Личный эльф Торина Оукеншильда

                    Сперва Торин был им совершенно очарован. Подъехав ближе, Хорнвэ взглянул на него мрачно, исподлобья, даром что был в два раза выше (ростом он чуть уступал Трандуилу), но и это показалось гному свидетельством его честного и прямого характера — пусть и нелюдимого. А может, может, король эльфов настраивал его против узбада, рассказывал об ужасах плена и живописал Торина как чудовище и насильника? Парень, как ему казалось, искренне тянулся к гномам и их камнерезному и ювелирному мастерству; предложенный королем эльфов план он отмел одним решительным «Нет!», встряхнув своей рыжей гривой, и направил свою лошадку в хвост процессии гномов, хлестнув ее так, что она быстро догнала Торина. Гном едва сдерживал улыбку: в душе он ликовал от того, что наследник решил посетить его.       — Я поеду к гномам.       Видимо, возражения были бессмысленны. Трандуил, вопреки опасениям Торина, не стал даже спорить. Что там, он согласился с непонятным гному видимым облегчением! Тот еще не представлял себе масштабов бедствия. В отличие от Трандуила, который воспитывал это «несчастье» с младенчества и успел утомиться от всего — от его несхожести с детьми эльфов, миловидными и разумными, его чуждого им характера, непокорности и непримиримого стремления перечить отцу во всем.       Хорнвэ отличался от эльфов всем. Дитя гномов было тяжеловесным и неловким; честно, в первые года его жизни Трандуилу казалось, что сын не иначе как слабоумный — столько раз тот ухитрялся запнуться на ровном месте и свалиться с самой невысокой лесенки. До тех пор, пока Хорнвэ не научился говорить (в два раза позже всех остальных эльфят) и не научился отвечать Трандуилу исключительно «нет» в ответ на любую просьбу и спорить по любым мелочам. Он ненавидел воду и мыться, и скорее предпочитал ходить измазанным в масле и пыли, нежели часами причесываться и выбирать, какой цветок подойдет к аромату его кожи; он тянулся к оружию и инструменту, но не для того, чтобы искусно фехтовать, а чтобы понять, как оно сделано. В темно-рыжий из огненного перецвели его волосы, а сам он вырос шире любого эльфа в плечах и настолько же крепче и тяжелее; и он не был меток в стрельбе или искусен в битве на мечах, но чаще побеждал силой или же, попросту отбросив меч, заваливал противника голыми руками.       — Как с ним тяжело! Принц Леголас вырос совершенно незаметно в сравнении с ним, — говорил Трандуил, упав вечером на трон и устало отпивая прохладного, но обжигающего вина.       Начальник стражи согласно кивнул. Его эльфенка юный королевич таскал за собой везде. Их воспитывал, учил стрелять и биться на мечах общий наставник, неоднократно ставя сына главного стража в пример королевичу и вызывая у Хорнвэ то фырканье, то откровенный гнев. Оба вошли в подростковый возраст по эльфийским меркам, но королевич уже был на голову выше и раза в два сильнее, но тяжел и неповоротлив, как, в общем, и положено гному. Иногда Трандуил думал отправить его Торину, иногда решался терпеть и испить чашу до конца. Иногда же он думал, что сын невыносим, и укорял себя в малодушии, понимая, что единственная польза состоит в том, что он не испытает горя, если Хорнвэ решит сбежать или что-нибудь с ним стрясется…       Но когда королевич вошел к нему в нижний зал быстрым шагом, бледный и шатающийся, ответив на холодное отцовское «Что случилось?» — «Пауки!» и махнул рукой, Трандуил вскочил с места, будто сам атакованный пауком.       — Паук? Он укусил тебя?       — Успел цапнуть. Царапина.       Кровь была незаметна на темно-зеленой тунике, но ниже локтя рука была пропорота не то хелицерами, не то когтем.       — Лекаря, скорее! Где он напал на тебя? Он успел сбежать? Много их было?       — Гнездо. Не трудись разыскивать. Я оторвал ему лапы, — и Хорнвэ совершенно неуместно — на взгляд короля — расхохотался.       — У тебя же есть меч!       — Что толку? Я раньше успею дотянуться до него руками, чем достать клинок из ножен.       Вскоре Хорнвэ спал у себя в постели крепким сном, лекарь дивился крепкому здоровью и выносливости королевского сына, а Трандуил пытался утихомирить быстро бьющееся сердце — этот страх за сына сильно его поразил.       Именно потому после отъезда Хорнвэ к Торину собственный дворец показался эльфу покинутым и тихим.       — Один сын уплыл к далеким берегам, второй ушел к гномам… Ферен, скажи, в чем я ошибся? — спрашивал он после пира, когда эльфы разошлись, и он остался наедине с начальником стражи.       Тот закашлялся от неловкости. «Честно, мы от него отдыхаем», — сказать он не мог и вздохнул в тон Трандуилу. Тот, говоря откровенно, и сам первый месяц отсыпался — в кои-то веки в кузнице никто не ставил экспериментов и не испытывал механический молот с первыми лучами солнца, а ночью не пытался подрыть стволы деревьев только с тем, чтобы понять, есть ли у колонн главного зала какое-то основание. Затем он пытался забыться в череде празднеств: сына не хватало, но не так, чтобы очень.       «Иногда он бывал даже мил, — думалось королю, — по крайней мере, когда молчал».       На третий месяц он начал скучать.       «Зато Торин, должно быть, счастлив», — думалось ему.       Как он ошибался!       Длилось первое очарование недолго, но Торин понял, что вмиг полюбил его так горячо, как только мог — единственного и обожаемого сына, и закрывал глаза на многое. Он оправдывал свое дитя до упора. Если первое время Торину казалось, что Трандуил напрасно ему не верил, то после двух недель сожительства с его отпрыском он убедился, что Лесной король был прав, да ещё как!       Определенно, рыжеволосым его наследник уродился в балрога, а кузнечное мастерство и разрушительную силу унаследовал от самого Саурона — ведь как ещё объяснить то, что за время пребывания в Эреборе Хорнвэ ухитрился разжечь пламя кузни так, что оплавился сам камень, а потом ещё смог и потушить его водой из купален, попутно затопив все нижние ярусы и устроив из ванн череду фонтанов… Когда Торин влетел к сыну, тот сидел в собственноручно устроенной ванне, которая превратилась в подобие джакузи, и сотни мелких пузырьков воздуха всплывали на ее поверхность: вода выглядела кипящей.       — Что это? Вода! Она же кипит? — Торин остолбенел.       Хорнвэ довольно усмехнулся.       — Я подвел шланг к вытяжке и поставил ветряк для нагнетания воздуха. Почему ты злишься?       — Ты еще спрашиваешь? — прорычал гном, — ты залил весь нижний ярус, нарушил вытяжку и ухитрился причинить больше разрушений, чем отряд орков! И ты сидишь здесь в воде, как… как… с редким спокойствием и еще спрашиваешь меня, в чем дело?       — Да? А отец только и норовил загнать меня в душ.       — У вас, эльфов, свои предпочтения. Но знай, что я не потерплю, когда ты лезешь, куда не просят!       — Ты обещал передать мне свое мастерство! — упрямо и обидчиво возразил Хорнвэ.       — Я не отступаюсь от своего слова, — мрачно ответил Торин. — Но мы начнем с теории. И не здесь. А, например, во дворце короля Трандуила. Мне слишком многого стоило восстановить Одинокую Гору, и я не готов сделать ее сейчас полем твоих экспериментов. Ты отправляешься обратно к отцу. А я последую за тобой. Потом. Через пару месяцев, когда мы все восстановим здесь.       Что касается самого Хорнвэ, то он не стал напрашиваться помочь с починкой водопровода и остаться тут еще: в кузницах он наработался вдоволь, понял, что мастерство нужно оттачивать долго и неустанно, — остальные же красоты гномьего царства его отнюдь не прельстили. Едва увидев приземистых коренастых гномьих девиц c пушистыми бакенбардами, он живо забыл свою скуку и презрение к своим товарищам по детским играм; Глосселион, сын Элроса, эльф, родившийся после уничтожения Единого кольца, был младше королевича несколькими годами и неизменно претерпевал все последствия его детских игр. Раньше он казался Хорнвэ трусливым и скучным, теперь в памяти его живо превратился в возвышенного и прекрасного. Гномьи девицы казались ему не лучше орков, гномья еда — тяжелой и безвкусной, гномье мастерство — столь же тяжеловесным, хотя и любопытным, и оно же было единственным, что пока держало его здесь. Но, к большой печали Хорнвэ, Торин отчего-то вовсе не приветствовал с распростертыми объятиями его эксперименты и попытки изучить конструкцию плавильных печей, водопровода и канализации. Может быть, потому, что все они оканчивались сущей катастрофой.       В это время лихолесские эльфы отдыхали, а Трандуил скучал, не ведая, когда сын вернется, и уже начинал думать, что расстался со своим юным несчастьем навсегда — но однажды с закатным солнцем на сторожевой башне загорелся сигнальный огонь.       — Мой король, ваш сын возвращается, — поклонился Трандуилу запыхавшийся гонец.       — Один или со свитой гномов?       — Один…       — Пошли ему навстречу троих эльфов из караула. Приготовить ужин и покои моему сыну!       — Он сказал, что хочет заночевать в лесу. Передавал, чтобы вы не беспокоились. Они подстрелили косулю в пути, вода питьевая есть, и стража за ним присмотрит, если что.       Трандуил нахмурился в недоумении.       — Можете выехать ему навстречу и встретить в лесу ночью, — услужливо предложил Элрос.       Трандуил кивнул… И вдруг ощутил непреодолимое желание провести последние часы перед приездом сына в тишине и покое. И выспаться, на худой конец.       — Встретим королевича здесь, во дворце, на рассвете.       — Как вам угодно, о мой король.       Уже поздним утром, когда туман рассеялся, а роса высохла, по мосту, что вел ко дворцу, проехали четверо всадников, сперва совершенно одинаковых в своих серых плащах, пока один из них не стащил с головы капюшон, и лучи солнца не зажгли красный отблеск на его волосах. Он выехал вперед и поскакал первым; в воротах его встречали несколько конюших и слуг из дворца. Королевич осматривался вокруг почти потерянно и печально.       — А где отец?       — Ар-Трандуил у себя в покоях. Вы увидите его за завтраком, мой принц.       — А лорд-наставник? А Ферен? А мой друг Глосселион?       — Они в отъезде, на охоте, — пробормотал неловко слуга, откровенно приврав, лишь бы не признаваться, что те решили отправиться в лес, чтобы отсрочить для себя приезд королевского наследника хоть ненадолго. — А лорда Глосселиона можем позвать, если желаете.       Юный Глоссэ не ждал от возвращения Хорнвэ ничего доброго. Почти наверняка тот понабрался у гномов спеси и сейчас велит его наказать за непочтительность и то, что не вышел его поприветствовать… Остальные лорды сбежали — и ему придется отдуваться за всех. Он, вздохнув, потащился к воротам, внутренне сжавшись и видя, как резво Хорнвэ соскочил с коня. Тем сильнее было его удивление, когда вернувшийся королевич после короткого поклона и приветствия кинулся к нему с непритворными и горячими объятиями. Глосселион по обыкновению вздрогнул и попытался несмело отодвинуться, высвобождаясь от медвежьей хватки Хорнвэ, который никак не желал его отпускать и нес какую-то чушь о том, что многое понял, и осознал, и переоценил, и больше никогда не будет мучить друга своими жестокими забавами.       — Воля ваша, принц, — ответил стройный, как юный падуб, Глосселион, — если так, я буду только рад.       Он почтительно поклонился и с выработанным за года детства терпением ждал, пока юный принц не ослабит хватку. Хорнвэ же не собирался его отпускать и радостно таскал на руках. Он впервые заметил, как красив его товарищ по играм, как хороши его темные с золотым отливом волосы, как он мило раскраснелся, и как он легок по сравнению с любой гномихой.       — Так бы и не отпускал тебя, — прошептал он другу на ухо разгоряченно. — Какая у тебя нежная кожа… Никакой щетины. А какой легкий! Так и носил бы на руках! Идем в оружейную за мечами, гномы показали мне пару новых приемов.       Глоссэ, испытывая искренний ужас перед перспективой стать избранником королевича с огненными волосами и огненным же характером, молчал, иногда тихонько вздыхая.