкупе. Все это громко бряцнуло, когда Дин нырнул в окно. Похвастать, однако, рейтингом высоким и даванием девочек исправным Дин не мог. И еще один белый рэпер прыгнул в машину. Это был Шеймус Финниган, однокурсник мародеров, взрыватель аппаратур и прочих музыкальных предметов, одиночный фигаро: ни здесь, ни там. Посередине. Как и его рейтинг популярности и, возможно, ориентация… ну просто, мало кого это волновало по сути. Его типаж был до конца не прояснен публике. Пацана, заботящего о своем отличительном мужском признаке, звали Невилл Лонгботтом, что отнюдь не делало ему чести в черном квартале, как и то, что он был младше всех. Да и заботиться о мужском признаке, казалось бы, не столь необходимо, ведь «если у вас нет собаки — ее не отравит сосед…» Имя Невилла охраняла от лоховской славы только родство с Бабулей — матерью его родителей, ветераном риторики. Рейтинг популярности от нуля до десяти за то, что всем было интересно: чем Бабуля отпиздит его сегодня. Насчет ориентации… возможно, все трое ребят поебывали друг друга по тихой грусти, ибо в гетто достать секса с прикольными, уважаемыми давалками сложнее, чем вырастить огород марихуаны. — Е, нига! — Бабуля в спортивном костюме в бейсболке с нарко-логотипом вышла на порог лачуги. — Где мой внук? — Спасите, ребят… — пропищали из машины, и Бродяга схватил палочку, выплевывая из нее гитару. — Сох, дуй сюда. Аншлаг! — крикнул он, попутно Сохатый наколдовал и себе музыкальное орудие. — Кто у нас тут? — приценилась Бабуля, вытаскивая палочку. Все вежливо поздоровались хором, Сириус поклонился: — На манеже все те же, мадам Лонгботтом! — Салютую панкам, по старой памяти… Из салона машины кто-то пискнул: — Сейчас понесется жара… — «Мародеры», значится, у нас тут? Я ваш «хой» долго терпела, я лояльна к Дамблдору, но настало время пересечься с вами в батле, сосунки… — А-еу! Вам не одолеть Бабулю! — попытался поработать рефери Ли Джордан. — Бегите, глупцы! — но было слишком поздно, потому что парни уже ударили по струнам: — Мне нужен РОК! РОК! МНЕ СРОЧНО НУЖЕН… — РОК! — Ты скажешь: гаси этот бред! Но каждый мой ответ будет: нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! Ты скажешь: вырубай эту дичь! И услышишь: нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! Тебе этого не постичь! Ты спросишь: почему тебе нравится этот шлак? Я могу ответить тебе только так: — МНЕ НУЖЕН РОК! РОК! МНЕ НУЖЕН РОК! РОК! МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН… — РОК! — Я эмоциональный транжир! Это то, что заставляет меня жить! Жить, жить, жить, жить, жить, жить! ЖИТЬ! Это именно то, что люблю я! Мощь этой песни качает меня! Меня, меня, меня, меня, меня, меня! Мне похуй на все, кроме музыки, которая мне нужна… МНЕ НУЖЕН РОК! — РОК! * Пацаны вывались из тачки, будто ими повелевала невидимая сила. Гарри тоже почувствовал, что не может сопротивляться, как одержимый, начав дергать головой. — Нам нужно сдаться! — закричал Невилл. — Схуяли? — претензировал Ремус, который отстукивал ритм палочками по бочке из-под бензина, стоявшей у стены лачуги. — С рояли! — задерзил Шеймус. — Бабулю еще никто не переиграл! А после дуэли она совсем чокнутая! Это я виноват, она запретила мне приближаться к аппаратуре… Вдруг Бабуля начала отражать атаку, не поддавшись на всеобщую подвижность, — можно считать, что ей просто подогрели публику. Старуха вызвала инструмент, который служил ее вдохновению — здоровенная маримбула с металлическими язычками, — и она оседлала ящик маримбулы, словно верного коня: — Итак, вот, что произошло, Снежок поведает вам, как влип в это дерьмо. Однажды меня повязали, дяденька Детектив написал, что я кого-то посадил на перо. Он сказал мне: «Снежок, будешь мне доносить и тебе ничего не грозит. Иначе старинная Бум-Бум забава ждет в камере тебя». А я говорю: «сажай меня за решетку, Папочка, я виноват, да. Пусть меня опустят, да Бум-Бум забава ждет в камере меня». Итак, после задержания, меня пакуют и везут до места назначения. Да, надолго домом Снежка станет тюрьма. Там с меня спустят штаны, и глядя сверху вниз покажут, что значит старинная Бум-Бум забава. По телефону прослушку я секу, поэтому: «Папочка, моя задница хороша», — всегда говорю. — «Я теперь послушная жена, мой любовник Тэмми входит до самого живота. Бум-бум забава лучше, чем быть доносчиком для Снежка». Гетто моя семья, черножопые классные парни берут все, что захотят. У меня нет ни гроша, и пальцы из ботинок точат, но ничего не заставит меня стучать. Мне подкидывают шмаль, мне чинят дела, Бум-Бум забавами пугают, да, но Снежок, Папочка, никогда не будет стучать». ** Это тема по-настоящему обезоружила всех: Лаванда с Шаей влезли на крышу минивэна, Джинни — на лоурайдер Ли, занизив днище до грунта, и размахивали бедрами в расслабленном состоянии. Ли, Дин, Рон, Шеймус и Невилл принялись импровизировать телами хип-хоп телепания. Они выдвигали шеи и производили руками указательные жесты. Бит проник в Гарри, он знал эту тему среди магглов, она была уникальна в своем роде: меняет скорость чистки, разные тембры использует, растаманский почерк вносит мелодичность, стиль с элементами регги… напоминает поздравить какого-то Регги. Странное чувство накрыло Гарри, независимо от содержания песни, ему стало радостно так, точно на него перевернулся кузов мороженщика, а потом взлетел на разноцветных воздушных шарах. Это было смертельно круто и никакая накурка в подметки не годилась — это, как рукопожатие ангела, который сказал: «Ну, ты держись там у себя на Земле, пиздюк». В любом случае, он больше не чувствовал себя рожочником народного хора на сходке металлистов. И если мародерские солисты еще не накрылись, то следующий незамедлительный выпад Бабули затронул их в самую суть: — Дон-дон-дон-дон! Не нужна мне корона, принцесса и горы! Растаман везде все свое возьмет, что забудет — украдет. Но время летело, и солнце сгорело. Растаман везде все свое возьмет, что не дотлело — подожжет. И дым от тумана, и пара обмана. Растаман везде все свое возьмет, чтоб не пропало он вдохнет… Алоэ, лаванда, решетка, баланда… Растаман везде все свое возьмет! Что не свое, все на себя возьмет! — Дон-до-до-дон-дон… — затянул Пит, затем Рем, Джей и Сири подключили инструментал, закрывая себе рты, склеив губы с натугой. — Ты нужна мне больше ночей. Откровением слез моих тебе — звезды, нашивки летят с небес паршивки, оу! Ты зайдешь опять ко мне в дом, но меня давно нет в нем. Правда, неправда вкусна как баланда, ой! Я ушел, закрой за мной дверь! И забудь меня скорей. Кони, в погоню! Ну где вам удалой я! *** — Бежим, оборона уже на соплях… Гарри очнулся, когда толпа активно грузилась по машинам, а Бабуля, напевая и оставив свой инструмент самостоятельно музицировать, отправилась в коридор, чтоб через несколько секунд выйти оттуда с покоцанной битой. — Гарри, шевели поршнями! — торопили его. Мальчишка так и не понял, что произошло, но похоже, они проиграли в дуэли с Бабулей, которая успела отбить битой зеркало заднего вида, хряснуть Невилла по хребту, прежде чем тот шурхнул в салон минивэна, поверх Шаи, — внучек даже не ойкнул, — видно, годы бабулиного воспитания выдрессировали терпение к боли. — Шеймус, ты с нами? — поинтересовался Ремус, обнявший спинку сидения, где уселась Джинни, когда Гарри оказался полулежащим на коленях девушки, а Рон подпирал сзади. — Кто ни с нами, тот под нами! — Сириус толкнул первого попавшегося для настройки солидарности, коим оказался Рон. Рон промычал согласие с Сириусом, а Гарри несогласие копошиться под Роном. — Блядь! Ты мне ноги отдавил! — Джинни воспротивилась аналогично. Шеймус, просунувший пол-тела в люк наверху, оправдался: — Я собирал бандуру к уличному выступлению… — И внезапно все разлетелось к ебеням? — Никогда такого не было и вот опять… Вообще Гарри изумило, что ему волшебным образом полегчало с похмелья, и вождение Джеймса, предусматривающее большую травму для вестибуляра, уже нестрашно ему. И даже нигерская тачка, обгоняющая их по бездорожью, не могла быть чем-то устрашающее детской карусели. Спустя час гонок по улицам Лондона, все добрались до Мародер-мэнора живьем.***
— Яй, заюшки, Бабуля топит за свободную наркоманию, она знала, что панки не устоят перед этим… — тараторила Лаванда. — Беспощадная непобедимая карга… — пробубнил Невилл, глотая чачу и уродски кривя губы. — Добралась до русской музы, чтоб добить… Лаванде ни что не мешало вещать по-няшескому, ведь, как мог судить Рон, на свой остров шлюх она возвращаться не собиралась. — Мы весь второй курс проходили русских, — сокрушался Пит. — У них вообще везде второе дно, весь рок со смыслом… — Да, такой текстоцентризм вышибающий из колеи! — кивнул Джеймс, опрокидывая рюмку кверху дном. — Вы ж говорили, нет языкового барьера? — задался вопросом Гарри. — И ты об этом знаешь, — сказал Ремус. — Просто в Хогвартсе мы изучаем плейлист разных стран в обязательном порядке. Это позволяет анализировать «Астрал» по странам, чьи композиции магглы быстрей расхватают, какой менталитет народа скорее схватит суть той или иной записи и скорей превратит ее в песню в маггловском мире. Есть чистокровные музыканты, которые работают сугубо с французами, итальянцами, русскими… чья Муза им ближе и чаще зайдет, даже без маргарина, понял? — Ага, — по поводу Гарри комментарии были излишни, ему повезло очутиться приближенным группы, перепевающей лучшие записи кафедры Гриффиндора с самого основания и личные записи невъебеннейшего мульти-инструменталиста и вокализатора эпохи, профессора Дамблдора. — А волшебники исполняют песни любых возрастов, как новые? Знаете, в мире магглов некоторые хиты уже бороды носят… — Нет понятия времени для хитов среди магов, Гарри, — заявила Джинни. — Некоторые магические записи висят в «Астрале» лет сто, прежде чем будут замечены магглами и воспроизведены там, у них. Какие-то хватают сразу. Не стоит ждать, что тебя прославят магглы, делай себя сам, здесь, как «Мародеры», как симфонисты… — Еще одна любительница Слизерина? О-ох, еб… вы — пара! Все сошлось… — Джеймс хряпнул стопочку и занюхал бюстом Лаванды, окунув лицо в декольте. — Как мы тебя в свой урожай включили… — Кому-то охота поругаться, — оскалилась Джинни с милой угрозой. Иногда она так улыбалась Рону, а он потом дрочил всю ночь и в школу шел не выспавшись. — По-моему, каждый дрочит, как хочет, ээ… Джинни это подчеркивает, верно? — высрал мнение Рон. — Верно. Ты наш король, — сестра съерничала и посмотрела на него, как на тупаря. По факту, Рон был неплохой малый. Завистливый чуток, зато не жадный. И все, что им владело относительно сестры, являлось ничем иным, как демонической силой застывшего переходного периода. Ему бы давно потрахать кого-нибудь пора, но страхи мешали: то боялся, что не встанет, то встанет, но ляжет, то не ляжет, но по размеру не подойдет — не хотелось облажаться так-то. А вообще, Рон был таким же поклонником самоудовлетворения, как Джинни. Ни к чему были ему всякие сложности с поиском девушки, в гетто увлекались другими делами. Там искали мусорную аппаратуру, затем устраняли поломки, оборудовали студии на морских контейнерах, чтоб ночами концертов маго-хипхоперов бедняцкий квартал преображался в дискотечный Оупен-эйр. — Все мы родом из гетто! — разносился возглас по округе из далекого детства, где площадка посреди гаражей становилась популярным Гала-холлом для музыкальных пиздюков. Тогда Рональд Уизли понял, что влюбился, потому что у него впервые приключилась взрослая эрекция. Он ощутил тревогу, некую растерянность, ведь влюбленность ранее ассоциировалась у него тупо с найковскими кедами, выклянченными у одного пижона взамен на жевательную резинку, с коллекцией картриджей нинтендо, перешедшей по наследству от Перси, с Крис Кросс, что дали ему стиль с их одеждой задом наперед и научили брить брови, с ЭмСи Хаммером, ради которого он делал свои виски полосатыми. Конечно, нездоровость этой влюбленности одновременно привлекала и отталкивала, но отталкивала недолго, ибо Рон умел смиряться, мол, так суждено. Джинни производила крылатые и волнообразные движения руками, танцуя в теплых сумерках и кривом освещении на подиуме, застланном домашним ковром, что притащил малолетний Колин Криви, чтобы безболезненно тусить с ними. Подиум наверху поддонов, обставленный напольными световыми шарами, которые кто-то выкинул из-за множества щербатых глазков, неподдающихся починке, хорошо освещался также благодаря — за неимением ничего другого, — рождественской гирлянды, натянутой вдоль бельевой веревки к трейлеру Финниганов. Колонка рядом с Джинни злобно пищала, будучи оживленной при помощи чар, и учитывая, что до этого была разнесена до гаечек, вела себя вполне демократично. Джинни изящно перешагивала через Невилла, который нажрался Бабулиных таблеток и теперь думал, что его таращит, лежа и умирая под ногами танцующих или вскакивая и размахивая руками периодически. Рон следил за ней в отражении конической раструбы, но фрагменты ржавчины на меди мешали рассмотреть тело целиком. Клювик мундштука медной трости бил Рону по зубам всякий раз, когда тело Джинни в танце смещалось в сторону фрагмента ржавчины или ускользало в тень, заставляя его дергать головой, чтоб вернуть изображение. Изображать джаз становилось все сложнее: из-за давящего стояка, из-за оторванного поворотного вентиля и отсутствующего клапана полутона, из-за упругих джинсовых бедер сестры, отражающихся в меди духового агрегата. И когда он пропустил момент сложения ее фигуры? Ее ягодицы задорно скакали под «Это Сан-Франциско город в стиле диско! Это Сан-Франциско тысячи огней! Это Сан-Франциско город полный риска! Это Сан-Франциско мэйд ин ЮСЭй!» **** И Рон даже не мог заколдовать инструмент. Ведь здесь было полно магглов и… колдовал он хуево. Короткая майка с бурундуками, не закрывающая живот, потому что Джинни давно из нее выросла, драные шорты и негритянская задница увели внимание Рона от всей окружающей толпы, которую колбасило от денатуратов или барбитуратов, принятых накануне. Почему ее задница стала такой округлой, будто заразилась от секса с нигером по соседству? У Рона не находилось ответа, но именно поэтому он залип. Позже Рон наблюдал за ней со всех столовых приборов, когда они с мамой готовили пироги из чечевицы или картофельные оладьи. Отраженная в ложках задница Джинни была еще круглей. И Если говорят, что юноша подбирает себе девушку по подобию матери, то какая еще девушка будет больше похожа на твою мать, если не ее собственная дочь? И пусть они не были близнецами, как Фред и Джордж, и не могли продолжать фразы друг друга, а являлись лишь квартирантами в общей материнской утробе, привыкая к тесноте, Джинни сразу заметила, что за ней подсматривают. Казалось, Джинни одобряла такое внимание к себе, и это единственное, что заставляло Рона размышлять над причиной и следствием. Еще совсем в глубоком детстве они все время проводили на речке, играли на флейтах из камыша, строили шалаши, купались. Вода в реке еще была чиста… и отражала то, что находилось под широкой мини-юбкой из сэконд-хэнда, в которой стояла Джинни, плеща ступнями у берега. А потом, в шалаше из старых одеял, они учились целоваться с языком, и это было ужасно. Но, ладно… хоть помидоры расходовать не пришлось… Потом родители с большим трудом пропихнули их в церковную школу Святой Иоанны, где открывались возможности постановки голоса, хорового пения, общения с чистокровными музыкантами, и где Джинни однажды спросила наставницу класса: — Вам не кажется, что Адам и Ева были братом и сестрой? У них же общий отец — Боженька? Тогда почему инцест — грех? После того вопроса Рон с Джинни начали ходить в школу Святого Брутуса. В классах для малоимущих тоже учились волшебники, туда отправляли сирот из приюта Вула, там были и отпрыски чистокровной музыкальной элиты, — некоторые отправляли своих богатеньких пижончиков в качестве наказания или бунтарей, чтоб исправить их неправильные музыкальные предпочтения. В школе Джинни стала меняться не только внешне, но и внутренне. Они с Роном больше не держались за руки, возвращаясь домой со школы, и гуляли на районе порознь. В шестнадцать лет задница Джинни заметно похудела, но Рон стабильно теребонькал на сестрицу. Даже в последнюю совместную вылазку они почти не разговаривали. Это было на диком пляже: подсохшие тростниковые кусты, повсюду шины, нагроможденные в башни, костры, пыхтящие искрами, когда их взбрызнут алкоголем, жаренный зефир и гигантские магнитофоны. Оливер Вуд плакал, что его не переведут на композиторский, потом позвал Рона потравить жабры косячком. Косяк оказался убойным и Рон присел отдохнуть на мотоцикл Оливера, а когда стемнело перебрался в коляску, чтоб подремать. Позади него еще шумели, в рогатине зеркал отражались: Джордж с Анджелиной, танцующие эротический танец возле костра, танцующий, сидя на спальном мешке, Ли, Фред, спящий на ляжке Ли, Дин, спящий на ляжке Фреда, Невилл, спящий в облеванном им же кустарнике, Седрик ебущийся с Чжоу в кузове пикапа, накрытом брезентом, рука Оливера, болтающаяся с заднего сидения пикапа и разлившая бутылку пойла. Рон вытянул ноги на руль для удобства, случайно смещая зеркала в сторону пляжа — в одном из них отразилась фигура, оседлавшая зарытую в песок покрышку. Это была Джинни, похоже скучающая и совсем трезвая. Одна из ее рук уперлась в покрышку за отведенной назад спиной, а вторая однообразно двигалась внизу, будто она чешет укус комара. Рон приподнялся и разглядел, что рука Джинни чесала строго между ног, и что ее джинсовая юбка слишком задрана по центру, но совершенно не видно было — что там по центру… В полутьме там виделось только черное пространство, где исчезала рука Джинни. Приподнять корпус тела выше, чтоб рассмотреть получше, уже было нельзя, но Рону и без этого удалось дорисовать происходящее. Его сердце начало выпрыгивать, яйца зудеть и пухнуть. Она делала рукой битный два-раз, иногда сопровождая движения легким изгибом колена и ерзанием попки по скату, иногда замирала, оставляя догадываться, чем сейчас занята рука. И Рону пришлось аккуратно убирать ногу с руля, чтоб ни себя не выдать, ни положение зеркальца не нарушить. Все было так впервые и так неожиданно… Рон запустил руку под змейку штанов, в его ладонь прыгнул гладкий хоботок, которой за секунды стал тверд и суров, как скала. И через несколько два-раз бит сыгран. С тех пор братец Рон помешался на зеркалах, образ мастурбирующей за спинами пьяной оравы Джинни не давал ему спуску. Почему она отгородилась от компании, чтоб потрогать себя? Отчего ей недоставало эмоций в родном гетто? Над этим Рональд Уизли не задумывался. Он расположил двустворчатое зеркало в комнате таким образом, чтоб оно отражало кровать Джинни. Ночами он подкрадывался к дверному проему, тихонько отодвигал висюльки из картонных пластин, таращился в зеркало, засовывал руку в паховую прорезь пижамы, видел, как одеяло на кровати Джинни беспокойно шебуршит, и… строчил-строчил-строчил, словно ебанатик. Однако были ночи, когда кровать Джинни оставалась пуста. И такие ночи случались все чаще. Рон следил за ней, якобы она встречалась с Оливером. Такая версия скармливалась маме, но это было вранье. Если только она не приворожила Оливера или если ей понравилось, что Оливер будет называть ее именем декана когтевранской кафедры… Рон выкрал у матери дамское зеркальце и вообразил себя тайным агентом, прячась за контейнерами, за трейлерами, за домами, идя за Джинни по пятам, просто поворачивая створку зеркальца так, чтобы видеть ее силуэт на дороге. Она шла пешком до ближайшей ветки метро, потом ее след терялся. Рону никогда не удавалось проследовать незамеченным дальше пути до подземки. И вот однажды Рон спросил, дождавшись возвращения сестры в четыре утра: — Ты где была? — А что такое? У мамы я отпросилась. — Где ты была, Джинни? Сейчас на улицах чертовски опасно! — Ой, Рон! Я была в опере… ночные оркестры бесплатные. — В опере?! Ты с ума сошла? Оттуда идет вся опасность! — Там нет никакой опасности, Рон! — Да что ты забыла в опере? Они стояли на улице около дома, отчего собаки соседей разрывались. — Что я там забыла? В принципе, ничего. Кроме качественной музыки и высоких материй. При первом взгляде на Рона можно было предположить, что у него ампутированы амбиции, а от его игры на музыкальных инструментах — что пальцы. Тем не менее младший выходец рыжего семейства, как и сестрица, тайком помышляли о славе… или хоть какой-то ее доле. Поэтому они ходатайствовали на место абитуриентов вокального факультета. Джинни сама предложила попробовать дуэт, как раз после оперных выяснений рано поутру: — Ты действительно видишь наше будущее на Пуффендуе? — спросила она повернувшись от раковины, в которую скинула грязную посуду. — А фто? — переспросил Рон, прожевывая сэндвич. — Фсе учились на Пуффендуе… — В том-то и дело, что все. А я хочу попасть к Дамблдору на прослушивание. Джинни отправила запрос в Хогвартс. Вскоре двойняшки Уизли получили список необходимых предметов и упражнения для голосовых связок. Выпрыгнуть из колеса преемственности факультета по роду было сложно, но для успеха у них имелась и отличная приспособляемость к трудностям житейским, и общительность прокачанная. К тому же Фред и Джордж окончательно выехали из трейлера, предоставив для репетиций младшеньким отдельное место. Для Рона это был повод опять сблизиться с Джинни, как в детстве. Но все как-то не ладилось, их общение свелось теперь лишь к разговорам о поступлении. — Завтра приедет Джей. Надеюсь, горячая вода уже течет? Можно подумать, у всех со всего района свидания! Намываются суки по часу до зеркального блеска! — сердилась сестрица, а в тот момент разум Рона, который владел отныне кое-чем, урвал из контекста одно «до зеркального блеска». — Короче, пошел я спать, — решительно заявил Рон, когда Джинни отправилась в душевую, и сделал вид, будто шаркает обувью. — Выспись. Завтра придется много пить… — Точно, — нарочито зевнул Рон. Дверца душевой имела чисто символическое назначение. Рон достал зеркальце, раскрыл под кривым углом. Мигом обрисовалась картинка: Джинни включила воду, стянула через голову топ, развязала узелок на шортах, спустила их, отколола заколку, распустила волосы, и наконец… стянула трусики. Она встала под воду, беря с полки шампунь и мурча себе под нос: — Мг-мг-мг… бессонница, мг-мг-мг, теряет нелюдимая облик твой… чьих невольница ты идей… зачем тебе охотиться на людей, мг-мг-мг-мг-мгу… Обнаженное тело сестры, распаренное до легкого малинового оттенка, под мощным напором падающей из лейки горячей воды, очерчивали мириады скользящих по коже потоков, съезжающих струйками вниз, от шеи и плеч до голеней и стоп, вдоль всех выступающих округлостей. Мокрые рыжие волосы длинными полосами змеились по ее спине, а руки, вымывая пену шампуня, медленно спускались и вминались в аппетитную грудь, отросшую до троечки, наверное. Ладошки сноровисто массировали обе налившиеся прелести, приподнимая снизу, будто демонстрируя сисястость их хозяйки. Пальцы тискали соски, в оправе ярко-розового пигмента, изнывающе торчащие от удовольствия. «Ах, БЛЯДСТВО, ДЖИННИ…» — распаковал свою ширинку братец. Джинни оперлась спиной о кафельную стену, тихо постанывая, распределяя волнообразными движениями рук по корпусу тела все завораживающие водопадики, льющиеся из душа. — Что для всех опасен он, наплевать тебе… мг-мг-мг, словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой… мг-ммм… Рон уже давно залез в свои брифы, и дрочил член, не особо во что-то вслушиваясь. Всего несколько прямых касаний и маневров сверху-вниз, и ему надо придерживать корень члена, чтоб не брызнуть. Вот одна из рук Джинни, закончив пытку сосков, спустилась по ребрам к темно-оранжевому кустарнику — как бы секса нет, и незачем стричь лобочный газон, — Рон с этим был полностью солидарен. К тому же поводив зеркалом, близоруко приближаясь к отражению, можно было заметить, что два пальца Джинни принялись активно растирать внутренние половые губы. Вскоре она пропустила эти же пальцы внутрь себя, надавливая подушечкой большого пальца на красную, вздутую пипетку, венчающую вход во влагалище. Яростно онанируя на свою рыжую бестию, Рон думал: «Какого черта тут торчать? Вот, как бы, юность-то проходит!» Стараясь не пропустить ни секунды этого сестринского пип-шоу, по накатанной, вверх-вниз, продолжал старательно ублажать себя рукой. Так и продолжая семейную дрочку. Еще минута, оп, па-бам, и Рон от души кончил. Когда он поспешил лечь до того, как Джинни выйдет, у него в голове едва различимо напевало: — Мг-мг-мг, ты попала к настоящему колдуну… — но Рон не придал этому мотивчику значения. Кто бы поверил, что уже несколько часов спустя двойняшки Уизли под покровительством старшекурсников, которыми оказались «Мародеры», отправятся с ними в увлекательный нарко-марафон? Близнецы рассказывали, конечно, что такое «Мародеры», но до личного знакомства с ними Рону было далеко. Рон мигом смекнул, что ему надо подружиться с Гарри. Уж если кому и встречаться с Джинни, то только Гарри, который определенно не планирует ее трахать. Пацана из приюта даже жалко немного становилось — не понимает, о чем толкуют музыканты, а так хочет. Собственно из-за Гарри всем пришлось терпеть поучения несносной маггловской заучки. — Я Гермиона Грейнджер. А вы? Знаю, вы тоже выбрали вокал. Если честно, мне не понравилось, что творческий конкурс у нас достаточно простой, а вам как? Знаю, у пуффендуйцев он еще проще. Продать вступительной комиссии билеты на концерт группы «Пурген» или что-нибудь в этом роде. Не спорю, может кому-то из профессоров удастся продать «Рептологию лунного корабля», «Философию урбанистического безвремения» или «Протест деталей механизма», но симфонисты такое не купят под пытками, я думаю, — Гермиона хихикнула, словно недавно толкнула эти альбомы, и заправила прядь волос за ухо. По приезду в Мародер-мэнор народ расползся по Косой Аллее: Невилл, Шеймус и Дин ушли в подземку глазеть выставку бродячих артистов, Ли Джордан отправился прямиком в «Многочисленные музыкальные мудофоны», а у всех остальных отжиг продолжился на втором этаже студийного дома. Работники службы доставки привезли вещи Лаванды и Шаи, сумок оказалось куда больше, чем взяли с собой Джинни и Рон, — все было выгружено на первом этаже. Ночью все готовились к очередной вечеринке перед днем репетиции «Мародеров» и концертными сутками в «Сфере». Но едва им доставили пиццы с упаковками пива и джин-тоника, нагрянула сюда Лили Эванс, показавшаяся Рону злюкой, по крайней мере вид у нее был весьма грозный, и прихватившая с собой специальное устройство по выносу мозга — Гермиону Грейнджер. — Зачем творческие конкурсы? Разве волшебник может не поступить в Консерваторию? — Гарри задал вопрос Гермионе, прежде чем осознал свою фатальную ошибку. — Творческий конкурс для распределения, Гарри! При помощи экзаменов тебя определят на один из факультетов: композиторский — Когтевран, симфонический — Слизерин, вокальный, еще называют голосящий — Гриффиндор и пиаро-продюсерский — Пуффендуй. — Чтоб все на одну букву начинались, — посмеялся Рон, за что удостоился строгого взгляда и выговора Гермионы: — Вообще-то, название каждого факультета определяет его основную учебную направленность не заглавной буквой, а умением развить твой талант в этой направленности, — Гермиона обратилась к Гарри. — Ты можешь владеть вокалом и музыкальными инструментами, можешь классно продвигать бренды либо сочинять произведения, писать музыку. Но ты должен сам решить, по какому из этих направлений будешь сдавать творческий конкурс. Бывает, что абитуриенты Консерватории сдают вступительные экзамены сразу по всем четырем факультетам, но отбираются только на один из четырех. На тот, в котором они лучше всего себя проявят. Редко бывает, что маг выбирает между двумя кафедрами. Но бывает. Музыканта не могут зачислить сразу в обе, но иногда переводят с одной на другую… — Кто-нибудь остановит ее… — шепнул Рон Гарри. — Студентов, которые идеально прошли сразу на все четыре кафедры по конкурсам можно за всю историю Хогвартса пересчитать по пальцам. Но им тоже пришлось выбирать какую-то одну кафедру для углубленного изучения. Например, Альбус Дамблдор, отучившись вокалу мог реализовать себя, как исполнитель, как инструменталист, как композитор и, наконец, гениальный продюсер. Я права? — резко повернулась девица к вышедшим из балкона. — К сожалению, это правда, — сказал Пит. — У нашего декана нет голоса после больнички. Теперь ему только с пиаром да с теорией музыки по пути. Ладно, мы вам этого не говорили, молодежь! Дядечка Феникс наш чувствителен ко всему, что ему напомнит об этом… — Что? — удивился Гарри. — Альбус Дамблдор потерял голос? — Тс-с! Тс-тс-ст… — Тсссссс… Все подбежали и принялись, ополоумевше озираясь по сторонам, закрывать рот, откинувшемуся на диване Гарри. — Крепко материть всю нашу шайку Дамблдору это не мешает, пока у него самого не случается кризис трезвости. Только… его из «пике» гораздо сложнее выводить, — виновато объяснил Ремус. — Что это значит? — спросил Гарри. — Ну, понимаешь, — Джеймс взял слово. — Кукуха у него летит. Ну, фляга свистит. Струна троит и все такое… — Суицидальные настроения появляются, — поправила Лили, подсаживаясь к Гермионе. — Вот. Эванс, если б так давала, как влазишь, — нахмурился главный солист. — Ну, да, — после ожесточенного взгляда бэк-вокалистки, хлопнул он себя по лбу. — Я же тебя не интересую? — Ни в малейшей степени, — подведя взгляд под лоб, снисходительно произнесла Лили. — А, я понял, — выпалил Гарри. — Вашему начальнику нельзя бухать. — Ни в малейшей степени, — перекривил Джеймс. — И все же, — Гермиона набрала побольше воздуха в легкие. — Учебная программа Хогвартса рассчитана так, чтоб каждый из студентов освоил азы всех четырех факультетов за период обучения. Творческий конкурс — это цветочки. Мы будем сдавать экзамены по базовому курсу симфонистов, и пиарщиков, и композиторов… — Рон перебил девушку возмущением: — На кой нам учить программу симфонистов? Сдалась кому эта ЛакримосА… — ЛакримОса, а не ЛакримосА! — Какая ж ты зануда…