Темная Империя. Ритуальный Круг

Хатссах, Кровавый излом, ДарГештар, Ад       Сон не идет, сколько бы магистр Смерти не пялился бездумно в потолок, не пытался считать баранов, овец, умертвий и даже собственных врагов, которых за годы жизни набралось весьма приличное количество. Уползший в заметно измученном и мало адекватном состоянии почти двумя часами ранее хранитель оставил немалую по объемам пищу для размышления. И теперь Даррэн мучительно пытается все переварить, осознавая всю тщетность попыток.       Очевидность того, что Асмодей ведет свою игру, нисколько не радует неизвестными перспективами и еще более туманными последствиями — столь древние сущности редко отличаются бескорыстностью и прямолинейностью, а наивности за ними и подавно не водится. Оттого Эллохар вновь и вновь прокручивает в голове неприятный, но откровенный — этого он отрицать не может — разговор. Снова и снова воспроизводит фразы, мимику, жесты, в которых сквозит усталость и что-то еще, уловить, понять чего он не в состоянии. «Пока не в состоянии», — мрачно поправляет сам себя магистр.       Клятва пусть и притупляет немного недоверие к духу, но не избавляет от подозрений окончательно, а ожидание следующего хода давит, заставляя раздумывать над ответными любезностями. Единственное, в чем он может быть уверен на данный момент — игры заскучавшего древнего двуликого не причинят вреда Нэриссе, формулировка клятвы не позволит. Но даже в ней спустя полтора часа бесцельных попыток уснуть Эллохар отыскивает пару лазеек. «Вредить во благо тоже можно, если положительная эффективность результата, в конечном итоге, перевешивает причиненный вред», — разумно полагает Даррэн. Эта мысль невольно, едва ощутимо цепляет интуицию, и без того обострившуюся в последнее время, вероятно, под воздействием пробужденных инстинктов. А те мало того, что обостряют эмоциональные реакции, не оставляя от сдержанности даже жалкой тени, но и вынуждают прислушиваться к вздохам, ловить взгляды и движения Нэриссы, мирно спящей рядом.       Вновь задержав взгляд на едва различимой в темноте фигурке, он настороженно замирает — та кажется чуть более напряженной, словно Нэри, проснувшись, старательно изображает сон, пытаясь не выдать себя. Протянув руку и осторожно коснувшись плеча, магистр тяжело вздыхает — плечо Нэриссы ощутимо напрягается, подтверждая догадку.        — Не спишь, — констатирует факт он, укладываясь на бок, но она не поворачивается, только вздыхает в ответ.       Легкая тень раздражения, едва вспыхнув, почти сразу угасает — устраивать разборки сейчас кажется магистру неуместным. Невозможно глупым, в свете открывшихся подробностей. Поэтому он просто подпирает голову ладонью, задумчиво впериваясь в светлую макушку и ожидая ответа.        — Уже нет.       Тихий шепот, чуть хриплый, звучит осторожно, если не сказать настороженно. Эллохар, непроизвольно вслушивается в интонации, пытаясь понять, отчего за ними скрывается едва ощутимая тревога, прикасается к связи, но недоумения это не убавляет.       — Что успел разболтать Асмодей, пока я пребывала в отключке? — чуть едко, устало уточняет Нэри, затылком чувствуя пристальный, задумчивый взгляд, и ожидание изматывает.       Не только ожидание слов, но и неприятных вопросов, на которые, несмотря на обещанную честность, ей придется подбирать осторожные ответы, постоянно не дает расслабится. Только изредка, когда Рэн действительно ощущается расслабленным и увлеченным скорее не ее тайнами, а телом, она выдыхает облегченно, чтобы снова начать ожидать. Это кажется бесконечным кругом, разорвать который пока нет никакой возможности.        — Это несущественно, — осторожно откликается магистр Смерти, снова касаясь пальцами ее напряженного плеча.       Нэрисса печально хмыкает. Он не может сказать, что лукавит, отвечая, но лишь по той простой причине, что его чувств к ней это не умаляет. Беспокоит — несомненно, но к чувствам не имеет никакого отношения.       — Я люблю тебя, — шепчет он еще тише, устраиваясь ближе, и, когда рука сползает с плеча на талию, прижимая к сильному телу, Нэри горько смеется.        — Ого, какие формулировки, да еще и признаниями сдобренные… — ядовито тянет она.       Даррэну остается только закатить глаза на собственный прокол, который невозможно опротестовать или подвергнуть сомнениям — формулировка, да и признание прозвучали так, будто хранитель действительно поделился чем-то весьма и весьма нехорошим. «А это не так?», — с мрачным ехидством уточняет подсознание, и магистр морщится.       — Значит, многое разболтал…       Вздохнув, ощущая все нарастающее напряжение по мере того, как секунды его печального молчания сменяются минутами, Нэрисса резко переворачивается на спину и, уставившись в темный, едва различимый потолок, лишь бы на него не смотреть, тихо бормочет:        — Ладно… ладно. Я в любом случае уже устала ждать вопросов с подвохом и допросов с пристрастием. Поэтому сейчас и только для тебя своеобразная акция: ты можешь задать любые вопросы, и я отвечу честно на те, на которые смогу.        — А ты их ждала? — несколько удивленно уточняет магистр, внимательно вглядываясь в скрытое во тьме лицо Нэри.       Она меланхолично смотрит в потолок, сложив руки на животе, но в интонациях проскальзывает сдобренная печалью усталость, и демон прикрывает глаза, выдыхая:        — Мне казалось, все ответы должны быть даны в добровольном порядке.        — Что не отменяет резких перемен твоего настроения и вспышек агрессивного любопытства, граничащего с пытками.       Стараясь сохранять спокойствие, Нэрисса чуть поводит плечом. Улегшийся рядом на спину магистр поворачивает голову, будто пытаясь поймать взгляд. «Не смотри», — шепчет голосок в голове. Нэри чуть усмехается — так действительно проще — темнота ночи оказывает двойственное действие: располагает к откровенности и в то же время способствует сокрытию реакций, выражений лиц, смазывает остроту восприятия, позволяя оставить собственные чувства в тайне. Позволяет признаниям, скрываемым при свете дня, срываться с губ с непревзойденной легкостью.       — Это напрягает, Рэн. Последние дни я все время в напряженном ожидании. Когда же ты ввернешь очередной каверзный вопрос? Когда мне снова придется выворачивать перед тобой нутро наизнанку, в надежде, что ты если и не поймешь меня, то хотя бы примешь ответы… — пальцы судорожно сжимаются на одеяле, будто в ожидании удара, и расслабить их Нэри стоит немалых усилий. — Я будто под прицелом каждый раз, когда ты оказываешься рядом, и это… не очень приятно, — со вздохом признается она. — С чего мне начать? — спрашивает, ощущая растерянность, и тихий шепот, касающийся мочки уха, заставляет вздрогнуть:        — С начала, — коротко отзывается магистр, глубже вдыхая теплый цветочный аромат, в который примешивается что-то незнакомое, будто чуждое Нэриссе.       Легко проскользнув по покрывалу пальцами, он обхватывает на удивление теплую ладонь. Поглаживает сжавшие плотную ткань пальцы, рассчитывая, что она хоть немного расслабится и перестает колоть иголками отчуждения, ощутимыми через связь, но ее руки только сильней вцепляются в покрывало.        — Тебе с сотворения мира? Или я могу опустить побег Хаоса из Мрака, и последующие события? — чуть ехидно любопытствует Нэри, чувствуя, как невинное касание отвлекает, рассредоточивая внимание, вынуждая напрягаться еще больше. Не то чтобы его прикосновений не хочется — теперь они не вызывают болезненной оторопи, но при этом и концентрации не способствуют. — И давай без прикосновений, ладно? Отвлекаешь, — откровенно признается, рассчитывая на кроху понимания. Со вздохом выпустивший ее пальцы Эллохар смотрит едва ли не укоризненно, но толика грусти в глазах читается, невольно пробуждая чувство вины, противно сосущее за грудиной. — До тех пор, пока мы не закончим с чистосердечным признанием, — добавляет, чтобы не задевать его за живое так сильно. Чуть прищурившийся магистр Смерти смотрит подозрительно, но затем кивает, и она выдыхает облегченно.        — Легенду о создании ТанИмин и последующем образовании системы доменов можешь опустить. Не сказать, что мне неинтересно послушать ее в твоем изложении и желательно с комментариями, но это можно и позже.       Предвкушая пусть и не самый приятный, но наконец откровенный разговор, Даррэн не сводит глаз, внимательно наблюдая, как сменяются выражения на ее лице. Даже в темноте, что совершенно не помеха демону, не используя ночное зрение, видно, как напряженная задумчивость сменяется робкой нерешительностью, а та, в свою очередь, уступает тяжелой тоскливой насмешливости.        — Выбор случился неожиданно, — немного помолчав, тихо начинает Нэрисса.       Снова вспоминаются последние недели перед началом семестра и ставшие в то время привычными посиделки в малой гостиной в замке ДарНахесса. Кончики пальцев покалывает онемением, и она чуть разжимает пальцы, ощущая подступающее чувство обреченности и панику на грани смертельного ужаса, а еще острое, горькое разочарование, что испытала тогда, в тот жаркий вечер. С тех пор она больше не была собой, изменилось все: привычные увлечения отступили на задний план, друзья, столь важные, казалось, просто исчезли, ощущение скалящего пасть и готового сожрать одиночества поглощало, грозя утопить в черной пустоте горя.       — Любопытно, но я помню этот момент так, будто все произошло вчера, хотя память должна подтирать столь сильно травмирующие события. Вроде, мы обсуждали очередную научную теорию, и это было забавно: кажется, мы даже высмеивали ее автора. Потом я опустила взгляд в книгу, а когда подняла, посмотрела на тебя совершенно иначе.       Начало фразы, почти меланхолично-ностальгическое, резко контрастирует с мертвой обреченностью ее окончания, и Даррэн напряженно вглядывается в бесстрастное лицо Нэри, в этот миг не отражающее ни единой эмоции. Ощущения, доносящиеся по связи, оглушают своей остротой, тошнотворная мешанина из ужаса и обреченности разбавляется диким разочарованием. И он бы понял, будь это разочарование в чем угодно, но это было разочарование в самой себе. Тяжело сглотнув, он медленно выдыхает, прикрывая глаза, потирает переносицу. Только сейчас понимает, насколько это будет тяжело, учитывая усиливающуюся связь.       — В тот момент все отошло на второй план, единственное, о чем я думала, так это об избавлении, о поисках спасения от этого. Складывалось ощущение, что мой мир, привычный и знакомый, обернулся руинами, полными конкретно залежавшихся трупов. И когда два дня спустя пришел вызов — своеобразное приглашение на испытание будущих префектов академии — я была в шоке и прострации, в принципе не понимая, зачем вообще соглашалась в конце семестра. Была надежда все переиграть, обернуть выбор вспять, пройдя посвящение в ведьмы. Я даже посетила Ведическую Школу, сбежав тайком, но разговор с Верховной не сложился…       Мрачная издевка слышится отчетливо, и Эллохар с любопытством прислушивается, замирая. Конфликт Нэри с Василеной был очевиден, но подробностей он не знает до сих пор, и, как подсказывает интуиция, не узнает сейчас.       — Слава Бездне, на мою защиту встала Риш… В тот знаменательный день Василена Владимировна лишилась права считаться моим вторым кругом, о чем я никогда не жалела и не пожалею. После, разочарованная не только в себе, но и в близком мне человеке, которому доверила свою тайну, я вернулась обратно, и через два дня уехала на испытания префектов. Сколь сильным было мое удивление, когда на роль второго равноправного префекта избрали принца Вечных Лесов…       Нэри прикрывает лицо ладонью, представляя собственное выражение лица в тот момент: юный златокудрый эльф не воспринимался иначе, как изысканная шутка. Позже она оценила хватку и умение Вираэля решать проблемы с истинно светлым коварством.       — Вир не воспринимался лидером, несмотря на то, что являлся венценосной особой и будущим владыкой всея эльфийских территорий, но отлично справлялся с испытаниями. Правда на кишки собственноручно убитых троллей фукал слишком выразительно. И да, пить так и не научился, но похмелье ему золотым тазом…        — Золотым тазом? — не удержавшись, весело фыркает магистр Смерти, снова устраиваясь на боку.       Вираэля он знает по посещениям лесов в качестве представителя миров Хаоса, и мальчишка, помимо заносчивости, ничем не привлек его внимания, поэтому столь куртуазное замечание по поводу принца Вечных Лесов вызывает невольный интерес. Все еще прикрывающаяся рукой Нэрисса посмеивается, и он осторожно отводит ладонь от ее лица, вопросительно приподнимая бровь.        — Традиция у нас есть среди своих, — туманно тянет Нэри, пожимая плечами и вспоминая события, поспособствовавшие ее основанию. — Проигравшему в последнем туре алкогольно-употребительских соревнований победитель вручает золотой таз, богато инкрустированный драгоценными камнями, обязательно именной. Именно в него радостно блюет проигравший под одобрительные вопли зрителей, — скучающе заканчивает с пояснениями она, и удивленно воззрившийся и даже приподнявшийся Эллохар падает обратно, оглашая спальню издевательским хохотом. — Мне таза так и не досталось, — жалуется тихо и продолжает уже серьезно: — Испытания мы выдержали с трудом, но вполне достойно. Правда, получать ключи от внутренних уровней защиты из рук лорда-директора пришлось в изряднейшем подпитии и на глазах всего преподавательского состава. Но им не привыкать, они-то в курсе особенностей испытаний, — разводит руками Нэрисса, и напряжение снова сгущается, по мере того, как накатывают воспоминания о шестом курсе обучения. — Тогда-то мной и был обнаружен восхитительный плюс выпивки: она хорошо помогала отстраняться от собственных переживаний. Но не особенно спасала от чувств окружающих, когда я не могла контролировать силу. Знать, кто кем болеет, кто с кем спит, и далее по списку, было неприятно, но находить во всем этом дерьме отклик, некую схожесть с собственными переживаниями было еще хуже. А потом я начала ощущать сначала присутствие духа-хранителя, после и слышать его, когда начал просыпаться Мрак. Слышать назойливый голос в голове в довершение всего перечисленного было весьма… — она пытается подобрать слово, но оно не находится, и Нэри выдыхает: — Я не была столь наивной, чтобы верить голосу в голове, ставила под сомнение каждое его слово. Но советы по контролю над Мраком помогали: было проще контролировать накатывающую волнами силу. И это был первый семестр, когда мне не приходилось сильно вмешиваться в дела академии, механизм был отлажен. Во втором, обнаружив конкретную дыру в бюджете, рассчитанном на нужды адептов и обслуживание замка и прилегающих территорий, мы взвыли так, что позавидовали бы реликтовые умертвия в Ардамском заповедном лесу.        — Сколько не хватало? — задумчиво уточняет Эллохар.       Он припоминает аспекты ученического самоуправления в Грейнсворте: префекты занимались всем, начиная от организации уборки помещений и территории, и заканчивая снабжением продуктами питания, организацией досуга, выделением грантов на исследования адептов… Преподаватели занимались только преподаванием, а директор был исключительно номинальным управленцем, являясь лишь представителем, позволяющим несовершеннолетним заключать договора для поддержания в учебном заведении должного уровня обеспечения. Даже казна управлялась кабинетом префектов.        — Шестнадцать тысяч золотых империалов, — спокойно сообщает Нэрисса.       Негромко присвистнув, Даррэн с откровенным удивлением смотрит на нее, и она пожимает плечами. Сказать на это особо нечего — факт остается фактом: закрывать столь ощутимую золотую дыру пришлось быстро, незаметно, а главное — эффективно.       — Частью мы скинулись из сбережений, в остальном вкладывались, как могли. Я тогда уже обучалась по индивидуальной программе у Сокара, и быстро нашла свою нишу: старшекурсницы закупались специфическими зельями на материке, в ближайшем портовом городке, и алхимик там был не ахти. Склочный старик драл втридорога за обычные контрацептивные и стимулирующие зелья, я же посчитала разумным не завышать цены. Да и алкоголь постоянно таскать через орка-привратника было трудновато, поэтому пришлось стащить у Сокара перегонный куб и организовать тайную лабораторию в подземельях подальше от исследовательского крыла.        — Приторговывала зельями весьма щекотливого толка и алкоголем, — понимающе усмехается магистр — со своих он бы шкуры содрал за подобное. Но предприимчивость таки вызывает невольное восхищение, и он кивает, а Нэри чуть улыбается в ответ. — Из-за этого ты вдруг начала интересоваться ведением принадлежащих роду предприятий?        — Золота много не бывает, это я усвоила еще на шестом курсе, — уверенно тянет она. — Вот только не надо опять начинать разговор о гномах в моей родословной — их там не было, — насупившись и одарив Эллохара мрачным взглядом, требует Нэри. Вспоминать не особо приятно, да и многие моменты просто выпали из памяти, столько она пила тогда. — На сон отводилось восемь часов в неделю, даже выходные были заняты, — тихо проговаривает, водя пальцами по покрывалу, — и я, и Вир постоянно пили, почти не просыхая, стресс был колоссальным. В то время мы не располагали возможностью свободного посещения занятий, за успеваемостью префектов следили кураторы — мы были лицом академии, а времени на учебу оставалось немного. Почти все время мы то искали средства, то заключали договора, то адептов принимали, то факультативы организовывали, упрашивая старшекурсников с высокой успеваемостью, преследовали их похуже шайгенов… Я проводила около шестидесяти часов в лабораториях, занимаясь то учебой, то пытаясь нарастить прибыль… Мейлин от моих просьб о помощи с овладением даром чувствования отмахивалась, отправляя откровенные отписки. И чувства не отпускали. Я ничего не могла с ними поделать… — глухо шепчет Нэри, но тут же встряхивается, сменяя тему собственных чувств на более безопасную. — Уже после каникул, разобравшись с документацией, мы осознали, что казна держалась на анонимных пожертвованиях родни бывших префектов. Множество договоров были с просто грабительскими наценками, и тогда мы решили в принципе сменить всех поставщиков, начиная с продовольствия и заканчивая ингредиентами и умертвиями для некромантов. Тогда-то перед нами и встал вопрос расширения кабинета префектов: по обыкновению в него входят только сами префекты и секретари. Мы же хотели делегировать часть своих обязанностей, сводом академических правил это не возбранялось. Набирали из своих, кому могли доверять. Любивший финансы и планирование Вираэль взял на себя казну и планирование бюджета, его секретарь ему помогала. Пара старшекурсников, не иначе, как из острейшей жалости, помогали с организацией факультативов… К весне сообразили и сбор ингредиентов, уровень допуска позволял устаивать практику для адептов, да и кураторы были не сильно против — уставшие и неспособные шевелиться ученики устраивали много меньше проблем. Летняя практика и вовсе была просто впечатляющей, с тех пор мясо рваров я предпочитаю чисто из темной мстительности. Да, первый год на посту префекта был просто выматывающим… Первую неделю каникул я отсыпалась, прислуга будила по часам, как новорожденного, чтобы покормить, — выдыхает Нэрисса, явно ожидая вопросов, и вздрагивает, стоит Даррэну задумчиво спросить:        — Как ты пришла к ритуалистике? Зачем тебе вообще это было надо?       Мрачные интонации он сдерживает едва, а Нэри замолкает, будто раздумывая над ответом, и это почему-то очень не нравится демону.       — Честно, — требует он, ощущая, как она напрягается, видя, как ее взгляд упирается в потолок.        — Я изначально знала, что у меня врожденная склонность. Хотела научится чему-то сама, а не пользоваться знаниями, вложенными в мою голову твоими стараниями. Мне нужно было разнообразие, да и само сакральное, тщательно оберегаемое знание о столь редком искусстве влекло. Сыграла родовая гордость, юношеский максимализм и желание сепарироваться от тебя и твоего влияния на мою жизнь.       То, что ответ звучит сухо и надменно Нэри осознает, лишь когда Эллохар резко нависает сверху, подозрительно вглядываясь в лицо. Закатив глаза, она вздыхает, но магистра это не пронимает — совесть у высших демонов никогда не была в почете.       — Да, Рэн, вот тебе правда: меня безумно бесило влияние твоего ореола славы на мою жизнь. В академии мало впечатляются связями, и мне раз за разом приходилось доказывать, что я стою чего-то сама по себе, и получила должность префекта не за красивые глазки и тебя в качестве опекуна. Каждое новое достижение оценивали через призму твоей репутации, и «сиротка магистра Смерти» звучало в разы чаще, нежели мое имя. Это бесило. Не могу сказать, что не пользовалась твоей репутацией: она помогала выбивать из поставщиков выгодные условия договоров, запугивать контрабандистов, доставляющих серыми путями необходимое… Впрочем, мне не на что жаловаться: за четыре года мы отладили систему, и мои достижения были только моими, со временем их перестали связывать с твоим бесспорно громким именем. Да и собственную репутацию я тоже наработала.        — Угрожала поставщикам натравить меня, если вдруг смухлюют с товаром или нагреют по финальной стоимости? — будто не замечая яда в ее словах, неожиданно веселится Эллохар, посмеивается коварно, склоняясь ниже, почти касаясь губами уха. — Тебе несчастных дельцов жалко не было, Нэрюш?        — Не было, — выдыхает она упрямо, пытаясь отползти в сторону, но многозначительно упершаяся возле плеча рука не позволяет сдвинуться с места. — Мне продолжать, или ты удовлетворен рассказом? — вопрос почему-то кажется весьма двусмысленным, и Эллохар эту двусмысленность только усиливает, негромким шепотом признаваясь:        — Абсолютно не удовлетворен, — категорично отрезает он, и маленький кулачок ощутимо толкает в плечо, заставляя отстраниться.       Деланно обижено закатив глаза, Даррэн укладывается рядом, и Нэри фыркает, замечая искорку хитринки в серых глазах. Она чуть отползает в сторону, но смуглые пальцы тут же перехватывают за ткань балахона, подтягивая обратно. Нахмурившись, Нэрисса поджимает губы, и отчетливо слышимый в темноте ехидный смешок магистра пробуждает упрямство, принуждающее молчать.       — Я жду, радость моя, — напоминает о себе Эллохар, и Нэри раздраженно прикрывает глаза.        — Ритуалистика стала первым, что вообще меня заинтересовало за почти год. У меня в принципе ни на что больше не было времени и, когда оно появилось, я отправилась сначала сюда, перебирала библиотеку, перенастраивала защиту по требованию Асмодея…        — Опустошала винные погреба, — подсказывает насмешливо Даррэн.       Нэрисса негромко хмыкает, согласно кивая. Складывается ощущение, будто она изо всех сил бодрится, стараясь не демонстрировать всех острых углов, да и говорит больше о делах и академии, чем о себе. Эллохар лишь понимающе прикрывает глаза на подобную расстановку приоритетов — уж точно не ему упирать на невольные попытки избежать весьма личных моментов, он и сам не сильно любит говорить о подобном.        — И это тоже, — разводит руками Нэрисса, кидая короткий взгляд на благодушно внимающего демона.       Странное чувство, будто действительное осознание разницы не только в возрасте и опытности, но и в чем-то еще, малопонятном ей пока, накатывает, и робость одолевает снова. Избегать неприятных моментов, касающихся лично ее, становится все сложнее, да и кое-что, вероятно, способное перевернуть восприятие Даррэна её самой, хочется оставить при себе. Очень хочется. Представить его реакцию сейчас удивительно сложно — он словно тщательно вымеряет их, сдерживая порывы, и понять, чего ожидать в случае полной откровенности невозможно.       — Тогда я действительно загорелась: это напоминало манию, представлялось неким отдохновением, едва ли не спасением от постоянно крутящихся в голове и не дающих нормально существовать мыслей. Да и тетя согласилась быстро — ритуалист в роду это престижно, а еще это сила. Пропускать через себя магию, подобно шайгенам, иметь возможность отводить заклинания весьма полезно.        — Это может не каждый ритуалист, — снисходительно напоминает Даррэн.       Нэрисса замечает в мягком взгляде серых глаз тень печали. «Еще бы ты не знал, сколько боли причиняет слом каналов», — мрачно думает она, проговаривая:        — Ломать каналы нужно правильно, а не как в голову взбредет. Но, так как я везучее всех утопленников вместе взятых, у меня и со сломом каналов не сложилось, — удивительно легко улыбается Нэри, и магистр ощущает мороз, пробегающий по коже. — Родовая магия пробуждалась странно, будто волнами накатывала, и сращивала каналы прямо в процессе разрыва, и приходилось проделывать процедуру снова и снова…        — Сколько? — хрипло, коротко спрашивает он.       Не имей представления, не видь собственными глазами процесс — не спросил бы. Но картины, виденные около тридцати лет назад, до сих пор плотно сидят в памяти, как и вопли, и лужи крови влажно поблескивающие на полу темного зала — сломать каналы невозможно, не сорвав врожденную защиту, не доведя будущего ритуалиста до грани распада личности через боль и агонию, а это состояние достигается путем длительных многочасовых истязаний. Да и сам процесс весьма кровав: все тело покрывается письменам и рунами, вырезанными на коже, через них после вливают магию, садистски складывая каналы в необходимую конструкцию.        — Четырежды.       Глухое гневное шипение Даррэна, и Нэрисса вздрагивает, осторожно поглядывает искоса, неосознанно нащупывая рукой карман с пачкой сигар и не находя его. Понимает его реакцию — подготовка ритуалиста весьма травмирующий процесс. Приподнимается медленно, чтобы его хватательный инстинкт не сработал, склоняется к столику, распахивая дверцу и шаря рукой уже там. Искомая пачка сигар знаменуется довольной улыбкой, звякнувшее нечто, нащупанное и определенное как бутылка с недопитым самогоном, притащенным из академии как раз года четыре назад, определенно радует. Захватив все — даже пепельницу — Нэрисса падает обратно на подушку, приглашающе выставляя руку с тарой и искушающе покачивая бутылью.       — Раз будешь, значит тебе и наливать, — возвещает она, впихивая в мужскую руку выпивку и располагая пепельницу в виде очаровательной опущенной вниз тыльной стороной лапищи между ними. «Буфер безопасности» — любовно огладив острые когти изящной лапки, усмехается Нэри. — На четвертый раз мы решили подстраховаться и поискать зелье, сдерживающее силу, чтобы пробуждающийся дар не мешал ломать каналы и складывать их в правильном порядке. В итоге нашли, и я даже примерно простояла около недели над котлом. Да и зельице не подвело, у него оказался чудеснейший побочный эффект: полная парализация. Ни дернуться, ни орать от боли я уже не могла, зато управились меньше чем за сутки.        — Магия начала отказывать тогда же?       Решивший порыться по ее примеру в столике и нашедший стаканы Эллохар разливает резко пахнущую травами выпивку, и, подав один Нэри, приподнимается, прислоняясь к спинке. От ее ответа будет зависеть степень доверия духу — малейшие отличия в их версиях будут говорить против обоих.        — Угум, — отпивая из стакана, она даже улыбается, и мелькнувшее удивление в глазах Даррэна вызывает смешок. — Да-да, тебе не понять, почему я не воспринимаю становление на путь ритуалистики чем-то ужасным. Самым тяжелым и пугающим в моей жизни был выбор тебя в избранники, Рэн, процесс слома каналов лишь показал, что и физическую боль со счетов списывать не стоит.       «Звучит отвратительно», — понимает Нэрисса, видя, как мрачнеет Эллохар, опуская излишне внимательный взгляд на занимательную пепельницу. Ощущение его вины, неправильной, но действительно ранящей, накатывает внезапно, и в первую секунду Нэри замирает, шокировано разглядывая его профиль. Махом опрокинув пованивающий можжевельником стакан, она теряется, не решаясь прикоснуться, но алкоголь делает свое дело, особенно на голодный желудок и после воздействия Асмодея. Насыщенное магией тело только подпитывает опьянение, раскрепощая, снимая неуверенность и, протянув руку, она ласково проскальзывает пальцами по его щеке, чуть колючему подбородку, вынуждая посмотреть на себя.       — Это все не твоя вина, Рэн. От начала и до конца это лишь следствие стечения обстоятельств и результаты сделанных мною выборов. Мне не нравится, что ты винишь себя в том, в чем совершенно не виноват, — горячо, уверенно произносит Нэри, склоняясь, приближаясь к нему, и сама не замечает, как шепчет в самые губы: — Не вини себя — мне твоя вина не нужна, лучше поцелуй меня.       И, вопреки собственной просьбе, первой уничтожает миллиметры расстояния, прижимаясь к его губам, опрокидывая на спину, скользя пальцами по ткани рубашки. Размыкает его губы языком, чувствуя, как смешиваются дыхания, ощущая, как рука вплетается в волосы на затылке, стискивая, как вторая ложится на поясницу, крепче вжимая в напряженное тело. Настойчивые мысли о том, что необходимо продолжить разговор, остановиться, пасуют под напором твердых, уверенно целующих губ, и Нэри первой отстраняется, тяжело дыша, без смущения глядя в затуманенные желанием глаза.       — Дальше слушать будешь?        — Только при своевременно оказанной поддержке в виде поцелуев, — коварно соглашается магистр Смерти.       Он вглядывается в лицо Нэриссы, будто незнакомой, настолько он не может разгадать ее. Смена масок кажется плавной, едва заметной, и Даррэн вновь гадает, сколь откровенна в слова и действиях Нэри. С сожалением выпускает ее, следя, как она усаживается обратно, зажимает зубами сигару и подкуривает, и в голову приходит отрезвляющая, почти вымораживающая до стылого льда мысль: — «А если это не маски, а личности?».        — Да, магия отвалилась почти сразу, я после слома каналов и пульсара зажечь не смогла, — припомнив, как в панике пыталась обратиться к магии, а та не отзывалась, проговаривает Нэри. О том, то это было лишь побочным эффектом — временным — не упоминает. — И это стало действительно шоком, мне ведь предстояло закреплять выстроенные по новой каналы первым ритуалом, и пусть это всего лишь вливание энергии, но я боялась, что не смогу даже этого. Циссе само собой я не рассказала, вызвала Асмодея. В итоге почерпнула много нового в плане изящных словесных конструкций и ругательств. Три месяца я училась обращаться к силе по-новому, взаимодействовать с ней на ином уровне, начиная с азов и заканчивая академической программой. Поддавались только Мрак и пламя, все остальное словно откатилось к начальным настройкам. А потом дядя сообщил о посещении Айар-Арата, и я согласилась поехать — на тот момент у меня голова уже пухла от повторного изучения на практике программы академии, писем Вираэля с планированием бюджета на следующий год и записок подружек, открывающих новый дивный мир любовных отношений. И да, мне любопытно было встретиться с лордом-канцлером снова, тогда он действительно представлялся адекватным разумным мужиком. Едва ли не принцем в тяжеленных доспехах и на вонючем, взмыленном коне.        — А говорила, что никогда не воспринимала Бельтэйра как принца на белом коне, — недовольно фыркает Даррэн, но губы еще ощущают след от ее поцелуя, и это немного примиряет с темой рассказа. — Ладно, — будто бы делая одолжение, тянет он, — я готов потерпеть подробности твоего излишне близкого знакомства с Бельтэйром за пару поцелуев после в качестве демонстрации исправления собственного поведения.        — Хммм, — картинно задумывается Нэрисса, потирая подбородок, пока Даррэн вновь разливает журчащую в стаканах выпивку, — идет. Посещение Грозового Нагорья ничем не запомнилось если честно: с Рагдаром мы пересекались раз шесть, из них было несколько прогулок по парку, но в основном мы обсуждали плетения и весьма специфическое управление академией. В тот момент это было для меня глотком свежего воздуха: галантный, интересный и начитанный собеседник, разбирающийся во многих дисциплинах, и мой интерес к магистру был совершенно не романтическим. Хотя Дрэй так и старался поддеть каждый раз на тему взглядов Рагда на меня… Но тогда мне было не до этого, я не замечала его интереса, да и мне было пятнадцать — я в принципе не рассматривала взрослых и опытных лордов в подобном качестве… Хотя нет, — неожиданно задумывается Нэрисса, и Эллохар с болезненно вспыхивающей ревностью в душе цепляется за эту чуть коварную, заметно искушающую улыбку, — задумывалась, но себе в этом не признавалась. К тому же была в паре с Ноттом, мне хватало и его внимания, периодически становящегося удушающим. Я не думала о словах Дрэя и возможном интересе лорда-канцлера до первого дня семестра, в который увидела его в строгом костюме на возвышении в главном зале академии. Его представляли, как нового преподавателя магических плетений и куратора нашей группы, а он весьма демонстративно смотрел только на меня. Это льстило, если честно, да и во внешней привлекательности ему не отказать.        — Мне срочно требуется поцелуй, — мрачно, достаточно резко сообщает Эллохар, и Нэрисса удивленно, чуть лукаво вздергивает темные брови, вопросительно глядя на него. — Прелесть моя, ты же не хочешь, чтобы твоего бывшего чешуйчатого нашли в неприглядном и очевидно мертвом виде где-нибудь подальше от Хаоса? Целуй давай, — недовольно тянет демон, комфортно устраиваясь на спине в ожидании ее действий.       Дикая ревность, несмотря на ее поведение сейчас, ее отношение, все равно жрет поедом, полыхает в крови. И когда Нэрисса с хитрой улыбкой склоняется над ним, чтобы таки удовлетворить просьбу, он резко перехватывает ее за талию, прижимая к себе. Огладив, Даррэн сжимает бедро, перекидывая ее ногу через себя, усаживает верхом. Целует жадно, прикусывая губы, путаясь пальцами в волосах на затылке, вжимает в себя. Задыхаясь, ловит ее губы, не позволяя прерваться, и дикое, бесконтрольное желание, накатывающее обжигающими волнами, властным пламенем разливающееся по венам, оглушает. Отпускает скорее, стоит ей оторваться от его губ, опасается утратить контроль. И Нэри будто понимает его — заглядывает в глаза и слезает, подхватывая сигары и закуривая. Усаживается рядом — близкая и далекая одновременно — руку протяни и можно коснуться, но магистр сдерживается, осознает последствия.        — А потом нагрянул семестр, а нас уже вполне оценили, как префектов, и требовали все больше. Факультативные занятия отнимали много времени, особенно по алхимии, которую я взяла на себя — Сокар требовал составления учебных планов. Да и новоявленный куратор не давал прогуливать, слишком уж быстро просекал отправленные на пары иллюзии. Поставщики требовали внимания, директор поставил перед фактом необходимости включаться в общественную жизнь адептов и развлекать их… — меланхолично, еще ощущая покалывания щетины на коже и горящие вследствие поцелуя губы, тянет Нэрисса.       Седьмой курс был для нее не легче шестого: немногочисленные существа, которых она могла причислить к списку друзей, замечали произошедшие с ней изменения, и полагали их не слишком-то положительными.       — Мне приходилось еще и постигать заново множество аспектов магии, которые прежде давались мне легко и почти бездумно… Углубленное изучение некромантии мне поставили исходя из тестирования еще на первом курсе и, когда оно началось, мне было весьма любопытно поднять умертвие при помощи ритуалов, создать нетленное и полностью подконтрольное мне создание.       Усмешка возникает на губах сама, припоминается теплая, терпко пахнущая прелой листвой осень и янтарный взгляд куратора на ступенях морга. Насмешливая перепалка там же заставила впервые задуматься о собственной привлекательности как женщины в глазах лорда Бельтэйра. Ночные занятия с трупом, которые в качестве эксперимента разрешил магистр Вейтар — тому было интересно взглянуть на возможности ритуалистики по части некромантии. Терпкая, теплая осень, пропахшая ароматом табака и прелых листьев, осень, в которую она впервые ощутила чисто женское томление и предвкушение, ловила на себе взгляды и отвечала на них, неумело и по-детски держа дистанцию, заигрывая и провоцируя. Все изменилось позже, много позже — в первый промозглый месяц весны, когда Рагдар ломился к ней в дверь, и она открыла, измученная ломкой, недосыпом, ненавистью к себе на грани отвращения. Бельтэйр был первым, кому она позволила видеть себя отвратительно слабой, опустившейся на самое дно.        — Рагдар… отвлекал. Ему действительно удавалось заставить трепетать пусть не сердце, но чисто женское самолюбие и чувство собственной важности. Он не преследовал, но всегда появлялся ровно в тот момент, когда я ощущала накатывающую скуку. Я даже дорожила этими случайными встречами, хотя прекрасно понимала, что случайность тут абсолютно невозможна — как куратор он мог отслеживать мои перемещения по территории академии. И тем не менее, я ждала их… Ждала его появления, наверное, даже не потому, что его внимание тешило мое самолюбие, а просто потому, что с ним было легче… Позже я спрашивала у Мейлин, может ли быть у вейлы двое претендентов на избранность, но она так и не ответила на мой вопрос. Впрочем, я и так знаю на него ответ. Просто ты был ближе, встретился первым, но, если бы все сложилось по-другому… Я бы пожалела, наверное, — с непонятным самой себе облегчением выдыхает Нэрисса. — И тем не менее, я не могу сказать, что жалею о том, что между нами было. Да и чувствую вину в определенной степени за то, что не смогла ответить на его чувства. С ним было очевидно проще, чем с тобой в любой момент времени.       Ее взгляд утыкается в складки черного балахона, снова зажатые в пальцах, и голос срывается на шепот, но с этим она ничего поделать не может. Признаваться в том, что ей непросто в принципе находиться рядом с ним, тяжело. Сказать, что как бы ни силилась в последние дни увидеть их вместе, но не смогла, попросту невозможно. «Я не могу представить нас вместе, Рэн, слишком сложно видеть наши отношения возможными», — обреченная мысль разливается ядом внутри, и Нэри не может отвести глаз от собственных судорожно вцепившихся в ткань рук. Только дергается как от удара, когда в голове звучит удивительно спокойный, чуть насмешливый и заметно мягкий баритон магистра:       «У тебя в принципе отношений не было, Нэрюш. И да, очевидные проблемы с доверием», — констатирует факт Даррэн, и тяжелый прерывистый вздох Нэри даже пугает, особенно вкупе с тем, что она обхватывает подтащенные к груди колени руками и утыкается в них лицом. Он протягивает руку, подсаживаясь ближе, притягивает ее к себе и выдыхает на грани раздражения, стоит услышать ее глухой шепот:        — Не надо, ладно?..       Нэрисса отстраняется осторожно и, прикрыв глаза, устало растирает лицо руками. Не хочется касаний сейчас, не после откровений об отношениях с мужчиной, который хоть немного дорог сердцу. Чувства Рэна ранить нет желания, но она самой себе обещала, что постарается быть как можно более откровенной… Выходит с трудом. Нэри понимает: Эллохар просто более уверенно пользуется связью, прикрывая свои чувства от нее, да и с самообладанием у него получше, чем у нее самой, но от этого не проще ни разу.       — Мне странным кажется, что ты с объятиями лезешь, когда я о другом мужике рассказываю.        — А мне странным кажется твой отказ от моральной поддержки в момент, когда тебе плохо, но я же молчу? — ехидствует он, отхлебывая из горла бутылки и мрачно уставляясь на Нэриссу. Она смотрит настороженно из-за плеча, но как-то печально при этом, будто сожалеет, что вообще говорить начала. — Хватить колючки демонстрировать, Нэри, они больше боли причиняют, чем твои слова.        — Мне так не кажется, Рэн.       Быстро ухватив пачку сигар, Нэри быстро закуривает, распахивая взмахом руки окно. Пытается нащупать ускользающую нить понимания, отчего же так сложно, но она утекает сквозь пальцы, вырывается, не дается в руки. И чувство собственной слабости перед ситуацией и этим мужчиной воспринимается лишь печальной данностью. «В любви мы всегда слабы», — вспоминаются слова деда, и горькая усмешка проступает на губах — даже зная подробности истории своего рода, только сейчас Нэрисса ощущает, что доверие к Владыке Ада не безгранично, как бы она не пыталась делать хорошую мину при плохой игре.       — Дело в том, что я никогда не видела наши отношения возможными, Рэн. И сейчас наблюдаю сдвиг парадигмы, контролировать который не могу даже отчасти. Я, наверное, до сих пор в шоке и не могу разобраться, что вообще чувствую по этому поводу. Увы, но радости в этих чувствах точно нет. Я.… — на миг она задумывается, что хочет сказать, теряя логику и связь в своих рассуждениях и высказываниях, а после признается потеряно, тихо, укладываясь обратно: — Я устала, наверное. Да и закостенелость мышления присуща мне, как оказывается. В том, что касается личного — точно. На самом деле я бы просто хотела упасть и уснуть на пару недель или месяцев, но это никак положение не улучшит и не исправит. Я так привыкла действовать, делать что-то, быть полезной, добиваться чего-то не только для себя, делать хоть что-то… А теперь не могу просто принять факт того, что ты испытываешь ко мне чувства. Да и я никогда не рассчитывала на это, никогда не задумывалась всерьез о подобной возможности. Мысли о подобном развитии событий всегда оставались на грани сна и бодрствования, там, где я не могла их коснуться осмысленно. Это… — Нэри хочется закричать, вырваться из пут собственных мыслей. Хочется избавиться от тяжести, продолжающей давить на плечи даже после того, как их отношения заметно улучшились, но она не может себе этого позволить. — Я не привыкла переживать свои чувства на публику, Рэн, да и демонстрировать то, что делает меня слабее другим — весьма глупая политика. Поэтому мне сложно с тобой — умом я понимаю: ты не будешь пытаться задеть и поиздеваться, воспользоваться моментом слабости, но привычка на то и зовется привычкой — от нее невозможно отказаться за пару дней.        — Разве я прошу о подобном? — меланхолично интересуется магистр Смерти, откидываясь на изголовье кровати и задумчиво глядя на Нэри.       Она действительно кажется страшно запутавшейся, и Даррэн догадывается о причине сумятицы. «Добро пожаловать в филиал дома скорби Эллохар», — проносятся сказанные духом слова, и он с повышенной внимательностью вглядывается в ее лицо. Нэрисса действительно выглядит потерянной, и это только убеждает его в правильности собственных выводов.       — Я просто рядом Нэри, и ты можешь обратиться ко мне всегда, но не уверен в том, что тебе это в принципе нужно.        — Я тоже не уверена в том, что нуждаюсь в психологической помощи и поддержке именно от тебя, — хмыкает Нэрисса с усмешкой. С ним и вправду тяжело делится, потому что… — Я жду осуждения каждый миг, просто потому, что твое мнение и отношение действительно важны для меня. Мы же всегда хотим выглядеть в глазах любимых лучше, чем есть на самом деле. И я не исключение. Твое осуждение принесет мне значительно больше боли и угрызений совести, нежели кого-либо еще, — замолкает на миг, поворачивает к нему лицо, уточняя: — Мне продолжать? Или достаточно на сегодня?        — Не уверен, что в другой день ты согласишься продолжить, сердце мое, — устало, чуть печально проговаривает магистр, и расстояние между ними, едва достигающее метра, кажется ему непреодолимой пропастью.        — Я спрашиваю потому, что пытаюсь понять твои чувства, Рэн. Ты весьма умело скрываешь их, и это только делает тебе честь, но мне действительно важно знать, хочешь ли ты на самом деле слушать дальше или с тебя хватит, — объясняет она, прислоняясь спиной к спинке кровати и с тоской глядя на стиснутую в мужских пальцах бутыль.       Алкоголь не решает проблем, но он неплохо развязывает язык. Нэри безумно хочется вернуться на полчаса раньше, когда она самозабвенно целовала его и не думала о всех сложностях, сопутствующих поцелуям и отношениям в целом.       — Ты не думал, что таким образом я пытаюсь просто уберечь тебя от боли, нет? — тихо, но при этом ощутимо ядовито спрашивает Нэри, и Даррэн негромко посмеивается на ее слова.       «Забавная», — решает он, передавая ей бутылку и невольно присматриваясь к тому, как Нэри, запрокинув голову, жадно глотает спасительный самогон.        — Это не способ уберечь меня от боли, это попытка убежать от самой себя, Нэри, — отбирая только оторванную от губ бутыль, уверенно проговаривает магистр Смерти и, в наглую закинув руку на ее плечи, бескомпромиссно притягивает к себе. — Видишь, на какие жертвы иду? Про бывших мужиков выслушиваю… До чего докатился, — нарочито сокрушенно затягивает он.       Нэри чуть насмешливо фыркает, понимая, что он не в серьез. Но прекрасно осознает при этом, что ему столь же сложно сохранять позитивный настрой даже для вида, как и ей самой.        — В общем, Бельтэйр подкатывал, я играла в классическое ближе-дальше… Времени на это оставалось мало, если честно — дыры в бюджете из-за грантов на исследования росли, на свою магистерскую я откладывала отдельно, ибо тянуть из казны средства казалось стыдным. Тогда-то и пришла в голову идея собрать адептов, учащихся по индивидуальной программе у Сокара, и, посулив им проценты, привлечь к делу обогащения академической казны. Многие из способных адептов тоже согласились. В итоге штат подпольной лаборатории разросся, что было весьма кстати — с нас неожиданно затребовали организацию бала, на котором должны были присутствовать члены попечительского совета, деньги требовались немалые… Да и экзамены маячили, доставать списки вопросов и тестов приходилось осторожно, но был у нас адепт-аспирант из инкубов, который в обмен на допуск своих дам на территорию помогал в добыче билетов. Ему было очевидно проще сделать это — он спал и с секретарем лорда-директора, — с усмешкой поясняет Нэрисса. — Да и бывшие префекты, перешедшие в число попечительского совета, неплохо помогали, тот же брат Дейры…        — Еще одно твое увлечение? — заметив тихий вздох Нэри, уточняет — а скорее констатирует факт Даррэн — и она, удивленно глянув на него, вскидывает брови.        — Точно нет! Этот клыкастый и кровососущий пройдоха вербовал меня для работы в качестве подпольного алхимика, да и женщины ему не особо интересны, — многозначительно хмыкает Нэри.       Эллохар понимающе усмехается. Подобные отношения не порицались в Хаосе, каждый мог выбирать в партнеры кого желал, без оглядки на такие условности, как пол и разница в возрасте.       — Я слала его известным маршрутом. У нас шпионская деятельность в процессе практики цвела и пахла — мы по крупицам собирали образовательную программу других учебных заведений. Кстати, именно по этой причине меня тогда и отправили каррага брать живьем — твои адепты быстро получили объект для исследований, вот и наши тоже загорелись, — нагло отобрав у него бутылку, Нэри снова присасывается к горлышку, ощущая, что становится значительно легче — внутренний цензор просто отрубается, не выдерживая крепости напитка. — Тогда я действительно была не в настроении, прости… Сокар не нашел способа лучше, чем напоить меня настойкой на полыни и чертополохе и отправить на мелкую кучку островов дожидаться готового покуситься на меня спрута, — вспоминая их беседу по крови, извиняясь тянет она.        — Каррага заполучила хоть, ценой моих нервов? — пытаясь отобрать бутылку обратно, интересуется Даррэн, на что Нэрисса важно кивает, дополняя рассказ:        — А как же. Со мной, правда, малец был с пятого курса, ну я ему ножичек и зачаровала… Ты бы его глаза видел, когда клинок пламенем загорелся, — посмеивается снисходительно Нэри, таки отдавая тару обратно. — Его старшая сестра у тебя учится, насмотрелась на преподавательские клинки, так что мелкий испытал ни с чем не сравнимое восхищение и праведный ужас. Но спрутину таки взяли, да… Правда, тащила я ее на себе, в итоге вывалилась на территории академии вся в блевоте и с похмельем под шуточки Сокара и Бельтэйра, — мрачно сетует Нэрисса, припоминая пьяных в дым преподавателей.       Те выпивали, празднуя приближающуюся сессию и шатаясь по парку академии, благо весна была ранней: тепло было даже ночью, а рано зацветшие яблони и вишни только добавляли издевательской романтичности.       — Эх, столько воспоминаний… Я как раз под вишней вывалилась из перехода, а на каррагову слизь так мило липли лепестки цветов… Стояла я в цветах и с адептом под мышкой, вся красивая, только сверкающие возмущением глаза и видно. А двое великовозрастных болванов потешались, любопытствуя, как прошло мое свидание с моструозиной, и откуда взялся третий в столь интимный момент. И это Сокар еще не знал, что у меня лаборатория подпольная огромная, а не как он думал — в пару помещений, а наш подающий надежды аспирант и вообще светило всея академии не только шлюх в свой домик таскает, но и стимуляторы для старшекурсников…        — Не только умственной активности, как я понимаю? — мрачно уставляется на Нэри Даррэн.       Адепты перед сессией всегда ищут способы ускоренного запоминания информации, и его ученики не исключение. Но некоторые любят прибегать к весьма опасным способам расслабиться, употребляя препараты, только именующиеся стимуляторами. И то, как Нэри почти равнодушно пожимает плечами на его вопрос, усиливает подозрения. Сузив глаза, магистр пристально вглядывается в ее лицо, отслеживая малейшие перемены проскальзывающих по нему эмоций, но она смотрит в ответ спокойно, едва ли не безразлично.        — Всякие.       Ее пальцы тут же ощущают шероховатую поверхность маленького черного конвертика, наполненного жемчужно-черным порошком, крупинки текстуры, напоминающие соль мелкого помола… И словно заледенение внутри, будто свежую рану щедро облили обезболивающим зельем. А еще восхитительное чувство вседозволенности, всемогущества, яростного желания действовать и одновременной лени. Пьянящего счастья. Мурашки бегут по коже, и Нэрисса поеживается, вспоминая не только эффект этого стимулятора, но и дикие последствия его длительного применения, и носовые кровотечения с потерей сознания самые невинные из более чем обширного списка, прочувствованного на себе.       — Мы следили за адептами даже в таких случаях, Рэн, передозировок на моей памяти не было, — уже более осторожно и будто успокаивающе проговаривает Нэри.       «У адептов не было», — ехидно тянет тоненький голосок, вгрызаясь мириадами видений, ощущений, звуков.        — Хочешь сказать, преподаватели не знали? — издевательски, но при этом разъяренно вопрошает Эллохар, резко разворачиваясь к ней все корпусом и пристально вглядываясь в лицо.       Алкоголь и стимуляторы еще куда не шли, но наркотики — это действительно слишком серьезно, чтобы преподаватели могли просто закрывать глаза. Некоторые адепты школы попадали к нему в плачевном состоянии, и он прекрасно знает все возможные последствия приема подобных веществ.       — Кураторы точно должны были быть в курсе, на определенных этапах скрыть зависимость невозможно.        — Некоторые преподаватели сами баловались подобным, — честно признается Нэрисса, и тихая, произнесенная надломленным голосом фраза «Бывших наркоманов не бывает», услышанная в худший из периодов собственной жизни, вызывает горькую усмешку.       «Не бывает», — признает Нэри, и пальцы непроизвольно дергаются в бездумном желании прикоснуться к кулону с пространственным карманом. С тех пор, как она откладывала подобное средство на крайний случай, с ней произошло слишком много крайних случаев, чтобы тот конвертик сохранился. Таких конвертиков было множество в тот период времени, так много, что на сотом она попросту перестала вести счет. Но один единственный, последний, как напоминание о совершенных ошибках, как доказательство собственной чистоты себе же самой, как подтверждение возможности не использовать подобные средства, все еще лежит в глубинах пространственного кармана, нетронутый вот уже полтора года.       — Алкоголь действительно не самое худшее, что может случиться, — заканчивает Нэри, закуривая опять, и сигару тут же выхватывают из пальцев, вызывая раздосадованный вздох. — Надо же, мы кажется подошли к тому, знать о чем ты определенно не хочешь, ибо уже спросил бы.        — Ты не ответишь.       Даррэн пребывает в абсолютной уверенности, что ответить она не пожелает. А если и ответит, то совершенно точно неправду. Не знает, почему, но не сомневается — если Нэрисса и не употребляла на постоянной основе, то хотя бы пробовала. И в этот раз он уступает, не спрашивает, хотя мог бы. Всегда лучше признаваться, когда на это есть искреннее желание, а не под давлением, как на допросе.        — Не отвечу, — согласно бормочет она, закуривая снова.       Изрядно потревоженные воспоминания распирают черепную коробку, и попытки хоть как-то систематизировать разрозненные образы вызывает ноющую боль в висках. Поморщившись, Нэри чуть дергает головой, сжимая зубы и, дождавшись, пока боль немного отступит, негромко продолжает:        — В тот год мы-таки наскребли на бал для адептов, не побираясь по чужим карманам. Побирались только по своим, правда, пришлось все же согласиться на подпольную деятельность в качестве алхимика — это приносило неплохие суммы. Заказов было немало, и я скинула академическую лабораторию на адептов, только иногда становилась за котел, когда рук не хватало. Особенно сложно пришлось после очередного неудачного эксперимента с Сокаром: мало того, что мы попали на карантин, и нас заперли прямо в лабораториях, дабы результат наших исследований не расползся дальше, так еще и сидели с отключенной системой жизнеобеспечения в дикий мороз в подземельях. Хорошо хоть русалки подкармливали, подсовывая сырую рыбу в окошко, выходящее в озеро, — тихо посмеивается Нэри под удивленным взглядом магистра Смерти.        — А Сайлас с годами не теряет безголового энтузиазма на исследовательском поприще, — замечает магистр, туша окурок в пепельнице и разглядывая в очередной раз задумавшуюся Нэриссу.       То как она поглаживает складки натянутого на ноги покрывала, чуть тоскливо рассматривая собственные руки говорит Эллохару о многом, что ей, вероятнее всего, хотелось бы скрыть. В первую очередь о том, что она все же скучает по академии и преподавателям, привычной жизни за стенами закрытого учебного заведения, являющегося по сути государством в государстве. И определенно чувствует себя бесполезной здесь, в стенах дворца, запертая будто в клетке.        — О своем становлении на научном поприще я обязательно напишу мемуары лет так через двести.       Отмахнувшись от роя вызывающих ностальгию воспоминаний, Нэри чуть улыбается. Слишком немногое может вспомнить с искренней улыбкой, но кое-что воскрешать в памяти хочется раз за разом, окунаясь в хорошие моменты без оглядки на разрывавшееся от боли сердце.       — Вот только не уверена, что магистр оценит мою безыскусную писанину, учитывая то количество подробностей, которых я себе не откажу в удовольствии припомнить.        — Когда ты начала работать над плетениями? По индивидуальной программе, не на общих основаниях?       При упоминании Сокара тут же всплывает Бельтэйр, и Даррэн мрачнеет, напряженно ожидая ответа. Даже пребывая в уверенности, что Нэри не любила его так, как могла бы, ревности он сдержать не может. Перед мысленным взором предстают картины далекого от целомудренности поцелуя перед ресторацией в Столице, ужин в Ксарахе, который он наблюдал своими глазами, невольно додумываются подробности других свиданий, которых было не мало. Особенно тех, что происходили в интимной обстановке особняка дракона в Айяр-Арате. Скрипнув зубами, Эллохар с усталым выдохом прикрывает глаза — ревность сжирает, и контролировать ее попросту невозможно. Ревнует к каждому мгновению, проведенному Нэри с Бельтэйром, к каждому вздоху, взгляду, слову, прикосновению, поцелую… О большем и задумываться не хочет, но разыгравшаяся фантазия рисует откровенные картины с болезненной точностью, воспроизводя облик обнаженной Нэри в объятиях чешуйчатого… Ненависть вспыхивает алыми искрами под опущенными веками и Эллохар едва сдерживает рык, глуша его несколькими глотками из бутыли.        — С началом второго семестра седьмого курса.       Видеть, как Рэн самозабвенно хлебает остатки самогона из горла, явно сдерживая злость, Нэриссе неприятно. В случае с ним ревность не тешит самолюбие, она скорее пугает и заставляет чувствовать себя виноватой. Но рассказывать, сколь неприятно бы это для него ни было, приходится, пусть обещанная откровенность и бередит раны. К этому подталкивает и молчание Даррэна, мрачно уставившегося перед собой и слишком крепко сжимающего горлышко бутылки пальцами.       — На самом деле он пригласил раньше, еще осенью, увидев мое плетение на трупе в прозекторской, когда я тайно занималась научным проектом. Увидел, похвалил, предложил заниматься у него на курсе. Но я тогда не думала брать еще одну дисциплину по индивидуальной программе, да и сам он не настаивал. Но ходом моей работы частенько интересовался и прикрывал несанкционированные вылазки каждый раз, меняясь с другими дежурными преподавателями. В итоге я все-таки решила попробовать, поделила факультативы, чтобы освободить время и начала посещать занятия.        — И как… занятия? — издевательски-желчно тянет Даррэн, поворачиваясь к ней и одаривая тяжелым взглядом. — Нравилось заниматься с Бельтэйром, прелесть моя?       Теперь ревность неконтролируемым пожаром перебрасывается и на долгие часы уединенных занятий по индивидуальной программе с магистром плетений. Как он ни старается, сложно представить эти занятия именно обучением, скорее медленным соблазнением хорошенькой адептки преподавателем. И хотя разумная часть упирает на то, что дракон вряд ли бы стал склонять шестнадцатилетнюю девчонку к романтике и чему-либо еще, но гнева это не унимает ни на гран.        — А давай ты больше пить не будешь? — устало выдохнув, Нэрисса резким движением перехватывает бутылку, выдергивая ее из мужских пальцев, а после отхлебывает, едва не давясь под его прожигающим взглядом. — Это были занятия, Рэн, стандартный учебный процесс, а не то, что ты себе напридумывал. Не суди по себе, Бездны ради! Рагдару хватало мозгов понимать, что я несовершеннолетняя, и держать себя в узде, — раздраженно выплевывает она, видя, как глаза магистра с каждым новым словом угрожающе сужаются, и едва успевает отстраниться, как о резко перехватывает запястье, опрокидывая ее на постель. Медленно нависает, замирая в опасной близости, пристально, зло оглядывая, и шепчет, склоняясь к самым губам:        — Это я сужу по себе, сердце мое?       Темно-синие глаза, испуганно расширившиеся в миг падения, смотрят удивительно печально и даже будто виновато, и это слегка отрезвляет его, заставляя думать головой. Но играющий в крови алкоголь не дает отступить и остановиться:       — Да будет тебе известно, я ни одной адептки не попортил за полсотни лет! Хотя сейчас меня одолевает нестерпимое желание поступиться своими принципами…       Теперь темно-синие глаза смотрят уже настороженно, и это почему-то забавляет Эллохара. Когда она смотрит вот так: растерянно, немного удивленно, чуть виновато, злиться на нее не получается, отчего демону хочется проскрипеть зубами.       — Ты еще ресничками похлопай, радость моя! Совести у тебя нет! — возмущенно восклицает Даррэн.       И Нэри, в очередной раз подивившись резкой перемене его настроения, таки хлопает. Моргнув и уставившись на Эллохара, она едва сдерживает улыбку, рвущуюся растянуть губы, и полный досады возглас почти добивает, а сдерживать смех становится практически невозможным:        — Сначала обвинениями беспочвенными разбрасываешься, а теперь еще и издеваешься?        — Тебе показалось.       Примирительно приподнимает руки Нэрисса, в одной из которых зажата чудом уцелевшая бутыль и, глянув собственно на спасенный от демонических зверств сосуд, притягивает его обратно.       — А вот пить точно больше не нужно.       По задумчивому взгляду магистра Смерти, слишком уж внимательно скользящему по ее лицу, можно смело сказать, что чистосердечное признание таки состоялось и не продолжится допросом.       — А лучше вообще спать лечь, — добавляет Нэри.       И замечает, как разглядывание постепенно сменяет место дислокации, смещаясь собственно ниже, и значительно, а сам магистр приподнимается на вытянутых руках, вполне себе заинтересованно разглядывая обтянутое балахоном тело, совершенно точно сменив гнев на милость в чисто мужском ее проявлении. Он вздергивает бровь, на его лице мелькает откровенно предвкушающее выражение, и длинные пальцы, подхватив ткань, медленно и искушающе тянут ее вверх, одновременно забираясь под подол.       — Кажется на понятие сна мы смотрим немного по-разному, — пытаясь остановить или хотя бы притормозить движение пальцев, уже подбирающихся к бедру, многозначительно тянет Нэрисса.        — А ты в этом спать собиралась? Очаровательная тряпочка, но вряд ли удобная, — натурально удивляется Эллохар, таки добравшись до бедра и улыбаясь свершенным приятным открытиям. — Меня безмерно радует твое постоянство, Нэрюш.       Интонации магистра приобретают ответную многозначительность, намекая на отсутствие белья, и Нэри одергивает балахон, возмущенно глядя в ответ.        — Ради тебя — переоденусь.       Попытавшись приподняться, она выразительно смотрит на откровенно наслаждающегося ситуацией демона, но тот никак не реагирует на освободительные потуги — с легкой улыбкой продолжает рассматривать, совершенно не собираясь двигаться с места.       — Но, в принципе, могу спать и так, чего уж, мне точно ничего не помешает.       Нэри равнодушно пожимает плечами, просовывая руку за голову и уже нащупывая сбежавшую в панике перед страшными магистрами подушку, как Даррэн таки соизволяет выпустить и даже укладывается на спину, вытягивая длинные ноги и закидывая руки за голову.       Встав с кровати и даже похмыкав совершенно удивительной покладистости некоторых венценосных и периодически рогатых, Нэрисса отправляется за одеждой, со всей темной мстительностью раздумывая над тем, что бы такое откапать из закромов, чтобы уж точно порадовать в самом лучшем смысле этого слова.        — Для меня ты могла бы просто раздеться, — доносится негромкое, но очень искушающее в ей спину.       Нэрисса, уже приподнявшая крышку того самого сундука, что не поддался Даррэну, с громким хлопком роняет ее и выпрямляется, оборачиваясь к магистру. Пристальный взгляд подсвеченных голубым в темноте помещения глаз следит за каждым движением, и мурашки невольно бегут по телу, вызывая озноб. Она разворачивается обратно, ощущая, как буквально припекает кожу под тканью в тех местах, куда собственно направлен этот самый взгляд.       — Ты продолжай, продолжай, поза прелестная, виды восхитительные, я хоть полюбуюсь за неимением альтернатив…       Окончание фразы, начавшейся весьма ехидно, звучит несколько сожалеюще, и даже сочувствие с совестью, все же у нее имеющейся, немного шевелятся. Но мстительности не отнимешь, да и за пару часов истрепанных нервов отомстить очень хочется, пускай и по-женски глупо. И снова открыв сундук, привезенный с собой из академии после девятого курса, Нэри быстро по памяти ищет небольшой бумажный пакет, подаренный некогда Ри. С улыбкой нащупывает, коварно улыбнувшись находке и радуясь тому, что в темноте, да еще и в таком положении он явно эту улыбку не заметил.       Его взгляд провожает до самых дверей в ванную и, прикрыв за собой створку, но не заперев ее, Нэри негромко хихикает, теперь удивляясь переменой в собственном настроении. Скидывает балахон и, придержав легкую ткань рукой, приоткрывает дверь снова, осторожно выглядывая. Наблюдающий за произволом магистр Смерти усмехается, вопросительно приподнимая бровь, и по всей видимости, полагая это приглашением. Хихикнув еще раз, она прицельно швыряет одеяние в лежащего на кровати демона.        — Он же тебе приглянулся, — раздавшийся в спальни смешок едва улавливается, закрытая дверь глушит любые звуки.       Подозревать хранителя в переменах настроения бессмысленно — тот выложился настолько, что восстанавливаться отправился обратно в подземелья, а значит влиять магически совершенно точно не мог. Вывод напрашивается один: то, о чем говорила старшая жрица храма Мейлин, то, о чем не раз напоминал Асмодей и упоминала в недавнем разговоре Дианея — ее суть улавливает колебания настроения Рэна, в определенные моменты подстраиваясь под него.       Встав под хлынувшие с потолка струи воды, Нэрисса непроизвольно потирает грудь — появившийся после первой медитации зуд периодически появляется снова, причем именно в такие моменты, невольно заставляя задумываться о взаимосвязи с проявлениями сути вейлы и причинах подобного. Быстро ополаскиваясь, поглядывает краем глаза на дверь — не то чтобы ждет появления Рэна, но при этом сомневается в том, что он присоединится. Сомневается не в его желании сделать это, оно было продемонстрировано более чем явно, скорее в намерении. Тот совершенно точно блюдет не только собственные правила и условия их договора, но и явно прислушался к ее просьбе, поскольку кроме искушающих намеков и шуточек ничего больше себе не позволяет. Невольно вспоминается ванная, навевая картины и ощущения, и Нэрисса вздыхает, быстро вытираясь полотенцем. Вздох выходит мечтательно-сожалеющим, и сожаление в нем скорее об отсутствии продолжения, нежели о самом факте свершившегося в ту ночь.       Постояв и подумав над собственными вздохами и тем, что позитивные изменения пусть и вносят сумятицу в привычное восприятие действительности, но все же радуют, Нэри подхватывает оставленный на столике бумажный сверток. Тогда, два года назад, подарок неугомонной Ри казался абсолютно бесполезным и даже в какой-то мере глупым. Одевать подобное для кого-то она не собиралась не из ханжества и врожденной стеснительности, поскольку той не было, а по причине того, что смысла в одевании такого комплекта ей не виделось. Интим с любым другим мужчиной в принципе не вызывал какого-либо интереса, даже несмотря на начинающиеся отношения с Рагдаром, ибо Нэри во всей мере осознавала то, что секс с кем-либо помимо избранника особого удовольствия не принесет. А прыгать в койку эксперимента ради она не собиралась.       Развернув пакет, Нэрисса оглядывает тонкое белое кружево откровенной сорочки, сплетенное в изящный узор. Кружева закрывают только лиф, ниже фалдами опадает прозрачная сетчатая ткань, скрывая все подробности, и трусики, тоже кружевные и прозрачные, дополняют комплект. В задумчивости погладив тончайшую материю, она все же надевает его. Недолго разглядывая себя в зеркале, Нэри разматывает пучок, позволяя волосам укрыть плечи и спину. Придирчиво оценивает отражение и прикрывает глаза, выдыхая. «Видит Бездна, ну прям сама невинность, хоть на заклание к светлым веди, эти точно бы не устояли», — фыркает про себя Нэри, сминая пустую упаковку и кидая ее в корзину для белья.       Осторожно, скованная нерешительностью, она толкает створку. Оправляет волосы, кляня себя за бессмысленную попытку сыграть на его желании, за глупую жажду мести, способную выйти ей самой боком. Смущение, такое, какого не было даже там, в ванной, охватывает, ибо мнение именно этого мужчины действительно кажется ей важным. Единственно важным. Нет, глупых мыслей и страха показаться ему распутной нет, вейлы воспринимают чувственные игры с избранником совершенно иначе, но робость, свойственная любой невинной девушке, несмотря на теоретические и продемонстрированные практические знания, все равно ощущается, вынуждает опустить глаза, нервно, выжидательно закусить губу в ожидании его оценки.       Легкий шаг, плавный — даже двигаться вейла вынуждает иначе, более плавно, тягуче, чувственно — и пробужденная подаренным удовольствием суть замирает внутри, прислушивается к ощущениям связанного с ней мужчины, а судорожный вздох в тишине спальни звучит раскатом грома. Так громко, что Нэрисса невольно поднимает глаза на магистра Смерти, бездвижно лежащего в постели, на миг сталкивается с темным, полным желания пронзительным взглядом, уже не имея возможности отвести глаз. Струящееся по телу одеяние тревожит ставшую чувствительной кожу, мурашки расползаются, и сиплый, рваный выдох срывается с губ непроизвольно. Тяжелый, неотрывный, истинно мужской взгляд — ранее Нэри бы только усмехнулась, но сейчас он пригвождает к месту, ускоряет пульс, и в голове бьется единственная мысль: «Лучше бы балахон оставила». Потому что выдержать желание в его взгляде практически невозможно, особенно, когда связь остро реагирует на взаимное притяжение, передает каждую толику эмоции, каждую кроху того напряжения, что в сгустившемся молчании нависает над ними, спирая дыхание, лишая разумности. Его возбуждение, его желание, именно это пробуждает ответную реакцию, взывает к инстинктам, и вейлова суть вздыхает восхищенно, когда демон усаживается в постели, и простыня сползает, обнажая взведенное напряженной пружиной тело. Ему хочется принадлежать, хочется отдаться без остатка, и Нэрисса едва не всхлипывает от острого предвкушения, пронзившего тело, жарким пламенем скопившегося внизу живота.        — Подобное обязательно должно присутствовать в первую брачную ночь, — собственный голос звучит странно, задумчиво и хрипло, но глаз отвести Даррэн не в состоянии.       Комплект с натяжкой можно назвать целомудренным, даже беря в расчет его цвет, но именно сейчас он задумывается о фактической невинности и возможной неловкости Нэри перед ним. О робости и смущении, свойственных любой девушке перед любимым мужчиной, так четко различимых на ее лице. Сейчас, когда над ними обоими не довлеет тот чувственный угар, с которым они всеми силами справлялись в ванной, это особенно заметно. То, что даже чувственно настроенная вейлова суть не снижает ее робости, не убирает смущения, не уменьшает значимости его собственной оценки, о чем говорят ощущения самой Нэриссы, столь открытой ментально сейчас. «Вейла не берет ее под контроль, но пробуждается, определенно», — крайне внимательно осматривая каждую деталь комплекта, констатирует Эллохар.       Но от констатации факта не легче — желание пламенем разливается по венам, и он ловит себя на мысли, что Нэри первая женщина, с которой он настолько не уверен в самоконтроле, и связь в этом нисколько не помогает, делает только хуже. Чувствовать ее так практически невыносимо: ее желание, ее смущение, ее ожидание сводят с ума, только усиливая собственные желание и ожидание, смущения там и подавно не наблюдается.       — Так уж и быть, забудем о традициях — снимать с тебя подобное будет прекрасным аперитивом. Будет еще одним моим условием, — с мягкой предвкушающей усмешкой тянет магистр Смерти. — А вот смущаться не стоит совершенно, сердце мое — для меня ты восхитительна и прекрасна как в одежде, так и без нее. Иди ко мне.       Последнее он выдыхает подозрительно интимно, слишком хрипло, и Нэри запинается, чувствуя, как вздрагивает все внутри. От его эмоций, от его чувств все плавится, сгорает, и щеки заливает жаркий румянец — ощущать искреннее восхищение, пылающее желание, трепетную нежность непривычно. Это странно, это почти пугает, чувствовать его столь сильно, как саму себя, невыносимо тяжело, ибо ни восхитительной, ни прекрасной себя она не считает. Смущенной, оробевшей слишком для себя неожиданно — да, что никак не соответствует его словам. Но все же Нэрисса ступает вперед, удивительно отчетливо ощущая, как ступни погружаются в высокий ворс ковра. Идет медленно, сопровождаемая взглядом, и ей кажется, будто одежды на ней нет вовсе. Кровать приближается слишком быстро, настолько, что успевшая мелькнуть мысль о том, сколько одиноких, пропитанных алкоголем часов она провела в ней, испаряется, так и не дав задуматься об этом всерьез. Приглашающе откинутая простыня намекает лучше любых взглядов и слов, и, присев, Нэрисса чуть нервно откидывает волосы за спину, только мгновением после понимая, какие виды открываются Даррэну. Но пробужденная, способная теперь полноценно влиять вейлова суть не дает быстро юркнуть под простыни и тут же прикинуться спящей — вынуждает дразнить, соблазнять, испытывать на прочность.       Слегка лукавый, осторожный взгляд Нэри из-за плеча действует подобно удару молнии, пришпиливая Даррэна к постели, пронзая разрядом. Вырывает вздох, и легчайшее одеяние при ближайшем рассмотрении оказывается одновременно лучшим и худшим, что он в принципе видел в своей жизни. Чуть смуглая с золотистым отливом кожа проглядывает сквозь вязь кружева почти невинно, но в целом наряд оставляет дразнящее ощущение едва прикрытого тела, заставляя рассматривать еще и еще, выискивая каждый обнаженный кусочек. Это затягивает, пробуждает охотничий азарт, словно игра, и демон не может оторваться, изучая малейшие детали вязи. И даже нарочитая невинность цветовой гаммы не снижает желания снять это поскорее. «Пора вводить в моду допотопные ночные сорочки», — вздыхая, раздумывает Эллохар, приподнимаясь и нависая над Нэри, ощущая, как напряжение скапливается в паху, сбивая едва затеплившееся желание именно спать. Теперь это желание перебивает желание совершенно иного толка, и чуть смущенный взгляд темно-синих глаз, короткий и будто нерешительный, только подстегивает.        — Расслабься, Нэрюш, я кусаться не собираюсь, — тихо, как-то слишком горячо шепчет он, нависая, скользя взглядом по едва прикрытому тканью телу, Нэри сползает ниже, устраиваясь на подушке.       Подобный заинтересованный взгляд распаляет жарче, но в этот раз возбуждение поддается контролю и оттого робость накатывает только сильнее. Осознание желанности вынуждает Нэри прикрыть глаза, когда горячие пальцы скользят по ткани, невесомо очерчивая узор. Судорожный вздох сам срывается с ее губ, стоит пальцам обвести ореолу соска, и чуть задеть когтями чувствительную вершинку.       — Но это совсем не значит, что я готов простить оставшиеся успокоительные поцелуи…       Дыхание обжигает губы, слишком близкое, чтобы сопротивляться собственным желаниям, и Нэрисса тянется первой. Она прогибается навстречу, чувствуя, как рука проскальзывает под поясницу, как сжимает мягко бедро, поглаживая, лаская, задирая сетчатую ткань неглиже. Простанывает в нежно, невесомо целующие губы, ощущая, как замирают пальцы, натыкаясь на крупный кружевной узор трусиков, позволяющий проникнуть между переплетением нитей. Мелко подрагивает, стоит пальцам скользнуть меж ягодиц и ниже, а когтю осторожно поддеть тонкую ткань. И поцелуй, все такой же трепетный, становится глубже, а руки требовательней изучают тело, пробираясь под ткань ночной рубашки, оглаживая живот, поднимаясь выше. Ладони сами вплетаются в его тяжелые теплые волосы, сползают вниз по спине, и когда демон прижимается всем телом, становится понятно, что он не изменяет своим привычкам — напрягшиеся под пальцами обнаженные крепкие ягодицы только это подтверждают. Губы так же нежно сползают к шее, выцеловывая дорожку вдоль скулы, заставляя задыхаться и тихо постанывать, ее коготки чуть проскребают по поджарым ягодицам, а бедра толкаются навстречу, и из груди вырывается тихий всхлип, стоит напряженному, налитому члену плотно скользнуть между ног по тонкой ткани. Мужские ладони слишком осторожно сжимают груди, хочется сильнее, увереннее, складывается ощущение, что Рэн приручает ее к себе этой нежностью, что странно после более чем жаркого времяпровождения в ванной. Только в эту минуту, почти задыхаясь, Нэри осознает его слова об успокоительных поцелуях и хрипло шепчет, пока твердые губы путешествуют вдоль кромки нескромного выреза:        — А тебе сейчас нужно успокоение?..       Вопрос выходит лукавым, слишком чувственным, но глаз она не прикрывает даже тогда, когда Даррэн приподнимается на руках, заглядывая в лицо. Смотрит в ответ чуть смущенно, но желанность для него перевешивает, требует ответных ласк с ее стороны. Долгий, слишком долгий взгляд взводит трепещущую пружину внутри, и столь же хриплый, обжигающий шепот в ответ порождает крупную дрожь в изведенном напряжением и желанием теле:        — Необходимо.       Уверенный выдох в приоткрытые губы, и она целует первой, оплетая ногами, крепче сжимая руками, скользя ладошками по телу, а Эллохар просто подрагивает, замирая в тщетной попытке в очередной раз удержаться. Слишком жарко, слишком возбуждающе, Нэри слишком желанна, слишком хочется забыть о данном духу обещании… И поцелуй, ставший страстным и жадным, снова обращается нежным, трепетным, а Даррэн утягивает ее за собой, укладываясь на спину. Так проще — путь она ведет, так будет проще приручить, соблазнить, чтобы Нэри сама захотела большего, хотя Даррэн уверен — она хочет, столь же сильно, как и он сам. И ее неопытность, ее неуверенность, ее робость распаляют сильнее, но в то же время наталкивают на медленное и чувственное соблазнение, которое он представляет себе в красках, пока Нэрисса чуть ерзает на его бедрах, сжимая и без того напряженную плоть. «Это выйдет мне боком» — полагает, призывая остатки разумности магистр. И тут же теряет их, ощущая, как острая волна наслаждения пронзает тело, стоит ей снова скользнуть внутренней стороной бедер вдоль члена. Нэри потирается, тихо стонет в поцелуй, и он лишь крепче сжимает талию, скользит ладонями по груди, животу, спине, бедрам, оглаживает ягодицы, снова забираясь пальцами под ткань и наслаждаясь дрожью, пробежавшей по ее телу. И резко опрокидывает набок, когда сама Нэрисса приподнимается, а маленькие нетерпеливые ладошки чувственно скользят по животу, пробираясь к члену, отчего тот дергается в предвкушении нежного касания.        — Нет, маленькая, нет… Нельзя, — едва ли имея возможность разорвать поцелуй, сорвано шепчет Даррэн, крепче прижимая к себе ее подрагивающее тело.       Мягко, в невинной ласке он проводит ладонью вдоль ее спины, и Нэрисса лишь теснее обнимает. А демон тихо стонет, понимая, что переиграл самого себя, ибо это слишком возбуждающе, слишком близко, слишком желанно. Но тихое, чуть недовольное сопение в шею отрезвляет, вызывает улыбку на губах. Слишком довольную для того, кто мучается нестерпимым вожделением к недоступной пока женщине. И он осторожно поддевает пальцами ее подбородок, вынуждая запрокинуть голову и посмотреть на него.       — Мое условие ты помнишь… — тихо напоминает магистр, обводя пальцем контур припухших губ.       «А я помню выставленное мне условие», — заканчивает про себя, понимая, что воспользуется им в своих целях, себе же на выгоду. Медленное чувственное соблазнение никто не отменял, как и возможность подарить любимой романтику свиданий, интимных разговоров, трепетных объятий и нежных поцелуев, когда напряжение на грани сводит с ума. Надеясь, что улыбка не выглядит слишком уж предвкушающей и загадочной, Даррэн вглядывается в подернутые поволокой желания глаза. Различает в них еще и откровенное, но тщательно скрываемое расстройство, и негромко добавляет, приближаясь, почти касаясь губами приоткрытого рта:        — И приближение момента исполнения в твоих руках, душа моя.        — Вот честно, — коснувшись твердых, сегодня удивительно нежно целовавших губ, коротким поцелуем, признается Нэри, — мне как бы замуж не очень-то хочется. Не потому, что я недостаточно сильно люблю тебя, просто…       Она теряется, смотрит как-то слишком печально, и демон всматривается в ее лицо уже более внимательно, поглаживая по волосам, усмехается про себя, зная, что она скажет.       — Я только свободу почувствовала, понимаешь?       Нэрисса снова склоняет голову — говорить в глаза такое тому, кто ждет, действительно искренне ждет ее согласия на брак не из физического влечения, а из чувств, настоящих — теперь, позволяя вейловой сути чуть больше, она понимает это, — очень и очень сложно. Уткнувшись носом в его шею, она выдыхает, чувствуя, как утешающе поглаживает большая ладонь, буквально ощущает его чуть снисходительную усмешку, и договаривает, нахмуриваясь:        — И тут же ее потеряла… Я не хочу оказаться запертой во дворце или в ДарНахессе ради собственного блага и безопасности. А ты не особо хочешь слышать меня, и я даже понимаю твою позицию: несмотря на неплохой уровень подготовки, я оказалась на арене с сильнейшими, вот только…         Нэрисса снова в нерешительности замолкает, поднимая голову и глядя очень серьезно, и магистр не выдерживает, тихо спрашивая:        — Только что, Нэрюш? — но уже догадывается об ответе.       «Ее жизнь выгодна организатору. Пока выгодна», — проносится уверенная мысль, и Даррэн ласково поглаживает ее щеку, пока она внимательно разглядывает, будто решая, отвечать или нет.        — Мне кажется, что моя жизнь выгодна заказчику всего этого, — озвучивает она его мысли, и ощущает, как в защищающем жесте Рэн прижимает крепче к себе, подтягивает простыню, будто та способна прикрыть от удара. — Не знаю почему, но я нужна живой, и совсем не потому, что я ритуалист, Рэн. Сколько возможностей было убрать меня быстро, но даже случай с порталом последнего шанса показал, что убрать меня не хотели, я сама кинулась в объятия смерти, — уголки ее губ дергаются в усмешке, и она негромко добавляет: — Практически буквально, — намекая на его руку, крепко обнимающую в этот самый момент, она чуть улыбается, видя, как его губы приоткрываются в ответной улыбке. — Я не настолько беспомощна, как ты полагаешь, Рэн. Да, ты не знаешь всего и не можешь просто поверить на слово, но… Не нужно меня опекать настолько. Правда.        — Не могу, радость моя, — соглашается едва слышно Эллохар, улавливая тонкие нотки нерешительной доверчивости в ее чувствах, транслируемых связью.       Первый круг на то и первый — жизнь любимой ценится больше собственной, а страх потерять сковал и удерживает в цепях еще до момента ее согласия на вхождение в этот самый круг. Чувства — это всегда и сила, и слабость, вот только от уязвимостей магистр Смерти привык избавляться. Но что делать, если эта самая уязвимость слишком жаждет самостоятельности, слишком хочет доказать, что способна на что-то и без его направляющей и защищающей руки? Эллохар не знает, как ответить на этот вопрос, но понимает единственное: неволить любимую женщину ценой ее огня, пламени, что горит в ней, он не сможет. Не сможет потушить ту искру, что затухнет в неволе, а ограничивать волю придется, несмотря на воспитанную в ней осторожность.       — Я верю в тебя, действительно верю, но моя уверенность в твоей способности защитить себя не идет ни в какое сравнение со страхом потерять, — признается едва слышно Даррэн, шепчет в макушку, и Нэрисса тут же запрокидывает голову, заглядывая в глаза, мягко поглаживая по щеке, будто в утешение.        — Не потеряешь.       Нэри говорит это так уверенно, что демон не может не улыбнуться в ответ. Но слишком ярко предстают перед глазами видения, в которых она погибает, в которых смотрит в последний раз, касается, прощаясь, и сердце разрывается болезненными ударами, а руки крепче прижимают хрупкое теплое тело к себе.       — Просто поверь мне, ладно? — и ему остается только кивнуть.        — Давай спать уже, — ощущая легкое касание губ к подбородку, шепчет Даррэн в ответ, и тихий выдох в шею снова заставляет его губы растянуться в едва заметной улыбке. — А то пока ты спала, я Тьера выпроваживал. Знаешь, сколько моральных сил требуется, чтобы его постную рожу выдержать…        — И не поиздеваться? — насмешливо заканчивает Нэри за него.       Приятная тяжелая сонливость накатывает, хотя возбуждение еще гуляет по телу, вспыхивая искрами в местах касания теплой ладони Даррэна. Ехидный согласный смешок в макушку и ставшее более крепким объятие растягивает губы Нэри в улыбке. Прижавшись крепче к мужской груди, она сонно гадает о причинах, из-за которых сомневалась в правильности своих поступков еще вчера. Робкое доверие просыпается внутри, явно откликнувшись на чувство защищенности рядом с ним, на его желание, на мягкость и терпение, и Нэрисса не видит смысла перечить самой себе, заталкивая эти чувства поглубже. «Все идет своим чередом…», — касается словно перышком промелькнувшая мысль, и в сонном сознании всплывает фраза, сказанная хранителем: — «Позволь всему идти своим чередом».

      ***

      Утро настигает подобно голодному вампиру — быстро и беспощадно, и продирать глаза Нэриссе не помогают даже ленивые поглаживания значительно ниже спины. Теплая рука своей тяжестью уютно придавливает к кровати, теплые простыни обнимают вокруг, вообще и в принципе уговаривая подремать еще пару часов. Но вредительски разъехавшиеся шторы и бьющий в лицо, сколько не тыкайся в мужскую грудь носом, свет, весьма однозначно намекают на то, что вставать-таки нужно. Нахмурившись и попытавшись снова ткнуться в маячащую перед носом грудь, Нэрисса тяжело вздыхает, ибо грудь с ехидным смешком уползает в сторону, а насмешливый взгляд так и сверлит затылок, пока она с тихим стоном зарывается лицом в удачно подвернувшуюся подушку.        — Издевательство, — мрачно озвучивает она девиз сегодняшнего утра, и готова поклясться, что улыбка, с которой смотрят в ее живописный после ночи затылок, становится даже немного сочувствующей. — Готова в замуж прямо сейчас, при условии, что весь медовый месяц я продрыхну как умертвие невинно убиенного сурка, — сообщает Нэри всяким насмешливо и сочувствующе улыбающимся, натягивая простыню на голову, но та, к жесточайшему прискорбию, от света никак не защищает.        — Ну нет, радость моя, я тебе лучше до свадьбы выспаться дам, у меня на медовый месяц большие планы… — предвкушательно тянет магистр Смерти, тихо посмеиваясь с невыспавшейся собственной невесты.       Она действительно забавно кутается в простыню, да и десять минут, в которые она тыкалась носом ему в грудь, неплохо его позабавили.       — А вот режим восстанавливать нужно, — наставительно сообщает Даррэн, погладив ее по голове и таки поднявшись с кровати.       Сочувствие просыпается почти сразу — что такое недосып он знает не понаслышке, а потому простыню он сдергивает даже нежно, вот только шипение Нэри не становится менее возмущенным.        — Надеюсь, не размножательского плана, я доучиться хочу, и вообще… — ощущая, что укрывающая пятую точку защита стибрена и возвращению не подлежит, выдыхает Нэрисса, сворачиваясь клубочком и обнимая подушку.       Без теплой руки и теплой простыни одиноко, но кто сказал, что спать без этого невозможно? А потому, устроившись удобней и спиной к окну, она снова старательно проваливается в сон, который накатывает ровно до тех пор, пока томный шепот в ухо не заставляет страдальчески застонать и распахнуть глаза:        — Библиотека ждет, Нэрюш, — тянет над ухом магистр и, отбросив ненужную простыню, направляется в сторону ванной. — У тебя десять минут, иначе я сочту твое праздное лежание за согласие, и утро мы проведем за совместными водными процедурами!       Весело сообщив столь неоднозначные планы на ее бренно валяющуюся в целях отоспаться тушку, садист-магистр отступает в ванную, и Нэри вздыхает, уже предвкушая несколько сладостных минут сна.       Но ехидное покашливание у дверей не дает планам осуществиться — хранитель — а это именно его наглая кошачья морда — кашляет уж больно выразительно, да так, что хочется предложить умерщвление заразы чисто из жалости, ибо подобное покашливание возможно исключительно перед мученической смертью. Оторвав голову от нежной и ласковой подушки, Нэри смотрит на кота сурово и осуждающе, но тот, наслаждаясь солнышком, бьющим в окно, слишком вовремя прищуривается, не замечая ее взгляда.       «Вот ззараза хвостатая», — мрачно сетует она, таки выпуская из трепетных и полных взаимной любви объятий подушку и, приподнявшись на локте, безмолвно, посредством грозного взора высказывает Асмодею все, что думает о его появлении.        — Ну ты еще порычи, — мягко журит он, проходя к постели и оглядывая главу собственного рода нарочито задумчивым взглядом. — А ты, как я погляжу, запрещенных приемчиков не чураешься… — единственной фразой характеризует ее одеяние кот и склоняется, чтобы потрепать по плечу. — Слушай, ну не манкируй ты своими обязанностями, тебе всего-то ничего просмотреть осталось… — уговаривает хранитель, и Нэри ощущает, как кровать проминается, а кот присаживается рядом и тяжело вздыхает. — Что, замучил тебя ночью, да? — провокационно уточняет двуликий, и Нэрисса снова распахивает закрывшиеся глаза, возмущенно уставляясь на хранителя.        — Сгинь, а? — тихо просит она, проникновенно заглядывая в зеленые глаза, и кот отвечает сочувствующим хмыком, потрепав ладонью по макушке. — Там каталогов еще, хоть жопой жуй. Я в них как закопаюсь, так до рождения правнуков и не вылезу, а мне еще лабораторию проверить. И вещи я хотела захватить… — снова блаженно прикладываясь щекой к ставшей прохладной подушке, делится планами девушка.       Но глаза не получается прикрыть даже на миг — полный любопытства вопрос настигает, вынуждая откинуться на спину и страдальчески глянуть на вышедшего из ванной Рэна:        — О лаборатории хотелось бы подробней…       Даже толком не вытершийся магистр выглядит восхитительно: чуть влажные волосы разметались по плечам, по торсу стекают капельки воды, соблазнительно поблескивая в лучах света, скульптурно очерченная солнечным лучом рука отбрасывает светлые пряди с лица назад… Ответ формулируется далеко не сразу — сначала вздыхает влюбленно вейла в груди, потом чуть менее влюбленно вздыхает Нэрисса, затем шлепает лапой по лицу и упаднически вздыхает Асмодей…        — Тут есть лаборатория, — коротко поясняет Нэри, старательно отводя взгляд и вообще пытаясь подняться с кровати, дабы пойти в ванную следующей. — Я ею пользуюсь, — рублено заканчивает она, и кот многозначительно и очень выразительно хмыкает, следя за обоими глазами.       Обойдя по касательной очень понимающе усмехающегося Эллохара и сочувствующе ухмыляющегося хранителя, Нэри проскальзывает за дверь, и только после понимает, что в спальне неестественно тихо. Дернув ручку, убеждается в собственной догадке: лорды решили побеседовать с глазу на глаз, невежливо заперев ее в ванной. С минуту она ковыряется в замке и даже пытается подсмотреть в замочную скважину, но попытки приходится быстро оставить — громко сообщивший, что у нее десять минут, Эллохар вынуждает поторопиться.       Стягивается эротический комплект белья с улыбкой — прикосновения рук, трепетные и нежные вспоминаются невероятно отчетливо, на ум приходит дельная мысль спросить у Ри адресок магазина, где она прикупила подобную прелесть… Вода, резко ставшая холодной, отрезвляет с силой и неотвратимостью заклинания трезвости — так, что аж в ушах звенит. Быстрее выскочив из-под леденящих кожу струй, Нэри быстро обтирается, отказывая себе в желании высушиться и согреться пламенем — так спать захочется еще больше.       В гардеробной она натягивает рубашку и брюки, узкие и весьма откровенно обтягивающие ноги, напоминающие форму академии. Правда, в академии они прикрывали все выступающие части тела мундирами, но девчонки даже умудрялись превратить их в нечто очень соблазнительное парой простеньких заклинаний. Оглядев себя и не найдя причин к переодеванию, тем более, что уверенность в том, что совладельцы конторы частного еще спят, а значит, можно и в таком виде рыскать в библиотеке, была абсолютной, Нэри снова дергает ручку двери. Та, на удивление, поддается с первого раза, и демон с хранителем, мирно беседующие в креслах у столика напротив окна, синхронно оборачиваются, одаривая внимательными взглядами.        — Завтрак.       Единственным словом обозначив свое появление, Нэрисса, выйдя в гостиную при спальне, касается символа вызова на стене. Дожидается буквально несколько секунд, и голос Тарайны, главной по кухне, глухо раздается в голове, мягко вопрошая:       «Моя леди, какие распоряжения по завтраку?»        — Двум демонам пожрать, мне водички и омлет с грудинкой, — выдыхает Нэрисса, ощущая улыбку демоницы. Та в штате слишком долго, помнит предпочтения всех гостей замка и совершенно точно оповещена распорядителем, кого они принимают в гостях.       «Лорд Тьер пребудет к завтраку?», — уточняет старшая по кухне, явно разузнавшая и о предпочтениях негласного наследника Темной Империи, и Нэри только головой качает, почти сразу озвучивая ответ:        — Нет, Риана не будет. Завтрак ко мне, и для дроу с драконом чего-нибудь традиционного, они, наверное, скучают по родной кухне. И да, Дэе не забудьте человеческое меню, не прожаренное мясо на завтрак вряд ли ее порадует. Творожная запеканка или блинчики с начинкой будут в самый раз. И чай, слабый и сладкий.       «Сделаем, леди, можете не волноваться. Ждите через семь минут».       Все эти семь минут Нэри проводит в гостиной, позволяя лордам обсудить все, что они пожелают — лезть в их разговоры особого желания нет, даже если обсуждают ее незабываемую персону. К тому, что Асмодей разбалтывает некоторые ее тайны, она относится со сдержанным раздражением: хранитель может рассказать многое, но истинно важное сохранит в секрете, в этом она уверена. Не станет, если не хочет получить ограничения, накладываемые на всех остальных духов-хранителей.       Служанка, вкатившая груженый завтраком столик, выучено оставляет его на пороге, и Нэрисса сама перехватывает ручку тележки, толкая ее в сторону спальни. В спальню слугам входить запрещено еще с момента ее появления во дворце пять лет назад, и те это помнят, не нарушая озвученных пределов допустимого. В то время она не могла позволить слугам видеть себя в состоянии постоянного подпития — они могли заподозрить неладное. Сейчас же Нэри появлялась в замке слишком редко, и ее попойки не могли расценить, как нечто систематическое. «Леди просто расслабляется в родных стенах», — вот какая мысль внушалась прислуге, и этому Нэри была только рада.       Втолкнув столик в спальню, она ненадолго замирает в дверях — лорды слишком резко замолкают, снова обращая на нее пристальное внимание. Из чего следует единственный верный вывод: обсуждают нечто важное, и это самое важное связано именно с ней. Аппетит, и без того бывший весьма посредственным, исчезает вовсе. Так и хочется едко поинтересоваться, не стоит ли ей выйти, дабы дать кумушкам натрещаться всласть, но Нэрисса сдерживается, проталкивая жалобно звякнувший столик магией, а сама проходит к кровати, сначала собственноручно застилая ее покрывалом, и только после присаживается.        — Завтрак, лорды, — сдержав издевательские интонации, указывает она рукой на тележку.       Эллохар впивается в нее пристальным взглядом, отчего Нэри все же поднимается и усаживается в свободное кресло. Блюда, повинуясь магическому импульсу, взмывают в воздух, располагаются на столе, и только после она, подхватив чашечку с чаем, выжидательно оглядывает мужчин, одинаково задумчиво смотрящих на нее. Странное чувство одолевает, но попытки разобраться в ощущениях приводят к еще более странным выводам, ибо ревновать мужчин, один из которых любимый, а второй хранитель, к их совместным секретам и друг другу слишком странно. «Ну нет, это уже слишком», — полагает Нэрисса, замечая чуть лукавую улыбку магистра Смерти.

      ***

      Повторное посещение библиотеки не приносит ничего, кроме головной боли, раздражения, желания материться как минимум на шести известных наречиях населяющей Хаос нежити и просто подохнуть от восхищения объемом работ и обязанностей, возлагаемых на главу рода. «Номинальную главу», — напоминает себе Нэрисса, ощущая, как сопротивляющиеся мозги снова теряют смысл не только прочитанного, но и смысл нахождения в помещении библиотеки вообще.       Страдальческий взгляд в сторону мужской половины, теперь дополненной еще и Найтесом с Наавиром, вызывает очередной приступ жалости к себе. Нэри, душераздирающе вздохнув, снова погружается в каталог. Страницы сменяют друг друга, мозги в натуральной истерике колотятся о стенки черепной коробки, поражаясь количеству имен и наименований, беззаботная и чуть ехидная болтовня из-за соседнего стола так и приглашает прислушаться и вообще филонить…       Назойливые мысли о посещении лаборатории донимают, хочется с воплем ужаса отшвырнуть от себя фолиант каталога и попросту разреветься, но жестокое осознание, что подобного поведения просто не поймут, несколько отрезвляет. С хрустом потянувшись, Нэрисса, не иначе как в поисках спасения, осматривает обширный зал библиотеки.       Библиотека, обленившись, спасать не спешит, а вот манящая лаборатория… «Нужно размяться», — глянув в окно и определив, что время близится к полудню, она поднимается со стула, уже намозолившего зад, и собирается было незаметно ускользнуть, как у дверей ее таки настигает негромкий вопрос магистра Смерти:        — Куда, прелесть моя?       Размышляет Нэри над ответом недолго — библиотека уже вызывает тошноту, хочется проветрится, да и вещи, которые хотелось бы забрать с собой во дворец, нужно пересмотреть. Нехотя обернувшись и столкнувшись с проницательным взглядом серых глаз, она чуть крепче сжимает ручку двери, а затем тихо, но вполне честно отвечает, приоткрывая дверь и норовя сбежать:        — Мозги проветрить, через полчаса вернусь.       И уже надеется на побег, столь желанный и близкий, как Даррэн поднимается с места, явно собираясь составить компанию и лишая возможности просто мученически постучать лбом в стену где-нибудь неподалеку. Нэри вздыхает, стоит ему подойти ближе, и улавливает насмешливую улыбку, мелькнувшую на лице принца Хаоса, открывающего для нее дверь.        — Да-да, прелесть моя, проветриваться ты пойдешь в моей скромной компании. Вдруг заблудишься? — ехидно предполагает Эллохар, невесомо накрывая талию ладонью, и не отпускает, стоит выйти за дверь.       Тишина коридора кажется оглушающей после легкого шелеста страниц и тихих разговоров библиотеки. Вскинув голову, Нэри пару мгновение смотрит в серые глаз, и только после, смирившись с тем, что гордого одиночества ей не видать, позволяет привлечь себя ближе и утыкается носом в терпко пахнущую ткань рубашки.        — Голова от каталогов трещит, — едва слышно признается она.       Просто позволяет себе минутку лишенного самобичевания отдыха, а когда вторая рука обхватывает за талию, и вовсе расслабляется, ощущая единственное желание — спать.       — Еще вещи пересмотреть нужно, хочу кое-что из лаборатории прихватить. И перекур, перекур хочу, — тянет она и мягко высвобождается из объятий.       Проходит к окну, уставляясь на залитый солнечным светом парк. Он так и манит к расслабляющей прогулке, но задерживаться в родовом дворце не хочется — замок до сих пор напоминает мучающегося умирающего, уже холодеющего, молящего о помощи, оказать которую она не может. Темно-серые камни словно стонут едва слышно, и это малоприятное ощущение заставляет вздрагивать и оглядываться, прислушиваться, улавливать малейшие колебания магического фона вокруг.        — Что тебя беспокоит?       Дрогнув, когда большие ладони снова ложатся на талию, а тихий шепот согревает ухо, Нэрисса прикрывает глаза на миг, выдыхает негромко, откидывая голову назад. Рассматривает верхушки исполинских кедров, позолоченных солнцем, до голубизны выбеленные снегом пики гор, окружающих некогда считавшийся неприступным Хатссах.        — Здесь не очень приятно находится, — столь же тихо отзывается она.       Нэри накрывает сцепленные на животе ладони своими, и чуть улыбается, когда Даррэн переплетает пальцы, поглаживает запястья.       — Даже не потому, что девятнадцать лет назад здесь все было завалено трупами моей семьи, просто сам дом… — прерывается она, подбирая слова.       Нэрисса поворачивает голову на звук легких шагов, доносящихся из коридора слева. Показавшаяся в сопровождении служанки Дэя внимательно прислушивается к ее словам, но заметив их, смущенно улыбается. Кивает, распахивая дверь библиотеки, и скрывается в ней, явно не желая мешать.        — Будто медленно умирает? — заканчивает за нее Эллохар, и Нэри негромко вздыхает в ответ.       Хатссах действительно изменился, и пусть он не может понять и ощутить всего того, что ощущает и видит Нэрисса, как единственный член рода и его глава, но не нужно даже пытаться прислушаться, чтобы понять, о чем она говорит.       — Это закономерно, Нэрюш, — с нотками ностальгической грусти проговаривает Даррэн, вглядываясь в ее отражение в оконном стекле. — Мне очень жаль, что ты не смогла увидеть Хатссах таким, каким видел я. При первом моем появлении здесь Блэки действительно показались мне слегка безумными. А учитывая то, что твой отец в тот самый момент взорвал собственную лабораторию, потому что охранный контур размыкал именно оттуда, вопреки всем правилам техники безопасности…       Веселый смешок магистра вызывает ответную улыбку. Ей было бы на само деле интересно послушать именно его рассказ обо всем, что он мог знать о Блэках. И дело даже не в том, что Асмодей рассказывал мало, просто он действительно гордится родом, которому служит, и подает истории о членах рода исключительно с этой позиции, повествуя даже о самых постыдных косяках как о лучших поступках.       — Ты хотела проветриться, — напоминает Эллохар, разворачивая ее лицом к себе, и Нэрисса кивает, усмехаясь.        — В принципе, я полагала ненадолго сбежать от пыльных талмудов, полезность которых по достоинству бы оценили тролли, и то только в качестве повышения комфортности собственных отхожих мест, — беззаботно, но ощутимо ехидно делится планами Нэрисса.       Магистр Смерти лишь негромко посмеивается столь невежливой характеристике родовых ценностей. Перехватив ее прохладную ладонь, он делает шаг в сторону парадной лестницы и оборачивается вопросительно изогнув бровь, когда Нэри не сдвигается с места.        — Парк, прелесть моя, — указав пальцем в окно, еще раз напоминает Даррэн, и Нэрисса с самым загадочным видом качает головой. — Ты решила продемонстрировать врожденную переменчивость настроений, свойственную Блэкам, и успела передумать? Знаешь, такими темпами мои шансы уговорить тебя навестить скучающую посреди пустыни белую шкурку растут на глазах…        — Надейся, надежда, как говорят, дохнет последней и в страшных муках, — закатывает глаза Нэри, немного досадливо смотрит на коварно ухмыляющегося демона и, потянув его за руку в обратном направлении, довольно хмыкает послушности некоторых рогатых и непарнокопытных. — Просто не вижу смысла круги наворачивать, время все же не бесконечный ресурс.       Дойдя до конца коридора и завернув в декоративную нишу, Нэрисса еще раз оборачивается с самым загадочным видом, а затем прикладывает ладонь к монолитной стене, в отличие от всех остальных, щеголяющей голой кладкой. Камни подергиваются едва заметным темным маревом, будто Мрак, защищающий эти стены, проступает, отделяясь от плотно подогнанного камня.        — Теневые тропы вписали в стабильную структуру? — удивленно спрашивает магистр, подступая ближе.       Он обращается к магическому зрению, разглядывая переплетения, контрастно выделяющихся нитей, формирующих подобие карты. Нечто подобное было и во дворце, и даже считалось уникальным, но после того, как одна крайне любопытная адептка умыкнула древний оплот тьмы и ужаса всея Ада, и дворец в Хайранаре пришлось восстанавливать практически с нуля, все тропы были блокированы. И дооснащены кучей ловушек, над разработкой которых они с бабушкой провели много приятных вечеров за чашечкой чая или бокалом вина.        — Чтобы перемещаться ими без привязки к маякам нам нужна естественная тень, а солнце сейчас в зените, — задумчиво тянет Нэрисса, изучая карту и активируя отключенную год назад систему.       Та питалась магией самого замка, но была неприятной брешью в обороне — несколько стабильных троп выходили за границы территорий. Ими она обычно пользовалась, чтобы не проходить стандартные уровни защиты, да и все члены рода на своих территориях пользовались обычно тропами, здесь тени благоволили своим повелителям. Не слишком довольно похмыкав тому, что ведущие в сад пути не слишком стабильны после активации, Нэрисса ощупью находит ладонь Даррэна и, чуть сжав пальцами, предупреждает:        — Надеюсь, твоя нежная душевная организация выдержит небольшую болтанку, — и, прежде чем магистр Смерти успевает хоть как-то прокомментировать сие восхищающее заявление, утягивает за собой в сгустившуюся у самой стены тень.       Перемещение происходит быстро, благо точка выхода недалеко, но ожидаемая болтанка оказывается даже более впечатляющей, нежели она предполагала изначально. «Надо было стабилизировать», — вымученно тянется мысль голове Нэриссы, пока тело сначала распыляет на мельчайшие крупицы Мрака, потом вытягивает, протаскивая в искривлении пространства, тряся и выкручивая при этом, и только после выбрасывает в непроглядной тьме беседки.        — Небольшую, прелесть моя? — раздраженно шипит над ухом демон, резким рывком притягивая к себе и крепко прижимая к телу. Нэри остается лишь устало выдохнуть, ощущая, как ладони проскальзывают по телу, вызывая мурашки по коже. — Ты тропу стабилизировала хоть? — продолжает негодовать на ухо магистр, почти интимно ощупывая в самой что ни на есть интимной темноте.        — Частично, — тянет Нэрисса задумчиво.       Сильные руки так же резко разворачивают лицом к себе, а полыхающие во тьме синим пламенем глаза требовательно впериваются в ожидании ответа. Вот только загребущие лапищи гневных магистров по ощущения Нэриссы живут совершенно отдельной от разума жизнью, ибо продолжают ощупывать с прежней заинтересованностью.       — Эммм, я конечно не прочь воспользоваться моментом и более чем подходящей атмосферой Рэн… — начинает она.       Глаза напротив хищно сужаются, а недовольный жесткостью перемещения лорд медленно склоняется, имея совершенно определенные цели.       — Ммм…       Губы Нэри против воли расплываются в лукавой, но очень понимающей усмешке, и улыбается она ровно до тех пор, пока жаркий выдох не обжигает ее приоткрывшиеся инстинктивно губы:        — Я безмерно возмущен и требую компенсации за причиненные неудобства.       Вот только возмущение Эллохара очень сложно спутать с откровенно коварными интонациями, звучащими в это самое мгновенье. Да и ехидно довольная усмешка на губах не вызывает сомнений, что компенсация только предлог.       — Я жду, — предвкушающе тянет он.       Даррэн замирает в миллиметрах от ее губ, поддразнивая едва уловимым касанием. Ощутившая, что и сама подрагивает в предвкушении, Нэрисса подается ближе, сокращая расстояние, проскальзывая ладонями по его плечам, обхватывая шею, касается его губ. И в следующий миг Эллохар с глухим стоном вжимает в себя, властно проскальзывая ладонью по спине, вынуждает прогнуться, ведет ладонью вдоль шеи, распуская прическу и чуть оттягивая волосы. Жар волной пробегает по телу, стекая между бедер, и Нэри впервые в жизни ощущает, как отчаянно кружиться голова, настолько, что приходится цепляться за широкие плечи и ловить короткие вдохи, подрагивая от ползущих по телу мурашек.        — Стой… — выдыхает она отчаянно, стоит ему подхватить под ягодицы, вынуждая обхватить бедра ногами.       Задыхается, когда крайне довольно хмыкнувший магистр Смерти, одной рукой удерживая на весу, второй забирается под ткань рубашки, медленно ведя пальцами вдоль позвоночника. Обжигающее касание губ к шее выбивает воздух из ее легких, сердце оглушающе стучит в ушах, глаза приходится прикрыть, ибо даже непроглядная темень кружится.       — Да стой же… — почти умоляюще, но почему-то смеясь, просит Нэрисса, снова сталкиваясь с коварным, слишком уж довольным взглядом. «Мда, вот так матерые лорды головы и теряют», — проносится мысль по краю сознания, и она доверительным шепотом сообщает: — Ты же не хочешь, чтобы я от привалившего счастья в обморок сползла?       Задыхаясь, Нэрисса весело улыбается, и взгляд Даррэна, который она никак иначе, как влюбленно-возбужденным охарактеризовать не может, заставляет самой снова потянуться к улыбающимся твердым губам. Поцелуй, долженствующий быть коротким и нежным, получается долгим, но все равно нежным.       — Я вообще-то перекур предполагала, а не ммм… — не может подобрать выражение Нэри, когда демон нехотя опускает на пол у самой двери.       Она даже успевает толкнуть дверь и ступить за порог, как магистр смазанной тенью нагоняет в шаге от беседки, обхватывая рукой и прижимая спиной к груди.        — Ммм? — он протягивает это на ухо так чувственно-лукаво, что губы Нэри сами растягиваются в ответной лукавой улыбке.       Соблазнительно качнувшись назад и на миг прижавшись спиной к напряженной груди крепче, она чуть вздергивает бровь, кидая на него косой взгляд из-под ресниц. Чувственная усмешка на лице магистра превращается в хищный оскал, ладонь лениво проскальзывает по животу, и Нэри вздыхает, ощущая, что переиграла саму себя.        — Можешь сам подобрать подходящий ситуации эпитет, — предлагает она негромко, ощущая, как соскользнувшая с талии рука будто бы случайно оглаживает бедро, и легкая дрожь пробегает по телу.       Вейла отзывается на это утробным урчанием, ей очевидно очень нравится все происходящее, и сама Нэри с удовольствием втягивается в игру, почти не замечая свербящего в груди зуда. Галантно подавший руку Эллохар вызывает улыбку и, вложив пальцы в его ладонь, она ощущает мурашки, ползущие по коже от места соприкосновения пальцев. Бездново возбуждение, вспыхнувшее в темноте беседки, не отпускает, таясь в уголках тела изнывающим пламенем, и Нэрисса чувствует, что еще чуть-чуть и действительно сойдет с ума, согласившись предварительно на все условия. У ближайшей лавочки они не останавливаются, магистр, будто выбрав определенное место назначения, уверенно забирает вправо, и по шуму фонтана Нэри догадывается, куда он ведет. «Весьма уединенно», — оценивает его выбор она, понимая, что тот рассчитывает на более чем приятное продолжение компенсации за доставленные неудобства. Бросив короткий взгляд на вальяжно устроившегося на лавочке Эллохара, Нэрисса в который раз отмечает, что хитрая усмешка таки не сходит с его губ, а задумчиво-изучающий ответный взгляд вырывает невольный судорожный вздох из груди.        — Как-то не очень получается у меня с подбором эпитетов, сердце мое, — нисколько не опечаленный сложностями в подборе выражений, магистр Смерти в очередной раз разглядывает тонкую фигурку Нэриссы, отошедшей к мерно журчащему фонтану.       Взгляд неотрывно скользит по хрупким плечам, спине, узкой талии, бедрам, задерживаясь на ягодицах, и спускается по ногам. Даррэн с мазохистическим наслаждением подливает масла в полыхающий огонь собственного возбуждения, воскрешая в памяти ощущения нежной кожи под пальцами, чуть светящейся в полумраке, аритмично бьющейся под губами жилки на тонкой шее, звуки сорванных вздохов и тихих всхлипов и стонов, напряженную дрожь ее тела, прижатого собственным к раскаленным простыням. Он запрокидывает голову, прикрывая глаза, медленно выдыхает, пытаясь взять реакции тела и инстинкты по контроль, но тот странным образом минует возбуждение, словно нечто несущественное, остается непоколебимым во всем, что не касается Нэриссы. Эллохар едва не простанывает в голос, снова глядя на нее, концентрируя внимание на губах, будто в замедлении обхватывающих фильтр сигары… Резко нахлынувшее иллюзорное ощущение губ, обхватывающих член, заставляет дернуться, и в этот самый момент он принимает решение, о котором, уверен, еще пожалеет. Но сейчас так проще, ибо сдерживаться становится крайне сложно, даже учитывая ее проблемы с источником и все поведанное хранителем. Отстраниться, заняться делами кажется единственным входом, и он уже предвкушает одинокие ночи в Ксарахе, пока Нэри будет спать в его постели, в его спальне во дворце. Мысли о спальне никак не помогают в попытках успокоиться и начать уже думать трезво, и демон с издевкой над самим собой ухмыляется, вновь следя за тем, как четко очерченные мягкие губы отпускают фильтр и выпускают струйку дыма. «Дохлый гоблин», — тянет про себя демон, не имея никакой возможности перестать следить взглядом за малейшим ее движением.        — Понимаю твои затруднения, — задумчиво отзывается Нэрисса, только когда почти докуривает.       Она не смотрит в его сторону, специально не оборачивается — невыносимо сложно сдержаться, когда ощущаешь своего мужчину так. Когда все кажется несущественным, глупым, бессмысленным перед мощью желания, сжигающего его, ее, их обоих. Нестерпимо хочется нырнуть в безднов фонтан, замерзнуть до сильнейшей простуды или воспаления легких, лишь бы это пламя не жгло так сильно. В горле пересыхает, тело горит, мириады искорок вспыхивают там, где вновь и вновь проходится взгляд его глаз. «А ведь дальше все будет еще хуже», — упаднически стонет про себя Нэри, прекрасно зная, что ожидает вейлу, слишком долго отказывающую себе в избраннике. Не представляет подобного с собой, но помнит все симптомы отчетливо: одна из девушек храма так же как она попала на крючок темного лорда, желавшего непременно свадьбы, и только после супружеского долг в полной мере, вот только сама она хотела доучиться, получить магистра иллюзий. Глушила зелья, притупляющие желание, а темный лорд выжидал, ощущая состояние возлюбленной. Дождался, прибыл за ней в храм… Три недели они провели в спальне, и, кажется, тот самый лорд зарекся шантажировать свою женщину доступом к телу, выползая после с отшибленным и очень задумчивым видом. И самой через такое пройти не хотелось, хотя Дахрана описывала все весьма любопытно и не особо жалела об упущенном времени, компенсировав все и во всех смыслах в те три недели. Но замуж не хотелось еще больше, ибо Рэн, с его патологической жаждой оберегать и защищать, совершенно точно запрет где-нибудь, и хорошо, если во дворце и в доступе к цивилизации, появляясь только ради исправления нужды эротического свойства. «Весьма печальный вариант брака», — хмыкает про себя Нэри, снова закуривая. И вздрагивает, когда Эллохар задает весьма неожиданный вопрос:        — Ты же тропы не в запойный период консервировала?       Отчетливо звучащее в тоне подозрение вынуждает ее обернуться, и она сразу проклинает себя, встречаясь с серыми глазами. Даррэн склоняет голову к плечу, лениво оглядывая, возвращается к глазам, приподнимает бровь в ожидании ответа… Нэрисса гулко сглатывает, замирая, считает до десяти, старательно глядя над его плечом, а затем отвечает негромко и даже немного недоуменно, хотя недоумение выходит не очень, ибо голос дрожит, отказываясь подчиняться:        — Нет, конечно, — тряхнув головой и отгоняя фривольные мысли, изобилующие характерными видениями, Нэри затягивается и только после заканчивает: — Больше года назад, на каникулах после девятого курса. Заглянула, законсервировала и слиняла. А что?        — Перемещение уж больно неприятное вышло, не считаешь? — ехидно интересуется ее мнением магистр, и только тогда выдыхает.       Она снова смотрит на него, а не мимо, и причины подобного он понять может, но такие взгляды все равно царапают беспокойством. «Ей тяжелее», — убеждает себя Даррэн под задумчивым и даже напряженным взглядом темно-синих глаз и даже немного удивляется, когда Нэри подходит и присаживается рядом, вытягивая длинные ноги.        — Немного.       Нэрисса пожимает плечами, старательно изображая беззаботность и столь же старательно не замечая болезненно ощутимого расстояния между ними. Вейлу хочется оглушить посильнее, чтобы не давила так отчаянно, взывая к инстинктам, но Нэри лишь улыбается чуть грустно — дело то не в сути, она и сама до безумия хочет сидящего рядом демона.       — Я в принципе бы не пошла закрепленными тропами, не будь со мной тебя. Метнулась бы напрямик, так значительно удобнее. Да и в закрепленных болтает всегда жестче, они же к меткам прикрепляются… Со своими проще всегда.        — Проще переход прожечь, — с усмешкой проговаривает Даррэн, закидывая руку на спинку лавки, притягивает на миг напрягшуюся Нэри к себе.       Он ловит косой вопросительный взгляд и широко улыбается в ответ. Вытащив из тонких пальцев бесцельно тлеющую сигару, склоняется к ее уху, видя, как ее губы с выдохом приоткрываются, а и сама Нэри замирает в ожидании.       — Один из пунктов плана выполнен, радость моя. Каков следующий?        — А я бы и вернулась уже, во избежание, — окидывая расслабленно откинувшегося и с удовольствием курящего магистра взглядом, сообщает Нэри. Эллохар щурится в ответ, смотрит довольно и испытующе, усмехается, сохраняя загадочное молчание. И только когда она вопросительно вздергивает бровь, лениво отзывается:        — Дадим ушастому еще немного времени на завистливые вздохи, — глазами указав на окна библиотеки, выходящие на эту сторону и прекрасно просматриваемые, Даррэн уничтожает окурок.       Нэри своим осторожным осмотром замка вызывает негромкий смешок, слишком уж аккуратно она оборачивается, делая вид, что поправляет шнуровку на тяжелом ботинке, которую всегда шнурует магией. Кидает всего один взгляд, быстрый и практически незаметный из точки расположения наблюдаемых, и столь же неторопливо и медленно разгибается, с удобством устраиваясь. «Навыки незаметной слежки и наблюдения отработаны достойно», — с чисто профессиональной точки зрения оценивает магистр Смерти, оставаясь удовлетворенным увиденным.        — Двое. Найтес точно и, скорее всего, Дэя. Наавир не успел бы стоптаться так сильно за то время, что мы здесь.       Ухмылка сидящего рядом и развернувшегося к ней лицом Даррэна становится хитрой и предвкушающей, но задумчивый взгляд заметно заговорщицкий, и губы Нэри растягиваются в ответной коварной улыбке.       — Не нравится мне твой взгляд… — замечает настороженно она, чуть отодвигаясь от магистра.       Его настроение понять можно, и все в ней отзывается ему, вот только предаваться страсти на лавочке на потеху дроу как-то не очень хочется.        — Не будь там консервативно воспитанной, а оттого чрезвычайно стеснительной бывшей Риате, я бы может, иллюзию наложил… — почти мечтательно тянет Эллохар, провокационно глядя на Нэри, и его улыбка видится ей слишком чувственной. Он снова глядит на окно, задерживаясь на нем взглядом, и улыбка на его губах тает, когда он снова обращает взор на Нэриссу. — Что за реверансы с драконом имели место быть вчера, милая?       Быстрое, едва различимое движение, и он оказывается близко, даже слишком, нависая сверху, задевая длинными прядями волос плечо. Вопрос звучит очевидно напряженно, и Нэри изо всех сил сдерживает загадочную ухмылку, только мгновениям позже припоминая, сколь неприятной может быть ревность для испытывающего ее.        — Ничего выходящего за рамки приличий, Рэн.       Она поднимает голову, чтобы видеть его глаза, и магистр склонятся еще ниже, внимательно, пристально вглядываясь в глаза. Сглотнув, ощущая, как пересыхает во рту, Нэрисса все же проговаривает, хотя голос и падает до шепота, а предвкушение трепыхается в такт неровно забившемуся в груди сердцу:        — Дракон все еще тоскует по леди Лиране, вот я ему и разрешила пройтись по замку в одиночестве — ностальгические переживания весьма интимная вещь, да и драконы воспринимают привязанности по-особому, сам знаешь.       Пожать плечами кажется непосильной задачей, особенно под его ставшим совсем мрачным взглядом, но драконов она упомянула сама, будто самолично призвав призрак отношений с Рагдаром, дозволяя ему вклиниться между ними. И ревность Рэна ощущается оглушающей, болезненно жгущей, себя даже подозревать в таком по силе собственничестве сложно, ибо одно единственное прикосновение к его эмоциям, легкое, едва ощутимое, вызывает ответную реакцию.        — Знаешь, радость моя, — склонившись к самым губам, но при этом сверля очень недовольным взглядом, сообщает Эллохар, — эта семейная склонность к сочувствию чешуйчатым немного напрягает.       Резкий рывок — Нэрисса едва успевает разглядеть тошнотворно быстро промелькнувший перед глазами фонтан и кусты, и демон удерживает ее на руках, почти укладывая к себе на колени, придерживая ладонью спину, снова склоняется к губам, едва касаясь, смотрит так тяжело, так, что мурашки по коже бегут против ее воли, проскальзывает пальцами по щеке.       — Я бы даже сказал бесит. Ты же не хочешь совершенно случайным образом узнать, что брат повелителя драконов свернул шею, оступившись на парадной лестнице собственного столичного дома?        — Абсолютно беспричинная ревность, — выдыхает Нэри, почти касаясь губами его рта, и вздрагивает, стоит мужским пальцам пропутешествовать вдоль спины, а самому магистру ехидно осведомиться:        — Да что ты?       Прищурившись, он разглядывает ее лицо, обращая пристальнейшее внимание и на порозовевшие щечки, и на приоткрытые губы, и на часто вздымающуюся грудь. Медлит нарочно, не спешит, ожидая ее действий, только сообщает интимным шепотом:        — Сомнительное заявление.       Вот только реакция на это оказывается совершенно неожиданной: Нэрисса раздраженно закатывает глаза, саркастически ухмыляется, уставляется на него выжидательно-насмешливо, и только когда он отчетливо ощущает неудовольствие, утягивает в медленный чувственный поцелуй, запуская пальцы в волосы на затылке.        — Доволен? — сорвано выдыхает она, стоит ему оторваться.       И почти сразу высвобождается из его объятий, усаживаясь на безопасном расстоянии, ибо его влияние на ее собственные реакции слишком сильно. Выравнивает дыхание под долгим взглядом, и решение возвращаться к работе кажется самым удобным вариантом, вот только подняться с лавочки сил нет, а курить уже не хочется. Коротко облизнув губы, Нэри максимально отстраненно разглядывает парк, сосредотачиваясь на позолоченных солнцем дорожках, разросшихся кронах деревьев, журчании фонтана.        — Я? — удивленно, на грани изумления вопрошает магистр, усмехаясь. — Абсолютно и категорически нет, Нэрюш, — проникновенно, со вздохом делится он, не сводя глаз.       И именно это подталкивает ее все же подняться. «Градус напряжения необходимо снизить», — приходит к дельному выводу Нэри, коротко оглядываясь на очевидно довольного ее реакцией Эллохара. Дернув головой, она выдыхает, снова закатывая глаза. Подобный накал непривычен, его нестерпимо хочется разбавить чем-то более легким и желательно подальше от него, вот только уверенности в том, что он не потянется за ней в местную лабораторию нет. «Придется терпеть и не подходить близко», — решает Нэрисса, пусть и не находит установившееся и все нарастающее напряжение между ними неприятным. Опасным — да, но не неприятным. «А соглашаться на свадьбу очень не хочется», — шепчет издевательски Асмодей в голове, предлагая: — «Мне в лаборатории тахту застелить или вы дотерпите? Рано сдаешься, слишком рано. Он мужик выдержанный, терпеливый…», — будто намекая на что-то, делится наблюдениями дух-хранитель. «Вот и ты держись, посмотрим, кто кого», — добавляет он напоследок и исчезает из ментального поля, что злит еще сильнее.        — Не сказать, что я очень тебе сочувствую, ибо твое удовлетворение напрямую зависит от моей свободы, знаешь ли, — несколько более мрачно, чем ей самой хотелось бы, проговаривает Нэрисса.       И ощущает, как поднявшийся следом магистр мягко подхватывает ладонь, переплетает пальцы. Дожидается его комментария, но демон сохраняет загадочное молчание, что таки вынуждает все-таки посмотреть на него. Лукавые смешинки в его глазах не оставляют возможности мучиться в догадках о его реакции на ее слова, но подозрительность зарождают нехилую. «Задумал-таки что-то», — понимает Нэри, с настороженным прищуром смотря на невинно улыбающегося магистра Смерти, и вспоминает неожиданно:        — А ты мне так свои условия сделки и не озвучил…        — Терпение, — крепче сжимает ладонь Эллохар, провокационно склоняясь к уху, и проникновенно сообщает, ввергая в еще большую подозрительность, граничащую с паранойей: — У нас лаборатория в планах была, счастье мое.       Снисходительные нотки в его голосе звучат почти издевательски, вырывая усталый и раздраженный вздох, и Нэрисса проговаривает с любезнейшей улыбкой, но при этом сквозь зубы:        — В холл, пожалуйста.       Еще один смешок магистра, короткое касание губ к виску, и пламя взревает, поднимаясь стеной, окружает, отрезая от окружающего пространства, вот только перемещение не начинается, это она ощущает отчетливо. Как и прикосновение губ к волосам, и руку обнимающую талию, и его улыбку…       — Рэн… — негромко зовет Нэри, слегка нерешительно, потому что зарывшийся лицом в волосы демон, кажется, наслаждается моментом вовсю.        — Ммм?       Крайне глубокомысленное уточнение, раздавшееся из-за спины, и пламя приходит в движение, а Нэрисса опускает голову, скрывая робкую, но при этом подозрительно счастливую улыбку. И та только ширится, когда сильная рука обнимает крепче, а пальцы, удерживающие ладонь, поглаживают запястье.       Темный холл встречает гулкой тишиной и шипение угасающего огня глухим эхом отталкивается от стен, заставляя вздрогнуть. Осторожно высвободившись, Нэри оборачивается на миг, слегка улыбаясь, но ведет не к центру зала, где открывался спуск вниз, а к малоприметной дверце у стены. Удивленно хмыкнув, Даррэн следует за ней, невольно отсчитывая удары пульса пальцами на тонком запястье. Открывшийся проход, не слепяще черный, а освященный зеленоватым светом ламп, закрепленных по стенам, наталкивает на мысль о расслоении пространства. Винтовая каменная лестница глушит шаги, хотя те должны рассеиваться эхом в глубоком колодце, что только подтверждает его предположение, да и кладка, сменившаяся чуть мерцающей черной породой никак не может быть на глубине двух пролетов вниз от первого этажа и холла. Узкие арки проемов, ответвляющихся от колодца лестничного спуска, тонут в темноте, отчего магистр только приглядывается, но Нэрисса упорно тянет вниз, не давая рассмотреть хоть что-то. С каждой новой ступенью свет становится все более рассеянным и тусклым, а давление ощущающегося невольно магического фона все нарастает. Насторожившись, Эллохар чуть замедляет шаг, крепче сжимая маленькую ладонь в своей, удерживает Нэриссу, хотя интуиция молчит, будто напряженно выжидая вместе с ним. Нырнувшая в ответвление на пятом обороте лестницы Нэри утягивает его за собой, протаскивая сквозь натянутую плотным пузырем защиту, и только пройдя незримую преграду насквозь, ненадолго сдавившую и лишившую дыхания, магистр понимает, почему не мог ничего разглядеть.        — Расслоение пространства?       Несмотря на пустоту и тишину коридоров, голос раздается глухо, как в гранях, и Эллохар хмыкает, теперь полностью уверившись в своем предположении. Замершая у стены Нэри только кивает, не издавая ни звука, и демон резко оборачивается на движение в конце темного коридора, улавливая его скорее внутренним чутьем и колебаниями подозрительно недвижного воздуха, чем зрением и слухом. Зрение не подмечает ничего необычного — коридор, резко уходящий вправо пуст, но сомневаться в собственных наблюдениях и ощущениях он не привык, потому смотрит на Нэри несколько подозрительно. Приподнимает вопросительно бровь в ожидании ответа, и глухо, без малейшего намека на эхо, звучащий голос Нэриссы словно поглощается чернильно-серыми стенами с вкраплениями мерцающего минерала:        — Сделай вид, что не заметил, тут всякое разное шатается, — пожимает печами она, вызывая теперь не только подозрительность, но и недоумение.       Дверь, появившаяся в монолитной доселе стене, оглядывается с растущим любопытством, и теперь он со всей отчетливостью понимает, почему Альтаир не приглашал его прогуляться в подземелья, а переходил обычно пламенем. Она толкает створку на удивление расслабленно, словно нечто, разгуливающее по подземельям дворца, действительно не является чем-то выходящим за грани нормального, и быстро заходит внутрь, утягивая за собой. Лаборатория поражает своей… обыкновенностью. Те же стены, чуть поблескивающие минеральными вкраплениями, тренога, удерживающая котел для варки, длинный высокий стол у стены, узкий и предназначенный для разделки ингредиентов стоя, кресло и переброшенный через его спинку серый плед, пара глухих шкафов для хранения утвари и инструментария…        — Аскетично, — комментирует негромко магистр и понимает, что голос здесь звучит совершенно нормально, что опять-таки наталкивает на размышления.       «Пространственный карман» — решает Даррэн, вот только знакомое, слишком знакомое ощущение не отпускает, накатив еще в дверях. Предположение он высказывает лениво, будто бы невзначай:        — Пространственный карман, привязанный не к месту, а ко времени.       Он припоминает разработки отступников, теперь подозревая мстительных господ не только в коварстве и жестокости, которой могут позавидовать и темные, но и в воровстве чужих технологий воздействия на пространство и время. Совершенно точно слышавшая его слова Нэрисса проходит к столу, разглядывая склянки темного стекла, расставленные на навесной полке, и отвечает несколько запоздало и очень аккуратно — чувство, что она старается подобрать слова с максимальной осторожностью, жалит.        — Отступники сперли технологию очень и очень давно, нас с ней никак не связать. Да и переиначили они ее, она изначально для нестабильных миров Хаоса предназначалась, — обернувшись, она смотрит крайне серьезно, опирается отведенными назад руками на столешницу, тяжело проговаривая: — Здесь время не законсервировано, нестабильность миров сказывается. Течет медленнее, не скрою, но в данных условиях ход времени остановить невозможно.        — У технологии отступников был весьма неприятный побочный эффект, радость моя, — настораживаясь ее более подробным, чем он сам ожидал, объяснениям, ступает ближе, замирая у кресла, укладывая на его спинку ладонь. — У них крыша ехала, причем весьма основательно. Сколько времени ты здесь проводила?       Вопрос звучит осторожно, мягко, и Нэри изгибает бровь, будто бы прося озвучивать свои подозрения без обиняков.        — Это уже их недоработка, — пожимает плечами Нэрисса, понимая, на что намекает Эллохар, и с горечью усмехается. Понимает — теперь понимает, что мог разболтать Асмодей. Несомненно, исходя исключительно из ее блага. — Блэки устойчивы к воздействию подобных магических техник, — и добавляет, видя откровенно скептическое выражение лица магистра: — Зато теперь мне понятно, о чем мог разболтать хранитель.       Эти слова Нэри заставляют Эллохара настороженно замереть, болезненно внимательно следя за ее реакциями, но реагирует Нэри более чем странно: с откровенной насмешкой глядит в ответ, вот только горечь, отчетливо проступившая в глазах, вызывает острое, но слишком уж запоздалое сожаление.       — Впрочем, не важно. До тех пор, пока ты не интересуешься собственно природой переходов между уровнями и занятной лестницей, — Нэри снова отворачивается, лишая возможности даже ощутить ее — связь будто схлопывается, обжигая напоследок.        — Она не часть конструкции, располагается отдельно от карманов, слишком уж далеко по ощущениям они разбросаны относительно друг друга, — еще более настороженно, а оттого задумчиво делится еще одним наблюдением Даррэн, подступая на шаг ближе, проводя по ее плечам ладонями.        — Не сейчас, — отрезает Нэрисса прохладно, почти безразлично, и он даже не успевает отреагировать на резкую перемену в ее поведении — голос Асмодея доносится из-за спины, лениво-ехидный:        — Догадливый у тебя демон, твое мрачнейшество… Даже слишком. Тут нежалеючи избавляться надо, а не влюбляться по уши, — наставляет хранитель.       Эллохар, обернувшись, замечает духа, в виде кота развалившегося на небольшой тахте, скрытой в полумраке стенной ниши. Вот только комментарии подобного рода даже не цепляют, ибо состоявшийся с утра разговор отрицает малейшую попытку собственного устранения. Больше интересует обращение хранителя к Нэри, более того — оно настораживает. Опять же.        — Любовь зла, — обреченно выдыхает Нэрисса, оборачиваясь на Асмодея и едва сдерживая желание оглушительно проскрипеть зубами.       Его замечания, невольно отпускаемые намеки бесят, и будь у нее истинная власть главы рода, просто вышвырнула бы отсюда, но пока меховой коврик здесь главный, пусть относительно и именно здесь.        — Да-да, полюбишь и козла, — снисходительно машет лапой его хвостейшество. — А я твои манаточки собрал, с любовью, все как полагается, — мурлыкает ушасто-хвостатая черная дымка, усмехаясь зелеными глазами, таинственно мерцающими во мраке. — А ты бы в шкафчики заглянул, без пяти минут властитель, много любопытного обнаружишь.       И испаряется, вот только весьма странным образом: кот не утекает черной лентой под дверь, не просачивается сквозь стену, просто расплывается дымкой, мелкой дисперсией, растворяясь без следа.       И это тоже наталкивает магистра Смерти на размышления.        — Знаешь, прелесть моя, — загадочно-задумчиво начинает Даррэн, и Нэри снова ощущает, как он медленно приближается, как касается ладонями к плечам, невесомо соскальзывает пальцами к самым ладоням. — столько любопытных наблюдений… Пространственные карманы, привязанные ко времени, а не к пространству, как полагается в мирах Хаоса для большей стабильности, любопытнейшая защита в коридорах, почти неощутимая, но при этом действенная, хранитель, явившийся сюда в виде кота, хотя еще утром пребывал в образе темного лорда. Наталкивает на размышления, как думаешь?        — Вот и размышляй, это не возбраняется, — коротко хмыкает Нэрисса. — Разум живет пока развивается и все такое… — и только вымолвив это, понимает, что сама раскрыла очередной секрет, связанный с родом. Разворачивается резко, запрокидывая голову, и Рэн чуть прищуривается, склоняя голову к плечу.        — Хм, даже так… — крайне задумчиво выдыхает демон, перемещая руки на тонкую талию, поглаживая теплую кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Пусть сейчас тактильные ощущения и будоражат, но отступают перед очередной разгадкой. «Дед точно не в курсе», — проскальзывает ехидная мыслишка, только подтверждаемая пронзительным взглядом темно-синих глаз напротив. — Очень… любопытно.        — Более чем, — признает правоту его слов Нэрисса, пожимая плечами. Д       Да, воздействовать незаметно на него она не сможет, но ему самому невыгодно делиться своими наблюдениями. А значит, обдумывать все Рэн будет сам, да что там, он уже все понял, но то, что сохраняет молчание дает надежду на то, что Владыка не узнает до поры до времени.       — Как ты понимаешь, сообщать о своих наблюдениях не стоит.        — Не стоит, — соглашается Эллохар с улыбкой.       Подобное действительно лучше сохранить в секрете — в существование под боком стабильного ответвления, скрываемого как минимум двадцать тысяч лет, удерживаемого и абсолютно контролируемого, верится с огромным трудом. «Восхитительно», — решает магистр без доли лукавства, и явно догадавшаяся по выражению его лица Нэрисса негромко фыркает на его довольную усмешку и негромко произнесенное:       — Ощущения от прикосновения к колыбели жизни лучше оставить при себе, слишком интимно, все же.        — Всецело разделяю твое мнение, — серьезно кивает на задумчивую тираду Нэрисса. — Мне только чары обновить нужно, это недолго, — сообщает, пока отошедший магистр таки приступает к рассматриванию обретающихся здесь шкафов.       На проверку шкафы оказываются не глухими — темно-бордовое матовое стекло не дает рассмотреть на полках нечто, напоминающее скопление флаконов разных форм, и почему-то Даррэну кажется, что на полках хранятся отнюдь не зелья. Вот только очередную догадку он проверить не может — раздвижные дверцы защищает плетение, своим видом напоминающее защитную систему самого замка. Ему даже удается вытащить его в видимый спектр, чтобы в подробностях изучить структуру и опорную конструкцию чар, и демон готов поклясться чем угодно, что и это плетение не отличается простотой. Ехидный смешок из дальнего угла звучит определенно самодовольно, но обернувшийся к Нэрисса магистр видит только спину и собранные в неаккуратный пучок волосы.        — Ты можешь задержаться здесь, если тебя столь сильно заинтересовало содержимое этого шкафа, но увы, без меня, — только мгновением позже, присмотревшись к стене перед ней, он замечает нечто схожее с защитой шкафа, только в разы больше. — Слова хранителя всегда стоит делить на два, Рэн, и подвергать сомнению каждое озвученное им утверждение, — короткий взгляд Нэри через плечо кажется даже лукавым, вот только и некоторая тревога в нем заметна, когда тот быстро перемещается на шкаф за его спиной.        — Теперь мне еще любопытней, радость моя.       Полное коварства воодушевление отчетливо слышится в его голосе, и Нэри напряженно замирает, прислушиваясь к происходящему за спиной. Не то чтобы это что-то очень личное, но все же… «Личное», — решает она и тяжело выдыхает, когда Эллохар радостно сообщает:        — Ммм, а ларчик не так уж и сложно открывается, да? Знаешь, твоя попытка снизить очевидную значимость слов хранителя наталкивает меня на подозрения, что все же здесь что-то важное, причем, для тебя лично. Что бы ты хотела скрыть от меня?..       Вопрос он задает будто сам себе, но звучит он провокационно, и Нэри, быстро влив в контрольную сеть лаборатории магический импульс, отчего свет, мигнув, загорается ярче, скрывает плетение, и резко, слишком быстро, чтобы не вызвать подозрительности, проходит к изучающему защиту магистру. Невежливо, ощущая поднимающееся в груди раздражение, отодвигает его плечом, в четыре касания размыкает охранный контур и рывком раздвигает створки, демонстрируя собственно нутро загадочного шкафа.        — Парфюм, практиковалась в магии искусства, пытаясь ее пробудить. Здесь выставочные образцы, как видишь, — коротко бросает, стараясь сохранить спокойствие, но Даррэн, с его-то догадливостью, быстро все поймет, если решит оценить хоть парочку. Да и магический фон, как и способ изготовления ароматов при помощи магии искусства весьма необычен — требует биологических образцов того, для кого изготавливается. Оставив любопытствующего утолять любопытство, отправляется проверить последнее из действительно важного, хранящегося в это лаборатории. Стена слева от ниши отдвигается бесшумно, позволяя незаметно юркнуть в открывшееся пространство и заблаговременно притушить готовый ярко вспыхнуть свет.       Но магистр Смерти, все же уловив короткую вспышку за спиной, заставившую ярко полыхнуть вкрапления минералов в стене, резко разворачивается, удивленно вздергивая бровь. Помещение, в котором виднеется девичья фигурка, освещено чуть ярче и этого достаточно, чтобы рассмотреть его содержимое. Замерший демон неверяще приглядывается, и проходит к проему медленно, разглядывая просто огромный темный кристалл, напоминающий гроб. «В подобном дед заточил Анриссию ХатарГжен», — проносится короткая мысль, и ступивший под белый свет ламп Эллохар невольно вздрагивает, столь сильно это напоминает видение двойника из параллели. Только присмотревшись, замечает, что кристалл темнее, того же темно-алого, почти багряного оттенка, как и стекла не до конца изученного шкафа, да и по форме значительно отличается. Негромкое позвякивание отвлекает, и он задумчиво переводит взгляд на тонкие руки, ловко переставляющие в пазы у самого верха гроба накопительные кристаллы.        — Это что еще за Бездна? — мрачно осведомляется магистр Смерти.       И нахмуривается еще сильнее, когда видит, что выточенное из кристалла ложе, под углом приподнятое над полом, не пустует. Мутная поверхность, получив приток магии, проясняется, становясь прозрачной, и мужчина, темноволосый, молодой и, судя по внешним признакам, являющийся человеческим магом, бездвижно лежащий внутри, открывает коротко мигнувшие алым глаза.        — Мой дипломный проект на стыке некромантии и ритуалистики.       Закончив с подпиткой и уложив опустошенные накопители на железный столик, Нэрисса указывает рукой на собственно гроб с вполне живой и даже моргающей начинкой, и поясняет:        — Техника в Аду запрещенная, но оставлять его магистру и его адептам, способным разорвать мой шедевр только из жажды практического изучения, мне не хотелось. Вот, теперь тут лежит, правда, скучновато ему, наверное.        — Это умертвие, прелесть моя, — издевательски тянет Эллохар, изучающе оглядывая бесстрастно рассматривающего его прекрасно сохранившееся умертвие. — Ему не может быть скучно. Оживить беднягу, над которым ты так жестоко поиздевалась, уже нельзя, как я понимаю? — теоретические знания ритуалистики позволяют понять, что в условно мертвом состоянии даже на территории миров Хаоса страдальца удерживает именно ритуал. — Как он вообще к тебе попал?        — Первый переворот в Третьем королевстве помнишь? — спрашивает Нэри расслабленно. — Лорд Кайран Ваардан собственной персоной.       Глаза Даррэна сначала округляются, потом резко сужаются, и он, резко ткнув пальцем в крышку кристалла, шипяще уточняет:        — Хочешь сказать, это сынок убитого при перевороте архимагистра Арада Ваардана?         Ваардана он помнит хорошо — мужик был отвратительный, но специалист отменный для человеческого мага. И кончил плохо: собственные же ученики постарались и прикончили очень хитро и исключительно по-светлому. Арад трое суток пытался остановить гниение внутренних органов, стремительно развивающееся в общий некроз тканей, а после еще с неделю блевал собственной требухой. Адепты смерти получили труп в весьма плохом состоянии, но, к гордости самого демона, не блевали от увиденного и в обморок от счастья не падали. До сих пор контрольные по магическому некрозу пишут, основываясь на исследовании почти трехлетней давности.        — Ну я же не знала кто он, пока не закончила, — вздыхает досадливо Нэри, опираясь на крышку ложа рукой, которую уже более заинтересованно провожает взглядом умертвие. — Там вообще история интересная вышла: труп доставили как раз после того, как переворот состоялся, и мы понимали, что это человеческий маг, вот только убили его заковыристо очень. Ни ауры, ни магического слепка, ничего. Даже внешних повреждений не было. Представляешь, просто сердце остановили, и без повреждения коронарной артерии. Тем он мне и подошел: ауру расщеплять не надо, повреждений внешних и внутренних нет… Только когда подняли, расспросили, магистр Вейтар так тогда матерился, от троллей из наемников подобного не услышишь.        — То есть, он еще и память вместе с когнитивными функциями сохранил?       Чисто исследовательский интерес вспыхивает, и Эллохар прибегает к магическому зрению, рассматривая отпрыска знатного магического рода Ваарданов с максимальной внимательностью и замечая тонкую черную вязь рун и плетений, которые, если припомнить техники, совершенно точно вырезались на коже. Завидев короткий кивок Нэриссы, он прослеживает беспрерывную вязь символов и только после поднимает на нее глаза:        — Он этой красотой весь покрыт?        — Абсолютно, — еще раз кивает она, удостаиваясь одобряющего хмыка, и проясняет: — Он в принципе мертв лишь условно. Физиологически он способен функционировать, но для этого необходима постоянная подпитка. Да, эмоции притуплены и в основном он спит, но нейронные связи я восстановила полностью, законченный курс целительства поспособствовал. И да, руническим плетением он весь покрыт. Совсем весь, я неделю ночами работала, чтобы закончить.        — Вот я даже не знаю, он был сильнее смущен данным фактом по поднятии, или все же я своим возмущением в неоспоримые лидеры записался, — сокрушенно вздыхает магистр Смерти, еще раз оглядывая более чем близко знакомое Нэри умертвие, но та лишь посмеивается негромко.        — Снова компенсации потребуешь?       Она улыбается, приподнимая бровь, и крайне задумчивый взгляд Рэна, обращенный в ее сторону, снова вызывает смех. Предполагать, что компенсации натурой можно избежать, глупо, да и откупиться дипломной по некромантии с комментариями к каждому пункту хода работы вряд ли выйдет.        — Хорошее предложение, — тянет в нарочитых раздумьях магистр и, лукаво сверкнув глазами, сообщает: — Я подумаю. А вот дипломную ты мне свою сдашь, радость моя, — обойдя гроб и обхватив Нэри за плечи, произносит он. — Как часть компенсации.        — Это было предположение! — деланно возмущенно, изо всех сил сдерживая смех, восклицает Нэрисса, и даже глазами сверкать правдоподобно пытается, но демон уже выходит из помещения, на пороге насмешливо кидая:        — Разница всего-то в пару слогов, — пройдя к креслу и вальяжно в нем развалившись, он щелком пальцев выталкивает из-под него оттоманку. Закинув на нее ноги, протягивает руку к стоящему почти в плотную шкафу, вытаскивая из него первый флакон. — Укладывай свою спящую принцессу обратно спать, и присоединяйся — у меня тут еще целый шкаф неизученным стоит, — тянет он лениво, предупреждающе. В помещении с умертвием что-то падает, до него доносится глухая ругань, и Эллохар, не в силах сдержаться, улыбается шире. — Зачем так нервничать, Нэрюш? Это контрпродуктивно.       Нэрисса выныривает из комнаты резко, слишком торопится, и это заставляет его задуматься. В частности, о том, для кого она могла изготавливать подобные, весьма интимные, подарки, помимо друзей. Думать о ее прежнем увлечении очень не хочется, но мысли о драконе не отпускают. В особенности интересует время создания подобного презента для Бельтэйра — если она, по ее словам, появлялась здесь только во время каникул, то прошлое лето можно считать самым вероятным моментом, а это, в свою очередь, значит, что отношения, пусть и не сугубо романтические, но, очевидно, очень близкие, начались много раньше, чем полагает он сам. Покрутив в руках флакон и приподняв изящно выточенную крышку, он не подносит его к лицу — аромат ощущается даже на расстоянии, слишком пряный, сладкий до приторности, но не удушливый. Хмыкнув тому, как Нэрисса, присев на край оттоманки, пытается спихнуть с нее его ноги, Эллохар гадает, кому может принадлежать подобный парфюм.        — Дейра, — ткнув пальцем в фиал, сообщает она, и демон, заткнув темную, розово-алую пробку обратно, возвращает флакон на место. — Будем играть в угадайку?       Нэри вздыхает, испытывая неожиданно вспыхнувшее непреодолимое душевное влечение к пыльным фолиантам каталога и библиотекам в целом, но любопытство, странно острое, не отпускает. Интересно, как он среагирует на то, что его прядь волос, предназначенную для перемещения сквозь любую защиту к нему, она использовала для создания его персонального аромата, что скажет, если обнаружит его… «Или духи, созданные для Рагдара…», — подсказывает ехидное подсознание, снова заставляя ее напрячься. Невинное увлечение, призванное наладить контакт с магией искусства в самой себе, теперь кажется не таким уж невинным.        — Твоя подруга слишком жестока к своему нареченному, у него, знаешь ли, глаз последние два года приметно так дергается… — делится наблюдением Даррэн, внимательно следя за сменой выражения на ее лице.       Исполненное ехидством понимание сменяется на лице Нэри загадочной, но очень уж проказливой улыбкой, которая исчезает, оставляя поле себя картинное недоумение.       — Сделаю вид, что не понял, — усмехается магистр и склоняет голову в ответ на удивленно приподнятую Нэриссой бровь. — О твоем более чем деятельном участии во всем этом.        — Ты главное с ним исподнее никогда не обсуждай, женские ночные рубашки особенно, — туманно намекает Нэрисса, и в серых глазах зажигается искра живейшего любопытства. — Рассказывать не буду. Вот сбуду ее замуж, а потом может и поделюсь. Такое в трезвом виде слушать нежелательно — жалость даже у высших демонов пробуждает.       Следующий флакон Эллохар берет с полки не глядя, и темно-зеленое вулканическое стекло она узнает сразу — этот создавался для Дрэя: травянисто-зеленый, с легкими пряными нотками, чуть морозный аромат. Но Даррэн даже не открывает его — рассмотрев, тут же возвращает на полку, к остальным. Наблюдает за направлением ее взгляда, видимо, гадая, какой из флаконов вызовет яркую реакцию, и Нэрисса старательно удерживает на лице вежливое безразличие. И даже не вздрагивает, когда демон со звоном ведет когтем по флакончикам, будто нарочно останавливаясь на сделанном из охристо-оранжевого янтаря с багровыми прожилками.       Секунды будто растягиваются, сравнимые лишь с тягостной вечностью, и ей остается бессильно наблюдать, как длинные пальцы обхватывают каплевидную, искусно ограненную емкость. Внутри все сжимается, вытягиваясь в напряженную, сотни раз перекрученную нить, пока он внимательно разглядывает сосуд, и серые глаза медленно наливаются темнотой, напоминая грозовое небо. «Догадался», — констатирует факт Нэрисса, сжимая в ладонях длинные рукава рубашки, но запах ощущает даже отсюда — зирра, теплые древесные нотки, разогретый солнцем янтарь. Этот аромат она создавала на чистом вдохновении, в то время еще не слишком уверенная, что именно испытывает к дракону. Восхищение, которое может испытывать адептка перед действительно первоклассным преподавателем, смешивалось с чисто женской заинтересованностью и симпатией, порождая удивительный, но болезненно знакомый коктейль чувств.        — Бельтэйр, — без выражения, совершенно безэмоционально протягивает магистр, с силой вталкивая пробку в горлышко.       Он отставляет флакон быстро, ставит на полку даже немного брезгливо, словно боится испачкаться. Но Нэри видит, как дергаются его пальцы, будто желая раздавить несчастный янтарь. Он не смотрит на нее, задумчиво вперивается взглядом в пространство и именно это подталкивает ее к тому, что прежде она точно не сделала бы.       Поднявшись, Нэри обходит кресло, стараясь двигаться неспешно, ощущая пристальный следящий взгляд. Подрагивающие пальцы с трудом высвобождаются из измочаленных, измятых рукавов, но защитный контур Нэрисса размыкает быстро — маленькая дверца в торце привязана к общей защите. Тяжелый черный флакон, одиноко стоящий в маленьком отсеке, будто взирает с упреком, забытый на долгие три года, и трогать его до ужаса не хочется. Кажется, будто стоит коснуться, и она снова ощутит все те эмоции, что испытывала в процессе изготовления этого парфюма. Да, аромат получился превосходным, и он совершенно точно подойдет, а главное, понравится своему обладателю, вот только с ним связано столько страшного и горького, что возможность открытия флакона вызывает удушающую панику. Пальцы дрожат сильнее, и даже тяжелый взгляд напряженно молчащего магистра Смерти не нервирует и не отвлекает так сильно, как хотелось бы. Пару раз сжав и разжав кулак в наивной попытке унять дрожь, Нэрисса обхватывает тяжелый кристалл, выточенный из цельного куска минерала Хаддарна. Холодный и бездушный, он несет в себе столько темного и болезненного, выворачивающего душу наизнанку, что хочется скорее выпустить его из рук, выронить, а лучше отдать магистру, не спускающему с нее глаз, и навсегда забыть, настоятельно попросив никогда не пользоваться.       Разворачивается Нэри резко — ладони будто жжет холодом, обходит кресло чисто механически, едва ли видя что-то перед собой и, так и не присев, вкладывает безразличный черный кусок минерала в раскрытую ладонь, избегая смотреть на Даррэна. Смотрит мимо — слишком сложно будет сейчас отвечать на его вопросы, а весьма тяжелой для нее темы избежать не получится.        — Твое.       Больше ничего Нэрисса сказать не может — моральных сил не хватает, да и говорить нет желания. Задать трепку Асмодею за то, что тот собственными лапами выворачивает ее нутро наизнанку, можно будет и позже, без свидетелей. Отступает она почти сразу, интуитивно уловив его желание ухватить за руку, ощущает на себе напряженный мрачный взгляд, едва уловимо дернувшись от случайного соприкосновения пальцами.       — Желательно не пользуйся и вообще убери с глаз подальше.       Отворачивается Нэри быстрее, чем Эллохар предпринимает еще одну попытку перехватить, но даже касаться или смотреть не нужно, чтобы ощутить его практически удушающую пропитанную сожалением нежность и желание утешить. «Ну, не-е-ет. С меня на сегодня достаточно», — безумно устало, ощущая истерический надрыв даже в мыслях, тянет про себя Нэрисса. Собственное пламя вспыхивает в паре шагов — растягивать тяготящее сейчас уединение представляется отвратительной перспективой, и она скорее шагает к столбу огня, замечая, как оно смазывается накатившими слезами. Медленно выдыхает, негромко, так чтобы Даррэн не услышал, стараясь вернуть самообладание. Не слышит, но ощущает его за спиной так отчетливо, что хочется расхохотаться в голос. «Отвратительная ситуация», — решает она, подступая на шаг ближе к возможному побегу.        — Нужно заканчивать с архивами, — получается на диво ровно: ни голос, ни дыхание не подводят, да и мерный гул огня заглушает слова. — Вряд ли Риан обрадуется, если я затяну с поисками еще на день.       Нэрисса ступает в переход почти сразу, испытывая просто невероятную благодарность за нежданно проснувшееся в Эллохаре чувство такта и молчание. Закрывает глаза, чувствуя сколь близко он за спиной, и, когда сильные руки крепко обхватывают, обнимая, чуть дергает головой.        — Спасибо, — короткое и глухое, но при этом печально-нежное, сожалеющее, оно обжигает хуже вырвавшейся из-под контроля стихии, но вырываться нет ни смысла, ни сил, ни желания.       Перемещение заканчивается быстро: пламя выпускает у заваленного фолиантами архива стола, Даррэн выпускает из объятий секундой позже и с явным сожалением. Чувствуется: поговорить хочет, но терзающие связь эмоции подсказывают Нэри, что не знает как и задеть точно не хочет. Облегчение наваливается неожиданно и резко, стоит ей усесться за стол и распахнуть следующий из неизученной еще стопки талмуд. Даже взгляд в спину почти не тревожит, хотя общее недоумение находящихся здесь ощущается отчетливо — им явно невдомек, когда они успели снова разругаться, и теперь с рвением взявших след сыскарей гадают о причинах размолвки.       Очередной архив она листает почти бездумно, поиск по названию немного упрощает работу. Настораживает лишь одно: последний просмотренный архив заполнялся уже при жизни родителей, а подозревать кого-то из погибших в соучастии собственной смерти очень не хочется. Следующий Нэрисса распахивает посередине, не особо надеясь на то, что найдет того, кто брал книгу, привычно накладывает заклинание поиска по каталогу, меланхолично рассматривая записи, покрывающие страницы. Книгу брали множество раз, и большинством из ее читателей были именно ритуалистки, обучавшиеся в роду. Часто мелькает и имя одного из двоюродных дедушек, тот был большим любителем теории магии как таковой. И только когда архивный фолиант коротко вспыхивает, подсвечивая запись, очевидно последнюю во всем архиве в принципе, Нэри недоуменно замирает.        — Нашла что-то?       Шагов Даррэна она не слышит, слишком удивленная странной записью, но опустившиеся на плечи ладони ощущает четко. Задумчиво осматривает выделенную заклинанием строчку и даже страницу переворачивает, пытаясь убедиться, что глаза ее не обманывают. Медленно поворачивает голову к склонившемуся над плечом Эллохару и, натолкнувшись на его задумчивый взгляд, видит отражение собственный мыслей и выводов на его лице.        — Очень любопытно, — мрачно протягивает магистр Смерти, выпрямляясь и устремляя рассредоточенный взгляд в пространство. — Но Риану это точно не понравится.

      ***

      Солнце неумолимо клонится к горизонту, разливая алую кровь по нежно-лиловому холсту неба, и Нэрисса наконец может позволить себе расслабиться и выдохнуть облегченно, наслаждаясь тишиной, окутывающий замок и парк. Обняв ладонями большую чашку черного стекла, больше напоминающую по объему ведро, она бездумно осматривает неизменно зеленый парк, скользит глазами по кронам кедров в ветвях которых путаются последние холодные лучи все меньше греющего светила, раскрашивающие длинные иглы в сочную по-летнему зелень.       Отхлебывает некрепкий сладкий чай — сегодня почему-то захотелось именно такого, а не привычно крепкого и неподслащенного — и, нащупав на бархате низкого диванчика террасы мягкую бумажную пачку, закуривает, вытащив сигару из упаковки зубами. Тяжелый терпко-пряный дым, отдающий корицей, вьется лениво, плотными завитками свиваясь в воздухе, будто законсервированном согревающими чарами. Нэри разглядывает их, пытаясь включить воображение и представить, на что те похожи, но мысли снова соскакивают на странные, так удивившие ее строки в архивном каталоге пользователей библиотеки.       После, когда Эллохар, связавшись с Тьером, быстро собрал заинтересовавшихся расследованием еще больше партнеров и увел к Риану, Нэрисса просмотрела и перепроверила не только этот, но и все оставшиеся не просмотренными каталоги — больше записей о книге она не встретила. И говорить это могло об одном крайне неприятном факте, принимать который не хотелось: кто-то из родных не просто впустил убийцу в дом тогда, почти девятнадцать лет назад, но совершенно точно соучаствовал в деле покушения. Другое предполагать она смысла не видит: только Блэк мог повлиять на архивариуса, чтобы тот внес в каталог лишь факт изъятия книги без указания личности читателя. Причем изъятия безвременного, а на столь сильное влияние способны были лишь четверо, судя по сорокатрехлетнему сроку давности записи: отец, как следующий глава рода, готовившийся принять главенство в ближайшие десять лет; сам глава, лорд Арктурус; дедушка, лорд Ориус и его брат, лорд Бальтазар. Но последнего Нэри в расчет не берет — тот близко с родственниками не общался, перебравшись столетием ранее в Империю, и в основном проводил время с прежним императором и его братом, с которыми близко дружил. И за которых погиб в войне против Западного королевства, пытаясь прикрыть императора собой, когда дроу потеряли терпение и выставили условием мира жизни правителя Темной Империи и его брата.       Сама мысль о том, что кто-то из членов рода способствовал его уничтожению вызывает бурное неприятие, но она старается смотреть на всплывшие, как трупы по весне, факты трезво, отстранившись от родственных связей. «Я их не знала, никого из них», — вновь и вновь повторяет Нэрисса себе, удивляясь сидящему на подкорке желанию защитить родственников хоть словом.       Встряхнув головой и скинув тягостную задумчивость, она недоуменно смотрит на дотлевающий окурок и почти сразу тушит его в пепельнице на длинном столе. Поправляет под спиной подушку, удобнее устраиваясь в углу длинного низкого дивана, плотнее запахивает плед, подтягивая под себя босые ступни. Пламенеющий полукруг солнца опускается все ниже, скрываясь почти на две трети, золотит далекие багрово-желтые верхушки смешанного леса, напоминая теплые янтарные глаза, неизменно смотрящие с легкой насмешкой и заметным прищуром, темно-алые гладкие пряди, тяжелые, неподвижно лежащие даже в сильный ветер, сладко-пряно пахнущие…       Тряхнув головой еще раз, Нэрисса мрачно нахмуривается, сводя брови к переносице — вспоминать Рагдара не хочется. Не сейчас, когда у них с Рэном только-только все начало вроде как налаживаться. С одной стороны, она не хочет снова ощущать чувство жгучего предательства самой себя и своего выбора, с другой опасается, что Эллохар может ощутить направление ее мыслей через связь, а его реакцию предсказать сложно.       Но произошедшее в лаборатории не отпускает, впившись на подкорку грязным осколком, вызвавшим воспаление. Ощущения, мысли, воспоминания накатывают, нарушая ход работы и без того сломанного механизма. Уже привычно потерев через плед грудь, снова тревожаще зазудевшую, Нэри опять щупает бархатную обивку в поисках пачки. Тянется рукой, подхватывает скользкую бумагу кончиками когтей и уже подносит к губам, чтобы зубами вытащить еще одну сигару и подкурить, как за спиной, вдалеке, раздаются негромкие шаги. Усмехнувшись, она даже не оглядывается — только он мог воспользоваться ее способом выхода на террасу второго этажа, и не думая идти в обход.       Губы дергаются при попытке представить высоченную фигуру магистра Смерти, вылезающего в окно. Но улыбкой это подергивание так и не становится — не увенчавшиеся успехом потуги по сохранению самообладания вынуждают потерянно замереть, прислушиваясь к легкой, почти бесшумной поступи. По мере того, как шаги приближаются, сбежать хочется все сильнее, но странная меланхолия, обуявшая еще в лаборатории, не отпускает, несколько примиряя с невозможностью избежать встречи. Удары подошв будто часы, отбивающие последние секунды перед чем-то малоприятным, и Нэри только вздыхает, зажигая огонек на кончике пальца, затягивается дымом. Выпускает его через ноздри, краем глаза замечая, как ступает на деревянный настил под навесом Эллохар. Взгляд ощущает тут же, чувствует до тех пор, пока магистр не опускается ближе к противоположному углу дивана. Вздыхает он устало, откидываясь на спинку и вытягивая длинные ноги под низкий столик, и только тогда Нэрисса поворачивает голову, обращая на него взгляд.        — Ты догадывался, так ведь?       Звучит как вопрос, но в ее интонациях Даррэн отчетливо различает утвердительные нотки, и усмехается в ответ криво, замечая, как что-то мрачное мелькает в ее глазах. Не видит смысла скрывать.        — Я не просто догадывался, я был практически уверен в причастности кого-то из членов рода до сегодняшнего дня, — он склоняет голову на миг, чтобы, подняв снова, увидеть ее молчаливый кивок. — Сегодня получил еще одно подтверждение.       Магистр замолкает ненадолго, рассматривая парк и опускающееся за покрытый лесом горных хребет солнце, зная, сколь неприятно ей это слышать.       — Защита в тот день вела себя очень странно, Нэри, запечатать охранный контур подобным образом можно было только изнутри. Вот только в течение недели ее никто не пересекал.        — Они не впускали убийцу сами…       Нэрисса понимающе кивает, затягиваясь. Демон смотрит так сожалеюще, что она предпочитает разглядывать верхушки деревьев, почти потонувшие в темноте, но не его самого. А по парку уже разливается теплый свет фонариков: они зажигаются и на террасе, закрепленные на столбиках декоративного ограждения, окрашивая все в теплый оранжево-красный.        — Нет. Убийца уже был внутри. И если до сегодняшнего дня еще можно было думать, что это кто-то из числа допущенных на территорию дворца, то сейчас эта версия не выдерживает критики, — мрачно констатирует магистр, оглядывая сжавшуюся в углу дивана фигурку, кутающуюся в плед.       Если днем, когда он переправлял бывшую Риате и ее ручных дроу с драконом, Нэрисса выглядела просто растерянной и удивленной, то сейчас кажется усталой и мрачной. Осознавшей. Это невыносимо сильно трогает что-то внутри, и хочется обнять ее, утешить, отвлечь. Но то, как она сидит, обхватив себя рукой и сжимая края пледа, прикрываясь в защитном жесте, прямо говорит о том, что не позволит. «Я тоже не уверена в том, что нуждаюсь в психологической помощи и поддержке именно от тебя», — припоминаются слова, сказанные ею прошлой ночью, и Эллохар стискивает зубы, поводя головой.        — Изменить установку архивариуса и запечатать охранный контур изнутри могли четверо: лорд Арктурус, дедушка, отец и лорд Бальтазар, — озвучивает твои выводы Нэрисса, затягиваясь и отставляя полупустую чашку.       Согревающие чары на ней почти рассеялись, и чай стал едва теплым, а подогревать его не было желания. Взгляд, долженствующий быть коротким, затягивается, зрительный контакт разорвать кажется почти невозможным, и только сейчас она замечает насколько уставшим выглядит Даррэн.        — Я бы исключил Арктуруса и Альтаира — у них не было на то причин. Как и у Бальтазара, впрочем — он переселился в столицу лет за тридцать до убийства и появлялся здесь крайне редко, — подумав, негромко произносит магистр, поворачиваясь к ней и закидывая локоть на спинку дивана.       Эллохар хочет сесть ближе, да и вообще на колени затащить и просто расслабиться, не думая о расследовании, очередной серии допросов захваченных культистов, список вопросов к которым все полнится новыми пунктами. Обнять, перебирать пальцами ее длинные светлые волосы, любоваться улыбкой, говорить о какой-нибудь чепухе, не затрагивая темы расследования.        — Дедушке это было тоже ни к чему, Рэн.       Нэри устало потирает переносицу, спуская ноги на теплый камень, распахивает плед, оставляя его свисать на плечах. Поворачивает голову в сторону почти зашедшего солнца, но Эллохар привлекает внимание больше, нежели закатывающегося светило.       — Лорд Ориус мало интересовался делами управления рода, он в принципе из лаборатории не вылезал. Да и родителем был не ахти, все старался дочерей с рук сбыть, чтобы глаза не мозолили, — чуть усмехается она, и усмешка выходит откровенно усталой. — И картинка не очень-то вяжется именно с ним, не он усиленно способствовал поддержанию популяции морских ведьм.        — Арктуруса подозревать бессмысленно, радость моя, — немного снисходительно выдыхает магистр Смерти, слабо ухмыляясь в ответ. Не такую улыбку он хочет видеть на ее лице, совсем не такую, но даже этой тени усмешки рад. — Потому как он пекся не только о поддержании популяции морских ведьм, но и о популяции своего рода тоже: именно поэтому Альтаир обратился к нему, минуя Ориуса. Твой дед ни за что бы не отказался от помолвки Беллы с Ноттом, а вот Арктурус выступил инициатором ее разрыва и брачный обряд в тайне организовал. И сам же артефактами от Нотта откупился, — припоминая подробности разгоревшегося скандала, поясняет Даррэн.       Задумчивое выражение на лице Нэри вызывает улыбку, и он продолжает негромко, приводя новые доводы:        — Да и к чему было бы Арктурусу сотрудничать с бывшей ХатарГжен? В то время он уже советником деда был. И, заметь, имел в любовницах Салмею, а та все же отличалась от своих морских сестер.        — Тебе определенно лучше знать, — саркастично замечает Нэрисса, отпивая из чашки почти холодный чай и морщится, отставляя ее обратно.       Негромкий смех магистр Смерти вызывает удивление, и повернувшись к нему, Нэри сталкивается с ехидным взглядом серых глаз.        — Тебе не кажется, что ты слишком уж часто припоминаешь мне сей факт моей более чем занимательной биографии? — улыбается демон, и не желая вступать в бессмысленную и безрезультативную по причине некоторых полемику, просто уходит от ответа.        — Карио.       Удостоившись почти изумленного взгляда Эллохара, Нэрисса зовет призванного духа отца и, когда тот появляется из стены с коротким кивком и готовый слушать, взгляд магистра Смерти таки становится изумленным.       — Передай на кухню, чтобы ужин подали сюда. Что-нибудь сытное, обязательно мясо, лорду, — качает в сторону Даррэна головой, — вино, мне крепкий чай со зверь-травой.       Выслушавший распоряжение дух кивает ей и отдельно демону, и только после отступает в стену, отправляясь исполнять поручение.        — Его не развоплотило, как остальных? — приподнимает бровь Даррэн, ощущая неприятный осадок от безликого обращения «лорд».       Он не думал, что Нэри с радостью кинется сообщать о смене своего статуса с воспитанницы на невесту, но то, сколь сильно она не желает огласки, начинает раздражать. Даже факт проявленной заботы не снижает степени раздражения, и он выдыхает, уже более мрачно глядя на нее.        — Отец отпустил его незадолго до гибели, единственным приказом Карио была моя защита, — пожимает плечами Нэрисса, удобней устраиваясь в своем углу. — С чем он собственно и справился, а после отказался уходить. Асмодей помог ему продержаться, это и истощило окончательно резервы хранителя.        — Сколько призванных у тебя осталось?       Перемену Эллохара настроения Нэри ощущает почти сразу: еще недавно он улыбался и даже смеялся, пусть и устало, ее замечанию, а сейчас выглядит напряженным, помрачневшим. Нэрисса невольно гадает, что послужило причиной подобного. Спрашивать прямо не хочется, это только увеличит шанс нарваться на грубость, спровоцированную скорее утомлением и новым поворотом в деле, нежели самим вопросом.        — Один, остальные ушли и Асмодей не стал их удерживать. На тот момент ему бы просто не хватило сил. Да и Карио я призываю крайне редко, он почти все время здесь, — Нэрисса поясняет это спокойно, но задумчивый, будто бы непонимающий взгляд он ощущает явственно. Не может не зацепиться.        — Значит, лорд, прелесть моя? — едко уточняет Эллохар.       Нэри нахмуривается, недоуменно глядя в ответ. Моргает, не сводя полных удивления глаз, и он не выдерживает, добавляет раздраженно:        — Несколько безлико для того, кто находится в статусе твоего жениха, не находишь? Мне невероятно приятна твоя скромность, дорогая, но до какой поры ты будешь скрывать перемену своего статуса? Или сей факт для тебя настолько постыден?       Удивления в ее глазах становится все больше каждым вопросом, и на долю секунды Даррэну кажется, что она просто издевается, но запал стихает, продавленный разумом.        — Ты серьезно сейчас?       Нэрисса продолжает смотреть изумленно, задает вопрос тихим сиплым голосом, но после хмыкает, вздергивая бровь. Хмыкает снова, на сей раз задумчиво, вытаскивает сигару из пачки, закуривает, глубокомысленно разглядывая сначала магистра, а после стол, и выдает негромко:        — Странные и весьма поспешные выводы. Статус твоей невесты нисколько не постыден для меня, предполагать такое… странно, действительно странно. Я просто не считаю нужным кричать об этом на каждом углу, помирая от радости, но определенно не скрываю. Мне в принципе не за чем делать это — об этом каждая кошка в Хаосе знает.        — Да, ты совершенно точно не помираешь от радости, — язвительно резюмирует Даррэн, наблюдая отстраненное выражение на ее лице. И это тоже раздражает, бесит до дрожи, потому что лучше сгорать от желания и чувствовать себя влюбленным идиотом, чем видеть ее такой. — Твоя сегодняшняя реакция тому лишь подтверждение, — мрачно подводит итог он, и Нэри снова хмыкает, на этот раз с ощутимой горечью.       Вошедшая нормальным путем, а именно через дверь, служанка вкатывает груженую блюдами под крышками тележку, споро сервирует стол, магией очищает пепельницу, настороженно косясь на сидящих в тягостном молчании пару. Нэри грустно усмехается — напряжение между ними, совершенно далекое от чувственного, низшая демоница ощутила сразу, как только вошла. И теперь, пользуясь перерывом в ставшем еще более неприятным разговоре, Нэрисса пытается подобрать хоть какие-то слова, чтобы свести начавшуюся ссору на нет, но как только прислуга уходит, проговаривает совсем не то, что хотела:        — Прости, Рэн, возможно, я тебя сейчас разочарую, но реагировать по заказу я не способна.       Она смеряет взглядом тарелку, дабы не смотреть на Эллохара, мрачно ожидающего продолжения. Сказать хочется слишком многое, потому как это многое перемалывает мозги в черепной коробке, не отпуская ни на миг. Но вываливать все на него совершенно не хочется, не только из нежелания делиться, но и из нежелания еще больше раздражать и без того уставшего демона.       — Но если тебе столь неприятны мои реакции, которые, я, заметь, стараюсь контролировать, то можешь за ними в принципе не наблюдать, ничего существенно не изменится.        — Иногда проще говорить словами и через рот, Нэрисса, — зло выдыхает магистр, не сводя с нее глаз, пока она со всем тщанием изучает сервировку стола.       Слишком долго изучает, потому как он за эти несколько минут успевает не только изучить ее бесстрастный профиль, но и все остальное, и остается недовольным увиденным.        — А ты меня слышишь? — тихо спрашивает Нэри, и в голосе звучит неприкрытая горькая печаль. — Нет, мне правда интересно, ты хотя бы пытаешься? Потому что каждый раз, как я озвучиваю свое нежелание обсуждать определенные темы я получаю обратное. Каждый раз, Рэн.       Откинувшись на спинку дивана, Нэрисса снова ощущает, как самоконтроль изменяет ей, и прикрывает глаза, медленно выдыхая. Сжимает пальцами края пледа, комкая мягкую ткань, и продолжает, глядя на собственные руки:        — Я не хочу вываливать на тебя неприятные моменты собственного прошлого, в особенности, касающиеся достаточно сложного для меня периода. Я в принципе хочу оставить все это в прошлом и больше к этому не возвращаться, не нужно тянуть из меня подробности. Я обещала откровенность, но на условии, что она будет тогда, когда буду готова я. Заметь, это твое условие. Насилие не порождает доверие, как бы ты ни хотел обратного.        — В чем ты видишь насилие, Нэри? В попытках хоть немного разговорить тебя? Попытках узнать ближе? — тяжело осведомляется магистр Смерти с издевкой, и Нэрисса глубоко вздыхает.       Он действительно не понимает, просто не понимает. Или не хочет, что хуже. Не сорваться становится сложнее с каждой секундой под пронизывающим взглядом серых глаз, и Нэрисса снова закуривает, в надежде успокоить себя хотя бы дымом. Если бы это работало хоть когда-нибудь.        — Хорошо, — коротко, рублено откликается она, не глядя на Даррэна — посмотреть на него сейчас будет ошибкой, да и страшновато — то, что она собирается сказать будет весьма неприятным, но зато просто ошеломительно правдивым. — Суть не в том, что я хочу что-то скрыть, хотя и в этом частично тоже. У меня просто в принципе слишком мало хороших моментов за эти четыре года, которые я бы хотела вспоминать. Хорошие же в основном связаны с Бельтэйром, коего ты так яро ненавидишь. Хотя, не будь его рядом все это время, возможно, обстоятельства нашей новой встречи были абсолютно иными. И под иными стоит понимать худшее из возможных вариантов развития событий. Такой правды ты хочешь? Приятно осознавать, что я не просто увлеклась привлекательным преподавателем, а испытываю к нему глубокое чувство признательности и благодарность? Нравится понимать, что как бы ты ни хотел стереть его из моей памяти и моей жизни, у тебя не выйдет, просто потому, что он был слишком важной ее частью на протяжении долгого для меня периода?       Все это Нэри проговаривает тихо и почти спокойно, все так же рассматривая собственные руки. Каждое новое слово ударяет его наотмашь, делает все больнее, и Даррэн даже усмехается мрачно над самим собой, гадая, есть ли вообще предел этой боли. Возможно ли вообще что-то худшее, чем ее нарочито спокойный, полный выверенных интонаций голос, восхваляющий безднова чешуйчатого.       — Поэтому я молчу, Рэн. Я просто не хочу делать тебе больно, это не в моей привычке: причинять боль близким. Тем более тебе, — совсем тихо заканчивает Нэри, и ее голос стихает до шепота, дрожит. Только сейчас он замечает, что она сидит, закрыв глаза, обхватив себя руками.        — У тебя просто прекрасно получается не делать мне больно, радость моя, — бесцветно комментирует Эллохар, и Нэрисса вздрагивает, как от удара.       Она зажмуривается сильнее, не позволяя слезам вырваться из-под ресниц, старается дышать размеренно, чтобы он не уловил всхлипов. Это до Бездны тяжело, но желание удержать его от невольных сравнений не в свою пользу сжимает горло, поэтому и молчит, пока демон резким движением вскрывает бутылку, разливая вино по бокалам. Не разжимает губ до тех пор, пока сильные пальцы не втискивают в руку бокал, а затем не подхватывают подбородок, запрокидывая голову, чтобы посмотреть в лицо. Глаз все так же не открывает, да и вырваться не пытается — останавливает его резкий выдох и бережное скольжение пальца по щеке, стирающее влажную дорожку. Отстраняется лишь тогда, когда пристальный взгляд становится невыносимым, но даже тогда глаза не открываются — смотреть на него сейчас больно. Да, в некоторой степени его претензии понятны, но ощущение не заслуженности нападок все равно грызет изнутри, проедая ноющую дыру. Отставив бокал на стол — пить сейчас не хочется, да и смысла не имеет — Нэри снова заворачивается в плед, подтягивая колени к груди. Ровный выдох дается с трудом, но она все же проговаривает едва слышно:        — Я думать не могу о том периоде, Рэн, настолько тяжело и плохо мне было тогда, не то что говорить. И несмотря на перемены в наших отношениях, эти воспоминания причиняют ровно столько же боли, они не стираются и не изглаживаются со временем. Вряд ли я смогу спокойно вспоминать об этом и через сотню лет, а сейчас и подавно. Это невозможно вылечить или исправить, это просто есть, и таковым останется, как бы я ни хотела что-то изменить.       Дерганным движение руки Нэри стирает вновь набежавшие слезы, забираясь в самый угол, сжимаясь в нем, и горько заканчивает:        — Ты, чувства к тебе у меня всегда будут ассоциироваться с болью, как и Рагдар всегда будет ассоциироваться с благодарностью и минутами облегчения. И я очень бы хотела бы это исправить, но не могу. И не хочу сравнений не в твою пользу, потому что я никогда не испытывала к нему и стотысячной доли того, что чувствую к тебе.       Это признание — самое тяжелое, самое важное, дается с неимоверным трудом, будто раздирает горло мелками осколками стекла. Нэрисса сжимается, почти в ужасе от собственной откровенности, в страхе перед его реакцией, оттого поведение Даррэна кажется еще более пугающим. Метнувшийся тенью магистр уверенно подхватывает на руки, усаживая к себе на колени, прижимает к себе крепко, почти на грани боли, закутывая плотнее в плед, но по волосам гладит удивительно нежно. Молчит, и Нэри тоже не решается нарушить тягостного, изводящего нервы молчания.        — Ты бы хотела, чтобы все это закончилось? Просто закончилось, сейчас?       Абсолютно мертвые интонации его голоса, невыносимо, ужасающе спокойные топят в накатывающей панике, и Нэрисса пытается запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Но Эллохар не позволяет, стискивая в объятиях крепче, продолжает поглаживать так же размеренно-ласково, практически невесомо. Пытается понять, о каком именно конце он спрашивает, но не может — мечущийся разум просто отказывается работать. И осознает все за долю секунды до того, как он негромко, но очень уверенно продолжает:        — Потому что я каждый безднов раз чувствую, что принуждаю тебя Нэрисса. Не только к ответам, в принципе к отношениям со мной. Мне безумно больно осознавать это, и я не хочу ломать тебя. Не хочу, чтобы моя любовь становилась для тебя кандалами и пыткой, не хочу дотянуть до момента, в который увижу ненависть в твоих глазах. Хуже не любящей в ответ женщины может быть только женщина, любящая по принуждению. Я видел, чем это заканчивается. Поэтому отпущу тебя, готов отпустить если тебе настолько тяжело, и ты хочешь закончить. Постараюсь держаться подальше, насколько смогу, не буду докучать своим вниманием. Обеспечу безопасность и все прочее. Ты будешь свободна от меня.       Нэрисса ничего не может сказать в ответ, просто не выходит — все внутри болезненно, страшно сжимается. Сердце будто останавливается в миг, горло сдавливает рукой, перекрывая столь необходимый кислород, и судорожная попытка вдохнуть проваливается. Просто больно, дико, страшно, ужасно больно, и ничего с этим поделать она не может. Внутренности будто выворачивают через пробитую грудину наружу, мелкая дрожь обращается крупной, потряхивает так, что даже захоти ответить — не смогла бы. «Вот он — твой шанс. Пользуйся, ты же так хотела свободы от него», — глумливо подначивает подсознание, но даже помыслить о подобном Нэрисса не может — в мыслях, разбиваясь на тысячи мелких осколков о черепную коробку, бьется и множится судорожное «нет». Мечется, рассыпаясь истерическим эхом, сводит с ума, и столь же истерический смех срывается с губ, мгновенно сменяясь рыданием. Болезненным, с силой вырвавшимся из груди, полным горя. Страшно, что он вот так готов отказаться от нее, отвернуться, уйти, оставить, но еще страшнее осознание того, что она сама прекрасно понимает причины этому. Не просто понимает — соглашается с ними. Внутри гулко обрывается что-то, падает, когда судорожные попытки нащупать тонкую ниточку связи проявляют полную ее блокировку. Она пытается отрицательно покачать головой, ответить, но истерика накатывает очередной волной, болезненными всхлипами, сжимающими горло, и Нэри только вцепляется в его руку изо всех сил, понимая, что он больше не поглаживает ее по волосам. Пытается плакать тихо, но рыдания сдерживать не выходит, и она просто склоняется лицом к коленям, обнимая их, утыкается лицом, кожей, не связью, ощущая его полное смертельной горечи сожаление. Большая теплая ладонь в невесомо проходится по спине, будто прощаясь, и дикое, невозможно дикое осознание, что это может быть последним его касанием, простреливает, заставляя резко дернувшись замереть. Страшное, но такое великолепное принятие того, что отказаться от него она не может, не хочет, не видит возможным, ослепляет, заставляет распахнуть глаза. Резко развернувшись, Нэри крепко обхватывает руками за шею, вцепляется, обвивая ногами, и дикий смех прорывается сквозь выворачивающие судорогой всхлипы — захоти он уйти, сделает это в любой момент, никакие объятия не удержат. Снова пытается выдавить хотя бы простое «нет», но ничего не выходит, даже когда рука снова возвращается на талию, а ладонь медленно начинает поглаживать по волосам. Слишком страшно понимать, что он устал настолько, что хочет отступить, отпустить, уйти. И только спустя долгие минуты мягких касаний к волосам, отуплено понимает, что не только мысленно повторяет «нет», но и бормочет одними губами, не прекращая: «нет, нет, нет, нет…»        — Нет-нет-нет, ни за что… — выдыхает сипло Нэрисса, чувствуя, как занемели руки.       Ощущает под щекой мокрую рубашку, с грустной усмешкой думая, как, наверное, ему надоело терпеливо сидеть, пережидая истерику. И дел у него по горло, чтобы возиться с ее соплями, но руки расцепить не получается, отпускать не хочется, а он все ждет чего-то, продлевая агонию, хотя уже давно бы мог спихнуть с колен, подняться и уйти. Закончить все, а не слушать всхлипы и рыдания.       — Не оставляй меня хотя бы сейчас, пожалуйста… — находит в себе силы прошептать Нэри, прижимаясь крепче, проводя кончиком мокрого и явно неприятного носа по его шее, выдыхает сипло, слишком потерянно: — Если хочешь уйти, если хочешь все закончить — я держать не буду, просто побудь со мной еще немного.       Горькая усмешка Эллохара становится ей ответом.        — Я хочу, чтобы держала, маленькая, — мягко проговаривает магистр Смерти, крепче прижимая дрожащую Нэри к себе, кутает плотнее в плед, проскальзывает губами по виску.       Он думал, самое страшное — это вот такое равнодушное признание, но сейчас понимает: нет, истерика, вот такая, дикая, страшная, полная горя — худшее. Она рвет сердце, выдирает нутро, выворачивая ребра наружу, и каждый всхлип отзывается полной ужаса болью. Не нужно никаких откровений, не нужно больше ворошить то, что вызывает такую реакцию даже сейчас, когда все хорошо. Не нужно больше предлагать свободу — это ломает ее больше, нежели плен его чувств, а сломать любимую — самое страшное, что может сделать мужчина.       — Я не хочу ничего заканчивать, я хочу одного — чтобы тебе было легче. Я ведь чувствую, насколько тебе больно, Нэри, даже когда ты сворачиваешь связь и закрываешься в своей раковине. Прими уже наконец то, что я не собираюсь осуждать тебя за что-то, сколь плохим бы это ни было — моих чувств это не изменит. Ты можешь мне доверять.       Его ладонь продолжает невесомо гладить по волосам и замирает только тогда, когда Нэри выпрямляется, заглядывая в его лицо, и магистр застывает, видя безумную надежду в ее глазах. Понимает, что она до сих пор просто не может поверить в позитивный исход, цепляется за весь спектр собственных переживаний по привычке, ибо по-другому не умеет. Ждет, пока она хоть что-нибудь скажет, но чувствует, насколько ей сложно. Ощущает, как напряженные пальчики проскальзывают по шее, обхватывают лицо, и не удерживается от едва заметной улыбки, тронувшей губы.        — Я люблю тебя. Никогда больше не предлагай подобного, — шепот выходит хриплым, усталым, и горло надсадно першит, но Нэрисса все же выговаривает, уверенно, почти возмущенно. — Иначе я действительно соглашусь и страдальчески сдохну — гордость не позволит отказаться от собственных слов. И придется тебе грустно урну с прахом пипидастром от пыли обмахивать.       Окончание фразы звучит практически зло, но его губ она касается нежно, ощущая, как руки на талии сжимаются крепче. И Даррэн отвечает, целует с какой-то болезненной, почти безумной нежностью, вжимая в себя, и сладко-горькое, исполненное истовой надежды отчаяние оседает на губах, а поцелуй набирает обороты, превращаясь в страстный.        — А вот угрожать не надо, — выдыхает в приоткрытый рот Эллохар, — ибо на каждую твою угрозу будут три моих, радость моя, и свои я приведу в исполнение, можешь не сомневаться.       Сомневаться и не приходится, но исполнение угрозы с угрозами и не пугает особо. Нэри просто устраивается на коленях удобнее, прислоняясь щекой к его плечу, и прикрывает глаза. Усталость накатывает волнами, и хочется сидеть вот так и не двигаться, просто ощущая, как вздымается мужская грудь на вдохе, чувствовать обнимающую руку, прикосновения.       — И одну я готов исполнить прямо сейчас, — обещающим шепотом тянет магистр Смерти, принимаясь перебирать рассыпавшиеся по спине волосы.       Нэри почти не вздрагивает, постепенно успокаиваясь, но оставлять ее наедине с собственными чувствами после такой истерики страшно, а Тьер дожидается в казематах школы, проводя очередной допрос, чтобы обсудить результаты. Слишком уж несвойственно обычно спокойной Нэриссе такое яркое проявление эмоций, и беспокойство не отпускает, но с поимкой культистов дел становится совсем невпроворот.        — Я подумываю остаться здесь еще на пару-тройку дней, — неожиданно признается Нэрисса тихо.       Магистр напрягается, обдумывая ее слова. С одной стороны, это действительно выгодно во всех смыслах: Хатссах хорошо защищен, она будет в безопасности, будет далеко, и держаться станет значительно проще, но с другой… Оставлять ее тут, в пустом доме с горсткой слуг, одну, в полном раздрае, да еще и с ехидным хранителем — не очень приятная перспектива. Единственный наметившийся плюс в готовности кота к сотрудничеству, но даже под его присмотром Нэри умудряется найти неприятности на все привлекательные места.       — Хатссах защищен, я под присмотром, тебе спокойнее. Заодно дела разгребу. С захватом культистов дел наверняка прибавилось, и тебе нужно идти.       Ее проницательность дополняется заглушенным ладошкой зевком, и Даррэн вздыхает, обнимая крепче.        — Нужно, — признает он ее правоту, не желая уходить сейчас, вот так, не убедившись, что она действительно в порядке. — Но только после того, как приведу в исполнение угрозу, — со слабой улыбкой сообщает Даррэн, и Нэрисса выпрямляется, настороженно глядя в ответ. — Прелесть моя, что за отвратительная привычка морить себя голодом?       На этот раз в его голосе звучит неподдельное возмущение. Эллохар только усмехается, когда она закатывает глаза, видя подплывающую к нему тарелку. Продемонстрированная вилка намекает на неотвратимость процедуры насильственного кормления, и Нэрисса тяжело вздыхает, поднимая на него усталый взгляд.       — Жалобы и претензии не принимаются, — перехватив вилку, предупреждает магистр Смерти и снимает крышку с блюда.       Раздосадованный вздох Нэри разносится по террасе, спугивая пару прикорнувших летучих мышей, но совершенно точно не оказывает никакого воздействия на рассматривающего содержимое тарелки демона.

      ***

      Школа искусства Смерти, Ксарах, Темная Империя       Сквозь языки синего пламени проступают темные коридоры подвалов школы Смерти, и Эллохар тяжело вздыхает. Лелеять надежду на сон бессмысленно, почти все камеры и даже тюремный лазарет укомплектованы под завязку, допросы ведутся почти непрерывно. Большинство преподавателей с более-менее подходящим профилем также здесь, как и старшекурсники из доверенных, готовящиеся к поступлению в службу безопасности после выпуска. Радует то, что выкраивать время на спешный ужин не придется, ибо дела отлагательств не терпят.       Старательно отстраняясь от давящего беспокойства за оставленную в родовом замке Нэриссу, он прислушивается с минуту, застывая в тупиковом конце коридора, и коротко криво усмехается. Над заглушающими плетениями постарались на славу: восхитительная тишина, мягкая, а не привычно оглушающая, из-за которой хочется сглотнуть, сохраняется, даже когда дверь в противоположном конце коридора открывается и из помещения морга стремительно выходит Тьер. Мрачный, с проступившими черными венами вокруг глаз, даже с виду истощенный, он замирает, замечая Эллохара и, коротко махнув рукой, снова скрывается в секционной, оставляя дверь открытой.       Ощущая давящее, сгустившееся словно сироп напряжение, магистр Смерти спешно преодолевает коридор, мельком проглядывая маленькие зарешеченные окошки камер. Ни одна из слабо освещенных комнатушек не оказывается пустой, но смутное ощущение подсказывает, что заключенных было несколько больше.       Пройдя в залитый ярким светом прозекторский зал, Даррэн изумленно присвистывает — половина помещения заставлена железными столами с трупами, их значительно больше, чем было три часа назад. Мрачно обернувшись к Риану, он недолго оглядывает очевидно взбешенного темного, профессиональным взглядом подмечая признаки магического и физического истощения.        — Что-то случилось? — глухо, обеспокоенно спрашивает Тьер.       Эллохар, напрягшись, поводит бровью, снова оглядывая зал. Его тяжелую мрачность можно связать с творящимся здесь безумием, но интуиция уверенно подсказывает Риану — недовольство друга вызвано совершенно иным.        — Не имеет значения, — коротко отмахивается Даррэн, не желая в данную минуту обсуждать личное. Все больше тревожит ускоренное заполнение морга, и он, резко развернувшись к Тьеру, уточняет: — Они продолжают самоуничтожаться?        — Да. Рука Смерти двенадцатого уровня и мои возможности Бессмертного бесполезны, — признает провал Риан, обводя тяжелым взглядом скопление железных столов.       Если первое самоуничтожение личности вызвало лишь неприятное удивление, то все последующие раздражали, становясь обыденностью каждого второго допроса. Даже попытки отграничить в магии схваченных культистов не помогли в конечном итоге — то, что уничтожало личность, не требовало магической подпитки, оно было внутри каждого пленника, в самом мозге. Результаты множественных вскрытий были не просто неутешительны, они были катастрофичны.        — Такими темпами у нас будут сотни трупов и ни единого ответа, — зло взрыкивает Даррэн, с силой распахивая дверь и покидая секционную.       Теперь тишина раздражает его, хочется слышать вопли и крики, стоны подвергающихся пытками безмозглых мешков с дерьмом. Шагнувший следом Риан сохраняет молчание недолго, но вопрос задает сдержанно и негромко:        — Хранитель ничего не ответил?        — Асмодей не обладает подобными навыками, нужна Нэрисса, но…       Будто подавившись словами, демон невидяще смотрит в стену, останавливаясь, и Риан ощущает, как подспудное беспокойство усиливается, и понимает, что что-то все-таки случилось. Тяжело вздохнув, Даррэн устало прикрывает глаза, и Риан дает ему пару минут, не задавая очевидно неприятных вопросов.        — Ты не сказал ей, — утверждает, а не спрашивает Тьер, когда они возобновляют движение к допросным, и Эллохар мрачнеет, не желая объяснять почему утаил от Нэри правду.       Тряхнув головой, осознавая, что молчание затягивается, он хрипло выговаривает, останавливаясь у двери первой допросной:        — Нет. К тому моменту она уже сопоставила все факты, поняла, что убийцей был кто-то из членов рода, — тяжело, задумчиво оглядев мрачный коридор, освещенный притушенными сейчас светильниками, напряженно сжимает и разжимает ладонь. — Сообщить ей о том, что мразь еще и в живых осталась, уничтожив всех кроме нее самой, и теперь промышляет, подселяя ментальных паразитов в сотни существ, было бы не слишком милосердно, не находишь? — и тут же меняет тему, ядовито осведомляясь: — Хоть что-нибудь вытянуть удалось или они все превращают собственные мозги в фарш, стоит начать задавать вопросы?        — Контрабанда ингредиентов из Хаоса, — коротко делится полученной информацией Тьер, и магистр Смерти понимающе кивает, побуждая продолжать. — Взяли лабораторию, пока тебя не было, там тоже все с паразитами. Следователи пока занимаются найденной у культистов документацией, но выводы можно сделать уже сейчас: пути транзита ведут в Третье королевство, как мы и предполагали. Судя по данным, они пару месяцев как сменили поставщиков и сборщиков, вот те и прокололись.        — Попробуем вытащить что-нибудь еще… — мрачно-предвкушающе тянет Эллохар, открывая дверь пыточной, из-за которой не доносится ни звука, и снова ощущает нечто сродни гордости за более чем способных адептов. Уже собирается толкнуть дверь, как Тьер останавливает, сводя брови на переносице, и негромко спрашивает, глядя со странной смесью проницательности и надежды:        — Почему ты предполагаешь именно известного члена рода, а не бастарда?       Этот вопрос вызывает у Даррэна удивление, он не сразу понимает, что Риан просто не может знать некоторых подробностей, касающихся непосредственно особенностей магии Блэков. Поведя головой, усмехается коротко — кому как не аргатаэрру доверить маленькую страшную тайну. Грани здесь, почти на границе с Хаосом, размыкаются практически без сопротивления, и серое марево, глушащее любой звук, обволакивает. Осознавший важность и серьезность сведений Тьер ступает следом безмолвно и быстро, и магистр Смерти оборачивается, поясняя:        — Бастард не мог подселить паразитов по одной простой причине: не прошедший через принятие в род незаконнорожденный темный так и останется темным. Блэки, скажем так, не совсем темные, в общепринятом смысле, Риан. А если проще — не только темные.       Демон мрачно ухмыляется и, смахнув серое марево с черной каменной плиты, присаживается на край. Задумчивость на лице Тьера сменяется догадкой, но Эллохар не позволяет озвучить предположение:       — Вот ты у нас — темный, племянник императора, аргатаэрр… — ухмылка на его губах становится шире.        — А Блэки?       Тьер задает вопрос непередаваемым тоном, едва заметно усмехаясь в ответ, и Даррэн ловит себя на желании ляпнуть нечто вроде «Похвальная любознательность, адепт Тьер!», но сдерживается, разводит руками.        — А Блэки — это Блэки. Как и в твоем случае, свои особенности они приобретают в определенном возрасте и при определенных условиях, им необходимо учиться управлять силой, тренировать самоконтроль. Вот только доступ к ней получают сильнейшие, на моей памяти побочные ветви так и оставались обычными темными.       Наблюдать реакцию Риана очень даже любопытно, но тот воспринимает полученную информацию спокойно, с любопытством, не более. Оценивает расклад, по-новому рассматривает факты в связи с полученной информацией.       — В случае Нэриссы все еще сложнее, и привлекать ее к допросам я не собираюсь ради ее же безопасности, поэтому и не сказал о заражении культистов.        — Использование этих особенностей может навредить ей? — напрягается мгновенно Риан.       Даррэн с неудовольствием ощущает тень чувства, которое может охарактеризовать как ревность. «Беспокоится», — фыркает он про себя, поднимаясь, но смотрит не в сторону неожиданно решившего проявить участие Тьера, а в мутную серую даль.        — Все под контролем, — коротко бросает Эллохар, поворачиваясь к нему лицом, оглядывает недолго и добавляет, окончательно закрывая тему: — А бастард исключен еще и потому, что Нэри, как глава рода, обязательно знала бы о нем или ней, Риан.       Распахнувшиеся грани выпускают обратно в едва освещенный коридор, и теперь магистр Смерти без промедления распахивает дверь допросной. Шагнув вперед, чуть усмехается, приподнимая бровь:        — Решил привлечь Элгета? Да я вижу ты в отчаянии, Тьер!       Магистр Крови, обернувшись на вошедших, тонко усмехается и встает. Сидящий на полу у стены пленник сорвано дышит, безумными от боли глазами осматривая посетителей. Что-то в самом виде, взгляде допрашиваемого цепляет, и Даррэн присматривается, но проблеск интуиции заканчивается слишком быстро. «Нужно было сказать», — проскальзывает неприятная мысль, и он не гонит ее, соглашаясь.        — Паразиты внесены не в кровь, я бесполезен, — разводит руками вампир.       Эллохар кивает, вызывая удивление не только у древнего и более чем опытного в своей сфере магистра, превосходно разбирающегося в различного рода магических паразитах, но и у застывшего у стены мастера по сущностям, высшего демона Каргана.        — Надо же, ты понял это спустя сколько? Три часа? Меньше? — едко комментирует его признание в собственном бессилии магистр Смерти, проходя ближе и снова рассматривая пленника.       О паразитах сам он знал слишком мало, но в том, что дед использовал их еще в период объединения доменов, не сомневался. Кровавая бойня неплохо занимала спесивых и жаждущих битв дараев, вот только терять собственные армии было невыгодно, особенно когда эгоистичные и жадные до власти правители объединялись. Когда-то Арктурус Блэк оказал немалую, если не сказать неоценимую услугу трону, предложив бескровный и крайне действенный способ усмирения не желающих отдавать абсолютную власть, и дед не побрезговал представившейся возможностью промыть мозги несогласных, но о способах не распространялся. Единственное, что в точности помнил он сам, так это то, что паразиты имели несколько видов, если это вообще можно было назвать так.        — Нам нужен не способ уничтожения или отделения паразита, а его деактивация на время допроса. И да, Ан, ты до Бездны прав: паразит внесен не в кровь, он внесен в каналы и источник, и влияет непосредственно на мозг. А значит, нам нужно понять, как его обмануть, иначе и все остальные превратят собственные мозги в негодное для использования месиво при попытке носителя разболтать хоть что-то важное.        — Специалист?       Карган в привычной ему манере немногословно переходит к сути, и Даррэн морщится, надеясь, что этот самый специалист сейчас сладко сопит в подушку, а не ищет очередных приключений. «Если бы сказал, она бы сделала все, чтобы разобраться с этим. Слишком ответственная», — продолжает он внутренний диалог, понимая, что сказать будет нужно. И не только потому, что хранитель может намекнуть или просто сболтнуть, а потому, что консультация при подобных масштабах деятельности организатора попросту необходима.        — Специалиста не будет.       Заметив, как прислушиваются к разговору стоящие и старающиеся не привлекать внимания адепты, Эллохар негромко хмыкает. Это даже забавляло бы, не будь ситуация столь серьезной. Исключительно из желания понервировать учеников, магистр делает вид, что не заметил, как те нагло греют уши. И продолжает поддерживать их уверенность ровно до тех пор, пока Карган, почтительно склонившись, негромко обращается:        — Мой принц, разрешите задать вопрос…        — Не по уставу обращаешься, Карган, — устало и чуть раздраженно обрывает его демон, улавливая синхронный выдох невольных слушателей. Те в курсе, кем является лорд-директор их учебного заведения, не знали бы — здесь бы не были, а потому выдох скорее по причине того, что вопрос явно может ему не понравиться. — Адверс, Дигран низший бал за маскировку, — объявляет он, и раздавшийся синхронный вдох, а после и стон, вызывают короткий смешок. — Вышли, — магистр Смерти дожидается, пока дверь с лязгом закроется, вспоров напряженную тишину пыточной, и кивком указывает мастеру продолжать.        — Я видел подобное, мой лорд, вы знаете. Поэтому прошу простить мою наглость, но не стоило бы обратиться к леди…       Демон озвучивает предложение осторожно, смотрит настороженно, и Эллохар позволяет себе слабую ухмылку, вот только она пугает древнего еще больше. Но Карган все же приводит еще один аргумент, поспорить с которым Даррэн не может:        — Подобными паразитами занимались только два рода, на данный момент из специалистов осталась только ваша…       Еще раз кивнув, магистр резко разворачивается и покидает помещение, притворяя за собой дверь. «Дилемма», — констатирует он, отступая в темноту коридора. Сообщив подобное, он со стремящейся к абсолюту вероятностью рискует нарваться на ссору, привлекать к этому Нэриссу не хочется. Ему плевать почти на три сотни пешек, ее безопасность стоит их жизней. Вот только сама она может решить иначе, что нисколько не утешает в и без того сложной ситуации. Собираясь вызвать по крови, он с минуту задумчиво разглядывает ладонь, не решаясь обратиться по связи, слишком уж отчетливо та транслирует эмоции, что в его случае сейчас небезопасно. Слишком уж тяжело дается осознание услышанного, слишком сильно душит ревность, слишком хочется, чтобы любимая женщина принадлежала телом, душой, сердцем, мыслями только ему. Эллохар усмехается, опуская взгляд — отстраненная попытка в который раз проанализировать свои чувства к трем разным женщинам, что смогли до них докопаться, просочившись сквозь глухую стену самоконтроля, приводит к уже знакомым результатам. «Тьера я не убил, даже не пытался», — принимая очевидное, резюмирует он, совершенно уверенный в том, что Бельтэйра уберегло лишь то, что тот вовремя отступил, отказавшись от Нэриссы.       Взрезав подушечку пальца, Даррэн ощущает, как призыв устремляется сквозь пространство потустороннего мира. Ответ приходит в доли секунды, мгновенно, отчего он устало прикрывает глаза. Ответив, Нэри молчит, но даже в этом молчании чувствуется напряжение.       «Позволь угадаю: некоторыми подробностями дела ты решил со мной не делиться?», — лениво, чуть растягивая слова, уточняет Нэри, и по ее интонациям сложно понять, как в действительности она относится к этому. — «Что же всплыло такого любопытного, что ты решил все же сообщить?»        — Решил, — не видит смысла отпираться Даррэн, несколько облегченно выдыхая. Очередная попытка предугадать ее реакцию снова провалилась, и Эллохар не видит смысла таить, раз уж сам связался. — Паразиты, — емко обрисовывает ситуацию он, и Нэри вздыхает так тяжело, что магистр невольно нахмуривается. Но спустя пару мгновений ее голос звучит пусть и глухо, но собрано и мрачно:       «Ммм… Я уже догадалась. Но все равно, спасибо за доверие. Много?»       Неприкрытое ехидство, звучащее в ее голосе, вызывает усмешку, как и короткий вопрос, на который Эллохар даже не успевает ответить, стоит ей напряженно добавить:       — «Мне на подготовку нужно пару дней. Потерпит?»        — Прелесть моя, ты не поняла. Мне всего лишь нужен способ отключения паразита на время допроса, а не твое здесь деятельное присутствие, — несколько раздраженно выдыхает он, закатывая глаза.       Ее желание помочь было очевидным, учитывая то, что она действительно может помочь и хочет быть причастной к расследованию. Вот только его самого это не устраивает абсолютно.       «Способа нет, Рэн», — устало вздыхает Нэрисса.       Эллохар с ехидным удивлением сознает, что пояснения ее утомляют. «Ну просто восхитительная наглость!», — резюмирует он, прислушиваясь к ее ровному тону.       «Отключить его вы сможете только вместе с мозгом, то есть…»        — Болевое воздействие, — хмуро кивает очевидному Эллохар, и Нэрисса тут же прерывает, поясняя:       «Все зависит от вида паразита. Если это просто установка и контроль за исполнением, то пытки сработают. Если же паразит ближе к разумной нечисти, способной обучаться и подстраиваться под носителя, то все несколько сложнее. Внесение только в каналы или и в источник тоже? По вскрытиям результаты есть?», — спрашивает она задумчиво, и Даррэн почти сразу отвечает, нахмуриваясь сильнее:        — У некоторых затронут источник, у них мозг захвачен полностью. Как ты догадалась? — тут же спрашивает он, напряженно ожидая ответа.       Хранитель вряд ли бы поделился, он обещал молчать, ибо они сошлись в одном: слишком уж вовремя всплыли культисты, слишком в нужный момент они оказались заражены паразитами, с которыми помочь может только Нэрисса и, возможно, дед. «Ее выманивают, и выманивают уверенно, зная, что она заинтересуется, примет вызов», — зло раздумывает магистр Смерти, понимая, что организатор знает — Арвиэля он привлекать не станет.       «Все просто: защита завязана на Асмодея. Так проще — я не слишком часто бываю в замке и потому не ощущаю прихода посетителей, допущенных сквозь защиту. А он не сообщил мне сразу о твоем появлении, как делает обычно. Он вообще не сообщил. А сложить открывшийся факт причастности кого-то из Блэков с твоим появлением и молчанием духа было не сложно», — как-то уж слишком тяжело проговаривает Нэри. — «У вас было достаточно времени, чтобы обсудить то, о чем мне знать не стоит. Уверена, ты обратился к хранителю, и тот ничем не смог помочь. А ситуация у вас там напряженная, зараженные культисты вовсю избавляются от начинки собственных черепных коробок…» — заканчивает она издевательски.       Даррэн ощущает нечто очень похожее на искреннее восхищение. «Истинная темная», — констатирует он, невольно усмехаясь. По сути, она просто ставит его перед фактом необходимости собственного участия в расследовании, и при подобных формулировках переубедить ее будет крайне сложно.        — Прелесть моя… — начинает мягко и заметно издевательски магистр Смерти, и Нэрисса тут же перебивает его:       «Дорогой…», — ее голос звучит томно, но очень уж ехидно, и он фыркает не в силах сдержать улыбку. — «Рассортируйте их. Тех, у кого поражение источника, можете пробовать пытать, вот только тут все будет зависеть от того, какой вид паразита был подсажен. Остальные — пешки, их бы я не стала принимать во внимание в принципе. Дохнут и дохнут, они ничего не знают, их просто подчинили, они не рассчитаны на длительную службу. Те, у кого заражен источник могут знать что-то важное, подобный вид подчинения используется при необходимости длительного наблюдения и использования объекта в стане врага незамеченным даже для самого объекта. Но все зависит от того, сколь сильно расходятся установки и взгляды самого зараженного. Ищите разочаровавшихся, тех, кто не просто напуган, а готов предать. Не важно по каким причинам, способных переметнуться допрашивайте первыми и не давите сразу — в таких случаях паразит на чеку, он уничтожит сознание носителя, если будете давить. Либо допрос сразу, либо пытки и только после — вопросы».       Ее совет кажется дельным и верным, но… Странное подспудное ощущение беспокоит и с ним демон разобраться не может. Такая Нэрисса ему незнакома, это он понимает спустя почти минуту молчания. Жесткая, целеустремленная, уверенная в своей правоте, способная указать и подсказать… И дело даже не в том, что он привык вести ее и находиться в позиции старшего, он всегда давал ей выбор и ее собственное мнение было важно. Но сейчас вот такое общение на равных, когда она действительно знает и может многое, вызывает странные эмоции. А еще слова Нэри наталкивают на мысли об архивариусе императорского банка, в памяти которого были крайне примечательные дыры, слишком уж похожие на те, что он видел у подчиненных паразитам культистов.        — Я не хочу, чтобы ты лезла в это, Нэри, — тяжело выдыхает Эллохар, почти простанывает, ощущая полное бессилие в попытках переубедить ее.       Защитить, уберечь, спрятать — вот что говорят инстинкты, это диктует суть, страх потерять, почти привычный страх, перерастает в ужас. Перед глазами снова встают картины захлебывающейся собственной кровью Нэриссы в его руках, и он сухо сглатывает.       — Они выманивают тебя, знают, что ты не сможешь остаться в стороне, понимают, что клюнешь на наживку, Нэри… Я не могу позволить, чтобы с тобой случилось что-то… — с болезненной горечью проговаривает магистр, и Нэри откликается мягко, но при этом уверенно:       «Зубы обломают, Рэн. Поверь, если ты не знаешь о многом, то организатор и подавно. Думаешь, Асмодей мог оставить единственного члена рода беззащитным? Нет. Тем более того, кто может быть не просто номинальным главой рода, а фактическим», — уверенно, слишком уверенно отзывается она, и магистр Смерти ощущает возрастающую тревогу, но негромкий девичий смешок заставляет прислушаться вновь: — «Не стоит так трястись надо мной, Рэн. Поверь, я подготовлена лучше, чем ты думаешь. А если мы и вправду охотимся за кем-то из Блэков, преступившим законы рода… Это будет более чем интересно», — темное предвкушение звучит в ее голосе столь отчетливо, что он невольно касается связи, ощущая ее мрачное предвкушение. — «Допросите еще парочку, и если возникнут вопросы…»       Даррэн только кивает, странно, почти предвкушающе ухмыляясь. Тревога не унимается, стискивает в груди, вот только и правоты ее слов он отрицать не может. Хранителю невыгодно терять единственного члена рода, обладающего подобными способностями, в этом он уверен. Как и в том, что интриги Асмодея нацелены именно на защиту и усиление Нэриссы и ее позиций. «Это действительно может быть интересно», — полагает Эллохар, но это никак не отменяет того, что любимую он защитит настолько, насколько это возможно. Ее уверенность подстегивает, что удивительно и даже приятно — обычно он выбирал настолько беззащитных и слабых женщин, что доверять им защиту самих себя не представлялось возможным. И теперь не представляется, однако не доверить свободу действий он не может, это необходимо, и участие в расследовании всего лишь малость. Особенно под его контролем.       Развернувшись, магистр Смерти уверенно распахивает дверь и, натолкнувшись на выжидательный взгляд Каргана, кивает, коротко ухмыльнувшись. Мрачный взгляд Риана он встречает насмешливо приподнятой бровью, и когда тот удивленно уставляется в ответ, негромко, но так, чтобы все заинтересованные услышали объясняет, расслабленно усаживаясь на стул:        — Специалист будет, а пока у меня есть дельные рекомендации по ведению допроса, — громко сглотнувший допрашиваемый вызывает едкую ухмылку, как и Тьер, подошедший ближе с крайне мрачным выражением лица.        — Ты собираешься привлечь ее к допросам? — не слишком довольно смотрит он, и Эллохар только кивает, сдерживая вспыхнувшее на возмущенный вопрос ученика раздражение.        — Тебе напомнить о том, что ты Дэю привлекал к работе СБИ? А Дэя хрупкая человечка, в отличие от Нэриссы, Риан, — ехидно озвучивает Даррэн, переводя взгляд на сжавшегося молодого мужчину, сидящего на полу. Ревность снова поднимается ядовитой змеей, и сдерживать ее трудно, несмотря на очевидную привязанность и любовь друга к жене. — Все под контролем, Тьер.       Поднявшись, магистр присаживается перед пленником на корточки, вглядываясь в лицо, рассредоточивая взгляд. То, как пульсируют обхватывающие его нити, то проникающие под кожу, то проявляющиеся на поверхности, просвечивая сквозь одежду, подсказывает, что этот пленник подходит для эксперимента, и демон улыбается довольно, вот только замершие и выдохнувшие резко наблюдатели раздражают.        — Знаешь, — лениво сообщает Эллохар, проскальзывая по парню нарочито скучающим взглядом, — мне не очень хочется тебя пытать, но я могу пригласить тех, кто захочет и сделает это. А потому предлагаю следующее: ты рассказываешь нам все, что можешь, и я дожидаюсь того, кто сможет вытащить из тебя подчиняющую твою волю дрянь. Щедрое предложение… — магия абсолютной правды используется почти инстинктивно, три взгляда в спину не беспокоят нисколько.       Юноша кивает, заметно вздрагивая под безразличным, но очевидно опасным взглядом демона, вздрагивает, когда темный лорд склоняет голову к плечу, глядя не более заинтересованно, чем на мошку, нелепо вьющуюся перед носом. И проговаривает глухо:        — Я пошел за родителями, я пошел за ними… Не знал, какая цена у вступления, — парень морщится и Даррэн смотрит на него ободряюще — даже крохи сейчас важны, малейшие крохи, хоть что-то, что подтолкнет к личности организатора. — Аристократия, человеческая, не смешивает свою кровь с магами, но мой отец взял в жены мать, без магии, аристократку, украл ее… Тогда я полагал, что это и есть любовь, — кривая усмешка, почти безумная, ужасно сожалеющая, всхлип, почти сразу превращающийся в короткий страшный смешок. — Но нет… Отец, — слово парень выплевывает почти с отвращением, — знал о происхождении аристократии нашего королевства. Темные, демоны, Ад… Это казалось столь далеким… и оказалось ближе, чем я думал. Он считал меня перспективным, тот, кто посвящал нас, лорд без лица. Безликий… Ему не нужно лицо, — горько смеется юноша, — у него есть сила… Та, что превращает мозги в кашу, подчиняет, лишая принципов, чувств, всего. Ему нужен был адепт, выпускник, на хорошем счету у магистров… Я просто передавал записки, просто передавал… — стонет он.       И Даррэн понимает раньше, чем происходит собственно главное, но помочь не может — мрак, прорываясь, истекает изо рта, ушей, глаз, ноздрей. Парень даже не кричит, просто булькает истекающей густой чернотой, захлебываясь, дергается в конвульсии и затихает. Зеленые глаза заволакивает тьмой, разрастающийся, расплывающийся зрачок пожирает радужку и склеру, и вымученный выдох, последний, гулко разносится по помещению.        — Собирать по крупицам не выгодно, — почти безразлично подводит итог Эллохар, поднимаясь. — Сворачиваем допросы, — мрачно приказывает он.       Другого выхода нет — парень не сообщил ничего нового, они и так знали о причастности магистров ковена к делу Саарды. Отряхнув ладони, он разворачивается, оглядывая застывшего у стены Элгета и напряженного Каргана.       — Ваша задача, — коротко глянув на лордов, проговаривает Эллохар, — разделить зараженных по видам. Тех, у кого поражен источник — отделить. Остальных можете допрашивать.       И выходит первым, не останавливаясь у дверей, минует коридор, замедляясь только у лестницы. Следующего попятам Риана ощущает скорее интуитивно, тот умеет перемещаться незаметно, а отслеживать друга сейчас нет желания. И только преодолев лестницу, выйдя на крыльцо и вдохнув морозного воздуха, проговаривает негромко:        — Тебе бы отдохнуть, Риан, допрашивать их все равно практически бесполезно, — зло, разочарованно тянет Даррэн, и буквально кожей ощущая, что Тьер хочет высказаться, резко, тенью разворачивается. — Что?        — Привлекать Нэриссу рискованно… — начинает напряженно Тьер, и магистр Смерти взрывается, раздраженно рыча:        — Ты думаешь, мне так хочется втягивать ее в это?! Ты издеваешься, Риан? Единственное мое желание — держать ее подальше, но ее выманивают, втягивают, и это единственный выход держать ее под присмотром! Неужели ты полагаешь, будто я не понимаю, что помимо выгодности подчиненных пешек, паразиты еще и способ оставить Нэри в Империи, без защиты?        — Ты не оставишь ее без защиты, — убежденно отрезает Тьер и тут же мрачнеет, напрягается. — Но если это попытка взять Нэри под контроль? Попытка отвлечь твое внимание? Не с помощью паразитов, нет, — замечая мрачный скептицизм на лице Рэна, замечает он. — Способов может быть множество, Рэн, и мы оба знаем об этом. Она по каким-то причинам нужна организатору. Я просто не хочу, чтобы…       Эллохар понимает, о чем говорит друг раньше, чем тот озвучивает, поэтому и поднимает ладонь, обрывая его. Интуиция снова взвивается, поскольку сам он осознает, сколько способов воздействия могут оказать тот или иной результат. «Нельзя. Защитить, спрятать, укрыть», — неотступно бормочет в груди демон, и он устало прикрывает глаза. Это начинает напоминать паранойю, столь сильно противится все внутри ее привлечению к расследованию, к допросам, возвращению в Империю… Встряхнув головой, Даррэн концентрирует взгляд на ветвях деревьев, тяжело согнутых под давлением снежных шапок, и проговаривает отстраненно, устало:        — Не оставлю, — мрачно глянув на осунувшегося Тьера, усмехается недобро, и спрашивает негромко: — Ты домой? Или продолжим традицию надираться в моем кабинете, адепт Тьер?        — Как я могу отказать, лорд-директор? — столь же мрачно-ехидно отзывается магистр Темного искусства.       Разомкнувшийся круг синего пламени приветливо полыхает, приглашающе переливаясь голубоватыми протуберанцами. Указав Риану в пламя, хмыкнувший демон проходит следом, припоминая, чем может попотчевать изыскательную персону племянника императора.

      ***

      Хатссах, Кровавый Излом, домен ДарГештар, Ад       В очередной раз обведя взглядом чуть плывущее в глазах помещение, Нэрисса странно, почти болезненно ухмыляется. Прервавшийся минутой назад разговор оставляет невнятное чувство уверенности в самой себе, разбивающееся о каменную твердь осознания того, над чем она размышляет уже больше часа, с того самого момента, как Рэн скрылся в пламени, нехотя выпустив из объятий.       Осознавать странно, это она понимает, допивая третий бокал терпкой коричной настойки, уныло стоящей на столе даже без закуски — поваров беспокоить не хотелось. Да и накормивший буквально с рук Эллохар вызывает теперь ассоциации сугубо эротического свойства, связанные с едой. И тем не менее, принимать откровенно с трудом укладывающуюся правду о том, что отпустить его она не сможет не только исходя из выбора вейлы, но и сама по себе, тяжело, пугающе сложно.        — Знаешь, Асм, — нарочито весело и беззаботно начинает Нэрисса, укладывая голову на сложенные на столе руки, — я, кажется, таки его люблю…        — Ты только поняла это? — натурально изумляется развалившийся на банкетке хранитель, подергивая ушами. — Я рад. Отметим? Или ты продолжишь напиваться из-за того, что элементарно боишься сближения и привязанности?        — Иди ты в троллеву задницу, Асм! Мне-то что делать? — растерянно вопрошает Нэри, поворачивая голову в сторону кошачьего лежбища, и тяжело вздыхает.       Мысли путаются, в голове приятно звенит, и сейчас ей даже почти плевать на то, что подумают слуги, обнаружив леди-главу рода в собственном кабинете ухрюкавшуюся до поросячьего визга. «Я ведь не смогу его отпустить, да?», — страдальчески обратившись собственно к двум собственным частям, уточняет Нэрисса. И негромко всхлипывает от смеха, представляя, как две головы уверенно кивают, поддерживая положительный ответ. А те и правда поддерживают.        — Признаваться, что ж еще, — советует глубокомысленно котяра, и Нэри вздыхает снова, выводя уже знакомую сентенцию:        — Засранец ты, Асм! Ну вот зачем на шкаф указывать было? А мне отдать пришлось и даже трогать. И смотреть… — устало выдыхает она и признается, ощущая, как в груди снова ворочается что-то тяжелое: — Мне было так тяжело тогда… — откинувшись на спинку кресла, Нэрисса задумчиво уставляется в задрапированную шелком и деревом стену, отхлебывая из стакана. — Мне было тяжело, Асм. И если бы ты не упомянул шкаф, сейчас мне было бы проще. Зачем вытаскивать все то, что уже давно осело на дне и должно забыться? А теперь я в смятении и приходится осознавать всю глубину чувств, без чего я бы еще преспокойно прожила пару месяцев…       Осознавать действительно тяжело, вот только его слова, то, что он оказался способен отказаться от собственных чувств, отступить, испугало, действительно испугало. До дрожи, до паники, до истерики, столь неудачно продемонстрированной… В его глазах слабой выглядеть не хотелось, демонстрировать собственную слабость к нему было страшно. Давать возможность управления и шантажа через чувства казалось опрометчивым, вот только эти самые чувства скрыть она уже не могла. Было странно осознавать, что не только подконтрольная вейле или Мраку части тянутся к нему, но и привычная темная, знакомая вдоль и поперек, тоже тяготеет к Эллохару. «Я вся влюбилась», — с трудом ворочая мозгами, констатирует Нэрисса, устало выдыхая. Привязанность, влюбленность, восторг при малейшем контакте с избранником… Примерить подобное на себя казалось невозможным по ряду причин, но теперь это относилось и к ней, распространялось и на нее саму. «Вот же ж дерьмо…», — тянет мысленно Нэрисса, снова вступая в диалог с самой собой, — «А ведь и вправду люблю. И что теперь делать?». Но попытка проконсультироваться с разрозненными частями собственной личности не приносит результатов.        — Да скажи ты ему просто, неужели так сложно? Неужели думаешь, что он не поймет или осудит, учитывая, что сам ждет от тебя адекватного признания, осмысленного? — вздыхает устало хранитель.       Понять девочку можно, с натяжкой, конечно, но можно. Последствия ее решения выходят крайне интересными, и попытки договориться с частями собственной сути выглядят даже забавно, если бы это не было столь пугающе.       — Ты думаешь, он не чувствует, что ты сомневаешься в собственных ощущениях? Он знает это, Нэрисса, между вами связь, оборвать которую и смерть не сможет. Вы вытащите друг друга даже из Бездны, главное вывести из себя как следует и нервы вымотать вконец.        — Думаешь, это так просто? Я же говорила ведь уже, а толку-то?       Нэри опрокидывает в себя остатки из стакана, ощущая, как вращение кабинета ускоряется. Сейчас думать не хочется, скорее хочется на ручки, и чтобы обняли, и вообще… Встряхнув головой и снова повторив себе, что она, вообще-то, глава рода Блэк, и даже в мыслях нужно вести себя прилично, выпрямляется в кресле, крепко зажмуриваясь.       — Я не представляю нас счастливой сиропной парочкой, Асм. Он не идеал, я далеко не идеал, да и вообще… А за каким ургом орочьим я вообще ему сдалась?! — почти истерично восклицает Нэрисса.       Дух только вздыхает, загибая третий палец. «Лучше бы еще раз вызвал, она хотя бы трезвой прикидывается и действительно трезвеет, пока Эллохар ее разговорами занимает», — насчитав третью волну пьяной истерики, думает хранитель, но успокоить все же пытается:        — Ну вот полюбилась ты ему силой духа и еще чем-то, он вряд ли сам уверен, чем, — негромко сообщает дух, и Нэри заинтересованно глядит на духа, снова наполняя бокал. — Сама у него спрашивай, нет у меня охоты разбираться в его чувствах. Любит тебя, и это главное.        — Уверен? — напряженно спрашивает Нэрисса, сомневаясь, не очередная ли блажь это магистра Смерти.       Опасается, что-то глубоко внутри вздрагивает, страшась того, что он просто откажется от собственных чувств. «Недоверие, какое же ты недоверчивое», — сетует про себя Нэрисса, отставляя стакан и сжимая пальцами виски. Признавать свои чувства в полной мере даже перед самой собой сложно и в состоянии крайнего подпития, а на трезвую голову в принципе невозможно, и потому Нэри переводит ему, подхватывая со стола бокал и покручивая его в пальцах:        — Паразиты, Асмодей. Ты не собирался рассказывать мне, так?       По замершим ушам хранителя, пребывающего в кошачьей форме, она догадывается, что нет, не собирался. Наливает снова, мрачно отхлебывает из бокала, не спуская с того осуждающего взгляда. Но кот смотрит преувеличенно невинно, словно не он несколькими часами ранее сговаривался с магистром Смерти за ее спиной.        — Ты подготовлена достаточно… — начинает уверяюще хранитель, и Нэри прерывает его, едко уточняя:        — Да что ты? Правда? Уверен? Я вот нет, а ты то уж тем более, Асм… Меня волнует другое: насколько ты ответственен за интриги, которые раскручиваешь? И сколь четко понимаешь, к чему они приведут в итоге? — выразительно глянув на кота, спокойно осведомляется Нэрисса, прекрасно зная, о чем спрашивает. Знает о предмете интереса подопечной и сам дух, потому удерживать удивленное выражение морды ему крайне сложно. — И, если с паразитами я справлюсь, в чем мы оба уверены, практика у меня была, — затирая, запирая в сознании воспоминания о первом созданном ради собственных целей, а не тренировок, паразите, Нэрисса непроизвольно вздрагивает, — то с остальным могут возникнуть проблемы.        — Не возникнут, можешь мне верить.       Хранитель внимательно вглядывается в ее лицо, понимая опасения. Но если все пойдет по плану, то проблем не возникнет. Да, девочка не в курсе всего, ради ее безопасности не в курсе, но план отработан, он безупречен, и главные игроки будут задействованы вовремя, как по нотам. Участие Арвиэля чего только стоит. «Будет приятно разыграть эту партию вместе», — ни капли не смущенный тем обстоятельством, что расценивает принца Хаоса и главу своего рода в качестве фигур, пока сам сидит за доской, предвкушающе раздумывает он.       — Ты готова, Нэрисса. Паразиты для тебя не столь великая сложность, а все остальное… оставь это нам, — разведя лапами сообщает хранитель, прищуривая мигнувшие яркой зеленью глаза.        — Нам… — задумчиво повторяет за ним Нэри, меланхолично отхлебывая настойки.       Это «нам» вызывает одни вопросы, а на ответы рассчитывать не приходится, вот только раздражения это почти не вызывает, только усталость. «Расту», — полагает она, раздумывая над таинственным «нам» больше, чем хотелось бы самому хранителю.       — И какая же роль отведена мне в этой шахматной партии, Асмодей? Пешка? Ладья? Или, может быть, слон?        — Заметь, о коне ты не спрашиваешь… — загадочно тянет кот. — Да какая разница, если у противника нет ферзя, Нэрисса? Ферзь устранил себя сам, вот и думай о том, что займешь это место, причем с противоположной стороны доски. Не разменивайся на глупости, девочка, это тебе не к лицу, — советует дух, коротко усмехаясь, а после, увидев отчетливый скепсис на лице Нэри, наставительно напоминает: — Какова одна из важнейших ценностей в жизни каждого темного? Женщина, кисонька моя. И ты — та самая женщина. Тебе прощается даже то, что и темные лорды, и демоны простить в принципе неспособны: привязанность к другому мужчине. А значит тебя любят. Тьер прощал своей человечке жалость к Эллохару, простил бы он отношения в прошлом? Не знаю. А вот Даррэн мужик выдержанный и мудрый — он, сколь бы сильно больно ему не было, прощает тебе доброе отношение к Бельтэйру. Осознает ли, что ты его не любила? Вряд ли. Но прощает, признавая, что твое более чем богатое прошлое изменить неспособен, как бы ни хотел. Принимает тебя. Так чего ты еще хочешь, прелесть Эллохаровская?       Вопрос Асмодея неожиданно выбивает из колеи, заставляя-таки задуматься. Потому как список своих опасений составить она может, пусть и неполный благодаря прелестной коричной настойке, бултыхающейся в стакане, а вот со списком ожиданий как-то туго. Видимо, по причине того, что в принципе не задумывалась ранее об ожиданиях, полагая отношения невозможными. Стандартные, в виде честности и верности, само собой разумеются, но вот об остальном…       — Вот и начинай список составлять, чего время теряешь? Придет твой демонюка, а ты ему список требований и никакого допуска к телу. Заставишь задуматься о серьезности намерений…        — Да-да, смешно тебе, Асм, — задумчиво тянет Нэрисса.       Пытается в уме составить хотя бы краткий список, но разум, затянутый расслабляющей дымкой алкогольного тумана, поддается слабо. Требовать ничего не хочется, совсем. А вот на ручки залезть она бы не отказалась, только Рэн, если судить по ощущениям, возникшим днем, собирается засесть в школе от греха подальше. И винить его в этом никак нельзя. Отдалиться, обдумать все, перетерпеть хлещущее через край желание правильно. Сейчас нет ни времени, ни возможности разбираться в личных отношениях. «И не очень-то хочется», — откровенно признается себе в том, что пасует, Нэри, и дикая безразличная усталость накатывает. Опустив голову на сложенные на столе руки, она обдумывает слова хранителя, в очередной раз переворачивающего собственные же высказывания, озвученные ранее, и невольно цепляется за сказанное парой минут ранее.       — Ферзь, Асмодей. Ферзь устранил себя сам… — задумчиво тянет, пристально оглядывая лежащего на кушетке духа. — О ком речь? И не нужно делать загадочный вид. Раз уж втягиваешь меня в свои игры, будь добр посвящать в некоторые детали.        — Мне нужно чтобы ты догадалась сама, иначе неинтересно не только мне, но и тебе же самой, — разведя лапами, покровительственно улыбается двуликий, в очередной раз заставляя задуматься о том, сколь же древняя он все-таки сущность. И теперь осознание этого почему-то вызывает не любопытство, а настороженность. — Ну-ну, не нужно демонстрировать колючки, леди-глава, — насмешливо грозит пушистым пальцем кот, прищуриваясь.       Ему крайне невыгодна подобна перемена в ее отношении, недоверие ставит под удар не только исполнение партии, но и жизни. И не только ее самой, но и других игроков. «Девочка умнеет и начинает выбирать себе союзников самостоятельно. Оценивает, присматривается, больше никакого слепого доверия…», — не зная, раздражаться или радоваться сему обстоятельству, задумывается хранитель. «Арвиэль уже утратил ее доверие, что вполне понятно», — тяжело вздыхает кот, понимая, что несмотря на игру в четыре руки, управление некоторыми фигурами исключительно его ответственность. А значит, ему расположение терять нельзя не только по причине привязанности, но и по более весомой: сейчас от предугадывания действий подопечной зависит слишком многое. «Всегда можно залезть лапой на чужую сторону общего поля», — обдумывая действия на случай потери управления главной своей фигурой, хмыкает Асмодей.        — Даже если это не нравится мне? — холодно уточняет Нэрисса, вздергивая бровь. Алкогольный туман будто порывом сквозняка срывает, когда она замечает ехидную улыбку хранителя. — Не боишься, что я нарушу ход партии чисто из собственного нежелания участвовать?       Ее усмешка очевидно получается жесткой, потому как взгляд двуликого становится оценивающим. Он заметно напрягается и это вызывает странное чувство удовлетворения. Выпрямившись в кресле, Нэрисса откидывается на спинку нарочито расслабленно, склоняет голову к плечу, неосознанно напоминая себе одну известную им обоим личность.       — Позволь напомнить: ты хранитель, Асмодей. Так вот, мой тебе совет…       Ее губы растягиваются шире, дух напрягается уже отчетливо, внимательно следя, как черная когтистая лапа, соткавшись в полумраке кабинета, сама наливает настойку в бокал.        — …храни. Потому как я могу припомнить твои же слова о том, что я глава рода, и напомнить уже тебе, мой мохнатый и не в меру любящий интриги друг, что такими темпами ты можешь заиграться.       Черная длань вежливо подает полный стакан, услужливо подстелив под него салфетку. Нэри благодарно кивает, теперь улыбаясь уже благосклонно и даже дружелюбно. Только это никак не сбавляет сковавшего двуликого напряжения, едва удерживающегося от того, чтобы начать материться.       — Заметь, я использую формулировку «заиграться», а не «доиграться»… пока. И даже не напоминаю о том, сколь зыбко твое положение в случае моего недовольства, все же твоя привязка к роду была проведена не по всем правилам. Знаешь, это даже забавно, Асмодей — ты столь часто пеняешь на наблюдательность Владыки и Эллохара, но совсем забываешь о том, что это качество в полной мере переняла и я.        — Хмм, — задумчиво, снова путаясь в эмоциональных показаниях, тянет кот.       Свой просчет осознает сразу, вот только столь быстрая перемена масок от пьяных страданий к холодным и продуманным угрозам практически пугает. Но ставить себе в вину собственную же науку, которую вкладывал в девочку, глупо, и кот, в полной мере ощутив на себе плоды собственного воспитания, вытягивается на кушетке, странным образом испытывая смесь восхищенной гордости и раздраженной растерянности.       — Твои угрозы мне даже нравятся.        — Бездна с тобой, Асмодей! Какие угрозы? — деланно удивленно отмахивается Нэрисса.       Сдерживает мстительно-удовлетворенную усмешку. Знает, хранителя предупреждение проняло ненадолго, он совершенно точно обезопасит себя. Вот только и план продумает получше — при всей кошачьей любви к риску и авантюрам, тяги к превентивным мерам у него не отнять. Чего она собственно и добивается.       — Всего лишь дружеский и, заметь, полный участия совет. Своеобразное напоминание о том, что даже большие силы, находясь в зависимости от обстоятельств, могут быть смирены силами много меньшими.       И теперь многозначительная усмешка Нэриссы, крайне насмешливо салютующей бокалом, заставляет его подавиться и спасть с лица. А еще гадать на предмет того, сколь много Нэри может знать, но не подавать виду.        — У тебя неплохо наивность выходит, знаешь? — отставив свой стакан, уже без попыток играть, серьезно проговаривает дух, усаживаясь ровно и изучающе всматриваясь в ее лицо.       Ее издевательски вздернутая бровь и ленивая усмешка никак не сочетаются с холодной, оценивающей темнотой глаз, и теперь, только теперь хранитель буквально воспринимает высказывания Блэков о переменах в личности после так называемого «касания Мрака».       — Опасаешься показать себя без маски? Вот такой, темной по натуре? — резко переводит тему на личное Асмодей, теперь много лучше понимая причины поведения Нэриссы. — Знаешь о его тяге к добрым и светлым девочкам, наивным и не познавшим жизни, и боишься…       Специально, выверяя удар, хранитель бьет по больному, пристально следя за выражением ее лица, и снова понимает, что просчитался. Улыбка и кивок, будто отдающий честь его проницательности, не разбавляют безразличия глаз, но те словно становятся чуть темнее, полумрак помещения сгущается, выдавая настроение хозяйки. И он бы понял, будь она разгневана, обижена, задета, расстроена, но нет — ее спокойствие, почти мертвое, поднимающее шерсть на загривке, изумляет. И изумляет неприятно.        — Ты как всегда безгранично проницателен, хранитель.       Снизошедшее спокойствие, окутывающее усталостью, позволяет Нэри с легкостью удерживать эмоции под гнетом самоконтроля, поэтому она отмечает острую правдивость его замечания, не более. «Иногда отдавать контроль Мраку даже полезно», — удовлетворенно вздыхает она, не видя смысла снова натягивать маску. Иногда, исключительно в воспитательных целях, полезно напомнить о правильном расположении ролей в их восхитительном тандеме. Даже ценой утраты этой самой маски.       — Вспомни о разнице, Асмодей, не давай мне повода задуматься о твоей состоятельности в роли хранителя. Или о плате, если для тебя проще так. Ты сам не раз говорил мне о вреде эмоций, о необходимости контроля. Неужели забыл о том, что отличает Блэков от остальных, в чьих жилах течет пламя? — завороженно прислушиваясь к наступившей внутри тишине, вздыхает Нэрисса.       «Восхитительная, просто восхитительная бесчувственность», — имея возможность трезво, совершенно отстраненно оценить собственное состояние, она снова и снова окунается в полный штиль, полагая подобное состояние попросту великолепным.        — Тебя это касаться не должно, не в той мере, Нэрисса, — стряхнув задумчивость, кот обеспокоенно всматривается в нее, пытается прислушаться к ее чувствам сквозь лазейку в щите, но натыкается на ровную темную гладь. — Ты вейла, подобные тебе живут чувствами. Ты не Блэк в полной мере, тройственность источника всегда будет ограничивать тебя, — по привычке продолжает спорить он, осознавая, сколь часто не контролировал ее в экспериментах с силой. — После восстановления, — «исправление» он не использует, не зная, как среагирует вот такая, спокойная и холодная, Нэрисса, — ты не сможешь прибегать к Мраку в таких объемах.        — Наша сила, как мышца, Асмодей, и управление ею — всего лишь навык, не более. Да, твое содействие на этапе принятия чувств к Эллохару мне весьма и весьма помогло, за что стоит сказать тебе отдельное спасибо. Без этого я бы не смогла переключаться так.       Издевательски щелкнув пальцами, она безразлично смотрит на хранителя, и дух вперивается в ответ с растущей подозрительностью, сквозь которую проглядывает растущая же тревога.       — Но не забывай: по мере становления силы каждый из Блэков постепенно теряет возможность испытывать эмоции в повседневной жизни. Нас удерживают на грани кристально чистого разума чувства, будь то любовь, ненависть, благодарность, дружеская привязанность… Словом, то, что дает нам пламя. Равновесие. Для этого у меня есть еще и вейлова суть, и знаешь, — задумчиво тянет Нэри, даже сквозь плотный, полный спокойствия мрак прислушиваясь к нежному восхищению и желанию вейлы в себе, и чуть усмехается, — оценивая все то, через что я прошла со всеми этими чувствами, — голос звучит насмешливо, снисходительно, так, будто эти самые чувства не имеют никакой ценности, — я нахожу это даже необходимым. Своеобразный закаляющий опыт. Боюсь ли я, что Эллохар не примет меня такой? Не знаю. Сейчас я сужу трезво, Асм, и в связи с тем, что мой дражайший родственничек отказался от пламени, думаю, что могла бы просто избавить себя от страданий посредством отделения вейлы. Окончательного отделения. Зачем умирать, если можно убить только часть себя для сохранения жизни? Это, по сути, как ампутация пораженной гангреной конечности. Да, неудобно, да, непривычно, но жить вполне можно — приспособление воистину прекрасная функция организма.       И та безразличность, окрашенная легким любопытством теоретика, выстраивающего очередную научную гипотезу, с которой она рассуждает, пробирает духа морозом, пробегающим по шкуре.        — Ты не стала делать этого тогда, не станешь и сейчас, — убежденно, но при этом мрачно отрезает хранитель, теперь беспокоясь уже не о разыгрываемой партии, а о фигуре, решившей, в случае чего, просто выйти из игры по собственному желанию. Из искреннего беспокойства о фигуре, жизнь которой ценна сама по себе, а не в рамках разыгрываемого тура.        — Я всего лишь предполагаю, Асм, — несколько удивленная недовольством его тона, уверяет Нэрисса. — Не стоит воспринимать все буквально, поспешность оценок тебе не к лицу. Сейчас в этом нет нужды, да и неразумно терять ответственную за эмоции часть, потому как у меня нет уверенности в том, что, отделив часть вейлы, я в принципе смогу их испытывать, — спокойно пожимает плечами она, делая глоток. — Возвращаясь к прежней теме, с которой ты так красиво съехал — я очень надеюсь на обдуманность твоих действий и ни в коем случае не хочу принижать заслуг перед родом, но это не отменяет моей обеспокоенности твоими действиями, а еще более — их результатами.        — Я никогда не действовал во вред роду, его членам и их близким, Нэрисса, — задетый ее недоверием больше, чем хотел бы того сам, негромко выговаривает хранитель.       Он прикрывает устало глаза, понимая, что даже не завись исход от ее неосведомленности, не рассказал бы всего. «Вот только кто знал, что она догадается о многом сама?», — риторически вопрошает в пустоту дух, не надеясь услышать ответа.       — Но в одном ты права: я не могу и не хочу делиться подробностями плана. И твое недоверие может сказаться на четком его исполнении. Все же проще, когда ты хоть немного изображаешь невинность юности и незрячесть в некоторых вопросах, — вздыхает под конец он, укладываясь и опуская морду на лапы. — Ты не сказала Эллохару всей правды, — прищуривается хранитель, испытующе глядя на Нэри, догадываясь о причинах. — Эти два дня тебе не нужны, ты бы справилась с паразитами и сейчас.        — Эти два дня мне нужны, чтобы остыть и научиться снова думать головой, Асмодей, — признается в проблеме Нэрисса, меланхолично оглядывая тонущую в темноте стену кабинета.       Сейчас, контролируя малейший проблеск эмоций, спешить с помощью в проблеме подчинения паразитами она смысла не видит, хотя, не возьми себя под контроль, рвалась бы впечатлять своими умениями и жалостью к несчастным жертвам. «Называть их жертвами в корне неверная позиция», — выводит логическое умозаключение Нэрисса. В здравом уме и при должном уровне ответственности не только за свою жизнь, но и за жизни близких, никто бы не ринулся подписываться под предательством короны и организацией переворота, пусть переворот, как самоцель, маловероятен, учитывая участие Блэка во главе сего вертепа. Сейчас цели организатора туманны, помимо очевидной, но слишком уж самонадеянной и амбициозной: присоединение территорий империи к Аду и властвование над созданным конгломератом, ибо действия кажутся разрозненными, придавая всему несколько личную окраску. Организатор не стремится пошатнуть трон империи, подорвав доверие к императорскому роду, как делала это Саарда, не пытается провоцировать волнения на территории Ада, что было бы логично, он добивается единоличной силы — вот его основная цель. А значит, амбиции здесь не при чем — стремись он к власти, окружал бы себя оппозиционными представителями знати, использовал бы их всеми возможными способами, они стали бы его основной силой в случае действительной подготовки к перевороту и военным действиям. И если раньше ритуалы могли с натяжкой сойти за подготовку именно к свержению императорского рода, то теперь более чем ясно одно — не власть основная цель.        — Твои умозаключения мне нравятся все больше, моя хорошая, — с усталой усмешкой проговаривает дух.       Он ощущает печаль, сжимающую сердце — признавать то, что девочка выросла и пора отпускать ее в свободное плавание по весьма жестокой и бьющей в самое больное место жизни, тяжело. Но ее поведение, если не учитывать все, касающиеся принца Хаоса, ее реакции, те же тонко высказанные угрозы, обличенные в предупреждения, тонкие замечания, способные донести до него суть без указания конкретики, достаточный уровень контроля эмоций и силы… все говорит о том, что девочка более чем готова, и это он принимает с одинаковыми по силе гордостью и тоской.       — Чьей несдержанности ты опасаешься больше, Нэри? — прямо спрашивает он, не находя ответов в маслянисто-гладкой черноте, представляющей сейчас ее сознание.        — Какая разница, кто не удержится первым, если связь усиливает наше влияние друг на друга? В том, что отстраняется, Рэн до Бездны прав, Асм: не время сейчас уделять внимание только чувствам и отношениям. Слишком многое происходит, еще о большем мы попросту не знаем, в этом я уверена, — все с той же безразличностью, при упоминании демона немного поколебавшейся, тянет Нэрисса. Отдалиться, вздохнуть свободно, без накала тянущей друг к другу страсти — вот что необходимо сейчас в первую очередь, и не только для того, чтобы ей самой разобраться в собственных чувствах. — И практика по работе с паразитами мне нужна — теорию я помню, но в прошлый раз действовала больше по наитию. У меня выбора не было, нужно было решать вопрос быстро. Не на слугах же практиковаться, правильно?        — Думаешь просмотреть архивы как глава рода, продавив защиту архивариуса? — решает озвучить невысказанное дух, и Нэри смотрит на него с задумчивым прищуром. «Надо же, хоть это угадал», — ехидствует над собой он. — А ты ведь не хотела возиться здесь… — напоминает саркастично, на что она только кивает, снова приподнимая бокал в его честь.        — Если это Блэк, живой и невредимый, пусть и отказавшийся от собственного пламени, дающего нам равновесие… Как думаешь, мог он проколоться? Безумие должно было выйти боком, как следствие утраты других объектов привязанности и возможности нормально испытывать эмоции, — постукивает пальцами по столешнице Нэрисса, прослеживая глазами перламутровый узор по краям крышки темного дерева. Припоминает собственные попытки вывести присущую роду магию на первый план, дабы подавить вызванную привязкой тягу вейлы. — Даже у меня случались перекосы и это становилось заметно, хотя я не прибегала к кардинальным мерам воздействия на собственное сознание.        — Мы не можем знать точно, не имея предположений о личности. Ответ может дать гобелен, но пока ты не сможешь влиять на него, полномочий недостаточно, — позволяет себе оговорку дух.       Он внимательно следит за выражением лица Нэриссы, и та удивленно уставляется на него, приподнимая брови.        — Пока? А вот это уже любопытно…       Смену статуса с номинального на фактического главу рода они не обсуждали, да она и не видела смысла заводить эту тему — слишком уж сложен был процесс принятия обязанностей. Да и возлагаемая ответственность в полной мере поражала масштабом. Себя не то что готовой, способной к становлению главой рода она не особо считает, хотя сам факт того, что в роду она осталась единственной, помимо всплывшего буквально вчера родственничка, как бы намекает на необходимость данного мероприятия.       — И сколь это важный пункт плана, Асм? — с ехидством любопытствует Нэри, видя, как мрачнеет ее догадке кот. — Добровольное желание, Асмодей, без него главой рода мне не быть. И знаешь, — интонации становятся жестче, — как-то не прибавилось у меня этого самого желания. Я готова девять месяцев на постоянной основе посещать Хатссах и носить артефакты рода для рождения наследника, и поверь, я в полной мере осознаю необходимость этого, но речи о становлении фактическим главой рода не шло.        — Наконец задумалась о продолжении рода? — не удерживается от саркастичного замечания дух, лениво разваливаясь на кушетке под полным гнева взглядом. — Это безмерно радует меня, а как Эллохара порадует, ммм… И знаешь, вот в его случае я более чем уверен, что он не только самому процессу обрадуется, но и его результатов с восторгом дожидаться будет.        — Очень на это надеюсь, — язвительно тянет Нэрисса закатывая глаза.       «Мда, так далеко в своих размышлениях мы еще не заходили», — констатирует подсознание задумчиво, а сама Нэри не может определить, что в точности чувствует в связи с возможным скорым появлением потомства. Понимает, что смятение всего лишь следствие неуверенности в будущности их с Рэном отношений, но сейчас, после высказанной вслух возможности отпустить ее, отказаться, опустить руки… Уверенности словно стало еще меньше, несмотря даже на то, что для себя она наконец признала простой факт: отпустить она его не сможет. Именно поэтому она говорит максимально честно:        — После сегодняшнего, Асмодей, я не уверена, что обещанный тебе наследник появится так скоро, как ты того ждешь. Если появится вовсе…       Опрокинув почти полный стакан настойки и ощутив, как в желудке полыхнул самый настоящий пожар, Нэрисса снова укладывает голову на сложенные руки, подавляя подкатившую к горлу тошнотворную волну.       — Слишком уж меня задело то, что он готов оказаться от меня. Зачем тогда это все, если он готов просто развернуться и уйти, пусть даже ради меня самой? Гордость, Асмодей, уязвлена моя гордость. Больно — да, несомненно, и обидно, и страх потери — он всегда есть, когда дело доходит до того, кто в первом круге, но гордость… Сейчас она сильнее даже страха потерять его. Я зла, я просто в бешенстве, и сейчас мне необходимо время чтобы успокоиться, чтобы не послать его в Бездну, раз ему, такому душевной организацией нежному, так меня жаль!       Сжатый в руке стакан лопается, взрываясь мелким стеклянным крошевом. Сдержав подступающий рык, Нэрисса медленно сипло выдыхает, стараясь вернуть царившее в душе прежде спокойствие. Взвившееся в груди пламя практически ослепляет, и Мрак окончательно отступает, сжимаясь и съеживаясь под напором стихии.        — И если в случае с Рагдаром я была задета, но все же понимала его причины, понимала, что его задевает невозможность достучаться до меня, невозможность вызвать ответные чувства, то здесь… — голос снова срывается на гневное рычание, и начавшие было склеиваться осколки стакана снова рассыпаются по столу поблескивающей в полумраке крошкой. — Я же сделала шаг навстречу, я пытаюсь быть откровенной, я признаю свои чувства и стремлюсь быть рядом с ним! К чему предлагать подобное из-за одного единственного сложного момента? Я не верю в его наивность, он далеко не идиот, чтобы верить, что все будет просто и легко сразу… Так ответь мне, Асм, к чему предлагать свободу, прекрасно видя перспективы? Ты бы предложил подобное своей женщине, если бы не собирался отпускать, если бы хотел совместного будущего?       Слова духа ей не нужны, ответ она видит по судороге, пробежавшей по его морде, в тщательно скрываемой печали его глаз, которые он отводит.       — Не предложил бы и не отказался… — устало выдыхает Нэри, стряхивая со столешницы на пол осколки, и глотает настойку уже из горла.       Назойливые мысли о готовности или не готовности Рэна в действительности строить отношения не отпускают, и сколько она себя не уговаривает думать о хорошем, предполагать худшее всегда проще.        — Ты права. Я бы не отпустил и не отказался бы. Но ты забываешь о человечности Эллохара, и о его опыте. Он видел, к чему может привести насильное удержание женщины, и, поверь, своим детям подобного он менее всего желает, — спокойно отзывается хранитель, уничтожая крошки стекла, рассыпавшиеся по ковру. — Он слишком сильно чувствует твою боль, это минус вашей связи, и боится, что справится ты с ней не сможешь. А для мужчины самое страшное — видеть в глазах своей женщины ненависть.        — Шикарная логика! — отпив из бутылки, издевательски восхищенно восклицает Нэри. — Просто шикарная! Я сделаю тебе больно, потому что не хочу, чтобы тебе было больно! Или наоборот: я не хочу, чтобы тебе было больно, поэтому сделаю тебе еще больнее… — горькая усмешка раздвигает губы, и она уставляется на мелко подрагивающую в руке бутылку. — Как знала, что не нужно было начинать всего этого дерьма… Одно разочарование, как конфеткой подразнили, — шепчет глухо, и тяжелый вздох кота вызывает едкое хмыканье. — Нет-нет-нет, мне однозначно успокоиться нужно, а не вот это вот все. Ты только представь содержание нашей с ним беседы, будь он здесь: «Я зла потому что когда я не хотела быть с тобой, ты не хотел меня отпускать, а теперь, когда я наконец все признала, поняла и хочу быть с тобой, ты строишь из себя благородного, мать его, и предлагаешь свободу?!» — безрадостный смех рвется наружу и тон получается не слишком возмущенный, на что Нэри только фыркает иронически: — На адекватную логику это мало похоже, правда?        — На женскую — вполне.       Сквозь серьезность и утешение, сквозящие в голосе хранителя, отчетливо пробивается насмешливость, и Нэрисса обреченно простанывает, закатывая глаза. Попытка убедить себя в правильности слов Асмодея терпит сокрушительный провал, который даже не удивляет, ибо перестать обижаться кажется невероятно сложно задачей. Похмыкав тому, что логика, наименованная женской, перерастает в совершеннейший идиотизм, Нэри неуверенно поднимается с места и, вцепившись ладонью с крышку стола, шагает к распахнутой балконной двери.        — Иди в задницу, Асм…       Добредя до проема, она прислоняется плечом к деревянной, окованной сталью раме и тяжело вздыхает, пытаясь понять, когда собственная деградация дошла до столь ужасающего уровня. Но пораскинуть мозгами нормально, оценивая ситуацию трезво и критически, не выходит — мозги совершенно отказываются раскидываться в необходимом порядке. «Обижаться на заботу о собственных чувствах это так…»? — Нэри с пару минут подыскивает определение, отметая недостаточно точно характеризующие стадию идиотизма. И расстроенно вздыхает вновь, констатируя, что уровень деградации даже хуже, чем ужасающий. «Докатилась» — подводит она итог, бездумно оглядывая парк. Думать о решенной по сути проблеме отношений в самый разгар подкативших нежданно проблем с организатором кажется глупым. Признав просто душераздирающий факт того, что мыслить здраво лучше на трезвую голову, она оборачивается к хранителю. Кот мгновенно размыкает черную пленку портала, указывая в колеблющееся нутро мрака лапой.        — Проспись иди, не трепи мне нервы, — устало тянет он.       Нэрисса, осознав всю ценность его совета, ничком падает в прореху в пространстве, изо всех душевных сил надеясь, что дух открыл портал поближе к кровати. Прикрывший лапой морду кот еще раз тяжело вздыхает, в последний момент корректируя точку выхода. Грохот падения и сдавленную брань, зависть перед сложностью оборотов которой испытали бы даже тролли, обрубает сомкнувшийся проход. И только после этого Асмодей перестает сдерживать полный мстительного удовлетворения смех.

      ***

      Идея проверить архивный каталог с записью о книге окончательно оформляется только к вечеру, после долгих часов тренировок с паразитами, ради которых Асмодей вытаскивает из тюремных камер в подвалах несколько подопытных. И если теория собственно не забывалась, то практика дается с титаническим трудом: войти в необходимое состояние сознания и удержаться в нем надолго не удается, контролировать саму паразитическую сущность и не допустить нападения на саму себя кажется недостижимым. Кровь, на основе которой и создается паразит, очень быстро перестает нормально сворачиваться и стекает быстрыми ручейками, заливая рубашку, подогнутые ноги, на которых она сидит, собирается в поблескивающие на полу темные лужи. Лицо вытирать нет смысла — оно уже пару часов как стянуто багровой коркой, а слизываемые с губ солоноватые капли вызывают устойчивую тошноту.       Когда пальцы начинают ощутимо подрагивать, а после и вовсе трястись, Нэрисса заканчивает с паразитом, вкладывая в него максимально широкие установки, программируя на контроль, слежение, незаметность для носителя, старается соблюсти все возможные условия, дабы выполнение программы не расходилось с воззрениями реципиента. Именно это ощущается самым сложным: проверять каждую мелочь отстраненно, когда единственным желанием остается просто отключится в луже собственной крови, предварительно присовокупив к ней еще и содержимое собственного желудка.        — Ты загоняешь себя, — в который раз мрачно повторяет следящий за действиями Нэриссы хранитель. Контроль и управление подобным всегда вызывали в нем почти суеверный восторг, но сейчас есть лишь обеспокоенность, переходящая в раздражение. — Для уничтожения паразитов не нужны подобные тренировки…        — А кто говорит об уничтожении, Асм? — глухо отзывается Нэри, удерживая на ладони темную кляксу, расползающуюся темно-алым туманом.       Коварная усмешка чуть раздвигает ее губы, и она оглядывается через плечо на устроившегося на пуфе хранителя. По мигнувшим в полумраке и медленно сузившимся глазам Нэрисса понимает, что кот в полной мере осознает ее замысел.        — Смена установок и переподчинение? — задумчиво уточняет дух, плавно соскакивая и неспешно обходя Нэри по кругу. Усаживается напротив, обхватив лапы хвостом, вглядывается сначала в изможденное, мертвенно бледное лицо, затем в созданного паразита, бережно удерживаемого в ладонях. — Рискованно — тебе противостоит многолетний опыт контроля сущностей, Нэрисса. Не говоря уже количестве паразитов, с которыми придется работать.        — Попытка не пытка, — парирует она, осторожно поднимаясь с пола и, покачнувшись, хватается непослушными пальцами за одну из колонн, подпирающих потолок. Бредет к лежащему на столе в углу реципиенту, нависает над бессознательным низшим демоном, внимательно оглядывая. — Учитывая нынешнее положение вещей, мне просто необходимо иметь в своей копилке подобный навык, Асмодей. Я не могу знать, сколь сложных паразитов создал мой неизвестный сородич, да и в техниках лорда Арктуруса мне еще предстоит разобраться, учитывая, что именно он помогал Властителю Арвиэлю подчинять враждебно настроенных дараев.        — Хочешь взломать собственную установку в качестве практики? — хмыкает дух, запрыгивая на стол, а после перебираясь к подопытному на грудь. — Не слишком эффективно — созданный тобою паразит подчинится, стоило выпросить для практики парочку культистов у Эллохара…        — А кто сказал, что паразит подчиняется мне?       Ее губы искривляются в загадочной ухмылке, и та ширится по мере того, как на морде хранителя все отчетливей проступают муки мыслительной активности. Едва удерживаясь от того, чтобы расхохотаться, Нэрисса вцепляется рукой в стол, пережидая очередной приступ головокружения. Как только перед глазами проясняется достаточно, она чуть выпрямляется, протягивая свободную ладонь вперед, и дух мгновенно отскакивает, глядя в ответ очень уж раздраженно.       — Я создавала его исходя из необходимости научиться взламывать чужие установки, и поэтому не привязывала к себе.        — Кровь, Нэрисса, — напоминает Асмодей о главном компоненте создания.       Нэри ехидно хмыкает, кидает на него снисходительный взгляд, заставляющий хранителя задуматься. По сути, кровь действительно не может гарантировать контроля над сущностью, все Блэки связаны одной кровью, именно поэтому контроль над паразитами считается действительно сложным искусством. И это вызывает закономерные опасения — у девочки слишком мало опыта, она создавала действующего паразита лишь раз, да и причина была пустяковая, всего-то затереть некоторые фрагменты памяти у реципиента.        — Мы все связаны кровью, Асм, это и преимущество, и слабость одномоментно, — парирует Нэрисса, пожимая плечами. Хранителю сложно понять, да и ей самой не проще — она никогда не имела понимания рода как общности, единой мощи, слияния силы и сознаний. — Поэтому мне нужно понимание того, как перенастраивать и переподчинять паразитов, — взгляд духа выразителен настолько, что ему даже не приходится озвучивать вопрос, она понимает, что его тревожит. А потому отвечает откровенно: — И ради осознания, когда влияют на меня, Асм. Неужели ты думаешь, что у меня иммунитет к паразитам, созданным другими членами рода?       Асмодей напряженно молчит, и Нэрисса расценивает это как ответ. Иммунитета у нее нет, но это не значит, что некий выживший Блэк будет идти проторенной предками дорожкой, пользуясь классическими методиками. Приложив ладонь с паразитом к груди подопытного, лениво наблюдает за тем, как темно-алый, цвета свернувшейся крови комок медленно просачивается под кожу и расцветает черными рунами по телу. Дожидается, пока письмена скроются и низший раскроет глаза, и только потом проваливается в спасительную темноту, ощущая отголоски устанавливаемой связи.       Очнуться получается не сразу — плывущая перед глазами сизая муть никак не хочет развеиваться. Нэрисса снова погружается в вязкую тьму, благодаря не иначе как предвидение, подсказавшее заранее приглушить связь с Рэном, чтобы не вызвать беспокойства.       Попытки прийти в себя увенчаются успехом далеко не с первого раза. Когда глаза удается достаточно долго удерживать открытыми и даже соображать, первым делом она отскребает себя от постели, едва ли ощущая удивление при виде оставленного на прикроватном столике укрепляющего зелья.       «Библиотека… нужно проверить каталог», — напоминает себе, сглатывая тяжелый комок, стоящий в горле, вызванный неприятным привкусом алхимического состава. Почти сразу нащупывает на столике записку от Асмодея, короткую и лаконичную, в привычном хранителю наглом стиле.

      «Отправляюсь по своим кошачьим делам. Связь может быть недоступна. А.»

      «Кинул, значит», — констатирует факт Нэри, отлепляясь от простыни, девушка и, испепелив листок, сосредоточенно оглядывает темную спальню. Даже не пытается гадать, сколько проспала, ибо это бессмысленно — хронический недосып, доставшийся вместе с должностью префекта, давно позволяет игнорировать и время суток, и свалившиеся неожиданно дела.       Горячая вода не спасает положения — вчерашняя кровопотеря дает о себе знать, поэтому заряд бодрости проходит мимо, а теплые струйки так и призывают вернуться в кровать и проспать еще немного, всего лишь вечность и еще чуть-чуть. Встряхнувшись и высушившись пламенем в надежде, что хоть это поможет, она, недолго думая о последствиях в виде усталости и полной отключки, откапывает в закромах пространственного кармана бодрящее зелье и, проглотив двойную дозу, ощущает себя почти живой.       Натянув первое попавшееся платье, в первую очередь Нэрисса решает наведаться в библиотеку — приживление паразита занимает несколько часов, и пусть она их проспала, лучше дать сущности закрепиться основательно, чтобы снимать собственное внушение без осечек. Малодушно решив не тратить физические силы на пешую прогулку по замку, Нэри добредает до затянутого тенью закутка спальни, проваливаясь в плотный сумрак перехода.       Библиотека встречает глухой тишиной и темнотой, развеиваемой двумя лунами, скрытыми затянувшей небо дымкой. Гулко пробившие в читальной зоне часы заставляют дернуться, и Нэрисса, отчего-то ощущая себя неуютно, спешно проходит к стеллажу с каталогами, которые Асмодей решил пока не прятать в хранилище на случай необходимости заглянуть в них вновь. Головокружение накатывает противной отупляющей волной, и она пережидает, пока перед глазами не прояснится, вцепляясь пальцами в торец полки. Странное чувство взгляда в спину не отпускает, мурашки ползут между лопаток, и не будь она уверена, что в библиотеке одна, точно бы заволновалась. В прежние времена все можно было бы списать на присутствие остаточных эманаций духа-хранителя архива, но сейчас подобная отговорка не выдерживала критики — архивариус спит слишком давно, и без помощи главы рода не проснется, а у нее недостаточно полномочий для его пробуждения.       Проскользнув пальцами по корешкам каталогов, она выхватывает шестой в ряду, с невнятным предчувствием оглядывает темный оклад, скользя взглядом по выгравированным в коже золоченым рунам, не зная, действительно ли хочет получить подтверждение собственным предположениям. Уважение к роду и его членам, невольно проклюнувшееся после рассказов Даррэна и Асмодея, не дает дурным мыслям хода, но осознание правильности собственных выводов, подкрепленное еще и словами Эллохара, вынуждает действовать. «Мертвым все равно, что о них подумают», — убеждает себя Нэрисса, удобней перехватывая талмуд. Заняв кресло у высоко стрельчатого окна, нащупывает магическую искорку закладки, предусмотрительно оставленной на нужной странице, припоминая способы, заставляющие подобные артефакты говорить даже против их воли.       «Кровь — ключ ко всему, Нэрисса», — вбитые хранителем постулаты вспоминаются быстро, и она ненадолго задумывается об излишней кровожадности своих предков, больше свойственной вампирам, нежели темным. Осмотревшись в поисках чего-нибудь острого — крови понадобится достаточно много — вытаскивает из подставки на столике нож для бумаг, больше напоминающий по форме стилет, со знакомым эмалевым узором на ручке. Раскрыв необходимую страницу, отыскивает строчку с упоминанием книги, но без имени. Положив архив на стол, пробует парочку заклинаний, но каталог, будто в издевку, только озаряется легким жемчужным сиянием, не давая никаких ответов.        — Да прольется кровь, — негромко проговаривает Нэрисса, с ногами забираясь в кресло и, развернувшись к фолианту, на миг замирает — прокатившиеся глухим эхом слова кажутся невыносимо пафосными. Чувство взгляда в спину не отпускает, будто концентрируясь в темноте, едва развеиваемой блеклым светом, льющим из окна. Фыркнуть не получается, тревожное предчувствие сковывает, наполняя холодом, и она встряхивает головой, раскрывая форзац. Взрезать кожу ладони и пальцев оказывается сложной задачей — восстановившаяся регенерация слишком быстро сращивает ткани. Приходится резать снова, замедляя восстановление, следить, чтобы раны не стягивались, равномерно истекая кровью.       Подносить ладонь откровенно боязно — артефакт может затребовать немало, да и кровопотеря сказывается, а найдут ее точно не сразу, слуги никогда не вмешиваются в дела членов рода. Прикладывает руку аккуратно, по пальцам, стараясь не залить кровью все страницы и, поместив ладонь, прикрывает глаза, ощущая всплеск приятно знакомой родовой магии, ползущей по пальцам, ладони, запястью, выше… Она словно прощупывает, проверяет, пробует на прочность, пьет силы и кровь, вынуждая бороться с ней. И только когда Нэрисса ощущает щекочущие струйки, стекающие по губам, приходит к выводу, что силу можно просто подавить. Но подчиняться она не хочет, а вот отожрать как можно больше ее собственных сил только рада. Лежащая на титульном листе ладонь начинает мелко подрагивать, пальцы постепенно немеют, онемение расползается и по запястью вверх, до самого локтя. Осознание собственной неспособности справиться с магией рода накрывает удушливой волной, и гнев приходится давить усилием воли — эмоции для Блэков главный враг, особенно в момент обращения к магии.       По мере того, как чувства удается загнать глубже и подчинить, запереть за стеной самоконтроля, фолиант начинает поддаваться — медленно, едва заметно. Онемение сползает, сначала отпуская локоть, потом предплечье, следом запястье. Только лежащая на пропитавшемся кровью листе ладонь остается будто примороженной, хотя Нэри ощущает, как струится по пальцам кровь. Магия талмуда словно подтачивает волю, рассредоточивает внимание, заставляя забыть о намерении. Сознание начинает плыть, глаза открыть кажется практически невозможным, неподъемные веки подрагивают, но не поднимаются, а охватывающее чувство свободного парения на миг спирает дыхание. А когда перед глазами, в полной темноте, начинают проступать мутные, поблекшие от времени картины, Нэри и вовсе забывает, как дышать.       Видения, нечеткие, расплывающиеся, полнятся полупрозрачными фигурами, становящимися то более резкими, то снова стирающимися, и абсолютное беззвучие, с которым они появляются в помещении библиотеки, то темной, то залитой солнечным светом, то смутно серой, то расцвеченной багрянцем заката, вызывает будоражащую оторопь. Обретающие четкость фигуры перемещаются, берут книги, читают, обращаются к духу-архивариусу — теперь Нэрисса знает, как он выглядит. Покидают библиотеку, выходя через двери, растворяясь в тени, призывая огонь. Наблюдать за тысячей тысяч дней в ускоренном воспроизведении было бы даже любопытно, не пугай это столь сильно. Но прислушаться к чувствам не получается, настолько ее занимают сменяющиеся видения. Время будто летит с огромной скоростью, как наматываемая на веретено нить, и, когда в помещении мелькает знакомая фигура, сначала мальчика, потом подростка, после юноши, а затем мужчины, Нэрисса вздрагивает — узнавание черт, совершенно точно фамильных, присущих многим Блэкам, кажется почти ранящим. Но черные рассыпающиеся по плечам волосы, едва достигающие лопаток, орлиный, будто немного хищный профиль, разворот плеч — все это, знакомое лишь по портрету, виденному не раз, представляется слишком близким, чем-то очень родным. «Папа», — коротко шепчет про себя Нэри, жадно следя за высокой фигурой исчезающего в пламени лорда. Возникает резкая, почти на грани помешательства мысль прикоснуться к памяти этих стен, прошерстить каждый уголок, каждый закуток замка в надежде если не коснуться, то подсмотреть, и только после она вспоминает, что это невозможно — номинальный глава рода неспособен напрямую обращаться к магии этого замка. А видения снова начинают стремительный бег, и она почти не удивляется, только хмыкает негромко, стоит отцу появится в компании Эллохара. И пусть в серой тишине нет ни звука, только сменяющиеся картинки, она пристально следит за тем, как лорды что-то обсуждают, сидя в противоположном углу читальни, громко смеются, копаются в каком-то старинном фолианте, яростно о чем-то споря, снова смеются… Появившийся в пустоте темной библиотеки глава рода спускает с небес на землю — и дело даже не в его поведении, он держит себя сообразно статусу, само ночное посещение вызывает любопытство, и Нэри настораживается. Нырнувший в лабиринты отделов лорд Арктурус возвращается достаточно быстро, и знакомая книга в синей обложке заставляет напрячься. Дальнейшие же события и вовсе удивляют: призвавший хранителя лорд и не пытается влиять на него, он скорее зол и негодует, высказывая что-то хранителю библиотеки. Метнувшийся в архивы дух выглядит слишком виноватым и напуганным, Арктурус — слишком разгневанным, а когда дух возвращается с каталогом, и они оба просматривают его, хранитель будто истончается, виновато склоняя голову. Разразившийся гневной тирадой глава рода корректирует запись, вызывая у Нэри невольное восхищение тонкостью работы с родовой магией, и после, забрав книгу с собой, скрывается в тени.       Из видения выбрасывает жестко, так, словно она чужачка, неправомочно вторгшаяся в память фолианта, и Нэрисса негромко шипит, потирая прострелившую болью ладонь. Зло захлопнувшаяся книга всем своим видом словно укоряет, но Нэри подмечает интересную деталь — ни на самом форзаце, ни на срезе страниц нет ни капли крови, будто она и не взламывала защиту. Да и пальцы, а ладонь она рассматривает еще пристальней, целы и невредимы, пусть и немного подрагивают.       Первой осознанной мыслью становится желание связаться с Даррэном, ибо в одни мозги размышлять трудновато — слишком уж странным был эпизод с хранителем и лордом Арктурусом. Но пробившие половину пятого утра часы тонко намекают о непозволительности столь ранних беспокойств даже по делу. Подхватив со стола каталог, Нэрисса, ощущая подступающую слабость, медленно проходит к полкам, возвращая его на место. Вытянувшая рядом тень от шкафа так и манит, и она уже подступает к ней, ощущая легкое касание к связи. Шагнув в вязкий мрак, выбирает направление интуитивно, и темное марево портала обволакивает непроглядным туманом, забивающимся в рот, нос, глаза.       Выходит, и не сразу понимает, где вообще оказалась, только стол с прикрытой простыней жертвой эксперимента указывает место. Опершись рукой о колонну, Нэри сползает на пол, радуясь тому, что плиты пола теплые, и только прикрыв глаза и выдохнув для успокоения, взрезает палец, обращаясь к пламени в крови. Отклик получает почти сразу, вздыхает снова, ощущая странный трепет в груди, и почти улыбается, стоит услышать чуть хриплое:       «Чем обязан, сердце мое?», — голос магистра Смерти звучит устало и чуть насмешливо, но отчего-то ей кажется, что он рад ее слышать.        — Книгу брал Арктурус, Рэн, — без обиняков заходит с главного Нэри, почти ощущая, как задумчиво нахмуривается Рэн.       Ей видится, будто он даже приподнимает ладонь, призывая к тишине присутствующих, упирается локтями в крышку стола, мрачно глядя в пространство. Так и подмывает задать глупый вопрос, чтобы подтвердить собственные ощущения, но она молчит, ожидая его слов.       «Очко в твою пользу, Нэрюш», — констатирует факт магистр, и Нэри невольно усмехается, качая головой. И только после понимает, что видеть он ее не может.        — Не совсем. Глава рода был зол на архивариуса, заставил его поднять архивы посреди ночи, а после забрал книгу с собой. Не выглядел так, словно замышляет что-то, скорее, будто понял, что замышляет это самое что-то кто-то другой… — сбивчиво поясняет она, и напряжение тонко улавливается по связи, вызывая тревожные мурашки.       «Выглядел?», — холодно тянет магистр, и она закатывает глаза — да, Эллохар как никто другой знает, чем может обернуться обращение к древним артефактам. А потому спешит успокоить:        — Это стоило мне литра крови, легкого головокружения и вспыхнувшей острой зависти, — с выдохом признается Нэри, закатывая глаза. Иногда проворачивать что-то, а после делиться с Рэном попросту невозможно — с его любовью к опеке и тотальному контролю любой ее чих вызывает беспокойство.       «Зависти?», — заметно удивленно переспрашивает он, и Нэрисса негромко фыркает, добавляя:        — Ты бы видел, как Арктурус с силой обращается… Мне до такого еще пахать и пахать. Поэтому, да — завидно, — признается устало, упирается затылком в покрытую вязью колонну, ощущая впивающиеся в кожу декоративные элементы.       «Сообщила — молодец. А теперь, прелесть моя, спать. Я проконтролирую», — недовольно проговаривает Даррэн, но связи не прерывает, словно ждет, пока это сделает она. Приходится подняться, и, только снова ступив в сомкнувшуюся покрывалом тень, Нэри чувствует, как шум потустороннего мира становится громче. — «Что ты там делаешь?», — за раздражением явственно слышится тревога, и она откликается мысленно, направляя вектор перемещения в спальню:       «Тенями гуляю до спальни, совсем обленилась», — на что демон отвечает ехидным фырканьем:       «Устрою тебе физические нагрузки».       И присевшая на кровать Нэри непроизвольно раздумывает над видом этих самых нагрузок ровно до тех пор, пока на той стороне не вздыхают выразительно:        — «Ложись, я знаю, что ты в спальне».        — Следишь, значит, — недобро тянет Нэри.       Издевательский смешок, донесшийся с той стороны, заставляет устало выдохнуть. Упав на подушки и стягивая платье уже лежа, она ругается про себя, застревая в вороте, и смешок превращается в ехидное ржание.       «Слежу», — с наглым самодовольством признается Эллохар. — «А еще испытываю сильнейшее желание помочь тебе, но вместо этого вызываю вящее недоумение у императора. Ложись, Нэрюш. И связывайся, если что-то обнаружишь», — последнее звучит как мягкий приказ, и Нэри невольно кивает, улыбаясь.        — Не хотела мешать, — проговаривает, и подсознание едко тянет — «Как у нас с извинениями-то плохо…», но Нэри только отмахивается, даже не пытаясь убрать улыбку с лица.       «Мешают скорее они, радость моя. Спать?», — сказанное с очевидной тоской и сожалением обрывает связь, и Нэрисса снова устало вздыхает, натягивая одеяло — проверка подопытного откладывается до утра.       Кропотливое снятие собственных установок оказывается делом едва ли не более сложным, чем работа над самим паразитом. На это она тратит почти полдня, потеряв всякую надежду на завтрак, медленно переросшую в надежду хотя бы на поздний обед, а также на возможность пересмотреть скопившиеся дела, еще раз заглянуть в лабораторию и поискать мемуары прежнего главы рода чисто из любопытства и воспрянувшей вдруг интуиции.       Вызывать Асмодея изначально показалось глупым, а вот перерывать с трудом вскрытый кабинет прежнего главы рода было очень и очень занимательно. Вот только мемуары и даже какие-либо записи просто не желают быть найденными, и примерно догадывающаяся о расположении тайников Нэрисса проводит пару часов в попытках вскрыть хоть какой-нибудь. Но попытки, сколь усердными бы они не были, успехом не увенчаются. Только к позднему вечеру второго дня, плюнув на планы, она перепроверяет собранные хранителем вещи, с некоторым недоумением оглядывая вложенную в чемодан шкатулку из закрытого на хитрый замочек отдела сундука, но перекладывать обратно не спешит. С пару минут подержав в руках и так и не решившись открыть, запихивает на самое дно чемодана. «Потом решу, что с ней делать», — малодушная, почти паническая мысль проскакивает в голове, и Нэрисса захлопывает крышку, запечатывая ее магией. Вряд ли пообещавший доставить вещи позже хранитель снова полезет проверять их, потому она и не укладывает все как было.       Решение пройтись приходит, стоит выйти из спальни, но неожиданным не кажется — мысль снова посмотреть на портреты ныне покойных представителей рода Блэк не отпускает с раннего утра, с просмотра записи событий архивного каталога библиотеки. Картинная галерея второго этажа так и манит, и Нэрисса, воспользовавшись одним из скрытых переходов, быстро спускается туда и, сделав освещение ярче, неторопливо проходится от портрета к портрету.       Но пристальное разглядывание до мелочей знакомых картин не дает ощущения какой-то причастности, соприкосновения с теми, кто изображен на холстах. Лишь странное чувство разрастающейся пустоты внутри, гонящее прочь, накатывает сильнее. Именно здесь она лучше всего ощущает, что замок, полный магии, затухает, медленно и мучительно умирает, оставленный один на один с собственной скорбью и горем на горстку неспособных помочь слуг. Об этом едва слышно шепчут стены и стонут несуществующими сквозняками коридоры, затхлостью одиночества будто пропитаны этажи, и находится здесь кажется попросту невозможным. Ощущения гонят прочь, толкают на выход, словно прежде полный счастья и жизни дом не хочет, чтобы кто-то мог наблюдать его медленную и неотвратимую гибель.       Невольно замерев перед портретом отца, Нэри легко проскальзывает пальцами по резному золоченому багету, впервые не разглядывая детали изображения — отчего-то сложно видеть его застывшим и бездвижным. И хоть живым застать его не удалось, видения, продемонстрированные архивом, дали некую тень ощущения пусть не знакомства, но причастности, прикосновения к его жизни, и отделаться от этого полного горечи чувства оказывается непосильной задачей. Отвернувшись, так и не найдя в себе сил посмотреть на портрет отца, невидящим взглядом она уставляется вглубь коридора. Хочется убраться отсюда быстрее, чтобы невнятное осознание собственной вины не душило так сильно, чтобы смутные мысли о собственной бесполезности роду, появляющиеся каждый раз, стоит переступить порог замка, отпустили.       И будто в наказание самой себе же, шагает не по направлению к главной лестнице, виднеющейся в конце галереи, а к темной невзрачной двери, тянет за ручку решительно, будто боясь отступить. Переступает порог, не позволяя лампам разгореться ярко, здесь света и так достаточно — его источает сотканный из родовой магии, полный силы гобелен, покрывающий стены от пола до самого потока, помигивающий бледно-голубым мертвенным сиянием. Только одно крохотное изображение, подписанное ее именем, окружено ореолом синего огня, переливающимся, охватывающим миниатюру с серебристым венцом над головой подобно крыльям. Венец, тонкий, едва поблескивающий, был бы золотым, являйся она фактическим главой рода, такой, тусклый и поблекший, имеется над каждым главой, что приняли силу в полной мере. Нэрисса даже находит забавным то, что кто бы из членов рода не зашел сюда, будь он жив, разумеется, его изображение было бы ровно напротив двери. Своеобразное воспитание чувства собственного достоинства и гордости за причастность к семейству практически с пеленок. Но теперь подобная хитрость гобелена только подчеркивает ощущение полного одиночества, горький факт отсутствия наследников у прежде многочисленного рода. Единственный охваченный пламенем сегмент из целого звездного прежде ковра на чернильно-синем фоне.       Стараясь не задерживаться взглядом на собственной миниатюре, ее Нэри видела множество раз прежде, она проходит вглубь помещения, отыскивая попавших под подозрение лордов, но все портреты по-прежнему мертвы, как и расшитые серебристыми листиками ветви, соединяющие их. Прослеживая кончиками пальцев тонкие извилистые соединения связей, она добредает до изображения лорда Бальтазара, разглядывая хищный орлиный профиль и забранные в низкий хвост черные волосы. Разочарование охватывает на миг, и Нэри чуть усмехается, будто в издевке над самой собой, склоняя голову. Короткая вспышка мелькает столь резко, что она едва успевает повернуться, чтобы изумленно застыть — догорающее темно-синее пламя истаивает, охватывая миниатюру удивительно красивой черноволосой женщины. «Исенна Блэк» — значится под портретом, и это последнее, что успевает выхватить взглядом Нэрисса, рефлекторно вызывая пламя.

      ***

      Кабинет лорда-директора, Школа искусства Смерти, Ксарах, Темная Империя       Тяжело выдыхая, магистр Смерти устало протирает виски, кончиками пальцев сжимает переносицу, упирается в стол локтями. Допросы продолжаются уже вторые сутки, без перерывов, но вопросов меньше не становится. Гора трупов растет, как и список практических и курсовых работ — воодушевленные старшекурсники, забыв про сон, еду, и прочие физиологические потребности, торчат в подвалах школы, всесторонне изучая трупы и оставшихся в живых культистов.       Поморщившись, Эллохар в который раз с тоской смотрит на облюбованный для кратких перерывов на сон диван, но тут же признает идею попытаться поспать несостоятельной. Поэтому остается справляться с похмельем и усталостью, дергая Айшарин и требуя то выпивку, то бодрящий отвар. Сконцентрироваться на работе не получается, пусть он и просил не беспокоить, дабы сосредоточиться, подбить всю полученную информацию и разобраться с накопившимися в школе делами, с которыми, впрочем, неплохо справлялись и без него.       Подспудное беспокойство не отпускает, и Даррэн, выпрямившись, снова берется за листы с разрозненными и бесполезными по своей сути показаниями — советом Нэриссы он воспользовался, вот только отобранные культисты не располагали информацией, хоть сколь-нибудь важной для дела. А терпение, которым он, как и любой демон, мог гордиться, иссякало. «Два дня на исходе» — напоминает себе, вчитываясь в теологическую муть, о которой от допроса к допросу проповедуют фанатики, но едва ли хоть малая часть задерживается в памяти.       Эти два дня он проводит в напряженном ожидании, наедине со странной, тянущей в груди тоской, пытаясь думать о деле, разбираться в делах школы, контролировать допросы и шныряющих в восторженном предвкушении адептов, но чувство почти неконтролируемой тяги не стихает, не уменьшается, не стирается чем-то еще. Он не знает, чего именно ждет, потому как явно занятая своими делами Нэрисса не связывается по крови, не касается связи, и в принципе не ощущается никак. Даже спать Даррэн не может не по причине бессонницы, а потому, что стоит погрузиться в вязкий сон, как перед мысленным взором встают видения, в которых фигурирует она. И будь эти видения целомудренными, магистр был бы совершенно не против, но истаивающее с девичьего тела по воле его мысли белое кружево… Это-то и вынуждает бесцельно и абсолютно неэффективно просиживать над документами, одергивая себя каждый раз, когда желание связаться с ней перерастает в намерение.       Тоскливо оглядев стоящие на столе чашку с бодрящим отваром и бокал вина, он недолго раздумывает, выбирая все же вино. Делает глоток, морщась от боли, пронзившей виски, и откидывается на спинку, прикрывая глаза. Закрывает папку с показаниями культистов, сдвигает на край стола, подтягивая стопку ведомостей студентов — это чтиво, пусть и с натяжкой, можно назвать развлекательным. Насмешливо фыркает, замечая пару новых работ по русалкам в списках аттестации, делает пометку, чтобы напомнить Айшарин предупредить энтузиастов, что склонять русалок к интиму не входит в тему научных работ. Отбирает жалобы, раздраженно вздыхая на записку от Грыр, мельком просматривает содержимое и негромко хмыкает, кидая листок на стол. Вздыхает, запрокинув голову и оглядывая плывущие над головой облака — Нэриссе в детстве безумно нравилась эта иллюзия, и каждый раз, как он брал ее с собой в школу, она лежала на шкуре у камина часами, разглядывая проплывающие пухлые облачка, сменяющиеся то грозовыми тучами, что радовало ее больше всего, то перистыми разводами, бездвижными на фоне голубого полотна иллюзорного неба. Особенно красивыми были закаты, но сейчас затянутый серой пеленой потолок, как и небо за окном, готовое разразиться очередной снежной бурей, не стимулировали работоспособность.       Просидев с пару минут, уже собирается отложить жалобы преподавательского состава на потом — те точно не требуют первостепенного разрешения — чувствуя подступающую полную нетерпения и раздражения скуку, как невольно замирает, прислушиваясь к ощущениям. В первую секунду это кажется самообманом, игрой перенапряженного ожиданием подсознания, но в следующий миг Эллохар выдыхает, стоит мягкому, едва различимому касанию к связи с другого конца повторится. Это напоминает мимолетное соприкосновение ладоней, незаметное касание пальцев к ее руке и действует удивительно умиротворяюще. Стряхнув апатию, магистр плавным движением снимается с кресла, пересекает кабинет и, отворив дверь в приемную, напарывается на удивленный взгляд оторвавшейся от работы дриады.        — С каких пор у нас снова феи своевольничают? — секретарь призадумывается ненадолго, и тренированная интуиция подсказывает Даррэну, что ответ ему не понравится. — Учитывая то, что они должны быть ограничены оранжереей восемнадцатого сектора?        — Опять фуксии? — слишком уж понимающе и сочувствующе вздыхает Айшарин, и магистр Смерти закатывает глаза, прислоняясь плечом к косяку двери.        — Розалии, — многозначительно поведя бровью, выдыхает он, едва заметно усмехаясь. — Поразительная тяга к вредительству, а вот наглость поощрять не стоит. Поставь-ка Зохрану недельку внеочередных дежурств в зверинце — трудотерапия как средство перевоспитания еще ни разу меня не подводила, — решает лорд-директор, догадываясь о сотрудничестве адепта с маленькими, но весьма прожорливыми существами, и уже разворачивается, как содержимое еще одной записки с жалобой на адептов всплывает в памяти: — И да, что там с полигоном у некромантов?        — А вы докладную магистра читали? — ровно интересуется дриада.       Эллохар понимает — издевается, ибо вчитываться в полную истерики исповедь магистра некромантии, достигавшую почти метра в длину, да еще и написанную мелким убористым почерком, он стал бы только в случае смертельной скуки и если бы возжелал заработать головную боль как минимум на пару суток.        — Хорошая шутка, Айша, — ехидно парирует демон, — действительно хорошая. Вот только я не уверен, что и ты ее просматривала хоть одним глазком, иначе точно не передала бы мне, — проникновенно сообщает Даррэн, и секретарь покаянно склоняет голову.        — Адепты экспериментировали с приручением условно разумной нежити, и теперь полигон нуждается в небольшом ремонте, — признается в проблеме она, и магистр Смерти, заинтересованно хмыкнув, задумчиво вопрошает:        — И как, успешно? — припоминает он о недавно доставленных прямиком из Хаоса новых видах, и на подтверждающий кивок Айшарин вдохновленно потирает руками, удовлетворенно протягивая: — Превосходно, просто превосходно… — задумывается на миг, расплываясь в коварной усмешке, кивает предвкушающе глядящей на него дриаде. — Энтузиазм нужно поощрять, а вот нарушения техники безопасности без наказания оставлять нельзя, — загадочно тянет магистр и добавляет ехидно: — Научную работу им по теме в качестве поощрения и восстановление полигона в наказание.       Улыбнувшаяся секретарь кивает, тут же вытаскивая из папки формуляр назначения, и принимается заполнять, ехидненько хмыкая, а Эллохар, понимающе усмехнувшись энтузиазму дриады, снова скрывается в кабинете. Больше он не ощущает легкого касания к связи, но даже недолгий контакт вызывает облегчение и стимулирует работоспособность. Вернувшись в кресло, демон махом опрокидывает остатки вина, запивает все это бодрящим отваром, морщится и от дикого смешения несочетаемых вкусов, и от количества разнообразной документации на столе, и принимается за первую папку.       К вечеру настроение закономерно портится — связавшийся Тьер сообщает новость из разряда малоприятных, касающуюся непосредственно культа и дел Третьего королевства, о котором самому Даррэну хочется забыть, пусть даже путем полного уничтожения ковена магов, которым сравнительно недавно Риан таки вернул магию. Известие о масштабе распространения культа не удивляет, нечто подобное он предполагал с момента поимки первого культиста, но то, что фанатики распространили свое верование не только в Третьем, но и в Пятом королевстве заставляет мрачно нахмуриться. Необходимость связаться с Рханэ и разведать обстановку в Седьмом становится насущной необходимостью — ведьмы на данный момент находятся не только под надзором супруга Василены, но и в сфере его интересов, учитывая скорое открытие филиала Ведической школы поблизости и под охраной его адептов. Прикинув разницу часовых поясов, Даррэн раздраженно вздыхает — если в Темной Империи время только близится к вечеру, то в Седьмом вот-вот пробьет полночь, и если Риш перетерпела бы столь позднее появление, то Рханэ вряд ли озаботится формальной вежливостью, учитывая их с Василеной общее прошлое. Поэтому приходится снова браться за папки, на этот раз с зачетными ведомостями, переданными в связи с скорым началом экзаменационных недель. И сидит он над ними долго — спустя почти полтора часа коротко стучит Айшарин, заглядывая в кабинет перед уходом, после система оповещения оглашает комендантский час.       Ровный гул пламени раздается в пустой приемной, и магистр отрывает мрачно-задумчивый взгляд от списка адептов, проваливших предварительные зачеты. Знает, кто может заявиться к нему вот так, без предупреждения, но пропадающий днями в Третьем королевстве в связи с обнаружением там культистов Тьер связался бы по крови, и посему вывод один. Пригубив вина из бокала, он снимает запирающее заклинание с двери, ощущая нарастающее недовольство и столь же сильное, почти агрессивное возбуждение, но лишь глаза раздраженно закатывает, откидываясь на спинку кресла — запрещать Нэри покидать Хаос и перемещаться только в родовой замок и дворец не имеет никакого практического смысла, если она не хочет следовать запрету. Бесшумно, осторожно приоткрывшаяся дверь вызывает нечто сродни удивлению, и демон вздергивает бровь, складывая руки на груди, уже собираясь начать издевательскую отповедь, но взволнованная задумчивость на лице шагнувшей в кабинет Нэриссы немного остужает запал.        — Когда я говорил, что тебе нельзя покидать пределов Хаоса, прелесть моя, я имел ввиду совсем, — недовольство сталью звенит в голосе Даррэна, он хмуро сдвигает брови к переносице, тяжело глядя на нее, но Нэри едва ли замечает это — странная тень, мелькнувшая, будто смазавшая всего на секунду мертвое, неподвижное более изображение на гобелене стоит перед глазами.        — Знаю, помню, отработаю, — она отвечает коротко и смотрит очень странно, будто потеряно, отчего магистр тревожно поднимается, не сводя с нее пристального взгляда. Понимает — что-то случилось, что-то, что очень удивило, или даже испугало ее, но вопроса задать не успевает. — Родовой гобелен, древний, напитанный под завязку магией, почти разумный артефакт, его можно обмануть, Рэн?       «Испугана», — мелькает мысль в голове, и Эллохар устремляется навстречу бредущей к нему будто в забытьи Нэриссе. Сказанное Риану в гранях вспоминается в ту же секунду, и происходящее начинает представляться издевкой Хаоса.       — Я признаю, что с головой у меня все плохо, но не настолько, не до галлюцинаций же… — бормочет Нэрисса едва слышно, и магистр перехватывает ее ладони, чуть сжимает, обращая на себя внимание, призывая поднять взгляд. — Можно заставить неспособный лгать артефакт показывать то, чего на самом деле нет?        — Что ты увидела, Нэрюш?       Сильные пальцы обхватывают плечи, и Нэри запрокидывает голову, серые глаза мгновенно темнеют на оттенок, завораживая едва заметным проблеском пламени в глубине. Только спустя пару мгновений, в которые магистр Смерти успевает очевидно польститься откровенным разглядыванием и насмешливо изогнуть бровь, Нэри осознает, что разглядывает его слишком уж жадно. Это-то и помогает встряхнуться. Чуть отстранившись и мягко выскользнув из-под ладоней, лежащих на плечах, она отходит к креслу для посетителей, усаживается в него, и демон, сдерживая улыбку, негромко хмыкает.        — Сначала ответь, такое возможно?       Не увидь этого своими глазами, Нэрисса бы не поверила в возможность подобного, но мелькнувшее на краткий миг изображение Исенны Блэк на гобелене показалось живым. И предположений как таковых у нее нет — подозревать нарушение защитного контура дворца бессмысленно, поколебать его не мог никто, кроме членов рода, и единственный находился внутри. Даже с Асмодеем было не проконсультироваться, тот просто поставил перед фактом, что удаляется по своим кошаче-хранительским делам, и связь с ним может не работать.        — Я бы сказал нет.       Обойдя стол, Эллохар присаживается в свое кресло и, сложив руки на столешнице, задумчиво уставляется на Нэриссу. Ее обеспокоенность вполне логична, вот только сам он мало что знает о гобелене ее семьи. Помнит лишь рассказы Альтаира, некогда восхищавшегося творением основателя рода.       — Твой отец считал гобелен чем-то непогрешимым, едва ли не достоянием рода.       Ностальгическая ухмылка касается его губ, он в мягком движении проводит ладонью по столу, дотягиваясь до бутылки с вином, и наполняет бокал. Видит, как замирает взглядом на его ладони Нэри, как прослеживает движение, но тут же опускает глаза, что заставляет улыбку Даррэна шириться.       — Что ты видела?        — Он и есть достояние рода, — несколько более резко, чем хотелось бы, сообщает Нэрисса, отрываясь от разглядывания пальцев, плотно обхватывающих бутылку, чувствуя, что ей становится жарко. «Лучший момент, чтобы явить себя», — едва не закатывает глаза на закидоны вейловской сути она, но это не унимает желания распустить корсаж платья хотя бы на пару сантиметров. — Изображение одной из уже почивших леди рода было живым в течение нескольких секунд. Учитывая, что артефакт привязан к источнику магии, а если быть точнее, то к огню, который есть в каждом из членов, то ошибаться он не может, — мысленно одернув себя, она уже более спокойно поднимает глаза на Эллохара, будто надеясь, что ответ написан на его лице, но задумчивое, изучающее скольжение глаз по лицу, и всему тому, что у нее ниже, продолжает упорно сбивать.        — Есть ведь прецеденты отказа от пламени, радость моя. Та же Саарда, чем не пример? — решая пока не выказывать беспокойства еще и по этому поводу — и без того навалом — и откинувшись на спинку стула, Даррэн отпивает вина, невольно, уже почти привычно, наблюдая за Нэриссой, пытаясь выискать в реакциях и эмоциях несоответствия, странности, малейшую мелочь. — Хранитель, как обычно, не у дел?        — При этом она не утратила способности к магии, источник не был загублен, как это произошло с магистром Тэсме.       Отрицательно покачав головой, Нэри снова задумывается, пытаясь припомнить подробности гибели этой самой леди с гобелена. Еще тогда, четыре года назад, она изучала хроники, но с тем состоянием, в котором она пребывала перманентно благодаря крепкому алкоголю, туманящему ноющий разум, помнится немногое: Исенна погибла, совершенно точно при каких-то странных обстоятельствах, и Нэрисса бы даже заглянула в хроники снова, если бы Асмодей был доступен.       — Я помню, что Исенна погибла, но как в точности…        — Исенна Блэк? — удивленно переспрашивает магистр Смерти.       Память услужливо покидывает ему обрывки собственных воспоминаний почти шестидесятилетней давности: полыхающее над песками ядовито-зеленое зарево, пустынный смерч, заметающий образовавшуюся вследствие неудачного эксперимента темной леди воронку, искореженный, разорванный магическим выбросом невиданной силы труп, Велерею, стоящую на краю кратера на коленях, засыпаемую песком…       — Неудачный эксперимент, насколько я помню. Что-то связанное со стабилизаций межмировых порталов, я не вдавался в подробности. Она точно погибла, Нэрюш, от тела мало что осталось.        — И тем не менее гобелен показал ее как живую, Рэн.       Потирая переносицу, Нэрисса вновь прокручивает в голове то, что видела в течение всего пары секунд. Она прикрывает глаза, сосредотачиваясь, проматывая в голове момент с проявившимся вокруг небольшого портрета женщины ореолом темно-синего пламени, не просто охватившего его, но и зазмеившегося дальше… От неожиданности, от понимания того, что просто не могла заметить за краткие мгновения, распахивает глаза, вновь уставляясь на магистра Смерти.       — Более того, готова поклясться, гобелен пытался проявить не только ее, но и кого-то еще, связанного с ней.        — А вот это уже любопытно, — задумчиво тянет Даррэн, припоминая подробности из рассказов Альтаира.       Когда-то он говорил, что артефакт сам, без участия главы рода, проявляет на себе потомков той или иной ветви, обличает неверных мужей, обзаведшихся бастардами, и Эллохара тогда это даже позабавило. Сейчас же он раздумывает, возможно ли в действительности скрыть что-то от подобного всевидящего ока. Складывается удивительное ощущение, будто их в самом деле ведут, разыгрывая партию как по нотам — сначала подтверждается факт изъятия книги Арктурусом, которому в принципе было невыгодно уничтожать весь свой род, главой которого он был, теперь вызывающий подозрения сбой в работе древнего, зачарованного на истину артефакта и всплывшая абсолютно не к месту Исенна…       — Я бы взглянул поближе.        — Успеется, — машет рукой Нэрисса, поднимаясь из кресла, ощущая, что пристальный взгляд Даррэна начинает волновать больше, чем хотелось бы.       Вейлова суть, словно в отместку за незаконченное той ночью, усиливает реакции, и не откликаться на них не получается. Хочется следить за ним взглядом, томно-игривые интонации, непроизвольно проскальзывающие в голосе, сдерживать почти не получается.       — Сообщу Асмодею, как вернется, хотя он может посчитать, что я действительно двинулась еще сильнее…       Только пройдя к окну, Нэри понимает, что уже глубокая ночь. Плавная круговерть снежинок увлекает, освещенные желто-оранжевым светом дорожки, присыпанные снежком за ночь, выглядят романтично идеальными, будто изображение на открытке, и вздох сам срывается с губ — эту зиму она проводит не в академии, и даже не здесь, а во дворце, не имея возможности просто вдохнуть морозного воздуха, от которого горит лицо и леденеют легкие. Это время в академии было всегда особенно напряженным: адепты готовились сдавать зачеты и экзамены, мучились в попытках прикрыть хвосты любыми способами и средствами, не гнушаясь и взяток, и подкупа секретаря ректора, через которую проходили списки экзаменационных вопросов. И сейчас Нэри предпочла бы организовывать праздничный бал для адептов, готовить отстающих к сессионной неделе, в промежутках договариваясь с преподавателями о комфортных условиях пересдач, страдать от недосыпа, пересчитывать бюджет академии на бытовые нужды… Но не сидеть без дела, как воспитанная в лучших традициях Хаоса демоница, ожидая возвращения Даррэна и скучая без дела целыми днями. «А диссертация и в руках не держана…», — проскакивает уничижительная мысль, и Нэри, коснувшись пальцами холодного стекла, понемногу занимающегося морозными узорами, оборачивается, чтобы столкнуться с пронзительным взглядом потемневших глаз магистра Смерти. Замирает, ощущая, как провалившееся в желудок сердце начинает частить. Воспоминания, всколыхнувшись, накатывают волной, возвращая в ночь после тренировки, которую можно назвать свиданием, и по телу призраками его касаний пробегает дрожь. Омуты расширившихся зрачков утягивают, искушая сделать шаг, подойти ближе, заманивают, обещая, и Нэрисса чуть встряхивает головой, испытывая нестерпимое желание снова отвернуться. На замерзшее окно было куда проще смотреть, чем на мужчину, в глазах которого читается неприкрытое желание, отзывающееся в теле ответным огнем.        — Мне, наверное, лучше вернуться, — кашлянув, хрипло, негромко проговаривает, зная, что и так услышит, все еще чувствуя на себе его взгляд — внимательный, изучающий, ощутимо тяжелый.       Вот только разница все же ощущается — жаркий трепет внутри теперь не рождает раскаяния, стыда или отторжения, тем не менее нетерпеливое ожидание его действий обжигает не хуже. Дыхание сбивается, и Нэри не сразу понимает, почему, только раздавшийся за спиной голос, слишком близко прозвучавший, простреливает искрами вдоль позвоночника, вынуждает замереть:        — Так хочешь скорее оказаться в скучных покоях дворца?       Низкий баритон вибрирует, дергая нервы по телу, как язычки музыкальной шкатулки, и девушка прикрывает глаза, чуть склоняя голову. Это напряжение: томительное, неутолимое, ведущее к взрыву, только усиливающееся, но так ни к чему и не приводящее, будто испытывает на прочность, воспринимается наказанием за побег от себя, своей сути, чувств, которые она считала ненужными и напрасными. Нэрисса ощущает, насколько он близко, и едва не задыхается, когда мочку уха и шею обжигает хрипловатый шепот:        — Или это очередная попытка побега, мм?        — Это попытка хотя бы немного приобщиться к знаниям и просмотреть собственную диссертацию, которая скоро покроется пылью?       Тихое предложение, озвученное чуть подрагивающим, заметно сдерживаемым голосом вызывает у Даррэна ехидный, но весьма довольный смешок. Напряженная, будто в угол загнанная, совершенно точно едва держащая себя в руках Нэрисса кажется невероятно соблазнительной. Даже так, не касаясь, просто стоя за ее спиной вплотную, он ощущает, как грохочет ее пульс, слышит, как сбивается ее дыхание, и это опьяняет, сводит с ума, обжигает жидким пламенем, текущим по венам. Томительная, чувственная игра об ожиданиях, в которой так хочется выйти победителем.        — Ночью?       Тихий смешок взвивается по натянутым нервам, ожидание прикосновения кажется невыносимым, закрадывается подозрение, будто он играет с нею, но и сама Нэри не хочет касаться первой, разворачиваться, отдавая ему победу. Сердце заполошно отбивает бешеный ритм, гремит в ушах, расцветает алым в темноте под опущенными веками, пульсирует в горле, вынуждая сглотнуть.       — Неубедительно.       Медленно, лениво протянутое слово ощущается пальцами, скользнувшими вдоль обнаженной спины, сводящей мышцы дрожью сползается вниз живота, скручивается там тяжелым узлом.        — Теперь у меня просто уйма свободного времени.       Уловив тщательно скрываемые нотки горечи в ее голосе, магистр поводит головой, дергает уголком губ в подобии на ухмылку. Легким касанием проводит пальцами вдоль плеча, отчего Нэрисса вздрагивает, тихо вздыхая:       — Почему бы не потратить его с пользой?        — Не думай, что мне нравится держать тебя в стенах дворца, прелесть моя, — негромко проговаривает Даррэн.       Пытается разглядеть в отражении стекла ее глаза, но видит лишь тонко трепещущие ресницы. Не знает, лукавит ли, но сам не может определиться, так это на самом деле, или нет. С одной стороны, осознание того, что любимая женщина в безопасности, в его покоях, в его постели, с ним, приносит небывалое облегчение, позволяя заниматься управлением школой, расследованием, прочими, не менее важными, делами. Но с другой связь одаривает всем спектром ее ощущений, а деятельной Нэри крайне сложно сидеть на одном месте долго, особенно ограниченной стенами дворца.       — Твоя безопасность первоочередна, — сообщает очевидное Эллохар, и тонкая игла вины колет, заставляя неприятно усмехнуться. — Любимая женщина — целый мир для демона, Нэри. И я не хочу его потерять по глупости, недосмотру, или из-за случайной уступки. И спорить со своим миром я не хочу.        — Тогда ты должен понимать, что чувствует пленник, — коротко выдыхает она, когда теплые пальцы спускаются по рукаву платья, перебираясь на кожу запястья, распространяя толпы тревожных мурашек. Хочется качнуться назад, наткнуться лопатками на твердую грудь, запрокинуть голову, чтобы видеть лицо. Хочется, чтобы развернул лицом к себе, коснулся по-настоящему, а не так — легко, призрачно, едва ощутимо. — Не то чтобы я протестую, я в плену по собственной воле, просто, видимо, я слишком долго отказывалась от своего мира, запрещая себе даже думать…       Да, это не классическое признание, главные слова не сказаны, но отбивающее аритмичный ритм сердце все равно болезненно дергается в груди, пропуская удар, влажно, тяжело булькает на разрыв и, стоит сильным пальцам крепче сжать запястье и развернуть к себе, словно взрывается, и в каждой клетке отзывается бешеное стрекотание, будто в теле судорожно трепещут миллиарды сердец. Магистр Смерти впивается потемневшими до черноты глазами в ее лицо, и Нэри сорвано выдыхает, запрокидывая голову сильнее, позволяя себе утонуть. Мгновения тянутся так медленно, что задержавшая дыхание Нэрисса успевает почти задохнуться, пока жесткая рука не обхватывает талию, привлекая к напряженному, натянутому как струна, телу, пока губы не накрывают рот властным, мучительно неторопливым, почти подчиняющим поцелуем. И она позволяет времени остановиться, вздрогнув, прижимается крепче, отвечая, теряя контроль, целует почти жадно, тихо простанывая. Пламя взметается, поглощая, ревет вокруг, но не обжигает — льнущая к Эллохару Нэрисса лишь сильнее впивается пальцами в плечи, прогибается, и разум отказывает. Ладони в уверенной ласке проскальзывают по спине, подхватывая ее под ягодицы, магистр едва не взрыкивает, когда ноги крепко обхватывают бедра, а подоконник сейчас кажется лучше не только кровати, но даже белого покрывала в черных песках. Едва ли имея возможность остановиться, Даррэн усаживает ее на согретый пламенем гранит, притискивает к нему телом, подрагивая от нетерпения, жаром стекающего по телу к паху. Оглаживает распахнутые бедра, собирая юбку платья складками, прихватывает зубами губы, ловя сорванные выдохи, тихие стоны, ловит безумный, полный желания взгляд из-под ресниц. Отстраняется на миг, любуясь ею в забытьи чувственного угара, и хрипло простанывает, когда Нэри резким движением притягивает обратно, вцепившись в рубашку. Когда голодно целует, прижимаясь крепче, позволяя рукам скользнуть за спину, распустить шнуровку корсажа, спустить раздражающую кожу ткань платья с плеч и груди. Сладко всхлипывает, ощущая ладони, накрывшие холмики грудей с ноющими от напряжения сосками, запрокидывает голову, стоит соскользнувшим пальцам слегка потянуть за волосы, открывая шею жадным судорожным поцелуям. Касания губ, перемежающиеся с мягкими укусами, сводят узел желания внизу живота до предела, за которым неминуемо последует взрыв, язык, ведущий влажно-обжигающий путь к уху, вызывает предвкушающую дрожь по телу. Пальцы, пробравшиеся под ткань трусиков, срывают с губ громкий стон, собственные руки, зудящие от желания прикоснуться, непослушно расстегивают пуговицы темной рубашки, то и дело сбиваясь, как и дыхание, как и сердце, подчиненное губам и рукам, ритму пальцев там, внизу, способное остановиться в любую секунду. И оно останавливается, вылетая из груди, вспышка удовольствия ослепляет, когда горячий рот обхватывает сосок, а палец медленно, осторожно погружается внутрь, пока другой продолжает изводить чувственным ритмом. Громкий стон срывается с приоткрытых губ, Нэрисса инстинктивно подается бедрами вперед, влажные касания языка продолжают сводить с ума, снова прокладывая дорожку к уху. Она скорее разделывается с пуговицами, скользя по пылающему напряженному телу ладонями, мелко подрагивая от возможности касаться его, нетерпеливо ползет пальцами к ширинке, очерчивая подушечками мышцы живота.        — Нет.       Хриплый, надсадный выдох в ухо, и ладони почти сводит судорогой, когда их сжимает рука, словно ледяным душем окатывает, и девушка резкими вдохами ловит воздух, распахивая глаза.       — Нельзя.       Эллохар понимает, разумом понимает, но остановиться не может, продолжая зацеловывать каждый сантиметр шеи, скользит языком вдоль неровно бьющейся жилки, прикусывает мочку уха, подрагивая всем телом.       — Нельзя.       Новый выдох, и магистр чуть отстраняется, тяжело упираясь ладонями в разогретый гранит подоконника, впивается обезумевшим взглядом в ее лицо, с каким-то нечеловеческим удовольствием любуясь искаженными страстью чертами: раскрасневшимися и припухшими от поцелуев губами, лихорадочным румянцем, заливающим лицо, шею, грудь, блеском глаз с тонкими ободками синих, полыхающих огнем, радужек. Судорожно переводит дыхание, прислоняясь лбом к ее лбу, и тихо, словно в лихорадочном бреду, но твердо шепчет:        — Нельзя…       И тут же с сожалением простанывает, когда она снова ловит его губы, проводит маленькими ладонями по груди и плечам, крепко обхватывает шею, чтобы точно никуда не делся. Не может не ответить, не может не касаться, не сходить с ума тоже не может.        — Нет…       Отрывается от губ так, будто целует в последний раз, снова прижимаясь покрытым испариной лбом к ее, крепко зажмуривается, сводя брови к переносице, делая над собой бездново усилие. Смотрит в глаза, обхватывая подрагивающими пальцами лицо, медленно проводит подушечкой большого пальца по разомкнутым губам.        — Нельзя.       В этот раз получается лучше — уверенней, тверже, сильнее, но…        — Тогда тебе стоит вытолкнуть меня в окно, чтобы я остыла.       Голос Нэриссы дрожит, сбивается на шепот, как и тело, которое колотит, словно в лихорадке. Пальцы, бесконтрольно поглаживающие тыльную сторону его шеи, перебирающие волосы на затылке, почти сводит, но она выдыхает, медленно, рвано, стараясь хоть как-то протрезветь от него, от его ласк, поцелуев, касаний. Его долгий, нежный, сейчас почему-то немного тоскливый, взгляд на миг вновь соскальзывает на губы и поглаживающий их палец, а потом резко меняется, и магистр неуловимо быстро отступает, почти отшатывается.       Почувствовав призванное пламя быстрее, нежели увидев его, Нэри едва не захлебывается возмущением, но инстинкты, распаленные желанием, срабатывают быстрее — метнувшись вперед, она перехватывает пальцами полы его рубашки, притягивая обратно, и хитрая, чуть мстительная улыбка расплывается по губам. Огонь взвывает, скрывая лицо, но улыбку скрыть невозможно, как она не пытается и, осторожно подняв взгляд, встречает откровенно недовольное выражение его лица. И едва не вскрикивает, когда перемещение заканчивается, а под спиной оказывается пустота. Мягкий удар лопатками о спружинивший матрас постели выбивает воздух из легких, стоит тяжелому телу накрыть сверху, придавив своей тяжестью к прохладным простыням. Но зрительного контакта разорвать невозможно, и когда недовольство на грани злости сменяется в его глазах обреченной усталостью, а магистр прикрывает глаза, осторожно обхватывает ее лицо ладонями, едва ощутимо касаясь его губ. Даррэн возвращает поцелуй почти мимолетно, сразу отрываясь, ощущая, как тело сжигает от вожделения, неудовлетворенного желания, чувственной жажды, пробирающейся по венам с огнем. Утыкается лбом в тонкую шею, проводит носом, глубже вдыхая аромат с усилившимися амбровыми нотками, но попытки вернуть самообладание не приносят ничего.        — Не провоцируй, маленькая, — почти касаясь губами, сипло шепчет он. — Мне тяжело… сдерживаться, я контроль теряю, когда ты такая…       Бездумно, не подчиняясь теплящимся остаткам разумного, Даррэн проскальзывает ладонью по обнаженному боку, просовывая ее под влажную, покрытую капельками испарины спину, и едва не простанывает от остроты ощущений, когда тонкие пальцы Нэри, очертив напряженные мышцы, пробираются под рубашку, поглаживая, а руки обнимают, прижимая крепче.       — Я с ума схожу, Нэрисса. Не надо, — касаясь губами уха, прикрывает глаза, выдыхает устало. — Это мое условие: не провоцируй, я не железный.       Долгий взгляд в темно-синие, будто бы потерянные глаза, и демон, высвободив ладони и резко оттолкнувшись, поднимается с постели, смотрит в последний раз, будто с сожалением, и, развернувшись, чеканным шагом устремляется в ванную, на ходу скидывая расстегнутую рубашку.       И замирает в дверях, так и не сделав последних шагов, когда с кровати раздается тяжелый, судорожный вздох. Сдерживается, чтобы не обернуться, чтобы не сдаться, и бьющееся набатом в голове «нельзя» помогает сделать последний шаг и захлопнуть за собой дверь.