О Марине и Сяле.
В каком-то извращенном смысле лето было холодным, ветреным и склизким. Мая покинула столицу ещё в начале весны. Особняк Эриды был известен многим в Империи. Каменное строение занимало целый квартал, высокая живая изгородь — густые деревьица, чьи ненатуральные формы поддерживала целая команда слуг — отделяла от внешнего мира несколько зданий помимо основного. Дома прислуги, стойла, бани и, конечно, главный особняк с двумя дополнительными спальными крыльями, перестроенными под нужды хозяев. В данном случае для гостевых комнат использовалось лишь одно крыло, в то время как второе пустовало десятилетиями вплоть до одной из зим, когда Маелинн притащила с войны не только новые заслуги, но и безобразного ребенка. Ну, Марину. Ведьма наказала перестроить целое крыло под нужды девочки (точнее под вещи, которые сама Мая считала нуждами девочки). Комнаты для музицирования, танцев, академических наук, этикета, изучения и практики магии, ну и многое другое. К сожалению для вдохновленной Маи, Марина плевать хотела на академические науки, а этикет игнорировала из принципа. Большую часть комнат в своем крыле она посещала исключительно ради того чтобы найти что-нибудь ценное. Впрочем, её понятие ценности разительно отличалось от общепринятого. Так, к примеру, кубок из чистого золота Марина посчитала вещью бесполезной, зато странного вида инструмент из темного дерева, найденный в комнате для алхимии, вызвал у неё счастливые вздохи и полу-визги, особенно после того как она прицепила к нему резинку и превратила его в рогатку. Страшным временем для всех слуг были те шесть лет, которые Марина провела в столичном особняке. Особенно страшно становилось когда хозяйка поместья покидала свои владения (а делать ей это приходилось регулярно) и оставляла ребенка на попечение нянек и туторов. Ещё неприятнее было когда хозяйка оставляла с ребенком своего помощника и близкого друга. Сялархатис, в очень узких кругах друзей просто Сял, был фигурой мрачной и извечно раздраженной. Слуг он не любил, говорить он не любил, одежду предпочитал ещё теплую после поглажки, а еду жаренную на грани насилия над животными и желудками. Сам по себе Сял проблем не вызывал. Он игнорировал прислугу, а прислуга частично игнорировала его. Система была проработана за годы совместного проживания и никто ешё не жаловался. Проблема была в том, что ушастая и веснушчатая Марина подрывала Сяла за десять секунд диалога. — Ся-я-ял, — тянула она всегда, подкрадываясь ближе и доверительно хватая мужчину за смуглые и жесткие пальцы (он всегда пытался их отдернуть, но выходило редко. Хватка у Марины была та ещё). — А почему в восточном саду розы красные, а в западном — желтые? А почему коты падают на лапки всегда? Ой, смотри, Сял, воробей! Сял, это же воробей, да? Обычно указанная птица воробьем не была, так как воробьев в столице Империи не водилось. Воробьи водились на родине Марины. Мае не хватало смелости рассказать девочке, что Элурат сгорел. Сялу было бы откровенно плевать, если бы Маелинн не поклялась отрубить ему крылья, если он начнет пересказывать Марине все кошмары последнего десятилетия. Так что Сялу было плевать только мысленно. Ну, ровно до того момента как Марина не начала бесить его глупыми вопросами, которыми она изначально должна была бесить только Маю. Нечего перекладывать на него бразды бытия родителем. Сама подобрала ребенка где-то — вот сама бы за ним и следила. На кой черт он вообще на это согласился? — Потому что, — цедил Сял в ответ и окончательно отдергивал руку. Марина всегда надувала щеки. — У тебя сейчас урок этикета. Увижу подобное поведение ещё хоть раз — скормлю диким псам. Ясно? Она обиженно и со слезами на глазах кивала. — Марш отсюда, — шикал Сял. Девочка убегала быстро, шмыгая носом на пол особняка, а потом плача за поворотом на весь. Сялу никогда не было стыдно за это. Во-первых, потому что на урок этикета Марина после её истерики не шла, а направлялась на кухню — заедать травму и жаловаться на Сяла поварам, конечно же. Во-вторых, потому что он её не любил и зачастую даже презирал. Девочка казалась ему слабой, плаксивой, не в меру избалованной и глупой. Маелинн называла её испуганной, и иногда сломленной. Она оправдывала поведение ребенка долгими голодными днями, которые Марине пришлось пережить, оправдывала её детской наивностью и доверчивостью и несчастьем. Сял терпеть её не мог в такие моменты, не смотря на столетия дружбы. Марину он терпеть не мог всегда.***
Запах дыма Сял услышал раньше чем поднялась тревога. Не сказать чтобы это помогло. Прислуга шустро выгоняла всех наружу. После пяти минут наблюдения за горящим вторым этажом левого крыла, Сял вдруг осознал, что не видел нигде острых ушей Марины, да и голоса её противного слышно не было. В любой другой момент это было бы истинным счастьем — голос у неё громкий —, но тогда Сяла охватило волнение. После, через десятки лет, он всё ещё будет рассказывать, что сомневался перед тем как бросить обратно в особняк. Что делал это ради Маи, а не ради веснушчатой физиономии Марины. Он обратился воробьем — по глупости — и нашел её в комнате на другой стороне особняка, всю растрепанную, в саже, слезах, соплях и крови. Её коленки были сбиты, лицо испачкано, волосы подпалены. Марина плакала в углу комнаты. Не самое умное решение при пожаре. Вытаскивать её пришлось силком — во-первых, потому что девочка была слишком в истерике чтобы передвигаться, а во-вторых, потому что огонь заполнил коридор и в комнату начал пробираться дым. Сял вытянул её через окно, сам в виде большой птицы и дал круг над особняком с Мариной на спине, ожидая пока она успокоиться. Долго не понадобилось. Когда они приземлились она уже не плакала. — Это моя вина, — призналась она после долгого молчания. Они смотрели на горящий особняк, на то как прислуга не могла сбить пламя и как кто-то кричал о том, что нужны водные маги. Магов в столице не было. Война забрала всех, а оставшиеся прятали свои силы. Сял думал о том, что его сил раньше бы хватило. Сил Маи бы хватило. Марина опять начала плакать. Она захлебывалась в объяснениях, но Сял бы не понял их даже если бы слушал. Он сидел на влажной траве, следя за горящими вторым и первым этажами, думал о книгах в его комнате чуть левее от видного всем бушующего пламени. Думал о своих детях. — Я переборщил с магией во время тренировки, — сообщил он, перебивая невнятное бормотание Марины. — Комната загорелась. —…что? — Марина подняла голову и посмотрела на него. Шмыгнула носом. Сял кинул на неё раздраженный взгляд. — Магией, говорю, переборщил, — цыкнул он. Марина кивнула, подумала с минуту и опять заплакала. — Да не реви ты. Маелинн вернулась почти сразу же как услышала о пожаре. Она была более взволнована о возможных жертвах, чем о полусгоревшем особняке, проверила (после Марины и Сяла) всех своих любимых слуг. Сял принял вину за пожар на себя, чем вызвал шквал лекций от Маи о том как нельзя использовать магию огня в не-драконьем обличии и о том как можно. Марина продержалась около двух часов, а потом расплакалась и всё рассказала — и о том как случайно подожгла библиотеку, и о том как Сял её спас, и о том как он решил её прикрыть. Несмотря на то что внешне он выглядел недовольно, серьезно над Мариной Сял больше не издевался и даже составил ей компанию, когда Мая перевезла Марину к одной из своих сестер на время реставрации поместья. Свои новые комнаты в особняке Эриды Марина, правда, больше никогда не увидела, как она не увидела и книгу об обращении с огнем, подаренную ей Сялом (он решил оставить её ей на новом столе, как шутку). Марина умерла через полтора года после пожара.