Темная Империя. Ритуальный Круг

      Промозглый, сырой вечер накрывает Ксарах медленно и незаметно, и магистр Смерти отрывается от подготовки документов для очередного совещания, лишь когда лампа на его столе занимается теплым, желто-оранжевым светом. Выпрямившись и неторопливо потянувшись, он обводит кабинет взглядом, невольно подмечая, что до отбоя осталось чуть более трех часов, цепляется за сложенные на краю стола листы с копией магистерской Нэри по плетениям, сдобренной его комментариями, и быстро поднимается.       Несмотря на полное понимание того, что сейчас лучше держать дистанцию, и осознание возможных последствий собственного нетерпения, не тосковать по ней и не думать о том, чтобы навестить ее, не получается. Поводы будто находятся сами собой, логичные, правильные, словно бы нисколько не связанные с нарастающей тягой, и игнорировать якобы продиктованные заботой доводы разума становится все сложнее.       Пройдясь по кабинету, расставив все папки с документами по местам, притушив рожки настенных светильников, Эллохар снова, украдкой, как преступник, оглядывается на оставшиеся в гордом одиночестве на столе листы и криво усмехается собственному непоследовательному поведению. Сравнив себя с неопределившейся и весьма легкомысленной девицей сомнительных принципов, он все же проходит к столу и, замерев, медленно проводит пальцами по верхней странице в стопке. А затем, тихо хмыкнув, сардонически и не очень-то весело, подхватывает со спинки кресла камзол, натягивает его, стаскивает со стола стопку бумаг и взмахом руки призывает пламя.       Огонь с утробным гулом слизывает его с темных плит пола, гудит в переходе, встречает сопротивление защиты маленького домена. Опадает кольцом на дорожке к дому, и магистр Смерти расслабленно вздыхает, втягивая носом теплый, напоенный ароматом влажной после дождя листвы и цветов воздух — в крошечном клочке истинного ТанИмин всегда царит поздняя весна.       Взойдя по ступеням и войдя в полутемную, залитую тусклым светом единственной лампы прихожую, он тихо, не желая привлекать внимания домовых и Нэриссы, поднимается по ступеням. Прислушивается к тишине, прерываемой шелестом листьев за окном, трепетом занавески у распахнутой створки и гулким боем капели. Узкая щель приоткрытой двери так и манит зайти, но Даррэн, подчинившись интуиции, не спешит. Замирает у косяка, вглядываясь в оранжевый закатный полумрак ее спальни, едва разбавляемый теплым желтым светом ночника. И нахмуривается, присматриваясь внимательней.       Он не видит Нэриссу, лишь ее силуэт, но отчетливо различает ладони, обагренные алым. И тонкую, вьющуюся словно на невидимом веретене, черную нить, покорно впитывающую в себя густые, темные капли. Ее губы, едва различимые на скрытом в тени лице, чуть заметно шевелятся, будто она проговаривает что-то, повторяя раз за разом одну единственную фразу. А нить все вьется, и вьется, и вьется, набирая плотность, темнея и снова развеиваясь в едва заметный дымок.       «Отвлекать не стоит», — проскальзывает в голове ощущающаяся чужеродной мысль, и магистр с мрачным осознанием признает в ней проявление собственного же Мрака. И все же толкает дверь. — Я почти закончила, — спокойно сообщает Нэрисса, явно нисколько не удивленная ни его присутствием, ни его наблюдением.       Ее пальцы вместе с каплями крови стряхивают нить на ладонь, освободившейся рукой она подбирает лежащий на полу маленький флакон и, откупорив его, погружает сизовато-черную струйку густого дыма в узкое горлышко. Нить послушно сворачивается кольцами на дне, свивается змеей, и, когда крышка занимает положенное место, магистр, едва сдерживая раздражение, спрашивает: — Ты могла бы не искать приключений на свой аппетитный зад хотя бы здесь, радость моя? Что это вообще такое?       Стоящий на пороге Рэн, даже злой, раздраженный и уставший, взирающий сверху вниз с какой-то глухой тоской в глазах, вызывает радость. Но Нэри старается не улыбаться широко: в его нынешнем настроении Эллохар может решить, что безопаснее для нее будет провести время здесь привязанной к постели и выпускаемой лишь на полчаса в день для справления естественных нужд организма. А значит, к объяснению всего происходящего нужно подойти максимально мягко и обтекаемо, но без перегибов, чтобы не вызвать подозрений у его склонной к паранойе натуры. — Ты же сам высказал предложение переподчинить кукол Блэка, Рэн, — легко, предельно мягко проговаривает Нэрисса, плавно поднимаясь с пола и подступая к прошедшему в комнату и недовольно сложившему руки на груди магистру Смерти. — Вот я и экспериментирую в совершенно безопасных условиях… — Ты, помнится, эту идею отвергла, Нэрюш, — все так же раздраженно напоминает Эллохар, прищуриваясь. — Так к чему эти «совершенно безопасные» эксперименты?       Подошедшая ближе Нэрисса продолжает мягко улыбаться и рассматривает как-то слишком внимательно — Даррэн невольно замирает под этим взглядом. Она перекатывает в ладонях флакончик с запертой в нем нитью, словно собирается с мыслями, чтобы ответить, и неуверенность, сомнение на миг видятся магистру в ее глазах. И нисколько не утешает его прозвучавший ответ: — Потому что в твоей идее есть смысл, Рэн. Переподчинить подвергшихся влиянию я не смогу, контроль просто не удержится долго, а вот если внести деструктивную установку, которая не будет перечить основной закладке… — То есть это, — указав на склянку в ее руках, нахмуривается Эллохар, — паразит Мрака?       Нэрисса опускает глаза на зажатый в руках флакончик, рассматривает его и только после кивает. «Ни в коем случае не оставлять одну надолго», — вздыхает про себя Даррэн, напряженно разглядывая обманчиво покорную тварь в ее руках, и переводит взгляд на скрытое полумраком спальни лицо. — «И навещать почаще», — понимая, с каким трудом ему будет даваться сдержанность, констатирует он. Если сейчас тянет так, что, кажется, не выпутаться, не сбежать, даже отступить на шаг практически невозможно, то каково будет дальше? И каково сейчас ей, старательно разглядывающей собственные руки и пол под ногами, нервно кусающей губы? — Да, — в голос подтверждает его правоту Нэрисса и вскидывает голову, теперь уже глядя твердо и чуть задумчиво. — И я могу отдать его тебе, — предлагает она и, подхватив его ладонь, безошибочно поглаживает привычно скрытое иллюзией кольцо на безымянном пальце. — Он будет подчиняться тебе, теперь будет. Достаточно лишь добавить каплю крови и задать установку, и все. — Так значит, кольцо?       Вопрос Эллохара почему-то загоняет в тупик на краткое мгновение, но Нэрисса почти сразу кивает. Он не кажется ни довольным подобной возможностью, ни на самом деле злым, чтобы переживать, но что-то внутри все равно обеспокоенно дергается. А Даррэн все с той же прагматичной расчетливостью рассматривает пузырек с паразитом в ее руках. — Может пригодится, — односложно, словно бы не совсем доверяя ей, тянет он и накрывает ее ладонь своей. — Но не сейчас.       Магистр усилием воли вынуждает себя сомкнуть пальцы Нэри, не выхватить это странно чужеродное, опасно живое и почти мыслящее нечто, заточенное во флакон, сжатый в ее ладони. А тепло ее кожи, ее близость отвлекают, уводят от темы обсуждения, и только когда он неосознанно принимается поглаживать сначала ее пальцы, а затем и запястье, Нэри спрашивает негромко: — Тогда зачем ты пришел?       Это звучит отрезвляюще и самую малость обидно. И то, что с малостью он ошибся, и на самом деле обидно очень даже сильно, Эллохар понимает, лишь когда вскидывает голову, отрывая невидящий взгляд от ее пальцев, и всматривается в лицо с застывшим на нем вопросительным выражением. — Ты полагаешь, я мог знать, что ты тут паразитов ваяешь от скуки? — издевательски изгибает бровь магистр Смерти, и Нэрисса тихо хмыкает, отрицательно покачав головой. — Я, знаешь ли, — заметно ядовито начинает он, и Нэри вопросительно вздергивает брови в ожидании продолжения, — здесь не в качестве надзирателя, радость моя, а, как бы это ни было странно, жениха, и очень надеялся на радостную встречу, так что… — Так надеялся на радостную встречу, что вместо вина и полупрозрачного халатика для меня притащил копию моей магистерской с твоими комментариями? — удивленно перебивает его Нэрисса, отбирая у него свою ладонь и проходя к дверям. — Впрочем, ничего нового и удивительного. — Ты, кажется, сама страдала из-за отсутствия учебы, Нэрюш, — напоминает саркастично Даррэн, но тянущая в груди обида отпускает: Нэрисса определенно рада его видеть. — Так что да — учеба, учеба и еще раз учеба, милая.       Опередив ее на лестнице, Даррэн первым спускается в гостиную, просто чтобы избежать накатывающего волнами чувственного напряжения. Оно рвет диалог на слова и фразы, делая его неловким и бессмысленным, прокатывается по коже нетерпеливым жаром, сбивает с мысли, подтачивает сдержанность. Дышать одним с ней воздухом становится нестерпимо сложно.       Нэрисса следом за магистром Смерти входит в гостиную, едва ли чувствуя себя нормально: глупый разум почему-то отмечает каждое его движение, каждый жест, словно растягивая и замедляя, делая и без того плавные перемещения Эллохара по гостиной невыносимо притягательными. И то, как он с глухим шлепком бросает стопку листов на столик у стены рядом с диваном, то, как вытаскивает из пламени бутыль с голубоватым вином и разливает его по бокалам, то, как вальяжно и чуточку лениво присаживается, закидывая руку на спинку дивана, а второй выжидательно похлопывает по колену, внимательно разглядывая светящимися в мягком оранжевом полумраке гостиной глазами… Это все затягивает горячий узел внизу живота туже и туже, вынуждая медленно втягивать через ноздри кажущийся горячим воздух в попытке успокоиться и прийти в чувство. — Итак, — начинает мягко Даррэн, с чувственной, опасно-коварной усмешкой отмечая учащенное дыхание Нэриссы и полную рассредоточенность ее взгляда, пусть и не желает провоцировать, — ты успела пересмотреть внесенные ранее изменения в магистерскую, или мы займемся этим вместе?       Взглянувшая на него Нэрисса кажется растерянной. А еще решительной и будто бы испуганной одновременно. Эллохар отчетливо видит и то, как потемнели ее глаза, и то как она сжала ладони в кулаки в попытке сдержаться. «Я же не собираюсь ее провоцировать…», — напоминает он себе, но в мысленном увещевании не хватает твердости. — «Не собираюсь?..», — неуверенно перепрашивает он себя, но ответа так и не находит. — Нет, я не успела просмотреть правки, — тихо проговаривает Нэри и подступает на шаг.       Она очень надеется, что его поведение, его попытки спровоцировать неосознанные. Потому что если нет… «Я не хочу, не хочу подчинять тебя магией вейл, Рэн», — твердо повторяет Нэрисса про себя несколько раз, чем подойти к дивану, опуститься рядом с Эллохаром и принять из его рук бокал с вином. Следит взглядом за потянувшимся к столику магистром, за длинными пальцами, перелистывающими страницы, ощущает на себе взгляд, долгий, темный и очевидно старательно сдерживаемый…       «Невыносимо», — тихо стонет про себя Нэрисса, рукой ощущая тепло его плеча, его близость, его запах, взгляд, само его присутствие. Сладко-ментоловый вкус вина обжигает губы и язык с первого глотка, вызывает головокружение. Малейшая перемена ощущений, мельчайший аспект и нюанс просто сводят с ума, вынуждают заполошно частить сердце, жар заливать низ живота, а дыхание сбиваться. — Ну, раз уж ты проявляешь прискорбное отсутствие прилежности… — раздается над ухом веселый голос с чувственными нотками, и Нэри вздрагивает, — значит, начнем отсюда.       Следующий час оборачивается сладко-чувственным мучением — Даррэну остается лишь наблюдать за ее кивками, вслушиваться в скупые тихие ответы и пытаться перехватить взгляд темных глаз. Она, такая близкая, знакомая, родная, желанная и нестерпимо далекая, словно бы прячется за пронизанной чувственным напряжением отстраненностью, и он, как бы ни желал логического завершения вечера, сдерживается из последних сил. Просто потому, что не уверен до конца в ее готовности.        «Она может испытывать желание и действовать под влиянием сути», — напоминает он себе, ровным тоном объясняя хитрости наслоения плетений разного уровня плотности для облегчения конструкции конечной структуры.        «Она может пожалеть после, я не могу привязывать ее к себе таким образом, это жестоко», — убеждает он себя, осторожно обхватывая ее плечи рукой и ощущая, как Нэрисса резко вздрагивает и затаивает дыхание, страшась поднять взгляд.        «Я не могу подвергать ее риску быть связанной со мной жизнью в нынешней ситуации», — задавливает в глубину все протесты демонической сути Эллохар, и демон, в основе которого защита любимой, чуть ослабляет давление инстинктов. — Значит, — задумчиво хмурится Нэрисса, впервые за почти час поднимая на него полный сомнения взгляд, — моя ошибка лишь в сочетании плотности наслоения элементов системы?       Даррэн смотрит в ответ с мягкой снисходительностью, но что-то в его взгляде, мелькнувшее опасной тенью и мигом истаявшее, заставляет Нэри напрячься. И снова по коже ползут мурашки, а он сам будто приближается, нависает, закрывая собой не только гостиную небольшого домика в ТанИмин — весь мир, отчего должный съежится и исчезнуть под давлением страха чувственный жар расползается по телу ярче и сильнее.       «Нельзя, Нэрисса. Нельзя», — вдалбливает себе в голову она, сжимая пальцы на шелковой обивке дивана. — «Произошедшее в гардеробной во время бала было исключением, вейлова магия не позволит этому повториться. А без проникновения и завершения связи ты не испытаешь ничего, кроме разочарования», — напоминает Нэри своей сути, но та уже не реагирует: близость Рэна мутит сознание до черных точек, кружащих перед глазами, до горячих искр под кожей, до безвольной дрожи по телу. Надеется на благополучное завершение мучений и магию. — Именно так, радость моя, — усмехается снисходительно Эллохар, замечая ее состояние, видя, насколько тяжело ей дается его присутствие, но отстраниться уже не может. Это сильнее него, сильнее принципов и трезвого голоса разума. — Просто, но тем не менее требует определенных навыков, таланта и искусности в управлении плетениями. И тем больше я удивлен тому, что ты не дошла до этого своим умом, ведь всего этого тебе не занимать…       Последний глоток из неизвестно какого по счету бокала с вином ударяет в голову хмельной волной, начисто выметающей из разума сдержанность, и магистр медленно, предельно осторожно склоняется к Нэриссе, не разрывая зрительного контакта. С мягкой улыбкой отмечает, как расширяются ее зрачки, пожирая полыхнувшую огнем радужку, как ее губы приоткрываются, как она сама, судорожно вздохнув, подается навстречу…       Это слишком пьянит, чтобы отказаться. Это слишком остро и необходимо, чтобы не поддаться чувственному мороку. И кажется слишком невинным, слишком безопасным, чтобы не коснуться ее губ поцелуем и не разомкнуть их в жадной, почти больной надежде на большее.       И когда она с тихим полустоном-полувсхлипом отвечает, льнет к нему, натянутая струна напряжения, наконец, лопается. Отдача, жаркая, голодная, предельно чувственная, сметает на своем пути все. Эллохар с утробным стоном прижимает Нэри к себе, запускает пальцы в волосы на ее затылке, не давая и шанса отстраниться. Судорожно сжавшая в пальцах отвороты его рубашки Нэриссы лишь жмется ближе, задыхается, хватая губами воздух в перерывах между жадными, влажными касаниями губ и языка, хнычет, когда он пытается отстраниться, тянет к себе.       И ловит себя на желании съездить самой себе по лицу, когда Рэн все же отодвигается и разрывает столь желанный контакт тел. «Дура!», — рычит про себя она. Понимает, что уснуть без разрядки теперь не сможет, понимает, что разрядки не получит, что… «Дура, дура, дура!», — мысленно отвешивая себе оплеуху за оплеухой, стонет Нэрисса обреченно. А вот отодвигается от Эллохара более чем активно. — Думаю, мне лучше отправиться спать, — стараясь не смотреть в его сторону, проговаривает Нэрисса и медленно поднимается с дивана.       Ждет, глупо и наивно ждет, что он задержит, остановит, что сможет перешагнуть через принципы ради нее, что… Шагнув в сторону прихожей и лестницы, она рвано выдыхает, когда запястье обхватывают, смыкаясь стальным кандалом, твердые горячие пальцы. — Нэри…       Его голос звучит хрипло и тихо, почти умоляюще. Он извиняется за то, что ничего не будет, за причиненное в очередной раз разочарование, за мучения в этой агонии желания, и Нэрисса не может поднять на него взгляд. То ли потому, что может не сдержаться и повлиять на него, то ли потому, что просто не может посмотреть на него, не ощутив себя беззащитной и совершенно никчемной в этой бессмысленной, заранее проигранной борьбе с желанием. — Темных снов, Рэн, — твердо, из последних сил сохраняя спокойствие, проговаривает Нэрисса, и пальцы на ее запястье размыкаются.       Она уходит слишком быстро, и Даррэну остается лишь бессильно следить за тем, как Нэри в тяжкой задумчивости скрывается в темной прихожей. Легкие, чуть слышные шаги затихают где-то наверху, глухо хлопает дверь, и дом погружается в какую-то совершенно тягостную тишину, а магистр Смерти снова остается один.       Поднимается наверх он нескоро. Сначала, пребывая в чувственном дурмане и прострации, пропитанных острым сожалением, приканчивает открытую бутыль с вином. Долго смотрит в раскрашенный веселым желтым светом лампы полумрак гостиной, борясь и споря с самим собой. Приводит доводы и сам же отвергает, тут же приводя новые. Решение остаться на ночь приходит со скрипом, и Эллохар резко поднимается, когда заходит на очередной, совершенно бессмысленный круг самоубеждения и самокопания. Ступени с глухим поскрипыванием прогибаются под его ногами, он поднимается медленно, будто снова принимается сопротивляться себе, и в последний миг сворачивает к двери в собственную спальню. Но и там задерживается недолго.       Гулкий бой часов внизу указывает на то, что за полночь перевалило еще как три часа назад, а значит Нэри спит и можно… Что именно можно, он не додумывает — слишком велик соблазн поддаться беспечности и мнимой безопасности собственных мыслей и фантазий. Но тем не менее вытаскивает бутылку из буфета в общей для их спален гостиной и возвращается в свою спальню, чтобы отомкнуть узкую дверцу и хотя бы с безопасного расстояния полюбоваться на спящую Нэриссу.       Его взгляд устало скользит по скрытой простыней фигуре, по завиткам волос, рассыпавшихся на подушке, по едва различимому в темноте профилю. Смотреть мало. Острое, болезненное желание приблизиться и коснуться Даррэн запивает крепленой настойкой, и она, раскаленным камнем рухнув в желудок, коварным огнем пробирается вниз живота и сворачивается там очередным жарким жгутом. Мутные мысли не останавливаются ни на минуту, тиранизируют воспаленный влекущими образами мозг, разворачивая перед мысленным взором все новые и новые картины, которым он совершенно не в силах сопротивляться. Но и совесть не замолкает, принципы надсадно, упрямо, до тошноты назойливо наступают, атакуют, не позволяя окончательно забыться и перешагнуть порог ее спальни. Эллохар едва представляет себе, насколько сложным будет самоконтроль в ближайшее время, потому как желание Нэриссы, голодное, безумное, не стихающее, становится болезненно ощутимым по связи. А терпение иссякает, просачивается песком сквозь пальцы уверенность в собственной сдержанности, развеиваются бесплотным дымом принципы — все становится неважно, когда она сама тянется к нему. «Нельзя оставаться», — твердо решает магистр Смерти, когда за окном робкими розовыми лучами разгорается рассвет.       Резко развернувшись, перебарывая желание обернуться, он быстро спускается по лестнице, выходит на крыльцо и отступает ровно на три шага. Но все равно оборачивается за миг до того, как его поглощает синий пламенный сполох.

***

Осколок истинного мира ТанИмин, миры Хаоса       Утро закономерно встречает ее пустым домом, — домовые не в счет, — и Нэрисса, тоскливо и совсем немного облегченно вздохнув, спускается в сад, к скамеечке под пышным кустом жасмина.       Оставив на скамейке обнаруженный в пространственном кармане незатейливый романчик, она в очередной раз решается пройтись по лесу, подступающему к дому почти вплотную. Далеко не заходит, не видит смысла, но даже бесцельная прогулка по опушке приносит плоды: вдали ей удается разглядеть ярко поблескивающее зеркальной гладью в лучах солнца озеро.       Здесь так тихо и спокойно, что, кажется, сам Хаос велел расслабленно лежать у воды на пледе с книгой, вот только мысли и сомнения не отступают ни на минуту. Что бы она ни делала: пекла пирожки со Славеной и Варварой, гуляла, училась, упражнялась, чтобы не потерять форму — они не отпускают. Каждую минуту беспрерывно вертится в голове назойливое опасение в собственной несдержанности. А держать себя под контролем, не влиять на Рэна, не поддаваться желанию все сложнее с каждым днем. И если уж его главное условие — свадебный обряд в песках, то, вероятно, стоит попросить его появляться здесь как можно реже, ибо влиять на него не хочется и кажется совершенно бесчестным. А он сейчас, с Мраком в крови, соединенный с ней связью, подвержен влиянию вейлы как никогда и легко может поддаться.       Возвращается к дому Нэрисса почти сразу, и часа не проходит — мысли совершенно не дают покоя. Оставив книгу на широком сиденье качелей, на цепях подвешенных к дереву у самой кромки леса, она неслышно проходит в дом. Осматривает пустую прихожую и доступный обзору угол гостиной, надеясь незаметно проскочить наверх, как сбоку раздаются быстрые шажки и выразительное покашливание. — Что-то ты совсем не весела, девочка, — подбоченивается Славена и окидывает Нэри цепким взглядом. — Пойдем-ка я тебя накормлю, а то так костями гремишь, на весь дом услыхать можно, а скоро и вообще просвечивать станешь! Что я его Смертейшеству по поводу призрака неприкаянного в доме скажу?       Нэрисса только кивает покорно — в этом доме не подчиниться домовой опасно для здоровья. Причем настолько опасно, что неподчинение равно подписанию документа о снятии всякой ответственности с присутствующих за собственную безвременную и очень жестокую гибель. От переедания путем бессердечного закармливания.       А в светлой кухоньке вовсю кипит работа и обед: Варвара подкидывает поленья в печь, булькает котелок с чем-то ароматным в жарком нутре, исходящая паром супница стоит на столе, прикрытая расшитым полотенчиком, и тарелка ей в цвет словно дожидается. Славена сноровисто подталкивает Нэриссе стул, взвившийся в воздух черпак наливает в тарелку грибной суп, нож нарезает свежую, еще горячую булку хлеба, а сама домовая смотрит так проникновенно…       За ложку и кусок хлеба Нэри берется с вполне закономерным ускорением: тяжкие думы — тяжкими думами, а жить еще очень хочется. Да и смерть от меткого удара поварешкой по лбу не то чтобы почетная. Мгновенно смягчившаяся домовая улыбается широко да довольно, поглаживает по плечу и приговаривает так, что в интонациях ее голоса Нэриссе отчетливо слышится предупреждение: — Вот и хорошо, девочка моя, вот и славно. Ты кушай, кушай, печали сердечные — дело важное, да вот только супчик грибной важнее будет.       Нэриссе только и остается, что серьезно покивать и ответственно сунуть полную супа ложку в рот, всем своим видом демонстрируя старательное исполнение предписания. Славена же, ухватом вытащив котелок из печи и сдвинув его в сторону, усаживается в торце стола и принимается подчеркнуто миролюбиво перебирать травы для чая. Вот только вздыхает она очень уж впечатляюще, а поглядывает так, что Нэри в конце концов начинает с мрачным весельем гадать, от чего все же умрет: от асфиксии ли, тупой травмы головы или заворота кишок. К определенному выводу по части собственной кончины она так и не приходит, когда разложившая по мешочкам чайный сбор Славена проговаривает: — И рассказать не забудь, что там за пределами-то нашего домена происходит. Война чай, не глупые, понимаем. А вот с кем да как — важно знать нам, Нэри.       Стремительно проглотившая вследствие просьбы последнюю ложку супа, Нэрисса прочищает горло, отпивает морса из запотевшего стакана, хмыкает негромко совершенному бесстрашию и наглости домовой и таки сообщает негромко: — С моим дядей, Бальтазаром Блэком, и толпой неприкаянных и заметно заскучавших лордов Бездны. Ну и еще с людскими магами и дроу по мелочи.       И наслаждается результатом: две пары округлившихся глаз вызывают довольную улыбку. Но долго улыбка на лице не удерживается, потому как Славена сипло и весьма угрожающе вопрошает: — Стало быть, живой этот умрюк Бальтазар остался? — А что, помереть должен был, да на запланированное смертоубийство не явился? — уточняет предельно шокированная осведомленности Славены в подробностях дел ее рода и не только Нэрисса. — А как же ж, — фыркает ядовито домовая, — сама знаешь, что должен был. Да не помер. И вот скажи ты мне, а кто ему жизнь продлить помог?       И в эту самую минуту, под пристальным, будто бы чуть насмешливым взглядом Славены Нэрисса понимает, что именно она, а возможно, и Рэн с Рианом, упускали все время: морские ведьмы. Именно морские ведьмы способны перекидывать проклятья, сдерживать их, продлевать жизнь. И потеря Бальтазаром пламени теперь как никогда ровно вписывается в историю — оно усиливало проклятье, и морская ведьма могла помочь ему извлечь его, ведь он бы все равно его лишился, чтобы снизить влияние проклятья, продлить ему жизнь. Но за какие такие заслуги? Морские ведьмы не отличаются дружественными отношениями ни с кем, а темных так и вовсе ненавидят. Так чем же отплатил ведьме Бальтазар?.. — Мне нужен Рэн, — отодвинув тарелку, подрывается с места Нэрисса. — Срочно, они могли не сложить эти факты в одно, они не знают о проклятии, Славена! — А-ну цыц! — машет на нее полотенцем домовая и строго грозит пальцем. — Кровь можешь не лить, — говорит она, видя, как Нэри раз за разом режет пальцы, чтобы вызвать Эллохара по крови, — домен защищен и от кровных вызовов, а он тебе доступа не дал — не свяжешься, — и, когда Нэрисса вскидывает на нее растерянный, раздосадованный взгляд, улыбается хитро: — Ты свои-то измышления запомни и не спеши: явится он сегодня, обязательно явится. Никуда не денется, его сюда тянет так — от ворот не поворотишь. — Откуда вы знаете, что явится? — с сомнением спрашивает Нэри, и сейчас дело даже не в тяге, желании или связи — сейчас важно сообщить Рэну сделанные выводы. — Знаю, — загадочно кивает Славена, и кивает со вздохом на тарелку с остатками супа: — Ну что, птичка, наелась зернышком?       Согласно покивавшая Нэрисса плавными приставными движется в сторону выхода, улыбаясь во все зубы предельно счастливой улыбкой. А домовая, видимо, поняв, что силком в Нэри ничего не впихнешь, снова машет на нее полотенцем: — Ну ладно уже, иди, иди. Но ужин чтобы весь съела! А то от того, как костями гремишь, никому сна на километры вокруг нет, так и знай!       А Нэрисса уже покидает кухню через заднюю дверь и бормочет недовольно: — Одному рогатому мой зад аппетитный, другой домовитой кости гремят… Тьфу, никто за душу любить не может! …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………       Часы до вечера она считает, меряя шагами то гостиную, то столовую, то принимаясь за магистерскую, в которой не может разобрать ни строчки. Минуты, словно в издевку, текут слишком медленно, стрелки часов с насмешливой неспешностью плывут по кругу, возводя нервное ожидание до максимума. Когда механизм маятника гулко отбивает девять вечера, Нэрисса в остром предчувствии вскакивает с дивана в гостиной, и интуиция не обманывает ее — мгновением позже на улице раздается гул пламени. Рванув вперед, игнорируя ироничный взгляд домовой, бросается к двери и тут же угождает в крепкую хватку рук магистра Смерти. Вздернувший бровь Эллохар нарочито неторопливо обводит ее взглядом, усмехается уголком рта и спрашивает проникновенным шепотом, заглядывая в глаза: — Кто-то умер, радость моя? Мы горим?       Раздраженно тряхнувшая головой на его издевку Нэрисса отстраняется, набирает воздуха под становящимся все более веселым взглядом Даррэна и выпаливает нетерпеливо: — Нет, Рэн. Ведьмы. Морские ведьмы. — И что с ними? Неужто ты дала себе очередной зарок их именем, и они все передохли на радостях от оказанной чести? — Рэн! — недовольно прихлопнув лацканы его камзола ладонями, обрывает его Нэри. — Морская ведьма помогла Бальтазару избавиться от пламени. Ты спрашивал меня, почему я уверена, что от не сможет вернуть пламя. Так вот, не сможет он, потому что проклят за убийство прямой кровной родни без веской причины, оговоренной кодексом! — Тааак, — тянет задумчиво магистр Смерти и, подхватив Нэриссу под локоток, утаскивает в сторону гостиной, а там, усадив ее на диван и присев рядом, продолжает: — И ты считаешь, что?..       Переведя дух и снова уложив в голове продуманную до мельчайших подробностей цепочку размышлений, уже успевшую спутаться, Нэрисса потирает ладони о юбку платья и торопливо поясняет: — Что Бальтазар, нуждавшийся в сильном ритуалисте, как основной части своего плана, нашел ведьму из темных, в роду которой были ритуалисты, и обзавелся выгодно одаренной дочерью, способной к ритуальной магии, — наконец выдает основное Нэри, и магистр Смерти почти сразу покачивает головой, отвергая ее версию: — Не сходится, радость моя. Он не имел доступа в особняк, а для исключения наследственности ведьм и сохранения магического наследия лорда нужны артефакты рода. Их у него не было.       И не успевает Эллохар договорить, как снова замечает мелькнувшее в глазах Нэри сомнение. Она закусывает губу, недолго смотрит на него задумчиво, а затем покачивает головой. И проговаривает с тонкой, совершенно непонятной ему улыбкой: — Артефакты были, Рэн. У него были артефакты просто потому, что у нас нет привязки к какому-то определенному комплекту, для каждого лорда и леди изготавливают свой и вручают в день совершеннолетия. А значит воспользоваться связью с морской ведьмой и сохранить при этом наследственность нашего рода у ребенка он мог. — Все равно не сходится, Нэрюш, — уверенно парирует Даррэн. — Темных среди морских ведьм мизер, с ритуалистками в роду — еще меньше, сама знаешь, насколько это редкий дар.       И Нэрисса снова усмехается, шире, хитрее и самодовольнее. А затем выкладывает припасенную в качестве козыря комбинацию, прекрасно зная, что она беспроигрышна: — А теперь припомни, с кем он сотрудничал, Даррэн.       Эллохар раздумывает лишь секунду, а следом его глаза пораженного вспыхивают, и он понимающе, предельно понимающе прищуривается. — Эннар ХатарГжен… — тянет магистр совершенно довольно и широко усмехается. — В роду которой ритуалистов, пусть и не особенно сильных, было едва ли не больше, чем у Блэков. — Именно, — в полном удовлетворении кивает Нэрисса, готовая поклясться, что ее глаза сейчас вспыхивают ровно тем же триумфом разгаданной головоломки. — И, видимо, за оказание ей помощи с заговором, переворотом и прочим Блэк попросил ее об услуге. Или ее дочь, что менее вероятно: больший риск не сохранить дар в полной мере. — И при помощи имеющихся у него артефактов рода заполучил себе карманную ритуалистку, которую нельзя было обучать из-за необходимости скрывать факт ее появления на свет и невозможности ввести в род по всем правилам, но пользоваться сырой силой она вполне могла… — задумчиво продолжает за Нэри Даррэн, решая пока не сообщать об обнаружении и последующем перемещении пламени Бальтазара, и она протягивает согласное «угу». — Мы с Тьером пришли к схожим выводам, но достоверно связать Блэка, ритуалистку и морских ведьм не смогли, — и тут же, будто опомнившись, уточняет: — Так что там с проклятьем?       На этот раз Нэрисса задумывается надолго. Не по причине нежелания выдавать очередной семейный секрет, — куда уж сдавать назад при такой осведомленности Рэна, — а потому, что смягчить углы необходимо. Или же можно вовсе не смягчать, но тогда перспектива провести в этих стенах долгую, очень долгую жизнь становилась определенностью. И все же она решает не утаивать ничего и говорит тихо и примирительно: — Скажем так, это проклятье — нечто сродни Сагдарату, только оно не убивает мгновенно, да и подчиняется строго определенным правилам кодекса. Допустим, вырезать всю семью, не имея веских причин, без наложения проклятья невозможно, убить последнего члена рода тоже, как и главу, если он не совершил никаких противоречащих правилам кодекса нарушений…       Все сильнее хмурящийся магистр Смерти ядовито хмыкает, когда Нэрисса неуверенно замолкает, выжидательно глядя на него. «Вот же… Дед! Умолчал! Чтоб тебе аварха в собственной постели найти!», — про себя навлекает на голову Владыки всевозможные кары пребывающий в ярости Эллохар, а вслух произносит предельно спокойно: — Именно поэтому дед хочет использовать тебя, как приманку: убить тебя, не погибнув при этом, Бальтазар не сможет. Только навредить, но для этого сейчас ты слишком защищена. И вот почему он использовал кинжал и тогда — не чтобы убить, чтобы вывести из игры и ударить по мне, ничего не знающем о ваших чудесных внутренних правилах для членов клуба безумных Блэков…       В раздражении, в гневе он поднимается с места и неторопливо проходится по гостиной. Едва сдерживает убийственное бешенство, едва удерживается, чтобы не отправиться в Хайранар, к деду, и высказать все имеющееся с тактом, чувством, расстановкой и всеми изысками известных ему наречий бескрайнего Хаоса. И только по гулкому, какому-то напряженному молчанию вдруг понимает — проговорился. Он проговорился. Упомянул события параллельной ветки реальности, о которой Нэрисса знать не должна. Вот только выглядит она совершенно спокойно, ни удивления, ни любопытства, ни злости на очередную утайку. — Ты знала, — делает вывод Эллохар, резко останавливаясь и разворачиваясь к внимательно разглядывающей его Нэри. — Знала о событиях параллельной ветки реальности, пусть и не все, но… — О том, что должна необратимо пострадать, оказаться на грани смерти — знала, — склоняет голову она и пожимает плечами. — Как ты понимаешь, менять реальность, перекраивать ее и подстраивать ее под себя в одиночку невозможно. Особенно если не в курсе другие непосредственные участники перекликающихся событий. Я не знаю подробностей, лишь факт — Бальтазар должен был вывести меня из игры в определенный момент. Не ты один успел пообщаться с самим собой, Рэн.       Магистр Смерти с тяжелым шумным выдохом запрокидывает голову и растирает лицо руками — слишком много откровений для него за один вечер. И почему-то, совершенно глупо и неуместно, в голову, вместо дельных вопросов по части Блэков и очередных их секретов, лезут предположения о том, чем Нэри и его двойник, отражение параллельной реальности, больное, безумное от потери любимой, могли заниматься наедине. «Тогда она еще не была твоей, она в большей степени была его, чем твоей», — зачем-то напоминает себе Эллохар, поддаваясь паранойе и разгулявшемуся воображению. — И что он сказал тебе? — тихо спрашивает Даррэн, вперившись тяжелым взглядом в пространство. — И что ты ответила ему, поняв, что он знает о большом секрете маленькой вейлы?       В его словах мелькает тень горькой сардонической усмешки, и Нэрисса замирает в неверии, пристально глядя на него. Это слишком напоминает ревность, вот только ревновать к самому себе… Невероятно для психически здорового существа, но в их случае возможно, особенно когда соперник равен, а в чем-то даже превосходит тебя самого в моменте и осведомленности, когда он — отражение тебя самого… «Правду говорить нельзя», — твердо решает Нэри, все с той же внимательностью разглядывая созерцающего пустоту Рэна. — «Пусть это останется единственным моим секретом». — Что меня должен почти убить неизвестно кто, и лезть во все я должна с осторожностью. Ну, и слушаться и повиноваться господину своему, — с издевательской чопорностью заканчивает Нэрисса, вот только и жалкой тени веселья не мелькает на лице Эллохара. — И почему я тебе не верю, радость моя? — едва слышно хмыкает он, подступая ближе и внимательно впериваясь в ее лицо. — Потому что слишком хорошо себя знаешь? — разводит руками она, понимая, что сейчас может выдать себя не словом — жестом, просто потому, что и ее Рэн тоже слишком хорошо знает.       Вот теперь он усмехается: совсем невесело, как-то жестко и болезненно. Поморщившись и прикрыв глаза, фыркает саркастично, поводит головой и, снова посмотрев на Нэриссу, повторяет свой вопрос: — Что ты сказала ему, Нэри? Я помню, в каком состоянии он был, и ты права: я знаю себя, а значит, знаю его. В таком состоянии для меня не было бы разницы между другой Нэриссой и тобой. Не было разницы и для него. Что ты сказала ему, радость моя?       И Нэрисса не может не усмехнуться в ответ на его усмешку, поддерживая это странное, терпко-горькое настроение вырвавшейся на волю правды. Покачивает головой, все так же не желая выдавать последней, способной ранить его сильнее всего правды, и спокойно выдыхает, прямо глядя в серые, невозможно проницательно глядящие на нее глаза: — Что он не должен питать иллюзий и обманываться. Что я — не она, я совершенно другая Нэрисса Блэк, и все его советы, пусть и приму к сведению, но поступать буду по-своему. И что сладкая розово-зефирная парочка может не сложится просто потому, что я не захочу этого. И да, мне было больно за него, Рэн. Я сочувствовала ему, искренне сопереживала, но вот в чем наше с тобой главное различие: как бы тяжело мне ни было, я видела разницу. Различала его и тебя, хотя соблазн почувствовать себя важной, нужной, любимой был велик, — она фыркает тихо, криво ухмыляется, и теперь в ее ухмылке совершенно нет подобия веселья. — Ты всегда была нужна мне, Нэри, — твердо, упрямо проговаривает магистр Смерти, и Нэрисса просто машет на него рукой. — Все это было слишком сложно тогда, Рэн, — поводит плечом она. Очень не хочется снова вскрывать этот уже успевший начать затягиваться нарыв, вываливать пережитые и почти отпущенные чувства той, старой Нэриссы, больной и ненавидящей себя и его за чувства, приносившие исключительно страдания, — пусть там и остается. — Сейчас не сильно проще, прелесть моя, — выдыхает он, оборачиваясь к ней с печальной улыбкой, и Нэри согласно кивает. — Не проще, — подтверждает она его слова. — Просто по-другому. Но мы вместе, это значительно меняет ситуацию.       Кажется, единственное, что радует Даррэна за этот вечер, помимо раскрытия личности ритуалистки, это уверенность, с которой Нэрисса произносит сакраментальное «мы вместе». Хлынувшее вместе с этой фразой облегчение не оглушает, но определенно снижает градус напряжения и смягчает атмосферу. И это, судя по всему, чувствует и Нэри, потому как быстро перебирается на подоконник, распахивает раму, впуская в гостиную теплый ветер и сладкий аромат жасмина, и, закурив, совершенно беспардонно осведомляется: — Ну раз уж мы прояснили некоторые весьма напряженные моменты, то тебе не кажется, что ты мне прилично задолжал? — скептически-удивленный ее тоном и заявлением Эллохар разворачивается к ней, вопросительно приподнимая брови, и Нэрисса поясняет издевательски устало: — К примеру, обстоятельства, в которых было сделано предположение о родственных связях ритуалистки с Блэками и морскими ведьмами.       И выглядит она при этом настолько снисходительно и уверенно, что Даррэн фыркает невольно. «Гениальна и совершенно непрошибаема», — вздыхает он про себя не без улыбки. — «Дед был абсолютно прав: у Ада будет отличная Повелительница». Но вслух произносит совершенно другое: — Знаешь, радость моя, мне бы запить все услышанное сейчас. А вот потом я, может быть, и поделюсь крохой подробностей о последних событиях, выводах, умозаключениях и всем прочем. — Крохами? — едко переспрашивает Нэри, и он, стоящий у буфета и не видящий ее лица, уверен, что сейчас она с редкостным высокомерием вздергивает брови. — А может и не поделюсь, — чисто из вредности тянет Эллохар задумчиво, — я еще не решил. — Тогда налей и мне, — досадливо вздыхает Нэрисса, — стоически переживать отказы и поражения без выпивки — точно не по мне. И кстати, — вдруг вспомнив, неожиданно меняет тему она, — Блэк не забрал меня себе как раз потому, что ритуалистка была ему уже не нужна, Рэн. — Потому что она у него уже была? — спрашивает он скорее для проформы, оборачиваясь и проскальзывая по ней взглядом. Сейчас, когда напряжение схлынуло, его место заняло напряжение иного толка. И теперь выяснение отношений, яростное словоблудие и баталии за правду кажутся бессмысленными, потому что предпочтительными становятся более приятные бои — постельные… — Я почти уверен в этом, Нэрюш. Учитывая, что в последнем теле Саарда провела около сорока лет, ритуалистка могла родиться задолго до уничтожения Блэков. Но сейчас главный вопрос заключается не в дате ее рождения, а в степени ее лояльности отцу — потому что она по каким-то причинам перекинула проклятье от вызова захватившего тебя духа на свою ассистентку, а непосвященные ритуалисты… — Ассистентами не разбрасываются, да, — заканчивает за него и одновременно подтверждает сделанный им вывод Нэри. — Вот только любой на ее месте поступил бы так же, — она принимает из его рук бокал с вином, перехватывает его задумчивый, заинтересованный взгляд и, снова закурив, поясняет: — Во-первых, просто потому, что жить хочется каждому, и в данном случае кто сильнее, тот и прав, а во-вторых, ассистенты, это не только помощники ритуалиста, Рэн, но еще и соглядатаи от старших членов семьи. Страховка и на случай ошибки в ритуале — они принимают на себя удар, и на случай предательства и работы на стороне — ассистенты обычно считывают последние эманации с ритуалиста и определяют совершенные манипуляции. Обычно их нанимают в тех семьях, где нет старшего по дару, способного научить младшего. — Полагаешь, это была просто самозащита? — прищуривается Даррэн и, прислонившись плечом к стене, призадумывается. — Блэк не мог не подчинить паразитом ассистентку столь полезного актива, дочь вряд ли бы стал трогать, причем семейственность темных и родственные чувства здесь ни при чем: ритуалист должен быть чист, иначе он непригоден. — Думаю, она в бегах, — печально дергает уголком губ Нэри. — И если ее воспитание было хоть отчасти в традициях семьи, то о мире, в котором она оказалась, и его законах она не знает ничего. И вряд ли обучена обычным магическим манипуляциям, а значит, и спрятаться не сможет. — Ты жалеешь ее, радость моя, — с мягкой сожалеющей улыбкой констатирует Эллохар. — Не стоит приплетать сюда родственные чувства, Нэрюш — она вряд ли испытывает ответные. Да и искать ее, чтобы вытащить, бессмысленно: у нас нет никаких зацепок, ни слепка ауры, ни образца крови, и мы не можем быть уверены, что она не находится под воздействием установок.       Спорить бессмысленно: она прекрасно все понимает и принимает все доводы Рэна, но интуиция почему-то нещадно скребет при мысли о девушке или, скорее всего, молодой женщине. Неопределенно поведя плечом, Нэрисса согласно кивает внимательно следящему за ней магистру и переводит взгляд на приоткрытую оконную створку — где-то там, за мили и мили отсюда, что-то или кого-то ищет беззащитная ритуалистка. А она сама, считавшая себя последней из рода, уникумом и редкостью, сидит здесь, в безопасности, под защитой и присмотром. «Я могу ошибаться», — пытается убедить себя Нэри в том, что считать девушку жертвой обстоятельств преждевременно. Вот только…       Прикосновение теплых пальцев к руке обжигает, она почти дергается, пронзенная неожиданно острой вспышкой жара. Сердце в груди пропускает несколько ударов и гулко падает в желудок, во рту мгновенно пересыхает, и, подняв глаза, Нэрисса замирает, поглощенная полыхающими синим пламенем радужками. Улыбка Даррэна, легкая и чуть лукавая, вызывает дрожь, и она невольно сглатывает, чуть отстраняясь и прижимаясь спиной к стене. — Нэри, — мягко, на грани шепота проговаривает он, подступая на шаг, склоняясь, завораживая неторопливой грацией движений, — порой ты невероятно гениальна и совершенно непрошибаема…       Теплый выдох касается губ, но Рэн не целует — медлит, дразнит, подзуживая первой сделать шаг навстречу. Осторожно притрагивается к уголку рта и ускользает снова, ведя вслед за прикосновениями толпы послушных ему мурашек. — Знаешь, — так же тихо выдыхает Нэрисса, и их губы соприкасаются на миг, — с комплиментами у тебя все так же не очень. — Ну почему же? — удивляется Эллохар, улыбаясь шире. — Гениальность и непрошибаемость — мое любимое сочетание.       И ей не остается ничего другого, как податься вперед. И чтобы заткнуть его, потому что с принятием комплементов у нее все так же не очень, а у него все так же не очень с самими комплементами, и чтобы наконец ощутить его губы на своих. Томительно-чувственный, нежный поцелуй и медленное скольжение большой горячей ладони по спине заставляют Нэриссу с тихим стоном прогнуться навстречу. Прикосновение пальцев к бедру через тонкую ткань платья обжигает вспыхнувшими под кожей разрядами, болезненно стягивая низ живота спазмом. Хочется продолжить, хочется вырваться, и она задыхается, понимая, что даже невинного поцелуя больше не выдерживает. Тело потряхивает, пальцы дрожат, и она, вместо того, чтобы обнять его, упирается слабыми ладонями в его грудь до того, как сознание окончательно померкнет. — Стой, Рэн, — хватая воздух губами и едва различая его лицо в мути из вспышек перед глазами, умоляюще простанывает Нэри. — Не надо, очень тяжело, правда. Просто не надо…       Она не видит, но чувствует, как по щеке в нежной ласке проскальзывают теплые пальцы, как Даррэн отводит прядь волос за ухо, и тихий искушающий шепот касается виска: — Я ведь могу помочь, радость моя. Кажется, — в его голосе отчетливо звучит искущающее чувственное довольство, — в гардеробной у нас все получилось…       И как бы ей ни хотелось согласиться, она отрицательно качает головой. Упирается безвольными, будто занемевшими ладонями в его грудь уверенней, зажмуривается, пытаясь отогнать яркие вспышки перед глазами, и шепчет устало, отстраняясь: — Я не хочу неосознанно повлиять на тебя сейчас, когда ты и так уязвим к моему воздействию. Не надо, Рэн, — повторяет Нэрисса и, когда в глазах немного проясняется, отодвигается окончательно. — Это не поможет. Мне просто нужно отдохнуть, — она находит его пальцы, поглаживает их и тихо прощается: — Темной ночи.       Скользнув пальцами по ладони, Нэрисса просто уходит в сторону прихожей, как и вчера, и Эллохар снова ощущает смесь вины и болезненного одиночества. С каждым днем она кажется все более расстроенной и отстраненной, будто больше не желает никакого физического контакта, даже малейшего касания.       «А что ты хотел, Эллохар?», — с ядовитым ехидством спрашивает себя магистр Смерти, — «Что она будет терпеть издевательства и почти болезненный дискомфорт с улыбкой на лице, лишь бы тебя так совесть не жрала?». Прикрыв глаза, он тяжело вздыхает, запускает пальцы в волосы, а затем нащупывает на подоконнике стакан и опрокидывает в себя остатки настойки. Она, к сожалению, больше не оказывает терапевтического эффекта. …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………       Тяжелый вздох Рэна там, за стеной, прошибает тело болезненной дрожью, и Нэри с трудом нащупывает стену подрагивающими пальцами. Темноту прихожей разбавляет лишь яркий лунный свет, полосами ложащийся на пол и ступени. Трепещущая на ветру занавеска играет с ними, искажая тени, лестница словно изгибается под ногами, и она неуверенно, на деревенеющих ногах ступает на первую ступень. Спасительного зелья, принесенного Асмодеем, больше нет — Рэн так и не вернул его тогда, не просто решив все за двоих, а лишив ее единственной возможности держать захлестывающую вейловскую силу под подобием контроля. Да и Нэрисса уже совершенно не уверена, что зелье помогло бы сейчас, когда растравленное магией возбуждение так сильно, когда раздражитель, вызывающий реакцию этой самой силы, настолько близко, рядом, только руку протяни, но совершенно глух к ее желаниям и мольбам закончить мучения.       Дверь она толкает наощупь, ввалившись в темную спальню, тут же запирает и приваливается к ней спиной. Щиты на сознание натягивает мгновенно, — Рэну о ее состоянии знать совершенно точно не стоит, да и помочь он не сможет, — отработанный навык не подводит. Судорожно, с трудом вздыхает — кожа горит и болит от контакта с тканью платья, но пальцы не слушаются, и снять его быстро не получается. Поднимается медленно, осторожно, мутным взглядом обводит спальню. Зрение подводит, залитая лунным светом комната плывет и искажается перед глазами, каждое движение причиняет ноющую боль и жжение, желание импульсами разливается по телу, сводя мышцы судорогами. До купальни Нэрисса добирается на чистом усилии, подрагивающие ноги отказываются идти, и уже там с тихим стоном магией сдергивает с себя платье. Опускается на пол — без одежды определенно легче, — прикрывает глаза и пытается медленно дышать, чтобы восстановить нормальный ритм пульса, но медитативная отстраненность и спокойствие не приходят: слишком чувствительно тело.       Идея приходит неожиданно, и, обернувшись к неглубокой купели, Нэрисса пару минут размышляет. Холод мог бы помочь, унять чувствительность, просто выключив нервные окончания, и на возможность заболеть сейчас откровенно плевать. Осторожно поднявшись, чтобы не потревожить болезненную кожу, она неловко поводит рукой, открывая кран с холодной водой. Заклинание льда выплетается далеко не с первого раза — плетения срываются с дрожащих, сведенных онемением пальцев, и Нэри сдавленно ругается сквозь судорожно стиснутые зубы. Затянувшая поверхность воды ледяная корка несколько остужает ее пыл: опуститься в ледяное крошево вот так просто не получится даже в ее состоянии, но чувственные спазмы по телу отключают инстинкт самосохранения. Единственной целью кажется исключительно облегчение, и пусть ради этого придется потерпеть холодовой ожог, это не так уж страшно.       Ногу в растрескавшийся крохотными осколками лед Нэри опускает не с первой попытки. Магия, захватившая тело, будто пытается наказать за попытку избавиться от нее и заглушить чувственную реакцию на близость избранника, атакуя сильнее и жестче, как только стопа и лодыжка оказываются во льду. Стиснув зубы до боли в челюстях, глухо простонав, она заходит в лед по колено и медленно, переждав судороги и волны жара, опускается по пояс. Теперь кожу жжет холодом, она болит так, что из глаз начинают течь слезы, и Нэри быстро, зло смаргивает их. Да, это просто рефлекс, просто реакция на резкую смену ощущений, но плакать из-за этого, плакать из-за невозможности держать себя под контролем, из-за слабости и никчемности кажется отвратительным. Будто она принимает и признает эту слабость, отказывается бороться с ней и тонет, тонет в жалости к себе. Яростным рывком подавшись вперед, дернувшись от ожегшего тело холода, Нэрисса падает в лед с головой. Боль, дикая, испепеляющая каждую клетку, вгрызается с новой силой, вырывая сдавленный вой из груди, и она сильнее сжимает зубы. Дышит сипло и быстро, терпит до тех пор, пока она не становится терпимой, и только потом присаживается и неловко вытряхивает колкие холодные кусочки из волос. Медленно, судорожно выдыхает, растирает лицо дрожащими руками и открывает глаза. Теперь остается лишь ждать, когда ледяная ванна подействует. …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………       Гулкая тишина давит со всех сторон, и магистр Смерти устало запрокидывает голову на подголовник дивана. Прикрывает глаза, опускает стакан с настойкой на колено и прислушивается. Ничего. Ни в доме, ни внутри, там, где должна быть ниточка связи с Нэри, ничего не происходит. Он не может уверенно сказать, спит ли она или просто заперлась в спальне, в необходимом ей одиночестве переживая в очередной раз накатившую в наказание магию. Пытается придумать, понять, как сдерживать это, не прибегая к использованию опасного зелья, не отказываясь от Нэриссы, от общения с ней, без свадебного обряда в пустыне, для которого совсем не время, но… Ничего путного в голову не приходит, поступиться принципами и тихо, в тайне пройти обряд, просто чтобы не мучить ее, кажется все более верным и необходимым, вот только… Эллохар знает, чувствует, что сдержаться не сможет, а потому опасается, что не успеет перехватить инстинкты: слишком долго он ждал Нэриссу, ждал их близости. И тем самым может поспособствовать Блэку с реализацией его плана по замене тела самым естественным образом — зачатием. А забеременев, Нэрисса останется совершенно беззащитна, чего он никак не может опустить: вся ее магия, все силы будут использованы для защиты и развития ребенка, и если сторонние щиты и плетения спасут ее от нападения, то сама она, при снизившемся уровне собственной силы, защититься не сможет. А значит, свадьба не выход, не тогда, когда он не уверен в собственной сдержанности и ее безопасности.       Даррэн с тихим стоном снова запускает пальцы в волосы, взлохмачивает их, отпивает из стакана и уныло смотрит в сторону пустой бутылки из-под вина. Оно, как и настойка, кончилось еще час назад. Никакие дозы алкоголя больше не оказывают эффекта, только создавая иллюзию хрупкого успокоения, а на самом деле все сильнее расшатывая самоконтроль. Он снова и снова катает одни и те же мысли и доводы, снова и снова прислушивается к гулкой тишине дома и глухой — связи. Ничего. Там, на другом конце тонкой, светящейся золотом ниточки периодически вспыхивает что-то неясное, на мгновение нарушая ровное, пустое спокойствие, и Эллохар жадно ловит эти моменты, хоть как-то приобщаясь к тому, что Нэрисса, из желания казаться сильной и нежелания демонстрировать настолько интимные слабости, до сих пор предпочитает скрывать. И дергается резко и болезненно, когда сознание ударяет вспышкой, понимая — ее щит ослаб и рухнул окончательно. С той стороны обжигающей волной накатывают дикая, сводящая нутро и мышцы боль и яростное, испепеляющее желание. Они смешиваются, как в безумном калейдоскопе, не позволяя отделить одно от другого, и магистр Смерти хватает ртом воздух, задыхается и уже не может закрыться ментально — момент упущен. Собрав силы и резко поднявшись — ощущения придавливают к месту, сковывают агонией, — он вцепляется пальцами в спинку дивана. Пытается сдержаться и не рвануть к ней наверх, крепче сжимает пальцами скользкий шелк и прохладное дерево, промаргивается, отгоняя мутную пелену перед глазами. С силой выдирает пальцы из обивки — отросшие когти пробили и ее, и дерево, и отчаянно себя тормозит: сомнений в том, что Нэрисса выживет в первую брачную ночь с такой его выдержкой, все больше. Выпрямившись и пару раз медленно, тяжело вдохнув, зажмурившись на миг и предприняв попытку взять себя в руки, уверившись в остатках самоконтроля, Даррэн медленно выходит в прихожую. Ступени он обозревает с совершенно больной обреченностью, сожалением и виной, но на первую шагает с уверенностью, и разнесшийся по дому тихий скрип становится ему ответом. …………………………………………………………………………………………………………………………………………………………       Видения, мороки ощущений — они убивают. Медленно, неспешно расслаивают сознание, переливают боль наслаждением, желание агонией, страсть гневом. Создают лживую, но прекрасную реальность в мыслях, дополняя иллюзорными, но кажущимися такими реалистичными, ощущениями.       Нэрисса прерывисто дышит, но отстраниться от них не получается. Стиснутые зубы выстукивают дробь, и этот звук хоть немного, но отвлекает, вырывает из чудовищных, желанных, сладких и одновременно таких горьких грез, избавиться от которых она уже не в силах.       Руки скользят по телу, губы рассыпают поцелуи по коже шеи и груди, и Нэрисса задыхается, глубже зарываясь в холод. — Нэриии…       Шепчет, хрипит, стонет на разные лады такой знакомый голос в голове. До безумия, до стиснутых, полыхающих в огне бедер, до хищно заострившихся ногтей, впившихся в ладони, хочется простонать тихое «пожалуйста», но она сжимает губы сильнее, стараюсь ощущать не больную иллюзию таких желанных жарких ласк, а мелкое крошево льда, безразлично впивающееся в разгоряченную кожу.       Хриплые выдохи — его дыхание, сорванное и частое, — раздаётся в ушах, в самой голове, перекрывая частящий, неровный пульс, гул тока крови по венам, шаги… Они, твердые, какие-то пугающе уверенные и бескомпромиссные, эхом звучат в коридоре, приближаясь, и Нэри улавливает их слишком поздно. Поднимает голову, встречаясь в почти полностью захваченными зрачками и пламенем серыми радужками, с болезненной попыткой к отстраненности подмечает всклоченные, спутанные белые волосы и часто вздымающуюся грудную клетку. Задерживается взглядом на приоткрытых пересохший губах. Сглатывает гулко, чувствуя, как сдирает горло беспощадными песками Гибели. — Медитация, — поясняет хрипло, подгребая ближе к телу колкие холодные кусочки, будто бы в попытке защититься. Усмехается криво мгновением спустя — ее защитят не эти бессмысленные кусочки льда, но принципы и упертость этого невыносимого демона, как никогда сильно упершегося в поставленные условия, суть которых проста и очевидна в своей неприятности. — Пытаюсь держать это под контролем. — Не очень выходит.       То, как Даррэн признается в этом, хрипло, мучительно и, тем не менее походя и просто, пробирает дрожью. Нэрисса знает — он смотрит, скользит нездоровым, болезненным, потемневшим до черноты взглядом по плечам, не имея возможности даже глазами коснуться чего-то еще. Держится из последних сил, и пусть к подобному, весьма закономерному, кстати, итогу, их приводит его собственное решение, виноватой почему-то она ощущает исключительно себя. — Уходи, — выдавливает она, чувствуя, как сила снова накатывает жаром, выгибая сопротивляющееся чувственному мороку тело. — Тебе незачем здесь оставаться. Неужели нет неотложных дел? Адепты перестали чудить, программа обучения не нуждается в обновлении? Канцелярия Владыки в идеальном состоянии? Всех меченых выловили и допросили?       По мере того, как Нэри говорит, голос все сильнее полнится насмешкой и горькой иронией. Даррэн, как бы не хотел, ощущает: она действительно хочет, чтобы он просто ушёл. Растворился, исчез, оставил ее с этим один на один. И это раздражает сильнее всего. Бесит. То, что она до сих пор считает свои проблемы исключительно своими, не желая даже крохи помощи в таком безнадежном деле, как разделение этого своеобразного мучения на двоих. Почему-то магистр Смерти полагает, что так ей проще. И даже не обманывается. Но каждый несет свою ношу сам, как бы ни хотел разделить ее с кем-то. И в данный момент с этой истиной он не согласен, сколь реальна и правильна она ни была. — Я не могу, и ты это знаешь. Ты замерзла, и тебе плохо…       Он проговаривает это хрипло, едва слышно, голос срывается искушающе-низкими нотами, и Эллохар замолкает, наконец понимая, что делает только хуже. Влияние. Он даже усмехается криво, осознавая суть сего процесса и его обоюдоострое действие. И это слишком плохо или слишком хорошо, лучше, чем он мог бы представить и мечтать, либо же наоборот хуже. Единственное, что он не ставит под сомнение сейчас, так это то, что мысли путаются, коварно меняя местами намерения и сжигающие дотла желания. Что же, на то он и демон, чтобы играть подобным. И, как оказалось, безоговорочно поддаваться этой древней как мир игре без попыток сопротивляться. — Иди…       Нэрисса шепчет это почти умоляюще, стонет, беззащитно обхватив колени, уткнувшись в колкий лед лицом. Кажется невыносимо слабой и хрупкой, но Даррэн слишком хорошо понимает, что стоит приблизиться, коснуться и… Пламя охватывает вместе с сожалением и пониманием того, что очередное отступление только увеличивает выросшую снова стену опасливой отстраненности. Особенно с ее стороны, просто потому, что она не хочет играть не по правилам, хотя могла бы. Могла бы сдаться, могла бы повлиять, но почему-то предпочитает защищать его от самой себя. Это кажется очевидным, как ее и нарочитый мазохизм, чтобы просто не задеть его чувства, одно из которых, если не главное — гордость.       Ослепившее глаза пламя потухает быстро, и только когда оно потухает, снова замыкая ванную в кокон темноты, она позволяет себе всхлипнуть. Утыкается носом в колени, обхватывает себя руками, пытаясь отогнать холод и боль, избавиться от чувственного жара, зная, насколько бесполезны ее действия. Ровно настолько же, насколько бесполезно его здесь присутствие. Лед и холод тоже кажутся бесполезными, но все же помогают: тело постепенно немеет, и пусть желание не угасает окончательно, но притупляется достаточно, чтобы разум не мутился, и Нэри могла взять себя в руки. Но поводом для того, чтобы выбраться из ванны, она это не считает.       В наполненной медленно тающим льдом ванне Нэрисса сидит до самого рассвета, залившего все вокруг серым сумраком через витражное окошко под потолком. Онемевшее, бесчувственное тело, окончательно адаптировавшееся к холоду, а оттого непослушное, непросто вытащить из ванны, и она, с трудом сгибая и разгибая одеревеневшие, будто принадлежащие кукле-марионетке конечности, выбирается в спальню. Неловко заматывается в халат — трясет все сильнее, но теперь, слава Бездне, не от желания и доставляемой им боли сверхчувствительности, а от элементарного озноба. Сжав пальцами отвороты халата, Нэри медленно проходит к постели, но останавливается за несколько шагов до цели, краем глаза замечая яркий блик от солнца на столике у стены. А обернувшись, замирает в каком-то скупом и почти бесчувственном удивлении: флакон с зельем, отливающий багряными из-за цвета жидкости гранями, мирно стоит на столике, словно был тут всегда. И Нэриссе вдруг очень хочется усмехнуться — горько и болезненно, — но не получается, потому что этот флакон кажется то ли снисходительной уступкой, то ли издевкой, то ли признанием Рэна в поражении. И ни один из вариантов ей совершенно не нравится.

***

Кабинет лорда-директора, Школа искусства Смерти, Ксарах, Темная Империя       Зелье Нэриссе Даррэн относит перед самым рассветом. Долго думает, крутит в руках флакон с опасным содержимым, понимая, что подобные средства не выход, и оно будет просто затягивать ее мучения, отодвигая закономерный, правильный и необходимый итог. Но даже день, пару дней отсрочки, в которые он сможет взять себя в руки, вернуть самоконтроль и увериться в безопасности Нэриссы рядом с ним, нужны им обоим. И, все для себя решив, переносится обратно в домик в далеком и скрытом ото всех ТанИмин. Приглушает пламя до бесшумности, неслышно проходит к столику и, еще раз осмотрев флакон, убедив себя в правильности поступка, медленно опускает его на самый центр столешницы. Она заметит, обязательно.       А вернувшись в кабинет, долго сидит в свете серого и сырого зимнего рассвета, бесцельно глядя в пустоту. Снова думает о том, что не хотел, чтобы все оборачивалось так, не хотел ее мучений, но правда в том, что и навредить ей, поторопившись, он тоже не хотел. Боялся, что, произойди все раньше, чем наступит момент ее полной готовности, и сбудутся щедрые обещания хранителя. И сейчас магистра Смерти утешает одно единственное, оброненное Асмодеем как бы между прочим, запомнившееся лишь смыслом, но не содержанием: «магия все сделает сама, когда придет время».       Просочившегося в кабинет и склонившегося в ожидании Тарага Даррэн замечает далеко не сразу: змей, бесшумно проникнув сквозь стену, замирает между стеллажей с папками и обращает на себя внимание тихим вежливым покашливанием, только когда Эллохар наконец принимается за сложенные на столе документы. — Мой лорд… — подает голос змей, потому как покашливание с магистром не особенно срабатывает ввиду его всецелой погруженности в тяжкие мысли. — Вы просили напомнить о необходимости заняться защитой внешних контуров школы и усилением защиты поселения ведьм.       Эллохар вскидывает на него взгляд, скупо кивает и снова возвращается к документам. Несколько минут разбирает их, просматривая листы и делая пометки, а потом снова поднимает голову, словно только сейчас сообразив, что именно услышал, и язвительно осведомляется: — И ты посчитал, что славный момент моего окончательного впадения в маразм уже наступил, и напоминание будет как никогда кстати?       Растерянно моргнувший внутренними веками змеиных глаз Тараг теряется с ответом и, благоразумно отступив к стене, чтобы исчезнуть, как только запахнет жареным, проговаривает осторожно: — Н-нет, мой лорд. Но вы все же любите-с…       Снова оторвавшийся от документов магистр Смерти смотрит на змея предельно заинтересованно, но Тараг четко улавливает в его взгляде издевку. Постучав ручкой по столу, Эллохар откидывается на спинку кресла и миролюбиво, любопытствующе так интересуется: — И что же я по-твоему люблю, Тараг?       Угрозы в этом добродушном тоне столько, что хвост свой от греха и злого хозяйствующего начальства змей прячет подальше, беспардонно выпихивая его в приемную к доброжелательной и милой дриаде. Изображает примирительную улыбку — оскал получается что надо, но этим бывалого высшего демона не испугаешь, — и мелет почти бесстрашно, подготовив почву для быстрого побега: — Так выпитьс же, лорд Эллохар. Вот и могли запамятоватьс, дел столько, нервов… Первоес дело — нервишки-тос подлечить…       Скользнувшая по губам магистра улыбка оказывается едва ли не страшнее Тарагова оскала, и змей с еще большим благоразумием просачивается в приемную уже на половину. А демон, плотоядно оскалившись в полной радости усмешкой, подытоживает задумчиво: — Так я, стало быть, запойный алкоголик…       Икнувший змей съеживается — ровное спокойствие и нарочитая расслабленность хозяйской физиономии всегда пугает его больше, нежели откровенное и несдерживаемое бешенство. С невероятной скоростью подбирает он мягкие по содержанию формулировки и, наконец, бормочет подобострастно: — Ну нет, что жес вы, лорд Эллохар… Выпитьс любите, никто этого отрицатьс не может, порой очень любитес, порой оченьс и долгосс… Но кто жес вас алкоголиком-тос в трезвом уме назовет?!       Магистр Смерти выслушивает его со всем возможным вниманием и серьезностью, кивает согласно, да так охотно, что Тараг расслабляется, а затем проговаривает обстоятельно: — Так значит все же алкоголик, причем-таки запойный, судя по твоим живописаниям.       Инстинктивно закивавший в согласии Тараг, отвлекшийся на свой задетый в приемной хвост, улавливает окончание фразы начальства, икает еще раз и, резко замерев, широко распахивает глаза. Злобно и весело одновременно усмехавшийся Эллохар оскаливается еще шире. Змей медленно, осторожно так, чтобы не воззвать к охотничьим инстинктам хозяина, подается назад, с замиранием давно остановившегося и отсутствующего сердца глядя в лицо расслабленно наблюдающего за ним магистра. Наблюдает он внимательно так, взгляда не отводит и, как только змей скрывается в приемной почти полностью, а в кабинете остается лишь исполинская голова с перепуганной мордой, издевательски громко рявкает: — Стоять!       Тараг тут же прекращает свой неторопливый ввиду осторожности побег, в приемной что-то падает, глухо ударившись об пол, за дверями раздается басовитая ругань обычно доброй и жалостливой Айшарин. — Ну вот и все, Тараг, — довольно усмехается Эллохар, — теперь ни туда — там злая Айша и поваленный шкаф с личными делами адептов, ни сюда — здесь не менее злой и не выспавшийся я. И что ты там о проверке защиты говорил? — напоминает ему магистр, и змей отчаянно кивает. — Так защитас, лорд-директор. Проверить надос работу новых уровней, чтобы стабильно все былос, значит. — Ага, — протягивает, — значит, с особой настройкой ты уже закончил? — прищурившись, любопытствует магистр Смерти, и Тараг снова кивает. — Дас, мой лорд, ночьюс закончил и вотс, пришел. — Стало быть, духи, кроме внесенных в систему, теперь не просочатся? — вопрошает Даррэн, и змей расплывается в довольнейшей и коварнейшей из улыбок: — Ни одинс золотой дух драконас не проскочит, лорд-директор.       Довольно улыбнувшись, Эллохар склоняет голову и потирает руками предвкушающе, а затем отдает распоряжение: — Ну и почему ты еще здесь? Иди, проверяй, я пройдусь следом.       Гордо вскинувший голову Тараг почтительно склоняется и, принявшись просачиваться в стену дальше — оплеуха от милой дриады все же лучше, чем развоплощение от магистра, — проговаривает послушно: — Как прикажетес.       Змей окончательно исчезает в стене, шум и возмущенные вопли Айшарин в приемной стихают с десяток минут спустя, и только тогда Эллохар устало опускает голову на сложенные на столе руки. И тени улыбки не остается на его лице. Он мысленно усмехается этому театру одного актера. Сил на него не остается совершенно. И дело не в недосыпе, хотя голова начинает противно ныть, а в затылок будто долбят молоточками настырные гномы, а в фантомных ощущениях тела, все еще тревожащих, мучающих, сводящих с ума. Они отзываются импульсами под кожей, и Даррэн морщится, прикрыв глаза. Он не знает, как там Нэри, хочет знать, но пробиться не может: она снова закрылась от него ментальными щитами, и теперь любое прикосновение к связывающей их золотой ниточке не приносит ничего, кроме пустоты, чувства вины и совершенно бесполезных, ни к чему не приводящих размышлений. Решение просто дать ей время успокоится и прийти в себя магистр Смерти принимает с трудом, но ничего другого ему просто не остается — возвращение к ней только ухудшит ситуацию, попытки пробиться по связи могут вызвать гнев, и потому он просто поднимается с места и, призвав огонь, переносится по метке к Тарагу. Сидеть на месте и игнорировать проблемы и поставленные для их решения задачи ради желания дать волю переживаниям сейчас невозможно.       Заметивший перемену настроения начальства змей не задает вопросов и весьма успешно делает вид, что совершенно ничего не происходит, чему магистр только благодарен. Обострение перфекционизма, пришедшее на смену растолканным по дальним уголкам разума тревоге и тяжелым мыслям, Эллохар приправляет возведенными в абсолют дотошностью и скрупулезностью в проверке и настройке систем внешней защиты школы. Спустя пяток часов тестирования щитов взвывает даже терпеливый Тараг, призванные в качестве ударной силы адепты и вовсе смотрят умоляюще, а стонут настолько страдательно, проникновенно и так слаженно, что Даррэн сдается: — Прекратили стенать, касатики, я вам не мамочка, жалеть и сопли подтирать не собираюсь. — Папочка… — измученно стонет один из голосов в группе адептов, и невесело усмехнувшийся Эллохар тихо фыркает, что, впрочем, улавливают все присутствующие в прекрасном глубоком сугробе в самой чаще, выбранном жестокосердным магистром конечной точкой следования. — Пощадите, лорд-директор, организм к режиму привык, а там обед… — И там тепло, а у меня уже портки к заду примерзли намертво… — жалуется еще один адепт, вздыхая так тяжко, что сердце сжимается даже у совершенно бессердечного физиологически, но не по характеру Тарага.       Хмыкнувший едко Даррэн отмахивается, одновременно раздраженный и позабавленный лепетом мужской части выпускной группы щитовников, и, окинув всех их пристальным взглядом, проговаривает устало: — Все, достали нытьем. Свалили на обед, и передайте боевикам, что после обеда их очередь лазить по кустам и сугробам в моей великолепной компании.       Полный облегчения гомон разносится по лесу, прожегший переход к административному корпусу магистр Смерти насмешливо наблюдает за исчезающими адептами. Последним сугроб покидает поклонившийся и заверивший в доставке следующей группы адептов на место Тараг.       Вот только адепты еще не знают, что сбыться групповым страданиям в сугробах и кустах не суждено. Только они исчезают в открытом магистром переходе, как по лесу разливается металлический запах крови. Принявший вызов Эллохар внимательно выслушивает деда, нахмуривается, и синее пламя вспыхивает вновь, поглощая его высокую фигуру, чернотой одеяния выделяющуюся в слепящей белизне зимнего леса.       Сообщение Тьеру он передает уже в процессе переноса. Прослушав переданное через Владыку и Даррэна сообщение, Риан отвечает лаконичным «буду», и пламя тут же взвывает громче — дед не просто так просил поторопиться.       Во дворец они прибывают практически одновременно: стоит синему пламени магистра Смерти опасть, как в десятке шагов от него вспыхивает алыми протуберанцами адово. Шагнувший из него Тьер скупо кивает, осматривает Эллохара и, уделив пристальное внимание его мокрым до бедер брюкам, с усмешкой вскидывает брови: — Ты давал своим адептам урок стоицизма, выступив в качестве примера силы воли и вселенского терпения?       Не понявший вопроса Даррэн с раздражением приподнимает брови в ответ, впериваясь в выступившего вперед Риана вопросительным взглядом, и тот, пусть и не может видеть его лица, но все равно отвечает: — Предположу, что ты по каким-то неведомым мне причинам продолжительное время стоял в сугробе по пояс. И раз уж ты не отличаешься тягой к столь сомнительным развлечениям без особой на то надобности, полагаю, в этом были задействованы адепты.       Фыркнувший напускной чопорности и занудности тона Тьера Эллохар закатывает глаза, вздыхает и, сунув руки в карманы брюк, просушивает их. А затем отвечает ровно таким же занудным тоном: — Проверял новые уровни защиты школы. — Использовал адептов в качестве пробивающей силы? — спрашивает шагнувший в таверх Риан, и вставший в круг следом магистр Смерти коротко кивает, издевательски протягивая: — Мои на это хотя бы способны, Тьер.       На что тот усмехается, покачивает головой и, смерив Даррэна нечитаемым взглядом, призывает к справедливости: — Давай без поверхностных суждений и деления по уровню силы, Эллохар. Проклясть можно очень по-разному. Да и мериться адептами это… Как-то неспортивно, — улыбается Риан весело. — Ну-ну, — кривит губы в насмешливой улыбке магистр Смерти, — на твоем примере убедились.       Фыркнувший Тьер осуждающе косится на Даррэна, тот совершенно невозмутимо смотрит вперед, и, когда свет таверха меркнет, оставляя их в коридоре у кабинета Повелителя, Эллохар заговаривает о важном: — Защиту академии проверил? — Да, — коротко отзывается Тьер, бодро шагая вперед. — Знал бы ты, сколько лазеек оставил прежний директор, и это при возможности спокойно приводить гостей через главный вход… — Нашлось еще что-то? — удивленно изгибает бровь Эллохар, и они останавливаются у самых дверей в кабинет Владыки. — Еще бы оно не нашлось, — неоднозначно подергивает уголком рта Риан, и магистр Смерти усмехается его намеку на взятого в рабство, читай «нанятого по контракту», духа золотого дракона. — Пробуренный и тщательно укрепленный подземный ход в центр Ардама, в основательно потертых документах указанный, как эвакуационный путь для адептов и преподавательского состава на случай экстренного замыкания щитов над академией. Вот только, представь себе, ведет он в подпол таверны.       Пораженно воззрившийся на него Эллохар отдает дань уважения хитрости и изобретательности предыдущего директора, выразительно хохотнув, сочувствующе хлопает Риана по плечу, догадавшись, каким путем преподаватели таскают в условно военное учебное заведение запрещенное уставом спиртное, и с насмешливой патетичностью высказывается, прежде чем открыть дверь в кабинет деда: — И блохастые духи, оказывается, иногда бывают полезны! — Ты предлагаешь мне посадить всех в вас в ясли и оставить развлекаться, а вместо несерьезных вас привлечь к разгребанию этих изрядно пованивающих конюшен дух золотого дракона? — едко осведомляется обладающий порой излишне чутким слухом стоящий у окна Владыка, и Даррэн ехидно хмыкает. — Кошмарных, Тьер, — отдельно кивает Арвиэль, поводя рукой в сторону и совершенно недвусмысленно указывая на уже знакомого Риану лорда.       Лорд, поднявшись из кресла, отставляет бокал с подозрительной на вид чернильно-фиолетовой жидкостью, шагает вперед и, поклонившись, проговаривает раскатистым грудным голосом: — Смертоносных, лорд Тьер. Я знал, что мы с вами еще обязательно встретимся.       Вскинувший бровь Эллохар вопросительно оглядывает лорда и переводит взгляд на деда, Арвиэль устало закатывает глаза и проходит к столу, а Риан чуть склоняет голову в ответном приветствии: — Ужасающих, лорд Кахор. Вы не ошиблись. В чем причина столь срочной встречи?       Тьер переводит взгляд с Кахора на Владыку, и он, раздраженно дернув головой, цедит, откидываясь на спинку кресла: — Спрашивай об этом лорда, Тьер, мне не докладывались. Лишь таинственно сообщили, что есть некая важная информация, и я должен передать тебе приглашение, что я и сделал.       Приглашающе указавший на кресла перед столом Владыки Кахор тонко улыбается и, когда лорды присаживаются, наконец поясняет причину вызова: — Боюсь, совершенно нерадостные известия вынудили меня вызывать вас сюда, лорды. — Правда? — невежливо влезает с издевательским удивлением Эллохар и закатывает глаза. — Никогда бы не подумал!       Но Кахор пропускает мимо язвительное замечание и продолжает: — На одном из совещаний лорды, входящие в состав боевой поддержки Блэка, обсуждали разделение сражающихся на две и более групп, по их мнению в прошлый раз это было эффективно, — взмахнув рукой, лорд растягивает в воздухе поделенную на три части карту и указывает на одну из частей. — На Ад они будут наступать двумя флангами через разлом в Бездну, в качестве пехоты первых двух этапов преимущественно пойдет нежить, подчиненная Блэком мелочь и разумные на верховых в качестве наводящих. Их и стоит убирать сразу — установлено использовать управляющие кристаллы, запитанные магией Мрака на основе паразита. Пушечным мясом Блэк не будет заниматься сам, да и стольких разом не удержит, поэтому достаточно уничтожить кристаллы. Третьим этапом, — он прикасается к карте, и на ней вспыхивают три точки, — будут верховые на тех самых монстрах, что пробудились вследствие взрыва кристалла-накопителя… — Пробудилось всего с полсотни, — прерывает его Риан, нахмурившись. — Их точно не хватит для масштабного наступления сразу по двум флангам. — К сожалению, — вздыхает мрачно Кахор, — они размножаются с огромной скоростью, лорд Тьер, и установки посредством паразитов только ускоряют увеличение поголовья особей. Сейчас их насчитывается порядка трехсот особей, и за две недели предстоящей подготовки планируется увеличить число до пятисот, что вполне возможно при использовании морских ведьм. — Они умудрились похитить и протащить у нас под носом морских ведьм? — возмущенно шипит Арвиэль, напирая на крышку стола локтями, и лорд Кахор поясняет мрачно: — Ведьмы охотно пошли сами, когда им пообещали свободу в экспериментах и бесчисленное множество подопытных, ваше Темнейшество. Они прибыли три дня назад, но их изыскания уже дали свои плоды, и показались Блэку удовлетворительными, — он снова взмахивает рукой, увеличивая масштаб карты и приближая разлом в Бездну, и, когда на ней загораются новые точки, обозначающие места прорывов наступления, продолжает: — Четвертным этапом пойдут сами лорды, но сколько и кто именно — мне неизвестно. Часть из них будет контролировать магов в Саратгейской степи и выступит в поддержку Золотому жрецу, еще часть останется на местах на случай необходимости подкрепления. В Саратгейскую степь, — на этот раз карта смещает точку обзора и увеличивает необходимую часть самосоятельно, — также перебросят и часть пехоты второго и третьего этапов наступления на случай возможных отклонений от плана со стороны магов и жрецов Тьмы. По численности войск, как общей, так и представленной исключительно высшими лордами, точно сказать не возьмусь — каждый из них ведет своих бойцов, личные армии у нас в почете, как и у вас. Некоторые лорды участвуют в исполнении отдельных пунктов плана и могут как подключиться к общей свалке, так и остаться в Бездне для прикрытия отступающих и помощи в транспортировке раненых. И последнее, лорды, — совсем уж мрачно заканчивает Кахор, — я не знаю, в каком порядке они будут наступать на стратегические точки: их план атаки разработан с учетом первоочередности наступления и на Ад, и на Саратгейскую степь. И еще кое-что, — обращаясь к Эллохару, чуть тише проговаривает лорд, — через две недели как раз наступает идеальное время не только для планируемой ими битвы, но и для того самого ритуала, которым вы, ваше Смертейшество, интересовались у лорда Ирдахарра.       Напряженная, тяжелая тишина повисает в кабинете Повелителя Ада, словно бы знаменуя глубину выгребной ямы, в которую им всем предстоит добровольно нырнуть. Владыка в мрачной задумчивости сверлит взглядом пространство, хмурый Риан потирает кончиками пальцев подлокотник кресла, а выпрямившийся в кресле и тяжело вздохнувший Эллохар интересуется негромко, но с заметным скепсисом: — Откуда у вас эта информация? Еще недавно вы и разведать ничего толком не могли, а теперь вываливаете целый ворох ценнейших разведданных. — Я был заслан к одному из главных лордов поддержки Блэка, как иммунный к влиянию, ваше Смертейшество. Блэк, конечно, не мог не наградить меня паразитом, но его активная часть блокирована клятвой и свойствами моей магии, — терпеливо поясняет Кахор, явно уже не радующийся этой встрече. — Печально, — вздыхает с натуральной грустью в голосе Даррэн. — Но, должен отдать должное, в качестве наступательного маневра неплохо: занудство и чудовищное словоблудие, как оружие массового поражения, просто не могло не сработать. Порой я поражаюсь продуманности Ирдахарра, — и повернувшись к деду, интересуется: — Ну, и что будем со всем этим делать, Владыка всея Ада?       Раздраженно закативший глаза Арвиэль устало вздыхает, потирает переносицу кончиками пальцев, без слов демонстрируя отношение к настроению и поведению дражайшего внука и единственного наследника, и проговаривает, тщательно сдерживая бешенство: — Будем планировать, Рэн, — но продолжает уже много спокойнее: — Полагаю, будет разумным выставить отряды Хедуши в качестве ответа «воздух-поверхность» и «воздух-воздух». Но их всего две с половиной тысячи бойцов, и если наступление первых двух этапов будет масштабным, долго позиции они не удержат. — Подключу пустынников, они хорошо работают с массированными атаками на поверхности, — кивает деду Эллохар и, призадумавшись, добавляет: — Но и их тоже немного. Харракаши? — предлагает он, вопросительно глядя на деда, и тот задумчиво протягивает: — Эти могут оказаться, но я переговорю. — Возрожденные и призванные духи? — высказывает еще одно предложение магистр Смерти, переводя взгляд на Тьера, и Риан, также задумавшись, соглашается коротко: — Будут. — Их так много? — искренне удивляется Арвиэль, и Риан снова отвечает коротко и лаконично, но на этот раз с загадочной полуулыбкой: — Достаточно.       Владыка оценивающе оглядывает его, тихо хмыкает и, вскрыв палец, быстро с кем-то связывается. Переговорив, кивает своим мыслям, усмехается чуть заметно, и произносит удовлетворенно: — Что же, отлично. С вампирами, дриадами, кланами оборотней и бадзуллов я переговорю. Сайтшебы уже выразили согласие и впечатляющий энтузиазм, СэХарэля, как главу Хедуши, я поставлю в известность так же лично. Рэн, — привлекает он внимание Эллохара, — на тебе дараи и орки с горгулами. Шайгенами займется Дианея, Хашшран и Эрраван встретятся с лордами лесов, шаманами троллей, прочими разумными и полу разумными и наядами. Тьер, — окликает он Риана, — на тебе духи, если их количество действительно достаточно. — И драконы, — дополняет его Риан. — Наавир передал, что драконы хотят принять участие в битве. Они заинтересованы в сохранении территориальных границ и мирных взаимоотношений с Хаосом, и готовы выступить в качестве боевой поддержки с нашей стороны. — Просто поразительно, что я узнаю об этом только сейчас, Риан! — с ядовитым восторгом протягивает Эллохар, склоняя голову к плечу и прищуриваясь. — И сколько же этих желающих? Все? — Нет, но главы родов определенно будут все, — понимая причины бешенства, ровно отзывается Тьер, и хмыкнувший Владыка издевательски проговаривает, растягивая губы в веселой улыбке: — Полагаю, что Тьер рассчитывал на то, что я смогу вовремя среагировать, если твоя реакция на данное предложение слегка выйдет за рамки разумного, Рэн.       Толстый намек на тонкое обстоятельство взаимной нелюбви между ним и канцлером драконов отчетливо звучит между строк, и Даррэн оскаливается, резко откидываясь на спинку кресла и гневно глядя в глаза деда, но тот лишь хмыкает едва слышно. — У наследника Ада имеются разногласия с нашими крылатыми братьями? — с ленивым любопытством интересуется Кахор, чуть заметно склоняясь в сторону Владыки, и Арвиэль, выразительно прикрыв глаза, улыбается шире и много хитрее. — Швыры болотные им братья, — цедит сквозь стиснутые зубы Эллохар, не сбавляя радости искусственной улыбки, и обращается исключительно к деду: — Ты так хочешь посмотреть на грязный бой между высшим демоном в истинной ипостаси и драконом или рассчитываешь на мое благоразумие? Потому что на твоем месте я бы не был так уверен в моей сдержанности. — А на твоем? — заинтересованно протягивает Владыка, с благостной улыбкой склоняя голову к плечу, но в глазах, вопреки спокойствию выражения лица и расслабленности позы, видится напряженное предостережение и сомнение. — А на моем я был бы уверен в собственной несдержанности, — ровно тоном откровенно высказывается Даррэн, и Арвиэль снова неопределенно хмыкает. — Значит, мы получим возможность лицезреть исключительное в своей любопытности зрелище, — разводит руками он, и магистр Смерти пронзает его задумчивым взглядом, гадая, выдал ли ему сейчас дед эксклюзивное разрешение на убийство лорда-канцлера драконьих земель, если на то возникнет его желание, или это было просто констатацией факта. — Раз уж мы пришли к консенсусу, — Владыка обводит присутствующих лордов внимательным взглядом, — предлагаю начать подготовку немедленно. Тьер, сообщишь о количестве духов и итогах переговоров с драконами мне лично — и те, и другие нам пригодятся. Рэн, — переводит он взгляд на внука, — ты мне нужен здесь. Сейчас, — с нажимом конкретизирует Арвиэль, заметив промелькнувшую на лице Даррэна тень недовольства. — А еще я нужен в школе, дед, — лениво отбрехивается Эллохар, поднимаясь из кресла под тяжелым взглядом Владыки. — У меня там новые системы защиты не до конца проверены, адепты ждут, Айшарин до белого каления не доведена… Как я их всех оставлю без такого прекрасного меня? Все, все дела — потом, — и, обернувшись к Риану, командует задорно: — Все, Тьер, на выход. Сваливаем из этого вертепа. Кахор, — насмешливо кланяется от тонко улыбающемуся лорду, — мое почтение твоему занудству. Дед, не прощаюсь.       Дверь распахивается взмахом его руки, и он, театрально поклонившись еще и пребывающему в тихом бешенстве Владыке, первым покидает кабинет. Вышедший следом Риан усмехается украдкой и, когда магистр Смерти, наплевав на все правила безопасности и особенности охранной системы, прожигает переход прямо из коридора дворца, мгновенно ступает в пламя. Пространство тут же окрашивается алыми вспышками, под потолком взвывает серена, из-за поворота, громко топая и бряцая перевязями с мечами, выбегает отряд Хедуши, и Даррэн, довольно оглядев коридор и сверкнув широкой мстительной улыбкой, исчезает в огне.

***

Кабинет лорда-директора, Академия Проклятий, Ардам, Приграничье Темной Империи       Формирование канала перехода прямо из дворца все же проходит не без последствий: их изрядно мотает и сплющивает, обдавая пламенем, и только затем выплевывает посреди ковра в академическом кабинете Тьера. Риан придерживается рукой за стол, Эллохар хватается за спинку кресла, дабы удержать равновесие, но злобно посмеиваться не перестает. Выпрямившись, он удовлетворенно осматривает кабинет, придвигает кресло поближе к себе и, рухнув в него, протягивает с искренним весельем: — Прости за неудобства, Тьер, но я не мог этого не сделать.       Понимающе фыркнувший Риан отмахивается, обходит стол, присаживается и, опустив локти на крышку стола, проницательно замечает: — Ты хотел поговорить о чем-то важном. — Да, хотел, — кивает, не видя смысла отнекиваться, Даррэн. — Нам нужно будет выманить Блэка, Риан, выманить на наших условиях. Нельзя допустить его слияния с Тьмой, мы такое просто не вывезем, даже если избавимся от лордов и навалимся всем скопом. — И что ты предлагаешь? — посерьезнев, спрашивает Тьер, внимательно вглядываясь в магистра Смерти. — Арвиэль ведь хочет использовать Нэри в качестве наживки, я прав? — озвучивает сделанную на основе сегодняшних наблюдений и допущений в фразах Кахора и Владыки догадку он. — Да, — поморщившись, поводит головой Эллохар и мрачно хмыкает. — План с ритуалом темного сокрытия и возрождения обнаружился по мнению деда очень вовремя, и он уперся в него, как ездовой ящер в ворота загона. А я предпочитаю использовать Нэри лишь в крайнем случае, хотя дед и уверяет в ее полной безопасности. — Почему он так уверен, что Блэку обязательно нужна Нэрисса? — полным скепсиса тоном интересуется Риан и замечает, как меняется выражение глаз учителя.       Эллохар лишь крепче сжимает челюсти. Он не знает, в чем причина этой уверенности деда, как знает и то, что если спросит, то ответа все равно не получит. А еще понимает, что сейчас весь его план зависит даже не от Риана, а от Тэсме, и если он не согласится… — Не знаю, — старательно сдерживая вспыхнувшее сильнее бешенство на деда, цедит он. — И знаю, что он не ответит, Риан. Он явно владеет информацией в большей степени, чем я или ты, чем кто-либо. И Асмодея спрашивать бессмысленно: он всецело на стороне деда в этой игре, да и в Хаосе почти не появляется. — А Нэрисса? — неожиданно проговаривает Тьер. — Возможно, она могла бы натолкнуть тебя на ответ.       При упоминании Нэри все внутри сжимается, и Даррэн неосознанно касается тонкой ниточки связи. Там, на другой ее стороне тишина, но не та, что была ночью, когда она тщательно закрывалась от него, а другая: по-настоящему спокойная, с толикой грусти и сожаления. Нэрисса будто бы действительно винит во всем происходящем лишь себя одну, и это заставляет его нахмуриться сильнее. — С Нэриссой все сложно, — хмыкает неоднозначно Эллохар и, не желая вдаваться в подробности, закрывает эту тему. — Если бы она что-то знала — сказала бы. Но она будто бы и не думает о том, что может быть нужна Блэку.       Без слов поняв, что Эллохар не хочет продолжать тему Нэриссы, Риан проницательно кивает, однако не может не обеспокоиться — что-то происходит, что-то что вынуждает учителя тревожиться и злиться даже когда она заперта, в безопасности и под постоянным присмотром. — И в чем твой план? — понимая, что без его участия не обойдется, спрашивает он. — В том, чтобы подсунуть Блэку нужную ему информацию и не рисковать Нэри, — Эллохар откидывается на спинку кресла и укладывает руки на подлокотники. — И для этого мне нужен Тэсме. А ему может понадобится Дэя.       На это Тьер опасно прищуривается, и Даррэн ехидно усмехается в ответ. Да, Дэя совершенно точно слабое место Риана, но играть на этом он совершенно точно не собирается даже для исполнения собственного плана. Поэтому и поясняет: — Совершенно безопасная затея, Тьер, не сверкай так бешено глазами. Тэсме снимает проклятье с родового гобелена Блэков, я получаю доступ к истинной информации о членах рода, а Нэрисса проводит ритуал поиска Исенны, к которой так рвется Блэк. И на эту информацию мы и ловим нашу зубастую рыбку.       Риан приподнимает брови и уставляется на Эллохара предельно задумчиво. Он понимает, что учитель считает план шитым белыми нитками, но это, с некоторыми допущениями, вполне может сработать. Вот только есть один единственный невероятно важный нюанс. — А если Тэсме не согласится? — Вот у него самого и спросим. Вызывай своего ненаглядного магистра, послушаем его экспертное мнение.       Фыркнув примененному Эллохаром к Тэсме эпитету, Тьер жестом руки распахивает дверь в приемную. Оттуда раздается удивленный возглас, шорох бумаг, скрип ножек стула и невнятное бормотание. Оба лорда заинтересованно смотрят в сторону дверного проема, а оттуда, наконец, раздается чуть нервное: — В-вы что-то хотели, лорд-директор? — Леди Митас, будьте добры, пригласите ко мне магистра Тэсме. — Да-да, сейчас.       Прежде чем дверь захлопывается, по ушам вновь проходится скрип ножек стула по паркету, а следом раздается звук падения и тяжкий вздох секретаря. Выразительно глянувший в сторону приемной магистр Смерти покачивает головой, переводит сочувствующий взгляд на друга и от всего сердца советует: — Отправь ты ее в отпуск, Тьер, пожалей бедную женщину. Совсем нервная стала. С такой работой еще заикаться начнет на постоянной основе, а потом и вовсе с сердечным приступом сляжет. — Только если ты мне пообещаешь не заикаться о возвращении Сэдра, — выставляет условие Риан, и Эллохар удивленно вскидывает бровь: — Уже нашел ему толковую замену? — Увел из Университета Темных Искусств, — хмыкает весело Тьер, и Даррэн уважительно кивает, не скрывая ехидной ухмылки. — Не ценят там хорошие кадры, — продолжает Риан с нарочитым неодобрением, под которым отчетливо слышится насмешка, — Ирсэн сидел на должности ассистента помощника замглавы кафедры двенадцать лет, а у меня была устаивающая его вакансия. — Я бы хотел видеть лицо ректора, когда он подал в отставку по причине предложения нового места, — тянет мстительно Даррэн, и Тьер поддерживает его кивком. — И я, но, к сожалению, лично встретиться не удалось. — А жаль, — вздыхает магистр Смерти выразительно. — Ну да ничего, будет еще возможность — старая сволочь частенько наведывается во дворец. Ты главное свистни мне, как с ним пересечешься, я очень хочу засвидетельствовать эту встречу лично. — Обязательно, — со всей серьезностью обещает Риан, и довольно потерший ладонями подлокотники кресла Эллохар возвещает: — А вот и наш магистр.       И не ошибается: в следующий миг дверь распахивается, Виллиам Тэсме хмуро оглядывает кабинет, неуловимо подергивает плечом при виде Эллохара, но почти сразу справляется с собой. — Темных, лорд Эллохар, лорд Тьер. — Кошмарных, магистр, — кивает Риан на ближайшее кресло, — присаживайтесь. — Руки Смерти в этот раз не будет, пытать тоже не собираемся, — вместо приветствия сообщает Эллохар, видя, как напряженно озирается проклятийник.       Прошедший в кабинет Тэсме быстро опускается в кресло, снова оглядывает магистров, на этот раз подозрительно, и уточняет негромко: — В чем причина моего вызова, лорд Тьер? Если это возможно, мне хотелось бы скорее перейти к сути — мое следующее занятие начинается через пятнадцать минут. — К сути так к сути, — пожимает плечами магистр Смерти и прямо спрашивает, обернувшись к магистру: — Не хотели бы вы из любви к искусству и за совершенно нескромную плату с моей стороны поучаствовать в деле снятия заковыристого проклятья с очень древнего и очень ценного артефакта одного из сильнейших родов Хаоса?       Замерев, Тэсме удивленно воззряется на Эллохара, явно не особенно доверяя его предложению. Риан подтверждает предложение кивком, и только тогда магистр, сосредоточенно нахмурившись, требует: — Ближе к сути, лорд Эллохар. В чем заключается сложность, и какой тип проклятия нужно снять? — Родовой гобелен был самое малое дважды подвержен воздействию одного из подвидов морочащего проклятья. Вариант не походит ни на один из известных и общепринятых, разработка одаренного в проклятьях и ныне давно покойного члена рода. По моим прикидкам — уровень одиннадцатый, не меньше. — Родовой гобелен, значит, — задумчиво тянет явно заинтересовавшийся проклятийник. — Могу я узнать имя рода, прежде чем согласиться? — А вы согласны? — коварно уточняет прищурившийся Эллохар, и Тэсме восклицает с искренним возмущением: — Я был бы идиотом, если бы отказался от такой возможности, лорд Эллохар! Мне нужно лишь имя рода и еще одно условие… — проговаривает он торопливо, и магистр Смерти с усмешкой замечает его быстрый взгляд в сторону Риана. — Дэя, я полагаю? — крайне вежливо интересуется Риан, и Даррэн ухмыляется шире: судя по интонациям друга, тот медленно, но верно приходит в ярость. — Да, я бы хотел, чтобы адептка Тьер ассистировала мне в работе, ей будет полезно получить такой опыт. Имя? — еще раз напоминает о своей просьбе проклятийник, оглядывая лордов, и Эллохар сдается: — Блэк.       По тому, как вспыхивают глаза обычно крайне сдержанного Тэсме, Даррэн понимает, что имя можно было назвать сразу, и магистр сам бы побежал в ДарГештар на своих двоих, лишь бы получить доступ в Хатссах. — Отлично, — кивает он и, прежде чем подняться из кресла, уточняет: — Я могу быть свободен? — Можете, я предупрежу вас заранее, чтобы у вас была возможность подготовить все необходимое, — отпускает его Тьер, дверь кабинета распахивается, и магистр Тэсме уже успевает дойти до порога, как магистр Смерти окликает его: — Последний вопрос, магистр: после руки Смерти вы вспомнили еще что-нибудь о взаимодействии с Блэком?       Обернувшийся в дверях Тэсме теряется на мгновение, а после крепко задумывается. Потерев подбородок, он с хищным прищуром вперивается в пустоту, явно перебирая восстановившиеся фрагменты памяти, и Эллохар решает не торопить его. — Нет, — не совсем уверенно отвечает, наконец, он и сразу же исправляется: — Я помню лишь смазанные эпизоды, Блэк все так же остается для меня темным пятном. Я не узнаю его, даже если встречу его в соседней булочной нос к носу. — Это и не требуется, — кивает ему с легкой досадой Даррэн. — Еще раз всего темного, лорды, — прощается негромко Тэсме и все с той же задумчивостью выходит в приемную.       Дверь за ним закрывается, магистр Смерти ровнее усаживается в кресле и, встретив полный сомнения взгляд Тьера, приподнимает бровь. — Ты уверен, что он сказал правду? — озвучивает вопрос Риан. — Нет. Но его показания не принесут ничего нового, — апатично отмахивается Эллохар и поднимается из кресла. Призывает пламя, выстраивая вектор в свой школьный кабинет и, прежде чем шагнуть в переход, оборачивается. — Сообщи мне, как переговоришь с драконами. — Сообщу, — обещает Тьер, и пламя ярким всполохом поглощает ступившего в него магистра Смерти.

***

Кабинет лорда-директора, Школа искусства Смерти, Ксарах, Темная Империя       Вернувшись в кабинет, надолго в нем Эллохар не задерживается. Тараг передает, что группа адептов для проверки щита уже ждет на площадке для построений, и он отправляется туда. Выстроившиеся на вытяжку адепты встречают лорда-директора хоровым приветствием, в котором, однако, вовсе не слышится воодушевление. «Уже успели поделиться всеми прелестями прогулок в моей восхитительной компании», — ехидно хмыкает про себя Даррэн, прожигая переход в тот самый, приснопамятный и очень любимый выпускниками щитовиками сугроб.       Первые часов пять выпускники боевиков радуют нацеленностью на результат, собранностью и истинным стоицизмом по отношению к жестоким вывертам судьбы в виде кочек, луж, сугробов, веток кустов, норовящих врезать по самым важным частям тела, первым в списке которых идет лицо, и уже следующим то, что ниже пояса, и куч экскрементов. Но с приходом сумерек их энтузиазм постепенно угасает, а с наступлением темноты и вовсе иссякает окончательно, чему Эллохар вздыхает с крайней досадой. — Умертвия! — громкий срывающийся на писк вопль обладающего обычно густым раскатистым басом Хатарна — чистокровного орка, а оттого защищенного от покусательства умертвий, — становится апогеем этой вылазки для проверки оставшейся части ограды школы.       Задавив желание пробить лоб ладонью на корню, Эллохар медленно выдыхает. И вдыхает, чтобы снова выдохнуть. Адепты, нервно наблюдающие то за выполняющим дыхательную гимнастику лордом-директором, то за активно приближающимися умертвиями, нервничают все сильнее. «Огру в зад эти упражнения», — вздыхает раздраженно полной бесполезности дыхательных практик для самоуспокоения магистр Смерти и смеривает взглядом сбившихся в кучу адептов. Те смотрят уже откровенно умоляюще. Самозабвенно ломящаяся через кусты нежить посматривает на адептов голодно, а дышит так и вовсе вожделеюще. Причем вожделеет вся эта мертвая толпа исключительно гастрономических удовольствий. — Хатарн, — совершенно безмятежно начинает Даррэн, но почти сразу срывается на раздраженный рык, — скажи мне, Бездны ради, как ты закончил одиннадцатый курс, если готов обмочить портки при виде горстки не особенно сильных умертвий?! Построились! — обращается он уже ко всем и, отступив к забору, напутствует: — Сейчас у вас будет практический зачет по некромантии за одиннадцатый курс, господа адепты, и только попробуйте его не сдать… Все при оружии?       Из дюжины адептов четверо выступают с самыми покаянными выражениями на лицах. Оглядев их, Эллохар по привычке делает медленный вдох, осознает, что инстинктивно начал выполнять дыхательную гимнастику, давится и, снова не удержав раздражения в узде, предельно тихо интересуется: — Скажите мне, какой идиот не возьмет с собой оружие на прогулку в лес, населенный условно безопасной нежитью? — К-конченный, лорд-директор, — отвечает за всех высокий тощий эльф, пряча руки за спину и виновато пялясь в вытоптанный снег под ногами. Быть одним из конченных идиотов неприятно, но от судьбы и собственной непредусмотрительности не уйдешь. — Неправильно, Эраэн, — медленно, из последних сил сдерживаясь, тянет магистр Смерти. — В данном случае этот идиот мертвый. Перегруппировались, — отдает приказание он, когда нежить оказывается в сотне шагов от вставших вплотную к стене адептов. — Безоружные смертники отвечают за дальний бой и уничтожают как можно больше нежити, не подпуская ее ближе тридцати шагов. Остальные добивают просочившихся. Начали упражнение, касатики.       Будто услышав высочайшее дозволение, умертвия начинают прорываться через чащу яростнее. Первые, голодно клацая зубами, вылетают на поляну и, не встретив сопротивления, по инерции пролетают дальше, вваливаясь в кучу адептов. — Плохо, очень плохо, смертнички, — комментирует злобно Эллохар, — сегодня у вас незачет.       Пока вооруженные адепты отбивают невооруженных из загребущих лап, вторые быстро очухиваются. Рассредоточившись, прицельными упокивающими они принимаются прореживать прущую ораву умертвий, но прорывающейся нежити все равно много, и Эллохар, не сбавляя концентрации яда, продолжает комментировать печальное для выпускников показательное выступление: — Кайрэн, скажи мне, ты его убить пытаешься или к интиму склоняешь? — уточняет он у обхватившего умертвие руками в попытке удушить адепта. — Не подумай, я не осуждаю твои сексуальные предпочтения, но ты хоть кинжалом его для отвода глаз потыкай, а то я же расстроюсь…       Послушный адепт, залившись краской смущения, тут же протыкает череп умертвия кинжалом. Еще двое бесцельно мутузят полуистлевшего орка, безуспешно пытаясь добраться до головы, и это Эллохар тоже не оставляет без комментария: — Смертнички, вы как вообще эту тушу пропустили? Кто у нас в шкале меткости первый с конца? А, Термах! — упомянутый адепт мгновенно спотыкается, и Даррэн устало закатывает глаза. — Ладно, Термах, устрою тебе отработку на стрельбище, ты у меня первым будешь. Гарантирую, — и тут же обращается к продолжающим издевательства над орком адептам: — Вы зачем над ним издеваетесь, болезные? — возмущается ехидно он. — Ему и так от жизни досталось: мало того, что помер, так еще и после смерти поднялся! Подсеките ему ноги и избавьте уже от мучений!       Получившие дельный совет адепты исполняют его в точности, но все же с небольшими огрехами: применять разрывное заклинание к плоти, ни к мертвой, ни к живой, совершенно точно не стоит. В чем они и убеждаются секундой спустя — ошметки разорванного орка разбрасывает по округе. Получившие посмертный подарочек в виде кишок, ливера и кусков селезенки адепты матерятся так, что нежить, кажется, готова отступить добровольно и с извинениями, лишь бы больше никогда не слышать подобных выражений. Все, совершенно все, замирают. И адепты, покрытые превращенным в фарш орком, и шокированная словесными формулировками и жестокими, но глупыми приемами нежить в количестве четырех голов. Еще одна, пятая, оставшаяся единственным целым куском орка, — крепкий череп уберег, — подкатившись к ногам подрывника-энтузиаста, бесцельно, но очень старательно клацает гнилыми зубами в последней попытке ухватить хоть кусочек парного мяса.       Гулкую тишину разрывает громкий хлопок встретившейся со лбом ладони.       За ней следует полный страдания и бессильной злобы стон. — Идиоты, — выдыхает мученически Эллохар, отрывая ладонь от лица и обозревая адептов. Те, покаянно склонив головы, хором вздыхают. Пламя, синими вспышками осветив ночной лес, уничтожает последнюю нежить, а затем формирует проход. — В школу, касатики. Отработка всем без исключения.       Едва переход закрывается за последним адептом, Даррэн бесконечно устало прикрывает глаза. Тяжело вздыхает, стараясь не прислушиваться к настырно мечущимся в голове мыслям, но чувство времени подсказывает, что сейчас, не будь все так сложно, он бы переместился к Нэриссе. Однако теперь это кажется неправильным, почти издевательством над ней, хотя и ощущается почти жизненно необходимым. Все сильнее и сильнее с каждой минутой безнадежного спора с самим собой его тянет туда, в ТанИмин, чтобы просто увидеть ее. И он уже почти находит причину, по которой ему следует навестить ее, как и довод, запрещающий это делать, как в воздухе разливается запах крови. «Ты нужен во дворце, Рэн. Надеюсь, ты уже освободился, и школа выстоит без тебя несколько часов?» — язвительно вопрошает дед, стоит ему взрезать палец. — Освободился, — утвердительно отвечает магистр Смерти, и пламя охватывает его синими протуберанцами.       Теперь его долгий выдох звучит заметно облегченно, просто потому что сегодня ему больше не придется бесконечно спорить с собой, искать причины для посещения ТанИмин и доводы, убеждающие этого не делать.