Темная Империя. Ритуальный Круг

Дворец Повелителя Ада, Хайранар, домен ДарГарай, Ад       Замерший в дверях камеры Арвиэль напряжённо всматривается в фигуру внука, выжидая, а после почти сразу отступает, давая появившейся из песков Дианее пройти к Нэриссе, которую продолжает удерживать на руках Даррэн. То, с какой странной задумчивостью он рассматривает лицо Нэри, вызывает подспудную тревогу, и Повелительница, ощутив переживания мужа, подходит к Эллохару уже осторожней.       — Все хорошо, Рэн, — успокаивающе начинает эльфийка, присаживаясь рядом и пытаясь обратить внимание задумавшегося внука на себя. — Асмодей уже здесь, он ощутил ее, когда она подавила духа, и знает, где искать описание необходимого обряда.       Резко вздернувший голову демон смотрит на Дианею потемневшими до черноты глазами, и она непроизвольно вздрагивает, но продолжает попытки призвать к разуму:        — Позволь забрать ее, Рэн. Больше он не сможет захватить ее.       Ощутив осторожное касание к плечу, магистр Смерти вздрагивает, резко поведя головой, и поднимает взгляд на прижавшегося к стене Эладриэля — целителя, вытащенного им самим из канавы когда-то. Инстинкты вопят внутри, что отдавать ее нельзя, заявляя однозначное «мое», но человеческая часть, более чувствительная, как показывает практика, словно бы заходится в немом крике, переживая предательство, которое и предательством назвать-то нельзя. Нутро сворачивает в противно сжимающуюся пружину, отчаянно сосущее чувство под ложечкой не дает дышать ровно, и он усмехается болезненно, не понимая, как должен переваривать подобное. Плавно, смазанным движением поднявшись, Эллохар снова замирает, вглядываясь в ее лицо и не видя причин для столь острой реакции. Кому как не ему, связанному с ней ментальной нитью, знать, что она на самом деле чувствовала по поводу собственного выбора и чувств к нему? Не подчиняется осознанию только одно: то, что она скрыла такое. Предположения, одно другого хуже, крутятся в голове, вот только в то, что для нее обещание, данное Азарону, было действительно очень важным, а потому она и не сказала, верить не хочется.       Шагнувший ближе целитель замирает, опасливо выжидая, и Даррэн понимает, что эмоции таки отображаются на лице, и выдыхает, стараясь вернуть расколовшуюся маску непоколебимости. Коротко кивнув эльфу, он с некоторой долей насмешки наблюдает, как ушастый ступает ближе, осторожно протягивая руки, но предосторожность в его случае совсем не лишняя — демоны крайне не любят, когда к их женщинам протягивают руки, и метафоричность формулировки в данном случае играет последнюю роль. Демон ощутимо взрыкивает в груди, стоит Эладриэлю перехватить Нэриссу, и теперь Эллохар позволяет себе мрачную усмешку. Но эльф принимает ее крайне почтительно, уверенно и крепко, несмотря на все их прошлые распри с Нэри, и даже не отшатывается, замечая опасный оскал на его лице. Окинув ее последним взглядом и не имея возможности понять, что именно почувствовал в этот момент, кроме ревности, боли и непонимания в странной смеси с полным глухой горечи принятием, он вновь обращает взгляд на бабушку, вопросительно вздергивая бровь.       — Где он? — магистр все же обличает в слова вопрос.       Владыка, выразительно указав пальцем вверх, коротко кивает, на что Даррэн, мельком обернувшись на входящего в воронку песка эльфа, мгновенно призывает пламя.       Огонь вышвыривает из перехода почти мгновенно, и в первые секунды Эллохар остервенело промаргивается: после ярко освещённых сферами подземелий непроглядная темень холла превращает его в слепца. «Как и в случае с Нэриссой», — тяжело, болезненно тянет подсознание, и он отмахивается в раздражении: сейчас не время и не место страдать, да и спросить после, когда она придёт, наконец, в себя, много проще, чем предаваться страданиям сейчас, не зная причин ее поступка. Оглядевшись и найдя тёмную фигуру хранителя, Даррэн шагает к нему. Кот, заметив его, черным туманом проскальзывает ближе, застывая и оглядывая его встревоженным взглядом. И этот взгляд очень не нравится магистру Смерти.       — Прежде чем ты накрутишь себя до неконтролируемого бешенства, позволь объяснить, — начинает Асмодей, и Эллохар, издевательски вздёрнув брови, едко осведомляется:       — Ты в адвокаты записался, коврик? Сейчас меня мало интересуют причины, сам факт более чем однозначно характеризует наши с ней отношения.       Двуликий на это только закатывает глаза, и Даррэн, уже прожегший переход в Хатссах, отворачивается, собираясь ступить в огненное кольцо, как дух резко перехватывает его за плечо, жестко разворачивая.       — Азарон был единственным способом выжить, и они оба это знали. Она согласилась давно, тогда, когда о твоих чувствах и не подозревала даже. Когда на них не было и намека, а у нее малейшего шанса. Не делай поспешных выводов, не выставляй себя истеричным глупцом, Эллохар! — резко выдыхает хранитель и, обогнув застывшего демона, первым покидает дворец, ступая в синее пламя.       Раздраженно фыркнув, магистр Смерти шагает следом, чувствуя, как гневается собственное пламя, обступая плотным кольцом, и где-то в глубине жалеет, что оно не может опалить его, отрезвив, заставив думать головой. Надеяться на то, что огонь сможет повредить выведшему своей отповедью духу, бессмысленно: подобные сущности не гибнут в огне. Да и несмотря на всю свою мстительность и раздражение, он понимает, что Асмодей действительно знает об обещании Нэри больше и с почти абсолютной вероятностью прав. Но это никак не отменяет противно ноющего в груди чувства, охарактеризовать которое он не может, да и не особо пытается. Не время. Точно не сейчас.       В этот раз защитный контур дворца Блэков почти не ощущается, видимо, по причине повешенной насыщенности магией самого пламени и присутствия хранителя в одном с ним переходе. Поморщившись, когда огонь на миг чернеет, как и в прошлое посещение, случившееся всего днем ранее, Эллохар усиливает его, ощущая, как оно же бурлит по венам, растекаясь по телу нетерпеливым ожиданием. Почему-то кажется, что именно сейчас, после возвращения Нэри, все изменится, вот только предрекать, в какую именно сторону, он не может. Или не хочет, в глубине осознавая, что и для этого сейчас не время.       Хранитель покидает круг из опавшего, но еще стелющегося по полу, пламени первым, спешно проходя в путанные переходы разделов библиотеки. И только углубившись в нее, по всей видимости замечает, что Эллохар не следует за ним, и оборачивается, смотря мрачно и неожиданно жестко:       — Если ты думаешь, что я не знаю, какие мысли варятся сейчас в твоей рогатой голове, то ты заблуждаешься, Смерть, — тяжело вздохнув и закатив ярко блеснувшие в полумраке помещения глаза, кот неожиданно запрокидывает голову, едва слышно проговаривая: — Я был на твоём месте, и поверь, знаю, что ты чувствуешь. Но если для тебя важнее предаваться одолевающим тебя чувствам, чем спасти женщину, которую ты можешь спасти, — с очевидным, но будто бы невольным намеком тянет хранитель, — то оставайся здесь, напейся и разнести эту библиотеку к гребанной Тьме, потому как без твоего деятельного участия успех равен почти нулю. Если не пожалеешь в последствии…       И, развернувшись, окончательно исчезает в переходах, растворяясь чёрным туманом в чернильной темноте переходов. Тряхнувший головой демон устало опускает плечи, но идёт следом, хотя уверенность в необходимости освобождения Нэри тает под давлением опасных мыслей, не отступающих ни на миг. Как бы он не пытался не поддаваться, но нечто, мало напоминающее как совесть, так и чувство вины, продолжает задавать каверзные, но жестко правдивые в своей сути, правильные вопросы, отгородиться от которых не получается. «Она хотела все закончить…», — бормочет в голове голосок, от которого невозможно отмахнуться, избавиться, закрыться другими мыслями, и Даррэн непроизвольно прислушивается к нему, только сильнее закручивая виток тяжелых, смертельно болезненных мыслей. «Она сама впустила его, а значит, не хочет жить…», — шепчет голос печально, и Эллохар снова встряхивает головой, торопливо шагая следом за обратившимся чёрным туманом котом. «Скажет ли она тебе спасибо после возвращения, учитывая то, что ты был главной ее проблемой все эти годы?», — едко вопрошает голос, и магистр Смерти усмехается криво, с ощутимым ехидством, но все же задумывается. «Она сама просила не оставлять ее, не отпускать», — единственный аргумент разбивает все вопросы, и только сейчас он задумывается, сильнее, чем во все предыдущие дни, ощутив связь. Прощупывает ее, обнаружив постепенно проступающую, наливающуюся силой тёплую ниточку.       — Теоретически дух может влиять на меня через связь с Нэри?       Внимательно прислушиваясь к своим ощущениям, к сознанию там, с другой стороны, трудноопределимому и почти недоступному, Эллохар замирает. А после внимательно оглядывается, обращая подозрительный взгляд на замершего у монолитной стены Асмодея.       Застывший изваянием хранитель никак не реагирует на его вопрос, только напрягается заметно, но от своего занятия не отрывается — затянутые в чёрные перчатки ладони медленно скользят по стене, ощупывая. «Так вот, что значит «моя библиотека»… как всегда все непросто», — нахмурившись, магистр пристально следит за каждым движением двуликого и предусмотрительно отступает на шаг, стоит по стене, из-под скрытого в непроглядной темноте потолка, потечь, мягко переливаясь, серовато-сизому туману. Волны похожей на дым защиты плавно перетекают, то сгущаясь, то снова растворяясь до почти полной прозрачности, и Даррэн завороженно вглядывается во вьющуюся дымку, пока кот не подступает ближе к нему.       — Теоретически — да, — запоздало откликается хранитель, и в первую секунду магистр недоуменно приподнимает брови, только после понимая, к чему он сказал это. — Идём, там безопасно.       — А могло быть наоборот? — хмыкает Эллохар вслед исчезающему в дыме хранителю, и тот, высунув голову обратно, манит рукой.       — Могло, — обнадеживает Асмодей, снова исчезая.       Даррэн легко погружает пальцы в защитный полог, ощущая, как дым, закручиваясь вокруг ладони, едва заметно тянет вглубь скрытого за ним помещения, постепенно пробираясь по коже под рукав камзола.       Проскользнув следом, он на миг смеживает веки, привыкая к застилающей глаза глухой темноте, и непроизвольно дёргается, когда сбоку раздаётся задушенный хриплый вдох хранителя. Резко распахнув глаза, демон рывком разворачивается к двуликому, видя, как тот, согнувшись, пытается сделать вдох, только потом понимая, что духу, в особенности такому древнему, как Асмодей, воздух без надобности.       — Расслабься, это всего лишь действие отката, здесь на меня почему-то не действуют наложенные Нэриссой ограничения, — сообщает, тяжело выпрямившись, он и щелчком затянутых в ткань пальцев призывает небольшой голубоватый светлячок.       Сфера резко выделяет несколько книжных шкафов, защищённых плетениями, кажущихся маленькими и незначительными в большом зале, едва ли освещённом сейчас на пятую долю от всего пространства. Здесь, в отличие от остальных помещений замка, преобладают чёрные цвета, разбавленные темно-серым, создавая гнетущее чувство заброшенности и неприязненного настроя самого помещения по отношению к гостям.       — Что не удивительно, — неожиданно тянет хранитель, и Даррэн с подозрением глядит на него, прищурившись. — Зато теперь я понимаю, что она могла знать больше, как ты и говорил.       На недоумение, четко проступившее на лице Эллохара, Асмодей только выразительно опускает глаза на ковёр и чуть поддевает его край мыском ботинка, разглядывая выступающий из-под него кусок узора, выбитого в полу. Мигом присевший магистр осторожно приподнимает пропыленное полотно, впрочем, уже догадываясь, что увидит. И не обманывается — внешний круг ритуального круга, глубоко процарапанный в плотно подогнанных плитах пола, испещрённый символами, не узнавать сложно.       — Руками не трогай, — наставительно командует кот.       Уже начавший скатывать ковёр Эллохар едва слышно хмыкает, находя сходство интонаций духа и деда просто удивительными. Дед тоже любил командовать, когда сам Даррэн был слишком юн, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как техника безопасности и осторожность.       — Не идиот, знаю, — отмахивается магистр, вернув шерстяное произведение пропыленного искусства в положенное ему состояние и поднимаясь. — Нас проверяют? — высказывает предположение, замечая, как постепенно разгораются слабые светильники по стенам.       — Это отдельное помещение для ритуалистов, как ты думаешь? — насмешливо бормочет Асмодей, ступая вперед, и по ковру, проступая насквозь, пробегает защитный контур круга, расположенного под ним. — Здесь хранится все по ритуалистике, демон, сюда нельзя попасть вот так просто. Об этом мечтают многие ритуалисты, обученные в роду. Но попадают только лучшие и только по договорённости с главой рода. Предварительной и, зачастую, очень жесткой.       — Я бы не поверил, проводись обмен знаниями иначе, — едва слышно усмехается Эллохар.       На это кот оборачивается, возмущённо воззряясь в ответ. Взгляд хранителя он игнорирует, слишком уж интересным кажется само помещение и те тайны, что оно в себе таит.       — Обмен знаниями? Нет, Рэн, никаких обменов, — ехидно тянет хранитель, ступая вперед, за границу сияющего синим круга. — Лишь крупицы, то, что никто и никогда не сможет применить, только то, что станет теорией, так никогда и не трансформировавшись в практику. Блэки в этом плане всегда были теми еще монополистами, не гнушаясь при этом заполучить знания других.       — Почему мы до сих пор ведём пространную, но занимательную беседу, вместо того, чтобы искать описание обряда? — язвительно вопрошает Эллохар, проходя к ближайшей полке и оглядывая книги, в абсолютном порядке расставленные по полкам.       — А ты знаешь, где искать? — не остаётся долгу дух, саркастически хмыкая. — Нам не нужно искать. Я знаю, где нужный фолиант, Нэрисса успела подумать о нем перед тем, как отключилась окончательно. Видимо, рассчитывала, что мы-таки сработались за время ее невольного отсутствия. Вот только сущность… — задумчиво, едва слышно проговаривает кот, невольно вызывая у магистра истовое любопытство. — Я не ошибся: тысячелетие то самое, вот только я не изучил всю имеющуюся информацию по данной теме досконально. Впрочем, в этом нет моей вины — информации в общем доступе и не было.       — Она все время была здесь, — понимающе кивает Даррэн, и кот, пройдя к чернеющему в свете слабого светлячка шкафу, подхватывает основательно запылившуюся книгу с верхней полки, выразительно поднимая ее в вытянутой руке. — Уверен? — с сомнением уточняет демон, на что дух, скупо кивнув, останавливается у пустого стола.       — Из всего здесь находящегося эта — единственная о сущностях и контроле над ними. И знаешь, — задумчиво делится мыслями двуликий, — теперь я понимаю, почему она просила тебя приходить к ней. Она точно знала о существе больше, чем мы думали. Знала, что чувства носителя ослабят его как ничто другое. И воспользовалась его слабостью, не выдав своего знания ему, основательно засевшему в собственной голове.       — Щиты? — нахмурившись, уточняет Эллохар.       Даже несмотря на то, что ментальная защита таки сыграла положительную роль, он все равно не слишком доволен ее наличием, чисто из собственного эгоизма и желания знать все о мыслях и чувствах своей второй половинки. «Половинки? Да и твоей ли?», — скептически вопрошает подсознание, но Даррэн игнорирует противный голос, не собираясь отказываться от нее и принимать хоть какое-то решение в эту минуту. Сначала он спросит, попытается поговорить откровенно, без утаек и лжи, а после никаких решений принимать не придётся. В этом он уверен.       — Не мои, как сам понимаешь. Да, ментальные науки ей никогда не давались, но это не значит, что она не пыталась ими овладеть, — пожимает плечами хранитель, отступая от стола и проходя ближе к магистру Смерти. — Есть особые техники по созданию лабиринта, способного запереть в себе определённые переживания, чувства, воспоминания. Именно этим она пользовалась. Техника не сложная…       — Но коварная, — перебивает его Даррэн, понимая, о чем ведёт речь дух.       «И об этом спросим», — ставит мысленно зарубку демон, направляясь на выход. Подоспевший двуликий опережает перед выходом, выглядящим как монолитная кладка, и спокойно проходит насквозь, на что Эллохар только слабо усмехается, просачиваясь следом.       — Можем перемещаться отсюда, — скупо сообщает дух, видимо, прощупав охранительный контур. Магистр, задумчиво глянув на него, прожигает переход, выстраивая вектор в холл дворца повелителя Ада.       — Ограничение отвалилось? — догадливо уточняет демон, прежде чем ступить в пламя, и Асмодей, закатив глаза, кивает ему на расчерчивающий пространство синими всполохами переход.       «Догадливый, сволочь», — мелькает в голове двуликого, когда магистр Смерти исчезает в лазоревом всполохе, и он шагает следом, сжимая в ладони корешок фолианта.       Пламя фыркает и беснуется, утягивая сквозь пространство, и только на выходе Даррэн понимает, что точка выхода чуть смещается, вынося куда-то в глубины подземелий дворца. «Дед», — догадывается он мгновенно, но измененный вектор направления не корректирует, лишь прислушивается к точке выхода, давно знакомому, но редко используемому на его памяти пространству. Опавшее пламя только подтверждает основанную на ощущениях догадку: присыпанный тонким слоем чёрного песка пол зала отражает падающий сверху, сквозь крышу полированного стекла, свет трёх висящих в зените лун, веером разделивших небо, и испещряющие его огоньки звезд. Единственное, что выбивается из общей картины — круг, расчерченный на песке алым, и девичья фигурка, лежащая в самом центре, безвольно раскинувшая руки по лучам пентаграммы, вписанной в октагон.       — Забрали?       Короткий вопрос Владыки заставляет пески завибрировать, приподнявшись над полом, только в ритуальном круге они лежат так же ровно, как за секунду до. Кивнув, магистр Смерти первым выдвигается вперед, огибая исполинскую ритуальную площадку, слыша, как хранитель идёт следом, почти не тревожа напитанные магией Смерти пески. Протянув руку, Арвиэль выжидательно уставляется на Асмодея, и тот, движением ладони распахнув книгу, передаёт ее демону.       — Знаешь, дед, я даже не удивлён тому, что ты, оказывается, знаешь, что делать… — издевательски проговаривает Эллохар, становясь рядом и заглядывая в потрёпанный талмуд. Испещряющие пергамент символы отказываются складываться в слова и строки, мельтешат, скрывая содержимое, и демон, фыркнув, отворачивается.       — У меня просто есть доступ к подобным изданиям из библиотеки Блэков, в отличие от тебя, — спокойно откликается Повелитель, игнорируя более чем однозначный тон внука. — И ты не сможешь прочитать содержимое книги, в чем сам только что убедился, — с чуть слышным ехидным смешком добавляет он, заметив, как внук закатывает глаза, и тут же обращается к застывшему в стороне хранителю: — Асмодей, я надеюсь, что ты еще помнишь хоть что-то и сможешь мне ассистировать… Даррэн, — вновь обращает монаршее внимание на внука Арвиэль: — твоё место в круге, и я рассчитываю на то, что ты отступишься от своих совершенно точно важных эмоций и соблаговолишь помочь Нэриссе. Иногда необходимо оставлять нерешенные конфликты за дверью, дабы решить срочный и важный вопрос сейчас.       Слова деда, как всегда попавшие точно в цель, заставляют нахмуриться и снова погрузиться в опостылевшее за последние дни переваривание собственных чувств. Вот только правоту Владыки он отрицать не может, а потому, ступив ближе к Нэри, замирает на границе круга, всматриваясь в распростертую на песке фигурку. Все то время, как бы он не запрещал себе думать о словах духа, никак не мог отвязаться от них. Как и от размышлений о собственном эгоизме, не понимая, удерживает Нэри рядом с собой только ради себя, или ради нее самой тоже. Сколь бы ни были сильны сомнения и тупая боль за грудиной из-за слов сущности, в которые почему-то верилось безоговорочно, он все равно не мог подумать о том, чтобы не помочь ей, оставить, бросить. Но и пропитанная злостью ревность не желает отступать, стягивая нутро болезненной пустотой, только сбивая с толку, выводя из лживого чувства равновесия, являющегося сейчас его призрачной тенью. Слишком сложно было держаться в привычных рамках тщательно выстраиваемого самоконтроля, когда дело касалось Нэри.       Ощутив на себе пристальный, словно бы испытующий взгляд деда, магистр перешагивает наливающуюся алым границу, мягко шагает по мелко вибрирующему песку дальше, не спуская с нее взгляда, а присев рядом, осторожно касается тонкой руки, чувствуя, насколько та холодная, отогревая ее в своей ладони. Переплетает пальцы, задумываясь над тем, как быстро простое касание стирает все сомнения и мрачные мысли, оставляя только теплящуюся надежду где-то в глубине. Раздавшийся в отдалении за спиной голос Арвиэля заставляет вздрогнуть, но он не оборачивается, скользя взглядом по ее лицу, отмечая, что Нэри выглядит лучше: тени под глазами уже не кажутся такими глубокими, бледность не выделяется трупной серостью, и демон вздыхает почти облегченно, вслушиваясь в слова Повелителя.       — Сосредоточься на связи, Даррэн, и как бы дух не пытался отвлечь тебя — не поддавайся. Уничтожить его мы не сможем, но и остаться не позволим, — голос деда уверенным эхом отдаётся от стен, и Эллохар прикрывает глаза, понимая, что дед пусть и не может видеть его, но точно ощутит.       «Сейчас все зависит от тебя, Рэн. Как ты тебе не было больно, помни, что она просила тебя держать ее», — мысленно добавляет Владыка, давая команду к началу, и Эллохар, нащупав все более отчётливо проступающую нить связи, вцепляется в нее, не желая отпускать, ощущая тепло, от нее исходящее. «Она действительно впустила его сама, и в твоих силах это исправить», — чуть печально протягивает Повелитель, тут же заводя мерный речитатив, из которого, как бы магистр не прислушивался, выцепляет только отдельные слова. По мере того, как древний демон и двуликий ускоряют чтение заклинания, линии ритуального круга наливаются силой, и Даррэн замирает, намертво пришпиленный к полу, крепко вцепившийся в прохладную ладонь Нэриссы, постепенно теплеющую, пронзённый тонкой нитью, золотой с синим отливом пламени, что будто пульсирует, наполняясь магией.       «Думаешь выгнать меня, демон?», — сквозь шелест звавшегося в воздух и замершего в пространстве песка шепчет сущность, распахивая глаза Нэриссы, налившиеся алым. — «Да, девчонка ослабила меня, не подкачала. Но не то чтобы я сильно удивлён — Блэки всегда были заковыристыми противниками…»       Игнорировать слова существа сложно, но магистр не прикрывает глаза и не отстраняется, отгораживаясь связью, просто отстранённо следит, ощущая, как чужеродное давление, колеблясь, отступает. Сильнее сжимает потеплевшую ладонь, но докричаться по связи не пытается, понимает, что это может быть небезопасно для нее.       «Она так хотела свободы от тебя, демон, так хотела… И чем ты платишь ей? Клеткой, пусть и золотой? Ты причина всех ее бед, принц Хаоса, отпусти ее, отдай ее мне, и ей не придется больше страдать…».       Как бы не игнорировал слова духа Даррэн, вина все равно вгрызается, рвёт внутри что-то, отчего хочется сглотнуть подкатившую к горлу горечь. Тошнотворная слабость накатывает волной, накрывая с головой, и он на миг прикрывает глаза, тяжело выдыхая. Хочется оспорить утверждения сущности, но они кажутся такими правдивыми, верными, правильными….       «Не поддавайся, Даррэн! Девочка никогда бы не смогла винить во всем тебя!», — врывается в поплывшее, рассредоточенное сознание вопль Арвиэля, и демон встряхивается, напряженно поводя головой и разминая затёкшую почему-то шею.       «Тебе ведь интересно, каким образом она впустила меня, так? Как мне удалось проникнуть в нее, почему защита, как твоя, так и хранителя, не сработала? Почитай книгу, Эллохар, ту самую, что вы с двуликим нашли… Если ничто другое, по твоему мнению, не отвернёт тебя от нее, то это…», — голос духа становится все глуше, стихает, прерываясь, и магистр ощущает, как давление магии постепенно снижается.       Резкий порыв ветра, поднимает пески, взвывает, отталкиваясь от тёмных стен зала, закручивается в воронку, вынуждая прикрыть глаза и подтащить к себе обмякшую Нэри. Раздавшийся сиплый выдох ударяет по ушам, и в следующий миг песок резко опадает, будто обессиленный, и Эллохар, распахнув глаза, резко подхватывает безвольную Нэриссу на руки. Долго, в нетерпении всматривается в ее лицо, надеясь, что она откроет глаза, но этого не происходит и спустя пять минут, в которые ни Арвиэль, ни хранитель не приближаются, позволяя ему прийти в себя, насколько это вообще возможно. И только услышав легкий шелест песка и ощутив вибрацию песчинок под подошвами сапог, он оборачивается на деда, мановением руки выметающего чёрные пески из зала. Короткий взгляд алых с тройным зрачком глаз, усталый вздох магистра, кивок Владыки, и демон, призвав пламя, исчезает в синем всполохе.       

      ***

                    Супружеское крыло наследника, Дворец Повелителя Ада, Хайранар, домен ДарГарай, Ад       Темнота и тишина покоев после выхода из перехода кажется отупляющие-оглушающей, но магистр Смерти не разрывает ее, почему-то не желая нарушать интимной уединенности комнат. Не отводя взгляда от осунувшегося лица Нэриссы, он по памяти проходит сначала в спальню, а после и в купальню, но света не зажигает, просто опускает Нэри в наполняющуюся водой ванну, даже и не думая подпускать к ней сейчас услужливых и любящих сверх всякой меры хозяйку водных.       Раздевает уже мокрую, медленно стаскивая рубашку, а после брюки, несколько заминается, сталкиваясь с бельём, но и его без каких-либо задних мыслей снимает, понимая, что на фантазии и предвкушательные помыслы сил просто нет. Несмотря на злость и непонимание, желание позаботиться, да и вообще, спрятать подальше, запереть, никуда не делись, и он тяжело вздыхает, глядя на многочисленные баночки Нэри на полке вдоль стены с тусклой усмешкой. Несмешно взбивает пену в руках, придерживая готовую захлебнуться Нэри магией. Усевшись у края ванны, медленно, почти с болезненной тщательностью намыливает длинные светлые волосы, гадая, что бы сказала Нэрисса на такое самоуправство, а после находит любое предположение бессмысленным. Все равно бы не посчитался с ее мнением, сделав так, как считает нужным.       Когда ладони соскальзывают на исхудавшие, кажущиеся почти прозрачными в неверном лунном свете, плечи, Эллохар снова замирает, пытаясь справиться с мыслями, с чувствами, раздирающими на две части. Как не пытайся изображать понимание и принятие даже перед самим собой, он не может принять того, что Нэри вот так спокойно, просто, совершенно не задумываясь, дала обещание Азарону, обещание, распоряжаться которым не могла. Кажется неприятным то, что она, так отчаянно отталкивающая его, постоянно то приближающаяся, то отдаляющаяся, была готова выйти замуж за его племянника без каких-либо вопросов, в то время как с ним не собиралась даже говорить откровенно, не то что давать согласия на брак. Даже кольцо пришлось подсунуть обманным путём. А потом и вовсе дед подсобил, неожиданно и в свойственной только ему не приемлющей неповиновения манере, по сути, поставив перед фактом навязанной силой помолвки. Скользнув руками ниже, он подхватывает ее ладонь, задумчиво рассматривая тонкий ободок кольца с крупным камнем, пламя внутри которого и придаёт ему синий оттенок.       Опустив голову, Даррэн устало вздыхает, на миг прикрывая глаза. Сейчас правильным кажется снять кольцо, поставить ее перед фактом добровольного согласия. Но это в то же время кажется едва ли не наказанием за данное его племяннику согласие на брак, и он, понимая, что вновь мечется между адекватным, трезвым восприятием и подчинением чувствам, контроля над которыми почти не имеет, просто оглаживает замерцавший ярче камень. И снова намыливает руки. Бездумно, в неосознанном отстраненном любовании скользит ладонями по ее телу, чувствуя щемящий комок нежности и тоски в груди. Но Нэрисса не открывает глаза, не шевелится, и темные ресницы, отбрасывающие густые тени на щеки, не дрожат. Только дыхание сходит за доказательство того, что он не извращается сейчас с трупом, и Эллохар, вздрогнув, хмыкает издевательски, в насмешку над самим собой. Так же медленно смыв с нее пену, закутывает Нэриссу в большое полотенце и, подхватив удобней на руки, выносит в спальню. Коротким жестом откидывает покрывало, заправленное им сами, а после укалывает на простыни, стаскивая полотенце, и накрывает одеялом. Задумчиво оглядывается на гардеробную, сомневаюсь своих способностях отыскать что-нибудь из ее одежды, а после, просто поманив пальцем, выуживает по памяти одну из своих рубашек.       Застегнув все пуговки, даже закатав длинные рукава для удобства, он снова укладывает ее, укрывая одеялом. А после, найдя причину для очередного периода возлияний более чем соответствующей, просто усаживается в кресло и, откупорив бутыль, долго, не отводя глаз, смотрит на лежащую в постели Нэри. Лёг бы рядом, прижав к себе, выспался бы наконец… Но не может: что-то, свербящее глубоко внутри, не дает, это что-то смораживает в лёд нутро, и злость, больше не похожая на ярость, холодная и расчётливая, не позволяет даже коснуться ее. Злость, вполне понятная, но ровно такая же иррациональная, давит, раздирая изнутри холодными обломанными когтями. И демон варится в ней, осознавая, что пока не услышит от нее внятных объяснений, хоть какой-то правды — а в том, что она говорила праву раньше, он теперь сомневается — просто не сможет относиться как прежде. Не потому, что чувства изменились, в его случае они в принципе абсолютны и сомнению не подлежат, но гнев, ревность и обида, признаваться в которой даже сам себе он не желает, будут снедать до тех пор, пока он не уверится в том, что его чувства имеют хоть какой-то ответный отклик.       Вот так, не касаясь, просто скользя взглядом, словно бы заново изучая уже давно знакомые черты, Эллохар сидит почти два часа, позволяя тяжелым, мрачным чувствам накрывать с головой и все глубже утаскивать в непроглядно-тёмную пучину. Заметив, что стрелки часов приближается к четырём часам, он недоуменно вскидывает бровь: то, что ни дед, ни бабушка, ни даже излишне старательные наяды не побеспокоили, кажется просто поразительным. И Асмодей, явно обеспокоенный ее состоянием, не заглянул, чтобы проведать и справиться о ней, но на это магистр Смерти лишь криво усмехается. Кот явно понимает в каком состоянии он сейчас и не собирается беспокоить, чтобы не попасть под горячую руку. Поэтому ему только и остаётся, что напиваться в тоскливом одиночестве, разглядывая бездвижно лежащую в их постели Нэриссу, не имея возможности даже приблизиться к ней.       

      ***

             Сознание возвращается тяжело, урывками, то проясняясь, то вновь заставляя утопать в липкой темноте, не имеющей ничего общего со знакомым ей Мраком. Ощущения, смутные и смазанные, будто тело не принадлежит ей, периодически становятся чётче, но не дают ясной картины происходящего. И если вздох, первый подконтрольный ей за последние несколько дней, она ощущает отчётливо, то вот болезненно знакомое касание рук кажется истёртым, а после мысли и чувства вновь тонут в затягивающей в глубину черноте.       Самые страшным кажется то, что больше не ощущая существа, захватившего ее тело, она все равно не может взять его под контроль, чувствуя себя в ловушке из плоти и костей. Ни руки, ощущающие уверенные, словно бы отстранённые прикосновения, ни пальцы, не соизволяющие даже дрогнуть, как бы она ни пыталась, ни веки, кажущиеся неимоверно тяжелыми, не реагируют на мысленные приказы и любые попытки к действиям. Только паника послушно отзывается, но объяснить своего состояния некому: связь, вновь проявившаяся и теперь подчиняющаяся, не дает пробиться, прикоснуться к сознанию на другом конце, плотно прикрытому щитами, ощущающимися сейчас неприятной, пропитанной чем-то мрачным помехой. И сколько бы Нэри не пыталась, эта защита не поддаётся, и мысленный зов о помощи остаётся без ответа, несмотря на то, что такие знакомые и родные руки продолжают касаться, уносят куда-то, одевают…       «Возможно, мое состояние нормально, так и должно быть…», — едва ли слыша саму себя, чувствуя, как сознание вновь пропитывает тяжелая усталость, она позволяет ей утянуть себя на дно. Темная муть глушит звуки, тело снова не ощущается, и от этого опять затапливает тоской, паникой, страхом никогда не очнуться. Но поделать с этим Нэри ничего не может, а потому просто плывет в текучей, но при этом словно недвижной тьме, ощущая себя краткосрочной и почему-то все еще мыслящей вспышкой сознания, но никак не живым существом.       А после приходят вдохи. И выдохи. Ровные, мерные, свойственные глубоко спящему существу, они звучат слишком громко, и она морщится, смутно ощущая, как брови подрагивают, пытаясь сойтись на переносице. Сознание больше не стремится в темноту, слабея, и Нэрисса делает попытку пошевелиться, но тело кажется слишком тяжелым, немощным, неповоротливым. Кончики пальцев дёрнувшейся руки пронзают противные мурашки, колким крошевом рассыпающиеся по коже, и их безумно хочется стряхнуть, но ничего не выходит, и она тяжко вздыхает, мысленно закатывая глаза. Сейчас в голове бьется лишь одна мысль, слишком важная, позволяющая игнорировать и неподвижность, и дискомфорт, и усталость. «Асмодей», — дозывается Нэрисса, но хранитель, по всей видимости, далеко, и слышать ее зова не может. «Как и Рэн», — печально думается ей.       Понять, почему он закрылся Нэри не может, но возможно, так просто нужно, поэтому она перестаёт биться в глухую и неприветливую стену будто бы ощеривающегося при каждом прикосновении щита. Память, сколько бы Нэрисса ее не напрятала, не дает ничего, кроме истерзанных кусков первых трёх дней, да обрывки касаний, когда погружённое в сон сознание просыпалось, позволяя хотя бы наблюдать со стороны за разговорами духа и Даррэна. Видеть его, чувствовать, слышать. В эти моменты сильнее всего хотелось подсказать, намекнуть, помочь, настолько было невозможно видеть его таким измотанным, усталым, едва ли не обреченным. Но дух держал слишком сильно, сознание было слишком слабо — она копила все силы на то, чтобы подавить сущность в нужный момент, а потому просто смотрела и слушала, стараясь делать это как можно менее заметно для существа, поработившего тело.       Тяжёлый вздох, видимо, все же привлекает внимание — кровать рядом проминается под весом магистра, и Нэри невольно задерживает дыхание, силясь поднять тяжелые, словно придавленные неведомым грузом веки. Сжимает пальцами простыни от натуги, но глаза приоткрываются едва-едва, так, если бы она поплакала несколько суток подряд. Напрягается, понимая, что Даррэн все так же удерживает щит на сознании, глядя тяжелым, почему-то кажущиеся мрачным, взглядом. Не касается, и даже не склоняется к ней, просто смотрит, и от этого стылые мурашки нехорошего предчувствия проползают по телу, издевательски медленно двигаясь вдоль позвоночника. Губы размыкаются еще сложнее, чем веки, и новый вдох получается сиплым, но Нэрисса делает его, втягивая воздух в легкие.       — Асмодей… — срывается едва слышный шёпот с ее губ, и Эллохар только усмехается мрачно. — Мне нужен Асмодей…       — А больше тебе никто не нужен? — не особо сдерживая язвительные интонации, проникновенно спрашивает Даррэн, в один момент и наслаждаясь, и ужасаясь собственному поведению.       Но сдержаться уже не может. «А Азарона для компании тебе не пригласить?», — так и хочется задать вопрос магистру Смерти, но он в последнюю секунду сжимает зубы, прикусывая язык.       — Я… — глаза Нэри на миг приоткрываются, и она смотрит просительно, слишком потерянно, чтобы сердце не дрогнуло в груди.       Эллохар поводит головой, недовольно хмурясь. «И вправду, у меня слишком большое сердце», — едко комментирует он двойственные ощущения, но слишком быстро задавливает великодушную и милосердную половину, чтобы поддаться.        — Пожалуйста, Рэн…       Просьба, едва слышная, такая слабая, что в первые мгновения хочется поддаться панике и вызвать бабушку или целителя, кажется мольбой, но демон лишь склоняет голову, почти сразу обращая взгляд на ее лицо:       — Его нет, Нэри. Но как только он вернётся, я передам ему твою просьбу.       В словах Рэна слышится ехидный смешок, и Нэри, не понимая, что вообще происходит, напрягшись изо всех сил, поднимает руку, пытаясь дотронуться до него, но Эллохар ловко избегает касания. «Я не понимаю», — хочет, почти пытается произнести она, но не выходит, и рука падает на постель, а разум, путаясь в накатившей сумятице, снова постепенно погружается в темноту. «Да что не так?» — мелькает нервная, почти истеричная мысль на самом краю сознания, но даже она не удерживает от вязкой, глухой черноты.       

      ***

             Следующее пробуждение проходит чуть проще, но тело все еще ощущается тяжелым и странно чужим, словно бы незнакомым. Не открывая глаз, не сбиваясь с ровного ритма дыхания, Нэри осторожно шевелит пальцами рук, затем пальцами ног, ощущая тягостное, будто бы давящее присутствие магистра Смерти. Сам взгляд, а она уверена — он смотрит она нее, кажется тяжелым, придавливающим к постели, потому Нэрисса и не выдает сразу своего пробуждения, прислушиваясь к ощущениям внутри и снаружи, к связи, все такой же ампутированной, сдерживаемой защитой с его стороны. Ментального поля хранителя все так же нет и, напрягая память, чтобы вспомнить прошлую попытку очнуться, Нэрисса едва слышно скрипит зубами от боли, раскалёнными иглами пронзившей виски.       — Я знаю, что ты проснулась, прелесть моя, — раздавшийся совсем близко голос, пусть и негромкий, снова прошибает голову болью, и Нэри морщится, с тихим стоном зарываясь в подушки. — Асмодей еще не заглядывал, что, впрочем, неудивительно.       Интонации бархатисто переливающегося баритона снова звучат издевательски-радостно, но как-то отстранённо, почти бесстрастно при этом, и Нэри, распахнув легко поддавшиеся веки, нахмуривается, видя вежливо приподнявшего брови Эллохара. Что-то внутри предательски вздрагивает, когда она напарывается на тяжёлый взгляд тёмных, будто затянутых грозовыми тучами глаз, и ей нестерпимо хочется выше натянуть одеяло, лишь бы не ощущать противные мурашки предчувствия, ползущие по коже.       — Это неважно, — не выдержав его взгляда, хрипло, едва слышно отзывается Нэрисса, опуская глаза на темный шёлк, стиснутый в пальцах.       — Да что ты? — изумленно выдыхает магистр Смерти, подсаживаясь ближе и нависая над Нэри.       Видеть ее такой непривычно: она кажется потерянной и разбитой, но это почему-то не в коей мере не останавливает его в желании поязвить. Обеспокоенность ее состоянием приходится сдерживать волевым усилием, изо всех сил, чтобы не проступила на лице и во взгляде.        — А мне так не показалось. Так настойчиво просила его всего двумя сутками ранее…       — Я плохо помню.       Не желая сталкиваться с ним глазами, Нэри продолжает бездумно разглядывать одеяло, в тщетных попытках расшевелить с трудом ворочающиеся мозги. Пальцы невольно сильнее стискивают ткань, когда Даррэн подсаживается ближе, пристально изучая все тем же отстранённо-любопытным взглядом, и Нэри едва слышно выдыхает, когда магистр, по ее ощущениям, охарактеризовать которые она не может, будто бы чуть смягчается.       — А что ты помнишь? — в вопросе чуть заметно проскальзывают усталые нотки — Эллохар, как бы не старался их задавить, не может полностью контролировать голос.       Так и хочется задать вопрос в лоб и полюбоваться смятением на ее лице, сменяющимся удивлением, но он сдерживается, решая отложить этот вопрос. Слишком сложно и одновременно просто спросить сейчас — слишком не разобрался он в своих чувствах за эти двое суток, пусть и провёл их сидя рядом с ее постелью, непроизвольно прислушиваясь к каждому вздоху. Да и сейчас остаётся только внимательно следить за ее реакциями, за тем, как она нахмуривается и прикрывает глаза, будто действительно пытается вспомнить, вот только наивная вера в ее искренность, в желание открыться и наладить наконец отношения, тает с каждой секундой все сильнее.       — Почти ничего, хотя понимаю, что должна хоть что-то помнить.       Нэри признаётся тихо, но все же поднимает на Даррэна взгляд, пусть и понимает, что не увидит ничего хорошего. Не то чтобы ожидает поддержки, помощи или участия, но и причин столь откровенной холодности не понимает. Мысль о том, что Рэн все еще злится из-за переподчинения кукол Блэка, мелькает где-то на краю, но почти сразу исчезает, признанная несостоятельной, ибо в этом нет никакого смысла.        — Кусками первые дни, те моменты, когда ты приходил. Дальше повал. Помню, что он пытался общаться со мной, ему определенно было скучно, но потом, когда уже удалось продавить мою защиту, он просто отгораживал меня моими же щитами. В основном помню, что ты приходил, эти моменты были самыми отчетливыми, — она говорит и говорит, но в ответ получает лишь безразличный на грани вежливости взгляд серых глаз и, не выдержав, снова вперивается в одеяло, отстранённо отмечая, насколько сильно измяла плотный темный шёлк. — Я понимаю, что сама виновата, я не поняла сразу, Рэн, да и быть запертой за собственными щитами тот еще показатель интеллекта…       — Рад, что ты это понимаешь.       Несмотря на попытки сохранять неколебимость, внутри что-то болезненно дергает, натягивается, когда Нэрисса обращается к нему по имени, когда говорит так потерянно и надломленно. Понимая, что не выдержит больше, что сдастся и пожалеет ее, если останется, магистр Смерти просто поднимается с края собственной кровати и, не оборачиваясь, направляется к двери.        — Я пришлю рыбок, прелесть моя. Отдыхай.       Слишком тяжело даётся сдержанность, но при этом так сильно рвёт нутро обида, что он только ускоряет шаг, бессильно злясь и на нее, за ложь и утайки, и на себя, за злость и то, что не может пересилить себя и хотя бы коснуться ее. Оборачивается только в дверях, тут же коря себя за слабость — Нэри смотрит так растерянно, так непонимающе, что сердце в груди сжимается, но Даррэн не позволяет себе остаться, буквально выдергивает себя за дверь, в гостиную, и тут же исчезая в пламени.       

      ***

             Расслышав гул пламени, Нэрисса устало прикрывает глаза, тяжело, судорожно выдыхая. Почти сразу из гостиной доносятся осторожные, едва различимые шажки наяд, но она предпочитает игнорировать их, во всю напрягая память, пытаясь вспомнить хоть что-то, что могло послужить причиной такого поведения Эллохара. Не находит. Ничего не находит. Копает усерднее, чувствуя, как виски сжимает почти нестерпимая боль, а под веками расцветают алые вспышки. Сжимает зубы, сворачиваясь калачиком, стискивает непослушными пальцами виски, надеясь унять боль, но все еще потрошит лабиринт защиты, в который заковано сознание. Глухо стонет, ощущая, как покрывается испариной лоб, но все так же не обнаруживает ничего. Нарастающий шум в ушах, обозначающий ментальную перегрузку, только раздражает, потому как сквозь него все же доносится что-то из промозглой, пропитанной липким безразличием темноты, и она резко вздрагивает, распахивая глаза, когда плеча осторожно касается тёплая ладонь.       — Леди! Леди, у вас кровь!       Рука начинает отчаянно трясти, голос одной из наяд — сейчас Нэрисса не может распознать, чей именно, — почти переходит на встревоженный ультразвук, но мелькающие перед глазами ало-чёрные точки только усложняют процесс идентификации одной из водяных. Сиплый выдох даётся с трудом, и Нэри тяжело переворачивается, лишь сейчас понимая, что по подбородку ползёт что-то противное, тёплое и липкое. Проведя языком по пересохшим губам и ощутив вяжущий, металлически-соленый привкус, она чуть морщится, прикрывая глаза. Голову словно сжимает раскалённым железным обручем, перед глазами снова начинает плыть, растворяя пространство неровными чёрными пятнами, и больше всего хочется спать, а не отвечать на глупые вопросы обеспокоенных наяд.       — Ора, помоги мне ее поднять! Ты же понимаешь, что если ей станет хуже, господин с нас шкуру сдерет и продаст на рынке Асторы в вольный день?       Голос Каристы снова повышается, руки перехватывает сильнее, и Нэри чувствует, как ее уверенно прислоняют к тонкому женскому плечу. Слабая, но ощутимо горькая усмешка раздвигает губы, и Нэрисса скептически хмыкает, почти сразу осознавая, что ее немного отстраняют, видимо, разглядывая лицо и пытаясь понять состояние. Все, что удаётся, это покачать головой, отчего к горлу мгновенно подкатывает тошнота, и еще одни руки сразу подхватывают покачнувшееся непослушное тело.       — Уверена? Уж не знаю, что между ними произошло, пока в госпоже сидел дух, но Эллохару все равно, Кари. Он не то что не выслушал ее, даже не прикоснулся. Сразу же свалил, бросил, понимаешь? Разве это в его характере? Нет, сестрёнка, — уверенно, но от этого не менее мрачно тянет Мелиора, и Нэри согласно кивает, не в силах выдавить и звука. Горло сжимает спазм, то ли от тошноты, так некстати подкатившей к горлу снова, то ли от горького осознания правоты слов наяды.       — Хочу домой… — тяжело сглотнув, ей все же удается просипеть хоть что-то, и удивительно тёплая рука хладнокровной наяды тут же начинает успокаивающе поглаживать по спине.       — Вы дома, леди, — утешающе выдыхает Кариста, и от ее сожалеющего, будто бы чуть дрожащего тона Нэриссе становится окончательно тошно.       Слабо дёрнувшись, не видя ничего, кроме расплывшихся перед глазами ало-чёрных кругов, она пытается высвободится, не зная зачем, не понимая, что будет делать дальше. И когда руки удерживают, обмякает, нервно смеясь.       — Здесь не дом… Это не дом, — уверенно бормочет Нэри, переживая утягивающее в темноту мгновение слабости, а после снова начиная вырываться. — Домой, там я смогу восстановиться быстрее…       — Я понимаю, — негромко шепчет Мелиора в ответ, чуть сильнее сжимая плечо, и Нэрисса тяжело кивает, угасающим сознанием понимая, что скажет наяда следом. — Но нельзя, госпожа. На спальне защита, и на дворце тоже. Повелитель просто не позволит вам покинуть территорию, да и магистр… Мы позаботимся о вас, хорошо? Все будет хорошо, вот увидите. Вам нужно отдохнуть.       Сильные руки в количестве четырёх укладывают обратно, осторожно обтирая чем-то влажным лицо. Нэрисса, едва ли имея силы обращать внимание на творящееся вокруг, все же слышит, как распахивается дверь ванной, как журчит вода, а после к губам прижимается холодное горлышко, и приходится сглотнуть не слишком приятное восстанавливающее зелье собственного приготовления. На миг просыпается досада на то, что усовершенствовать его вкус, чтобы не вызывал рвотных позывов, так и не удалось. А когда к губам прижимается еще один флакон, накатывает абсолютное безразличие, приторной сладостью разлившееся по языку. Расслабленно распластавшись по подушкам, она жалеет лишь о том, что не может с головой укрыться одеялом, потому как руки не слушаются, и, свернувшись калачиком, утыкается лицом в подушку, надеясь как можно скорее провалиться сон.       — Не засыпайте, госпожа, пожалуйста, — проговаривает Мелиора, когда легкие шаги удаляются куда-то, видимо, за дверь. — Вам нужно поесть. Дух отказывался от еды последние несколько дней, да и вы пролежали без чувств двое суток. Пожалуйста, потерпите. И гнев Властителя тоже… Он так переживал за вас, так тосковал. Не засыпайте, ладно?       В голове мутнеет все сильнее, голос Оры двоится, и Нэри изо всех сил удерживает себя на грани сна, едва шевеля отупевшими мозгами. При одной мысли о еде возвращается тошнота, и она лишь сильнее зарывается лицом в подушку, съезжая по простыням под одеяло, желая укрыться с головой. Понимание, что нужно хоть что-то ответить, заседает на подкорке навязчивой мухой, жужжащей и раздражающей своим присутствием, и Нэри поводит плечом, пытаясь ее отогнать. А когда осознаёт, что Кари-таки оправилась на кухню, все же подаёт голос, так и не выползая из-под одеяла:       — Не нужно, Ора, я не хочу.       Глаза мгновенно закрываются — вымотанные тело и разум наплевательски игнорируют бодрящий эффект ингредиентов восстанавливающего зелья, и Нэрисса почти блаженно закрывает глаза, надеясь снова провалиться в темноту и ничего не чувствовать.       

      ***

             Несмотря на отупение, сопровождающее ее каждый миг бодрствования, восстановление проходит более чем успешно: уже спустя сутки Нэрисса встаёт с постели, еще спустя восемь часов и вовсе выходит в гостиную, пред ясные зеленые очи Дианеи, а после, глубокой ночью, пытается связаться с запропастившимся невесть куда хранителем, отсылая трепетно следящих за ней наяд.       Стоит Мраку взвиться чёрным туманом, Нэри выпрямляется в кресле, что, впрочем, совершенно точно не обманывает Асмодея — тот, появившись, оглядывает предельно придирчиво, осматривает с ног до головы, а после, видимо, не особо удовлетворившись ее видом, проходит ближе и поглаживает по волосам.       — Ну и куда ты делся? Я, знаешь ли, очень надеясь, что ты умыкнёшь меня домой, в Хатссах, — сообщает ему Нэрисса, окидывая нарочито требовательным взглядом.       Сидеть ровно пока удаётся с трудом, и двуликий это точно замечает, судя по встревоженному взгляду, не спускаемому даже когда он присаживается на диван напротив. Выразительно вздёрнув бровь, Нэри ожидает ответа, но дух молчит, и она замечает в его глазах едва заметный проблеск вины.       — Я хотел, правда. Арвиэль закрыл мне доступ во дворец на три дня, я ничего не мог сделать, — негромко признается кот, и Нэрисса понимающе кивает, вполне себе догадываясь о причинах подобных действий. — Эллохар был не в себе, особенно в последние дни, перед тем, как мы нашли способ избавить тебя от сущности. Ты помнишь хоть что-то?       — Почти ничего. Бабушка сказала, что я дала подсказку, но этого я не помню. Сохранились только первые дни, и то смутно, — разводит руками Нэри, на что хранитель понимающе склоняет голову.       А затем поднимает, пристально вглядываясь в ответ. И прежде чем дух задаст вопрос, Нэрисса понимает о чем тот будет.       — Ты понимаешь, почему ему так просто удалось проникнуть в тебя? Ты ведь не ощутила, Нэри, хотя должна была. Осознаёшь, что сейчас это скорее брешь, нежели щит? — и, получив согласный серьезный кивок, вглядывается ее лицо снова, едва слышно уточняя: — Готова решить вопрос?       — Пусть все идёт, как есть, Асмодей.       Несмотря на правоту слов духа, на то, что думала об этом сама в эти дни, не хочется вскрывать нарыв самой. Это она и озвучивает, склоняя голову к плечу:        — Оно рванет само. Скоро. Я чувствую, Асм, думаю, чувствуешь и ты, иначе бы не завёл этот разговор. Пусть лучше само, да и ситуация подходящая.       — Эллохар не появлялся? — почти шёпотом вопрошает хранитель, прекрасно зная ответ на своей вопрос, но все равно задавая его, чтобы оценить ее состояние в эту минуту.       — Нет. Не появлялся. И я понимаю, что ты знаешь причины такого его отношения, но я прошу тебя и надеюсь, что ты услышишь, — в тоне Нэри прорезается уверенность, и дух напрягается, всматриваясь в бесчувственную маску ее лица, — не говори мне ничего, ладно? Я готова и понимаю необходимость этого. Так пусть лучше само. Не объясняй ничего. Не нужно. Больше не нужно. Я признаю чудовищность совершенной ошибки, Асмодей.       — Уверена? — короткий вопрос пронзает тишину ночи, рассеиваемой только тихим шорохом песка за приоткрытым окном.       — Уверена. Я не хочу делать ему больнее, чем сейчас, но единственное, в чем я не уверена, так это в том, что ему будет больно. Скорее уж все равно, — усмехается криво Нэрисса, откидываясь на спинку кресла и сжимая похолодевшими пальцами подлокотники.       Щиты, те самые, выставленные более четырёх лет назад, предназначенные для сдерживания способной погубить лавины, иссякают, скрипят и рушатся, а ей остаётся только готовиться быть погребенной и не сломаться. Иначе конец.       — Я буду рядом, — обещает хранитель.       Нэрисса встречает его мрачный, полный убежденности взгляд. Скептически хмыкает про себя, зная, что дух имеет не два, и даже не три дна. Но кивает, понимая, что после союзников у нее не останется. Да и сейчас их нет — наяды полностью подчинены Эллохару, сам он явно заседает в школе, наплевав на нее и ее самочувствие, наверняка упиваясь очередной обидой, решить которую можно было простым разговором. И в данную минуту, в минуту осознания и принятия того, что иного пути нет, причины такого отношения даже почти не волнуют. Лишь самую малость трогают болью засевшей занозы.       — Ну еще бы ты не был, — саркастично ухмыляется Нэри, обхватывая ладонями деревянные навершия подлокотников. — Я твой единственный шанс на вечную жизнь.       — Дело не в этом, и ты это знаешь, — устало выдыхает двуликий и, видя, что она просто отмахивается от него, понуро опускает голову.       Принимает укор — в его случае это более чем заслуженно, понимает, что после придется раскрыть свою часть Игры. И кивает внимательно следящей за ним Нэриссе, исчезая, как только та повелительно взмахивает рукой. Расклад изменился, ведомые стали ведущими, и теперь ему предстоит подчиняться, чего он, не особо-то и скрывая от себя, ждёт с предвкушающим трепетом и ужасом.       А Нэри тяжело поднимается из кресла, гася едва развеивающие мрак светильники, и, потянувшись, неторопливо проходит к выходу из покоев, разблокированному Владыкой днем ранее. Чувствуя, как непозволительно ослабело тело, закатывает раздраженно глаза, и уже на выходе из крыла, теперь только ее собственного за отсутствием Эллохара, взрезает палец, обращаясь к его деду. Тот не принимает зов в понятном смысле слова, просто отвечает ментальным одобрением, и Нэрисса, дойдя до таверха, ступает в спящий круг света, перемещаясь к тронному залу.       Хедуши подчиняются беспрекословно — расступаются, склоняя головы, распахивают двери, пропуская в темный, освещённый лишь красноватыми лампами на стенах, зал. Оглянувшись, она не находит Владыки и, пожав плечами, отходит к окну, бессмысленно разглядывая простирающиеся за оградой дворца чёрные пески. Мелькающая вдали фигурка охотящегося рвара невольно привлекает внимание, и Нэри пристально следит за грациозным опасным монстром, преследующим добычу. Разворачивающееся в песках действо настолько увлекает, что она вздрагивает, когда рядом раздаётся негромкий голос Арвиэля.       — Непревзойдённы в своей смертоносности. Завораживающее зрелище, — задумчиво, с заметным восхищением проговаривает демон, становясь рядом, и тоже смотрит в бескрайние пески. Нэри отмечает, что взгляд Владыки кажется бездумным, словно тот глубоко погружён в свои мысли, потому и не отвечает ничего. — Но ты пришла не для того, чтобы полюбоваться на случайного рвара, Нэри.       Замечание заставляет вздрогнуть и оторвать взгляд от настигшего добычу монстра, чтобы коротко глянуть на изучающего ее взглядом Повелителя. Вряд ли ее просьба будет одобрена, но демон не раз давал добро на ее самодеятельность в обход Эллохара, а потому попробовать все же стоит.       — Не за этим, — осторожно подтверждает она, видя, как в глазах Арвиэля вспыхивает едва заметная искорка любопытства. Заложив руки за спину, демон выжидательно смотрит в ответ, и Нэри, чуть слышно вдохнув, обозначает причину визита. — Тренировки. Я хотела бы их продолжить, но просить разрешения мне не у кого: Рэн во дворце не появляется. Потому и пришла.       Владыка только кивает понимающе, украдкой изучая расслабленно-отстраненное выражение лица Нэриссы. Она слишком спокойно, почти безразлично говорит об отсутствии Даррэна, как и его визитов, и демон нахмуривается, находя это отвратительнейшим знаком. Но вопросов не задаёт — порой жесты, движения и интонации могут сказать много больше, нежели четко выверенные слова, контролировать которые значительно проще.       — Я не могу запретить тебе, и ты это понимаешь, — слабо улыбается он, находя отражение улыбки и на ее лице, пусть и в значительно более тусклом ее варианте.       «Идиот!», — мелькает гневная мысль в голове сильнейшего из демонов, но он никак не выдает своего вящего недовольства внуком.        — Особенно в свете того, что именно моими приказами разрешались все прежние твои тренировки. Но вопрос не задать не могу: ты уверена, что достаточно оправилась, чтобы продолжить заниматься?       — Уверена, — пожимает плечами Нэри, ощущая, как напряженность неопределённости постепенно истаивает, словно бы стекая по телу.       Не выдавать того, насколько тяжело стоять прямо, сложно: ноги ощущаются непослушными, занемевшими, все тело словно набито ватой, но это нисколько не останавливает перед желанием выплеснуть непонимание, растерянность и усталость посредством хорошей драки, наоборот. Жажда действия, гнев на собственную слабость только растут, с упрямость и раздражительность давят все сильнее.        — Можно не верить на слово, достаточно проверки.       — Значит, она будет, — снова кивает Владыка, видя, как на миг ее брови сходятся на переносице, выдавая напряжение и беспокойство.       «Совсем все плохо. Нет, ну какой же идиот», — раздосадовано, едва ли не со стыдом констатирует Арвиэль, устало прикрывая глаза. Хочется отчаянно подгадить упрямому наследнику за его упёртость и зацикленность на себе любимом, а потому немедля он обращается к связи, вызывая Дианею.        — И еще одно условие, — добавляет Владыка, прощупывая исходящие от Нэри эманации и чутко улавливая мигом возросшее напряжение, — медитации нужно продолжить. Как бы ты не хотела покончить с ними, — понимающе проговаривает он, не желая, чтобы его слова показались приказом.       — Хорошо, — нивелирует кивком секундную заминку Нэрисса и просто замирает, снова обращая взгляд в окно.       Белой вспышки рвара в чёрных песка уже нет, и теперь картина кажется унылой и какой-то слишком одинокой. Шелест песка, едва слышный, сменяется более мягким шелестом шелка, и она оборачивается, замечая выходящую из темной глубины зала Повелительницу.       — Темной ночи, дорогая. Вижу, тебе уже лучше.       Мягкий низкий голос эльфийки эхом прокатывается по темному помещению, и Нэрисса невольно расслабляется, видя на ее лице улыбку. И тут же напрягается, понимая, что в нынешнем ее состоянии она точно не допустит тренировок. Смотрит просительно, почти умоляюще, встретившись с ней глазами, и шайгенка чуть пожимает губы, явно не одобряя ее поведения. Но, после пары мгновений пристального разглядывания, кивает супругу утвердительно, а вот на Нэри смотрит вопросительно и не слишком довольно.        — Все хорошо, тренировки сейчас не повредят, Арвиэль, — улыбается демону эльфийка, и тот, одарив ее долгим взглядом, на что Нэрисса вежливо отворачивается, дает добро:       — Значит, тренировкам быть. Но медитации лучше начать раньше.       Нэри только чуть морщится на это, что не укрывается от внимания Повелителя, и он добавляет, осторожно касаясь плеча:        — С Рэном я решу вопрос сам.       — Спасибо, — в голосе все же звучат явные нотки облегчения, как бы Нэрисса не пыталась их скрыть, и, вяло улыбнувшись Арвиэлю и Дианее, она отступает на шаг, склоняя голову. — Пожалуй, я пойду…       Ответный вздох эльфийки воспринимается однозначно: та не раз высказывала свое мнение по поводу ее отстраненности, но поделать с собой Нэри не может ровным счетом ничего, а потому только смотрит чуть виновато.       — Темных снов, милая, — с едва заметной печалью в голосе желает Повелительница, и Нэрисса, развернувшись, проходит к дверям, тут же распахивающимся перед ней.       Выйдя, она невольно поводит плечами, ощущая, как накатывает тоска. Слишком резко и сильно все меняется, слишком неотвратимо, неправильно и не так. Еще летом она не могла и помыслить, что будет ощущать дискомфорт в обществе демона, которого называла дедом, что будет мучится виной за невнимание и холодность перед бабушкой.       Круг близких, тех, кого она еще недавно могла бы назвать родными, в чьём отношении не сомневалась, таял на глазах, оставляя один на один со сложными вопросами, решением проблем, с тем, что сидит глубоко внутри, так и не отпуская до конца. Собственный тяжёлый выдох кажется непозволительно громким в ночной тишине дворца, и Нэрисса скорей направляется в свои покои, в крыло, выделенное им на двоих с Рэном, но так и не ставшее чем-то объединяющим, чем-то общим. Понимая, что ждать Владыка не будет и захочет проконтролировать медитацию немедля — уже завтра, она ступает во вспыхнувший слепящим светом таверх, а после быстро проходит в свою спальню. В покои Рэна не то что заходить, даже заглядывать не хочется, дельная мысль перенести вещи обратно к себе приходит слишком поздно, а потому она просто решает прибегнуть к самому легкому варианту решения проблемы, благо флакончик со снотворным оказывается на столике рядом с кроватью, наверняка оставленный одной из заботливых водяных.       

      ***

             Резко наступившее утро приносит с собой лишь тревогу и неприятное предчувствие, что только нарастает с тем, как стрелки часов приближаются к вечеру. Ни обеспокоенность и забота наяд, что начинает раздражать и кажется удушающей, ни очередная попытка разложить диссертацию по плетениям, в попытке найти решение в деле облегчения конструкции щита, так некстати напоминающая об Эллохаре, ни даже пару литров успокаивающего фирменного чая Риш не помогают. С каждым часом, а после и с каждой минутой Нэри напрягается и дергается все сильнее, прислушиваясь к шорохам, шелесту листов, голосам Мелиоры и Каристы в гостиной, и, не выдержав, резко захлопывает папку, запихав в нее исписанные листы.       Предупрежденный заранее Асмодей тоже не появляется, хотя Нэри сомневается, что присутствие духа помогло бы развеять все нарастающую тревожность. Сейчас кажется глупыми и просьба о тренировках, и согласие на медитации, которые — а в этом она совершенно уверена — в присутствии Эллохара станут пыткой. От неприятного зуда в груди не спасает даже укрывающее с головой одеяло, под которое она зарывается в тщетной попытке успокоиться. Потому что мысли не боятся темноты — они продолжают виться бесконечной нитью, скручиваться в плотный жгут, пересыпая каждый новый виток постылыми вопросами на разные лады, ответов на которые нет. Бесконечные «почему», мучительные, жалящие и грызущие, словно рой пчел или стая голодных швейр, не заканчиваются, обрастая все новыми предположениями, которые тут же отметаются, новыми догадками, кажущимися странными и невозможными, новыми подробностями, еще миг назад ощущавшимися незначительными.       — Леди…       Мягкий голос Каристы — сейчас Нэрисса узнает ее сразу — врывается в глухую, словно набитую ватой тишину ее укрытия, и она устало разлепляет глаза, понимая, что незаметно провалилась в сон. Стянув одеяло с головы, Нэри, прищурившись, недоуменно уставляется на водяную, и та, коротко улыбнувшись, поясняет причину своего появления:       — Повелитель приказал передать, что для медитации все готово, ждут только вас.       — Спасибо, Кари.       Заторможенно кивнув, Нэрисса дожидается, пока она исчезнет за дверью гостиной, и только после тяжело присаживается, упирая локти в подтянутые к груди колени и закрывая лицо руками. Складывается противное ощущение, что она вернулась назад во времени, потому как встречаться Рэном совершенно не хочется. Более того, сейчас она готова отдать многое, лишь бы сказаться больной и пропустить медитации, но тренировки ей нужны — они отвлекают и вносят хоть какой-то порядок в тревожный сумбур. А Владыка может отменить их, если она откажется выйти из спальни, сославшись на плохое самочувствие. Поэтому ей приходится подняться, а после пройти в гардеробную, в которой Нэри устало разглядывает многочисленные вешалки. Мрачное, выжидательное отупение никуда не исчезает, и она, хмурясь своему отражению в высоком напольном зеркале, быстро вытаскивает глухой чёрный костюм, состоящий из брюк и рубашки, и, переодевшись, наскоро переплетает волосы.       Оглядевшись перед выходом из спальни, Нэрисса подумывает соблазниться промелькнувшей в голове идеей и таки выпить успокаивающее зелье, но не хочет, чтобы то повлияло на эффективность медитации, и, резко дёрнув дверь на себя, выходит.       — Повелитель и его Смертейшество будут ждать вас на ступенях дворца, — сообщает вслед Мелиора, и Нэри, запоздало кивнув, выходит в коридор, невольно радуясь тому, что оставаться наедине с Рэном не придется.       Да, выяснить причину его отчужденности очень хочется, вот только она наконец в силах признаться себе самой, что страх не слабее желания разобраться. Он есть, и он ест, оставляя за собой напряженное выжидание, не давая собраться с силами и выяснить все самой, просто заявиться к Эллохару и поговорить, к чему бы это ни привело. Слишком страшным кажется осознать, что это конец, тогда, когда она смогла признать, что хочет попробовать, хочет довериться, не видит больше смысла бежать от него.       Таверх слепит вспышкой, заставляя прикрыть глаза, неумолимо приближая как к медитации, так и к демону, столкновения, встречи с которым Нэрисса одновременно ждёт и боится. Под опущенными веками скачут яркие пятна, и даже когда они сменяются блаженной темнотой холла первого этажа, она продолжает стоять, не смея открыть глаза, не решаясь встретить взгляд серых глаз, который может быть безразличным.       — Кажется, пора менять тематику нашего собрания, — режут слух ехидно-насмешливые нотки, и Нэри невольно вздрагивает, открывая глаза, но не поднимая их. Избегая даже возможности столкнуться с ним взглядом. — Потому что кто-то вознамерился спать, а не медитировать. Прелесть моя, ты бы хоть спальный мешок захватила, раз уж собираешься филонить и спать, пока остальные важным делом заняты. Темных, радость моя. Рад, что тебе лучше, — все же добавляет он, следя не только за реакцией, в принципе пристально вглядываясь в ее лицо, следя за движениями, пытаясь определить по виду, как она себя чувствует.       — Темных. За мой комфорт можешь не переживать, — скупо кинув, чуть слышно откликается она.       Но не смотрит, даже не поворачивается, словно бы он нечто незначительное, не переставляющее для нее никакой важности. Даррэн, вскинув бровь и следя за тем, как Нэри приближается к выходу, ощущает, что самое ее невнимание неприятно колет длинной тупой иглой.        — Темной ночи, Владыка.       Только обратившись к деду Нэрисса позволяет себе улыбку, и это бесит Эллохара еще сильнее. Хочется обратить ее внимание на себя, окликнуть, засыпать ехидными вопросами, но магистр прирастает к плитам пола, имея возможность лишь смотреть и слушать, потому как голос не подчиняется.       — Ужасающей.       Арвиэль отзывается несколько запоздало, переводя взгляд со стоящего за ее спиной Эллохара на нее саму, и Нэри отчаянно хочется закатить глаза. А еще почесаться, потому что буравящий спину взгляд раздражает, словно собирает и концентрирует в одной точке тревогу. Само присутствие Рэна ощущается-то особенно сильно, и Нэрисса, поведя плечами, спускается на ступень, расстоянием разрывая копящееся между ними напряжение.        — Ты повеселела.       — Предвкушаю и надеюсь, что ночь будет не такой скучной, как день.       Она пожимает плечами, и Эллохар, едва слышно саркастично хмыкнув, таки прерывает ее, вставляя издевательское замечание:       — День совершенно точно не был бы таким скучным, удели ты внимание учебе.       Не знает, зачем поддевает ее, зачем вообще вызывает ее на словесный поединок, но очень уж хочется обратить на себя ее взгляд. И она оборачивается. Смотрит через плечо, лениво скользя глазами, словно бы удостоверяясь, что он сказал что-то, и вообще здесь находится. Будто бы в принципе не ожидала увидеть его тут, в трёх шагах от себя самой.       — Поразительная неосведомлённость в моем расписании.       Не понимая, зачем он вообще говорит что-то, зачем присутствует, и не ради ли того, чтобы раздражать и выводить на эмоции своими замечаниями, Нэри максимально отстранённо поднимает на него глаза, развернувшись, оглядывает его, ограничиваясь пространством над плечом, не глядя в лицо, и, прицокнув языком, тут же отворачивается. Слишком сложно пытаться делать хорошую мину при плохой игре сейчас. Она и не пытается. Единственное, что радует, так это то, что наяды, по всей видимости, не докладывают ему ни о ее состоянии, ни о времяпрепровождении. Вздохнув едва слышно, чтобы успокоиться, Нэри осматривает небо с рассыпанными в его тёмных глубинах звёздами, запрокинув голову. А потом все же спрашивает, обращаясь к Арвиэлю:       — Бессмысленные разговоры входят в программу медитаций, или мы уже отправимся наконец, пока подготовленное место не сдуло бурей к нахессовой бабушке?       — Скорее уж к дедушке… — едва слышно комментирует магистр Смерти.       Он словно бы оказывается ближе — его голос определенно звучит так, будто он подступил на шаг, но Нэри не поворачивается, чтобы проверить. И теперь, ощущая, как все сильнее гудит и копится между ними напряжение, не понимает, как будет медитировать в его присутствии, в его объятиях, рядом с ним.       — Попрошу без инсинуаций, — усмехается Владыка.       Даррэн перехватывает его острый, резкий и никак не соответствующий интонациям взгляд. Легким кивком указав на Нэри, Арвиэль отступает чуть в сторону:        — Рэн, доставишь на место, а я потороплю Асмодея.       Песок, повинуясь движению пальцев Повелителя, взметается, охватываясь его фигуру чёрным смерчем, а после опадает, оставляя лишь гнетущую тишину, в которой можно расслышать даже тихие вздохи охраны дворца. Оцепенев от подобной подставы, Нэри сначала недолго смотрит перед собой, понимая хитрость Арвиэля, применённую ради их с Рэном примирения, а после сходит еще на ступень ниже, увеличивая буфер безопасности. Но это не спасает от взгляда, ощущающегося кожей, медленно скользящего сверху вниз, оглядывающего с головы до ног, а после впивающегося гарпуном между лопаток.       «Молчишь… И даже не повернёшься?», — задается вопросом магистр, понимая, что адресат, стоящий всего в паре шагов, на расстоянии вытянутой руки, не услышит. Но даже так кажется, что она понимает ход его мыслей и не поворачивается специально, демонстрируя упертость образцового гартаха.       — Не обязательно переносится вместе, ты можешь передать мне вектор, — отстранённо, безразлично, словно бы ей все равно, будто бы плевать на то, что он отсутствовал несколько дней, не делая попыток связаться, на то, что закрылся щитами, тянет Нэрисса, и иррациональная злость снова поднимается внутри, заставляя сжать зубы.       И сколь бы сильно он не противился глупым чувствам, разъединяющим, увеличивающим пропасть между ними сейчас, Даррэн все равно задумывается, говорила ли она когда-нибудь так с его племянником, отшивала ли одной короткой бесчувственной фразой. Смотрела ли насквозь, не видя его самого.       — В пустыне буря, Нэрисса, подобные перемещения в одиночку опасны, — напоминает Эллохар очевидную вещь.       И Нэри, как бы не игнорировала, все равно улавливает в его тоне исподволь проскользнувшую усталость. Тягучую, тоскливую, пробирающуюся под кожу вместо со звуками голоса, бархатными переливами разрывающего тишину ночи.       — Не для меня.       Даже перечит она до отвратительного спокойно, и демон ловит себя на том, как в красках представляет, что подходит ближе и, резко развернув, встряхивает ее как тряпичную куклу, заставляя наконец перестать изображать безразличие. Вот только внутри что-то противно свербит, нашептывая, что ее бесстрастность может быть непритворной. И собственная неуверенность в ее чувствах раздражает, но еще больше бесит то, как сильно не хочется, чтобы она знала о том, что творится сейчас у него внутри.       А потому он просто призывает пламя, мгновенно слизывающее Нэриссу со ступеней дворца, и ступает в него следом, оказываясь в восхитительно тревожащей, болезненной близости с обхватившей себя руками Нэри. Замерев за ее спиной, Даррэн непроизвольно поводит носом, улавливая в ее родном запахе чужеродную лекарственную горчинку, и нахмуривается, вглядываясь в застывшую бездвижно фигурку внимательней.       Гудение пламени, заглушающее любые звуки, нервирует, почти сводит с ума, и Нэрисса, поёжившись, прикрывает глаза. Сами мгновения рядом с ним в тягостном молчании, в изводящей неизвестности, выматывают. Заставляют снова прокручивать без конца вопросы в голове, от которых хочется избавиться так же, как и от пронизывающего взгляда, который не отрывается, словно бы прикипев к натянувшейся между лопаток ткани рубашки. Ощущать его рядом с собой, в столь опасной близости, мурашками раздражающей кожу, кажется пугающим после трёх дней полного отсутствия Рэна в ее жизни. А когда пламя опадает, резко вытряхнув их из перехода, Нэрисса и вовсе шарахается от него. Но осторожный захват тёплых пальцев не позволяет отстраниться совсем, и она, позабыв о собственном нежелании смотреть ему в глаза, невольно поднимает взгляд, сталкиваясь с затянутыми грозовой синевой радужками.       Время, издевательски, почти садистски медленно тянувшееся в переходе, вовсе застывает, когда магистр Смерти инстинктивно перехватывает ее локоть, ощущая тепло кожи сквозь ткань рубашки. Сердце, сорвано запнувшись, начинает отбивать неровную, булькающую в груди дробь, когда Нэри все же поднимает на него глаза. Эллохар не сразу понимает, что она пытается отстраниться, продолжая рассматривать ее лицо так, будто прошли не три дня вдали от нее, а три года.       — Асмодей задерживается.       В посвистывающий ветром гул пустыни врывается голос Владыки, и Нэри, дёрнувшись, все же отступает на шаг, едва не выдергивая локоть из цепких пальцев Даррэна. А отступив, все еще ощущает задумчивый тяжёлый взгляд его глаз. Украдкой глянув в ответ, она только усмехается горько, но вместе с тем облегченно: взметнувшийся порыв ветра бросает в лицо магистра прядь распущенных белых волос, закрывая обзор, и он просто не замечает единственного осмысленного взгляда в свою сторону.       — Неудивительно, — стараясь, чтобы голос звучал ровно, проговаривает Нэрисса, проходя в охранный круг, очерченный Повелителем, и, присев в песок, более громко добавляет: — Я могу медитировать одна. Вряд ли во второй раз мне понадобится помощь.       Раздавшийся за спиной, в гулкой тишине защитного контура, смешок Эллохара игнорировать сложно, но она только поводит головой, не придавая ему значения. Или делая вид, что не придаёт.       — Перерыв в медитациях был значительный, ты можешь не справиться, Нэрисса. Да и Асмодей точно не одобрит нарушений техники безопасности, — мягко напоминает Арвиэль.       Мановением руки он поднимает охранительный полог выше, расцвечивая черноту песков и темноту ночи лиловым свечением. Всматривается и во внука, стоящего рядом с Нэри, но не делающего попыток переубедить ее, и в нее саму, отстраненно гладящую вдаль, и едва удерживается от тяжелого усталого вздоха.       — То о чем он не узнает — его не расстроит, — спокойно пожимает плечами Нэри, и Даррэн, скрипнув зубами, растягивает губы с злой издевательской усмешке.       Фраза кажется Даррэну очень уж любопытной в свете разворачивающихся событий, слишком уж откликается внутри, словно эхом отдаваясь в пустом сосуде, и он не удерживается от едкого замечания:       — Это высказывание можно смело назвать твоим личным девизом, прелесть моя.       Тонкий намёк, осознать который она не в состоянии, все же цепляет что-то. Нэри, задумчиво хмыкнув скорее над безуспешными попытками догнать собственную мысль, промелькнувшую слишком быстро, чем над его словами, отмечает верность его утверждения. Не понимая, желает ли разочаровать его в себе еще сильнее, или же, наоборот, не разочаровывать.       — Поразительная догадливость.       Она не смотрит в его сторону, будто говорит со стеной, и Эллохар, чудом сдерживая рвущийся наружу гневный рык, опускается на песок, видя, как ее напрягает его близость, и от этого только сильнее желая ее вывести. «Посмотрим, кто кого», — мрачно оглядев ее, мысленно открывает счёт демон.       Расступившийся в трёх шагах от Владыки столб тумана заставляет Нэриссу досадливо вздохнуть: в присутствии хранителя она не сможет просто сделать вид, что медитирует с поддержкой Эллохара, а значит касаться его сознания, как якоря, все же придётся. И демон только подтверждает не слишком приятную правоту ее слов, подходя еще ближе, опускаясь за ее спиной на чёрный песок. Напряжение все усиливается, сковывает, вытягивая нервы в узлы, и Нэрисса непроизвольно задерживает дыхание, когда мужские руки медленно проскальзывают по локтям, двигаясь к ладоням, а после, перехватив их, замыкают в подобие объятия. Слишком странно, слишком непривычно ощущать его касания, будто бы отстраненные, но все же уверенные, при этом не чувствуя отклика по связи, так необходимого и одновременно пугающего сейчас. Она не может не думать о причинах его отчуждения, не может сосредоточится на привычном темном потоке внутри, который в спокойной обстановке обычно ощущала прекрасно.       — Начинай.       Громом прозвучавший в тишине защитного купола голос Асмодея вырывает из размышлений, и Нэри, вздрогнув, поднимает на хранителя взгляд, сталкиваясь с ярким блеском зелёных радужек глаз.       Ощутив, как резко дёрнулась Нэрисса в его руках, магистр Смерти едва удерживается от тяжелого вздоха, все же решая приоткрыть связь. Но для этого необходимо абстрагироваться от эмоций, обрести столь желанное, и столь же невозможное без откровенного с ней разговора спокойствие, когда внутри плещется злой азарт, ревность и глухая обида. Прикрыв глаза и чуть сильнее сжав ее ладони в своих, он чувствует, насколько безвольные сейчас ее пальцы, отмечая, что даже в прошлый раз она крепче держалась за него. Что только сильней раздражает. Глубокий вздох, долженствующий успокоить и хоть немного приглушить беснующуюся внутри бурю, едва ли приносит свои плоды, стоит ему коснуться связи: она и не стремится прикоснуться к ней сама, даже пульсирующая в нити магия ощущается будто бы подавленной, словно отражает внутреннее состояние Нэри.       — Прости, но ты не мог бы…       Так и не получив никакого отклика с его стороны, Нэрисса все же решает привлечь его внимание. Но тут же внутренне сжимается, ожидая его реакции, первого ментального касания за несколько дней полной тишины. И скептически хмыкает про себя, отмечая, что Рэн до отвратительного непоколебим, спокоен, если не сказать вымораживающе безразличен. Вот только полный штиль ощущается как нечто странное, зыбкое, и Нэри, не особенно желая лезть глубже и нарушать и без того натянутое спокойствие, довольствуется и этими крохами.       Нырнуть в себя, в полную движения темноту сразу не получается: так и хочется ткнуть палкой спящего дракона, прощупать гнев Рэна, понять его причины. Это отвлекает от расслабленного парения в непроглядной черноте, не дает необходимого эффекта, не позволяет слиться с силой и при этом ощущать себя в безопасности.       «Сконцентрируйся! Хватит поддаваться эмоциям!», — рявкает в голове голос двуликого, и Нэри почти мгновенно вылетает из состояния погружения в себя, ощущая, как окатывает волной удушающей слабости откат.       Едва сдержав раздражённый рык, на что Эллохар реагирует насмешливым хмыком, совершенно точно ощущая ее эмоции, Нэрисса тяжело вздыхает, пытаясь вернуть себе подобие спокойствия. В этот раз Мрак проступает чётче и окутывает быстрее, позволяя протянуть к нему руки и коснуться, но уже знакомого чувства счастья этот контакт с собственной силой не приносит. Эмоции не позволяют взять над ними верх окончательно: мешанина из непонимания, растерянности и обиды колотит о рёбра болезненными ударами сердца. Нэри больше всего хочется разорвать касание едва ощутимых ладоней, выбраться из мужских рук и свернуться клубком на песке. Чувство одиночества рядом с ним словно бы становится оглушающим, а едва теплящаяся связью нить только нервирует. Всеми силами удерживая себя от того, чтобы разорвать касание рук, Нэрисса только крепче стискивает зубы, злясь на себя за то, что не сможет взять чувства под контроль. Дымчатая чернота так и остается далёкой, практически недосягаемой, и от этого обидней двойне: кажется, медитируй она одна, и уже давно бы получила то, зачем вообще сюда шла.       Резким рывком нырнув в плотный Мрак, в первую секунду она теряется, на грани восприятия чувствуя, как ощутивший ее действия Даррэн крепче стискивает ладони в своих, то ли предупреждая, то ли призывая к более острожному поведению. Но ответить уже не может: сила затягивает глубже, топит в себе, просачивается в каждую клетку, словно бы желая поглотить. Страх мелькает всего на секунду, мгновенно отступая с тем, как Нэри перестаёт сопротивляться. «Может, это действительно то, что мне нужно?», — мелькает короткая мысль, и холодная рука, сжимающая сердце, отпускает, отбирая и ощущения собственного тела. Остается лишь медленное погружение на глубину, и она, обхватив себя руками, позволяет силе утаскивать себя на дно.       Только здесь, когда тонкая нить связи теряется во всепоглощающем Мраке, Нэрисса наконец ощущает то самое спокойствие, которого так желала в последние дни. Дна она не достигает — его попросту нет, но полное погружение делает свое дело, окончательно отрезая от внешнего мира. Пропитанная энергией эйфория в этот раз отсутствует, Нэри отмечает это вскользь, но не то чтобы расстраивается по этому поводу: сейчас это совсем не то, что она ищет в собственной силе. Выплывать наружу, возвращаться обратно не хочется, кажется, что подобное дрейфование — все, чего можно вообще желать. Не видеть, не слышать, не ощущать касаний рук и чужого, теперь уже точно чужого, дыхания, треплющего волоски на тыльной стороне шеи, не переживать из-за каких-то мелочей, таких незначительных перед бесконечной подвижной чернотой.       Зачерпнув руками Мрак, словно бы он действительно был вещественным, она прижимает его к себе, ощущая щекотные касания концентрированной силы к руками и груди. Мягкая и покорная, она ластится, овивает лентами, удерживая, замедляя погружение, и только сейчас Нэри ощущает натяжение едва отзывающейся нити связи, ее дребезжащее в каждой клетке, подёргивание. Притрагивается ладонью к груди, не чувствуя ни тепла тела, ни биения пульса под пальцами, и, раздосадовано вздохнув, все же отталкивается, чтобы вынырнуть. Темнота расступается неохотно, движение вверх пусть и не сдерживается, но потоки ощущаются сильнее, резче, и Нэрисса, сделав над собой усилие, раздвигает грань руками.       Ощущения наваливаются мгновенно, вышибая дух жаром тела, подпирающего со спины, занемевшими в крепко сжатых в пальцах Эллохара ладонями, ускоряющимся биением сердца в груди и шумом собственной крови, отчётливо слышным в гулкой, неприятной тишине защитного купола. Едва чувства возвращаются, Нэрисса, так и не открыв глаз, мгновенно отстраняется от демона, на которого опёрлась в процессе медитации, и только после распахивает их, подслеповато щурясь на сияние охранительных символов. Чтобы почти сразу дернуться от гневного шипения хранителя.       — Полное погружение?! Да кто тебе позволил на второй медитации вообще окунаться в силу?       Темная фигура закрывает лиловое сияние рун, нависая сверху, и Нэрисса вздергивает голову, чувствуя, как накатывает тошнотворная слабость. Пару раз моргнув и понимая, что окружающее пространство все еще черно-серое, кроме весело сверкающей защиты, она вопросительно уставляется на двуликого, устало приподнимая бровь.       — А если бы ты не вынырнула?! Самонадеянная девчонка… — продолжает злую отповедь Асмодей, впрочем, понимая, что сейчас она не возымеет эффекта.       Погружение имеет специфические побочные эффекты, и донести до Нэри всю опасность подобных необдуманных действий будет попросту невозможно. В чем он и утверждается, видя, что та уже потеряла к нему интерес и лениво оглядывает защищённую кругом зону.       — Владыка не дождался окончания представления?       Разомкнув крепко сцепленные на животе руки и стряхивая чужие пальцы со своих ладоней, Нэрисса тяжело поднимается, озираясь. Почти сразу отходит, чувствуя, как магистр Смерти тянется за ней, желая перехватить в случае падения, и чуть поводит плечом, словно бы сбрасывая еще не коснувшуюся ладонь.       — Отбыл, как только ты начала выныривать, — зло бросает хранитель, замечая как Эллохар мрачно нахмуривается, глядя Нэриссе в затылок. Мысленно закатывает глаза, видя, что тот не подходит к ней, и едва слышно фыркает. — Как ты собиралась выбираться, если застряла бы? — снова задаёт свой вопрос кот. — Максимально идиотский поступок!       Магистру Смерти несложно понять причину гнева Асмодея, потому он ступает ближе, стоит напряжению в круге стать почти физически ощутимым. Но к Нэриссе все равно не подходит, чувствуя, как обычно прочная нить связи словно заливается пустотой с ее стороны. Хочется подойти, хочется коснуться, но гнев, ревность, обида не дают ровно дышать рядом с ней, и он крепче сжимает пальцы в кулаки, следя за тем, как медленно, словно оплывающая восковая маска, меняется ее выражение лица, как она недоуменно приподнимает бровь, окидывая двуликого долгим задумчивым взглядом, а после Даррэн дергается, едва Нэрисса проговаривает, глядя Асмодею в глаза:       — Думай, кому и что говоришь, хранитель, — и с изумлением замечает, как кот чуть склоняет голову, прикрывая глаза и на полный безразличия взгляд, и на холодный спокойно-высокомерный тон. — Очень глупо с твоей стороны думать, что я не вынырнула бы, Асмодей. А уж задумываться о способах — тем более.       Задумчиво разглядывающий Нэри магистр замирает, и только спустя пару секунд прямого зрительного контакта осознаёт, что она впервые за эти часы смотрит ему в глаза.        — Мы отправляемся, или я могу продолжить медитацию, и никто никуда не спешит?       — Сколько спеси, радость моя.       Тревога накатывает волнами, неопределимая, непонятная, но его так беспокоит непривычное состояние Нэри, что он непроизвольно подходит ближе, вглядываясь в абсолютно бесстрастное лицо, в темные глаза, нечитаемые и в то же мгновение будто пустые, пытаясь понять, что же не так. Он не выглядела, не вела и не общалась так ни после прошлой медитации, ни после затяжной работой с паразитами, и Эллохар, тщетно вглядываясь в ее лицо, осторожно касается связи, еще не прикрытой с его стороны. И не ощущает ничего.       — Сколько есть — вся моя, делиться не собираюсь.       Пожатие плечами даётся Нэриссе трудно — словно закаменевшие после медитации, тело отказывается двигаться нормально, и на плавность жестов уходит не только вся концентрация, но еще и последние физические силы. Губы и те подаются плохо, ответы приходится выдавливать через силу, напрягаясь и прикалывая старания для того, чтобы они звучали четко. Единственное изменение Нэрисса находит приятным: все эмоции почти привычно отключаются, оставляя и выдвигая на передний план физические потребности, и даже связь не пытается взбрыкнуть и потребовать отдачи. Да и касаться ее не хочется.       — Мне самой пространство прожигать? Или ты все-таки соблаговолишь доставить меня обратно? Не то чтобы я была против ночевки в пустыне, все же купол все еще стоит….       Пламя взвивается в двух шагах так сильно и ярко, что Нэри устало прикрывает глаза. На самом деле раздражать его не хотелось, хотелось одного — спать, потому и торопит с доставкой своей бренной тушки обратно во дворец. Заметив, что Даррэн так и стоит, не входя в переход, она поднимает на его взгляд, больше не опасаясь встретиться глазами. «Иногда подобные эффекты вполне себе полезны», — резюмирует она про себя, видя, как странно тоскливо, но при этом раздраженно смотрит на нее магистр Смерти.       — Прошу, прелесть моя.       Взмах руки, все такой же издевательский, указывает на полыхнувший ярче огонь, и Нэри, склонив голову, ступает в пламя, ощущая странный трепет внутри, так и не заглушенный до конца Мраком, разлившимся в крови.       Эллохара за спиной она ощущает четко, остро, даже слишком — Рэн не касается, просто становится близко, так, что тепло его тела проникает сквозь плотный шёлк рубашки. Отстраняться не хочется, бежать не хочется, и если признаваться себе откровенно, то не хочется ничего так сильно, как прислониться к его груди спиной, просто вдохнуть терпкий аромат с древесными нотками. Но Нэри, отступив от Эллохара, не позволяет себе этого: понимает, он вряд ли коснётся в ответ так, как этого хочет болезненно тянущее после медитации нутро. И демон замечает мельчайший шаг — руки удерживают, они притягивают ближе, но не прижимают, касаются, но без ласки, и внутри поднимается легкая, словно присыпанная чёрными песками досада. На себя ли, на него — не понять, но отмахнуться от свербящего в груди чувства Нэрисса не может.       — Мне казалось, хранитель должен был пойти с нами, — подаёт голос магистр Смерти.       Склоняется к ее уху, не понимая, чего жаждет больше — касаний и физического контакта, по которому так скучал в эти дни, или же наоборот: сбежать, не касаться, не трогать, переварить все, и только после, когда полегчает, говорить откровенно.       — Он занят в Хатссахе, Рэн, — тихо отзывается она.       Нэри больше не пытается отстраниться, и в этом ее прикосновении к нему, невольном, инстинктивном, привычном, Даррэн находит некоторое болезненное удовлетворение. — Проводит инвентаризацию всего, до чего не смог добраться при ограничении.       — Меня крайне интересуют причины, по которым ты наложила на него ограничение, но больше вопросов вызывает другое… — все так же шепчет он на ухо, и она вздрагивает, чувствуя, как желание, несмотря на охватившее разум спокойствие Мрака, прорывается сквозь плотный туман бесчувственности.       «Даже сила подводит», — хмыкает про себя Нэри, — «Что, впрочем, неудивительно». Вот только чувственный дурман, кольцами сворачивающийся внизу живота, абсолютно расходящийся с мыслями, что остаются трезвыми, никак не берет в расчёт то, что душа, если то, что болит и ноет, можно назвать душой, так не хочет подчиняться опостылевшему вожделению. «Не все можно решить сексом», — осаживает она вейлу, встрепенувшуюся, принюхивающуюся и примеряющуюся к мужчине, которого выбрала годы назад.       — Кому и что ты пытаешься доказать, Нэрюш? Зачем использовать полное погружение?       Пальцы сильнее стискивает плечи, крепче вжимая в твёрдую грудь лопатками, и она гулко сглатывает, теряясь в ощущениях. Удивление все же выбивается, доминируя над всеми другими чувствами, и Нэри разворачивается осторожно. Заглядывает в темные глаза, словно затянутые грозовыми тучами, тяжело глядящие, будто видящие душу и все помыслы насквозь.       — Ничего и никому, Рэн. Я делаю то, что могу, вот и все. Неужели ты думаешь, что я буду рисковать собой, своим сознаниям и жизнью? Не буду. Больше нет.       Она смотрит так пронзительно удивлённо, что нет сил и желания сомневаться правдивости ее слов. Она смотрит так, как смотрела пять лет назад, тогда, когда между ними еще не стояла привязка вейлы, чувства и сопутствующие им сложности. Открыто, доверчиво, и как же хочется ей верить…. «Племянничек», — тут же напоминает себе Эллохар, видя, как Нэри, явно что-то разглядев в его лице, чуть отстраняется.       — Я делаю только то, что могу, не больше. Если могу полное погружение, и хочу, что немаловажно, то делаю. Сейчас мне было необходимо погрузиться, вот и все.       И не глядя на все свои пояснения, Нэри понимает, что хотела бы сказать больше, хотела бы объяснить до конца, полноценно, но не может: его взгляд, отстранённо-изучающий, будто бы безразличный, останавливает, путь он и касается, пусть прижимает себе. «Слишком сложно сейчас. Слишком сложно. Не могу», — оправдывает себя перед собой же, снова отворачивается, сжимая пальцы в кулаки, не желая теряться в ощущениях, тонуть в привязке к нему, но сопротивляться не может. Это и останавливает. А еще обида и чувство одиночества, скребущее глубоко внутри, незаметно, почти неощутимо, но при это неотвратимо. А пламя, жарко дыхнув в лицо, опадает, являя тёмную спальню с исполинским ложем на каменном основании.       Слишком тяжело видеть ее такой, уставшей, словно бы пустой. Но ровно так же тяжело говорить откровенно, и Эллохар почти отступает, понимая, что сейчас точно не сможет сдержать ревность и злость, копящиеся внутри, чтобы говорить спокойно, чтобы не обвинять, чтобы выслушать. Вот только беспокойство за нее не отпускает, хочется задержать, перехватить за руку, не опустить сейчас, когда она готова уйти. Перехватывает локоть осторожно, даже мягко, насколько может, удерживает, дожидается, пока она поднимет взгляд, пока посмотрит на него, и выдыхает непроизвольно, едва ли контролируя себя сейчас:       — Выглядишь плохо. Ты уверена, что тебе не нужны наяды?       Не то, понимает, что это совсем не то, что хочет сказать, спросить, чего хочет добиться. Но Нэрисса смотрит так странно бесчувственно, и при этом устало, тяжело, что больше ничего не получается произнести. Просто не получается. «Да к чему все это?!», — ощущая, как поднимается ярость внутри, обращённая на него самого, спрашивает себя магистр, но ответа не находит.        — Ты едва на ногах держишься.       — Не нужны, — отрезает Нэрисса коротко, покачивая головой.       И пусть видит тревогу в его глазах, искреннюю, и даже радуется ей, насколько может, все равно отступает, аккуратно высвобождая руку из пальцев, мягко скользнувшими к ладони, легко сжавших ее. «У тебя был шанс все объяснить мне», — выдыхает она про себя, чувствуя, что желания, такие противоречивые, такие полярные друг другу, выматывают. Не хочется больше тонуть в этих чувствах. Не так — не в одиночку. Надоело.        — Мне станет легче, как только я лягу спать.       Нэри опускает взгляд, больше не поднимая его, отходит к неприметной дверце в собственную спальню, и только там оборачивается.        — Темной ночи, Рэн.       Тихий, едва слышный хлопок двери оглушает тишиной, наступившей после. Именно в этот момент он понимает, что сама спальня, их общая, больше не пахнет ею, даже тени жасмина и амбры не осталось, и это почему-то бесит, раздражает, снова будит ярость, только утихшую, только сдавшуюся. «Вот так просто, прелесть моя? Уйдёшь и ничего не скажешь? Или тебе вообще плевать на то, что происходит между нами?», — зло раздумывает Даррэн, ощущая, как ярится демон внутри, только подзуживая выломать тонкую хрупкую дверцу, вставшую между ними стеной. Непреодолимой, холодной, растущей с каждым мигом. Само ее отступление, легкое, будто бы его отсутствие, его отстранённость ничего не значит, пробуждает злость, вновь текущую по венам жидким огнём. «Прислушивайся к своей демонической части!», — зло, насмешливо воспроизводит слова деда принц Хаоса. «Ага, как же», — вина, которую он парой минут ранее ощущал, тает, заменяясь бешенством. «Ей плевать. Просто плевать». Магистр Смерти занимается пламенем, жадно пожирающим высокую фигуру, бликующим синим по стенам и темному гранитному полу.       

      ***

             Школа искусства Смерти, Ксарах, Темная Империя       Кабинет в школе встречает тишиной, нарушаемой только потрескиванием поленьев в камине да завыванием ветра за окном, вот-вот предвещающим бурю. Круговерть мелких снежинок увлекает, и магистр засматривается на расписанное морозным узором окно, отчаянно желая хоть на миг заледенеть так же, как это самое стекло. Просто чтобы иметь возможность сдержать ярость и ревность, рвущиеся наружу при виде девочки, столь спокойно реагирующей на его отчуждённость. А еще желание — темное, беспрестанно кипящее в крови жидким огнём, удерживать которое сложнее всего. Несмотря на ошибочность, признанную разумом, в душе, в той демонической ее части, что он держал под замком контроля долгие годы, не стихает уверенность, что одна единственная ночь способна решить все их проблемы. И с его неуверенностью в ее чувствах, и с ее привязкой вейлы. Но предупреждение Асмодея заедает в голове, крутится, и именно за него цепляется разум, именно данное духу обещание удерживает от столь кардинальной меры решения их общей проблемы. «Ей все равно, ей все равно…», — неустанно нашептывает подсознание, и демон едва ли может от него отмахиваться. Взвывшее за спиной пламя выдергивает из мрачных раздумий, и магистр Смерти, резко обернувшись, впивается взглядом в расцвеченную всполохами ало-рыжего пламени фигуру ученика, ехидно хмыкая.       — Что по Западному?       Развернувшись спиной к окну, он задаёт вопрос первым, не давая Риану возможности задать более чем ожидаемый вопрос. Наталкивается на вопросительный, заметно подозрительный, да и что уж там, обеспокоенный взгляд, но даже вида не подаёт. Просто ждёт, прислоняясь спиной к холодной раме, непоколебимо смотрит в ответ, выдерживая взгляд чёрных глаз бессмертного.       — Ничего, о чем бы мы не говорили. И чего бы не предполагал ты, — спокойно откликается Тьер, все так же глядя на магистра Смерти, и тот, поведя плечом, проходи к креслу и усаживается в него. Указав рукой другу на место напротив, не глядя вытаскивает бутыль с мутноватой на вид, но крайне действенной огневодкой, и, разлив по стаканам, придвигает один ученику. — В Западном раскол, охрана королевы и дочерей частью куплена, частью запугана, частью и вовсе убита. Ты оказался прав.       — Не я, но это ничего не меняет, — разводит руками Даррэн, склоняя голову к плечу.       Легкая зависть трогает сердце занозой — Тьер таки добился любимой женщины, таки затащил под венец и совершенно точно не мучается ревностью и виной так, как мучается сейчас он сам.       — Не думал, что найду тебя здесь, — многозначительно обозначает Риан, обведя рукой залитый полумраком кабинет. — Мне казалось, ты отправлялся к Нэриссе на медиацию.       — Что никак не способствовало откровенным разговорам, — демон отмахивается и, отпив из стакана, преувеличенно заинтересованно уставляется на друга, в ожидании вердикта. А после сам произносит то, что так и вертится, как на уме, так и на языке: — Ей все равно, Риан. И с каждым разом я убеждаюсь в этом все сильнее.       — А ты пытался? — с легкой долей горькой иронии интересуется Тьер, приваливаясь к подлокотнику и понимая стакан, и Даррэну кажется, что друг принимает сторону Нэри, но никак не его. — Ей не может быть все равно, Эллохар. Она вейла. Именно она зависит от тебя, а не ты от нее.       — А я завишу от собственной сути, Риан, — вновь разводит руками магистр, мрачно усмехаясь. — Вот только суть, демоническая суть, упирается. Впервые я ощущаю себя демоном, Риан. Настолько демоном, насколько никогда не был. И бегу от нее не потому, что не могу быть с ней — я могу. Вот только я до смерти не хочу сделать ей больно. Я, но не демон.       Устало откинувшись на спинку кресла, Эллохар осознает, что снова оставил ее там одну, не понимая, что с ней происходит, толком не разобравшись… Тяжесть сжимает виски, и он не менее тяжело произносит, распахивая глаза, глядя в потолок и не понимая, что происходит с ним. Между ними.        — Крайне сложно держать демоническую суть под замком. Рядом с ней особенно. Я, с точки зрения человеческой стороны, понимаю ее, но с демонической… Я злюсь, в бешенстве, и ревность мне деть некуда. Я хочу наказать ее, потому что она моя, и не имеет права думать о других, не имеет права испытывать к ним чувств. И обиду сдержать я тоже не могу. А ей словно все равно. Я хочу поговорить, видит Бездна, я очень хочу. Но сдержаться не смогу. А должен.       — А ты уверен, что сдержаться нужно? — неожиданно задумчиво тянет Тьер, и магистр удивленно вздергивает бровь, глядя на друга.       Тот знает больше него о Нэри и ее самоощущении в последние четыре года, а потому демон прислушивается, ловя каждый звук, крошечную тень сомнения.        — Не ей одной чувства доставляют дискомфорт. Вот только она молчит. И не научится говорить, пока не будет примера. Такого, чтобы точно ее подтолкнуть. Я знаю ее, Рэн, — покачивает головой Риан, отпив из стакана. — Она будет молчать. Вариться в этом, но молчать. Для нее так привычней. А теперь и ты неосознанно подхватываешь ее линию поведения. Лучше уж выскажись, больнее ей точно не будет, — тянет задумчиво Тьер, видя, как Эллохар поднимется из кресла.       Слишком уж быстро и решительно. «Лишь бы не сделать хуже», — мелькает мысль в его голове, и он приподнимется напряженно, на что магистр Смерти только усмехается мрачно.        — Просто будь осторожней в формулировках.       — А это уже как получится, — не обещает ровным счётом ничего магистр Смерти. — Держи в курсе на счёт Западного. И жрецов потряси, что-то мне подсказывает, что без них тут не обошлось. Элита, Риан. Здесь замешана элита, — говорит он, скорее подчиняясь интуиций, чем здравому смыслу, и, кивнув, почти сразу исчезает в пламени, понимая, что разговора не избежать.       Последнее, что отмечает — излишне напряженный взгляд друга, но и тот проскальзывает мимо, когда огонь поднимается выше и вырывает его из кабинета.       

      ***

             Дворец Повелителя Ада, Хайранар, домен ДарГарай, Ад       Уверенно схватившись за дверной косяк и оттолкнувшись от него, Нэрисса расслабленно, даже не скрывая своего абсолютно безобразно пьяного состояния, вваливается в темную гостиную их с Рэном общих покоев. Замечательная попойка с Сайлин, долженствующая поспособствовать крепкому и скорейшему засыпанию, не имеет никакого эффекта. Только ярче всплывают в памяти касания рук, звук голоса, хрипловатые нотки в котором будили дрожь в теле. И платье — ради чего переодевалась?.. Уж точно не ради соблюдения этикета двора Владыки. «Тьфу ты, Бездна помилуй! Даже в мыслях от него не могу избавиться», — веселая злость вспыхивает сильнее, расцвечивая вспышки боли внутри новыми красками, обновляя узор уродливых шрамов за грудиной, вскрывая сочащиеся гноем нарывы, спрятанные за сдержанностью, рассудочностью, стыдливо прикрытые неуемной совестью.       — Что празднуешь?       Едкие интонации, в которых отчетливо сквозит усталость, вспарывают маску ледяного спокойствия, и ехидство, жесткое, на грани, но все такое же веселое, ударяет в голову похлеще бутылки с настойкой, зажатой в руке. Статная мужская фигура проступает в свете зажегшегося ночника, но Нэри даже не морщится. Лишь изучающе осматривает потонувшего в тенях магистра Смерти, ощущая отупляющее безразличие, и на фоне остальных чувств оно кажется даже забавным. От приятного эффекта родовой магии отказываться не хочется совсем. Но и это не удерживает ехидных, отравленных ядом и болью слов, что лениво, устало срываются с ее губ, после того как она, сделав глоток, вновь обращает внимание на принца Хаоса:       — Праздную? — вопросительно изогнув бровь, Нэри медленно проплывает к окну, понимая, что разгорающийся в груди клубок сдерживать больше не в силах. — Пожалуй, можно сказать и так. Хотя повод не то чтобы радостный: быть взаперти тут, с тобой, точно не моя голубая мечта. Хотя, ты же сбежал… прошу прошения — ушёл, — она едко усмехается, и усмешка мягким эхом отдаётся от стен. — Это как в сказке про кровавую княжну — она отгуляла свой последний бал, с осознанием того, что завтра ее голова ляжет на плаху. Аллегорично, не скрою, но, думаю, суть ты уловил.       Отсалютовав и насмешливо хмыкнув, Нэри вновь прикладывается к бутылке, ощущая, как тяжелый взгляд сверлит ее спину. Она в точности может сказать, в какой момент Даррэн переводит взгляд с точки между лопаток к затылку, оценивая заметно растрепанную прическу, как скользит по спине, задерживаясь на прозрачных вставках платья, как опускается ниже… «Все вы, мужчины, одинаковы», — с заметной горечью думает Нэрисса, стараясь заглушить внутреннюю горечь горечью настойки, и ей почти это удается. Почти. Как всегда.       — Неужели просто находиться со мной в одном помещении для тебя хуже смерти, радость моя?       Издевательские интонации в голосе Эллохара заставляют негромко рассмеяться. «Когда ты такой — Да!», — хочется рявкнуть ей, но она молчит. Рэн не собирается объяснять причин, полностью переворачивая собственные условия об откровенности. «Двойные стандарты», — горько хмыкает про себя Нэрисса.        — Мне так не показалось. И судя по твоим физическим реакциям…       Тихий смех Нэри переходят в откровенно-ядовитый хохот, который не обрывается даже тогда, когда она ощущает, как его дыхание шевелит волоски на затылке. И это хуже всего, это больше всего напоминает пытку: когда он просто стоит слишком близко, но не касается, словно в издевку заставляет рваться на клочья изнутри. На части, одна из которых умоляет о прикосновении, когда вторая мучается от непонимания причин столь сильного изменения в его отношении, тщетных попыток понять, к чему вся эта ревность, гнев, издевки…       «Устала», — осознает Нэрисса, тяжело выдыхая. Лучше бы принудил, заставил, и вейла бы просто поглотила разум, подчинила бы себе, потому как вейлова суть не видит, не замечает насилия, если его совершает Избранник.       — При чем здесь желания бренной плоти, Рэн?       Закономерный вопрос, но адресован он тому, кто совершенно не понимает, что происходит с ней самой, не с телом, с тем, что внутри. Тому, кто не знает, на что ей пришлось пойти, чтобы почувствовать себя хоть немного живой, тому, кто снова окунает в чувство вины и боль, забывая о собственном обещании.        — Если ты будто ненавидишь за что-то…       — Тебя? — невозмутимо, со смешком перебивает ее Даррэн, едва удерживаясь от того, чтобы просто перебросить ее через плечо и уволочь в спальню.       Ревность, гнев, обида — они затмевают все. Да, после будет еще хуже, после будут истерики и страх перед ним на грани паники, но суть вейлы поддастся, сгладит… «Я не собираюсь брать ее силой», — упорствует более разумная часть, но желание побороть это ее упрямство, подчинить, сделать своей… Оно сводит с ума, подтачивает рассудок, становится навязчивой идеей, не отпускает. Это напоминает ему изысканную пытку: любить женщину, знать, что ее суть признала его власть над собой, но не иметь возможности прикоснуться, чтобы не сломать, осознавать на сколь многое она так легко согласилась с другим. И сейчас, где-то там, на краю сознания, в темных пучинах мыслей, в которые он даже погружаться не хочет, Эллохар в чем-то начинает понимать своего отца. Но совершенно точно не желает такого конца Нэриссе, такого, какой постиг его мать. Но даже эти мысли почти не отрезвляют.       «Сломаю», — останавливает себя он, в который раз останавливает, но руки при себе держать уже не может. Пальцы в болезненном, почти нездоровом предвкушении подрагивают, как у конченного наркомана, когда тот тянется за вожделенной дозой, и демон медленно проскальзывает ими вдоль тонкого запястья, с бешено забившейся под кожей венкой. Качнувшись вперед, он подступает ближе, втягивая носом аромат любимой, единственно необходимой, но такой жестокой женщины. И гневно взрыкивает, почти теряя контроль над демонической сутью, сливаясь с ней, когда она отшатывается. Чтобы удержать, вцепляется пальцами в запястье, такое хрупкое, прорывает резко увеличившимися когтями рукав платья.       — Для меня это действительно будто конец жизни, — словно не замечая, в какое состояние Эллохара приводит один маленький шажок, едва слышно, легко выдыхает Нэрисса. — Это мука, Даррэн, вечная пытка, а я не настолько мазохистка, чтобы наслаждаться этим. Иногда я жалею, что выжила в битве при академии, жалею, что все не закончилось там, так было бы легче и проще. Мне бы не приходилось мучить тебя, тебе мучить меня…       В ее голосе снова появляется горечь, приправленная ядом, и Нэри, все еще ощущая дикие, раздражающие мурашки желания, ползущие по теряющему контроль телу, вновь делает глоток из бутылки. Хочется скорее избавиться от его касаний, от будоражащего чуткое обоняние запаха, забивающего ноздри, от желания, дикого, бесконтрольного, почти безумного, растекающегося по венам жидким огнем.        — Да, — поморщившись, продолжает она, — смерть была бы предпочтительней, однозначно.       — Чем я настолько плох, Нэрисса?       Демон не выдерживает, срывается, резким рывком притягивая ее к себе, ощущая, как она дрожит, то ли от желания, то ли от страха. Издевательски медленно, желая помучить, он проскальзывает ладонью по телу, но в касании нежности нет. Только ярость, только похоть, демонстрация силы хищником перед жертвой, пульсирующая по венам ревность. Прижимает крепче к себе, понимая, что Нэри почти не дышит, задерживает дыхание. Склоняется к уху, проскальзывая губами по мочке, прихватывая ее зубами, обводит языком, чувствует, как ноги Нэриссы невольно подкашиваются, и довольно, жестоко смеется в ответ. Сожаление тенью когтей царапает внутри, но этого чудовищно мало для того, чтобы одуматься.       — Чем я хуже того же Бельтэйра, мм? Ведь прыгнуть к нему в койку ты хотела, я знаю… Хотела, но не смогла. Чем хуже Азарона, за которого ты так легко согласилась выскочить замуж, мм? Момент упущен! Экая издевка Хаоса, тебе не кажется, радость моя?       Он выплескивает всю свою ярость, все нетерпение, все раздражение на нее, понимая, что ему плевать на то, что будет потом. Он просто устал. Устал осторожничать, устал играть в понимание и заботу. Да, это будет, но потом, только после того, как демон получит свое. А свое он будет получать с чувством, удовольствием, не жалея и очень долго…       — Отпусти меня, — максимально спокойно просит Нэрисса, зная, что еще немного, и она не выдержит.       Либо шарахнет его чем похуже, лишь бы избавиться от прикосновений, взгляда, запаха, пропитанных злостью, либо просто рухнет к его ногам и позорно разревется, просто от усталости. От того, что не может расслабиться и снова почувствовать себя собой вот уже почти пять лет, даже сейчас, когда все вроде начало налаживаться. Просто потому, что бороться уже не может, но и не бороться не может тоже. Теперь приходится бороться не против чувств, а за них, и это кажется не менее выматывающим.       — Ну нет, милая, мы еще не закончили…       Обманчиво мягко Даррэн проскальзывает губами вдоль отбивающей неровный ритм жилки на шее, в ласке проходится по ней языком, но хочется совершено иного. Хочется просто отключить и без того нагруженные мозги, хочется сжимать до синяков, брать до хриплого крика, срывающегося с ее губ, до полного изнеможения, наплевав на сопротивление жертвы, не чувствуя при этом отвращения к самому себе. А оно будет — в этом он уверен.       — Меня до невозможного бесит то, насколько ты быстро сбегаешь от меня каждый гребаный раз… Это нечестно, радость моя. Нельзя же быть такой холодной все время, вдруг мне очень захочется это исправить? От Азарона ты сбегала так же? Что-то мне подсказывает, что нет…       Он знает, знает, что угроза неисполнима, осознает все последствия подобного, слишком уж ярко описал их Асмодей, но остановиться уже не может.       — Отпусти меня, Рэн.       Ее шепот едва ли слышен ей самой за бешеным стрекотом пульса в ушах, но она просит, потому что больше не может, не хочет, не знает, как быть дальше. Теряется в собственных ощущениях, все так же четко разграничивая суть вейлы и саму себя, и уже действительно готова согласится на что угодно, чтобы это просто закончилось. И даже мысль проскальзывает, что цена-то не велика: она просто потеряет себя, отдавая тело второй части себя, исчезнет, и больше не будет трезвого рассудка, не будет увлечений, целей, интересов, не останется ничего, что составляло ее саму, Нэриссу Блэк. Останется лишь полное подчинение демону, восхищенное раболепие, служение, но не будет постоянной, беспрерывной пытки. Не будет его гнева, собственной вины… «Узнал про Дрэя… что же, сама виновата. Во всем», — принимает слишком горькую правду она, не двигаясь, почти не дыша, просто пережидая, пока вспышка Эллохара кончится, или его снова куда-нибудь вызовут, или…       — Знаешь, мне надоело играть во всепрощение, понимание и заботу, Нэрисса, — шипит магистр ей в ухо.       До хруста в ребрах стискивает ее рукой, пока вторая медленно взбирается по бедру вверх, собирая складки платья, задирая мягкую ткань, дразня касаниями чувствительную кожу внутренней стороны бедра над чулком, цепляя кружево трусиков, по-хозяйски устраиваясь под тонкой тряпицей, голодно сжимая. И усмехается, жестко, зло, нагло, когда слышит сдавленный судорожный вздох Нэри, и та замирает, совсем не дыша.        — Если ты не считаешься с моими чувствами и не слышишь меня, то почему это должен делать я? В отношениях все должно быть взаимно, сердце мое.       И пальцы уверенно приходят в движение, без малейшего намека на нежность раздвигая влажные складки, потирая клитор, собирают капельки смазки и уверенно оглаживают вход, чуть проникая, жестоко, жестко дразня.       Нэрисса, словно очнувшись, ощущая резкое, жадное проникновение пальцев, дергается, вырывается с удивительной силой, отшатывается. Демон с довольной усмешкой на губах выпускает из объятий, все так же продолжая удерживать запястье в капкане стальных пальцев. Она прикрывает глаза на секунду, не давая даже малейшего намека, насколько больно ей было в эти минуты в его руках, насколько невыносимо разрывало ее на части, когда пальцы жестко проникали внутрь, на грани мучительного удовольствия, бешеного желания, и такой же слепого, безграничного ужаса. Открывает глаза, сталкиваясь с довольным взглядом потемневших до черноты самой Тьмы глаз магистра, с ухмылкой победителя растирающего между пальцев ее смазку и капельку крови, и, крайне вежливо растянув губы в улыбке, приподнимает брови, резко выворачивая и выдергивая запястье из его хватки. А Даррэн, наслаждаясь собственным триумфом просто не успевает разжать пальцы.       Хруст костей оглашает погруженную в тишину гостиную, глухой, но пугающе громкий, как призрак чего-то более важного, разорвавшегося, сломавшегося между ними в это мгновение. Эллохар подрывается вперед, ощущая ее боль, как свою, но тут же замирает, а в глазах мелькает ужас, когда он видит на лице Нэриссы все то же подчеркнуто вежливое выражение. Словно в наказание. «Ни мускул не дрогнул», — едва ли не с оторопью понимает он. А кости и суставы тем временем с хрустом встают на место, оплетаемые черными лентами Мрака, за которыми Нэрисса следит с подчеркнутым вниманием.       — Да, нам определенно будет, что вспомнить, из разряда «Это точно не стоит рассказывать внукам». Если я доживу, конечно. Еще капелька боли и насилия в наших и так нездоровых отношениях. Почему бы и нет? — патетично, с усмешкой, скользнувшей по губам, проговаривает Нэри, ломая комедию из последних сил. Совсем последних. — Кошмарной ночи, Рэн.       И удаляется она так же — с достоинством, высоко поднятой головой и расправленными плечами. Истинная леди, покидающая светский прием, но никак не невинная девушка, пережившая домогательства двинувшегося крышей жениха. «Ей проще сломать себе руку, причинить боль себе…», — подводит итог магистр Смерти, ощущая себя выжженным смертельной усталостью до состояния безжизненной пустыни.       Хлопок двери, недостаточно сильный для произошедшей минутой назад сцены, стыдом выворачивающей грудную клетку, вырывает из нахлынувшей заторможенности, и осознаёт он себя только когда вскрывает дверь ее спальни, подернутую не только пламенем, но и черным туманом, окаймляющим ее по стыку короба и полотна. И если пламя, более холодное, нежели его собственное, поддаётся, то Мрак, явно служащий своей хозяйке верой и правдой, не позволяет распахнуть створку так скоро. Но нити, что даже сейчас, под давлением эмоций вызывает удивление, странным образом поддаются. Дверь, пару мгновений назад бывшая запечатанной, распахивается от легкого толчка. Нахлынувшая вина за собственную несдержанность жрет, он понимает, скольких сил, именно душевных, не физических, потребовалось, чтобы вот так, с гордо поднятой головой, уйти, и что-то омерзительно тошнотворное ворочается внутри, когда он шагает вперед, за створку, наталкиваясь взглядом на хрупкую фигурку, резкими движениями выдергивающую шпильки из прически.       — Вскрыл, — мрачно, но с каким-то тяжелым довольством тянет Нэрисса. — Ну надо же, — отступает к столику, откидывая на него бриллиантовые шпильки, и, развернувшись, резко вскидывает голову, прямо глядя в глаза. — Впрочем, не особо удивлена.       Мрак мутит картинку, отчаянно плывущую перед глазами, и чувство, словно прорывает плотину, основательно подгнившую, трухлявую, воняющую тиной, никуда не девается. Серо-черная картинка перед глазами чуть подрагивает, оплывая маревом свечей, и Нэри устало прикрывает глаза. «Ревность», — хмыкает она про себя. «Что же, пусть ревнует. Никакой разницы», — вот только сворачивающееся в груди предчувствие чего-то нехорошего рвёт на части, не давая нормально вздохнуть. И резкое приближение демона заставляет задохнуться той тяжестью, что тлеет внутри.        — Да, я ревную, Нэрисса, — тяжело, мрачно, так устало проваривает Даррэн, что все внутри переворачивается, пронзённое болью.       И хотелось бы разрыдаться, но что-то держит, не дает просто скатиться в полную смертельной усталости истерику. Три дня одиночества накладываются на четыре года, полные тоски, в которые приходилось держаться из последних сил, держаться, чтобы не подохнуть от выворачивающих наружу прогнившей насквозь требухой чувств, что ей и не принадлежали. Или принадлежали, вот только отказываться от них было значительно проще. Много проще, чем сейчас, зная, что и он, выбранный ей мужчина, тоже чувствует. Непонятно, по каким причинам, незнамо почему, но чувствует. И это пугает больше, чем страх смерти, будучи отверженной, больше, чем боль, если бы он выбрал другую. Но и боли, своей собственной, тщательно сдерживаемой, больше не удерживает внутри. Не сейчас, когда все ощущается так остро. Не тогда, когда, наконец, ей есть, что сказать. И высказать.       — Я в бешенстве и я злюсь. Я ничего не могу с собой поделать.       Он говорит настолько устало, что пронзает каждую клетку. Каждый нерв словно сворачивает, опаляя огнём, но слова не идут. Ответные упреки застывают в горле, словно она не имеет на них права, и Нэри горько усмехается, стоит сильным пальцам сжать ладони. А Эллохар держит так, будто боится, что она исчезнет, испарится, просто уйдёт, не дослушав. «Вот оно — проклятье вейл», — истерически смеётся Нэрисса про себя, наконец понимая, о чем говорила Мейлин столько раз, упоминая о том, что вейлы все же больше рабыни, нежели равноправные партнеры. Потому молчит, собирая себя в кучу, как и мысли, чувствуя, насколько сложно даётся даже простое продумывание слов, тех, что она скажет, когда Даррэн наконец позволит, замолчав. Если позволит.       — Я не могу ничего с собой поделать.       Хриплый выдох даётся с трудом — вина захлестывает Даррэна, когда он ощущает, что она стоит бездвижно, никак не реагируя на его слова. Так, будто теперь ей действительно нет дела до его слов, оправданий, попыток высказаться. И от этого больнее, чем он мог себе представить.       — Мне слишком больно осознавать, что ты была готова вот так просто выйти замуж за моего племянника. Даже не сказав мне о том, что твоя суть выбрала меня.       Он шепчет это сорвано, настолько болезненно, что все в Нэри отзывается, вот только обида, тянущая боль шрамов в груди, словно бы пронзает сильнее, взвывает громче, и горькие слова удержать так сложно. Она силится, кусает губы, просто не желая говорить об этом. Отчаянно мечтая замять этот разговор. Не говорить ничего. Вот только вейлова суть впервые так противится привычному молчанию. «Почему я всегда думаю о его чувствах, когда стоит пощадить свои?», — задается риторическим вопросом Нэрисса, отворачиваясь от пронзительного, тяжелого взгляда серых, тёмных сейчас, глаз.       — Он был рядом все эти годы, Рэн. Кому ещё я могла себя доверить?       Смех рвётся сквозь горькие слова, и Нэрисса вырывает ладони из его рук, отходя в сторону, поводя головой и усмехаясь. Ему не понять. Никому, наверное, не понять.        — Это не было любовью, и вряд ли когда-нибудь бы стало. Я не вижу смысла оправдываться, просто потому, что это стало бы мне спасением. Я бы осталась жива. Вот и все, — голос стихает до шепота, не виноватого, но болезненного, и Нэри разворачивается, запрокидывая голову и глядя ему в глаза. — А кому ещё я могла бы доверить своё сердце и свою жизнь, Рэн? Тебе? — уверенное отрицательное покачивание головой, и тихий говор, все с такой же улыбкой, пока она отходит в сторону столика, сгружая на него вытащенные из волос украшения. — Нет. И не спорь со мной, пожалуйста, — просит Нэрисса, видя, как он порывается подойти ближе, коснуться, но не позволяет, понимая, что не сможет сказать, если он таки подойдёт и прикоснется. — Я четыре года была одна, Рэн! И ни тебе, ни кому бы то ни было другому не было дела до меня! — голос все-таки срывается, и Нэри отворачивается, сжимая высвобожденные из его захвата ладони в кулаки. — Он единственный был со мной рядом тогда, когда я нуждалась в поддержке. Он был тем, кто вытащил меня. Помимо Бельтэйра, конечно. Так на что ты претендуешь теперь, Рэн? — резким движением развернувшись, она подступает к демону, глядя ему в глаза. — На мои чувства? Это смешно!       — Да, меня не было рядом тогда. Но я есть сейчас. Вот только ты не хочешь этого видеть!       Ревность вновь вспыхивает внутри, и магистр Смерти резким движением приближается, обхватывая ее за плечи. Но взгляд, одни короткий взгляд дает понять слишком многое. И он не отшатывается, только крепче сжимает худенькие плечи, видя обиду в ее глазах.       — Да что ты?       Нэрисса просто заходится смехом, запрокидывая голову. Смеётся устало, разочарованно, зло, и он чувствует, как что-то падает внутри, разбиваясь в мелкое крошево.        — Разве? В тот момент, когда я только пришла в себя после освобождения от сущности, где был ты, Рэн?       Она резким движением перехватывает его за плечи, встряхивая, требовательно вглядываясь в его лицо, и разочаровано качает головой, не отводя темно-синих, пронизанных болью глаз.        — Когда я пыталась раз за разом докричаться до тебя по связи, пытаясь понять, что со мной происходит? Когда мне было страшно, и я так нуждалась в тебе? Ты упивался своей обидой, конечно! Ровно так же, как делал это на протяжении четырёх лет, в которые я подыхала от любви к тебе. Безответной, неразделенной, понимая, что мне проще сдохнуть сразу, чем смиренно дожидаться конца…       Стряхнув собственные ладони с его груди, она отходит, отворачиваясь, и Эллохар видит, как поникают ее плечи, как она устало выдыхает, обхватывая себя руками.        — И я попыталась все перешагнуть. Видит Бездна, я пыталась. Но ты перечеркнул все мои старания эгоистичным желанием снова почувствовать себя брошенным. Тогда, когда в поддержке нуждалась я. Восхитительная забота, ничего не скажешь. Мне было страшно, Даррэн. Тогда, когда я не могла даже пошевелиться, только звать тебя, хотя осознавала, что снова одна. И как бы я не пыталась, не докричусь. Когда я не чувствовала собственного тела, и связь с тобой была единственным, что давало мне шанс на защиту, на уверенность в том, что я не одна. Ты был нужен мне тогда. Вот только мне снова пришлось справляться самой, несмотря на все твои слова и обещания. И это уже не просто случайность, это закономерность. К которой я привыкла.       Ее тяжелый вздох ощущается концом всему. Только сейчас накатывает осознание того, что ей действительно было страшно приходить в себя вот так, в одиночестве, и вина за то, что он позволил себе упиваться болью и ревностью, накрывает тяжёлой погребающей под своей тяжестью волной. Руки сами тянутся к ней, даже демоническая суть, понимая бессмысленность ссоры, собственных упреков, тянется, вот только Нэри снова закрывается. Замуровывает щит, ограждающий связь, так, что пробиться кажется невозможным. Но он все же проскальзывает ладоням по плечам, тянет к себе, понимая, что это нисколько не притупит ее чувств.       — Какая к Бездне разница, — едва слышно тянет Нэри, чувствуя, как его руки обхватывают, захватывая в плен ладони, обнимают, болезненно крепко прижимая к телу. — Я не чувствую себя полноценной рядом с тобой, Рэн. Не чувствую себя хорошо. И в этом совсем нет твоей вины. Только моя. Но одиночество, что с тобой, что без тебя, одинаково тяжелое и тоскливое. И ты ничего с этим поделать не можешь. И я… не могу. Пока не могу.       Разворот лицом к Даррэну, которого она ощущает сейчас, как себя, даётся с неимоверным трудом. Как и взгляд в лицо, в глаза, полные вины, боли. Даже продемонстрированное в гостиной этажом ниже желание, несдержанное, полное голода, не приносит такой боли, как то, что отражается в его глазах. «А когда мне не было больно, Рэн?», — так и хочется спросить, но слова не идут. Время тянется в его касаниях, плавится под руками, медленно скользящими по телу, обнимающими, притягивающими ближе. Тонет, захлебываясь мгновениями, пока он зарывается лицом в волосы. Вот только это больше не играет особой роли. И голос, подчиняясь совсем не из желания сделать ему больно, поддаётся, твёрдым шорохом, скрипом шепота разносится по спальне, пока она пытается вырваться из захвата его рук.       — Ты единственный был мне нужен, — упершись лбом в тёплую ткань рубашки, шепчет Нэрисса, прикрывая глаза, надеясь, что слезы все же не сорвутся с ресниц. — Я так надеялась, так верила, что ты будешь рядом, Рэн. Но тебя не было. Никого не было. Как и в предыдущие четыре года. Но если за них я не могу высказывать претензий, то за последние дни…. Я не любила Дрэя, Рэн, но была готова пожертвовать своей любовью к тебе, чтобы выжить. Да, это тяжело принять, но я просто хотела жить. Существовать, пусть и без тебя, но быть. Если хочешь винить меня в том, что я хотела просто выжить, — Нэрисса отстраняется от него, запрокидывая голову, глядя в глаза, — вини. Мне не жаль. Я поступала так, как считала нужным. А сейчас уходи.       То, как она опускает безвольно руки, отступает, словно сдаваясь, отступаясь от него, от чувств, что испытывала все это время, пронзает магистра паникой, страхом того, что она больше не примет его. Никак не примет, просто отвернётся, надеясь на силу храма и его магии, но никак не на чувства, что есть между ними. Демон взревает внутри, толкая вперед, к ней, и Даррэн подступает ближе, ловит холодную ладонь пальцами, тянет к себе, чувствуя, как она, безвольно качнувшись, падает в его распахнутые объятия.       — Я не уйду. Не тогда, когда нужен тебе, — упрямо шепчет магистр, прижимая безвольную, оседающую на пол Нэри к себе, и она, рванувшись из его рук на волю, надеясь, что без него полегчает, упрямо качает головой.       — Не сейчас. Сейчас мне нужна я сама. Уходи, Рэн.       Оно давит. Это чувство внутри, распирающее, давящее, словно бы рвущее на клочки, заставляющее срываться в пропасть и одновременно льнуть к нему сильнее. Вейла рвётся, она сама рвется, как и темная, выжидающая внутри, как и Мрак. Вот только это нисколько не помогает разобраться в себе, только в дребезги разбивает контроль, ту границу, что удерживалась между разрозненными частями. И так хочется ее сохранить. И не хочется одновременно. Но трещина, раскол, все ширящийся, заполняющийся чернотой, словно бы срастается, заставляя учащённо дышать, хватать ртом воздух, в понимании, осознании того, что не поможет. Ничто не поможет. «Асмодей…», — в панике зовёт Нэри, понимая, что хранитель не успеет, не сдержит, не поможет, зная, что происходит сейчас. Боится этого, хочет этого, чувствует, как немеет тело: сначала руки, безвольно опадающие вдоль тела, после ноги, подкашивающиеся, перестающие слушаться вовсе.       — Уйди, пожалуйста, Рэн!       Выкрик даётся с трудом, особенно сейчас, когда она ощущает, как Эллохар распахивает связь, давая понять причину собственного поведения, только подкармливает Мрак, сращивающий внутри то, что должно было быть едино всегда. Но не было. Ее стараниями, силой Асмодея, магией, обретённой четыре года назад, давшийся болью, почти гибелью, только поспособствовавшей разделению сути. Или сутей. Бежать — вот чего хочется сейчас. Только сил больше нет. Совсем нет. Связь не поддаётся, и Нэрисса, оседая на пол из рук Эллохара, ощущает, как что-то, что она больше не может контролировать, что-то, порождённое ею самой, ее собственной магией, пробивает грудную клетку, выламывает рёбра, выбираясь наружу, и только закушенная губа, дабы сдержать крик, истекает алой соленой дорожкой. Едва ощущает, как единственный нужный ей демон опускается за спиной, прижимая к себе, и магия, Мрак, свойственный каждому из Блэков, вырывается, охватывает, спеленывая по рукам и ногам. Внутри отчаянно тянет на разрыв и снова собирает, не давая сконцентрироваться, понять, как и что происходит. Но Рэн не поможет сдержать, это Нэри понимает, цепляясь за его ладонь, за руки, обвившие талию, что никак не способствуют удержанию от ускользания в чёрный, полный безмолвия туман. С Рэном только хуже. Его касания пронзают болью, напоминают, как страшно было тогда, в первые два года, когда суть не подчинялась, когда совершенное над собой насилие только вступало в силу.       — Иди, пожалуйста… Асмодей, сейчас нужен только он…       Нэри шепчет из последних сил, Эллохар понимает это по запинающемуся сердцу, по тому, как холодеют ладони, но отпустить не может. Не может, просто не может встать и уйти, не понимая, что с ней творится. Лишь крепче прижимает ее к себе, вот только она больше не реагирует — темные ресницы опускаются на щеки расплывчатым тенями, и Нэрисса обмякает в его руках, сползая вдоль его тела, а полыхнувший в углу спальни Мрак едва ли привлекает внимание. Ступивший из тьмы кот смотрит настолько жестко, что магистр Смерти напрягается, крепче обхватывая Нэри руками, и порывается уже встать, как кот, шагнувший из непроглядной черноты, тянет жестко:       — Тебе советовали прочитать книжицу до конца, Эллохар. Ты не прочёл. Так и быть, я помогу тебе расхлебать последствия, но исключительно из заботы о главе моего рода. Я не буду нянчится и с тобой. Вроде взрослый мужик, — подхватив на руки Нэриссу, тянет издевательски хранитель, — а все туда же. И тебе еще Повелителем быть…. Ладно хоть не вдовцом, об этом я позабочусь.       Опасный, полный гнева взгляд настигает Асмодея у дверей, и тот, поведя головой, хмыкает негромко, но все же позволяет услышать свои слова магистру Смерти.       — Я буду сожалеть о совершённом вечность. Но видит Непостижимый, я делал это только ради нее. Призови Дианею, пусть вызовет главу вейл. Сейчас это необходимо. Так должно быть. По крайней мере, — хмыкнув, заявляет кот, — я сделал все, чтобы было так, как не было ни в одной из параллельных реальностей. Не тяни кота за яйца, Эллохар. Если хочешь, чтобы она приняла тебя.       Двуликий не ждёт от Смерти действий — просто уносит свою госпожу — а она проявила характер и силу пару ночей назад, что не случалось ни в одной из реальностей, уж ему ли не знать, — в общую гостиную. Сейчас важнее ее состояние, и хранитель готов жертвовать многим, лишь бы оно соответствовало тому, чего ждет именно он. Вот только чувства, сбиваясь, как сломанный компас, не дают понять, насколько сильно Нэрисса готова.       Опустив ее на диван, уложив удобней, он просто дожидается, сам не знает, чего. То ли гнева Эллохара, хотя тому явно не на что гневаться — он ничего и не узнал бы, не будь допущений и особенностей сосуществования духов во Мраке. Жестокости Владыки, клятву которому давал — вряд ли: уж тот поймёт его как никто, но совершено не одобрит действий. Как и Властительница Ада. Но оба совершенно точно примут его правоту. Поймут, ради чего все затевалось. Вечность, раздробленная на мгновения, не просто донимает, она еще и подталкивает, отчего двуликий загораживает диван со своей госпожой от появившихся из вихря песка Дианеи и Мейлин. Асмодей знал, как и что должно было произойти, еще задолго до того, как узнали они все. Все же бессмертие, пусть и условное, приносит свои плоды. И принесёт их главе рода, не фактической, а настоящей. Одаренной всей силой, что доступна главе по праву рождения. В кои то веки он не жалел о своём пребывании в бестелесной оболочке. Это определенно имело смысл. Почти божественное провидение.       — Что вы надеетесь увидеть, ваша величественность? — насмешливо обращается он к главной жрице, глядя на нее с очевидной насмешкой.       Вейла вскидывает голову, явно понимая, на что намекает дух. Как и Властительница Ада, видящая ответ в глазах хранителя. Только Арвиэль, удерживающий внука, что есть силы удерживающий, как от оборота, так и от того, чтобы рвануться к любимой женщине, замирает.        — Вы ведь знаете ответ, только озвучить боитесь. Не бойтесь — ваша голова останется с вами, вы же не принимали участия в самом процессе. Только скрывали свои предположения, не так ли?       Злобный рык Эллохара разносится по гостиной, но кот даже не вздрагивает, не отступая от все сильнее беднеющей, теряющей краски Нэри. Только смотрит с сожалением, но и с надеждой, понимая, что тот скорее придет к пониманию их стороны, нежели к принятию правды Арвиэля. «Любовь…», — с усмешкой полагает Асмодей. «Моей госпоже она точно понадобится — но без сердца сражаться за чувства нельзя», — постановляет дух, с тоской и горьким сожалением глядя на ту, что была смыслом двигаться вперед, сражаться с собой, уповать на веру в тех, кто уже давно покинул этот мир. И тех, чей мир они покинули давно.       Подошедший ближе Владыка, таки удержавший внука, склоняется над бесчувственной Нэриссой, как и Мейлин, главная жрица храма вейл, никак не могущая считаться старшей по одной простой причине — новый избранник лишал ее таковой возможности. То, что Арвиэль видит причины состояния Нэриссы, то, что вскрылось только сейчас, не удивляет Асмодея — он понимает, что без этого никак. Вот только взгляд Повелителя, мрачный, тяжёлый, полный продирающей до костей стужи, нравится ему не сильней, чем состояние Нэри, безвольно обмякшей на диване.       — Здесь мне нечем помочь, — выдыхает едва слышно Мейлин, отступая.       Жрица во все глаза всматривается в Нэриссу, и та, тихо простонав, приоткрывает глаза, глядя только на хранителя, избегая смотреть на Рэна и Владыку с Повелительницей.       Тяжело присев, она задумчиво обозревает гостиную, и Даррэн, на грани инстинктов прислушиваясь, улавливает тихий хмык Нэри, устало откидывающейся на спинку дивана. Она не сводит взгляда сЭллохара, но при этом смотрит как-то отстранённо, тяжело, мрачно, отчего в душе магистра что-то болезненно дергается, обрываясь и окончательно падая вниз. Обводит взглядом собравшихся, поводит плечиком, а после просит едва слышно:       — Нам нужно поговорить наедине. Пожалуйста, выйдите все.       Тихий шёпот не прерывает даже дыхание, и Мейлин, осторожно, с надеждой оглянувшись на Нэри, покидает гостиную первой, а Дианея выходит следом. И только Арвиэль, упрямо, тяжело качнув головой, остается, на что Нэрисса разводит руками.       Чувства больше не подводят — они просто мечутся внутри, под покровом темноты и тишины Мрака, всепоглощающей, неволящей, порабощающей все, до чего она может дотянуться. В кои-то веки смотреть на Рэна не больно, просто тяжело — вина, а она все еще не отпускает, сидит где-то внутри, в останках прежней, наивной Нэри, сражаясь с тем, с чем воевала все эти четыре года. С тем, с чем сражаться в принципе бессмысленно. С тем, что тянет силы, выпивая резерв, с тем, что против воли, а, может, и по желанию самой обладательницы, срастается, вновь становясь целым. Вот только происходит это неправильно. Не так, как должно быть.       — Что же…       Голос не подчиняется, звучит надсадным хрипом, но это нисколько не мешает. Она все равно желает сказать все, о чем думала долгие годы. А теперь просто нужно, необходимо это озвучить, и стоящий напротив, медленно, будто в замедлении опускающийся на колени перед ней Эллохар только подталкивает горькие слова правды наружу, но ей самой становится легче.       — Ты спрашивал, почему я выбрала ритуалистику, Рэн? — серые глаза, полные боли и тоски кажутся ей бездонными колодцами, темнеющими, затягивающимся льдом, но теперь это нисколько не останавливает, только подгоняет. — Именно ради этого. Ты ведь чувствуешь, правда? — смешок невольно срывается с губ.       Тишина, пронизывающая гостиную, более не кажется пугающей. Она просто есть, и это хорошо. И больше никаких эмоций. «Хорошо…. Мне хорошо», — констатирует Нэрисса, запрокидывая на спинку дивана голову. Не замечает, как кивает застывшему в ярости Арвиэлю Асмодей, как напрягается Даррэн, все так же мягко удерживая ее ладони в своих.       — А ведь дух подсказывал тебе. А ты не захотел поинтересоваться… Снова твоё Смертейшество занято обидами на меня, твою, принадлежащую тебе, женщину, чтобы разбираться в постылых нюансах. Знаешь, я даже не удивлена. Наверное, потому и сделала это. Добралась до описания ритуала разделения, а после провела его над самой собой. Разорвать душу — разве не поэтично звучит?       Вот только ладони сами собой вырываются из его рук, и Нэри, вздрогнув, вряд ли подчиняясь себе, поднимается с места, прижимая ладони к груди, нервно стискивая их. Оглядывается резко, видя и Арвиэля, и Асмодея, явно готовых схватить ее бренную тушку и уволочь в пески. Потому и приближается к Эллохару, глядя сверху вниз. Но почти сразу переводят взгляд на приоткрывшуюся бесшумно дверь, на вошедшую женщину, с болью и упрёком смотрящую в ответ.       — Самое любопытное для меня, это то, зачем вы вообще позвали Мейлин, никак более к храму не относящуюся…       Ехидная ухмылка расползается по губам Нэриссы, и она, остановившись посреди гостиной, внимательно вглядывается в старшую жрицу, склонив голову плечу.        — Я ведь вижу, Мейлин, я ведь знаю…       Нэри все ближе подходит к старшей, огибая по кругу, сжимая ее в кольцах, словно змея, и, только приблизившись, проговаривает так, чтобы все слышали:        — Нашла-таки способ не просто не умереть, а еще и переложить привязку. Занятно, занятно. Зато теперь я понимаю, почему наша богиня, единственная свободная, между прочим, так и не облагодетельствовала наш храм. Потому что главная жрица, в желании прыгнуть на член, пользуется темными ритуалистическими штучками… И вот как отучать теперь тебя, Мейлин?.. Думаешь, хватит силы удержать твой член на ножках? Вряд ли, моя дорогая… — окидывая насмешливым взглядом женщину, тянет Нэрисса. — На это нужна сила, а у тебя ее нет, увы… Неужели надеешься на помощь ритуалиста?       — А мне не понять тебя, Нэри, — с тоской проговаривает жрица, нисколько не боясь, не отступая от ученицы. — И твоего желания бежать от чувств, от избранника не понять… Разве твой побег подарил тебе счастье? — на вопрос жрицы Нэри только вздергивает надменно бровь, останавливаясь и словно бы раздумывая над ее словами.       — Счастье? — насмешливо хохотнув, переспрашивает Нэрисса, впиваясь взглядом в жрицу. — Нееет, Мейлин, он дал мне то, о чем не могли и мечтать другие вейлы — силу. Не просто мощь, а возможность повелевать собой и миром вокруг себя. Кристально чистый разум, не затуманенный такой дребеденью, как чувства. К этому я шла, ломая себя раз за разом, этого добивалась и таки достигла, заметь…       Самодовольство, ледяное, ехидное, звучит в голосе Нэриссы, и Даррэн осторожно подступает сзади, готовясь ее перехватить.        — Я не просто получила силу, я смогла подчинить себе привязку, а это дорогого стоит, если не всего. Как и ты, впрочем. Вот только я это сделала сама. Пусть и не добившись эффекта в полной мере.       — Разорвав себя, свою душу на части? — возмущённо, яростно вопрошает вейла.       Эллохар ощущает, как замерзает внутри все в ожидании ответа. Смотрит на хрупкую фигурку, хищно замершую напротив жрицы, готовый обхватить ее руками, и не может не слушать, не может просто не обращать внимания, забыть, отпустить. Картинка наконец складывается, словно закоревшие жернова выстраивают обрывки из памяти, все несоответствия, странности, недосказанности, которых было столь много.       — Да, Мей, я сделала это. А почему нет? Это не то чтобы ампутация, просто отстранение некоторых кусков меня самой, доставляющих мне неудобство. И знаешь, даже это не подействовало так, как я хотела бы. Чувства ведь все равно остались. Но так я хотя бы могла их контролировать. Не подаваться, увлекаться другими. Это было даже забавно, не происходи все в одностороннем порядке… — Нэрисса закатывает глаза, тяжело вздыхая. — Святотатство, да. Запрещённые в Хаосе методы — определенно. Но что я могла поделать, если эти чувства мешали мне не просто дышать, жить? Ничего. Я слишком долго шла к этому, Мей, чтоб ты могла мне помешать. Ты все равно больше не старшая жрица храма… — едва слышно тянет Нэри, замирая, задумываясь, и Арвиэль едва заметно кивает Асмодею, а Даррэн перехватывает ее руками, прошибая силой, стреноживая, отчего она оседает на пол. — Ну спасибо, Рэн… — тихо, едко шепчет Нэрисса, оседая в его руках, не имея больше сил пошевелиться.       Но они и не нужны. Достаточно того, что руки Эллохара удерживают, а магия Владыки, колючая, причиняющая боль каждой клетке тела, сдерживает, возвращая мутящийся разум.       Тело прошибает неприятной дрожью, и губы сами растягиваются шире в жесткой усмешке — Нэрисса видит, как замирает Мейлин, так и не совершив шага навстречу, как застывают в воздухе пылинки. Как штора, потревоженная порывом ветра из приоткрытого окна, перерезает луч выплывающего из-за горизонта солнца, изламывая розоватый блик, корёжа его, смешивая с полумраком гостиной. Пошевелиться возможности нет, она может только наблюдать, и, когда руки демона осторожно отпускают, Нэри ощущает, как давление магии усиливается. Голову повернуть слишком сложно, она будто застревает в резко сгустившемся мертвом воздухе, в стреноженном пространстве застывшего времени. Смех вырывается из груди, хриплый, жутковатый, но сейчас так хорошо не сдерживаться, не строить из себя ту, кем на самом деле не является.       — Нэрисса…       Не имея возможности запрокинуть голову — шея отзывается ноющей болью при первой же попытке, она следит за ногами приближающегося к ней Владыки, механически отсчитывая секунды. В его тоне отчётливо слышаться гнев и разочарование, но сейчас они не вызывают ни горечи, ни обиды за отсутствие малейшей попытки понять причины ее поступка.        — Зачем? Ты понимаешь, что любого другого за подобное я бы не раздумывая казнил?       Арвиэль приседает на корточки, всматривается в ее лицо, и Нэри вздыхает, закатывая глаза. «А смысл мне объяснять? Разве ты поймёшь?», — задается вопросом она, в ответ на слова Повелителя, обращаясь то ли к нему, то ли к Даррэну, тенью зависшему за спиной, то ли вообще к самой себе.       — Меня не устраивало положение вещей? Я не хотела чувствовать себя вещью в руках мужчины, которому не нужна?       Нэрисса вскидывает бровь, да и интонации звучат вопросительно, но демон отмечает абсолютную безразличность выражения ее лица. Колебаний силы не ощущает, просто знает, что выплеск может случиться в любую минуту, и присматривается, прислушивается к окружающему пространству, пытаясь уловить малейшее, даже самое незначительное возмущение. И, к собственному удивлению, различает лишь усталое раздражение, плещущееся вокруг нее. «Даже сейчас она держит контроль», — задумчиво обозначает Арвиэль, пусть это нисколько не унимает гложущего его разочарования. Всепоглощающего разочарования. Девочка оказалась слабее, чем он думал, если решилась разорвать собственную душу, сознание, саму суть, что даже в Хаосе считалось чем-то невообразимым.       — Разве это был единственный способ?       Вопрос кажется несколько глупым, но очень и очень верным, она сама задумывалась над тем, насколько необходимо было подобное решение. Кардинальное и бескомпромиссное по отношению к самой себе, к собственной душе и разуму. И ответ озвучивать очень не хочется, слишком уж ожидаемыми оказываются сделанные выводы.       — В тот момент я просто хотела вернуть все то, что потеряла, вот и все, — качнув головой, отзывается Нэрисса.       Владыка просто кивает, вызывая приступ сильнейшего раздражения. Подорвавшись с места, что даётся крайне тяжело, она, чуть покачнувшись, расправляет юбку и складывает руки на груди.        — Или я не имею право распоряжаться собственным телом и силой так, как хочу я? В чем суть вашей претензии, Повелитель? — губы снова искривляются в подобии улыбки. — В том, что я так и не раздвинула ноги перед вашим внуком? — раздавшийся за спиной резкий выдох и последовавшее за ним злое шипение вызывают странное удовлетворение внутри, поразительно темное, но такое восхитительное. — Тут уж не обессудьте — борделей множество, никого не держал его силой. Удовлетворить свои потребности он мог в любое время и в любом месте, главное — не со мной. Или же вас возмущает использованный способ? Если так, то попрошу, не нужно лицемерия, по крайней мере, не в узком семейном кругу. Ваши методы никто не осуждает, — повернув голову, на что тоже требуются силы, Нэри впивается взглядом в хранителя. — И на чью же сторону ты встанешь, Асмодей?       Сильнее всего сейчас она жаждет просто развернуться и выйти, вот только сковывающий аркан, пусть и чуть ослабленный Эллохаром, все еще ощущается, а уверенность в том, что ее в принудительном порядке затащат в пески, дабы разобраться с проблемой, только растёт. И не то чтобы не хочется избавиться от противного свербения в груди. Осознание того, каким способом решил помочь Владыка, нисколько не радует.       — Ты знаешь, на чьей я стороне, — слова духа несколько запаздывают, звучат отчётливо виновато, и Нэри морщится, не слишком довольная ответом.       — Ты смогла просто рассказать, Нэрисса. Это было не так уж и сложно, — проговаривает Арвиэль.       Магистр Смерти стискивает зубы, понимая, что дед выбрал совершенно неверную тактику. Ощущает, как натягивается связь, будто вот-вот разорвётся, как его самого выжигают одновременная холодность и ярость Нэриссы. Резко шагает вперед, желая удержать ее, но она отступает вперед практически синхронно, не давая протянутой руке коснуться плеча.       — О, правда? — пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, стискивают ткань платья, мнут юбку. — И какая участь мне была бы уготована? Постельной грелки? Всеми жалеемой несчастной сиротки? — Нэри подступает еще на шаг ближе к демону, запрокидывая голову, глядя пристально и испытующе. — Я поступила так, как считала нужным. Мне не нужна была ни жалость, ни любовь. И вам, Владыка, не понять меня, если вам не знакомо понятие личной свободы. В первую очередь от собственных же чувств и выбора, власти над которыми не имеешь.       — В прошедшем времени… — замечает на это Повелитель.       Тихий смех, едва слышный, прорезает густую тишину гостиной, постепенно нарастая, множась эхом, разбивающимся о стены, переходящим в хохот, а после прерывающийся всхлипом. Нэрисса просто запрокидывает голову, не переставая смеяться, но ощущения Арвиэля меняются мгновенно. Ему даже не приходится подавать знака внуку, тот, словно бы ощутив, что именно сейчас произойдёт, перехватывает оседающую на пол Нэри.        — Не надейся, что я не потребую объяснений, — повернув голову к приблизившемуся хранителю, коротко бросает демон. — Тем более, что без твоего участия не обошлось.       Ответом ему становится ехидное хмыкание, тихое, едва различимое за перемежающимся всхлипами смехом, и чёрные песчинки, взметнувшись из-под ног, оплетают сидящую на полу Нэриссу цепями, сковывают шею ошейником, обхватывают запястья кандалами.       — И ты поддержишь насильственные методы, Асмодей? — хрипло, со смешком вопрошает она, ощущая, как схвативший горло песок расползается по телу, утягивая в переход.       «Мне жаль, Нэри. Ты не представляешь, насколько мне жаль, но ты утратила контроль. И если бы ты не сопротивлялась тому, что с тобой происходит, но ты делаешь это, неосознанно делаешь…»       Голос хранителя надломленно доносится сквозь глухой рёв песка, и Нэрисса с кривой усмешкой позволяет голове опасть на грудь. Оковы, пропитанные магией Владыки, ощутимо припекают, только раззадоривая ярящийся в груди темный огонь ярости, холодной, но при этом слепой, абсолютно бессмысленной. Портал неумолимо тащит сквозь пространство, обдирает кожу песчинками, и цепи только сильнее натягиваются, впиваясь, но Нэри не придаёт этому особого значения. Потому что за яростью и гневом, там, внутри, четко ощущается еще что-то, что она сама с удивлением, едва ли не переходящим в нездоровый, восторженный ужас, распознаёт, как облегчение, ожидание конца и без того затянувшейся пытки. Словно бы разорванные, сепарированные друг от друга части личности и сути рвутся соединиться обратно, срастись, обрести наконец единственно правильную целостность.       Отупляющее, заглушающее всё безразличие накатывает, смывая разрозненные чувства волной, прижатые к груди руки опадают вдоль тела. И, когда все чувства стираются, оставляя после себя сосущую пустоту, Нэри как никогда сильно ощущает прорвавшую ее щит связь. Вот только погружение в чувства Эллохара удивляет настолько, что она невольно вздергивает голову: в них отсутствует сумятица и паника. Его горькое сожаление, прокатившееся по нервам колючей волной, немного отрезвляет, а над уверенностью в том, что все будет хорошо, в том, что он будет рядом, теперь уж точно, хочется просто посмеяться. Но сейчас ей едва ли удается выдавить смешок, один единственный, болезненный, из груди. Даррэн просто не понимает, что собирается сделать его дед, заручившись поддержкой хранителя. Не осознает в полной мере ни самого процесса, ни его последствий. Да и ей самой сейчас плевать, что будет дальше — слишком уж сильно рвёт в груди, слишком неотвратимо накатывает безразличное отупение, несмотря на то, что Нэри как никогда остро ощущает его там, на тонкой, зыбкой, едва колышущейся границе прорванного им же щита. Пальцы сводит обжигающей судорогой, когда песок, отступив, перестав сдирать кожу с открытых участков тела, размыкает свои удушающие объятия. Шум песчинок сменяется гулом крови в голове, уверенным касанием ладоней к плечам, покрытым тканью платья, его уверенностью в том, что он не отступит. Тогда, когда надо бы, когда ей самой до Бездны хочется, чтобы он просто ушел, не видел того, что будет происходить дальше. Нужно его остановить, отговорить от участия во всем этом, от присутствия здесь, когда она не может контролировать это, сделать хоть что-то, чтобы это не ударило по нему.       Владыка почти мгновенно перехватывает путы, затягивая их жёстче, и Нэрисса едва ли улавливает краем глаза, как незримая стена сдвигает Рэна за край ритуального круга. Отодвигает, не дает подойти ближе, и его напряжение ощущается разлившимся в воздухе ядом. Руки тянет за спину, сила Арвиэля бросает на колени, сводит руки за спиной, но почему-то отпускает ошейник, сомкнувшийся на шее властными стальными пальцами. Нэрисса, вскинув голову, ощущая, как линии и контур наполняются силой, как хранитель вливает в них свою магию, разительно отличающуюся от энергии Повелителя, осознает, что сейчас самый лучший момент отправить Рэна обратно, под глухую и безразличную защиту дворца.       Волосы, взметнувшись под порывом ветра, падают на лицо, и она упрямо встряхивает головой, мысленно прося, умоляя названного деда повременить. Сквозь стёкшие на лицо пряди всматривается в застывшую фигуру магистра Смерти, прислушивается к его чувствам и чуть усмехается. Понимая, что он таки осознал, что будет происходить дальше. Гул в ушах перекрывает все звуки, но зрение остается поразительно четким, и то, как Эллохар резко подаётся вперед, к границе круга, как он что-то жестко выговаривает Владыке, вызывает усталую улыбку на дрожащих губах. Ослабевший захват Повелителя позволяет повернуть голову в ожидании, пока Даррэн снова обратит на нее своё внимание. И только тогда, ощущая, как волна боли прокатывает по цепям, по телу, пронзая каждую клетку, Нэрисса все же прикрывает превратившийся в пустыню рот, не шепча, просто беззвучно проговаривая, прося, умоляя его уйти. Перед глазами начинает плыть, будто песок подергивается жарким маревом, ладони обжигает, и Нэри падает лицом вперед в песок, едва успевая упереться в прохладный чёрный покров пальцами. Запрокидывает голову, чувствуя, как натягивается ткань платья, как позвонки против воли вгибаются, и снова проговаривает, не видя, ощущая его взгляд на собственном лице, губах, шепчущих «Уходи, пожалуйста». И облегченно выдыхает, стоит синему пламени облизать пески, захватывая высокую фигуру демона с развевающимися на всколыхнувшемся ветру волосами. Так будет лучше и проще. Она расскажет потом, а здесь, сейчас, ему совсем не место. Пусть сохранит зыбкую наивность по отношению к ней. Хотя бы на сегодня.       И в следующий миг ошейник, кандалы, сковавшие по рукам и ногам, вспыхивают сильнее, расцвечивая лениво переползающий под пальцами песок, а гулкую тишину пустыни пронзает крик. Только спустя долгие мгновения, ощущая, как горит не только шея и запястья, но и горло, Нэрисса понимает, что полный боли вой принадлежит ей.       

      ***

             Как бы Нэри не пыталась, разомкнуть тяжелые, словно налитые закаленной в Бездне сталью веки не получается. Тело кажется неповоротливым, будто бы раздавшимся в стороны, тяжелым, и она только вздыхает тяжело. Непрекращающийся гул в ушах на краткие отрывистые мгновения прерывается гомоном раздражённых голосов. Он вынуждает прислушиваться, ловить невнятные обрывки фраз, что тут же тают, никак не складываясь в полноценные предложения, имеющие смысловую нагрузку. Но она продолжает прислушиваться, отсечённая от окружающего мира, едва различая резкие, отрывистые, напоминающие возражения, слова хранителя, и невольно улыбается. Полный штиль внутри, спокойный, но такой восхитительно приятный, болезненно, нездорово необходимый, ощущается едва ли не благословением и разбавляется только тёплом в пальцах руки и легким, почти неощутимым касанием к щеке, поему-то прошибающим мурашками.       — Это было необходимо!       В мутный гул крови в ушах врывается голос хранителя, и Нэрисса только хмыкает, понимая, что ее никто не услышит. Лишь тёплое касание к ладони становится ощутимей, и пальцы вздрагивают, желая продлить его, отогреться наконец.       — Ты мог сделать хоть что-то! Остановить!       Рявкает еще один голос, с трудом определимый, и Нэрисса, распознав Владыку, чуть морщится, чувствуя, как тёплые пальцы снова проскальзывают по щеке. За ними хочется тянуться, хочется чувствовать их тепло, такое близкое, но и оно ускользает, срываясь едва различимыми словами:       — Мои клятвы роду сильнее, чем клятвы тебе, демон…       Темнота снова поглощает разум, заставляя забывать о том, кто она, почему она здесь, зачем и почему это все происходит. Остаются только прикосновения на фоне, не дающие полностью погрузиться в непроглядный Мрак, убаюкивающий, укачивающий на своих волнах. Именно они кажутся важными, никак не вопли, что только выводят из себя.       — Бездна, — последнее, что доносится до нее, звучит бесконечно раздраженно и устало, но так близко. — Если вы так хотите пободаться, просто выйдите из нашей спальни.       Шорох задернувшегося полога, приглушившего все звуки, загасившего алые круги под тяжелыми опущенными веками, почему-то радует настолько сильно, что Нэри находит силы повернуться на бок, утыкаясь во что-то теплое и твёрдое. Оно — он, это она понимает парой долгих мгновений позднее — пахнет так знакомо, так близко, так правильно, что хочется зажмуриться сильнее. Укутаться в этот запах, в это тепло сильнее, чтобы снова провалиться в ощущаемое рядом, но словно бы ее собственное, спокойствие. И желание почти мгновенно исполняется: тяжелая рука обхватывает плечи, натягивая на них одеяло, а странная, пропитанная ожиданием умиротворённость будто бы пронзает каждую клетку, срывая с губ облегчённый вздох. Сейчас ей хорошо, просто хорошо. Но любопытство-таки давит, подзуживая затаившуюся внутри вейлову часть прислушиваться. Миг, короткий, но невыносимо тягучий, словно застывающая патока, обрывается чуть хрипловатым баритоном, стягивая нервы до предела.       — Спи, дыхание мое. Они сами разберутся, останется только песок смести.       Голос полнится ехидными нотками, одеяло, видимо повинуясь той самой тяжёлой руке, наползает выше, сгущая и тепло, и запах, так приятно, так дразняще пробирающийся в ноздри. Тяжелая, почти неподъемная ладонь устало поднимается, упираясь в, судя по ощущениям, мужскую грудь. Вот только Мрак не поглощает полностью, как хотелось бы, и голоса, там, вдалеке, продолжают доноситься сквозь все нарастающее раздражение тепла рядом.       — Ты обошёл клятву…       Это звучит не просто обвиняюще — угрожающие, и Нэрисса дергается, но рука, тяжелая, придавливающая к потели грузом, почти сразу стреноживает, и едва различимый шёпот, успокаивающий, умиротворяющий, врывается в меркнущее сознание. Раздражённый женский голос, глубокий, проникновенный, исполненный гневных командных ноток, разбавляет мужскую какофонию, и шуршание песка по плитам пола сопровождается еще одним облегчённым выдохом. Смутная тревога, приглушенная тёплым пленом одеяла, сдвигается на задворки дремлющего сознания, но не утихает совсем, оставляя лёгкую горечь послевкусия. Почему-то слова Арвиэля, гневные, полные подозрения, никак не дают снова погрузиться в бесконечный, полный спокойствия Мрак, и раздавшийся над ухом тяжкий вздох неожиданно вызывает улыбку, в которую едва заметно растягиваются потрескавшиеся губы.       

      ***

             Как бы Эллохару ни хотелось не оставлять ее сейчас, но подняться приходится: к этому побуждает не только беспокойство, чуть ощутимо всколыхнувшееся в полной безмятежности ее сознания, но и слова деда, зародившие закономерные подозрения, почти сразу сформировавшиеся в догадку. В первое мгновение думается, что именно нарушенная хранителем клятва стала причиной наложенного на него ограничения, но магистр Смерти почти сразу отметает поспешно сделанный вывод. Слишком уж странным и подозрительным кажется то, что Асмодей начал расплачиваться за нарушение только сейчас, спустя почти пять лет. Да и сам кот ни в коей мере не отрицал того, что пошёл на нарушение не просто осознанно, понимая всю тяжесть поступка и последствий, как и того, что причинение тяжкого вреда здоровью, пусть и ментальному, происходило не просто при согласии Нэриссы, но и при ее активном участии.       Осторожно, бесшумно поднявшись, демон выскальзывает за полог, тут же задергивая плотнее всколыхнувшуюся тяжелую ткань, и, оглянувшись у самых дверей, быстро покидает спальню. Темная гостиная встречает гулкой тишиной и взглядами двух пар глаз. Магистр, раздумывая над тем, где в первую очередь разыскивать деда и хранителя, явно решивших продолжить продуктивное общение, преодолевает последние метры до дверей. И замирает, едва коснувшись холодной латунной ручки, стоит Мелиоре негромко произнести, поднимаясь:       — Леди Старшая жрица вернулась и желает видеть вас, Властитель.       На подобное сообщение Эллохар едва слышно хмыкает, как и на использованное при упоминании Мейлин обращение. Наяды, пользующиеся определенной степенью его доверия, а также располагая близостью к самой Нэри, прекрасно знают о шатком положении старший вейлы, но то ли привычка сказывается, то ли тема беседы, ради которой эта самая жрица вернулась, действительно серьёзна. Кроткий кивок водяной — та понимает и без слов — и Мелиора проговаривает, снова отступая в густой сумрак в углу гостиной:       — Она ждёт вас в хрустальной гостиной.       Прекрасно осознавая крайне неприятный факт того, что ничего хорошего, доброго и даже хоть немного светлого он не узнает, Даррэн покидает покои и, гадая, что же именно, вдобавок ко всему прочему, узнает еще, связывается с Харэлем, надеясь, что много времени разговор с жрицей не займёт. «Опустится до мелочной мести или нет?», — крутится в голове надоедливый вопрос. Перед глазами снова встаёт шокированное выражение лица Мейлин, на миг промелькнувшие в момент, когда Нэри решила раскрыть маленький секрет умудрённой годами старшей.       — Дед? — начальник охраны Повелителя отзывается на удивление быстро, и Эллохар, не размениваясь на расшаркивания, сразу переходит к сути.        — «Кабинет», — лаконично и невозмутимо отвечает тот, и магистр, на миг замедлив шаг, задумчиво хмыкает.       — Значит, убивать друг друга не собираются, — постановляет он, коротко ухмыляясь.       Стремительно сойдя по ступеням, замирает перед дверями хрустальной гостиной, и даже не удивляется, расслышав глухой комментарий так и не прервавшего вызов по крови Хедуши:        — «Я бы не был так уверен.»       — Дворец пока не рушится, что славно. Твои предположения, — лениво тянет Даррэн, оглядывая вырезанную из цельного куска хрусталя дверь, украшенную искусной резьбой и вставками розового кварца, когда-то свезённого в огромных количествах из шахт пятого королевства, — эвакуация понадобится или и в этот раз обойдётся?       Вопрос, облеченный в едкую насмешку, более чем уместен: последняя размолвках деда с Асмодеем стоила старому дворцу северного крыла и казематов под ним. Повторения не хотелось, особенно в связи со сложившейся ситуацией — абсолютную безопасность Нэриссе мог гарантировать только Хайранар, по причине расположения в изломе, и крепость Шассада. После драконьего визита в ДарНахесс оставлять ее там стало бы личным вызовом собственной выдержке и терпению.        — «Настоятельно советую присоединиться» — все же добавляет СэХарэль, на что магистр Смерти, поморщившись, закатывает глаза.       — Я не нанимался менять твоим крылатым пеленки и трепетно за ручку держать, чтобы от страха не обделались, Харэль, — язвительно отмахивается Эллохар.       Глава охраны Повелителя не решается настаивать дальше: тщательно скрытая в голосе сталь на мгновение ощущается настолько сильно, что Хедуши прерывает вызов.       Продолжающий бездумно рассматривать узор на дверях Даррэн резко перекатывается с носков на пятки. Раздраженно прикрыв глаза, он толкает тяжелую створку, вновь цепляя на лицо расслабленно-равнодушное выражение. Им с жрицей действительно есть, что обсудить, помимо ее крайней невнимательности и избирательной слепоты. И как бы он не гнал вытягивающий в нити нервы вопрос, на который, вне всяких сомнений, может ответить Мейлин, тот все равно застревает на подкорке, сковывая напряжением. Дверь за спиной с тихим хлопком закрывается, отрезая от привычного шума дворца, и погружает в тяжелую, почти гнетущую тишину единственного светлого помещения чёрной махины дворца. Демон, скользнув безразличным взглядом по скудной обстановке пронизанной светом комнаты, цепляется глазами за поднявшуюся с диванчика вейлу.       — Мой принц, — Мейлин почтительно склоняет голову, замирая, и почти сразу, не дожидаясь его ответа, обращается: — Я понимаю, насколько несвоевременен мой визит, но полагаю, что должна прояснить все случившееся и объяснить сложившуюся ситуацию.       — Было бы неплохо, только несколько запоздало, ты не находишь?       Игнорируя сервированный стол и удобное кресло, Эллохар степенно проходит к окну и, заложив руки за спину, оглядывает прозрачный купол искусственного сада Дианеи. Ползущие по стеклу капли размывают грани, делая очертания прозрачной сферы нечеткими, и, ощутив, как снова накатывает просто невыносимая отупляющая усталость, магистр едва различимо вздыхает. Сохранять отстранённое молчание нет смысла, но спросить прямо почему-то сложно — Даррэн знает, что ответ ему не понравится. Только это никак не умаляет желания знать.       — С каких это пор вейлы самовольно перекладывают привязку с избранника на любого подвернувшегося мужчину, Мейлин?       Вопрос, долженствующий звучать сухо и спокойно, он задаёт неожиданно глухо. Слова будто процарапывают горло до крови, наконец вырываясь, и демон встряхивает головой, теряя малейшее подобие интереса к происходящему за поливаемым дождем окном. Разворачивается резко, рваной тенью, прислоняется спиной к стене, жестко всматриваясь в жрицу, и та, на короткий миг отведя глаза, сжимает ладони в замок.       — Не самовольно, — тихо отзывается она, глядя на него неожиданно виновато. — Это невозможно сделать без желания мужчины, на которого привязка будет перенесена. Но отрицать не стану — все вейлы храма знают о такой возможности.       — Уже любопытнее, — сквозь зубы тянет Даррэн, саркастично изгибая бровь. — И сколь многие воспользовались шансом?       — Я одна. Мы не имеем права делиться способом переноса ни с кем, даже с подходящим и готовым к подобному мужчиной, — судорожно вздохнув под пристальным взглядом, Мейлин все же присаживается на самый край дивана, снова обращая взгляд на замершего у стены принца Хаоса. — Только если мужчина узнает сам, а после высказывает добровольное желание спасти любимую, мы проводим обряд…       — И, как я понимаю, его эффективность напрямую зависит от искренности помыслов и готовности этого самого козла отпущения к подобной участи?       Удержаться от того, чтобы поморщиться, крайне сложно. Мысли, крутящиеся в голове, контролировать еще сложнее — не гадать, хотела ли Нэри переложить привязку на Бельтэйра или племянничка, невозможно. Не получается. Не хочется знать, но с другой стороны именно эта правда кажется ему необходимой. Тоскливое осознание того, что после всего случившегося спросить об этом Нэри он просто не сможет, примет любое ее решение, даже если она не захочет больше поднимать тему прошлого, заставляет Даррэна горько усмехнуться. Да, упорства в достижении поставленной цели девочке не занимать.       — Именно так, — чуть расслабившись, видимо, заметив, что магистр, погрузившись в задумчивость, несколько сбавил обороты яростного пыла, подтверждает вейла. — Нэрисса никогда не помышляла о переносе привязки, слишком нечестным по отношению к мужчине ей казался этот способ.       На подобное заявление Даррэн насмешливо, с некоторой долей недоумения вздергивает бровь, отдаляясь от стены и проходя к вейле. Присаживается в кресло напротив, склоняет голову к плечу, пытаясь углядеть в мимике и жестах Мейлин гнев или обиду на несвоевременно раскрытые подробности личной жизни, но та смотрит удивительно спокойно, прямо.       — Альтруизм и жертвенность, перерастающие в слабоумие и отвагу. В этом вся Нэрисса, — замечает он и видит, как вздрагивают уголки губ жрицы. — Значит, Властелин Дарранта? — со смешком вопрошает он, и Мейлин неоднозначно поводит плечом, никак не комментируя. — А я все гадал, почему это он гарем распустил, но никак не женится… И не надоело бегать от брачных уз? Или ты личным примером учениц наставляешь?       Усмешка выходит настоящей, губы сами раздвигаются, как только затянувший нервы в груди узел чуть ослабляет петли. Не то чтобы он доверяет уверенности жрицы по части взглядов и желаний Нэриссы, особенно в свете незамеченного ею, но в ее словах нет лжи. И это радует.       — Блэкам всегда были свойственны контрасты, — примирительно кивает Мейлин. Слабая улыбка появляется на ее лице, и она выдыхает ностальгически: — Как и упрямство, этого у них не отнять. Поэтому я бы хотела предупредить, — мягкие интонации вейлы становятся более глубокими, собранными, в них отчётливо чувствуется тревога, и магистр Смерти чуть нахмуривается, внимательно глядя на женщину. — Мне очень жаль, что я не заметила ее состояния сразу, и не могу сказать, что в этом нет моей вины. Поэтому примите мой совет: сейчас с Нэриссой нужно быть втройне осторожным. Неизвестно, как скажется на ее восприятии столь резкое сращивание половин, неясно, сколь сильно они были повреждены в процессе ритуала и после. Вейла в ней долгие годы была ослаблена, и реакция на восстановление целостности может быть неоднозначной. От агрессии до полного безразличия или неконтролируемого желания.       Отрывистый кивок сводит неприятной судорогой вдоль позвоночника, и демон, помрачнев, продолжает всматриваться в лицо старшей жрицы, надеясь услышать еще что-то. Хоть что-нибудь ободряющее. И только вздыхает, когда Мейлин поднимается с места, оправив юбку платья. Ее предупреждение не дает ничего — Даррэн и без того понимает, что сейчас их отношения, они, ее благополучие в еще более подвешенном состоянии, чем были чуть больше недели назад, когда ее телом владела сущность. Но не ждать ее пробуждения не может, впрочем, понимая, что и вопросы задавать будет не в состоянии. Отстранённо, задумчиво кивает на негромкое прощание и кивок жрицы и устало смеживает веки, когда дверь с тихим хлопком закрывается, отставляя его наедине с мыслями.       Но засиживаться времени нет: доносящиеся по связи с Нэриссой ощущения непрозрачно намекают на скорое пробуждение, а потому вопрос с дедом и Асмодеем нужно решать в срочном порядке. Напряжённые Хедуши, каменными изваяниями застывшие вдоль стен и на галереях дворца, провожают настороженными взглядами, и Эллохар ловит себя на том, что едва сдерживает кривую неприятную усмешку. Обнаружившийся у дверей в кабинет деда Харэль встречает предупреждающим взглядом, и он, прислушавшись к резкому отрывистому говору, доносящемуся из-за стены, все же позволяет губам сардонически изогнуться.       Стоит распахнуть створку, как ведущийся на повышенных тонах разговор прерывается. Даррэн, оглядев напряженного Владыку, с налившимися алым глазами, и хранителя в состоянии полутрансформации, перехватывает дверь пальцами, выглядывает обратно в коридор и обращается к СэХарэлю:       — Ты оказался прав — с меня бутылка.       И невозмутимо ступает вперед, прикрывая за собой дверь. Насмешливо оглядев спорщиков еще раз, он падает в кресло, надеясь с таким же удовольствием скорее завалиться в кровать, и, когда тишина из напряженной перерастает в гнетуще-угрожающую, издевательски протягивает, откидываясь на спинку кресла и укладывая руки на подлокотники:       — Вы продолжайте, не стесняйтесь. Мне дико любопытно, до чего вы дошли за время интимного уединения в монаршей обители.       Гневно сверкающий алым взгляд деда он встречает вопросительно приподнятой бровью, на что Повелитель реагирует раздражённым фырканьем. Хранитель смазанной тенью перемещается окну, нервно впивается пальцами в жалобно скрипнувший черный гранит поддонника и хрипло, резко проговаривает, видимо, в продолжение сказанного ранее:       — Это было необходимо Арвиэль, и ты это знаешь не хуже меня. Если бы сила рода не проснулась в ней вместе с вейлой, сразу после свершившегося выбора, все можно было бы обыграть иначе, — Асмодей досадливо дергает плечом, выпрямляясь, тяжело выдыхает, запрокидывая голову, и разворачивается, мрачно добавляя: — Никому не нужна была магическая бомба, ни тебе, ни тем более ей. Лучше подумай, что могло произойти, не прими она такого отчаянного решения.       — Ты должен был обратиться ко мне, — жестко обрывает его Повелитель, сцепляя пальцы в замок на крышке стола.       Эллохар только хмыкает негромко, переводя взгляд с одного на другого: очевидно, что эти тезисы они приводят друг другу уже не в первый раз, неспособные прийти к консенсусу, и магистр ощущает себя зрителем затянувшейся театральной постановки.        — Нэрисса — часть моей семьи, как бы ты не желал иного.       — Ты забываешься, Владыка, — насмешливо парирует Асмодей, отрываясь от подоконника, и, пройдя через кабинет, опускается в кресло. — И больше всего меня забавляет твое «должен»… Ты ведь помнишь, что у меня есть глава рода, власть которой надо мной неоспорима, а твоим приказам я подчиняюсь в последнюю очередь и постольку-поскольку? — склонив голову к плечу, он смотрит на Арвиэля едва ли не насмешливо. — Но я никогда не был против того, что Нэри часть твоей семьи.       — Как и твоя над ней, коврик, до тех пор, пока она не возьмёт полный контроль над своей силой, — замечет лениво магистр Смерти, и по кошачьей морде на миг проскальзывает едва уловимая тень, почти сразу сменяясь досадливым раздражением.       — Да, признаю, я помог ей. И с ритуалистикой, будь она неладна, и с ритуалом разделения сутей, — признается хранитель, судорожно втягивая в себя воздух, а после поднимается, вновь начинает мерять шагами пространство кабинета. — Но я бы не сделал это, не будь это необходимо ей. Ты бы хотел получить полностью уничтоженную личность, Эллохар? Нет. Я уверен, что нет. За эти годы она обрела контроль, подчинила силу, смогла совладать со всем, что выпало ей. Это было необходимо.       На нервные откровения Асмодея магистр приподнимает бровь, вот только то, с какой болезненностью в тоне тот повторяет это самое «необходимо», цепляет. Задевает что-то, заставляя думать не только об объединении памяти с хранителем из параллельной ветки, но и о том разговоре, в котором дух хотел склонить его в соучастники пока не совершенного преступления. Слишком много, по мнению Даррэна, таится за этой его оговоркой, и он всматривается в кота пристальней. «Тебе придется объяснить, коврик», — подводит безжалостный итог Эллохар, кидая на двуликого многозначительный взгляд, и кот коротко кивает в ответ, словно бы зная, о чем думает демон.       — Дед, признаться откровенно, я просто не вижу смысла мучить эту тему дальше, — принц Хаоса пожимает плечами, желая скорее выйти из пропитанного напряжённостью кабинета и поговорить с Асмодеем наедине. Срочно. Сейчас.       Кивок Владыки он едва ли не сопровождает облегчённым выдохом, и выходит за двери первым, ожидая, пока за ним последует хранитель рода Блэк. Во взгляде все так же стоящего в отдалении от дверей Харэля мелькает тщательно скрываемое недоумение, но магистр спокойно игнорирует его, ощущая, что теряет терпение уже на второй минуте ожидания. Скрипнувшая за спиной дверь заставляет рывком развернуться и, когда кот поднимает на него напряженный взгляд зелёных с иглами вытянувшихся зрачков глаз, кивнуть в сторону одной из пустынных галерей.       Буквально за поворотом имеется одна из небольших гостиных, в которых дед, будучи в лучшем расположении духа, предпочитает мариновать своих просителей, а еще принимать посетителей для конфиденциальных бесед в широком кругу. Даррэн, порывисто дошагав до темной створки, резко распахивает ее и, дождавшись, пока кот проскользнет первым, ступает следом, не забывая о приятной особенности помещения — плетении заглушки. Тронув пальцами гладкое полотно и ощутив отклик активировавшийся защиты, демон вслед за хранителем проходит вглубь гостиной и, прислонившись спиной к торцу пустого, стоящего больше для антуража, нежели ради функциональности, буфета, складывает руки на груди.       — И ради чего ты решил со мной уединиться, Эллохар? — чуть язвительно, но при этом заметно устало вопрошает дух, словно бы забыв о более чем многозначительном взгляде и согласном кивке.       — Воспылал к тебе неожиданной, но очень яркой страстью, хвостатый. Право, даже неудобно, — с неоспоримой вежливостью тянет магистр Смерти и тут же раздраженно закатывает глаза, стоит коту изобразить исполненное шока недоумение. — Ты задолжал объяснения, Асмодей, и я, как видишь, решил со всей свойственной мне скромностью об этом напомнить, — разводит руками демон, и кот потирает пальцами переносицу, прикрывая глаза и, видимо, собираясь с мыслями.       — Хорошо, — выдыхает хранитель.       Понимает, что без выкладывания подробностей точно не уйдёт, благо, у него имеется заготовленная речь. Не совсем проработанная, и, возможно, у Эллохара будут дополнительные вопросы по теме, поэтому он решает начать издалека, но крайне близко к той теме, которую обсуждать пока рано. «Догадается или нет?», — азартно гадает про себя дух, отходя к окну и оглядывая мерно перекатывающиеся за защитным пологом, ограждающим город, чёрные пески.        — Я объясню то, что смогу, но сначала вопрос к тебе, Даррэн: как ты чувствуешь себя сейчас?       Раздавшееся за спиной хмыканье, полное сомнения и скепсиса, он понимает: вряд ли Смерть ожидал сеанса психотерапии и вопросов, более подходящих практикующему целителю, но ответ сейчас важен. Очень важен. Решающ.       — Я бы не спрашивал, если бы это не было важно, сам понимаешь, — почти сразу поясняет причины Асмодей и, все так же не оборачиваясь, добавляет: — Подскажу: с момента образования связи ты, возможно, испытывал повышенное нервное напряжение, тревогу, перепады настроения. Сейчас же чувствуешь себя странно расслабленным, но при этом словно бы хорошенько энергетически отожравшимся. Силушка играет, чувство собственной важности подскакивает, может, даже распирает от силы, плещущейся в тебе. Так?       Воцарившаяся в комнате тишина почему-то кажется двуликому наряженной, словно бы постепенно густеющей, а голос Эллохара, раздавшийся за спиной, ощутимо хриплым:       — И если это действительно так?.. — задаёт наводящий вопрос Даррэн, понимая, что в словах кота определенно есть некий скрытый от него смысл.       Вот только описание внутреннего состояния сейчас оказывается почти абсолютно верным, отчего он уставляется в спину хранителя более чем подозрительно.       — Ты не думал, что это не твои чувства? Ее? — дух, развернувшись, оглядывает его задумчиво, и магистр, кивнув более чем разумному замечанию, склоняет голову к плечу. — Побочный эффект связи. Впрочем, если ты ее спросишь, она объяснит подробно, я все же не Блэк, чтобы досконально знать все тонкости их особенностей по части восприятия себя и окружающих. В целом то, что ты ощущаешь сейчас — не твои чувства, но именно ты можешь контролировать ее состояние на данный момент. Я не настолько связан с ней ментально.       — Ближе к делу. Какие могут быть последствия у насильственного соединения разорванной сути?       Принц Хаоса, инстинктивно прощупывая связь, подаётся вперед, отрываясь от шкафа. Проходит к окну, замирает рядом с двуликим, осознавая, что в принципе готов к подобным побочным явлениям.       — Это можно будет понять, только когда она очнётся. А я не берусь предсказывать: сам понимаешь: подобное воздействие, особенно совершенное насильно… весьма травматично для сознания.       Кот разводит руками, и на краткий миг Даррэну кажется, что в его тоне мелькает не сожаление или беспокойство, а странное удовлетворение. Интуиция цепляется за проскользнувший морок ощущения, и демон резко поворачивает к хранителю голову, пронзая его пристальным взглядом.       — И ты позволил это, зная, какие могут быть последствия, — не спрашивает, констатирует свершившийся факт он, и задумчивость сменяется нарастающей подозрительностью. — Почему мне кажется, — лениво начинает магистр Смерти, напуская на себя благодушный вид, но Асмодей замечает опасный проблеск в серых глазах, — что и разрыв сути, если называть вещи своими именами — души, и подобное сращивание, читай — откровенный садизм со стороны деда, тебе выгодны? Не отпирайся, коврик — я замечаю больше, чем ты думаешь, — уловив, как черкнули кошачьи когти по подоконнику, он едва заметно усмехается. — Твое предупреждение на счёт горизонтальной и всех прочих плоскостей было связано именно с ее состоянием.       — Именно так.       Асмодей выдыхает это спокойно, даже расслабленно: пока Эллохар задаёт только выгодные ему самому опросы, а именно — те, на которые у него есть заготовленные ответы. В большинстве своём — не очень приятные, но все же…        — Вейла была отделена Мраком, но не изолирована до конца. А завершение взаимного принятия пары происходит посредством физической близости, и затащи ты ее в койку, сдайся она, вейла бы просто захватила тело, выдавив ее за край осознанности.       Несмотря на то, что Даррэн предполагал нечто подобное, его все равно окатывает липкой волной страха. И нездоровой радости за то, что решил не спешить, сдержался тогда, когда самоконтроль отчаянно подводил. Пальцы сами сначала стискиваются в кулаки, а после расслабляются, и магистр сжимает их снова, стараясь унять дрожь. Ни то облегчение, ни то, наоборот, паника, поднимается удушающей волной, и он сглатывает, справляясь с теперь уже точно своими эмоциями, заталкивая их вглубь.       — Она ведь знала, что с ней происходит? Понимала, что части начали срастаться? — спрашивает Эллохар.       Пытается разобраться в куче собственных предположений — те отчаянно молят расставить их по полочкам изрядно замученных мозгов. Озвученные вопросы помогают еще больше утвердиться в сделанном ранее выводе: Нэри не просто знала, она ждала и делала все для того, чтобы части ее сути начали срастаться сами. Один из заданных себе самому вопросов остаётся открытым: «Почему она не сказала, не попросила помощи?». И предполагаемый ответ удручает много больше, чем ему хотелось бы. Потому он ждёт ответа хранителя, совершенно точно знающего верный ответ, снова задавая наводящий:        — Нэри ведь сама делала все, чтобы это произошло скорее, так?       — Балл за проницательность, демон, — с кривой ухмылкой кивает Асмодей, кидая на Эллохара короткий взгляд снова уставляясь в окно.       «Пояснить придется несколько больше, чем нужно. Но это не так уж и плохо, если рассматривать вопрос детально», — полагает двуликий, со странным чувством облегчения разглядывая утопающее в песках раскаленное солнце. Оно — близнец второго, ало-фиолетового — почти скрывается в непроглядной темени пустыни, оставляя на небе багровые полосы, заставляя его болезненно гореть.        — Она действительно делала все. Вот только именно разрыв сути, оторванная от источника вейла, были причиной, по которой она не могла тебя принять. А ключик был как раз в этом. Чтобы принять тебя, как избранника, ей было необходимо срастить половины, хотя бы подтолкнуть их к этому, а для того, чтобы их срастить, нужно было тебя принять. Палка о двух концах, обоюдоострый меч и прочая…       — Об этом я и сам догадался, — чуть ехидно проговаривает магистр и, продолжая более чем внимательно разглядывать хранителя, задаёт самый важный, дико интересующий его вопрос: — Все это: и разрыв сути, и последующее сращивание, и то, что было между — это было необходимо для увеличения магического потенциала и источника? Для тренировки контроля эмоций, преодоления и закалки духа?       Эллохар криво усмехается, глядя на кота понимающе — точно знает, что полного ответа не получит, но выражение лица Асмодея, промелькнувшее на нем и тотчас же скрывшееся за безразличием недоумение, почему-то доставляет удовольствие.       — Отчасти, — двуликий отзывается кратко, понимая, что сейчас может выдать себя не просто словом — неосторожным взглядом, интонацией, малейшим допущением мимики.       Сохранить бесстрастность направленного в пустыню взгляда оказывается сложно — Эллохар слишком быстро раскусывает одну из частей его плана, слишком просто отбрасывает ненужное, собирая пазл из ошмётков разрозненной информации и собственных предположений. «Наука Арвиэля была впитана до мельчайшей капли», — с долей уважения думает кот и, развернувшись к демону лицом, смотрит на него в упор.       — Отделенная суть проще поддавалась контролю, просто потому, что любые всплески магии есть суть бесконтрольных эмоций. У Блэков с эти достаточно просто, но Нэрисса — вейла, и то, что сила пробудилась почти сразу после свершения выбора, играло против нее, если не сказать больше — это могло убить ее и всех, кто был рядом.       По мере того, как он расписывает неприятные подробности того, как могли сложиться обстоятельства, глаза магистра Смерти все сильнее темнеют, и Асмодей подводит итог:        — Как я говорил, это было необходимо. Да, ради контроля, ради стабилизации силы и эмоций, ради увеличения резерва и гарантии того, что всплеска силы, из-за которого Арвиэль мог бы ее уничтожить, не произойдёт. Более того — она не просто справилась с магией, она смогла ее себе подчинить, все то, что ей досталось в момент гибели других Блэков. Это было непросто, достигалось самоистязанием на протяжении четырёх лет, но сейчас Нэрисса не опасна. По крайнем мере, для тех, кто не собирается ей вредить.       — Дед знает?       Ответ Даррэну по сути не нужен — не знай этого дед, Нэрисса вряд ли бы лежала в их спальне, под присмотром ушастого целителя и парочки Хедуши. Кивок духа только подтверждает верность собственных мыслей, и он, понимая, что как бы не сдерживал себя в данный момент, все равно ощущает разрастающийся в груди полыхающий ком ярости.        — И все это связано с обретением статуса главы рода.       Не предположение — уверенность — понимает Асмодей, глядя на суженные глаза Эллохара, на сдвинувшиеся к переносице брови, на проступившие желваки. Не успевает ни ответить, ни придать лицу лживо удивлённое выражение: принц Хаоса резко разворачивается и стремительно направляется к дверям. И, едва кот открывает рот, чтобы озвучить весьма важную деталь, демон останавливается у двери, бесстрастно проговаривая:       — Мне не нужно твое подтверждение или опровержение, хранитель. Я знаю, как испытывают бушующего главу. Один вопрос, коврик: она знает, что ты собираешься взвалить на ее плечи?       К концу его слова полнятся ехидством, едва ли не издевкой на грани отвращения, и двуликий, понимая, что Эллохар знает куда больше, чем ему хотелось бы, все же выдавливает:       — Нет.       — Угадал.       Хлопнувшая дверь разрывает напряженную тишину, пропитанную совершенно заслуженным ядом слов Эллохара. Асмодей устало растирает лицо руками, прикрывая глаза. И даже находит случившееся забавным — где-то там, на самом краю погрузившегося в ступор сознания — то, что фигуры на доске порой сами начинают управлять каждым ходом Игры, бывает весьма и весьма полезным. Важным. Особенно в связи с тем, что все предыдущие разы провалились. Теперь можно попробовать позволить им сыграть на равных с игроками за доской: все выходы и способы спасения предусмотрены заранее.       

      ***

             Просыпаться не хочется — это Нэрисса понимает первым, как только начинает ощущать себя не просто плывущим в тёплой и беззвучной тьме сознанием, а телом. Ощущает себя собой. Непривычно, давно забыто, так пугающе, и там не менее… Назвать состояние приятным она не может, как и охарактеризовать чувства как неприятные. Они просто есть, как скованность в теле, удушающая тяжесть одеяла, под которым определенно жарко, или мельтешение эмоций, совершенно точно чужих, где-то там, на фоне. Нетерпение, раздражение, усталость — они забавляют, но кажутся назойливыми при этом, и так нестерпимо хочется от них отмахнуться, чтобы снова погрузиться в полный штиль глухой темноты. То, что происходит внутри, кажется важнее.       «Что же, к этому определенно стоило стремиться», — полагает она спустя еще пару минут, в которые прислушивается к себе, стараясь отстраниться от начинающих раздражать эмоций Эллохара. Такими резкими и прошибающими насквозь, отвлекающими, они кажутся скорее всего потому, что своих попросту нет. Приятная, логичная, кристально чистая пустота холодного разума воспринимается чем-то восхитительным, таким долгожданным, что губы против воли раздвигаются в улыбке. Ощущать себя собой, наконец-то собой так, как хотелось, как должно быть — весьма и весьма приятно. Вдохновляюще.       «А вот Даррэну подобные перемены точно не придутся по вкусу», — хмыкает про себя Нэрисса, лениво потягиваясь и медленно открывая глаза. Яркая синева полога будто ударяет, и она моргает, с любопытством оглядывая темную, расшитую серебром ткань. Мельчайшие детали вышивки перетекают друг в друга, то разбиваясь на элементы, то снова сливаясь, и Нэри следит за этим преувеличенно внимательно, морщась, когда тончайшие нити резко детализируются до стежков.       — Чем тебя так заинтересовал полог, радость моя?       Негромкий вопрос разрывает блаженную тишину столь резко и остро, что Нэри внутренне вздрагивает. Трепыхнувшееся внутри нечто окатывает тёплой призывной волной, но теперь она не ощущается чуждой или инородной. И контролю не подчиняется. Совсем. «Ожидаемый побочный эффект», — разумно полагает она, понимая, что придется привыкать и переучиваться. Больше своевольную вейлу нельзя будет запихнуть глубже или ослабить и проигнорировать. Именно она и вздергивает уголки губ, радуясь появлению связанного с ней демона. «Со мной», — поправляет себя Нэрисса, не имея возможности потянуть за спасительную ниточку и одернуть эту часть себя.       — Ты улыбаешься.       — А ещё нахожу странным то, что в спальню не набили отряд Хедуши во главе с твоим ушастым недоразумением, чтобы вырубить меня в случае непредвиденных обстоятельств.       Даже говорить с ним кажется странным — одновременно приятным и таким тревожащим. Не на уровне ощущений, на уровне их осознания, но все же. Свойственный вейле трепет чувствуется непривычно, почти смущающим. Что вызывает приступ любопытства. Того самого, детского, когда высовываешься из-под одеяла с замирающим в ужасе и сладком предвкушении сердцем, чтобы одним глазком быстренько подсмотреть за чем-то очень увлекательным. «Адреналин играет, определенно», — скупо комментирует свое состояние Нэри, но не присаживается, не делает попытки посмотреть, хотя чувствует на себе пристальный изучающий взгляд. Не потому, что опасается разрушить восхитительно чувство отстранённости и потерять возможность контроля над собственными эмоциями. Скорее, из беспокойства за свою реакцию. И его. «Не хватало еще набросится на него и снасильничать, чем Хаос не шутит?», — ворчит про себя она, но подтягивается в кровати выше — его тревога словно бы усиливается, становясь ощутимой. Подсовывает под спину подушку, оправляет одеяло, заглядывая под него под негромкое насмешливое фырканье магистра Смерти, и только после поднимает на него глаза.       — Что-то мне подсказывает, что сделать это было бы непросто.       В хрипловатом бархатном баритоне звучит тёплая усмешка, шероховатой волной мурашек проскальзывающая по телу, и в горле мигом пересыхает. Физиологические реакции кажутся слишком резкими — то ли она просто отвыкла от нормальной чувствительности тела, то ли соединённые воедино части, напитанные силой, в особенности вейлова суть, так влияют. И Нэри прислушивается — жадно, нетерпеливо, пытаясь осознать разумом то, что чувствует в данный момент. Отрывистые и болезненные чувства из недавнего прошлого всплывают, наслаиваясь на ощущающееся сейчас, и она обрывает себя, концентрируясь на зрительном восприятии.       — И это что-то — не в меру болтливый дух-хранитель? — спрашивает, пытаясь отвлечь Даррэна, чтобы тот не придавал особого значения тому, как она разглядывает его.       Глаза неотрывно, словно бы нет никакой возможности отвести их, оторвать взгляд, скользят по длинным светлым волосам, лежащим гладкими прядями по плечам, обтянутым чёрной рубашкой. По столбцу глянцевых пуговиц, перечеркивающих грудь и уходящих ниже. «А вот о ниже думать точно не стоит…», — одергивает себя Нэрисса, когда сердце начинает частить, булькнув где-то в желудке. Благо Эллохар сидит, и рассмотреть ниже не получается. Приходится поднять их выше, игнорируя более чем яркие воспоминания о предмете размышлений и разглядываний. Взгляды сталкиваются слишком резко, сердце, влажно отбивавшее ритм в желудке, взлетает к горлу, рвано частя уже там, и, когда серые радужки на миг расцвечиваются пламенем, а после поглощаются резко расширившимися зрачками, Нэри гулко сглатывает, чувствуя, как ладони становятся влажными.       Напряжение, совершенно не имеющее никакого отношения к нервному, сгущается, патокой разливаясь в нескольких разделяющихся кровать и кресло шагах, и магистр готов поклясться, что слышит, как она рвано выдыхает и задерживает дыхание. Темно-синие, поблёскивающие в полумраке глаза приковывают, утягивают в глубокую черноту зрачков, и демон, плавным движением поднявшись, пересаживается на край кровати. Теперь он не может видеть ее лица, лишь растрепанные волосы, волнистыми прядями падающие на лоб, и темные ресницы, вздрогнувшие и опустившиеся. Медленно, словно бы время жаждет остановиться, заморозить мгновение, он поднимает руку, сгорая от нетерпения, слишком странно ощущая себя, ее, сам момент касания, что вот-вот случится. Легко проскальзывает кончиками пальцев, оглаживая скулу, обхватывая ее подбородок и чувствуя, как ладонь пронзает вспышкой, мурашками расползающейся по телу. И ресницы вздрагивают снова. Взгляд в упор кажется нестерпимо острым, обжигающим, и Даррэн бездумно обводит подушечкой пальца ее приоткрывшиеся тёплые губы. Невыносимо медленно склоняется, в жадном огне нетерпения накрывая ее рот своим, ощущая, как Нэрисса с сорванным выдохом подаётся навстречу, раскрываясь. Влажное касание языка опаляет, судорогой возбуждения сводит тело, и он даже не успевает задуматься, когда последний раз так сильно реагировал на столь невинные ласки. Дрогнувшие пальцы спускаются на шею, вынуждая ее запрокинуть голову сильнее, ладонь обхватывает талию, и тихий, заглушенный его губами стон отключает самоконтроль. Остаются только одни на двоих сорванные выдохи, опьяняющие, жадные касания губ, ощущение ее пальцев, скользящих по груди, шее, вплетающихся в волосы на затылке. Спружинивший под ней матрас выметается из сознания выгнувшимся навстречу телом, интимной темнотой не раздернутого до конца полога, тяжелым дыханием на грани.       Но чувственная дымка тут же рассеивается, стоит голосу деда глухо раздаться в голове:       «Отложи приятные мгновения от радости встречи на потом, Даррэн. Мне нужно с ней поговорить. Сейчас»       Оторваться от ее губ приходится, как бы ни хотелось продолжить — дед в наблюдателях весьма специфическое удовольствие на его вкус. Да и долгий, словно бы изучающий взгляд Нэри не способствует сохранению чувственно-романтического настроя, как и то, что ощутить ее эмоции он не может. Связь на месте, и задумчиво глядящая в его лицо Нэрисса в кои-то веки не закрывается щитами, потому что их просто нет, но тем не менее с ее стороны не доносится ни проблеска чувства. Только по более чем активному ответу на поцелуй, сорванному дыханию и блеску глаз с расширившимся зрачками магистр Смерти может понять реакцию. Беспокойство легким движением когтей проходится, стоит ей ненадолго прикрыть глаза, и он уже собирается задать вопрос, как Нэри опережает его.       — Владыка требует мою драгоценную персону на ковёр?       Несмотря на едва ощутимый укол нехорошего предчувствия, голос все равно звучит ровно. Нэри снова благодарит разлившееся по венам спокойствие Мрака, радуясь тому, что именно о занял главенствующее положение после слияния сутей обратно. Хотя, голос может скорее сбиться от опасной близости Даррэна, нависающего сверху и смотрящего так, что сердце непроизвольно запинается вновь, вот только он почти сразу подозрительно прищуривается, выпрямляя упёртые с двух сторон от подушки руки и отстраняясь, но так и не выпускает.       — Скажи мне, прелесть моя, как так получается: я никак не ощущаю тебя по связи, но ты при этом прекрасно слышишь каждое сказанной мне дедом слово? — лениво, чуть хрипло протягивает Эллохар, легким движением руки отводя от ее лица спутанные прядки волос.       Ее взгляд становится еще более странным, не виноватым — нет, скорее задумчивым, словно она погружается в себя, и демон почему-то снова ощущает уверенность в том, что сказанное Нэриссой ему не понравится. Тем неожиданнее становится ее касание, мягкое, едва ощутимое, кончиками пальцев к лицу, и он, как бы не хотел прикрыть глаза и просто насладиться им и осознанием того, что она наконец прикасается к нему по собственной воле и желанию, и между ними теперь точно не стоит ничего, не разрывает зрительный контакт.       — Это своеобразная самозащита, — чуть улыбается Нэрисса.       Понимает, что ничего этим не объяснила, а объяснять придется. Не сейчас — сейчас ее ждёт Повелитель, совершенно точно готовящий весьма неприятную головомойку, недовольный ее поступком, последствия которого ей еще предстоит расхлебывать. «Неясно, как все обернётся», — обрывает она себя, мягко толкая Эллохар в плечо и, когда тот все же приподнимается, выпуская из ловушки рук, присаживается.        — Мое сознание просто пытается уложить все по полочкам, потому и закрывается самостоятельно. Это не навсегда, но пока так. Я все равно ничего не могу с этим поделать. Я объясню все, но позже, Повелитель вряд ли захочет ждать.       Вот сейчас в ее тоне едва уловимо чувствуется вина, а еще усталость, и магистр позволяет ей подняться, внимательно следя за тем, как она скидывает ноги с кровати, а после, словно бы удостоверившись в том, что стоит уверенно, отправляется в гардеробную. Он не останавливает ее, не окликает, догадываясь, что, после столь резкого требования деда, Нэри явно предчувствует малоприятную беседу. И сколь бы сильным не было нетерпение, желание наконец остаться с ней наедине, узнать эту новую, незнакомую ему Нэриссу, но лучше сразу расставить все точки над «и» с дедом, чем мучить ее ожиданием маячащей на горизонте головомойки.       Дверь за спиной закрывается с тихим щелчком, и Нэрисса едва слышно выдыхает, прислоняясь спиной к створке. Странное, не поддающееся осмыслению облегчение накатывает, как только Эллохар остаётся там, за спиной, в спальне. Слишком уж сильной, пугающе острой оказывается реакция на звук голоса, запах, прикосновения, на него самого. Будто взбесившиеся инстинкты захватывают разум, что кажется дико странным, пугающим, учитывая то, что эмоций, таких ярких, как во время поцелуя, быть не должно. И если поначалу, в первые после пробуждения минуты, состояние казалось любопытным, даже приятным в каком-то роде, насколько может быть приятна безэмоциональность, то сейчас эти странные скачки настроения заставляют задуматься, рассуждать о причинах подобного. Слишком привычным за четыре года стало постоянное переживание эмоций.       Но времени на это нет, Арвиэль ждать не будет, явно рассчитывая на не до конца адекватное состояние, а сама Нэрисса никак не рассчитывает на снисхождение и понимание с его стороны. Что, в принципе, нормально. Не желая заставлять Владыку ждать, принимает душ и одевается по-военному быстро — смысла тянуть нет. Своеобразная защита сознания Мраком теперь кажется еще большим благом: вставать между Рэном и Повелителем не хочется. И то, что Эллохар не сможет почувствовать ее эмоций при разговоре с дедом, более чем выгодно как ей, так и Арвиэлю. А в том, что разговор будет наедине, сомневаться не приходится.       Дверь открывается даже быстрее, чем Эллохар рассчитывает — шум воды стихает, резко обрываясь, и спустя минуту Нэрисса уже появляется в спальне. Выглядит сосредоточенной, и Даррэн не понимает, формальной ли является ее легкая улыбка, или же нет. Без связи, без ощущения ее на том конце, прикосновение ее ладони кажется отсутствующим, будто мыслями она где-то далеко, и магистр крепче сжимает пальцы в ладони, кидая на нее короткий взгляд. Видит ее задумчивость, понимает, что дед, судя по настроению, не собирается щадить ее чувств, но найти слов, чтобы ободрить, не может.       — Готова?       Вопрос кажется глупым, но проскальзывающее в его интонациях беспокойство Нэри улавливает неосознанно, замирая, когда Эллохар останавливается в дверях гостиной. Снова улыбается, чувствуя, что эта странная улыбка, не раз за последний час раздвигавшая губы, словно бы прилипает, прирастает к лицу.       — Это неважно, Рэн. Я в любом случае хочу выслушать мнение Повелителя и признаю, что затея была просто отвратительной. Но, тем не менее, принесла пользу.       На это Даррэн только хмыкает скептически, и Нэри покачивает головой — его отношение к результатам проведённого четыре года назад ритуала понять можно.       — Дед вряд ли будет мягок в формулировках, — озвучивает свои мысли он и, входя в полыхнувший белым таверх, замечает, как Нэрисса пожимает плечами.       Эллохар притягивает ее к себе, снова удивляясь тому, как легко, без привычной уже ему заминки, она обнимает в ответ. Прислоняется щекой к груди, вздыхает, признаваясь:       — Этого я и не жду. Пора бы уже прекратить сдувать с меня пылинки, Рэн, — чуть слышно посмеивается Нэри, когда свет круга переноса погасает.       Она промаргивается — темнота у тронного зала кажется непроглядной — и первой ступает к высоким темным дверям, мерцающим алыми вкраплениями драгоценных камней, отражающих алый свет светильников.        — Да и сюсюканье пора оставить в прошлом, что Повелитель понимает гораздо лучше тебя.       — Возможно, я просто пока не до конца осознаю, — исправляет ее формулировку магистр, раздвигая губы в тёплой усмешке.       Нэрисса не кажется ему взволнованной или печальной, что радует, но тревога, совершенно точно подстегиваемая пониманием настроя деда, не ослабевает.       — Поэтому и конвоируешь меня лично, хотя тебе совершенно точно есть чем заняться, помимо того, чтобы водить меня за ручку?       Ехидное замечание попадает в точку, и демон ухмыляется, негромко фыркая. Останавливается в нескольких шагах от хранящих покой Владыки Хедуши, кидает напряженный взгляд в сторону двери, но ее руки не выпускает. Прикосновение хочется продлить, хочется видеть ее улыбку, вот такую — расслабленную, немного задумчивую, но больше не вымученную, без стоящей в глазах темной тени отголоска боли. Почему-то кажется, что из кабинета она выйдет снова закрывшейся, мрачной, молчаливой.       — Мне казалось, это моральная поддержка и проявление заботы… — нарочито обиженно начинает Эллохар, понимая, что все эти попытки ее задержать, оттянуть момент, в который двери кабинета закроются за ее спиной, отрезая от него, ни к чему не приведут.       — Разве я сказала, что подобный конвой меня не устраивает или, упаси Бездна, мне не нравится? — со смешком парирует Нэри, мягко высвобождая пальцы из его ладони и ступая к дверям.       Не оборачивается, хотя чувствует его взгляд кожей, как и тревогу, отзывающуюся тёплом внутри. Кивнув внимательно наблюдающим за ней Хедуши, Нэрисса спокойно, размеренно выдыхает. Все чувства лучше оставить за дверями тронного зала, потому что там — а в этом она уверена совершено точно — нужно будет контролировать каждое слово, каждую эмоцию, ибо выбирать выражений Повелитель не будет.       Приглашающе распахнувшиеся двери не оставляют времени на додумывание деталей собственных тезисов, и Нэри спокойно шагает вперед. Сегодня привычная темнота тронного зала разбавляется алыми всполохами настенных светильников, придавая помещению зловещий вид. «Кажется, Владыка готовился произвести впечатление», — хмыкает про себя Нэрисса, понимая, что собственные мысли попахивают бунтом. Это последнее, что она собирается делать — бунтовать — а потому, заметив на возвышении у тронов темную фигуру, просто ступает вперед. Двери за спиной смыкаются совершенно бесшумно. То, что они закрылись, Нэри ощущает скорее по легкому сквознячку и тому, как резко сгустилась давящая сила сильнейшего из демонов, лениво присевшего на подлокотник собственного трона.       — Повелитель, — сейчас неуместен привычный короткий кивок, это Нэрисса ощущает четко, и потому склоняется в поклоне, выжидая реакции Владыки Ада.       — Подойди.       Отрывистое обращение, не просьба — требование, четко расставляют роли в предстоящем диалоге. Арвиэль смотрит пристально, внимательно, не отрывая от Нэриссы, что не так давно стала невестой внука, острого взгляда алых с тройным зрачком глаз. Она не выглядит потерянной или виноватой, да и покорной не кажется, что заставляет его усмехнуться. «Вряд ли рассчитывает на снисхождение», — понимает Владыка, когда Нэрисса вздергивает голову, и беречь ее чувств не собирается. Более чем достойное объяснение Асмодея игнорировать не получается, но недоумение и злость на столь отвратное решение, непростительный выбор, в тот момент, когда она могла обратиться к нему, все же пересиливают. «Не избалованная, но эгоистичная», — резюмирует демон, склоняя голову к плечу. «Самостоятельная», — выносит окончательный вердикт он, — «Значит, и за собственные ошибки отвечать будет сполна. Самостоятельно».       — Ты разочаровала меня, Нэрисса.       Голос Повелителя эхом разносится по темному тронному залу, словно вынесенный смертнику приговор, и даже огоньки светильников отрывисто мерцают, вспышками расцвечивая пол и стены, словно в поддержку. Сдержав хмыканье, Нэрисса просто кивает, принимая его слова, как истину в последней инстанции. Смысла спорить с Арвиэлем она не видит — он имеет право на разочарование в ней, подобный итог был закономерен. Не более.       — Я поступила так, как считала нужным. От моего состояния зависела мои безопасность и благополучие, в тот момент это было единственным выходом из сложившейся ситуации, — стараясь, чтобы голос звучал ровно, бесстрастно, отвечает Нэри, едва удерживаясь от того, чтобы не пожать плечами.       — Чем так не устраивал тебя выбор твоей сути, Нэрисса? Чем так плох мой внук по твоему мнению? — тянет требовательно демон, вглядываясь с тонущее в алом полумраке лицо Нэри.       Даже сейчас она кажется ему абсолютно безразличной, но теперь это вызывает легкое раздражение.       — Я не говорила, что Рэн чем-то плох. Но в тот момент данный выбор был наихудшим вариантом. Его сердце было занято, впрочем, как и позже — место в нем редко бывает свободным. А я не рассматривала его как мужчину, четырнадцать лет даже для темной леди не тот возраст, в котором выбирают будущего супруга, — разводит руками Нэри, почти сразу роняя их вдоль тела, надеясь, что в тоне не прозвучало и нотки издевки, что всеми силами приходится сдерживать. — Я не считала нужным ставить его в известность о собственных чувствах, которые считала просто воздействием магии собственной сути.       «Так понятней?», — едва не добавляет она, не понимая, зачем вообще распинается перед Владыкой. Да, он принял ее в свою семью, был для нее дедом, заботился, оберегал, воспитывал и обучал там, где Рэн допускал промашки, что, к его чести, случалось крайне редко, и в принципе принимал деятельное участие в ее жизни. «Но это не в коей мере не позволяет лезть мне в голову и выворачивать мои чувства, когда я этого не хочу и не нуждаюсь в этом», — жестко подытоживает в мыслях Нэрисса, выдерживая прямой взгляд Арвиэля.       — Ты могла прийти ко мне и Дианее. Могла рассказать об этом нам, а не разрывать собственную суть, душу, чтобы избавиться от ненужной тебе привязки. Так было бы проще, не находишь? — чуть язвительно проговаривает демон, замечая скользнувшую по ее лицу тень, и, когда Нэрисса кивает, недовольно сжимает губы.       — Разве? Со всем уважением, Повелитель, но вы не четырнадцатилетняя девочка, и вряд ли понимаете, что можно чувствовать, когда единственное, чего тебе хочется — это забраться к собственному опекуну в штаны, — сдержать яд не получается, и Нэри язвительно хмыкает, более не желая сохранять бесстрастный вид. — Я была не в том состоянии, чтобы прийти пред ваши владыческие очи и плакаться о жестокой судьбе. И не видела в этом ровно никакого смысла. Ни вы, ни кто-либо другой не в силах разорвать привязку вейлы к избраннику, а потому все свелось бы к жалости, что бессмысленно.       — И ты выбрала путь слабого, Нэрисса. Ты выбрала побег от себя, от своей сути, от собственных чувств? — жестко обрывает ее Арвиэль, поднимаясь и подходя к ступеням вниз. Смотрит тяжело, мрачно, ощущая неприятно дёрнувшееся в груди сожаление. «Да, это был необходимо, но всего этого можно было избежать», — с горечью думает демон, замирая на верхней ступени. — Бояться себя — недостойно. Прискорбно признавать, что вы столь слабы, леди Блэк, что решили бежать от проблемы, еще хуже, что наворотили ещё больших, разбираться с которыми пришлось другим. Не вам.       — У нас совершенно разные взгляды на слабость, Владыка: в вашем понимании слабость — это самостоятельное решение проблемы, пусть и совершенно точно неудачным способом. В моем понимании, слабость — это бежать и умолять о помощи, зная, что помощи не получишь просто потому, что нет способа исправить положение.       Безэмоциональность накрывает Нэриссу снова, стоит ему обратиться к ней на «вы» и по имени рода. Да, она не рассчитывала на понимание, но столь бескомпромиссное выставление вон не только из второго круга, из третьего — немного задевает. Совсем немного, но продолжать этот разговор не хочется абсолютно.        — Тем не менее, я была рада услышать ваше мнение по данному вопросу и поделиться своим. Смею просить вас сообщить об итогах разговора Даррэну самостоятельно, думаю, ему будет проще услышать это от вас.       — Перемены в наших отношениях никак не влияют ни на ваши отношения, ни на помолвку и, смею надеяться, скорый брак, — проговаривает Арвиэль.       Он понимает, что тонкой нитью прошивает ее слова, и, когда Нэрисса спокойно разворачивается спиной, направляясь к дверям, испытывает нечто, что при ближайшем рассмотрении можно принять за гордость, пусть и изрядно поблекнувшую в свете последних событий. То, как спокойно, стоически она восприняла собственный переход за границу третьего, самого далекого для демона, круга, то, что не опустилась до претензий и просьб, что-то цепляло внутри.       Ощутив, что Повелитель покинул тронный зал, Нэрисса на миг замирает перед самыми дверями, все же пытаясь разобраться, что же чувствует в данный момент времени. Спустя краткие мгновения анализа понимает, что, по факту, ничего — Мрак, явно защищающий ее сознание от эмоциональных скачков, пропускает только раздражение, лёгкую досаду и почему-то тонкую, едва ощутимую тень презрения. Последнее кажется прелюбопытным, и Нэри, нахмурившись, прикрывает глаза, одновременно желая и не желая нырять глубже. Эмоции сейчас могут привести к краху и без того хрупкой стабильности состояния, и пробираться к собственным эмоциями стоит осторожно, посредством медитаций и постепенного раскрытия защиты. Это скорее напоминает попытки научиться чувствовать заново, нежели просто вернуть чувства, потому Нэрисса решительно отметает возможность снова окунуться в раздрай последних четырёх лет. Ведь не зря же сила рода выступила своеобразным щитом, заслоном между сознанием и тем, что она должна ощущать.       Напряжение за дверями Нэрисса улавливает раньше, чем створки распахиваются, открывая вид на темный, расцвеченный алым коридор, замерших по обе стороны Хедуши и Эллохара, нарочито расслабленно подпирающего стену в ожидании завершения тёплой семейной встречи. Тяжёлый взгляд серых глаз пронзает с тридцати шагов, и Нэри смотрит в ответ спокойно, шагает навстречу, видя, как проницательный взгляд обшаривает с ног до головы. Эта пристальная внимательность вызывает улыбку, и магистр, видимо заметив, как раздвигаются ее губы, словно бы выдыхает.       — Слава Бездне, обошлось без истерики.       Кривая усмешка даётся ему с трудом, Даррэн все равно пытается высмотреть в ее лице хоть какие-то признаки расстройства, грусти, но не находит ровным счётом ничего. Не отзывается и связь — он просто ощущает ее наличие, Нэриссу на той стороне тёплой ниточки, но не более.       — А ты ждал воплей и слез? Что, и платочек размером со скатерть заготовил?       Отключиться от разговора с Владыкой получается достаточно быстро — эмоции Рэна, их яркая насыщенность, тревога, странная нежность увлекают своим обволакивающим тёплом. Еще до того, как осознать, насколько сильно забралась в его голову, Нэрисса улавливает и тоску — ему явно не хочется оставлять ее сейчас, но, видимо, кто-то ждёт его и это действительно важно.       — Так и знал, что забыл о чем-то важном, — сокрушенным шёпотом признается магистр Смерти, чуть склоняясь к Нэри, и, подхватив под локоток, увлекает за собой по коридору к таверху. — Размером со скатерть у меня, конечно, нет, но могу предоставить скучный обычный, с кружавчиками. Вдруг-таки решишь развести сырость и затопить дворец?       — И это ты мне о моральной поддержке говорил? Больше на издевки похоже, — нарочито раздосадовано качает головой Нэри, едва слышно посмеиваясь.       Обиженный вид удержать не удается, слишком уж пристально Рэн следит за ее реакциями, слишком внимательно всматривается, видимо, опасаясь увидеть признаки того, что разговор с Арвиэлем задел ее больше, чем она демонстрирует.        — Это все признаки профдеформации, лорд-директор, — неожиданно утешительно проговаривает она, ступая следом за магистром в круг переноса.       Даррэн снова и снова всматривается в ее лицо, ощущая липкое прикосновение тревоги внутри, и чувство досады на то, что она снова закрывается, не позволяет понять, что же чувствует, затапливает. Досаду чуть развеивает тёплое касание ее пальцев к ладони, то, что Нэрисса не вырывает руки, то, как смотрит — прямо, спокойно, с затаившейся в уголках губ улыбкой. «Сложно. Бездна, как же это сложно», — неожиданно для себя понимает магистр Смерти, легким движением привлекая не сопротивляющуюся Нэри к себе. Зарывается лицом в ее волосы, находя почти благословением те дни, когда мог чувствовать хоть что-то с ее стороны, пусть и смутно, но догадываться о том, что ее беспокоит. Когда свет погасает, он не сразу покидает круг переноса: тонет в темной синеве глаз, мягко отводит от ее лица прядку волос, склоняется к ней, совершенно позабыв и о стоящих на своих постах Хедуши, и о возможных сотрудниках министерств. Только когда Нэри, проскользнув под его руку и уткнувшись носом в грудь, тихонько хихикает, вспоминает, где они находятся. Но даже так ему плевать.       — Рэн, я, конечно, все понимаю — радость встречи и все такое, но взгляды крылатых как-то не способствуют романтичному настрою, ты не находишь? — глухо проговаривает Нэри, вдыхая терпкий аромат, пропитавший рубашку.       И, прежде чем осознать и понять суть действия, блаженно зажмуривается и вздыхает, ощущая, как его руки обхватывают за талию, привлекая ближе. «Как же это странно», — проносится в голове предательская мыслишка, и она не совсем понимает, что именно ей кажется странным: то, как органично срослись куски, как просыпается влечение и привязка вейлы, или то, что сам факт влечения к нему больше не воспринимается болезненным вообще.       — Тебе правда есть до них дело? — хрипло шепчет демон в макушку, чувствуя, как по губам расползается широкая довольная улыбка.       То, что она не убегает, то, что в ее чувствах больше нет боли и сумятицы, странным образом окрыляет его. И зарождает не совсем правильные в свете последних событий мысли, которые приходится гнать от себя усилием воли, ибо демон внутри согласен с тайными сужениями. Но неожиданного отпуска, последующего после ночи в пустыне на белом покрывале под облаком-хранителем ЭтШакарра, Даррэн позволить себе не может. По крайней мере — не сейчас. «А хочется. Как же, Хаос его задери, хочется», — обдумав и представив все в мельчайших и ярчайших подробностях, думает Эллохар. А вместе с тем пробуждается вполне закономерная жажда крови — разобраться с бездновым заговорщиком хочется быстро и максимально эффективно.       — Не то чтобы очень, но все же… — не делая попыток отстраниться, сообщает Нэрисса, и все же отступает на шаг, разрывая объятия и перехватывая его ладонь. И упоминает как бы между прочим, понимая, что вопросы все же последуют: — Тебе нужно идти.       — И все-то ты знаешь, прелесть моя, — вздыхает тихо магистр Смерти, пропуская ее вперед в дверях крыла.       Теперь оно действительно кажется супружеским, будто бы тяжелая дымка недоговорок и тайн развеивается, вот только он понимает, что все это не более чем самообман. Что, впрочем, легко исправить, если игнорировать впивающуюся занозами ревность.       — Просто ощутила. Понимаю, тебе, возможно, некомфортно осознавать, что я чувствую тебя чётче, чем ты меня, но поделать все равно ничего не могу, — признается она в дверях гостиной и почти сразу замолкает, напарываясь на осторожные, но между тем любопытствующие взгляды наяд.       Нэри снова поднимает глаза на него, и Даррэн, вздохнув, невольно шагает ближе, не в силах разорвать зрительный контакт. «Это определенно будет непросто», — не зная, то ли о сдержанности, то ли встраивании отношений в целом он думает, но мысль кажется на диво верной.       — Нужно.       Признаёт ее правоту негромко, чувствуя, как тёплые ладони обхватывают талию, как она сама подступает на шаг ближе, внимательно вглядывается в лицо, будто бы спрашивая «Все в порядке?». «Безднов Тьер», — проскакивает недовольное в его голове, но к тёплым мягких губам он склоняется, чувствуя, как прошивает ее ощущениями насквозь. Слишком ярко на фоне полного отсутствия осмысленных чувств, слишком дико, слишком чувственно. Это не подается контролю, и Даррэн скорее отступает, отрывается от нее, расслышав скользнувший внутрь жаром тихий стон. Призывает пламя, глядя на ее лёгкую улыбку, видя короткий кивок, и отступает еще быстрее, потому как с желанием остаться справиться практически невозможно. И только в огне, окружённый синим кольцом беснующегося пламени, понимает, что испытывает совершенно противоположные по своей сути чувства, когда задумывается над особенностями их связи трезво: подобный уровень взаимного ментального проникновения с одной стороны демонстрирует абсолютное доверие, что неимоверно радует, но с другой, реши Нэри, с ее импульсивностью и любовью к резким решениям, вмешаться в расследование, до добра точно не доведёт. Остается только надеяться на ее разумность и трезвость мышления.       Когда пламя поглощает Рэна, Нэри негромко выдыхает, пару мгновений смотря в ту точку, где оно только что погасло. Вспыхивающая внутри — или все же постоянно влияющая, во что поверить проще — вейла не дает нормально, с необходимой сейчас рассудочностью осмысливать собственные чувства, но она все равно не испытывает облегчения. Тянет — это она осознает почти сразу, стоит синему огню окатить жаром и исчезнуть. До безумия, до какой-то с трудом контролируемой одержимости, до желания быть каждую секунду рядом. Это не пугает, но воспринимается странно на фоне того, каким слабым было притяжение в последние четыре года. Напоминает то, что было тогда, сразу после свершения выбора, но тогда это воспринималось болезненно, с отторжением, а сейчас… «С этим всем определенно нужно разобраться», — решает Нэрисса, разворачиваясь и шагая в гостиную под пристальными взглядами водяных. Они, словно бы прилипнув, не отпускают до самых дверей спальни, и Нэри, распахнув дверь и более чем заинтересованно оглядев перестеленную постель, оборачивается:       — Я понимаю ваше беспокойство, но сейчас оно излишне. Сколько вы уже не спите — с неделю?       По виду и взглядам водяных можно понять, что примерно столько, и она продолжает, шире распахнув створку: — Не нужно за мной следить, я все равно никуда не денусь, крылатики не позволят. Лучше идите и отдохните, а то как же вы будете за мной приглядывать, если собираетесь падать от усталости?       Кажется, наяды понимают ее с полуслова: хмыкнувшая Мелиора поднимается первой, махая рукой сестре, Кари же, нерешительно глянув сначала на сестру, а после на саму Нэриссу, поднимается следом.       — Темных снов, леди, — проговаривает негромко Мелиора, распахивая дверь в коридор, на что Нэри мягко усмехается, кивая:       — Нэри, Ора. Темных снов.       Дверь смыкается с тихим щелчком, и Нэрисса, едва слышно хмыкнув, быстрым шагом направляется в уже заготовленную к ее приходу ванную. Тёплая вода с легким ароматом чего-то цветочного так и манит, вот только в ее планы совершенно не входят водные процедуры.       Прислушавшись к окружающим эманациям и найдя их вполне спокойными, она поворачивает рычажок, отстраненно следя тем, как воронка воды, закручиваясь, устремляется к сливу. Пальцы отбивают нетерпеливую дробь по бортику бассейна, Нэрисса успевает несколько раз досадливо вздохнуть к тому времени, как украшенная мозаикой чаша опустошается. Пройдясь по темной ванной комнате, она, внимательно осмотрев окружающие стены, пол и даже потолок, довольно усмехается: оставленные Асмодеем следы заглушающих и экранирующих плетений сейчас приходятся как никогда кстати. Обновив чары как на двери, так и на полу, под скамьёй, Нэрисса, просушивая пламенем ступени и углубление бассейна, медленно спускается в чашу, одновременно активируя амулет пространственного кармана. Шесть тонких свечей и кусочек уголька из Бездны привычно ложатся в ладонь, и, оглядев фронт работ, она приступает к начертанию незамысловатого ритуального круга.       Знал бы Владыка, чем она занимается в их общей с его внуком ванной… Проскользнувшая мыслишка вызывает кривую ухмылку на губах, и, закончив с символами и окружающих их кольцом, Нэрисса поднимается, взмахом руки зажигая свечи. Синее пламя трепещет, фитиль потрескивает, и, когда огонь резко темнеет, а трепетание язычков замедляется, словно бы превратившись в кисель, она ступает в круг. Призыв всегда давался ей легко, сейчас же, после воссоединения с собственной сутью, это вообще происходит по наитию. Символы сами выходят из-под руки, Нэри едва ли задумывается над значением рун, преследуя единственную важную в данный момент цель.       Огонь ползёт по свечам, оплавляя, но не выжигая воск окончательно, спускается по черным столбикам, расползаясь по угольным линиям, занимаясь зеленоватым свечением. Капля крови — этого достаточно — в центр, активация необходимых рун, и она быстро отступает к ступеням. Чаша вновь начинает заполняться водой, стремительно, так, что ноги все равно намокают, когда Нэрисса взбирается на самый верх мраморной лестницы. Вода словно густеет, переставая быть кристально прозрачной, заполняется зеленой мутью, и только тогда она кивает самой себе, замирая в ожидании.       Всплеск окончательно возвещает об успешности мероприятия, как и сиплый шёпот, больше напоминающий шипение:       — А я думал, ужесс не обратишшьссся. Арвиэль в гневе, ты знаешь?       — Уже беседовала.       Присев на ступень, Нэри расслабленно разводит руками — защита Мрака не позволяет испытать весь спектр положенных чувств. Только когда дело касается Эллохара они накатывают волной, взбаламучивая все внутри. Что она находит определенно приятным. И интересным. Завлекающим.       — Дейссствуешь в обход хвостатого недоразумения?       Шорох голоса переходит в насмешливый шёпот, но пристальный взгляд глаз со стреловидным зрачком говорит многое. В том числе сообщает о вящем недовольстве своего обладателя.       — Мрак не настолько подконтролен ему, а мне нужна помощь, — прямо обозначает причину вызова Нэрисса, стаскивая с ног туфельки и опуская ноги в мутноватую ледяную воду.       Треугольная чешуйчатая голова склоняется в понимающем кивке, и она чуть улыбается.       — Подальше от дворца, так, чтобы ни Арвиэль, ни Даррэн не сснали? — мгновенно переходит змей к сути вопроса и, видя, как Нэри склоняет голову к плечу, с шипением посмеивается. — Ты знаешшшь, что ты неблагодарная? Ты могла прийти раньше…       — Неблагодарность вообще свойственна двуногим, — парирует Нэрисса расслабленно, невольно в глубине души радуясь тому, что Хашесса не выказывает разочарования или гнева ее поступку. Это… ободряет. Настолько, насколько это вообще возможно. — Но тебе я более чем благодарна, и ты знаешь это.       — Ладноссс, уссстрою. Нужносс подгадать день и время, — задумчиво подперев кончиком хвоста морду, протягивает змей. — Сильно тебя заблокировалоссс? — скорее испытывая любопытство, нежели видя в этом проблему, интересуется он, и Нэри снова пожимает плечами.       — Ни урга орочьего не чувствую, — признается откровенно и добавляет, видя, как надбровные дуги змея изгибаются: — С Рэном чувствую, остальное — смутно. Не сильно мешает, но мне нужен контроль при погружении, чтобы не засосало ненароком.       — Понимаюсс, можешь не объяснять, — отмахивает хвостом Хашесса, поднимая капельки брызг над непрозрачной темно-зеленой водой. — Свяжешшшься, но не так, — обводит он хвостом ванную комнату, — а как обычно.       Нэриссе остается только кивнуть — вода снова закручивается воронкой, в которую ныряет змей, а вместе с ней, стремительно уходящей в дно чаши бассейна, заволакивает в переход и погасшие свечи вместе с угольными чертами ритуального круга. Когда воронка иссякает, засасывая в себя последние капли, она проходится по ванной чарами и пламенем, слизывающими последние следы вызова и охранных плетений, а после снова наполняет ванну водой. Выдыхает, скидывая платье и белье, и ступает в тёплую, подернувшуюся легким паром воду, решая, что продумать оставшиеся пункты плана может и позже.