Темная Империя. Ритуальный Круг

Ашшкантар, Пустыня Гибели, Ад        Интуиция вопит, но нещадная, сжигающая каждую клетку боль не дает догадке сформироваться, топит тяжело ворочающиеся в голове мысли. Эллохар даже простонать не может, не то что пошевелиться, и ему остается лишь прислушиваться к тому, что происходит вокруг, глядя в темноте небо Великой Чёрной Пустыни. «Нэрисса», — мелькает в мыслях бесконечно тревожное, больное, смертельно обреченное, и память подкидывает картины свалки боя и появившейся посреди нее тонкой фигурки в чёрном, монстров, выбирающихся из портала за ее спиной, и Бальтазара на одном из барханов. Все обрывается свистом таких простых клинков с черными эмалевыми рукоятями, синей вспышкой феникса, отразившего удар, и бликом портала, в котором исчез лишившийся глаза Блэк. «Метко», — с чувством вполне оправданной гордости думает он, снова уплывая, снесенный волной боли.  — Пора возвращать долги.       Голос деда звучит меланхолично, но ощутимо опасно — пески, взволновавшись, откликаются его ярости, и магистр Смерти даже находит в себе силы заинтересованно хмыкнуть. Хотелось бы иметь возможность рассмотреть лицо его собеседника, но чего нет — того нет, и остается лишь слушать, периодически теряя сознание от боли и кровопотери: пересекающая грудь и живот рана все еще обильно кровоточит, а регенерация не спешит помочь с заживлением. «А оружие было необычное», — плывя в мареве накатывающего болезненного жара, понимает он.  — Оставь свою мзду при себе, Владыка. Я верну тебе свой долг иначе и в иной час. А сейчас лишь исправлю допущенную мной и моей сестрой ошибку. Воспринимай это как дар, Арвиэль Дакрэа.  — У подобных подарков всегда есть своя цена, — тихо замечает Владыка.  — И ее уже сполна заплатили. Я бы сказала, что и переплатили изрядно.       Женский, очень знакомо звучащий голос обрывается сожалеющим вздохом, и Эллохар силится поднять голову, но боль накатывает жарче, сильнее, стискивает в путах, и он, чуть приподнявшись, роняет голову на песок. Замечание деда Даррэн считает дельным, ровно как и крайне любопытное высказывание его собеседницы подозрительным. А потому выдыхает сипло, собравшись с силами:  — Дед…       Но отзывается, к его удивлению, не Владыка:  — Лежи, мальчик. Не стоит зря тратить и без того не бесконечные силы. Будет больно, — и обращается к Повелителю: — Ты готов, Арвиэль Дакрэа?       Нависший сверху дед выглядит мрачно и предельно сосредоточенно, и магистр Смерти не успевает ничего спросить: положив ладони ему на грудь, Владыка с печальной улыбкой всматривается в его глаза и предупреждает:  — Будет больно, так, как никогда не было, Рэн. Контролируй сердце и… прости меня. У меня не было другого выхода.       И ощущавшаяся прежде боль превращается в ничто — новая, холодом льда разлившись по телу, вспыхивает пламенем, уничтожая. Кажется, она плавит кожу, обращая ее прахом, огненными зубами вгрызается в кости, выжигает нутро, спекая внутренности в вонючий ком. Эллохар задыхается, сжимает челюсти до скрипа, но заорать не может — вдох выжигает в лёгких кислород, и контролирует, изо всех сил контролирует сбивчивые, булькающие удары в груди, не понимая, как этот кусок плоти еще не истлел в пожирающем его чёрном пламени. Сердце то частит, сбиваясь и подскакивая к горлу, то пропускает удар за ударом. В эти моменты он ощущает, как начинают подрагивать ладони деда на его груди, и стискивает зубы крепче. А после боль, резко схлынув, почти исчезает, руки Арвиэля пропадают следом, и магистр Смерти, чувствуя себя живым и невредимым, словно и не было этих полных агонии, растянувшихся в бесконечности мгновений, медленно открывает глаза. Подстегнутое интуицией предчувствие мгновенно оформляется в догадку, пока смутную и слишком нереалистичную, чтобы быть правдой, но отмахнуться от нее Даррэн уже не может — очень уж точно складываются детали картинки.       Все то же небо, алеющее на востоке, безразлично взирает сверху искорками потухающих звезд, и Эллохар, полежав еще с минуту, осторожно ощупывает грудь и живот, натыкаясь пальцами на разошедшиеся шире, спекшиеся края раны. А после, не чувствуя боли, осторожно присаживается.  — Здесь твои раны не имеют значения, Рэн.       Сидящий рядом Владыка с печальной, полной невыразимой тоски улыбкой смотрит на горизонт, и выражение его лица почему-то кажется магистру виноватым. Поэтому он выдыхает скептически:  — Только не говори мне, что я бесславно подох, пропустив удар.       Владыка усмехается грустно, покачивает головой и, повернувшись к внуку, проговаривает негромко:  — Ты ведь и сам все понял.       И не успевает Даррэн осознать случившееся и выругаться, как он добавляет весело:  — Но я совершенно не мог позволить тебе умереть, поэтому мы здесь.       И свербевшая на грани сознания догадка мгновенно оформляется даже не в подозрение — в уверенность. Эллохар сначала поворачивает к деду голову, рассматривает, прищурившись, и только после, в достаточной мере успокоившись, озвучивает сделанный вывод:  — Ты знал, дед. Я все думал, почему параллельные ветки одной реальности так различаются в несущественных для тебя мелочах, но сохраняют последовательность необходимых тебе глобальных событий… — магистр вздыхает, откидывается на отведённые назад руки и бессмысленно уставляется во все больше светлеющее небо. — Теперь понимаю. Ты все знал, дед, не уверен на счет всех событий параллельной ветки, но насчёт того, что происходит у нас… — он покачивает головой и снова переводит взгляд на Арвиэля, ощущая нечто, слишком сильно напоминающее восхищение. Даже сильнее, чем тогда, совсем недавно, когда выслушивал прошлую порцию владыческих откровений. — Знал и четко подстраивал череду событий, каждое из них… Не я делал выборы, не Нэрисса, и вероятно — я не удивлюсь, не Бальтазар… Именно поэтому ты нещадно порол ее память, так? — риторически хмыкает Даррэн, не ожидая ответов, уже давно нет. — И все, чтобы прийти к определённому необходимому тебе моменту. К этому?       Все выстраивается предельно четко, и не только касательно Нэриссы: лорды Бездны, так удачно подставившиеся и принявшие их сторону в борьбе с Блэком, чего не было в параллельной ветке, пробудившийся пять лет назад Асмодей, все это время оберегавший Нэриссу, сама Нэри, такая же и совершенно другая, разительно отличающаяся от своей параллельной версии. Более, сильная, более жесткая, непримиримая, и много-много-много более опасная. Все рассказанное дедом парой дней ранее и, наконец, подготовленное место здесь, в пустыне Ашшкантар… О том, что провернул дед, думать не хочется ввиду последствий его действий, но как же четко были использованы полученные им самим воспоминания.  — Отчасти да, но в целом… Ты знаешь мою конечную цель, Рэн, она проста. Я просто хочу безопасности и спокойствия своим детям, внукам, правнукам… И пока будет существовать угроза, буду делать все, чтобы всегда оказываться на шаг впереди. А лучше на десять. И раз уж миры Хаоса наш негостеприимный дом, то и о них позабочусь.  — И, конечно, не без помощи одной хвостатой морды и на этот раз… — понимающе тянет Эллохар, криво усмехаясь. Гадает, как хранитель обошел данные днем клятвы, но быстро отмахивается — вопрос явно не в его компетенции. — Теперь я могу понять, почему на тебя так взъелась Нэри… Ты ужасен, дед. Она ведь догадывалась обо всем, что происходит, много больше чем я догадывалась, выходит. Хотя у нее было намного меньше вводных данных.  — У Ада будет очень умная Повелительница, — довольно улыбнувшись, кивает Арвиэль, и Даррэн не упускает возможности ехидно парировать:  — И очень бессмертный я.  — Моя лучшая интрига, — скромно признает Владыка, разводя руками, и поворачивается к внуку. — Время вышло, Рэн, и этого разговора ты, скорее всего, не запомнишь. Впрочем, этого и не требуется. Я рад, что ты не злишься, — в его голосе отчётливо слышится вина, — но поступить иначе я не мог: только разделив с тобой силы заточённого в песках Хаоса, а и именно для этого нужно было твое бессмертие, я могу быть уверен в твоей безопасности. А значит и в будущем Ада.       И темнота снова разошедшихся натрое зрачков Повелителя затапливает все вокруг, затягивает, а магистр Смерти, снова ощутив вспышку боли, на краткий миг приходит в себя, а после рассеянный алый свет окончательно меркнет, погружая в бесконечную глухую темноту.

***

Дворец Повелителя Ада, Хайранар, домен ДарГарай       Руки Хардара отпускают медленно и очень бережно, это Нэрисса осознает той крохой объективного и адекватного сознания, что еще не потонула в пронзенной болью пустоте. Отшатнувшись от крылатого — сил отступить просто нет, она сжимается и, обхватив себя руками, растирает замерзшие плечи. Это не помогает: вся она будто полностью заиндевела, покрылась коркой льда, вымерзла до крошащейся внутри холодной пустоты. Пошатнувшись и замерев, Нэри прикрывает глаза. Не хочет ничего слышать, игнорирует встревоженный гомон крыла Повелительницы. Вжимает голову в плечи, зажмуривается, делая единственное, на что еще есть силы — тянется мыслями к угасающему где-то там сознанию. И медленно, как последний лист в преддверие зимы, оседает на пол, когда оно безвозвратно гаснет.       Безразличная темнота радушно размыкает объятия, но сильные руки не дают провалиться в нее полностью — дергают вверх, поднимая, встряхивают грубо, и покорно, как кукла марионеточника, качнувшая головой Нэрисса бессмысленно всматривается в плывущие перед глазами черты знакомого лица.  — Урга орочьего тебе в зад, Нэрисса! — яростно шипит в лицо Риш. Трясется, дрожит каждым мускулом, всхлипывает, но снова с силой встряхивает. — Хватит! Приди, наконец, в себя!       И сзади тут же перехватывают другие — не такие грубые, не трясущиеся, просто уверенные. Знакомые. И Нэрисса, еще не осознав того, кто отнимает ее у разъяренной сестры Эллохара, прижимается лопатками к груди.  — Прекрати, Эримерранирш.       Руки обнимают крепче, Мрак, спасительный и бесчувственный, накрывает с головой, и только тогда Асмодей резко разворачивает ее к себе лицом. Осматривает внимательно, вглядывается в пустые зрачки и шипит, подтянув к себе за отвороты рубашки:  — Доигралась? Выступила? Теперь пожинай плоды и благодари Арвиэля, что у него был план!       Толчок, жесткий, на грани ощутимой боли, пронзает плечи, и Нэри, покачнувшись, наконец поднимает на хранителя взгляд. Сцепляет зубы — боль пронзает раненый бок так, что в глазах темнеет, и вглядывается в духа. Еще не до конца осмысленно, но все же видит его. Отстраненно рассматривает его лицо, обнаруживая гнев в изящных чертах, в яростно суженных глазах, в скупом изгибе тонких, сурово сжатых губ.  — Какие же вы одинаковые, — с неожиданным высокомерным отвращением, почти брезгливостью выдыхает вдруг хранитель, и Нэрисса снова поднимает на него глаза. — То он тебя заранее хоронит, и он-то понятно, но ты… — он поводит головой разочаровано и рычит, изо всех сил встряхнув ее: — Вспомни о мозгах в твоем черепе, Нэрисса! Вспомни, что ты Блэк, Бедна тебя подери! И не хорони Эллохара раньше времени Мрака единого ради!       Он снова ее встряхивает, но на этот раз Нэрисса отталкивает причиняющие боль руки. Скручивает их не глядя, дожидается безвольного злого шипения и склоняется, механически растягивая губы в улыбке:  — Спасибо, что напомнил, коврик.       Глаза хранителя распахиваются шире, но в них, кроме злости, она усматривает еще определенную долю признания своего права на такие действия. И удивление. А после понимает, что ковриком Асмодея называет только Эллохар, и усмехается криво. Неприязненно отряхнув ладони, отступает на шаг и выныривает из вязкой, душащей темноты. И разворачивается.       Риш смотрит с сожалением, убито и совершенно бессильно. И заплаканные темные глаза не позволяют Нэриссе высказать претензию. Точно не сейчас — эта сильная ведьма выглядит слишком потерянной. И пусть собственная вымораживающая каждую клетку боль не стихает ни на гран, Нэри просто подается вперед, обнимая ее узкие острые плечи. Не ища утешения — давая его.  — Ты его прибила? — спустя пару мгновений, обняв в ответ и крепко прижав к себе, спрашивает Благодать, и Нэрисса фыркает тихо и с заметным сожалением:  — Хотелось бы, конечно, но не в этой жизни. Не доросла еще.       И оборачивается к прислонившейся спиной к стене Дианее. Опустевшее крыло гремит траурной тишиной, еще громче звучит глухой шепот эльфийки, невидящим взглядом уставившейся в темную пустоту:  — Я не чувствую Арвиэля. Совсем не чувствую.       Чернота пологом накрывает раньше, чем Нэрисса действительно успевает осознать, что же это на самом деле значит, но Риш подхватывает. Стонет от боли, но подхватывает и впивается в плечи пальцами. Хлопок двери оглушает, шаги, тяжелые и торопливые, пробивают череп Нэри ударами, и Риш резко выпускает ее.  — Папа…       Голос ведьмы снисходит до болезненного всхлипа, который почти сразу стихает. Нэрисса, ощутив между лопаток выбивающий дух взгляд Хашшрана Дакрэа, не оборачивается. Просто вслушивается в хлипкую, готовую разразиться поминальным набатом пустоту. Больно. Слишком больно, чтобы показать хоть каплю этой агонии.  — Мама… — обычно ленивый глухой баритон срывается на шепот, вздрагивает едва слышно, и Нэрисса почти видит, как отец Рэна с трудом сглатывает. — Есть новости?.. Отец, он…  — Я не чувствую Арвиэля, Хашшран, — тихо, очень, очень тоскливо проговаривает Дианея.       И Нэрисса дергается, как от пощечины. Не потому, что бабушка повторяет то, что уже говорила парой минут назад, а потому, что не может выдавить из себя и капли демонстративного горя. Не может. Просто неспособна. Боль кипит внутри, вал за валом накатывает, погребая с головой, стирает из памяти все, кроме вкуса его губ, теплого касания рук, мягкого, насмешливого взгляда, ехидных интонаций глубокого, низкого голоса, и хочется выть. В голос, всхлипывая, не прерываясь, на одной ноте, так, чтобы стекла дрожали, чтобы стены дворца осыпались мелким щебнем, чтобы все катилось в гребаную Бездну.       «Вспомни, что ты Блэк, Бездна тебя подери!», — рявкает в голове голос Асмодея.       Пальцы вздрагивают.       Выдох дается с трудом, вдох не удается вообще.       Перед глазами все пульсирует в такт издевательски спокойно бьющемуся сердцу.  — Держите ее!       Раздается будто бы далекий рявк хранителя, смутный и словно глухой, но все вокруг послушно кренится в алый спектр.       Пальцы в шелке перчаток садистски сильно сжимают виски и окружающее пространство подергивается безмятежным, совершенно безразличным к ее боли Мраком.  — …да что вообще она такое?! — гневно, с раздражением шипит ленивый баритон Хашшрана Дакрэа, и Нэрисса усмехается невольно: этот не упустит возможности ткнуть пальцем в крайне неудачный выбор сына.  — Заткнись, Хашш, Бездны ради, — устало, с чуть слышным раздражением просит Дианея где-то поблизости, и Нэрисса тяжело открывает глаза.       Присаживается, оглядывая посветлевшую гостиную крыла Повелительницы, щурится на поднимающиеся за окном солнца. «Все плохо», — понимает она, глядя на сложную систему часов на стене. Вырубило ее чуть больше, чем на час, а это значит, что Асмодей приложил все силы, чтобы взять вырывающийся из-под контроля Мрак. И теперь внутри… тихо? Просто тихо, без чувств. Это не отменяет тревоги, страха, боли, ужаса, ожидания, горя, спрятанных где-то там, в глубине, за тонким и таким прочным заслоном, но позволяет думать трезво. И когда первые лучи солнечного света неуверенно вползают в гостиную, полосами деля ее на неравные части, а по дворцу проносится волна защитных чар, почти сразу сорванная с плетений, она находит в себе силы спокойно подняться.       Подскочившая вместе с ней Дианея старательно прислушивается к чему-то, требовательно подняв палец и призывая к тишине. Нэрисса успевает отследить мелькнувшую в чертах Хашшрана боль и жутчайшее по силе ожидание, а затем всегда такая сильная Повелительница вдруг резко опускает плечи, с тихим, сдавленным всхлипом закрывает ладонями лицо. Это облегчение — Нэрисса знает точно, потому что чувствует. Чувствует тонкую ниточку связи, стук сердца, глухой и слабый, там, на другом конце. Простонав тихо, нащупывает подлокотник дивана, ищет опоры от сшибающей в самые глубины Бездны глупой радости. И встряхнув головой, сжав зубы и отгородившись от нахлынувшей слабости, устремляется в свое собственное, одно на двоих с Рэном, крыло, следом за стремительно выскользнувшей из гостиной повелительницы.       Нагнав Дианею в десятке шагов от выхода из крыла Повелителя, перехватывает ее руку: переместиться пламенем, наплевав на и без того потрепанную Владыкой защиту, будет быстрее.  — Бабушка, — кивает в полыхнувший в шаге от них переход.       Сирена взвывает следом, пробивает перепонки дребезжанием чар. Повелительница с дрогнувшей на губах улыбкой кивает и первой ныряет с темно-синий столб огня. Обернувшаяся на спешащего за ними Хашшрана Нэрисса замечает его странную кривую усмешку, но значения не придает — заскакивает в ярче полыхнувший переход. А затем сирена взвывает снова. Видимо, наглое игнорирование правил дворца отец Рэна находит как минимум полезным.       На пороге спальни, темной, аскетичной, с огромным ложем на каменном основании, Дианея появляется первой. Нэрисса вываливается следом, старательно контролируя сбивчивые, уводящие в дурноту и темноту удары сердца. Ощущает здесь Рэна так четко, так сильно, что слезы, столь редкие для нее, вскипают в уголках глаз. Опирается на косяк, ищет невидящим взглядом, но разглядеть ничего не может: полумрак спальни и замерший у постели ушастый целитель не позволяют увидеть ровным счетом ничего. Только выглядящий безмерно уставшим Владыка кивает на невысказанный вопрос.  — Арвиэль?.. — потерянно выдыхает Дианея, с силой вцепляясь пальцами в косяк и руку Нэриссы, отчего она тихо простанывает. Он склоняет голову еще раз, глядя исключительно на свою Повелительницу, и Нэри невольно опускает глаза: это не просто кажется слишком интимным, это таковым является. Без каких-либо сомнений и разночтений.  — Нэри, подойди, — тихо просит Повелитель.       Пальцы бабушки, дернувшись, отпускают запястье, и Нэрисса, тяжело переведя дух, выравнивается. С максимальной для себя скоростью проходит к постели, не решаясь смотреть на лежащего в ней мертвенно-бледного Рэна, но все равно смотрит. Не замечает, как замолкает неловко потупившийся эльф, споро бормотавший мгновением ранее, просто скользит взглядом по заострившимся чертам, по тени проступившей на подбородке и щеках щетины. И дергается, когда Арвиэль жестом пальцев сдергивает покрывающую Эллохара простыню до пояса, демонстрируя то, о чем она подозревала, но никогда не хотела бы видеть и даже думать о таком. Просто потому что на собственном опыте испытала подобное. И испытывает сейчас — рана на боку пульсирует все сильнее, болью вышибая дух.  — Ты ведь знаешь, что это, не так ли?       Голос Повелителя звучит так спокойно и безразлично, с тонким, едва пробивающимся любопытством, что Нэрисса резко дергается и пронзает его тяжелым взглядом.  — Знаю, — проговаривает тихо и раздраженно поводит плечом на шум за спиной: явившиеся следом Хашшран и Риш рвутся в спальню. — Непростое оружие, — замечает, облегченно прикрыв глаза, стоит Арвиэлю подать знак стоящим на входе Хедуши. Двери не захлопываются, но их затягивает тонкая пленка огненного марева.       Склонившись, она медленно опускает подрагивающие кончики пальцев на длинную черную ленту раны с разошедшимися воспаленными краями. Ведет пальцами вдоль, ощущая вибрацию знакомой силы кожей подушечек и обессиленно опускает веки — тут придется изрядно повозиться, причем только для того, чтобы как-то нивелировать последствия. А потом просто выравнивается, встряхивается, выдавливает выдох сквозь стиснутые зубы, не дающие прорваться крику, и выговаривает спокойно:  — Заражение Мраком — оружие было явно из самых глубин Бездны, — это не вопрос, и в голосе нет ни капли сомнения: она прекрасно помнит как выглядело ее собственное ранение, полученное там, в академии. И как точно такое же ощущается сейчас, горя огнем ровно на том же месте. И продолжает, жестко и предупреждающе глядя на Арвиэля: — Больше никакой магии, иначе распространение Мрака будет неподконтрольным.  — Уже понял, — скупо кивает он и озвучивает очевидное развитие событий: — Остановить в любом случае не сможем.       Теперь уже он склоняется над бездвижно лежащим в постели Рэном, и Нэрисса, стараясь дышать ровно и таки заполучить в свое владение мифическую сдержанность и отстраненность Блэков, отстраненно наблюдает за его действиями. Но Владыка придерживается обещания: просто изучает каналы и источник, а затем приглашающе машет рукой Нэриссе.       Увиденная своими глазами вязкая, живая чернота поражает. Ее слишком много, она ползет слишком быстро, так, будто Рэн не просто не сопротивляется — наоборот, охотно принимает ее. Но она не захватывает его полностью, ограничивается только каналами, и это хорошо, просто отлично. А еще подозрительно.  — Заражение уже началось и прогрессирует, — одними губами проговаривает Арвиэль, прикрывая устало глаза, и Нэриссе совершенно иррационально хочется подойти и обнять его, как раньше, просто в поисках и желании поддержки. — Барьер? Сложно в условиях дворца и его постоянного излучения, но возможно.       Он спрашивает совета и это, вкупе с его усталым видом, пугает Нэриссу не на шутку. Она резко кивает, так, что шею пронзает болью, и, быстро и очень приблизительно рассчитав плотность необходимого плетения, бормочет:  — Как минимум четырнадцатый уровень.       Заслон Повелитель устанавливает без колебаний и лишних слов: потрескивающая огнем и багровыми разрядами завеса отделяет спальную зону с кроватью от гардеробной и гостиной, но оставляет в доступе угол со столом и креслами. Нэрисса вопросительно изгибает бровь, и заметивший это Арвиэль вдруг улыбается мягко и очень понимающе:  — Ты же все равно не отойдешь от него. И его ручного эльфа не допустишь. А уж место для работы я тебе могу организовать, — и тут же меняет тему и тон: — Нужно выработать тактику, Нэрисса. Я, сколь бы ни был сведущ в воздействии Мрака в качестве паразитов, представляю последствия подобной мутации весьма отдаленно и смутно… — начинает он мягко, но звучащая в этой мягкости сталь пронзает, и Нэрисса зажмуривается крепко, а потом снова оглядывает Рэна.       А затем опускается на край постели, осторожно, подрагивающими пальцами касается его непривычно прохладной ладони и прикрывает глаза. Тянется, всматривается, изучает каждую пядь затянутых липкими тенетами Мрака каналов и выдыхает облегченно, дойдя до нетронутого источника. И, не открывая глаз, предполагает тихо:  — Мы можем позволить Мраку захватить каналы и проникнуть в источник, а затем отрезать и ограничить его. Это, конечно, не спасет от последствий, — короткая кривая усмешка отражением боли пересекает губы, — но и не позволит изменить его полностью.       Открывшая глаза Нэрисса смотрит устало, печально и совершенно потерянно, отчего Владыка ощущает закономерное сомнение. А еще желание утешить, как в детстве: обнять эту маленькую сильную девочку, умирающую внутри от боли и ужаса, и так крепко удерживающую маску снаружи. Но понимает, что в их случае это больше не уместно, поэтому просто вытаскивает из кармана брюк платок и протягивает его.  — Кровь, — приподняв брови, взглядом указывает он на пошедшую носом кровь, и Нэрисса безразлично отмахивается. Отрывает одну из подрагивающих ладоней от безвольной руки Эллохара, беззастенчиво утирает нос рукавом и тихо вздыхает. — Это должно сработать, — добавляет Арвиэль, когда Нэри снова поднимает на нее взгляд. Он обходит кровать, присаживается рядом и, медленно поведя над скрытой рукой Нэриссы ладонью Рэна, просит тихо: — Мы перестраховались, но твой хранитель обошел меня на повороте.       Опустившая глаза Нэрисса недолго изучает его пальцы взглядом, мгновенно обнаруживая неизвестное ей искомое: кольцо, родовое — ее, Бездна и Мрак побери, рода, мерцающее черными всполохами в глубине камня, а значит активированное и принятое Рэном. На миг она даже засматривается, находя, что кольцо просто идеально смотрится на длинных и тонких, но таких сильных пальцах, увенчанных острыми черными когтями. И когда безумное по силе облегчение накатывает изничтожающим каждую клетку валом, прикрывает глаза и тихо смеется.  — А я говорил, что пригодится, Арвиэль, — хмыкает негромко, но крайне самодовольно голос Асмодея.  — Убила бы, — шепчет чуть слышно Нэрисса, прекратив смеяться. Но полуулыбка, слабая и совершенно странная, не сходит с губ. — Могла бы — точно убила бы за разбазаривание родовых артефактов, — и, подняв на него взгляд, спрашивает, игнорируя молча следящего за разворачивающейся сценой Повелителя: — Как думаешь, как быстро бы разнеслась весть о скором появлении на свет маленьких Эллохарчиков, не знай я о кольце и радостно прыгни в койку к Рэну? Или не в койку… — многозначительно понижает голос она, не сводя с хранителя выразительного взгляда.       Ровно такой же взгляд дух получает и от Арвиэля, но совершенно не тушуется, только брови насмешливо вскидывает. Осматривает сначала сидящую на постели Нэриссу, потом Владыку, а затем спрашивает удивленно:  — А ты была бы против? Потому что, что-то мне подсказывает, Эллохар подобному развитию событий был бы только рад… Да и вообще, — неожиданно серьезное выражение на его лице заставляет Нэриссу заткнуться и задуматься, — если бы я не всучил это колечко Эллохару с целью подкупа беспрепятственным проникновением в Хатссах, ты бы не смогла сейчас вывести из его тела излишки Мрака и контролировать мутацию источника.       И Нэрисса просто кивает, понимая, что хранитель снова прав. Она, будучи под влиянием эмоций, просто не подумала использовать кольцо в качестве проводника, а ведь это может сработать. Вот только никто не сможет гарантировать, насколько она сама двинется мозгами в процессе, потому что Мрака в Рэне с каждой минутой становится все больше. И судя по всему, Асмодей понимает это, потому что смотрит с вызовом и сомнением одновременно, будто подначивает скорее начать и проверить собственные силы.  — Еще одно испытание, хранитель? — устало уточняет Нэри.       Специально не смотрит на духа, не желая видеть на его лице и в глазах подтверждение так и не высказанному предположению, в котором она почти уверена: все это — просто очередная проверка. Масштабная, жестокая проверка, имеющая две равнозначные цели: усилить при помощи Рэна позиции Хаоса в случае вмешательства Мрака и таки окончательно проверить ее саму. И на моральную выдержку, и на крепость мозгов перед безумием.       С тяжелым вздохом прислонившись плечом к изголовью кровати Рэна, так и не выпустив его беспокояще-прохладных пальцев из ладони, Нэрисса просто обводит залитую алым рассветом спальню. Повелитель и Асмодей теряются в тени колыхающихся на сквозняке лиловых занавесей, отделяющих зоны друг от друга, и она переводит взгляд на выход в гостиную. Застывший в затянутом защитой проходе Хашшран все с тем же беспокойством всматривается в занавешенную прозрачными полотнищами спальню, и Нэри просто кивает ему, пытаясь хоть как-то продемонстрировать, что все пока не фатально плохо. А после оборачивается к сохраняющим молчание существам, которых язык не поворачивается просто назвать лордами, и сообщает уверенно:  — Мне понадобится наблюдатель. Тот, кто не побоится вырубить меня, причинить мне боль или даже смертельно ранить, если я вдруг потеряю контроль. Иначе я убью и его, и себя, — вносит ясность она, предельно серьезно глядя в глаза стоящего сбоку от кровати Арвиэля.       И Асмодей фыркает громко, поведя головой:  — Такие жертвы не понадобятся, Нэрисса, ты это и сама знаешь.  — Если бы знала, не запиралась бы три года назад в подвале охотничьей сторожки в глубине ДарГештарского леса, Асмодей. И точно не припасла бы с пару десятков разнообразных ядов, чтобы уж наверняка.       Прищурившийся хранитель окидывает ее долгим нечитаемым взглядом, но предпочитает проигнорировать едкое заявление. Вместо этого он проговаривает, беззастенчиво раскрывая факт собственного наблюдения за ней, в том числе и в доме Эллохара в Ксарахе:  — Используешь зелье, чтобы облегчить процесс, я знаю, что оно уже готово, — и пожав плечами, проходит к столу и опускается в кресло. — Ну а если не справишься — первым воткну тебе в спину кинжал, по-родственному, так сказать. Говорят, в этом дворце к подобному относятся с уважением.       Неоднозначно хмыкнувший, но никак не прокомментировавший сие заявление Владыка направляется следом, но дойти до свободного кресла не успевает — замерший в дверях Хашшран Дакрэа налегает на завесу, игнорируя начавшие тлеть отвороты камзола, и спрашивает требовательно:  — Вам не кажется, что держать нас за дверью как минимум жестоко? — и на насмешливый взгляд отца, замечает мрачно: — Если ты не забыл, это мой сын, отец. Мой первенец. И я имею право быть здесь, так же как и вы все.       Хашшран обводит спальню выразительным взглядом, и Нэрисса, не удержавшись, фыркает тихо. И даже радуется, что это никак не комментирует будущий свекр, только пронзает очередным, полным раздражения и странного, очевидно завуалированного любопытства взглядом.  — Ты ничем не сможешь помочь, Хашшран, — опустившись в кресло, устало, но предельно спокойно отвечает Владыка, поворачивая голову к дверям. — Рэн без сознания, если ты не заметил, а значит и довести его до крайне взбешенного состояния невозможно на данный момент. Ты можешь, конечно, попытаться — у тебя это превосходно получается, но вряд ли что-то выйдет.       И проигнорировав возмущенный взгляд отпрыска, поворачивается к Нэриссе. Оценивает ее состояние, всматривается в лицо и хмурую складку между бровей, в скупо, упрямо сжатые губы. И предлагает, надеясь, что Нэрисса не пошлет его куда дальше, чем близкая и понятная Бездна:  — Я могу помочь с контролем в процессе работы с каналами и источником Рэна — все же одна кровь.       Нэрисса кивком оценивает его предложение, но все же призадумывается. Не о цене — Владыка все сделает ради любимого внука, но о расплате в виде его информированности о всех ее возможностях. Кое-что очень хочется утаить, но это желание и резоны несущественны, когда на кону жизнь и возможность сохранить привычную магию Рэна. И все же снова кивает, всмотревшись в темные глаза Повелителя. И он, судя по короткому кивку, одобряет ее решение.  — Значит, приступим, — мягко протягивает в тишине спальни Арвиэль.       Он прекрасно видит, насколько потрепан источник Нэриссы после вызова существ Мрака и открытия перехода в пески, прорвавшего его защиту. Видит и то, как она изо всех сил сжимает зубы и прикусывает щеку время от времени, чтобы не скатываться в полное Мрака забытье. «Справится», — решает он в почти полной уверенности, — «Ради Рэна справится». И поднявшись, первым проходит к постели внука.       Проследившая взглядом за Владыкой Нэри снимается с места следом. Подъем из глубокого кресла дается с трудом, и она быстрее добирается до кровати, присаживаясь на самый ее край. Поднимает взгляд на стоящего с другой стороны Арвиэля, и он поясняет свой, совершенно точно уже продуманный, вариант действий:  — Ты должна будешь контролировать каждую каплю, каждую кроху Мрака, Нэрисса. Я займусь страховкой каналов — буду закреплять их в измененном виде. Постарайся избавиться от всех излишков: как ты уже сказала, важно пропустить Мрак в его источник, но не позволить ему захватить его.       Согласно кивнув — Арвиэль говорит абсолютно правильные вещи — Нэри вцепляется в ладонь Даррэна пальцами, изо всех сил стискивая ее. Она ощущается холодной, почти безжизненной, и только редкие удары пульса напоминают о том, что еще не все потеряно, что битва за него с беспощадным Мраком не проиграна. И просто прикрывает глаза, стараясь не думать о том, что ближайшие часы станут для нее мукой на острой кромке клинка.       Время тянется подобно патоке, так медленно, но при этом неумолимо уверенно липкая тьма ползет по каналам Эллохара. Нэрисса с трудом выцепляет каждую новую нить, коварно формирующуюся, пока она разбирается с предыдущими. Это кажется бесконечным: вновь и вновь стягивать тонкие тенета в подобие каркаса, способного проводить магию в необходимых магистру Смерти, второму по силе существу в мирах Хаоса, объемах, тянуть на себя излишки, страхуясь разогревшимся до красноты родовым кольцом. Кровь, хлещущую из носа, и уже не останавливающуюся, она больше не утирает — нет ни сил, ни возможности, ни внимания. И когда силы оставляют окончательно, когда веры в себя не остается, когда кажется, что проще сдаться, плечо накрывает тяжелая ладонь. «Ты просто не сможешь уйти вслед за ним за грань, Нэрисса», — шорохом прорывается в ее сознание голос Арвиэля, — «Теперь он бессмертен, а ты — то единственное, что сохранит ему разумность, убережет от безумия перерождения вследствие заражения Мраком».       И Нэрисса замирает пораженно на миг, а после, с трудом втянув воздух сквозь зубы, снова принимается плести. Этого и следовало ожидать — Владыка бы не оставил Рэна на пороге восхождения на собственный престол без всяких вывертов. Позаботился, как смог, и на том спасибо. Но бессмертие… Еще совсем недавно жизнь представлялась ей конечной, причем достаточно близко и быстро конечной, учитывая нежелание связывать свою жизнь с Эллохаром. Но теперь, когда она наконец приняла свою с ним связь, когда признала, что это и правда правильно, что это единственно верный вариант, подобная перспектива кажется как минимум пугающей. Но вопрос Нэри задает, только когда доплетает каркасы каналов до самого источника, и ни на секунду не отрывается от наблюдения за состоянием Даррэна, вскидывая на Владыку полный сомнения взгляд:  — А Рэн в курсе, что он теперь…  — Бессмертный? — усмехается криво одними уголками губ Арвиэль и пронзает тяжелым, проницательным сверх всякой меры взглядом. — Несколько часов назад был в курсе, но я не уверен, что он запомнил наш разговор — изнанка совершенно особенное место, а для тех, кто умер, но не совсем — вдвойне, если не втройне, — и напоминает, кивая на бездвижно лежащее тело внука: — Следим за источником, Нэри.       Долго следить не приходится: Мрак, словно почуяв, что его не пытаются сдержать, а наоборот — помогают освоить новые территории, — впивается в горящий синим пламенем источник, проникая в него слишком легко, так просто, что Нэрисса невольно подбирается, сомневаясь, что сможет с ним справиться. Но Владыка снова приходит на помощь: теплые пальцы находят ее ладонь, стискивают крепко, почти до хруста сухожилий, и вдвоем они теснят Мрак из источника вполне уверенно. Вот только цену этой уверенности она ощущает уже позже, когда их с Повелителем пальцы размыкаются, а сверху резко придавливает каменной плитой усталости. Теперь кровь хлещет не только из носа, но еще и из ушей, и утереть ее Нэрисса уже не в силах: чернота упорно поглощает окружающее пространство, затапливает нутро, стискивает мышцы предвестником судорог.  — Тебе нужно отдохнуть, — заметно устало, понимающе и очень сочувствующе проговаривает Арвиэль, и Нэри неожиданно для себя ощущает легкое поглаживание по растрепавшимся волосам. — Я сожалею о каждом своем шаге назад, девочка. Искренне сожалею. Но так было необходимо.       И прежде чем понимает, что именно говорит, Нэрисса спрашивает заплетающимся от бессилия языком, не имея возможности даже поднять на него глаза:  — Когда-нибудь я вспомню, правда ведь?  — Обязательно, — мягко, но при этом совершенно уверенно обещает Арвиэль.       И в этом ответе чувствуется обещание — разговора, объяснения, чего-то еще, смутного и непонятного. Еще мгновение Нэри ощущает теплое касание ладони к своим волосам, а затем медленно погружается в полную смертельной усталости темноту. Но в темноте, теплой, спокойной и такой ласковой, пребывает недолго — почти сразу выныривает, однако глаза открывать не спешит. Ощущает на себе взгляд. Тяжелый, задумчивый, испытующий, и почти мгновенно понимает, кому он принадлежит. А еще четко ощущается присутствие Асмодея, которому она мысленно шепчет, едва ли облекая посыл в слова:       «Иди, не подохну».       И ментальное касание, само чувство присутствия духа исчезает. А вот взгляд, теперь чуть более заинтересованный, все так же сверлит. И Нэрисса, тяжко вздохнув, открывает глаза. Осматривает теряющийся в тени штор потолок — сейчас, судя по внутренним часам, далеко за полдень, а значит они с Арвиэлем работали над каналами Рэна около восьми часов, — и, медленно, с огромным трудом присев, тяжело осматривается. Занимающий кресло у стола Хашшран Дакрэа встречает ее взгляд вопросительно приподнятыми бровями, и Нэрисса не находит в себе сил даже на усмешку — просто неторопливо и осторожно поднимается с постели, выпуская потеплевшие пальцы Рэна из ладони. Теперь остается следить только за его регенерацией. Но сначала нужно наложить повязки. И если рана Эллохара терпит, то ее все еще продолжает кровоточить.

***

Дворец Владыки Ада, Хайранар, домен ДарГарай, Ад       За двое суток мутного, полубессознательного, но вполне рабочего по опыту состояния Нэрисса успевает трижды умереть в панике, когда Эллохара накрывает жаром, перемерить отведенное им Владыкой пространство шагами вплоть до сантиметра и перетаскать в отгороженный пологом закуток спальни Рэна почти половину лаборатории ДарНахесса. Время тянется медленно, постоянно приходящий проведать Рэна эльфеныш бесит, доводя до Бездны и смертоубийства разом расспросами и желанием помочь, хотя ни одного оправданного метода нет. Но что-то делать нужно — сидеть на месте нет ни сил, ни желания.       И, кажется, на десятый заход за необходимыми алхимическими составами и склянками с сочувствием и сожалением на нее смотрит даже лорд Экхар, вызвавшийся помочь — его магия не способна потревожить магический фон, обладая схожим с изменяющимся источником Эллохара излучением.       Но лорд Мрака просто выходит в гостиную, уже оттуда исчезая в темном тумане, на что Нэри бесцветно усмехается — с ее полным магическим истощением он мог бы переместиться и из самой спальни — точно не превысил предел колебания излучения, вот только почему-то, в совершенно не свойственной любому созданию Мрака манере, побеспокоился о ее душевном состоянии и не пренебрег правилами.       Проигнорировав все так же восседающего в кресле Хашшрана Дакрэа — его присутствие, в котором теперь еще сильнее ощущаются беспокойство, тревога и болезненное ожидание, старательно, но тщетно скрываемые прежде, становится несущественным и почти незаметным, Нэри проходит к постели. Полным тоски взглядом обводит лежащего в ней Рэна, со вздохом опускается на кровать и, прикрыв глаза, медленно выпускает воздух из легких. Если бы кто-то сказал ей, что придется столько практиковаться в использовании исключительно магии Мрака и алхимии, она бы ядовито посмеялась. Но сейчас, когда ничего, кроме текущей в крови неощутимой темной силы и зелий, нельзя использовать, чтобы не навредить, почти задыхается от бессилия. И все же берется за давно знакомый и родной чемоданчик с потертой кожаной, приятно-чешуйчатой ручкой.       Разложив на постели бинты и необходимые зелья, спешно сваренные, а после переваренные заново по измененным рецептурам и дозировкам, осторожно притрагивается к груди Даррэна пальцами. Проводит самыми кончиками вдоль пропитавшейся кровью ленты повязки, поднимает взгляд к его лицу и зажмуривается изо всех сил, крепче прижимая ладонь к его груди. Он не чувствует, и Нэрисса прекрасно знает это, но это касание хоть что-то, что объединяет их сейчас.       Судорожно выдохнув и оторвав ладонь, она снова спускается пальцами вдоль повязки, безошибочно находя узелок, который повязала сама еще ранним утром. Острые ногти справляются с ним почти мгновенно и без каких-либо проблем, но Нэри все же простанывает тихо: повязка снова присохла.  — Рана все еще кровоточит? — заметив ее заминку, приподнимается в кресле обеспокоенно Хашшран и, когда Нэрисса не отвечает, поднимается и проходит к кровати. — Я помогу.       Помощь он предлагает уже в четвертый раз, скупо, быстро и без сомнений, и почему-то именно в таком сухом отклике Нэри усматривает родительское беспокойство и заботу. Всматривается на миг в потемневшее от усталости лицо лорда, кивает, когда он присаживается рядом, и в четыре руки они споро отмачивают и снимают присохшую повязку.       Рана, косая, глубокая, с потемневшими, пропитавшимися Мраком краями, все не регенерирует. Нэрисса может описать каждый ее миллиметр, каждую пядь неровного узора краев, и каждую нить поврежденных, пульсирующих сосудов. Вот только это совершенно ничем не поможет, если Эллохар не начнет восстанавливаться. И все ее старания насмарку: никакие видоизмененные рецептуры и дозировки не помогают ускорить регенерацию. Совсем.  — Что там хранитель говорил о чудо-зелье? — хрипло, надсадно тихо вопрошает Хашшран, не отводя взгляда от раны, пересекающей грудь сына, и Нэрисса невольно сглатывает.       Да, она в рекордные сроки расконсервировала лабораторию и притащила сюда четверть котла зелья, которое опробовала лишь на себе, просто в качестве гарантии, после того, как использовала все, что имела и о чем знала, но…  — Нужно пересчитать дозировку, — так же тихо, скрипя отвыкшими от нагрузки голосовыми связками сипит она. — И этот вариант испытан только на мне…  — Теперь мой сын не слишком-то от тебя отличается, — заметно резко замечает Хашшран, не поворачивая головы. — Сколько займет изучение образца его крови и пересчет дозировки? — все же поднимает на Нэриссу взгляд он, демонстрируя определенные познания в алхимии.       И потому она отвечает быстро, уверенно и почти спокойно — все нервные клетки сгорели, пока Эллохар двое суток метался в горячечном бреду на грани смерти:  — Около трех часов.  — Слишком быстро, — отрезает Хашшран уверенно, скептически уставившись на Нэриссу.       Но она не вступает в бессмысленную полемику — просто тяжелой, медленной походкой возвращается к столу, выставляет реторты и горелку на его центр. Подхватывает пустую пробирку, опаляет ее, возвращаясь к постели, и, присев рядом с Эллохаром, проводит пальцами по внутренней стороне локтевого сгиба. Губы размыкаются в шепоте, закаленное стеклянное горлышко пробирки, способной выдержать кровь высшего демона, прижимается к коже, наполняясь темной, почти черной, тягучей кровью. И Нэрисса снова поднимается, игнорируя назойливо вспархивающие перед глазами черные точки. А еще слышит зов.       Феникс, где-то там, за гранью, идущий на возрождение из пепла, зовет бессознательного хозяина, но отозваться может лишь она. И она отзывается, тратя на отклик последние силы. Даже на поддержание собственной регенерации не остается. Как только клич птицы пронзает изнанку, темнота накрывает с головой, и дошедшая до стола Нэрисса, кое-как опустив склянку с кровью Рэна в подставку, хватается за край стола. Но все же ощущает, как снова начинает кровоточить так и не начавшая заживать рана на боку.       Сморгнув черную пелену, она опускается в кресло, выбирает из рядка разноцветных составов несколько, разливает их по свободным пробиркам и мензуркам, и только потом добавляет кровь Даррэна. Смеси емкостей шипят и пенятся, реагируя и на яд, и на заражение Мраком, и на проклятия выше десятого уровня. А еще, кажется, Хашшран прекрасно знает, как интерпретировать результат реакций, потому то мрачнеет он очень уж выразительно.  — Справлюсь, — тихо шепчет себе под нос Нэрисса, прежде чем приняться за пересчет дозировки собственного все еще безымянного зелья.       Наблюдающий за невесткой с кровати сына Хашшран неторопливо возвращается в кресло, даже не напоминая, что они не наложили Рэну новую повязку. Понимает, что за эффективностью зелья девчонка будет следить именно по ране, только поэтому она с судорожной серьезностью смешивает сейчас содержимое как минимум десятка флаконов, один из которых, словно драгоценность, извлекает из пространственного амулета. Исключительно поэтому он не решается ее отвлечь, несмотря на беспокойство за сына и ее трясущиеся руки — это важнее всего сейчас: новый шанс для Рэна. Как бы сын не относился к ошибкам и выборам его прошлого.       В итоге Нэрисса заканчивает с двумя пробирками. Вернувшись к постели, содержимым одной из них щедро поливает рану, пересекающую грудь и живот магистра Смерти. А вторую, снова вскрыв чарами вену, вливает в кровь, не рискуя применять перорально. И только когда смешавшейся с кровью состав вступает в реакцию с нанесенной на рану смесью, выступив сизой пеной, тихо, заметно облегченно вздыхает. И поясняет вслух, понимая, что Хашшрану это важно, почти настолько же, как и ей:  — Таких подходов понадобится еще минимум три, чтобы полностью очистить кровь от метаболитов распада яда с оружия.       И когда лорд Дакрэа скупо кивает, отображая понимание, берется за разложенные на постели бинты. Споро накладывает повязки и, не задерживаясь на кровати, сползает на пол, привычно сплетая пальцы с безвольными пальцами Эллохара.  — Тебе нужно поспать, — отстраненно замечает очевидное Хашшран, на что Нэрисса только поводит плечом, не желая вдаваться в подробности функционирования организма лордов и леди Мрака. А инициированной она себя вполне, после такой-то работенки, может считать без зазрения совести.  — Медитация, — тихо шепчет Нэри, почти мгновенно откликаясь едва слышным бормотанием. Разве стоит хоть чего-то просто побыть его кристаллом-накопителем в ближайшие пару суток, раз уж других вариантов просто нет? Это совершенно не та цена, о которой она способна пожалеть.       И Мрак, закусив удила, затаскивает ее глубже в темноту, тянет почти кончающиеся силы в ослабленное ядом тело Эллохара. А Нэрисса расслабленно, с полным довольством и осознанием ситуации, отдает силы, просто потому, что так надо. Так правильно. Необходимо ей самой. И ставшая чернотой темнота поглощает окончательно, отбирая даже жалкие отголоски звуков и тени мыслей.

***

Хааррдахан, Изначальная пустошь, Мрак       Здесь красиво — это единственное, что может обозначить для себя Эллохар. Изумрудно-зеленое небо с лиловыми проблесками звезд, безоблачно чистое, фиолетово-синяя трава под спиной и пальцами закинутой за голову руки прохладная и упругая, шелест листвы, непривычной, розовато-алой, и черных с красными прожилками лепестков переплетается с ленивым рокотом водопада. Здесь даже дышится иначе, хотя и дышать в принципе не обязательно. Но самое увлекательное — компания. — …правда в том, что мы, в силу разумности и наличия интеллекта, всегда находимся в поисках ответов на совершенно разные в своей сути вопросы, — проговаривает черноволосый, одетый в простую черную рубашку и черные же брюки лорд, возвращая Даррэна к теме обсуждения. С безмятежным прищуром он запрокидывает голову, зарываясь пальцами ног в прохладную, покрытую росой фиолетовую траву. — О мире ли, добре и зле, различных метафизических свойствах бытия, но больше всего — о самих себе. И найти эти ответы проще всего в собственном отражении. Постоянном и неумолимо изменчивом, столь похожем на нас и так же разительно отличающемся. Не по причине того, что существу нужно существо рядом — это всего лишь сущая пошлость. И не потому, что все мы по сути своей неполноценны и боимся одиночества. Только из неизбывного любопытства, исследовательского энтузиазма и желания познать самое себя через познание других.  — Суть половинок и истинных пар? — хмыкает задумчиво магистр Смерти, вспоминая собственный вопрос. Откидывается на отведённые за спину руки, глядя в зеленое небо, поблёскивающее россыпью мелких и крупных осколков-звезд.       Это беседа длится слишком долго, чтобы он считал, сколько уже провел времени здесь. Вот только от тоски, тянущей глубоко внутри, она не избавляет.       «Нэрисса…», — шепчет он мысленно и прикрывает глаза, но дотянуться не может.       Не отсюда, пусть это эфемерное «здесь» много ей ближе.  — И да, и нет, — улыбается легко, склоняя голову, Даршхан. — Все мы сами по себе целы, но в то же время каждому из нас не хватает чего-то. Тех самых ответов, если хочешь, которые мы получаем неким образом, встречая того, в ком видим свое отражение. Всего лишь поиск ответов. Потому все мы и путаемся, ища свое отражение в сотнях лиц и душ, ошибаемся и разочаровываемся. А когда, наконец, находим…  — Обретаем спокойствие, — выдыхает в абсолютной уверенности Эллохар, укладываясь на спину и закидывая руки за голову.  — И понимание, и ответ. И много чего еще, но главное — вкус к жизни. Начинаем по-настоящему чувствовать, осознавать и снова искать ответы. Только уже вместе.  — И в чем же суть? Если ответов нет?       Ответ не то чтобы заботит Даррэна. Здесь слишком спокойно, просто и правильно, чтобы беспокоиться о чем-то на самом деле. Но послушать все равно интересно — неизбывное любопытство невозможно отключить щелчком пальцев. А если пространная беседа о глубинной сути бытия хоть немного расставляет по местам беснующихся в голове нахессов, то тем более.  — Ну, насколько я могу судить, и как бы мне, в силу уже прожитого опыта, хотелось бы думать, все достаточно просто: нужно всего лишь познать простую истину — познать все невозможно.  — Забористые у Нэриссы зелья, — не соглашаясь, и не отрицая правоты слов перетекающего и меняющего облики чёрного тумана, то становящегося темноволосым лордом, то оплывающего сгустком тумана, меланхолично констатирует забавнейший факт Даррэн. — Потому тебя именуют Непознаваемым? — хмыкнув, поворачивает голову он, и чёрная сущь снова обращается черноволосым демоном, задумчиво склоняя рогатую голову к плечу.  — И да, и нет, это всего лишь одно из имён. Однако мне привычнее Даршхан, — проигнорировав замечание о зельях и их забористости, улыбается он, и Эллохар понимающе хмыкает.

***

Дворец Владыки Ада, Хайранар, домен ДарГарай       В состоянии полного безразличия, вызванного очередной медитацией, долго продержаться не удается — сам Мрак вытаскивает обратно на поверхность, вынуждая открыть глаза и устало осмотреться. К сожалению, медитации больше не приносят облегчения уставшему сознанию и измученному телу: видимо, даже у Блэков есть свой лимит.       Но, распахнув глаза, она все же ощущает себя немного отдохнувшей, да и за окном занимается рассвет, а значит, пора сменить повязку. Присевшая на постель Нэрисса уже тянется к новому мотку бинтов, вглядывается в осунувшееся, бледное и изрядно затененное на челюсти и щеках щетиной лицо Рэна и тихонько вздыхает. Прикрывает глаза, потерянно роняет голову ему на плечо, утыкаясь лбом в ключицу, и беззвучно простанывает про себя. Он даже собой не пахнет, только лекарствами, мазями и тонко, едва уловимо — Мраком. И не то чтобы сила имеет какой-то характерный запах, просто ощущается чем-то легким, едва заметным на фоне. И именно это укрепляет первую мысль в ее голове о том, что Рэн обязательно, без вариантов изменится. И это почему-то пронзает паникой.  — Я люблю тебя, — шепчет одними губами она, будто это может хоть чем-то помочь, поглаживает пальцами внутреннюю сторону его запястья. А затем поднимается и, сжав в пальцах свежий моток бинтов, аккуратно снимает пропитавшуюся сукровицей повязку. — Работает… — в неверии шепчет Нэрисса, впериваясь в рану совершенно непонимающе.  — Работает, — кивком подтверждает подошедший к постели Хашшран. Окидывает Нэри внимательным взглядом, одобрительно хмыкает и присаживается рядом. — Почти магистр Алхимии — это, оказывается, полезно, — в очень знакомой по сыну ехидной манере тянет он, склоняясь и принимая из рук Нэри конец бинта. Помогает бинтовать и, когда Нэрисса закрепляет конец и поднимается, обеспокоенно перехватывает ее за руку. — Ты ранена. Почему молчала?       Удивленно воззрившаяся на него Нэрисса сначала не понимает, о чем вообще отец Рэна ведет речь, и только после того, как он второй рукой перехватывает край короткой кожаной куртки, отводя его в сторону, обращает внимание на залитый кровью бок.  — Тебе нужен целитель, — безапелляционно заявляет он, и знакомые интонации вызывают у Нэри усмешку: слишком уж привычно это звучит. Слишком понятно и близко. И, кажется, Хашшран это понимает, как и то, что она не прислушается. — Как думаешь, что мне выскажет сын, когда узнает, что я был в курсе ранения его невесты и промолчал? — вскидывает бровь Хашшран, однако ничего не добивается — Нэрисса просто вздыхает, закатывая глаза. — Целитель мне не поможет. Вы же помните, что я такое, правда? — ядовито усмехается она — сейчас ее безмерно радует пусть и слабое улучшение в состоянии Рэна, поэтому Нэри позволяет себе усмешку. — Не волнуйтесь, не сдохну, — отмахивается она, наконец, и проходит к столу. — У меня свои способы лечения.       Но раной таки занимается, пусть и присев в кресло и почти скрывшись за преградой стола. Сначала обрабатывает глубокую, выжженную концентрированным Мраком дыру в боку, потом прожигает снова, уже огнем, так, чтобы не потревожить магический фон спальни. А потом просто затыкает ее куском бинта с регенератором, плотно заматывая сверху и поливая кровеостанавливающим составом.  — Я начинаю сомневаться в твоих особых способах лечения, — хмыкает из кресла Хашшран, бездумно следя за поднимающимся над песками первым солнцем. — Или, что исключительно предположение, тебе в горячке отказали мозги, потому что на осознанную самоубийцу ты не похожа.  — Или ей и правда нужно специфическое лечение, а ты зарываешься, Ран, — фыркает черный клуб дыма, медленно поднимающийся из темных плит пола. Подплывает к кровати, оценивает уважительным хмыком и все же пристает с ехидно-недовольным, переместившись ближе к столу: — Глава, вот ты детишек хочешь? Маленьких, рогатеньких и чтобы на Эллохара похожих?       Огорошенная вопросом Нэрисса даже перестает перематывать свой многострадальный бок бинтом, поднимая на прикидывающегося грозовой тучей хранителя взгляд. Вскидывает бровь, сохраняя выразительное молчание, и выползший из Мрака Асмодей объясняет, тыча пальцем сначала в бездвижного Эллохара, а после в Нэри:  — Такие ранения лечить нужно правильно, а не затыкать тряпками с зельями в надежде, что само отвалится, — и выдыхает наставительно: — Вот очнется Эллохар и все сразу поймет, теперь-то уже точно без вариантов. Думаешь, он доволен будет, что ты тут уже шестой день сидишь над ним и вздыхаешь, вместо того, чтобы собственной раной заняться?  — Советую закрыть рот и забыть об этом, если и правда хотите помочь, — устало проговаривает она, переводя выразительный взгляд с Асмодея на Хашшрана и обратно. Встает, возвращается к постели Эллохара с пробиркой, и только набрав крови на новый контрольный анализ, сообщает тихо: — Потому что заняться раной я смогу только по возвращении в Хатссах и отлучаться на данный момент не намерена.       Асмодей, кажется, смотрит осуждающе, Хашшран следит за ее действиями с определенной долей любопытства и сомнения, но сейчас ей плевать: единственное, на что она нацелена в данную минуту — состояние Рэна и его положительная динамика. Остальное совершенно неважно. И взгляды лордов достаточно просто игнорировать, когда теплые пальцы Эллохара в ладони, и сам он вот такой близкий в своем медленном изменении под влиянием Мрака. Он словно последняя деталь мозаики, объединяющей, скрепляющей и сшивающей воедино их двоих, сшивающий то, что еще не приросло друг к другу посредством связи. И эта мутация, как бы ни была плоха, больше не вызывает у Нэриссы беспокойства и отторжения, потому что теперь ей кажется, будто все в действительности и должно было так случиться. Так просто правильно.

***

      Еще двое суток проходят в странном мутном состоянии, которое Нэрисса уже не может списывать просто на ранение. Она все так же меняет повязки, все так же накачивает Эллохара зельями, и подходов с ее безымянным творением происходит совсем не три, а больше, значительно больше. Но Даррэн все не приходит в сознание, и липкий страх, сворачивающая нутро в липкий ледяной ком паника накатывает все чаще. А еще он с каждым часом все сильнее ощущается пропитанным Мраком, пронизанным им, несмотря на то, что сила перестала проникать в источник и вполне себе неплохо обосновалась в каналах наравне с пламенем. Она снова, в который раз сменив повязку, набирает крови из порядком замученного локтевого сгиба и отходит к столу. Опустив пробирку в подставку, устало опирается ладонями на столешницу, закрывает глаза. И вскидывается, различая чуть более громкий, отличающийся от привычного вздох.  — Нэрисса…       Тихий, надсадно хриплый шепот — то единственное осмысленное, что произносит Рэн за последние несколько суток, потому оборачивается она стремительно и еще быстрее проходит к кровати, мгновенно обхватывая пальцами его ладонь. Он не открывает глаз, просто поводит плечом и гулко сглатывает. Замолкает, хотя не дышит уже так размеренно, как буквально полчаса назад.  — Я здесь, родной, — тихо шепчет Нэри, ощущая, как под давлением свалившегося на плечи облегчения проседает голос. И теплые пальцы в ее руке сжимают ладонь в ответ.       Теплые мурашки от этого касания пробираются, кажется, в самое сердце. Сжимают его, заражают, проедают насквозь. Нэрисса с трудом перехватывает контроль над ставшим судорожным дыханием. И дергается, когда еще минуту назад так слабо шептавший Эллохар резко присаживается и стирает мокрые дорожки с ее щек.  — Не плачь, дыхание мое.       Он расслабленно и уверенно подтягивается на подушке, спокойно устраивается так, словно и не было этой недели в бессознательном состоянии. Рассматривает ее лицо внимательно, скользит взглядом по телу, и губы сжимаются в тонкую линию. Даррэн, кажется, даже принюхивается, но ничего не говорит. Просто смотрит, и взгляд его кажется требовательным и однозначно тяжелым.  — Мне нужно поменять твою повязку… — подхватывается Нэрисса, пытаясь скинуть болезненную рассредоточенность, но больше не смотрит в его лицо.       И ощущает, как сильнее нахмуривается Эллохар.       Вот только взгляд его, совершенно нормальный, спокойный взгляд, почему-то выдержать крайне трудно. Потому что из него самого, всего него, хлещет сила, и она давит, распластывает по постели, сжимает нутро, выдавливает попытки сопротивляться. Она знакомая и незнакомая одновременно, но практически пугает ее. Потому что Мрака, такого привычного, в нем ощущается лишь чуть. И даже пахнет Рэн совершенно иначе.       Он крепче сжимает ее ладонь, ее теплые пальцы обхватывают запястье в ответ. Эллохар с трудом сдерживает судорожный вздох, ощущая как непривычно сильно, выдергивая душу из тела, ведет от простого, невинного касания. Не поднимает взгляда, смотрит на собственные пальцы, сжимающие тонкую, хрупкую ладонь. Он не просто слышит ее пульс, ощущает его, как и мурашки, побежавшие по коже. Задыхается в ее запахе, забивающем обострившееся обоняние. Чувствует, как Нэрисса тянется к нему, м это почти лишает разумности. «Дерьмо…», — поносится в голове, когда контроль медленно убегает черным песком сквозь пальцы. Но руки ее не выпускает, как и не прекращает поглаживать тонкую кожу ее запястья, под которой сбивчиво отсчитывает удары сердца пульс. Все это слишком остро и практически болезненно, слишком провоцирует желание ощутить ее всю, каждой клеткой, всем телом, выпить вздохами, касаниями, поцелуями… «Дерьмо», — повторяет про себя Даррэн, старательно сдерживая обострившееся восприятие и возникшие вследствие его желания.  — Тебе нужно отдохнуть, иначе наш некромантушка примет за умертвие, и потом поспать уже не получиться, — намекает на попытку укрощения заклятиями упокоения Рэн, обеспокоенно вглядываясь в ее мертвенно бледное, осунувшееся лицо, и Нэрисса с усталой усмешкой вздыхает, поднимая на него взгляд. Разглядывает его лицо, пока он продолжает поглаживать щеку, соскальзывает большим пальцем к губам и снова всматривается в ее глаза. — Сколько я был в отключке? — спрашивает негромко, нахмуриваясь, привлекает Нэриссу к себе. Острая тактильная чувствительность требует физического контакта с ней настолько, что все внутри голодно взвывает в нетерпении. И едва ли успокаивается, стоит прижать ее к себе.       Голова нещадно кружится, и Нэрисса не сразу понимает вопрос, который задает Даррэн, утопая в тепле касаний, в его запахе, непривычном и знакомом одновременно, в стуке сердца, сильном, но все же сбившемся. А когда улавливает на себе вопросительный взгляд, реакцию на который просто не может контролировать, вздрагивает каждым мускулом в теле и бормочет тихо:  — Восемь дней, Рэн. Тебя не было восемь дней.       В ее словах звучат беспокойство и слезы. Но когда он снова чуть отстраняет ее от себя, слез в ее глазах нет. Она просто хмурится, выглядит обеспокоенной, тянет руки, но не плачет. «Никогда не плачет», — бормочет про себя Эллохар, усмехаясь возникшему с несколько минут назад исключению, которое стирал с ее щек пальцами, и в принципе находит все свои ощущения в данный момент странными. Притягивает ее к себе, не имея сил удержаться.       И особенно необычно он ощущает Нэриссу. Так непонятно, так сильно и так отдаленно одновременно, что руки сами собой сжимаются на ее талии крепче. Зарывается носом в волосы на макушке, глубоко вдыхает, ощущая, как она инстинктивно прижимается крепче, и спрашивает без обиняков, прекрасно помня разговор с дедом там, в изнанке:  — Не боишься?       Специально отодвигается, и Нэриссу от себя отстраняет. Видит в отражении ее глаз, как его собственные зрачки расходятся натрое, начиная медленное движение по кругу радужки. Но страха в ее лице не видит. Нэрисса лишь жадно следит за движением зрачков, изучает пытливым взглядом его лицо.  — Ты понимаешь, насколько я изменился?       И на второй вопрос Нэри реагирует спокойно — скользит ладонями по его плечам, обнимает крепче и вздыхает так облегченно, что что-то внутри, чему Эллохар совершенно не может дать определения, предательски сжимается так, что дыхание окончательно сбивается к Бездне. А Нэрисса все смотрит в глаза, прямо и абсолютно без страха:  — Я знаю даже больше твоего, Рэн, — все же улыбается уголками губ печально она и кивает на его грудь. — Тебя ранили принесенным из Мрака оружием, началось заражение. К счастью, — на миг замолкает Нэри, явно сомневаясь и подбирая формулировку, — у Владыки был план, и он смог все рассчитать и подготовить. Но твоя магия и сила…  — Теперь другая, — спокойно, уверенно и без каких-либо колебаний заканчивает за нее Эллохар, теснее привлекая к себе. Вряд ли в ближайшие дни сможет так просто отказаться от прикосновений к ней. От ее присутствия рядом, от звука дыхания, от взглядов и голоса.  — Нужно сообщить… — начинает Нэри тихо, собираясь сказать, что надо бы передать, что он пришел в себя и вполне бодр, хотя бы Повелителю, но, Даррэн, разгадав смысл не озвученной фразы, отрицательно качает головой, отрезая бескомпромиссно:  — Утром.       Острая тактильность, резкость ощущений, потребности в касаниях обескураживает его. Почти зависимость сводит с ума. И только сейчас, спустя десяток минут, он понимает, что раньше такого точно не было. Медленно ведет пальцами по ее спине, обтянутой черной рубашкой не по размеру, проскальзывает по оголенным закатанными рукавами предплечьям, едва ли не обжигаясь привычным касанием к теплой коже и почти теряя разум от яркости этого контакта.       «Неужели она ощущает меня так?..», — мелькает в голове почти пьяная мысль, и Эллохар чуть отстраняется, снова осматривая ее заметно более бледное, чем обычно, лицо и ныряя в темные, поглотившие радужки зрачки. — «Как такое вообще можно терпеть?..», — проскакивает пораженное в мыслях, но он отмахивается, позволяя себе окончательно потеряться в напряженных, ожидающих чего-то глазах.  — Идем, дыхание мое, — неожиданно проговаривает магистр Смерти, поглаживая ладонями ее запястья и уверенно, совершенно бескомпромиссно подхватывает на руки. — Мне же нужно отмочить повязку, — напоминает он все же, пусть и не встречает и крохи сопротивления.       Не ждет ее согласия, просто уверен каким-то непонятным, но явно не шестым чувством, что она не откажется. Поднимается с постели, убеждается, что достаточно стоит на ногах, хотя устойчивость в принципе не вызывает каких-либо сомнений, и утягивает Нэриссу за собой. Бросает косой подозрительный взгляд в сторону кресла, стоящего у самой границы, делящей спальню на две неравные части, не задавая никаких вопросов. Нэрисса пахнет усталостью, кровью и еще чем-то лекарственным, и смесь этих запахов на ней раздражает. А значит от них нужно избавиться, чтобы она снова пахла собой. И им. Это кажется почти болезненно важным.       Вода с шипением включается в отделенной стеклом душевой, стоит ему войти в ванную. Даррэн просто уверенно несет ее дальше, ожидая сопротивления каждую секунду, но не встречает его — Нэри покорно лежит на его руках, тихо дышит куда-то в ключицу и молчит. Он опускает ее на теплые, поливаемые водой плиты пола, прислоняется лопатками к стене и закрывает глаза. Слышит, как Нэрисса вздыхает тихо, медленно, и шагает ближе. Она, не имея сил оторвать от него взгляда, становится под тугие, чуть горячеватые струи воды, льющей с потолка душевой, на миг прикрывает глаза, собираясь с силами, отыскивая каплю контроля в глубине, а потом, нахмурившись, все же принимается за повязку на его груди.       Плотный слой бинтов отходит от смуглой кожи с трудом, и как ни старается, Нэриссе все же приходится периодически тянуть его слишком сильно, почти отрывая. Но Эллохар никак не реагирует, даже бровью не ведет — просто придерживает рукой за талию, второй сжимая края удерживаемой на бедрах простыни. И как только Нэрисса отлепляет край бинта, неверяще рассматривая совершенно невредимую кожу на его животе, отпускает простыню. И не может не усмехнуться, когда она опускает ресницы, делая осторожную попытку отступить на шаг. Слишком непривычно он ощущается, слишком давит исходящая от него сила, слишком манит, чтобы держать себя в руках и доверять и без того хрупкому самоконтролю.  — Очаровательно смущаешься, сердце мое, — непоколебимо притянув ее обратно к себе, шепчет с хитрой усмешкой ей на ухо магистр Смерти. Чувствует и ее смущение, и оторопь, и беспокойство, и растерянность… И ничего, совершенно ничего не может с собой поделать — скользит второй рукой по ее облепленному промокшей насквозь рубашкой телу. — Вот только это совершенно лишнее, учитывая уже имеющийся у нас опыт взаимодействия…       И Нэрисса отступает плавно на шаг. Вернее, пытается, но успеха не обретает: его руки держат слишком крепко, его запах пленяет крепче всяких пут, да и желания отстраняться нет совсем, только совсем другое, противоположное, правит балом, и, опасаясь поддаться, она совершает еще одну попытку отшагнуть. А затем вскидывает голову, отбиваясь от смущения и зарожденной им осторожности, смотрит прямо в серые, отливающие сейчас синевой глаза, в которых медленно раскрывается натрое зрачок. И уже не противится, когда Эллохар уверенно и безо всяких вопросов стаскивает с ее плеч черную рубашку, резким движением раздирая ее надвое. Штаны вместе с бельем она стаскивает самостоятельно, мысленно согласившись с Рэном — смущение и правда излишне в их случае. Вот только не напрячься не может, когда длинные сильные пальцы бережно обводят край прикрытой бинтом раны на боку.  — Опять?! — припоминает он виденное в ее памяти ранение, безошибочно определяя его место и накрывая повязку ладонью. А следом распускает ее, раздирая узел.       Облеченный в разъяренное шипение шепот касается уха, мгновенно напрягшаяся рука привлекает к горячему твердому телу, и Нэрисса судорожно ловит губами вздох. Пальцы резко вздергивают ее подбородок, вынуждая посмотреть ему в лицо, и она тяжело вздыхает, понимая, что сейчас получит жесткий нагоняй.  — Скажи мне, что мне с тобой делать, прелесть моя? — издевательски уточняет Эллохар на ухо, с интимной бережностью спускаясь пальцами по ягодице и бедру. — Как вдолбить в твою хорошенькую, но глупую голову, что ты в первую очередь должна заботиться о себе? К чему это бессмысленное высокоморальное самопожертвование?       Пальцы, твердо перехватив за шею, запрокидывают голову выше, Нэрисса встречается с полыхнувшими синим пламенем раздражения радужками, захваченными тройным зрачком, и не находит ничего лучше, чем просто обнять его. Тянется руками, обхватывает за шею и, когда Эллохар дает слабину, поддается, подчиняясь касанию, прижимается всем телом. Успокаивающе скользит ладонями по его плечам, утыкается носом в широкую смуглую грудь и шепчет тихо:  — С этим просто нужно в Хатссах, Рэн. Я разберусь, правда. Все в порядке. Я просто слишком ждала…       Она поводит головой, потираясь носом о его грудь, пытаясь успокоить его, и Эллохар просто прижимает ее крепче к себе. Как никогда сильно ощущает каждую каплю ее эмоций, ее беспокойство, ее страх, ее ожидание… А еще неуверенность. И все же находит в себе силы для сомнений, проговаривая:  — Кого ты пытаешься обмануть, радость моя?       И обхватывает руками тверже, прежде чем огонь вспыхивает вокруг. Нэрисса даже не успевает запротестовать в полную силу, как Даррэн вытаскивает ее из перехода и, усадив на постель и завернув в простыню, заматывает бедра второй простыней и сжимает родовое кольцо Блэков в кулаке. И тут же улавливает на себе полный глухого раздражения взгляд Нэриссы, ехидно усмехаясь в ответ на ее злость — она может беситься сколько угодно, но если что-то угрожает ее жизни… И вопрошает с ядовитым ехидством, стоит темному пятну Мрака расползтись посреди спальни:  — Коврик, ты вообще как, о своих обязанностях хранителя еще помнишь? Потому что если нет, то я всегда могу тебе помочь в борьбе со склерозом, причем безвозмездно и очень эффективно…  — Вариант тут один, Эллохар, — благоразумно не выплывая из перехода, тянет Асмодей, явно не желая вступать в перепалку с неизвестной пока для себя величиной, в которую превратился давно знакомый принц Хаоса, а также не желая оценивать «величины» этой величины и быть насильно приобщенным к акту совершенно не добровольного вуайеризма, — перейти на родовую диету. Вот только вряд ли это порадует твою радость, — ехидно отмечает он.       Обнимающая Эллохара со спины Нэрисса чуть вздергивается на кровати, ощущая очередной подъем свойственного Даррэну острого любопытства, и с тихим удручённым стоном прикрывает глаза.  — С этим я не хотела бы торопиться, — в мрачной уверенности заявляет она, крепче обхватывая сидящего к ней спиной Рэна за талию и не давая ему обернуться.       Он на это реагирует закономерным хмыком, вот только Нэри это нисколько не пробирает — видеть ее расцветшее черными венами лицо ему точно пока не стоит, потому что лишь одно упоминание о «родовой диете» будит вполне себе определенный голод.  — Родовая диета? — все же пытается обернуться к ней магистр Смерти, но, уловив нотку сопротивления в том, как Нэри крепче обхватывает его руками, сдерживает любопытство.       А хранитель, выразительно и очень уж понимающе глядя ему куда-то за плечо, туда, где должна быть Нэрисса, проговаривает загадочно:  — Узнаешь в свое время, Эллохар, — и, кивнув Нэриссе, добавляет твердо: — Я все подготовлю, но настаивать не буду — лишь тебе самой решать, когда стоит отринуть комплексы и таки позволить своей сути взять, наконец, свое. Но откладывать не советую — в прошлый раз было сложно избавиться от последствий.       С этими словами, он, не прощаясь, с тихим шелестом Мрака исчезает в портале, и Эллохар с усмешкой осознает, что ощущает как направление его движения, так и импульс силы, приложенный для перемещения. «Как любопытно…», — тянет он про себя, а когда эхо перехода хранителя рассеивается, оборачивается к сидящей за его спиной Нэри. Разглядывает ее лицо, отмечая, что она действительно выглядит в конец измотанной и уставшей. И Нэрисса подтверждает его выводы, когда с тихим, тяжелым выдохом просто прислоняется лбом к его плечу. Находит его запястье, сжимает пальцы, и новый ее выдох, судорожный и едва сдерживаемый, кажется болезненно печальным.  — Сиди, прелесть моя, — припечатывает ее взглядом он, поднимаясь с места.       Проходит к столу, замечая на нем не только разномастные склянки мини лаборатории, но и уже знакомый по прошлому эпизоду врачевания его собственных телес от укусов швейр чемоданчик. Открывает его, на краткий миг поднимает взгляд на обернувшуюся в напряженном ожидании Нэриссу, внимательно рассматривает содержимое и, подхватив его со стола, проходит обратно к постели.       Сам стаскивает с не сопротивляющейся Нэриссы простыню до самой талии. Сейчас, как бы ни было сильно влечение, возбуждение и бездново желание изучить ее на ощупь и вкус всю, с головы до ног, пользуясь совершенно неожиданными плюсами мутации, концентрируется исключительно на зияющем черным провалом в боку ранении. Воспаленная кожа вокруг проступает почерневшими сосудами, и кажется, что даже касание способно причинить ей боль, но наложить свежую повязку необходимо. Поэтому Даррэн, скупо сжав в недовольстве губы, выхватывает из крепежа полный флакон регенератора и кусок бинта. Отмотав, отрезает от него кусок когтем, с больным, почти пьяным довольством прислушиваясь к покорности Нэриссы, ровно сидящей рядом, и, смочив его регенератором, плотно прижимает к ране, отзываясь на сорвавшееся с ее губ шипение тихим, успокаивающим шепотом:  — Тише, Нэрюш, все хорошо, — руки обхватывают, закладывая первый виток повязки, и он прислоняет ее лопатками к груди. — Потерпи немного, радость моя, — чуть крепче прижав к груди и не отказав себе в слабости скользнуть ладонями по теплым подрагивающим бокам, шепчет Эллохар ей в самое ухо, вторым витком повязки перехватывая ее талию. И спрашивает, не удержавшись: — Что за родовая диета, мм?       Но Нэрисса только головой покачивает, елозя влажными волосами по его плечу, и Даррэн, ощутив весьма неоднозначный неприятный отклик по связи, оставляет расспросы на потом. Просто дает ей передохнуть, закрепляет конец бинта и, когда дыхание Нэри перестает быть прерывистым и болезненным, осторожно выпрямляет ее, перехватывая мокрую, сбившуюся косу.  — Я могу и сама… — начинает Нэрисса неуверенно и тут же замолкает, стоит ему легонько дернуть за самый кончик.  — Вот что тебе стоит просто доставить мне удовольствие и позволить позаботиться о себе, а? — бормочет магистр Смерти недовольно, но с заметной насмешкой. И добавляет тихо, почти неслышно, пусть и на самое ухо: — Я же знаю, что ты была здесь все время, что я валялся в отключке, Нэрюш. Так что будь послушной девочкой…  — Молчу и не дергаюсь, поняла, — не может удержать улыбки Нэрисса. И пусть тело реагирует на его касания и звуки голоса слишком остро, и Мрак в нем, только обживающийся, способствует этому напряжению, но она вполне может потерпеть. Выдержит, что бы он ни делал, раз уж ему это доставляет такое удовольствие.       И, кажется, он улавливает ее тихое, но полное скепсиса фырканье, потому что неожиданно резко привлекает к себе крепче, просто обжигая хриплым дыханием ухо и ничего, совершенно ничего не говоря. Но выразительно скользнувшие вниз по животу руки говорят много больше слов, и Нэрисса с судорожным, сдавленным выдохом выгибается, подаваясь навстречу касанию.  — Однако, пожалуй, тебя сначала нужно одеть, — с ощутимым даже Нэри трудом оторвав ладони, скользящие вниз по ее животу, хрипло проговаривает Эллохар и поднимается.       Быстрым шагом, не утруждаясь, чтобы завернуть обнаженные телеса в сброшенную снова простыню, он проходит к незаметной дверце в ее спальню, исчезает за ней, и спустя минуту возвращается. Нэри, тяжело переведя дух, прикрывает глаза, просто чтобы не смотреть на подтверждение его очевидного, очень, очень очевидного желания, и, когда Эллохар проскальзывает ей за спину, присаживаясь на воистину исполинских размеров постель, не может сдержать дрожи по телу.  — Очаровательно белое и такое загадочно полупрозрачное, — комментирует задумчиво-хрипло Эллохар, и Нэрисса отчетливо улавливает, насколько тяжело ему дается эта сдержанность. — Надеюсь, ты не приберегла это для первой брачной ночи?..       Не зная, что ответить, и стоит ли вообще, Нэри просто поднимает вверх руки, помогая Рэну натянуть на себя шелково-кружевное нечто от Сайлин, что с откровенным таким трудом можно назвать ночной сорочкой. И Даррэн вздыхает за спиной прерывисто, высказывая яростно копошащиеся в ее голове мысли:  — Ни гоблина дохлого это не помогает, Нэрюш, — и добавляет тихо, с заметной самоиронией на грани жесткого издевательства: — Бездна, дай мне терпения, раздел бы — ничего бы не изменилось.       И смех, глухой, истерический, но такой облегченный, Нэрисса больше не в силах сдержать: он вырывается тихим всхлипом, сдавленным, сдержанным, почти неслышным, и разносится эхом по спальне. Кажется, в этом смехе звучит что-то мстительное, она и сама не уверена, но Бездна ведает, сдерживаться больше не в силах. И Нэрисса просто откидывается затылком на крепкое плечо и громко хохочет до тех пор, пока на ресницах не выступают слезы.  — Будешь знать, каково мне каждый раз, когда ты вдруг решаешь улыбнуться, — облекает в ехидство признание она, и по тому, как замирает за спиной Даррэн, понимает, что он таки уловил саму суть. — Терпи, радость моя, — добавляет язвительным шепотом, и сильные руки снова сгребают за талию, накрепко прижимая к сильному телу.  — Теперь ты от меня никуда не денешься, сердце мое, — угрожающе-предвкушающе выдыхает в самое ухо Эллохар, касаясь жарким поцелуем уха, и Нэрисса вздрагивает всем телом, поддаваясь бездновому желанию на мгновение. И он тоже поддается, она ощущает это, когда Даррэн прижимает ее к себе, подается бедрами вперед, давая ощутить собственное возбуждение поясницей. И шепчет так хрипло, так соблазнительно: — Но сначала косички, радость моя.       И спокойно, уверенно отстраняется, продемонстрировав эталонный самоконтроль, и расслабленно разбирая ее спутанную, намокшую в душе косу.       Стон, злой, полный досады и раздражения, Нэри удается сдержать исключительно силой воли и крепко сцепленными зубами.       А Эллохар усмехается чуть слышно над ухом, неторопливо массируя кожу голову когтями. И Нэрисса сдается, позволяя себе насладиться хотя бы этим. Запрокидывает голову, жмурится, стараясь сдержать сбивающееся с ритма сердце и замирающее дыхание. Стонет тихо, и Даррэн отзывается сдавленным вздохом, чуть резче дергая на себя ее волосы.       Улыбка, чувственная, порочная, довольная, расплывается по ее губам, и Нэри сильнее запрокидывает голову, чтобы видеть его лицо. И видит, с усмешкой отмечая и напряженное ожидание, и затаившуюся в уголках губ чувственную ухмылку, готовую зазмеиться по губам, почти ощущает его резкий выдох и едва не подскакивает на постели, улавливая ехидное, полное издевки покашливание, раздавшееся из дверей.       Эллохар разворачивается следом, медленно и как-то слишком уж угрожающе. Нэрисса предупреждающе сжимает его колено пальцами, однако Даррэн не реагирует, просто расслабленно, с ядовитой усмешкой, идеально имитируемой под вежливую, разглядывает замершего на пороге отца. И выразительно изгибает бровь, снова принимаясь разбирать влажные шелковистые пряди в пальцах. Чуть смещается, плечом прикрывая Нэри и скорее отсутствие на ней одежды, нежели присутствие, а после проговаривает тихо и не без издевки:  — Ну надо же. Явился проверить не подох ли я? Как видишь — жив. Что-то еще?  — Недоумеваю, почему еще никому не сообщили, — нисколько не уступая в ядовитости сыну, тянет Хашшран Дакрэа, пронзая Нэриссу тяжелым, нечитаемым взглядом.       И едва вина успевает прокрасться внутрь и сжать в груди Нэри, как Эллохар протягивает лениво, доплетая косу, повязывая на конце ленту и притягивая Нэриссу к своей груди:  — Только у тебя одного настолько скучная личная жизнь, что ты приперся посреди ночи и даже ждал оповещения о моем состоянии.       Хашшран насмешливо изгибает бровь, прислоняется плечом к стене, окидывает сына и вейлу в его руках долгим взором, а после расслабленно проходит к креслу. Усаживается в него, прищелкивает пальцами, усмехается, стоит Эллохару угрожающе прищуриться, и, приняв бокал у шмыгнувшей в спальню тенью служанки, отпивает. А затем спрашивает негромко:  — И каково это, оказаться на той стороне?       Почему-то Эллохару кажется, что взгляд отца снова задумчиво, слишком неправильно задумчиво скользит по плечу и бедру Нэриссы, и он зло сжимает зубы, резко выплевывая:  — Неплохо. Пообщался с Мраком, — и тут же спрашивает прямо, без каких-либо намеков: — Ты не мог бы пойти напиваться где-нибудь в другом месте? Твое присутствие, если откровенно, бесит.       Хашшран лишь усмехается ядовито, прикрывает глаза, удобней устраиваясь в кресле. Даррэн резко, до скрипа сжимает челюсти, едва ли успокаиваясь, когда Нэрисса оборачивается, касаясь пальцами предплечья. И даже когда она скользит пальцами вдоль плеча и опускает ладонь на грудь, легче не становится. Лишь тихий шепот:  — Иди ко мне, твоя очередь, — спасает нервы от взрыва.       Нэрисса, кажется, вполне спокойно игнорирует присутствие отца, что Даррэн находит неприятным и подозрительным. Косит взглядом в сторону занятого родителем кресла, но отвлекается почти мгновенно, чуть слышно хрипло простанывая, когда Нэри мягко скользит кончиками ногтей по коже затылка. Запрокидывает голову, втягивает сквозь зубы новый вдох, отдается на волю ее прикосновений, совершенно не против устроить отцу практически целомудренное представление. Но когда горячие, влажные губы касаются чувствительного места за ухом, Эллохар глухо простанывает, улавливая тихий, сорванный шепот Нэри:  — Больше провоцировать ради спектакля не буду.       И магистр едва не простанывает снова, когда она достаточно жестко тянет влажные пряди волос, собирая их, чтобы сплести в косу. И во всем этом Даррэн находит много, много больше соблазнения, чем применил он сам. Однако тонкие пальцы предательски быстро сплетают косу и завязывают ее конец кожаным ремешком. И освещение в спальне, и без того не особенно яркое, тухнет настолько, что видны лишь тонкие грани очертаний окружающей обстановки.  — А теперь зелье и спать, — проговаривает уверенно Нэрисса, плавно поднимаясь с постели и совершенно игнорируя сидящего в кресле Хашшрана Дакрэа.       Маленький флакончик в ее пальцах чуть светится белым жемчужным светом, и, когда она проходит к постели и опирается на нее коленом, хватаясь ладонью за спинку, Эллохар не выдерживает, наплевав на присутствие в спальне отца: позволяет прижать в своим губам крохотный фиал, делает глоток, а после резко приподнимается, перехватывая Нэриссу и притягивая ее к своим губам. Просто потому, что поцеловать хочется почти смертельно. Просто потому, что надеется, что отец свалит поскорее и не будет больше беспокоить, по крайней мере до ближайшего совета дараев. И не будет так задумчиво-оценивающе смотреть на Нэриссу, игнорируя, его, Даррэна, присутствие.       И пламя таки вспыхивает тускло у самого выхода из спальни. Занимается лениво и медленно, будто бы с издевкой, отчего Эллохар почти взрыкивает в глухой ярости. А когда оно наконец погасает, жадно впечатывается в приоткрытые губы Нэри поцелуем и усмехается довольно, улавливая ее сдавленный, полный желания стон.  — А вот теперь спать, — утягивая ее в постель, шепчет тихо он, и то, как вздрагивает Нэрисса, стоит скрутить ее в объятиях, почему-то настораживает.  — Только давай без рук, — неуверенно просит она, когда Даррэн натягивает на них обоих подсохшую уже простыню выше, и признается, хотя сейчас нет особого смысла облекать ощущения и мысли в слова — он все равно ощутит и поймет: — Дискомфортно.       Тоскливый вздох раздается над ухом с заметной ироничной ноткой, тяжелая рука с бедра целомудренно переползает выше, на живот, и Нэри благодарно улыбается в темноту спальни. Кажется, взаимопонимания достаточно просто достичь, если таки высказывать собственные пожелания вслух.

***

      Утро начинается суматошно. Настолько, что Эллохар едва находит в себе силы материться тихо и исключительно сквозь зубы, потому что восторженно изучающий его с час эльф и смотрящая с искренней радостью в глазах бабушка как-то не способствуют громогласному и несдержанному выражению весьма однозначных чувств. С чуть проклевывающимся в раздражении облегчением он вздыхает только тогда, когда восторженно-ошалелый эльфеныш ручной швейрой и едва ли не в припрыжку отправляется за Нэриссой к столу, к которому ему не было хода все эти восемь дней, как и в спальню, а придворный некромант, озвучив очевидное, заключающееся в том, что работы для него здесь нет, но случай больно уж интересный, откланивается. И снова, в который раз за утро, закатывает глаза, стоит Повелителю показаться на многострадальном и уже молящем о замене пороге спальни:  — Во имя Бездны, дед, ответь мне, что за проходной двор в моей спальне? Ты решил заработать на эксклюзивном развлечении и организовал паломничество к новоявленному бессмертному мне? Или решил перестраховаться и проверить, не начну ли я жрать подданных и излишне расплодившуюся родню?  — Мне нужно знать, как ты себя чувствуешь, Даррэн, — проговаривает Владыка, демонстрируя вселенское терпение.       Осматривает внука он предельно внимательно. И усмехается, заметив то, что очевидно служит причиной его раздражения. И не может не улыбнуться довольно: девочка сделала все, постаралась и выложилась на славу, вот только это нисколько не облегчит Рэну первых всплесков силы. Даже наоборот. Но и это не беда — благо, это он тоже предвидел далеко загодя.  — А мне нужен Тьер, — в превосходной степени наглости парирует Эллохар, опускаясь в кресло и игнорируя как вопрос, так и искреннее беспокойство в глазах деда. — Как жаль, что наши желания не совпадают.       Владыка выразительно вскидывает бровь, уставляясь на наследника слегка непонимающе, однако и в этом присутствует доля наигранности: Арвиэлю крайне любопытно, как встретит ученика-аргатаэрра изменившийся внук. И отказать себе в усмешке он не может, заслышав выразительное:  — Ах, мое сердце разбито, — замечает с пронзительной печалью Нэрисса из-за стола, и даже ушастый поборник целительских доктрин разделяет очевидно издевательское замечание, расплываясь в улыбке.  — Лучше молчи, радость моя, — просит со вздохом Эллохар, запрокидывая голову на высокую спинку и накрывая лицо рукой.       Ее близость почти раздражает. И теперь он понимает, о чем говорил хранитель, упоминая всевозможные тяготы слишком близкого пребывания. Держать себя в штанах и рамках становится тем еще по приятности испытанием. И в том, что он преодолеет его с честью, Эллохар вообще не уверен. Вот только и отпустить ее даже на совершенно определенное, ограниченное собственным крылом расстояние он больше не сможет, в этом он уверен ровно на столько же. И даже глубокая внутренняя дилемма особенно не занимает — он понимает, что не выдержит долго.       Наблюдающий за сменой выражений на лице внука Владыка вздыхает тяжело, морщится понимающе и, таки решив оставить все на потом, вздыхает удрученно, привлекая к себе внимание всех, находящихся в спальне:  — Тьер не к спеху, Даррэн. Твой отец хочет тебя видеть.       Дверь за ним захлопывается резко и слишком уж быстро. Даррэн провожает деда мрачным тяжелым взглядом, улавливая странную сумятицу, исходящую от него, лишь чутьем, не более. Но почти сразу отвлекается на задумчиво замершую у стола Нэриссу.  — Вызову Риана, — озвучивает она негромко и отступает в тень.       «До сих пор не восстановилась», — без каких-либо пояснений, по одному тому, что для вызова она скрылась в темноте собственной спальни, понимает Эллохар. Признает, что ночи совершенно точно мало для восстановления, но от нее снова тянет кровью и болью, едва ощутимо, но он улавливает на уровне инстинктов и не напрячься не может. А значит визит в Хатссах придется передвинуть на ближайшее время. Возможно, даже на эту ночь.       Не дождавшись ни комментариев придворного целителя, потерянно стоящего у стола, ни возвращения Нэри — а уж вызов точно не занимает так много времени, пусть и прошло всего пару минут, магистр Смерти поднимается из кресла и проходит в неприметный, прячущийся в полумраке проход в ее спальню. Скорее ощущает ее след здесь, ее местоположение в пространстве, причем много более точно, значительно острее вплоть до полутонов запаха Нэриссы. И безошибочно пройдя к ванной, останавливается в освещенном рассеянным светом настенного светильника проеме.  — Тьера вызвала, прелесть моя? — спрашивает скорее чтобы просто заявить о своем присутствии, теперь понимая, осознавая, что она и так его чувствует. Наличие Мрака в крови в целом очень многое приводит к осознанию.  — Вызвала, — коротко отзывается сквозь стиснутые зубы Нэрисса и глухо ругается, поводя обнаженным плечом — рубашка валяется рядом на скамье — бинт выскальзывает из пальцев на очередном недостаточно плотном витке. — Будет здесь, как освободится от прелестей разборок с плененными культистами и отбрехается от посольской миссии драконов.       На это Эллохар только кивает, зная — она поймет. Или же почувствует — не суть важно. Проходит ближе, обхватив руками, отбирает моток почти светящегося белизной в оранжевом из-за света лампы бинта и, осторожно стащив с нее неудачную повязку и оценив уровень регенерации как никакой, проговаривает на выдохе:  — Неплотно. И попросить помощи ты, конечно, не могла, — констатирует с саркастичной досадой, отмечая, что чернеющие Мраком сосуды расползаются все дальше от зияющей в боку маслянисто-темной раны.       Расстояние в пару шагов между ними не дает и шанса на лишние касания, что сейчас играет только на руку Эллохару: с новым уровнем чувствительности много проще держать себя в рамках уже набивших оскомину приличий исключительно сохраняя дистанцию. «Теперь кристально понятными становятся просьбы о дистанции», — с пропитанной ехидством самоиронией усмехается он, на себе ощущая жалящий разряд каждого случайного, не подразумевающего вообще ничего касания.  — Вот такая вот я самостоятельная, — пожимает плечами Нэрисса, немного придвигаясь к нему для удобства.       Позволяет помочь в наложении повязки, понимая, что в ее напоминающем тушеный овощ состоянии тело просто не сможет с всей остротой отреагировать на его касания. И когда теплые пальцы, едва касаясь кожи, накладывают первый виток бинта поверх прижатого к ране тампона, смоченного в регенераторе, что на деле бесполезно, шипит сквозь зубы: ноющая, ставшая привычной за эти дни боль пронзает острой вспышкой. Не ругаться не выходит, но Эллохара, кажется, совершенно не смущают ее упражнения в изящной словесности.  — Сам виноват, нужно было растить из тебя беспомощную принцессу, — сокрушенно посыпает пеплом голову магистр, и Нэрисса не удерживается от тихого фырканья, — тогда бы ты точно бежала ко мне с каждой проблемой, а не сурово бинтовала раны, спрятавшись в ванной и матерясь похуже орка-степняка.  — О да, и ты бы, конечно, утешал меня из-за каждого сломанного ногтя и порванного платья, — не отказывает себе в ехидстве Нэри, закатывая глаза. И тут же вздыхает устало, стоит Эллохару тихо и весьма мрачно сообщить в самое ухо:  — С этим нужно разобраться как можно скорее, Нэрисса. И варианта «нет» не предполагается, потому что я не спрашиваю, — и задает вполне закономерный, даже ожидаемый ею вопрос: — Как вообще можно убить Блэка оружием, закаленным в Мраке? Выглядит магическим извращением.  — Издевка Хаоса, не меньше, — согласно хмыкает она в ответ, однако Даррэн не поддерживает попытку свернуть в юмор, а его мрачное напряжение придавливает сильнее. И Нэрисса, поведя плечами и таки откинувшись лопатками ему на грудь для удобства, пока он завязывает узелок бинта, поясняет: — Но здесь ровно то же, что и у темных: убить владеющего огнем темного лорда проще всего именно пламенем. Вот и здесь уровень воздействия и полярность заряда магического воздействия играет важнейшую роль.       Хмыкнувший на ее весьма скупые пояснения магистр пытается отстраниться — каждое, вольное или невольное, касание прожигает каленой сталью и, чтобы сохранить остатки самообладания, разумнее держаться на расстоянии шага-двух. Вот только Нэрисса не позволяет отстраниться, словно понимает, что именно он ощущает сейчас, да и в принципе все время после пробуждения. И разворачивается она почти медленно, позволяя сначала осмотреть себя и полюбоваться, и только после подступает ближе, касаясь обнаженной грудью его рубашки.  — Слишком пространное объяснение, Нэрюш, — тянет он задумчиво, не в силах остановить непроизвольную миграцию взгляда значительно ниже ее лица. А заметив улыбку, подозрительно прищуривается. — Давай оставим всю эту таинственную казуистику, мне ее и с дедом вполне хватает.  — Ты поймешь, просто почувствуешь разницу, — пожимает плечами она, не то чтобы не понимая, как объяснить, просто зная, что на практике осознать ее намного проще и нагляднее.       Эллохара, кажется, раздражает такой ответ: глаза он закатывает слишком уж выразительно и, видимо, забывшись, резко притягивает к себе. Не жестко, рану даже не задевает, и боли почти не причиняет, но то, как расширяются, а затем и вовсе расходятся натрое его зрачки, весьма однозначно выдают эффект столь тесного контакта тел. Как и прижавшаяся к ее животу совершенно недвусмысленная выпуклость. Он с пару мгновений разглядывает лицо Нэриссы, пытаясь отыскать в себе хотя бы крохи прежнего контроля, но не находит. Почти облегченно выдыхает, когда она отстраняется, и едва не простанывает удрученно, стоит ей скользнуть по нему выразительным взглядом, задержавшись им ниже пояса брюк.  — Ммм, кажется, тебя проняло весьма вещественным осознанием, — тянет Нэрисса почти весело и, отступив еще на шаг, когда Эллохар неосознанно тянется за ней следом, добавляет с мстительной и такой порочной улыбкой: — Страдай.       И совершенно спокойно, расслабленно, почти безмятежно направляется к выходу из ванной, провожаемая ставшим еще более жестким прищуром магистра Смерти, но оборачивается в дверях:  — Советую не задерживаться: Риан на подходе.       Мелькнувшие в глазах Даррэна недоумение и вопрос вызывают предвкушающую улыбку, и Нэрисса не удерживается от комментария, окидывая его изучающим взглядом:  — Будет крайне интересно понаблюдать, какую реакцию на аргатаэрра выдаст освоившийся в тебе Мрак.       В темную спальню своих покоев она выходит первой, первой же минует и темный проход в его покои, и выходит в гостиную, так и не обернувшись. И когда до дверей в гостиную остается около полутора десятков шагов, Эллохар вдруг ощущает нечто странное. Это чувство напоминает щекотку предостережения под ребрами, не сильно раздражающую, не отвлекающую, но вполне себе заметную. Громкий мысленный хмык Нэриссы звучит в голове не насмешливо, но как-то очень уж понимающе, и она мягко толкает темную деревянную створку, открывая вид на гостиную. Ощущение тут же становится более острым. Он уже порывается спросить, всегда ли она ощущала Риана так, но Нэрисса выходит в гостиную, с улыбкой кивает Тьеру и спокойно отходит к бару, явно намереваясь налить себе выпить. И в этот раз магистр не останавливает ее — ей определенно необходимо немного снизить градус напряжения, пусть и таким способом.       И Тьер, несмотря на совершеннейшую бесшумность распахнувшейся двери и шага, резко поворачивается, словно ощущает их появление. Смеривает Эллохара взглядом, игнорируя прошедшую в гостиную Нэри, и в его позе, в выражении лица Даррэн улавливает тщательно скрываемое напряжение. Оно настолько острое, что пробивается через маску непоколебимости на лице ученика, сквозит в нарочито расслабленной позе. «Интересно, на что именно он реагирует?», — в мыслях задается вопросом магистр Смерти, неспешно проходя вглубь помещения. «На все», — доносится расслабленное от Нэриссы. Эллохар не успевает даже брови вопросительно приподнять, как она снова отвечает на еще невысказанный вопрос: — «Ты правда ощущаешься иначе, Рэн. И твой фон излучения с непривычки оглушает».       Не оглянуться на лениво позвякивающую бутылками в высоком буфете Нэри он не может, но она, все так же стоя спиной, просто пожимает плечами. Осматривает Тьера внимательней, понимающая, но заметно неприятная улыбка раздвигает губы Даррэна, Нэрисса чуть слышно хмыкает с ехидством. Пауза затягивается, напряжение будто бы начинает звенеть в воздухе натянутой до предела тетивой лука, и он проговаривает, присаживаясь на диван:  — Не волнуйся так, Тьер, я не кусаюсь.       И снова пробует на вкус свои ощущения от Риана. Тот и правда ощущается непривычно хищным, в этом облеченный в любопытство вопрос Нэриссы не обманывает. Тьер не кажется ему опасным, только лишь раздражающим пряными, волнующими чувство опасности почти до зуда нотками.       «Это может стать проблемой», — приходит к неутешительному выводу Эллохар, ощущая на себе его пристальный взгляд. И усмехается криво, стоит Тьеру произнести саркастичное:  — Очень на это надеюсь. «Еще бы», — снова отзывается на его мысль Нэрисса.       Вслух никак не комментирует, и Даррэн выжидательно наблюдает за тем, как друг опускается в кресло, явно сосредоточивая взгляд на его глазах. «Ну конечно, тройной зрачок», — закатывает глаза он, фыркая, и Тьер таки не удерживается — покачивает головой укоряюще.  — Что там с культистами и храмами, лордами и вообще, что я пропустил, пока валялся в состоянии полутрупа из-за заражения Мраком? — переходит к сути магистр Смерти.       Нэрисса нарочито громко позвякивает стаканами, разряжая обстановку, как может, и ему очень хочется обернуться к ней, хотя бы чтобы просто посмотреть с благодарностью. Но она игнорирует его, хотя отчетливо ощущает порыв. Просто проходит к креслу у бара, опускает высокий стакан со странной смесью в нем на столик рядом, опускается на сидение и, закинув ноги на пуф, безмятежно отпивает пару глотков очевидно забористой смеси. Перехватывает нечитаемый взгляд Тьера, пожимает плечами, и озвучивает безмятежно:  — А что я? Просто заманалась, если честно, выхаживать некоторых рогатых непарнокопытных.       И ровно так же лениво закуривает, активируя плетение вытяжки. Понимающе усмехнувшийся Тьер кивает ей, переводит на Эллохара насмешливый взгляд, и Даррэн чувствует, как напряжение понемногу сходит на нет. «Мог бы, расцеловал, радость моя», — с отчетливо слышащейся в облегчении благодарностью мысленно сообщает он, оборачиваясь к Нэриссе, и, заметив приподнятые в улыбке уголки губ, выдыхает с усмешкой. Почти поддается желанию провести языком по губам: вкус крепкой цитрусовой настойки на травах он ощущает так, словно сам только что приложился к ее стакану.       Многозначительно переведший взгляд с Эллохара на Нэриссу и обратно Риан понимающе улыбается, но никак не комментирует увиденное. А затем серьезно спрашивает снова искоса посмотрев на Нэри:  — Заражение Мраком?  — Все обошлось, — поясняет она на читающийся в хмуро сведенных к переносице бровях Тьера вопрос. — Не смертельно, но последствия имеются, как видишь.  — Хаос, — без лишних вопросов приходит к верным выводам Риан. — У Владыки был план?  — Скорее новая интрига, — хмыкает ядовито Даррэн. — Ну, или старая, тут уж как посмотреть. В целом, — поморщившись, продолжает он, — не критично, я бы даже сказал, что остался в плюсе — бессмертие штука дорогая, сила тем более, но покинуть Хаос пока не могу — неизвестно, как отреагируют грани миров на такое вмешательство. У деда, сам знаешь, до сих пор есть с этим проблемы.       И тут же ощущает вопросительный взгляд, а следом и легкий, но уверенный кивок Нэри. Почти расстраивается ее совершенно не радужному суждению о его умственных способностях, но все очевидно: с нынешней магической начинкой, больше напоминающей забористый коктейль авторства орков, слишком просто нарушить стабильность хрупких на деле граней миров. Поэтому сначала необходимо разобраться с контролем как над силой Хаоса, так и над Мраком, который ощущается четче и явственней. И уже после геройствовать в покорении безопасных перемещений в Империю. Безопасных в первую очередь для самой Империи.  — Большая часть жрецов и культистов стала кормом для Тьмы, — переходит к сути Тьер. Нахмуривается, сосредоточенность и тщательно контролируемая ярость на миг поступают сквозь маску сдержанности на его лице, и он продолжает: — Блэк все же решил перейти к плану с Золотым жрецом, Эллохар, как мы и предполагали. Присмотр в Западном я уже организовал, их глава службы безопасности оказалась очень любезна в оказании услуги.  — Грани Бездны ему не удалось расшатать достаточно, — в задумчивости согласно кивает магистр Смерти.       С присмотром он тоже соглашается, но ни озвучивать, ни демонстрировать этого не требуется. А вот заняться тем же в Хаосе — очень даже. И теперь, заполучив в свое распоряжение пусть и относительное, но все же бессмертие, а значит и защиту для связанной с ним Нэри, находит план деда все же стоящим. Вот только досада от собственной безучастности бесит, что он и высказывает самоиронично:  — Очень жаль, но сейчас я не транспортабельная единица, Тьер, помочь ничем не смогу, — на это Риан только кивает скупо, и Эллохар задает еще один важный вопрос, который невозможно исключить из повестки дня: — Что с лордами Бездны?       И лицо Тьера неожиданно разглаживается. Он усмехается уголками губ, словно вспомнил что-то забавное, а после сообщает на недоуменно-вопросительный взгляд Даррэна:  — Больше матерились на все лады, нежели пострадали. Погибло всего четверо, раненых больше двух десятков, но они уже продолжают наблюдение и подготовили группу новых засланцев в ряды местечкового противника. Храмы пока под надзором ночной стражи и службы безопасности.  — Ушлые и предприимчивые ребята, — высоко оценив инициативу лордов, удивленно изгибает бровь магистр Смерти.  — И весьма полезные, как оказалось, — не имеет возможности не согласиться с ним Риан.  — Никаких больше клятв, Тьер, я предупредил, — устало тянет Эллохар, вспоминая проведенные в пустыне часы и, уловив тонкую ухмылку друга, морщится выразительно. — Школа? — скупо рубит слова, но четко прозвучавшая нотка беспокойства выдает, и Риан снова приобретает серьезность.  — Все в штатном порядке, Тараг присматривает и держит руку на пульсе. Преподаватели уже вернулись к исполнению своих обязанностей, серьезно пострадавших не было. Защита возведена на максимальный уровень, попыток проникновения и атак на данный момент нет, — замолкает он крайне многозначительно, смотрит на Нэриссу как-то странно, и Даррэн уже успевает напрячься, как Тьер добавляет чуть более сдержанно: — Ведьмы тоже в порядке, правда появление Блэка в Столице и многочисленные самопожертвования восприняли тяжело.       Постучавший кончиками когтей по дереву подлокотников магистр Смерти едва заметно нахмуривается, понимая, что ведьмам прилично досталось. Но явно ничего непоправимого, иначе Риш бы сообщила о проблеме еще с утра, пока выматывала нервы сестринской заботой и беспокойством. Поэтому он уверенно отметает вопрос ведьм на потом, озвучивая уже имеющееся мнение по поводу храмов Бездны в столице:  — Охранять храмы своими силами не выход, Риан. А вот воспользоваться инициативностью лордов Бездны очень даже можно.  — Ограничение изнутри? — вскидывает брови Тьер, находя предложение неожиданным, но действительно интересным. — Трудноосуществимо, но вполне возможно.  — Если у них есть доступ к остовам в самой Бездне, — неожиданно подает голос Нэрисса.       Она спокойно встречает два вопросительных взгляда, пожимает плечами, отпивает горьковатого, отдающего огневодкой напитка из высокого стакана, стряхивает перепел с тонкой сигары в пепельницу, представляющую собой оскаленный череп и, наконец, поясняет:  — Храмы Бездны устроены по прообразу и подобию храмов Мрака. А это значит, что остовы, основания, через которые происходит двухсторонняя передача энергии Тьме, находятся в месте ее прежнего заточения. И у нее определенно должен быть к ним доступ, пусть даже дистанционный.       На лицах лордов проступает сосредоточенная задумчивость, Эллохар ко всему прочему еще и прищуривается подозрительно и, окинув Нэри долгим взглядом, осведомляется саркастично:  — Поражающая воображение осведомленность, радость моя. Еще немного, и я начну подозревать, что ты тоже ведешь игру за моей спиной и снюхалась с лордами Бездны…  — Угу, — соглашается Нэрисса с тяжким вздохом, — оказываю им эротические услуги за твоей спиной, — и тут же добавляет устало-саркастически: — И совершенно не в курсе истории рода, в которой есть крайне любопытный момент уничтожения храмов Мрака на территории Хаоса при участии самого Хаоса и моего пра-пра-прадеда, — закатывает глаза она под конец. И предлагает уже серьезно: — Свяжитесь с Ирдахарром, он знает много больше моего, чтобы предсказать вероятность и исход этой идеи.  — Да что бы мы без тебя делали, сердце мое, — издевательски тянет Эллохар с нарочитым восхищением в тоне и поднимается с дивана.       Тьер, улыбнувшись Нэриссе, поднимается следом, проходя к дверям за магистром Смерти. Он на ходу, пересекая гостиную, взрезает палец, вызывая деда, и оборачивается у самого выхода, кидая на Нэриссу выразительный взгляд. «Готовься к визиту в Хатссах, радость моя. Асмодея я вызову сам», — и тут же, распахнув створку двери, выходит за порог.       Проводив взглядом серьезных, взрослых и опытных лордов, Нэрисса не знает, смеяться ей или же посыпать голову пеплом. Не то что обсуждать, думать о регенерации раны посредством приобщения к родовой диете не хочется. Вот только обещание Эллохара связаться с Асмодеем лично указывает на то, что вероятность этого самого приобщения становится практически абсолютной. И отвертеться на этот раз уже не выйдет.

***

      Попытки вызвать Асмодея закономерно не увенчаются успехом — это Нэрисса признает спустя десяток попыток и пару часов после того, как Эллохар в компании Тьера покинул гостиную собственной спальни. И уже думает вытащить его одним из не совсем гуманных, но эффективных способов, доступных пусть и номинальной, но главе рода, как дверь гостиной неспешно открывается.       Пальцы инстинктивно сжимают крепче чешуйчатую кожу обивки, глаза Нэрисса поднимает не торопясь и с заметным нежеланием: Рэн в своих обещаниях был предельно серьезен, отрицать это невозможно. И вошедший Эллохар, кажется, понимает, о чем она думает в эту минуту, как бы Нэри не прятала мысли под ворохом несерьезной и неважной ерунды — всматривается в ее лицо внимательно, усмехается уголком рта и, откинув с лица пряди волос ленивым жестом руки, отмечает насмешливо:  — Скрытность — это у вас определенно семейное, прелесть моя, — и продолжает, прислонившись плечом к косяку двери, стоит Нэриссе напрячься: — Что такого в этой вашей родовой диете? Потому что твой хранитель на все мои вопросы многозначительно отмалчивался и загадочно обещался все подготовить.       Ее вздох, тоскливый и обреченный, в тишине темной гостиной звучит так печально, что Даррэн на миг ощущает нечто, что мог бы охарактеризовать, как сочувствие. Но почти сразу отмахивается: безопасность и здоровье Нэриссы много важнее надуманных ею препятствий и выпестованных принципов. И все же проходит к дивану, устраиваясь рядом с ней, перехватывает ее ладонь и негромко, спокойно проговаривает, успокаивающе поглаживая пальцы:  — Не расстраивай меня, Нэрюш. Сама же знаешь, что лучше пойти по-хорошему, правда? Поверь, меня не особенно опечалит и удивит даже кровавый ритуал с десятком жертв, если ты так беспокоишься о своем моральном облике в моих глазах.       И Нэри вздыхает еще тяжелее. Потому что, существуй такой ритуал, способный помочь ей регенерировать, все было бы прозрачней и проще. Но суть «родовой диеты» заключается в ином, и сама суть ее использования претит даже ей. Вряд ли смутит Рэна, конечно, но повторять не хочется. C другой стороны, ему было бы полезно соприкоснуться с Мраком и ощутить его напрямую, вне защиты стен дворца, а значит, переместиться в Хатссах все равно придется. Не ради себя, ради него: скорейшее установление контроля над изменившейся силой сейчас важнее всего. Даже горящего болью в ее боку ранения, совести, принципов и чести. «Дерьмо», — мысленно не сдерживается в выражениях Нэри, прикрывая глаза.  — А если я скажу, что просто не особенно хочу… — начинает она, поморщившись, и Эллохар перебивает тяжелым:  — В прошлый раз ты проигнорировала рекомендацию Коврика, так? И как долго разбиралась с ранением в последствии?  — Нет, — покачивает отрицательно головой Нэрисса. — Просто прибегла к этому способу позже необходимого, — и даже собирается углубиться в подробности, но появившаяся посреди полутемной гостиной черная дымка портала вовремя прерывает ее.       Вынырнувший на половину из перехода хранитель обводит тонущее в полумраке пространство ищущим взглядом, прищуривается, оценивающе осматривая Нэриссу с ног до головы, и констатирует с раздражением:  — Упирается, — и обращается к Эллохару, нарочно игнорируя Нэри: — Перемещайтесь строго по указанному вектору, все готово.       Бескомпромиссный жест руки, пальцы, крепче сжившие ее ладонь, и она медленно поднимается с места. Запрокидывает голову, подчиняясь касанию кончиков пальцев к подбородку, и взгляд Даррэна прожигает насквозь. Касание губ, неуловимое, легкое, сменяется требовательным напором, пронзающим дрожью, и Нэрисса с тихом стоном сдается: подается вперед, приоткрывает губы навстречу, позволяя ему вести, затягивать себя в отравляющий дурманом судорожный угар желания. И протестующе выдыхает, когда он отрывается от нее и снова смеривает внимательным взглядом. В серых радужках уже играют отраженные языки пламени перехода.  — Хватит прятаться, Нэрюш, — проговаривает магистр Смерти уверенно, снова подхватывая пальцами ее подбородок и легонько поглаживая острую линию челюсти. — Потому что, поверь, я не жду от тебя белого плаща добродетели. Сам далеко не пример светлости и святости.       И Нэрисса усмехается коротко: уж кто-кто, а Эллохар как раз таки с завидной регулярностью демонстрирует столь часто порицаемые им самим добродетели. И проговаривает, старательно изображая веселье:  — Эльфийские уши не в счет?  — Эльфы те еще зависимые от интриг моральные уроды, причем чем выше, тем сильнее, радость моя, — выдыхает, притянув Нэриссу к себе, в светлую макушку он, и с улыбкой прикрывает глаза, ощущая ее попытки изобразить нарочитое веселье.       Вот только этот визит в Хатссах нужен и ему самому — дед был однозначен в приведенных тезисах. Мрак нужно срочно брать под контроль, именно он, а не сила Хаоса, неразумная и не почти не имеющая имеющая собственной воли, расшатывает накрепко запертую темницу магии Смерти. И только Хатссах, только Нэрисса рядом смогут помочь в обретении контроля. И сама Нэрисса тоже понимает это — он уверен, — иначе бы протестовала много сильнее. Теперь, ориентируясь на ее ощущения, на собственное обострившееся восприятие ее эмоций и чувств, он осознает это кристально точно.       Как ощущает и малейшее изменение в окружающем пространстве. Приближение к родовому гнезду Нэриссы представляется погружением в разряженные слои чернильно-синей, до черноты глубокой грозовой тучи, кажущейся вязкой и будто бы набирающей плотность по мере преодоления слоев. Он находит перемещение не то чтобы болезненным, но определенно неприятным и, когда под ногами появляются твердые плиты выстеленного камнем пола, вздыхает с облегчением. А услышав ответный выдох, улыбается, наконец-то имея возможность не только попытаться понять, но и разделить с Нэри ощущения.  — Гадость, — дает емкую характеристику Даррэн.       Отступает от нее на шаг — коварная сила тянет, влечет, обостряя и без того острое ментальное и физическое восприятие. И всеми силами подбивает-таки завершить брачный обряд, начатый еще тогда, в его доме в Ксарахе, когда он напоил ее своей кровью. И по тому, как отшатывается от него Нэри, понимает, что не одинок в своих чувствах и мыслях.  — Неожиданно, — только уловив задумчиво прозвучавшее в тоне Нэриссы напряжение, он выныривает из размышлений, оглядываясь. И мгновенно получает ответ на собственное сомнение в прозвучавшем вопросе: — На самые нижние уровни, Асмодей? Серьезно?       Хранитель отвечает не сразу: лениво пробегает по утрамбованным земляным стенам рябь черного дыма, легким туманом оседает у ног, собираясь и всплывая вверх, образует черный балахон, и только потом в нем появляются тонкие, узкие ладони в черных перчатках, а под глубоким капюшоном мелькает яркая зелень глаз. Нэрисса громко фыркает.  — У твоего сказочного принца родовое колечко и Мрак в крови, недоглава, — фыркает надменно хранитель и сдергивает плотный сумрак капюшона. — К чему расшаркивания?  — К чему представление? — не остается в долгу Нэрисса и издевательски снисходительно оглядывает хранителя, склонив голову к плечу.  — Люблю красивые появления, — улыбается широко Асмодей, и она уточняет едко:  — Дань привычкам прошлого?       Вопрос этот звучит до того саркастично, что Эллохар не упускает возможности с любопытством посмотреть на духа. Дух, что логично и закономерно, его взгляд стоически игнорирует. И вместо того, чтобы ответить, первым шагает в слабо разбавленную свечением мха на стенах темноту коридора, наплевательски пожимая плечами:  — Пытаюсь вернуть навык, мало ли, вдруг пригодится.       Это звучит еще загадочней, но догадки на эту загадку у Даррэна уже имеются. Слишком уж примечателен этот ушастый хранитель рода. Не просто призванный дух, не просто подчиняющаяся сущь, а вполне самостоятельное существо, к тому же способное без последствий обходить и нарушать клятвы… «Интересно, Нэрисса знает?» — задумывается он, скользя взглядом по натянутой на ее острых лопатках рубашке.       Но почти сразу он отмахивается и от своих подозрений, и от возможных предположений Нэриссы: по мере продвижения вперед сила внутри, бесконтрольная и незнакомая, начинает ощущаться все сильнее. Что-то манит вниз, по едва заметному наклону спуска, замаскированного под очередной коридор, и Эллохар не замечает, как ускоряется, оказываясь плечом к плечу с Нэриссой. Она, повернув голову, одаривает мимолетной, но очень уж понимающей улыбкой, наощупь находит его ладонь, сжимает в прохладных пальцах. Ход, по которому они идут, земляной и кое-где перемежающийся совсем уж древней кладкой, постепенно все сильнее покрывается влажными потеками, и когда запах речной воды, совершенно обычный, но непривычно сильно раздражающий ноздри, становится ощутимей, он не удерживается от вопроса:  — Ты решил утопить меня в вашей ручной речушке, Коврик?       Этот вопрос он задает не случайно — коридор, превратившийся из земляного во вполне себе качественно сложенный из грубых каменных блоков, обрывается резко уходящей вниз лестницей. Лениво колышущаяся у верхней ступени вода мягко подсвечивает синевато-зеленым светом островки мха на уходящей отвесно вниз кладке, а вдалеке, словно бы в издевку, виднеется вполне себе обычная каменная кишка коридора с вмонтированными в стены рожками факелов, горящих даже под водой. А впереди, ровно на том же уровне, сразу за лестницей, продолжается все тот же обычно-каменный проход.       Усмехнувшийся на его ядовитое замечание Асмодей награждает очередным загадочным взглядом, хватается затянутой в короткую перчатку рукой за ближайший к тонущим в воде ступеням факел и проворачивает его, чуть потянув на себя.  — Как видишь, — поясняет он весело, когда вода начинает стремительно убывать, — топить тебя пока никто не собирается. И мы могли бы пройти вплавь, но Нэрисса, — он оборачивается на нее, и на его лице на миг мелькает вина вперемешку с тревогой, — такого перемещения не выдержит — здесь вода из реки застаивается, набирая максимальный уровень излучения.       Что скрывается за этими словами догадаться несложно. Но подобное, неприкрытое эпитетами откровение лишь сильнее заставляет тревожиться за сжимающую его руку Нэри. Даррэн оглядывает ее с ног до головы, задерживается взглядом на дрогнувших в ободряющей улыбке губах и тяжело вздыхает, когда кот первым начинает спуск по мокрым ступеням. Подхватив не сопротивляющуюся Нэриссу на руки, он ступает на лестницу и тут же ощущает, как сгущается вокруг воздух. Благо идти недалеко: с сотню шагов по коридору, неотличимому от всех уже пройденных, один поворот, и хранитель останавливается у заложенной потрепанным временем камнем арки. Со знанием дела прикладывает к кладке ладонь и, когда камень, подернувшись Мраком, истаивает, распускаясь дымом, приглашающе указывает второй рукой в непроглядную темень неизвестного помещения.       С первым шагом в неизведанную, подернутую Мраком черноту тьма рассеивается. Освещения не то чтобы достаточно, но огромный зал с высокими колоннами, украшенным барельефом стенами и потолком и забранными решетками камерами по правой стороне становится доступен для изучения.  — Все-таки ритуал с жертвоприношением? — заметив залитые металлом борозды в полу, образующие основы ритуальных кругов, протягивает Эллохар, еще раз оглядывая зал.  — Не угадал, — фыркает насмешливо Асмодей и, миновав границу ближайшего к входу круга, направляется в сторону камер.       Показавшиеся в первое мгновение пустыми, клетки таки оказываются занятыми: в нескольких, судя по теряющимся в полумраке очертаниям, скрываются полуразумные представители более чем разнообразной фауны Хаоса. Их хранитель минует быстро и даже внимания не обращает на сверкающие голодом из-за решеток глаза. Но спустя пару десятков шагов и еще три камеры, теперь уже пустые, останавливается и, указав рукой вперед, предлагает величественно:  — Выбирай.       Оборачивается выжидательно, но глядит только на Нэриссу, причем определенно предупреждающе. Она, неловко поерзав на руках магистра Смерти, кидает на него короткий взгляд, по которому не понять, о чем она думает и что чувствует, а затем, став на каменные плиты, бесшумно проходится вдоль еще четырех камер.       Оттуда пахнет демонами: высшими, некогда сильными, но сейчас ослабевшими и отчаявшимися — это Эллохар улавливает без труда. Провожает Нэриссу вопросительным взглядом, припечатывает жестким хранителя, но тот лишь бровь в ответ вздергивает издевательски.       А Нэри все прохаживается вдоль клеток и на третьем круге весьма странной прогулки спрашивает задумчиво, останавливаясь у одной из решеток:  — А тебе какие больше нравятся, Асмодей?       Ничего не понимающий, но уже начинающий догадываться Эллохар нахмуривается, тяжело впериваясь в хранителя взглядом, но кот снова игнорирует его — проходит к одной из клеток, с улыбкой садиста-исследователя заглядывает в каждую из четырех и, подумав недолго, со всей ответственностью указывает на одну из клеток:  — Этот. Хороший экземпляр, сильный, с высокой регенерацией и не особенно провонял ужасом за время вынужденного заточения, — и пройдя еще несколько, неопределенно машет в сторону тонущего в темноте ряда решеток: — И еще те трое. Но этого, пожалуй, первым.       Нэрисса, пройдя к камере, у которой стоит дух, всматривается в темноту за решеткой, а затем кивает. Нарочно избегает смотреть на Эллохара, и тот понимает это. Он уверенно проходит к выбранной Асмодеем клетке, склоняет голову к плечу, изучающим взглядом скользнув по заметно исхудавшему темноволосому демону с необычными ало-лиловыми радужками и вытянутыми зрачками. «Смесок с василисками», — с привычной уже отстраненностью резюмирует Даррэн и таки озвучивает крутящийся в голове вопрос:  — И все же: ритуал или вы его сожрать без приправ и термической обработки собрались? Потому что я бы это жрать не стал — тощий, мяса мало, грязный, опять же… — и обращается к Нэриссе, прихватив ее за локоть и развернув к себе, чтобы с тревогой посмотреть в глаза: — Не тащи эту каку в рот, радость моя, несварение же замучает. Да и невкусный он, я уверен.  — Я его жрать не в прямом смысле слова буду, Рэн, — со вздохом признается глухо Нэрисса. — Но сначала нужно избавиться от повязки, иначе будет совсем неприятно.       Подобный тип питания всегда был ей противен, да и в принципе являлся одной из главных причин нежелания становиться главой рода — после принятия главенства над родом перекусывать подобным образом придется с завидной для любого садиста-извращенца регулярностью. Вот только и отказ от деликатеса повлечет за собой последствия, а помочь Рэну с овладением родным ей Мраком очень уж хочется… И пока его руки, осторожно развернув, явно стараясь не причинить боли, задирают рубашку и мягко разматывают повязку, обжигая каждым касанием, она постепенно приводит мысли и дыхание в порядок. «На мои чувства это никак не повлияет, дыхание мое», — касаясь губами уха, тянет мысленно Эллохар и крепче обхватывает руками. Скользит горячей ладонью по животу, жаром завязывая узел внизу живота, отчего Нэрисса сорвано выдыхает. Разворачивает лицом к себе, испепеляет в пальцах повязку и, видя в ее глазах сомнение, склоняется к губам. И усмехается, когда Нэрисса тянется навстречу. В этот раз целует ее неторопливо, медленно, неспешно раскрывает губы, сначала прихватив зубами нижнюю и зализав след от зубов, после дразнит прикосновением к верхней, заставляя снова потянуться за собой. И как только углубляет поцелуй, проскальзывая языком в рот, улавливает ехидное покашливание хранителя. «Так просто нужно», — досадливо вздохнув и оторвавшись от Даррэна, убеждает себя напоследок Нэри.  — Потом увлекаться будете, казематы все же не место для нежностей, — фыркает кот наставительно. — Ладно, — тянет тяжело она, — первый этот.       Рогатый мужик в клетке явно понимает, что будет дальше, по крайней мере, по мнению Эллохара — забивается в угол, на нары, съеживается там, обхватив тощие колени руками, и тихо шепчет, правда шепот этот звучит умоляюще и почти безумно одновременно:  — А можно не меня? Пожалуйста… Я еще пожить хочу!.. У меня дети, жена!..       Надсадный, полный ужаса вопль обрывается щелчком пальцев хранителя. Асмодей проходит к решетке, касается кончиками пальцев к почерневшему от времени зачарованному железу и просто скидывает капюшон, всматриваясь в темноту камеры. Яркий зеленый всполох глаз, и шорох шагов раздается почти сразу, а подошедший к створке камеры, кажется безмятежным и совершенно спокойным. Вплоть до момента, когда дверь распахивается, а дух произносит расслабленно:  — Ты и так осужден на смерть. Твоей семье выплатят отступные, о детях и жене позаботятся — Блэки не забывают долгов. Молись своему создателю, истинному богу всего сущего и не существующего, живого, подобия жизни и давно мертвого, и надейся на новое существование.       И Эллохару остается только следить — ни вмешаться, ни изменить ход событий он просто не может. Лишь гадает, почему там, в параллельной ветви реальности его двойник не воспользовался этим способом для возвращения его Нэриссы к жизни. А когда пленник покидает клетку, и Нэри, его Нэри, плавно шагает к нему, хватая за запястье и прикладывая ладонь к груди, понимает, почему: подобный тип питания невозможно воссоздать или инициировать искусственно — это происходит исключительно по желанию Блэка, иначе он сам был бы уже мертв.       Потому что Нэрисса приближается губами ко рту приговоренного к смерти, ставшего подозрительно покорным демона и медленно выдыхает. Темное облачко срывается с ее губ, проникает в приоткрытый рот обреченно закрывшего глаза демона, а следом его охватывает Мрак. Он сочится из-под тонких пальцев, крепко сжимающих истончившееся за время заточения запястье узника, просачивается под кожу, струится поверх, до тех пор, пока не поглощает его всего. И только когда Мрак опадает к ногам, а тряпье, некогда бывшее одеждой демона, падает на пол, Нэрисса тяжело, судорожно втягивает в себя воздух и открывает затянутые чернотой глаза. Вот только уставляется на клубящийся у ног густой черный туман она предельно удивленно. Асмодей присматривается к дымке, но ничего не говорит, просто распахивает следующую клетку, на что Нэрисса обреченно вздыхает. Следующий пленник выходит покорно и без предупреждений. И пока его медленно поглощает Мрак и Нэрисса, Асмодей оборачивается к Эллохару:  — Чтобы ты ничего лишнего не надумывал, поясню: все эти рогатые осуждены на смертную казнь за убийства. Так что все вполне законно. Вспомни юность — тюрьмы практически пустовали.       И Эллохар согласно кивает — приговоры приводились в действие почти мгновенно. И теперь он понимает почему и каким образом. И даже находит это в некотором роде гуманным, по крайней мере до того, как четвертый по счету деликатес не оседает ровно такой же дымкой у пола. Она чернеет, густеет, а присмотревшийся к ней хранитель кажется все более восторженным и довольным. И почти сразу восклицает в крайней степени удовольствия:  — Вот теперь точно верю, что готова! Можешь же, когда хочешь!       Однако Нэриссе совсем не до принятия радостных восхвалений, это Эллохар замечает еще до того, как успевает осознать, что она устало хватается за решетку ближайшей клетки. В плавном шаге растворяется в пространстве, преодолевая с десяток метров разом, и едва ли не присоединяется к ней в ее переживаниях: сопротивление местной энергии ощущается тошнотой, резко подкатившей к горлу. Переборов противное головокружение, он обхватывает Нэри рукой за плечи, привлекает к себе и, услышав тихий стон, поглаживает по спине успокаивающе.       И напрягается, краем глаза замечая, как клубившийся у ног странным образом Мрак, медленно сливаясь в одно под ногами, поднимается высокой длинной фигурой. Оборачивается медленно, не ощущает опасности, но все же сплетает двадцать четвертый аркан Черной Гнили и, снова посмотрев на Нэриссу, улавливает слабую тень успокаивающей улыбки на ее губах.       А приобретший неожиданную деятельную деловитость Асмодей восхищенно нахаживает круги вокруг темной фигуры, повторяя едва ли не в болезненном припадке восторженности:  — Можешь же, когда хочешь, а! А в прошлый раз не выложилась на всю, — обвиняюще тянет он и добавляет восхищенно: — Доросла! Вон какого забахала, а! Первенец вообще загляденье! — Нэрисса тяжело выдыхает Эллохару на ухо:  — Блевать хочу, если четно.  — Если что, это не мое, — находится с ответом магистр Смерти, разглядывая «первенца», темной тенью застывшего на фоне решетки камеры.       И как бы ни хотел сдержать смех, ему это не удается. Хохотнув, крепче обхватывает талию Нэри рукой, уставляется в ожидании на хранителя и, когда тот, нисколько не отреагировав на подобное внимание, продолжает не просто ходить вокруг странной, сотканной из Мрака фигуры, но еще и лапами в нее лезет, нашептывая что-то с трудом повторимое.  — Оно само, Асм, — тянет невыразимо тоскливо Нэрисса, осматривая получившуюся тень. — Я, правда, не собиралась создавать теней… Гребаная отрыжка Мрака…       Но ее попытки откреститься от колышущейся на легком сквозняке твари, кажется, проходят мимо воспаленного сознания хранителя. Он совершенно не реагирует на попытки привлечь внимание, и Эллохар, облегченно выдохнув увлеченности хранителя, осторожно тянет Нэри за собой к выходу из зала.  — Отсюда можно переместиться наверх? — спрашивает негромко, склоняясь к ее уху и, когда она отрицательно покачивает головой, на пробу призывает пламя — чем Бездна не шутит. Пламя ожидаемо вспыхивает, но прожечь пространство не удается. «Блэки», — словно ругательство выдыхает раздраженно магистр.       И напрягается, мрачно всматриваясь в ее лицо, когда Нэри осторожно вытаскивает пальцы из его руки и проходит чуть вперед. Несколько мгновений дожидается объяснений, следуя за Нэриссой по гулкому коридору и вслушиваясь в звонкое эхо шагов, и она, наконец, проговаривает тихо и как-то бесцветно:  — Переместиться можно из соседней галереи, там есть доступ для членов рода и принятых, — и, повернув в ответвление хода, оборачивается к нему коротко, словно не желает смотреть в глаза. — И давай пока без физического контакта: ты для меня не менее аппетитный, если не более.       Весело вскинувший брови магистр Смерти усмехается, фыркает негромко и, нагнав Нэриссу у арочного проема, ведущего в галерею — она явственно отличается от простых коридоров выложенными серыми плитами стенами — проговаривает расслабленно:  — Да я уже понял, — и, склонившись, спрашивает интимно, даже не скрывая веселых ноток: — Ну чего ты расстраиваешься, радость моя? Эка невидаль — особая диета. Подумаешь, — отмахивается он легко. — Ну хочешь, я тебе таких гавриков из казематов ДарНахесса с полсотни притащу? Или их сначала нужно в Мраке промариновать хорошенько для улучшения вкусовых качеств? Так и это не проблема — натаскаю, пусть сидят себе, если тебе так аппетитней…       Искоса глянувшая на него Нэрисса сокрушенно вздыхает, как-то очень уж трагично мотает головой и, прикрыв лицо ладонью, страдальчески простанывает. В выразительной тишине ступает в стенную нишу, пол которой явно не просто так выложен черным камнем, поднимает взгляд на шагнувшего следом Эллохара и спрашивает с надеждой:  — Ты умеешь хоть иногда просто быть серьезным? — и тут же продолжает, словно бы вопрос был риторическим: — Пламя здесь не работает, перемещаться будем тенями, так что привыкай: будет полезным.       Эллохар не успевает ничего вставить — резко дернувшийся из пола столбом Мрак окутывает, во всех красках восстанавливая воспоминая о прошлом опыте подобных переносов. Благо в этот раз мясорубка заканчивается быстрее, но не сказать, что проходит мягче: первый вдох в уже знакомой гостиной получается судорожным и сдавленным.       Нэрисса же, наоборот, кажется, не испытывает ровным счетом никакого дискомфорта. Под его вопросительным взглядом проходит к теряющемуся в теплом, оранжевом из-за света светильника полумраке бару, вытаскивает оттуда пару стаканов, бутылку с характерным символом на черном стекле. Сосредоточенно сдвигает фальшь-панель в глубине бара, вытаскивает оттуда небольшой флакон с ярко-фиолетовой жидкостью, взбалтывает, чтобы осевшие на дно черные кристаллы распределились равномерно, и, плеснув неизвестное Даррэну пойло в стакан, разворачивается. Подхватив бутылку и стаканы, проходит к столику между диваном и креслом, с громким звяканьем выставляет алкогольный скарб на него. Подходит к магистру и, потеснив его к креслу, мягко толкает в грудь, вынуждая опуститься в него. И только присев в углу дивана, поясняет, ткнув пальцем в стол:  — Это тебе — пригодится: перемещения с непривычки не очень приятны, да и с привычкой, если честно, тоже, — и подхватывает стакан с фиолетовой жидкостью, снова побалтывая, чтобы поднять со дна осевшие уже кристаллы. — А это мне — для облегчения магического пищеварения.       Внимательно осмотревший ее Даррэн хмыкает понимающе. Догадывается, что разговор будет из разряда непростых, и без обиняков озвучивает предположение, откупоривая бутылку и наполняя пустой стакан тут же вспыхнувшей синим пламенем огневодкой:  — Кажется, я сейчас услышу что-то очень тайное, но очень неприятное…       В его тоне отчетливо слышится сдобренный ядом сарказм, но Нэри, прекрасно понимая его причины, кивает с максимальной серьезностью. Дожидается, пока он сделает глоток, приподнимет в ожидании бровь, и вздыхает устало — что уж, теперь от откровений никак не отвертишься. Да уже и не хочется.  — То, что ты видел — особый тип питания, доступный многим созданиям Мрака, несущим в себе каплю божественной силы, — размеренно начинает она, и Эллохар выразительно указывает на себя пальцем, на что Нэрисса кивает с кривой и совершенно невеселой усмешкой. — А еще это одна из нескольких равноценно важных причин, по которым я не нахожу вступление в полномочия главы рода положительными. Глава несет ответственность за весь род: лечение специфических ран, защита членов рода и домов, сложные манипуляции с силой — все это требует подобного типа питания. В целом и главой-то стать нельзя, не имея навыка и опыта во внешнем поглощении силой.  — И появившаяся тень?.. — начинает уже догадавшийся магистр Смерти, и сделавшая глоток фиолетовой бурды Нэри кивает, спокойно подтверждая:  — Непереваренные остатки.  — То есть фраза про отрыжку Мрака куда более буквальна, чем может показаться на первый взгляд? — хмыкает весело он, расплываясь в широкой усмешке и видя, как Нэрисса закатывает глаза. — Как это работает? — с любопытством склоняет голову к плечу Даррэн, и она не удерживается от саркастичного комментария:  — Ну еще бы Эллохар и не поинтересовался… — и подает все прямо и без изысков сравнений и смягчения формулировок: — Нам нужна лишь сила, без физиологических конструктов источника и каналов. Даже тело не всегда растворяется, особенно у только встающих на путь такого питания существ, но видок у полупереваренного-полуобожженного трупа такой, что опытные существа уничтожают и его. Технически наружное переваривание безопаснее прямого поглощения: всегда можно избавиться от излишков. А некоторые излишки, как ты видел, сохраняют пусть и видоизмененное, но тело, и даже сознание с интеллектом, особенно если очень хотят жить и имеют беспрецедентно сильную волю.  — Так эта тень — это тот вопивший о детях и жене рогатый убивец?  — Скорее законсервированный коктейль из его разума и воли к жизни и непереваренных остатков еще трех блюд, оказавшихся слабее духом, — сделав очередной глоток, усмехается в стакан Нэрисса и с облегчением вздыхает: на лице Эллохара не ни отвращения, ни задумчивой мрачности, лишь голое, незамутненное любопытство. — Проще дать им шанс побороться за право на подобие жизни друг с другом и позволить сильнейшему поглотить остальных, чем употреблять полностью — слепок чужой личности в сознании малоприятная вещь.       Согласно кивнувший Эллохар чуть прищуривается, складывая еще одну картинку: теперь становится понятна и необходимость в расщеплении сознания, и склонность к ритуалистике в роду — все это просто отражает тщательно скрываемую Блэками суть энергообмена. И все это плотно завязывается на связь рода с Мраком, как с божеством.  — Получается «бог дал — бог взял», — задумчиво хмыкает он, внимательно разглядывая подозрительно расслабленную и спокойную Нэриссу. — Сожри сам, чтобы не быть сожранным — интересный постулат от бога, именуемого колыбелью жизни, — и озвучивает вполне определенное и уже не подвергаемое сомнениям: — Эти тени, обладая разумом и волей, все равно подчиняются тому, кто их съел? Они отнюдь не просто безопасные исполнители — очень уж при его появлении ощущения специфические…       Нэрисса понимает, куда клонит Даррэн в своих размышлениях: слишком удобно и полезно было бы создать еще пару-тройку таких теней, а лучше пару десятков-сотен — чем не армия? Но тут же осаживает его, с кривой ухмылкой поделившись:  — Как ты думаешь, если это так просто, то почему Бальтазар не наклепал себе армию покорных теней? — в глазах магистра мелькает вопрос и одновременное понимание, и Нэрисса продолжает: — Четыре — мой порог, Рэн, дальше схожая с комой отключка на неизвестный срок и перспектива потери рассудка. Ты в ближайшее время, даже с поправкой на бессмертие и силу, полученную от Хаоса и Владыки в песках, вытянешь двух. И совсем не обязательно, что кто-то из этих четырех или двоих будет иметь настолько сильную волю, чтобы удержать личность от разрушения. Поверь, даже в крупномасштабных сражениях, когда предки рода применяли Мрак таким образом в бою и группой, лишь пятая часть становилась тенями. И не все они хотели подчиняться.  — Представляю эту дележку новоявленных послушничков на поле боя… — перед его мысленным взором предстают Блэки, как канат перетягивающие вопящую от боли растерянную тень и еще толпу дымных фигур, выстраивающуюся в покорную, молчаливую очередь. — Драки были? — с любопытством вскидывает бровь Эллохар, и по тому, как фыркает Нэрисса, понимает, что да — таки были.  — Само собой, — закатывает глаза Нэри устало. Вздыхает тихо, едва заметно, как от перенапряжения разминает плечи и снова обращает на него взгляд, меняя тему: — Тебе нужен контроль над Мраком, Рэн. Не Хаос держит тебя в границах Ада, а Мрак.       Эллохар склоняет голову к плечу и нахмуривается. Всматривается в ее лицо внимательно, находя в строго выдержанных, равнодушных чертах оттенок усталости и тревоги. И просто кивает, соглашаясь — контроль ему действительно нужен. И как можно скорее.  — Полный контроль слишком высокий уровень, — признает он негромко, и Нэри согласно склоняет голову, подтверждая его мысли и предположения. — Хотя бы азы управления.       Она задумчиво уставляется на него, разглядывает пару мгновений. Поднимается с места, медленно обходит столик и, отобрав из его расслабленной руки бокал с огневодкой, протягивает ладонь. Что-то мелькает в ее глазах: то ли неуверенность, то ли сомнение, но она твердо уводит его к теряющейся в темноте двери в противоположном конце гостиной.  — Идем. Азы объяснить смогу, а дальше сам — контроль приходит через самопознание и диалог.  — Диалогов мне хватило, — не упускает комментария Даррэн, и Нэри коротко оборачивается, сверкнув темными радужками в слабом свете настенной лампы.  — Поверь, тебя просто развлекали, чтобы не заскучал.       Кромешная темнота за неведомой дверцей поглощает звуки, глушит даже вдохи, делая их какими-то сдавленными. Эллохар резко втягивает носом совершенно пресный воздух, и груз совершенной ошибки лавовым камнем падает на плечи: запах Нэриссы, запах юной, сделавшей выбор и готовой к размножению вейлы, ударяет в голову пудовым молотом. Неподчиняющаяся рука сцапывает токую талию быстрее, чем он успевает осмыслить собственное движение, касание обжигает, и Нэри напоминает чуть хрипло:  — Азы, Рэн.       Ему приходится выдохнуть. И еще раз. И еще. Не удержавшись, он все-таки спрашивает сипло, утягиваемый вглубь помещения крепкой хваткой тонких пальцев:  — Почему это так остро? Так вообще должно быть?..       Нэрисса, кажется, теряется, по крайней мере так магистр ощущает через связь с ней, поэтому не торопит. А она тянет все глубже в темноту и, когда они доходят до чего-то, что ощутимо фонит силой, наконец, отзывается:  — Так себя ощущали все пары, связанные силой рода, просто у нас…       Нэрисса будто бы заминается, резко умолкает, и пусть Даррэн не может видеть ее лица — царящий в помещении Мрак не позволяет, — все равно ощущает и ее смущение, и нервозность, и почти стыд.  — У нас все сложнее, — резюмирует он тихо, снова нащупывая ее в темноте. — Из-за магии вейл в том числе.  — Ты пока не видишь, да? — меняет тему Нэрисса, и в ее тоне снова звучат неуверенные нотки. Эллохар, положившись на нее в деле приобщения к Мраку, качает отрицательно головой, не зная, видит она или нет. Но она, кажется, понимает все правильно. — Сейчас станет проще — обещает тихо Нэрисса, и спустя мгновение магистр признает, что слов на ветер она не бросает — границы комнаты наконец начинают приобретать очертания.       Однако это нисколько не мешает ему притянуть Нэри ближе к себе и, прижав к напряженному телу крепче, шепнуть в ухо:  — Забавно, не находишь? Мы поменялись местами…       Нэрисса тут же ловко выворачивается из его рук, потому что объятия совершенно точно не придадут своеобразному занятию необходимой серьезности, и отступает на шаг. И уже оттуда, из темноты, сквозь которую не может видеть Эллохар, проговаривает скупо, экономя каждую эмоцию:  — Первое, что необходимо усвоить — это перемещение, просто потому, что оно принципиально отличается от перехода посредством пламени. Если при использовании огня мы прожигает пространство, формируя относительно устойчивый канал посредством статичного вектора перемещения, то в случае с Мраком мы рассеиваем физическое, энергетическое и ментальное тело для просачивания через основу граней.       Голос Нэри звучит ровно, наставительно, плавно, и увлекшийся интонациями магистр Смерти не сразу улавливает содержание. А когда понимает, о чем она ведет речь, нахмуривается недобро:  — То есть рассеиваем физическое, энергетическое и ментальное тела, радость моя? — его тон с каждым словом все больше тяжелеет, наливаясь угрозой. — Как я могу быть уверен, что Мрак соберет меня в том же порядке, целым и невредимым, в точке выхода?       И совершенно шокированно втягивает воздух сквозь сцепленные зубы, когда Нэрисса неожиданно легко отзывается:  — Никак. В том и суть, Рэн, — ее тихий шепот будоражит сильнее, чем остро-сладкое касание пальцев к ладони, — ты либо доверяешь себя Мраку полностью, без остатка, либо останавливаешься в развитии силы. Или все, или ничего.       И прильнув ближе, прижавшись к груди, шепчет проникновенно, так тихо, так мягко, что Эллохар едва улавливает суть через накативший, сковавший желанием жар:  — Пробуй, Рэн. Я направлю тебя — это перенос всего лишь обратно в гостиную. Никаких неожиданностей. А потом просто позволим себе расслабиться и напьемся, — обещает она искушающе, но едва ли осознает это.       А магистру Смерти большего и не нужно: запах женщины, его женщины, желанной, откликающейся на его касания, каждое из которых прожигает разрядом насквозь… «Держи себя в руках!», — рявкает он про себя, пределом силы удерживая демоническую суть. И она подчиняется — натужно, со скрипом, сопротивляясь в малейшем усилии. Скрывается, взбудораженная зашкаливающим уровнем чувствительности, но не отступает. Просто наблюдает со стороны, подгадывая лучший момент. «Это будет тяжело», — с безмерно тяжелым вздохом признает Даррэн, чувствуя, как волна странной дрожи прокатывается по телу.  — Просто прислушайся к ощущениям, — советует мягко Нэри напоследок, и сознание тонет в темной вспышке.       Тело словно рассыпается сотней песчинок — живых, чувствующих, имеющих одну цель и принципы, движущихся в одну сторону и все равно разных. Но жуткий, почти пугающий момент разделения, омерзительно тянущего, до тошноты выворачивающего наизнанку, заканчивается: каждый фрагмент омывает силой, она скользит между разрозненными клочками, сшивает их, сращивает, восстанавливает целостность. И новый вдох по эту сторону двери почему-то ощущается легче, проще, полнее. Он играет красками, Эллохар готов поклясться, что сама гостиная, тонущая в оранжевом полумраке, кажется ему ярче. Обернувшись к Нэриссе, он внимательно вглядывается в ее лицо, отыскивая на нем легкую тень вины.  — Прости, радость моя, но это гадость, — подытоживает первую и в надеждах последнюю попытку подобного перемещения магистр Смерти. — Это было самое неприятное или ты припасла что-то похуже на самый конец?       Ответа он ожидает с поразительным нетерпением: перемещаться так в жизни больше не хочется. И потому на саму Нэри он не может не смотреть без сочувствия и острого сожаления: ей практиковать подобное все же придется. «И тебе», — фыркает расслабленно в мыслях ее голос, на что Эллохар закономерно прищуривается. Поясняет она уже вслух:  — Потому что Мрак позволяет избежать почти любых ограничивающих чар и печатей, Рэн. Не всех, само собой, но… — она вздыхает глухо, вспоминая осаду академии. — И это попросту удобно, потому что отследить члена рода может только глава, а ты, как принятый через меня, практически сравняешься со мной в полномочиях, как только я приму обязанности главы рода.       Даррэн выслушивает ее предельно внимательно, нахмуривается сильнее, подступает ближе, теперь прекрасно различая Нэриссу в мягком оранжевом полумраке. Опускает ладони ей на плечи, сжимает пальцы крепче и произносит с встрепенувшейся в тоне тревогой:  — Что не так с принятием должности главы, Нэри? Почему ты так… — он с трудом подбирает формулировку, в достаточной мере соответствующую ее чувствам, — расстраиваешься, напрягаешься и не уверена в своих силах, когда разговор заходит об этом?  — Расскажу, — обещает чуть слышно Нэрисса Неуверенность различимо проступает в ее интонациях, едва скрываемая ровностью интонаций. — Пойдем, нам точно нужно напиться.       Эллохар согласно кивает, не имея ровным счетом никаких причин отказаться: самостоятельные перемещения оказываются удовольствием далеко ниже среднего. Присев обратно в кресло, он внимательно следит за тем, как подошедшая Нэрисса неспешно разливает по стаканам огневодку. И присмотревшись к ее стакану, на дне которого еще лежат не растворившиеся черно-фиолетовые кристаллы, напоминает тихо:  — Твоя рана…       Его тон звучит заметно тяжело, и властное движение руки не оставляет вариантов. Нэрисса, опустив на стол полупустую бутыль, проходит к креслу, прислоняется бедром к подлокотнику и, коротко оглянувшись на все так же внимательно следящего за ней магистра, приподнимает выпущенную из брюк рубашку — рана на боку выглядит много лучше. Прочертивший пальцами контур подживающего рубца Даррэн запрокидывает голову на подголовник кресла, всматривается в ее лицо изучающе, и Нэри, не желая слышать сожалений, утешений и чего-то подобного, успокаивает его:  — Почти затянулась, через пару дней даже шрама не останется. Это не то, о чем тебе нужно беспокоится, Рэн, — с тонким намеком заканчивает она, и Эллохар вопросительно приподнимает бровь.       Нэри игнорирует столь явное выражение вопроса, просто отходит к дивану и присаживается. Задумчиво отпивает из своего стакана, поднимает на него взгляд и, оглядев задумчиво, неторопливо, негромко проговаривает:  — Не думаю, что у тебя возникнут проблемы с контролем, — Эллохар вздергивает бровь на столь неожиданное заявление, смотрит на нее напряженно, и Нэрисса продолжает, пожав плечами: — Да, магия Смерти, демоническая суть и Мрак существенно отличаются в управлении, но у тебя есть опыт, в особенности с магией Смерти, а это тоже в своем роде симбиоз.  — С которым я родился, радость моя, — напоминает ей напряженно магистр Смерти, и она согласно кивает.  — Родился. Но работать учился уже в сознательном возрасте. И Мрак по ощущениям и взаимодействию больше всего напоминает именно магию Смерти. Просто прислушайся к себе, Рэн. Не ко мне, не к окружающему пространству, — словно зная, что он отслеживает каждый ее вдох и каждое движение, проговаривает мягко Нэрисса. — К себе.       Последовав совету, он вдыхает глубоко, примеряясь к смутным ощущениям, к невнятному шевелению внутри. Улавливает тонкие отголоски силы, тянется к ним, незнакомым и непривычным, касается осторожно. И с удивлением обнаруживает, что не так уж неправа Нэри — именно с магией Смерти Мрак сходен больше всего. И тут же выныривает из ощущений, поводя плечами и открывая глаза.  — Тебе просто не нравится ощущение силы, — чуть тоскливо констатирует она, имеющая доступ к его чувствам и мыслям. Печально улыбается, отпивает из бокала и мягко проговаривает, склонив голову к плечу: — Ты слишком привык запирать ее, своевольную и опасную, нежели договариваться с ней, сотрудничать, искать компромиссы. Не скажу, что это проявление страха и нежелания соприкасаться с ней, но что-то очень близкое.       В ее тоне отчетливо звучит сожаление, и Даррэн вздыхает тяжело: так и есть. Это не страх, но опасность потери контроля преследует его ровно столько, сколько он этой силой управляет. И не так просто изменить отношение к чему-то, столь сильно ее напоминающему. Просто инстинкт, с которым невозможно поспорить. И все же нужно, необходимо. В первую очередь ради защиты самой Нэриссы, ради ее безопасности, потому что чем больше у него силы и возможностей, тем меньше опасностей ей грозит. Вполне прямая зависимость, но такая сложная для подчинения инстинктов.  — Я бы хотел понять особенности взаимодействия с Мраком, — эти слова, учитывая вдолбленные с детства привычки, даются магистру Смерти с трудом, и Нэри с грустной улыбкой улавливает это. — На твои подсказки проще опираться, радость моя, — неожиданно мягко, почти просяще протягивает он, — и значительно приятнее.       Скользнувшая по его губам лукавая, определенно чувственная улыбка не обманывает Нэриссу — потери контроля над магией Смерти и Мраком он опасается. Не так, как раньше, наличие связи с ней делает его стабильней в плане эмоций и чувств, но все же рядом с ней это как минимум опасно. По его мнению. Вздохнув, Нэри отставляет стакан на стол, поднимается и, пройдя к нему, легко сжимает напряженные, обзаведшиеся когтями пальцы, лежащие на подлокотнике кресла.       Перемещение начинается плавно: сначала Даррэн запрокидывает голову, глядит на нее долгим, пронизывающим дрожью взглядом и просто растворяется темной, дымной субстанцией, утягивая ее за собой. Ведет неожиданно уверенно — явно сказывается опыт во взятии контроля над силой. Нэрисса даже вздыхает печально: ей это так просто не далось, но когда снова собирается по крупицам в кромешной темноте, в горячих сильных руках, в жарком ощущении скользящих по спине пальцев, почти прожигающих касанием ткань рубашки, только прижимается сильнее.  — И ничего страшного или опасного, — успокаивающе поглаживает по напряженному плечу она, утыкаясь в терпко, так чувственно пахнущую им ткань его рубашки. Прикрывает глаза, сворачивается на его коленях, благо Рэн уверенно и с первой попытки, что удивительно, попадает сразу в стоящее здесь единственное кресло, и прижимается крепче.  — Обратно? — спрашивает тихо Эллохар, касание его губ обжигает ухо. Он улыбается, когда она тонко, едва ощутимо вздрагивает от невинного касания, и прижимает ее к себе теснее. — Потому как тебе, кажется, вполне привычно ощущение наблюдения…       Недоуменно приподнявшая брови Нэрисса запрокидывает голову, различая линию его челюсти и кончик носа, но не имея возможности посмотреть в глаза. Но понимает — он видит ее лицо, различает выражение удивления на нем, потому что поясняет:  — Взгляд, Нэрюш, — интимно тихо проговаривает Даррэн, выше подтаскивая ее на своих коленях, и шепчет куда-то в шею, согревая жаром дыхания: — Рассредоточенный, он не смотрит куда-то конкретно, но все равно наблюдает. Внимательно наблюдает.       И по тому, как она заминает в его руках, он понимает, что она знает, о чем он говорит. Запрокидывает голову, пытаясь в непроглядной темноте найти ее лицо, но видит лишь скупые очертания. Но даже по ним можно догадаться, что с вопросом он не промахивается.  — Это просто сила, Рэн, — пожимает плечами Нэрисса, и его рука соскальзывает с ее скрвтой рубашкой лопатки. — Она отчасти разумна и потому любопытна. Ей интересно с тобой познакомиться, прочувствовать, понять. Забраться в голову, если хочешь.       Вместо ответа, такого необходимого, обозначенного хотя бы кивком понимания, ее снова распыляет в пыль, рассыпает на клочки, перемешивает с Рэном, пронизывая мучительными мгновениями восхитительного единения мыслей, чувств, магии, и снова разъединяет, сортирует, как пазл, чтобы собрать в правильном порядке. Его руки как и прежде крепко ощущаются на талии и спине, чуть отрывистое дыхание согревает шею, и Нэрисса улыбается, просто улыбается уверенности инициированного им перехода. Он осваивается быстро. Слишком быстро даже для знающего о контроле демона.       И это хорошо. Раз Мрак так охотно подчиняется ему, в чем-то даже лучше, чем ей самой в начале пути его освоения, то вполне можно указать на некоторые возможности взаимодействия, вполне способные оказаться полезными при личном использовании.  — Помнишь, ты учил меня способу заглядывать и подслушивать через пламя? — спрашивает Нэри тихо, расслабленно прислоняясь к его груди и потираясь щекой о его плечо.       Рэн определенно ощущается более близким, понятным и родным после обретения Мрака, пусть и посредством заражения. Способ, в принципе, и не важен. И секреты раскрывать больше не кажется зазорным или неправильным, всего лишь необходимым.  — Пригодилось? — вскидывает бровь магистр, и Нэри не может не погладить ее пальцем, заодно разгладив едва заметную хмурую складочку между бровей. И с улыбкой кивает на его вопрос, на что почти закономерно получает мягкую усмешку.  — Еще бы, крайне полезный навык, — довольно хмыкнув, она предпринимает попытку слезть с его коленей, но Даррэн удерживает, бескомпромиссно прижимая к себе. Подхватывает ее подбородок пальцами, вынуждая повернуть голову, и, всмотревшись в ее глаза, усмехается шире, когда Нэри протягивает лукаво: — А сколько адептов было поймано при помощи такого наблюдения… Но пламя все же можно отследить, а вот Мрак…  — Может отследить только глава рода, — догадывается магистр Смерти и, склонив голову к плечу, заинтересованно прищуривается. — Так и будешь мучить меня любопытством или все же расскажешь?       Объяснение не занимает много времени, как и попытка использования хитрости на практике: Эллохар с первого же раза проникает в соседнее помещение, с улыбкой констатируя, что там находится лишь нечто условно живое и совсем уж условно разумное. Улыбнувшаяся шире и покивавшая его наблюдениям Нэрисса вызывает лишь новую волну любопытства, которую неуемный магистр пытается удовлетворить посредством практически эротического допроса. И таки не получает ровным счетом никаких ответов, потому что она, пересев на безопасное расстояние, снова наполняет их стаканы огневодкой, усмехаясь очень уж загадочно.  — Это — самое простое, Рэн, — напоминает она с легкой снисходительностью. — Чтобы владеть силой в полной мере, необходимы медитации, погружение в силу, определенная степень доверия ей. Нужно принимать ее, понимать, и удерживать баланс между разумом и тем, что она диктует тебе. Это сложнее, чем кажется.       Магистр в ответ на ее заявление просто опрокидывает в себя треть стакана огневодки, полностью прочувствовав объем и глубину предстоящей работы с новообретенной силой. И выпивает снова, стоит Нэри в очередной раз наполняет его стакан. И только когда напряжение покидает тело, сменяясь ленивой расслабленностью, припоминает виденные уже не раз проявления разумности и подчинения Мрака.  — Руки, — едва слышно проговаривает Эллохар, и Нэри в первую секунду смущается в недоумении, потому что смотрит он на ее кисти и запястья. — Ну, знаешь, эти сотканные из тени хваталки, которые тебе подчиняются… — поясняет с кривой улыбкой он, изображая хватающие движения пальцами. — Как это работает?  — Эээ…       Вот теперь Нэрисса действительно призадумывается. Причем серьезно и глубоко. Основательно. Облекать объяснения в слова все сложнее, они даже в собственной голове кажутся запутанными и трудными для понимания. Не найдя простого и разумного выхода из положения, она просто и безыскусно проскальзывает в его сознание, воскрешая в собственной памяти момент возникновения первой пары таких вот покорных ее воле хваталок. И протянувший увлеченное:  — Агааа…       Эллохар призадумывается, явно увлекаясь процессом воспроизведения подобных. С пару полных увлеченного изучения силы минут ничего не происходит, и Нэрисса даже начинает взволнованно приглядываться к нему. Но тень таки охватывает ладони и запястья Рэна, а потом медленно отделяется и разминает очертившиеся явственней суставы пальцев.  — Да ты издеваешься… — тянет мучительно Нэри, признавая собственное поражение: ей так быстро не давалось ничего. Совсем ничего. «Ха…» — обрывает она себя на полуслове, — Блэк я или где? — возмущенно вопрошает она про себя почти в растерянности. — Какой драконьей кучи?!»       И Эллохар явно улавливает ход ее мыслей, потому как, тенью скользнув к ней на диван, снова крепко обхватывает горячими руками за талию, и сам весь ощущается таким горячим… Мысли тут же плывут совсем не туда, вейла стремится воссоединится с своим ваэрра единственно верным способом, и тело охватывает тягучим, пронзающим каждую клетку желанием. Даже то, что именно тень его порожденной Мраком силы притягивает Рэна к ней, она замечает не сразу. И анализировать не пытается. Хотя сотканные силой конечности тоже касаются ее — стоп, лодыжек, колен, бедер…  — Хватит, — просит с придыханием, едва сдерживая судорожный выдох, Нэри, и глаза безвольно закрываются. Хочется просто откинуться на сильное плечо, отдаться на волю властным, уверенным касаниям… — Хватит, Рэн, — просит Нэри почти умоляюще, и обжигающие бедра касания исчезают. Но это не приносит облегчения: желание огненной змеей сворачивается внизу живота, вьет горячие, мурашками пронзающие все тело кольца.  — Ничего не могу с собой поделать, — невинно тянет Эллохар, поднимаясь и крепче обхватывая ее руками. — Просто ты такая… — с придыханием начинает он, и Нэрисса простанывает негромко:  — Озабоченный. Ты просто на всю голову озабоченный, Рэн.  — И не только на голову, дыхание мое, — многозначительно сообщает Даррэн, вынося ее из гостиной. — Хотя мой мозг ты покорила первым, он далеко не ведущая скрипка в этом оркестре… — продолжает откровенничать, покоряя лестницу, он, и Нэри снова вздыхает, уже и не надеясь вывернуться: обретший повышенную чувствительность детей Мрака Рэн просто не отпустит. Не сможет. Никак.  — Значит, полностью озабоченный, — почти трагически вздыхает она, на что сильные руки подкидывают вверх, перехватывают удобнее, а губы прижимаются к шее, томно шепча:  — Совсем, абсолютно тобой озабоченный…       По тому, как рука уверенно проползает по бедру к ягодице и крепко сжимает настигнутую пятую точку, Нэрисса понимает ясно — сбежать совершенно точно не удастся. Вообще. Да и смысла уже нет, каким бы мучительным ни было желание. А Эллохар продолжает самозабвенно наглаживать, почти урчит от удовольствия и расстояние до ее спальни преодолевает бодро и очень уж быстро. Однако находит в себе силы оторваться и ставит ее на ноги у самой двери. Метнувшаяся вперед по темному коридору Нэри сбежать не успевает — настигшая ладонь крепко притискивает к напряженному телу, возбуждение Даррэна она ощущает ягодицами, и, когда сильная ладонь вталкивает ее в собственную спальню, Нэрисса почти задыхается, прижатая к твердому телу.       Взгляд серых глаз, сейчас поглощенных черными омутами зрачков, готовыми вот-вот разойтись натрое, вибрирующими в такт ускоренному биению его сердца, стреноживает. Она замирает в его руках, его взгляд скользит по лицу, опускается к губам, и они невольно приоткрываются в ожидании касания. Удовлетворенный увиденным, магистр Смерти тихо усмехается, а в следующее, растянувшееся бесконечностью, мгновение накрывает ее губы своими. Жадным, влажным касанием языка проникает в покорно приоткрывшийся рот, углубляет поцелуй, прислушивается к нарастающей дрожи в ее теле, и уверенно подталкивает Нэриссу к постели.       Толчок роняет ее на прохладные простыни, поежится она не успевает: пламя слизывает с нее одежду, она рассыпается прахом и почти сразу уносится ветром. Затуманенный желанием взгляд скользит по Рэну, от пронзительно темных глаз вниз по телу, до открываемого испепеленным бельем низа живота. Пальцы, то ли подчиняясь, то ли наоборот не подчиняясь ее воле, в поглаживании спускаются по широким смуглым плечам, по выпуклым, напряженным мускулам груди, живота, ниже. Он резко склоняется, когда ее пальцы накрывают вздыбленный, налитый кровью член, сдавленно выдыхает ей в губы и, прихватив зубами нижнюю, шепчет сорвано:  — Хочу тебя. Я очень, очень, очень сильно хочу тебя, сердце мое…       И тонкие пальцы, сжимающие член, приходят в движение. Разомкнув шире ее ноги, Даррэн продвигается ладонями к жаркой развилке между ними. Ощущает запах ее возбуждения, острый, терпко-сладкий, сводящий с ума. Магия бурлит внутри, сила смешивается, разум почти отказывает. Сознание подергивается чувственными картинками, в которых он ласкает руками, губами, языком, проникает в нее по-разному и в разных позах. И Нэрисса отзывается сдавленным стоном на это, улавливая твердое, уверенное проникновение пальцев между бедер. Она задыхается, и он ловит каждый судорожный вздох.       Покоряется своим мыслям, покрывает поцелуями ее подбородок, шею, плечи, ласкает грудь, то обхватывая губами с жадном посасывании соски, то сжимая зубами и тут же зализывая сладкую боль. Проникает пальцами во влажную, напряженную глубину, проталкивает сразу два, упиваясь ее сдавленным стоном-вскриком. И снова играет с невыносимо чувствительной грудью, то дразня легкими прикосновениями, то терзая до сладкой муки. Ловит ее стоны, ощущает ее напряжение, ее готовность кончить, но не дает главного — палец отпускает пульсирующий, набухший в ожидании разрядки клитор, движения других пальцев в ней, влажной, горячей, безумно тесной, почти останавливаются. И Нэри скрипит зубами, рычит, брыкается. Стонет протяжно, когда покрытые ее влагой пальцы продолжают сводящий с ума ритм погружения. Он не понимает, зачем мучает ее — просто упивается выбивающим разум из тела запахом ее желания, ее дрожью, стонами, судорожными вздохами. Сейчас она настоящая: искренняя в своей страсти, неспособная солгать эмоциями, жестами, выражением лица. Этим Эллохар упивается больше всего, хотя испытывает едва сдерживаемую боль сам — ее удовольствие, как и с каждым касанием нарастающее возбуждение, откликается, откликнется в его сознании удовольствием, вынесет из тела и его самого. И пусть до физического единения ощущениями далеко, ощутить ее как себя самого он пока не в силах, но даже так ее оргазм будет чем-то восхитительным. Уверенность в этом абсолютная. И ее хриплый стон:  — Рэн, пожалуйста!..       Больше напоминает приказ, он с усмешкой, довольной, порочно-коварной улыбкой, почти хищным оскалом, продолжает ласкать ее. И ее тело все сильнее напрягается и дрожит, ее пальцы в жарком тесном плену стискивают член, сам он глухо простанывает, прежде чем все вокруг пронзает огненной вспышкой, остервенело прострелившей позвоночник, стянувшей судорогой мышцы и скатившейся тяжелым валом вниз живота. И все взрывается. Пальцы тонут в горячей влаге, сжатые сладкой судорогой мышц, член в тонких пальцах дергается, капли семени разбрызгиваются ей на живот и бедро, и Эллохар задыхается. Ловит, хватает губами ее резкие, сиплые выдохи, удерживает Нэриссу за талию, ища опору в затянутой липнущим к телу шелком простынёй постели, притягивает ее к себе, прижимает крепко.       И только сейчас он ощущает себя предельно, окончательно вымотанным. Настолько, что перед глазами мелькают тяжелые вспышки, кружат, давят на уставшие мозги.  — Спать, — предупреждающе и очень устало протягивает Нэрисса, когда Даррэн подтягивает ее ближе к себе и укутывает в простыню.       Согласится он может только мысленно — тренировки по освоению Мрака таки оказывают свое убийственное воздействие, ощущаемое только сейчас. Отключившиеся от возбуждения мозги так и не включаются, чтобы осмыслить происходящее, остаются только ощущения, и ощущать Нэри рядом, крепко прижатой к себе — самое приятное, что вообще может быть. И она, кажется, всецело разделяет его понимание приятности, потому что прижимается крепче и ощущается совершенно довольной и расслабленной.

***

      Не обнаружить Нэриссу по пробуждении рядом почему-то не кажется удивительным и не вызывает у него ровным счетом никакой тревоги. С пару секунд поразглядывав тонущий в глухой темени, покрытый изнутри изразцовой лепниной балдахин кровати, Эллохар, потянувшись, присаживается и, скинув простынь поднимается.       Не ищет, не прислушивается и даже не касается связи — сейчас в этом нет необходимости. Имея возможность оценить такой вид связи между носителями магии Мрака Изначального, он с усмешкой понимает, почему Блэки так стремились заключать брачные союзы внутри семьи — это действительно было очень удобно. И определенно приятно.       Быстро одевшись и походя хмыкнув собственному отражению в зеркале — в темноте спальни он, обряженный в черный костюм по моде Хаоса, выглядит, как парящая в воздухе чуть взлохмаченная голова с жутковато светящимися синим пламенем глазами, — Даррэн даже не думает воспользоваться дверью: способы перемещения Блэков он так же полагает весьма удобными, пусть и совершенно неприятными.       В каменной махине замка, ощущающейся сплошным сгустком Мрака, он просто тянется к чернеющей на фоне непроглядной темноты вспышке, живой и пульсирующей в так бьющегося в груди сердца. А рассыпавшись и снова собравшись, ощущает себя не частью пропитывающего все здесь Мрака, а самим собой, из плоти, крови и огня, на обтесанных ветром и сотней ног камнях площадки в темном саду. Опирающаяся на черенок лопаты Нэрисса, в чёрной рубашке с закатанными по локоть рукавами и собранными в небрежную косу волосами, являет собой презабавное зрелище.       Его самого она, крайне увлечённая копанием ямы, кажется не замечает — вздыхает тихо, вбивает лопату в землю, технично стряхивает с нее землю, и снова вбивает… В антураже старого, чуть заросшего сада, снежных шапок гор на фоне, ярко светящих на небе звезд, в весеннем флёре аромата цветущего плотоядного шиповника все происходящее кажется комично-романтичным, и магистр Смерти, позабавленный и слегка удивлённый ее занятию, таки не удерживается от едкого комментария:  — Ни на минуту оставить нельзя! — эхом разносится его нарочито скорбное восклицание. — Кого ты уже успела убить, радость моя? — следует за этим сочувствующе-печальный вопрос и мягкое, но наставительное, таким тоном только с буйными душевнобольными в острой фазе расстройства вести задушевные же беседы: — Милая, я конечно, все понимаю, но ведь есть множество более эффективных способов избавиться от трупа…       Заслышавшая это Нэрисса на этот раз вздыхает громче, заметно страдательней и совершенно точно устало. То, что устала она от его неизбывного ехидства, Даррэн понимает как-то сразу, еще до того, как Нэри оборачивается, одаривая столь же усталым взглядом и закатывая глаза, и, опершись на черенок воткнутой в землю лопаты, сообщает:  — Я сажаю сосну, Рэн. Я просто сажаю сосну.       И снова отворачивается, чтобы скинуть с лопаты землю. Не сдержавший улыбки магистр с нарочитым вниманием оглядывает саму Нэриссу, яму перед ней, очевидное отсутствие несчастного саженца поблизости — бедняга, судя по всему, отрастил ноги и, спасая свою жизнь до последней иголочки, сбежал, увидав ту яростную силу, с которой благодетельница копает ему яму под место проживания, сочтя ее, вероятнее всего, за могилу самому себе. И придав тону удивления напополам с возмущением, шагнувший ближе Эллохар осведомляется негромко:  — Нэрюш, и я должен в это поверить? Правда? Самое глупое оправдание на моей жизни, прелесть моя. Худшего я не слышал, откровенно признаюсь, — выдыхает он, с каждым шагом приближаясь к ней, и предлагает мягко, остановившись за у нее за спиной: — Давай просто сожжем попавшегося тебе под руку бедолагу и пойдём дальше спать. Он совершенно точно не заслуживает такой участи.       Нэрисса в ответ снова вздыхает, еще более выразительно и тяжело, а после, обернувшись на него, обводит рукой сад и спрашивает совершенно спокойно:  — Вот ты сад видишь?  — Вижу, радость моя, вижу, — успокаивающе протягивает Даррэн с улыбкой и, опустив ладони на ее плечи, уточняет обеспокоенно: — А ты нет?  — Перестань, — сжав в ладони лопату и закатив глаза, Нэри коротко оборачивается, не удерживаясь от легкой улыбки. — Сосны в саду видишь?  — Вижу, — улыбаясь шире и изображая на лице понимание, подтверждает наличие сосен в саду магистр Смерти. — То есть на них ты основываешь свою отмазку, так? Логично, — важно кивает он. — Так труп где, Нэрюш? — интимно интересуется он, склонившись к ее уху, и Нэрисса, вздохнув еще тяжелее, отмахивается от касания губ к виску.  — Нет трупа. Нет, понимаешь? — извернувшись в подобии объятий разворачивается она к нему лицом, спрашивая предельно мягко, как не у совсем здорового душевно, но крайне любимого пациента. Жаль, что хронического, а оттого неизлечимого. — Но может появится, если ты не прекратишь задавать о нем вопросы.       Намек, поданный крайне ласково и с милейшей улыбкой, Эллохар понимает сразу, но это совершенно не повод прекращать ломать комедию. И Нэри, стоящая напротив и с таящейся в уголках губ улыбкой, не просто догадывается — чувствует его настрой. Потому и поясняет все тем же тоном опытного лекаря из дома скорби:  — И раз уж мы определились, что сосны ты видишь…  — И не страдаю галлюцинациями… — пропевает, перебивая ее Даррэн, улыбаясь еще шире.  — В чем у меня имеются конкретные такие сомнения… — пропевает в ответ Нэрисса. — Так вот, к нашим трупам, соснам, садам и всему прочему: это, как ты уже мог догадаться, еще одна традиция Блэков.       Со всем возможным скепсисом оглядев Нэри и обсуждаемые сосны, готовые, кажется, смутится по поводу сегодняшней своей неожиданной популярности, Эллохар, склонившись над ее плечом, в приступе подозрительности заглядывает в скромных размеров ямку и вздыхает печально — труп в нее точно не влезет. О чем и сообщает все с той же печалью:  — Не поместится. Вот если спалить и уже пепел захоранивать… — размышляет вслух магистр Смерти, слыша, как сопит раздраженно Нэрисса, и едва заметно усмехается. — Так что там соснами, Нэрюш? — все же снисходит до темы разговора он.  — Традиция, — с полным вселенского страдания стоном продолжает Нэри. — Когда юный Блэк проходит первое испытание в подземельях, и оно завершается успешно, в том плане, что его или ее не выносят из подземелий вперед ногами, представитель рода срывает здесь шишку. Обычно с дерева одного из родителей. И после, пройдя второе испытание, лет через шесть обычно, сажает семечко из этой шишки. Ну, или когда приводит в род нового члена — нареченного, супруга или дитя. Просто традиция преемствования поколений, — пожимает плечами она и, понимая, что Даррэн ждёт какого бы то ни было продолжения, заканчивает: — Все.       В подтверждение своих слов она засовывает руку в карман брюк, вытаскивает из нее небольшое, с ноготь мизинца, семечко и демонстративно поставляет его под нос Эллохару на раскрытой ладони.  — Серьезно? — изумляется он, поднимая брови. — И никаких трупов, крови, выпотрошенных кишок, оторванных конечностей, весёлой расчлененки и сожжённых врагов? Совсем-совсем? — печально, почти умоляюще и, видимо, желая жестокой сказочки на ночь, снова начинает издеваться он.  — Никаких, — разводит руками в почти искренней тоске Нэрисса. И мягко стряхнув его ладони с плеч, отступает. — Ты мешаешь мне сажать сосну.       С сосной она заканчивает быстро: просто опускает семечко в выкопанную ямку, засыпает, треск заклинания звонко разносится над садом и вдалеке, над горами, мелькают первые вспышки молний. Но по возвращении в дом, куда Нэри входит первой, спать они не отправляются. Появившийся в холле Риссан окликает, с загадочной улыбкой и поклоном вручает ей плотную кожаную папку, и поблагодарившая кивком Нэрисса, пролистав ее содержимое, в полном молчании направляется в гостиную. А задумчиво нахмурившийся Эллохар следует за ней.       Он всматривается в тисненый герб рода на обложке, по которому Нэри похлопывает кончиками пальцев, но о сделанных выводах пока молчит. Судя по тому, что его прямо высказанное пожелание отправиться спать она проигнорировала, заняться делами Нэри намеревается сейчас, а значит и спросить можно будет прямо, если лимит вопросов и объяснений еще не исчерпан.  — Прости, но просмотреть это желательно как можно скорее, — проговаривает она наконец, когда дверь гостиной за ними бесшумно закрывается.       Коротко оглянувшись на него и мягко улыбнувшись, Нэрисса проходит к своему излюбленному месту на диване, и негромко хмыкнувший Даррэн проходит к бару, вытаскивая оттуда початую несколькими часами ранее бутылку и стаканы — прислуга здесь выполняет свои обязанности безукоризненно, следов их попойки не осталось. Обернувшись, он как бы невзначай заглядывает в удерживаемую Нэри папку, и снова хмыкает, на тот раз с некоторым удовлетворением. Девственно чистые листы прямо указывают на степень защиты документа.       И только присев и разлив по стаканам мягко мерцающую в полумраке гостиной выпивку, замечает задумчиво:  — Риссан ведь не просто распорядитель в этом доме…       Даррэн не задает вопроса, скорее констатирует, склоняет голову к плечу, внимательно разглядывая. И по выражению лица, по ровному тону и нечитаемому взгляду Нэрисса не может понять, как лучше сформулировать ответ.        Она призадумывается, закрывает папку, опускает ее на стол, покачивает полным стаканом, из которого не сделала и глотка, и признается предельно откровенно:  — Да. Он главный управляющий. А должность распорядителя… — Нэри неоднозначно поводит плечом и тихо хмыкает. — У не вызывающей интереса и не привлекающей внимания прислуги больше шансов присмотреться к гостям дома, что-то услышать, увидеть, заметить. Сам знаешь, как наделённые властью относятся к прислуге и что себе могут позволить в присутствии находящихся в услужении существ, особенно если это практически ментальное рабство.  — Высокомерие и брезгливая снисходительность, помноженные на болезненное чувство собственной важности, приводят к закономерным результатам, — кивком соглашается с ней магистр, спрашивает с тонкой ноткой насмешки: — Получается твой этот пугливый, ворующий в особо крупных размерах…  — Просто упивается чувством собственной важности, да, — улыбается с весёлой иронией Нэрисса, и Даррэн понимающе усмехается в ответ. — Через него проходит объективная для отвода подозрений часть всех финансовых дел рода. Все остальное в ведении Риссана.        Эллохар удивленно приподнимает брови, отпивает из стакана, откидывается на спинку кресла и с ироничным недоумением уточняет:  — И он еще приворовывать успевает на этой объективной для отвода подозрений части финансовых дел? Какая-то она необъективная в таком случае получается, Нэрюш.  — Ну… — неуверенно тянет она, кидая взгляд на папку, — он тоже был полезен на этапе вникания в дела рода, все же чтобы уверенно тащить средства из бюджета, нужно всецело разбираться во всех аспектах хозяйствования. Так что у него было чему поучиться, да и весьма обширные связи, как нечистый на руку делец, он имел и имеет, как и разнообразнейшие компроматы, — тонкая улыбка проскальзывает по ее губам, но в ней Эллохар улавливает легкий оттенок горечи. — Его поддержка и навыки на начальных этапах были к месту. Сам понимаешь, ни один темный не будет уважать члена рода, который вот так легко позволил вырезать всех его представителей подчистую. Так что приходилось демонстрировать поддержку управляющих и старательно изображать полное отсутствие контроля с твоей стороны. И при этом лавировать так, чтобы твой надзор и покровительство, как и одобрение духа-хранителя были очевидны.  — Мало верится, что пятнадцатилетняя девчонка, пусть и с поддержкой духа хранителя и моей протекцией, вызвала бы больше уважения при личном управлении, нежели при передаче прав управления опекуну, — с сомнением протягивает Эллохар, но серьёзного, задумчивого взгляда с Нэри не сводит.       Он примерно представляет, насколько это было непросто: заслуживать не то что уважение, хотя бы серьёзное к себе отношение у матёрых лордов и дараев, не по паре нахессов сожравших на заключении сделок и махинациях. И мрачно кривит губы в улыбке, стоит Нэриссе нарочито весело произнести:   — Само собой на начальных этапах все проходило не без угроз и демонстрации особенных возможностей. И тем полезнее был Риссан — по-первому лорды открыто надо мной потешались и вполне себе позволяли высказывания если не в лицо, то в гостевых покоях или в ожидании встречи. После шепотом или в сообщениях, отправляемых отсюда… И полностью подчиняющаяся ему прислуга, навостряющая уши и смотрящая во все глаза, когда это необходимо, вкупе с должностью распорядителя замка, были очень удобным подспорьем.       Ее улыбка становится тем самым милым оскалом, который невозможно интерпретировать однозначно, и магистр Смерти одобряюще фыркает, салютуя бокалом. Все же подобная школа жизни пошла ей на пользу, как бы сложно ни было.        Вернувшаяся к документам Нэри коротко усмехается, но от бумаг уже не отвлекается. Кивает чему-то, пару раз нахмуривается, перелистывает страницы, то возвращаясь к началу, то снова забираясь в самый конец. Оцарапывает палец, вызывая кого-то по крови, но сообщение передает мысленно. И только когда закрывает папку, и та исчезает во вспышке пламени, задумчиво наблюдавший за ней и наслаждавшийся спокойным созерцанием магистр Смерти поднимается с места и, поставив стакан на стол, подходит и протягивает руку.  — Ну теперь-то можно уже затащить тебя в постель? — со вздохом спрашивает он негромко.       Окинувшая его долгим взглядом Нэрисса вкладывает пальцы в протянутую ладонь и напряженно замирает, стоит Эллохару резко дернуть ее на себя. Ощущение его мощи, давящей силы, снова накатывает, пронзая колючими мурашками, обхватившая талию рука ощущается невыносимо тяжелой, но именно она запускает дрожь по телу. И Даррэн, судя по всему, ощущает и прекрасно понимает, как влияет на нее: взгляд темных, поглощенных зрачками глаз кажется довольным, как и разомкнувшая его губы улыбка.       И не признать, что зелье перестало действовать совсем, и ему пора искать эффективную замену, невозможно.