bleed you still

Яркие всполохи света от прожекторов, развешанных по всему залу, расположенному на первом этаже, оставляли свой цветной отпечаток везде, где только можно, ровно в такт музыке. Огромных размеров танцпол в форме полукруга располагался по центру, слева от него находился бар, за которым уже вовсю трудился бармен, обслуживая тех немногих гостей, пришедших чуть раньше положенного времени. Сразу за танцполом, немного поодаль от бара находилась лестница, ведущая на второй этаж, где находился VIP-зал, погруженный в полумрак и освещаемый лишь тусклым светом небольших подвесных лампочек, развешанных по всему потолку. Этот клуб, изначально предназначенный для простого вложения денег в недвижимость, стал с течением временем своеобразной отдушиной Зейна. Практически весь дизайн заведения был разработан им самим и, когда пришло время дать имя своему детищу, Зейн, не долго думая, предложил назвать его «ZAP» в честь своего неутомимого пристрастия к комиксам, которое однажды после одной из бурных вечеринок вылилось в очередную татуировку на его руке с аналогичным названием. Клуб работал каждый день за исключением понедельника и почти всегда был забит до отказа. Благодаря его арт-менеджеру, Колину, который вкладывал в него всю душу, заведение пользовалось особой популярностью, а благодаря многочисленным связям Зейна со многими известными музыкантами и диджеями, устраивавшими здесь раз в месяц небольшие концерты, очередь в клуб доходила порой до невообразимых размеров. Хоть сегодня здесь и планировалась закрытая вечеринка, клуб все равно остался открытым для обычных посетителей за исключением VIP-зоны, где и должно было пройти знакомство нового лица их бренда с советом директоров его компании. Зейн не мог никак побороть свою нервозность, вылившуюся в то, что он курил уже третью сигарету за последние полчаса. Смахнув с нее пепел, он бросает сигарету в пепельницу, уже порядком подустав от горького вкуса никотина, и старается не смотреть на часы, трепетно ожидая приезда главного виновника этого события. Он сидит за столом рядом с Луи и Найлом, которые увлеченно обсуждали предстоящий концерт в клубе. Напротив них расположились всего три человека из десяти официальных представителей компании, со скучающим видом ожидая приезда Лиама. Хоть Луи и разослал приглашения всем без исключения, подавляющее большинство совета по счастливому стечению обстоятельств оказались за пределами страны, и Зейн сильно сомневался, что те люди, которые все-таки сумели выкроить свое драгоценное время на это знаменательное во всех смыслах событие, пробудут здесь дольше положенного. Зейн не успевает снова посмотреть на часы, как его действие оказывается внезапно прерванным доносящимися все ближе голосами. Он резко оборачивается и видит, как по залу в направлении к их столику, сопровождаемые охранником из клуба, идут неспешно Лиам и Гарри. Зейн не может побороть свою улыбку, а тяжелое чувство в груди от непредсказуемости того, придет ли Лиам или нет, исчезает полностью, оставляя вместо себя лишь чувство облегчения. Но, когда они оказываются уже совсем близко, Зейн понимает, что ему сегодня будет совсем непросто. Он не в состоянии отвести своего взгляда от Лиама, который выглядел необычайно прекрасно в простом, но от этого не менее элегантном, черном костюме. Распахнутый пиджак демонстрировал во всем великолепии его торс, обтянутый тканью белой рубашки, верхние пуговицы которой были расстегнуты, обнажая слегка его грудь. Весь его облик мерцал в полумраке, подсвечиваемый мягким светом ламп и отблеском прожекторов, оставлявшие отблеск на его, слегка взъерошенных, волосах. Но больше всего Зейна поразила его захватывающая дух улыбка, которая после всех этих лет до сих пор выбивала почву из-под ног, и он, наверное, отдал бы все самое дорогое, что у него есть, чтобы только иметь возможность лицезреть эту потрясающую, способную осветить весь мир улыбку, всю свою жизнь. Если бы все не начали вставать со своих мест для приветствия новоприбывших гостей, Зейн так бы и остался сидеть, прикованный к своему креслу и абсолютно обездвиженный Лиамом Пейном. К глубочайшему облегчению Зейна, слово на себя взял Найл, который представил Лиама и Гарри членам совета, но он не может не заметить, как Лиам довольно старательно избегает смотреть в его сторону, лишь коротко кивнув в знак приветствия в начале. Вся та нервозность и все те переживания, что Зейн испытывал почти целые сутки, заменяется на крайне неприятное ощущение беспомощности и безнадежности, хоть он и старается его побороть всеми силами. – Слава Богу, ваш дружелюбный охранник, – Гарри оборачивается и награждает Тони, их сотрудника, широкой лучезарной улыбкой, – помог нам пробраться через черный вход, а то мы бы еще не скоро здесь появились. – В каком это смысле? – вырывается вдруг у Зейна. Он обеспокоенно оглядывает Лиама, при этом в голове у него прокручивается множество плохих вариантов того, что с ними могло случиться по дороге сюда, но затем он внезапно понимает, о чем идет речь, и вина за то, что он посмел забыть о том, что Лиаму могли попросту помешать фанаты, узнавшие бы его на улице, накрывает его с головой. Он глубоко вдыхает, готовясь принести искренние извинения, но Найл его опережает, как будто прочитав с легкостью, что происходило в эти секунды у него в голове. – Прошу нас простить за эту досадную оплошность. Если бы не позднее совещание, то все меры предосторожности были бы приняты с особой тщательностью. Лиам и Гарри лишь с пониманием кивают в ответ и устраиваются на своих местах за широким столом, на котором уже были расставлены легкие закуски, а официант разливал напитки. Следующая половина часа проходит безмятежно и спокойно за разговорами о грядущих планах их совместного сотрудничества, и Зейн наконец позволяет себе немного расслабиться, наблюдая, как все увлеченно принимают участие в обсуждении будущей коллекции. Постепенно разговоры от работы в бренде переходят к разговору о музыкальной карьере Лиама, и Зейн ощущает необыкновенное чувство гордости за него, когда он начинает возбужденно рассказывать обо всех интересных деталях, из которых складывается запись целого альбома. Он вдруг совершенно четко осознает, как же скучал по такому Лиаму, который был взбудоражен тем, что говорит: он непрерывно жестикулирует руками, стремясь полноценно передать все детали, ничего при этом не упустив, а совершенно ясно различимый огонь в его глазах может передать то, как же он любит свое дело. – Я, кстати, весьма наслышан об успехе твоего мини-альбома, – вставляет Луи, когда между всеми ними воцаряется тишина. – Даже видел несколько видео с лондонского концерта. Лиам в смущении благодарит Луи за его тёплые слова. – Концерт был, и вправду, потрясающий. Когда все сидящие за этим столом направляют на него свои удивленные взгляды, Зейн сперва не может понять, что он сделал не так, но затем понимание того, что же он сказал, ударяет его с невероятной силой. – Спасибо, – прерывает Лиам напряженное молчание, смотря на Зейна с весьма странным выражением лица, которое Зейну разгадать не под силу. Единственное, что сейчас ему хочется, это провалиться от стыда сквозь землю. Это было бы наилучшим вариантом развития событий при таких неловких обстоятельствах и верным спасением из этого чудовищного капкана, в который он сам себя же и вогнал. Беседа снова возвращается в прежнее русло, и в случае Зейна было бы очень наивно полагать, что кризис миновал, потому что дальше он слышит вопрос Луи, направленный к нему: – Погоди, ты не упоминал, что был на его концерте. И Зейн в первый раз своей жизни по-настоящему задумывается, почему его другом стал именно Луи чертов Томлинсон, который в отличие от рассудительного Найла, оставившего бы давно эту тему, посчитал, что именно сейчас нужно утолить свое любопытство. Луи словно совсем не понимает, что Зейн и так находится будто на минном поле, где каждый шаг грозит новым взрывом, который разнесет все вокруг, включая и его самого, в щепки, и только Найл толкает легонько Луи, но становится слишком поздно. Все взгляды оказываются снова направлены на него, и он знает, что все ждут от него ответа, но он не может вымолвить и слова. Грозящая паника маячит перед глазами, стискивая его горло, и он резко поднимается со своего места, не заботясь о том, как он сейчас выглядит в глазах всех сидящих за этим столом. – Извините, я сейчас, – единственное, что ему удается из себя выжать. Он торопливо идет в одну из комнат отдыха, расположенных в глубине зала, закрывает за собой дверь и прислоняется к ней, шумно выдыхая. Собираясь сегодня на этот вечер, он совершенно не мог предположить, что простая, мирная беседа обернется настоящим кошмаром, причем только для него одного, и Зейн начинает испытывать легкое сожаление от того, что вообще устроил все это. Восстановив с трудом дыхание, он отходит от двери, которая вдруг приоткрывается и в ней показывается человек, которого он ожидал увидеть здесь в последнюю очередь. – Можно? Зейн, пребывая в глубочайшем ступоре, все равно находит в себе силы кивнуть, не спуская глаз с Лиама, который входит осторожно в комнату и тихо закрывает дверь, не оборачиваясь спиной к нему, и почему-то Зейн не может удержаться от сравнения его с дрессировщиком, зашедшим в клетку к опасному хищнику. – Ты в порядке? – Мне кажется или я слышу в твоем голосе беспокойство? – язвит Зейн, но затем сразу же испытывает укол сожаления, когда видит, как Лиам меняется в лице. – Я просто немного испугался, что у тебя началась паническая атака, и подумал…раз уж я не понаслышке знаю, как их предотвратить, то смогу помочь. – Лиам замолкает, смущенно проводя по своим волосам, и когда не встречает никакой реакции от Зейна, добавляет: – Прости, наверное, не стоило. Он разворачивается к двери, и Зейн не может позволить ему просто так уйти. Его сердце бьется в совершенно бешеном ритме, но на душе у него воцаряется спокойствие от слов, которые он никак не ожидал услышать от Лиама. – Стой! – чуть ли не кричит ему вслед Зейн, отчаянно надеясь, что не испортил такой драгоценный для него момент. – Только не уходи. Лиам, услышав эти слова, резко останавливается и спустя несколько мгновений разворачивается, смотря прямо на него. Между ними повисает тишина, которая нисколько не кажется гнетущей, даже наоборот. В эти минуты Зейн, словно загипнотизированный прекрасными глазами напротив, осознает, насколько же ему повезло в этой жизни, если ему снова предоставился шанс стоять вот так просто напротив человека, который всегда будет являться для него невероятно особенным, до боли важным и всё ещё родным. Все эти годы Зейн грезил снова иметь возможность увидеть человека, с которым он по-настоящему познал, что такое настоящая любовь. И теперь, получив снова этот шанс, он ни за что не собирался его упускать, и пусть весь мир идет к черту, если он собирался опять встать у него на пути. В его голове проносится сказанное Лиамом несколько минут назад, и он не может удержаться от закономерного вопроса: – Ты сказал, что знаешь про панические атаки…, – Зейн прерывается, собираясь с духом, и видит, как Лиам смотрит на него во все глаза, ожидая продолжения. – Неужели ты до сих пор… – Да, – опережает его Лиам. – Я помню. Зейн не может дышать. Воздух слишком густой, слишком тягучий, чтобы просто так его вдохнуть. Горло оказывается зажатым в тисках, и как бы он ни старался, преодолеть невидимую силу оказывается почти невозможным. Он может ясно ощутить, как из его глаз по всему лицу струятся слезы, попадающие затем в ворот рубашки и оставляющие неприятные ощущения. Зейн пытается за что-то схватиться, лишь бы удержать себя от неминуемого падения в темную бездну, до которой ему осталось сделать всего лишь небольшой шаг, но единственное, на что он натыкается, это холодная плитка кафеля. В его глазах начинает темнеть, но, словно издалека, до него доносится чей-то голос. Теплый и такой знакомый, но он не может его узнать. Слишком много хаоса в его голове, сотканного из темных мыслей, не дающих ему этого сделать. – Зейн! – испуганно зовет голос, и в следующий миг он оказывается в чьих-то крепких объятиях. – Прошу, дыши. Ради меня. Не до конца осознав, почему он это делает, Зейн все же находит в себе ничтожные крохи сил подчиниться просьбе. Он внемлет этому голосу в сплошной темноте, настигшей его слишком внезапно, и медленно, но верно, он делает шаги навстречу ему. Но то, что по-настоящему вытягивает его из глубокого мрака, это нежные прикосновения рук, которые Зейн узнает всегда, даже в самых дерьмовых обстоятельствах. Он смаргивает очередные скопившиеся слезы и, наконец, может увидеть перед собой любимые глаза, которые только были наполнены серьезным беспокойством и в которых можно было разглядеть слезы. – Лиам, – с трудом произносит Зейн. В его горле до сих пор осталось неприятное ощущение, но, несмотря на это, он может сделать полноценный вдох. – Я здесь. Я рядом. И Зейну больше ничего не надо. Он прижимается ближе к нему и кладет голову ему на плечо, убаюкиваемый его прикосновениями и теплыми словами, которые возвращают его в безопасное место. – Они происходят сейчас не слишком часто, – произносит Зейн, нарушая тишину. – Но все же иногда случаются. В них я зову тебя, потому что ты – мое единственное спасение, хочется ему добавить вслед, но он останавливает себя, решая, что Лиаму это пока знать необязательно. – Надеюсь, что вскоре они совсем перестанут тебя беспокоить. Зейн совсем не ожидает от него таких слов. Если быть честным, он совсем не понимал, почему Лиам находился до сих пор здесь. Судя по их недавнему разговору во время подписания контракта, он не слишком желал иметь что-то общее с Зейном. – Спасибо. Он не может скрыть улыбку, но внезапно он видит кое-что на шее у Лиама, привлекающее своим красивым сверканием в свете ламп комнаты. Он подходит ближе к нему, словно притягиваемый этой вещицей, а на лице Лиама вырисовывается сильное удивление таким странным поведением Зейна, но Зейна это ничуть не останавливает. Он берет в руки небольшую подвеску, сделанную в форме Бэтмена, и не может поверить своим глазам. Зейн узнал бы его из множества таких же фигурок, потому что ту, что он подарил Лиаму, была единственном в своем роде. Он разглядывает подвеску, бережно держа ее в руках и затаив при этом дыхание, будто это очень редкое сокровище. Но для него оно таким и являлось, и для Лиама по-видимому тоже, если он сохранил его подарок, который за всё это время ничуть не изменился и даже не потускнел. Зейн даже может увидеть небольшую букву Z, аккуратно выведенную на голове Бэтмена самим Лиамом годы назад. Он поднимает, наконец, взгляд на Лиама, на лице которого вполне заметно смущение: его глаза уставлены в пол, а щеки чуть покраснели, словно его застали с поличным на месте преступления. – Ты даже не представляешь, как я счастлив видеть его на тебе, – признается Зейн. Лиам резко поднимает голову и смотрит на Зейна, так, будто пытается найти ложь в его словах, но Зейну нечего от него скрывать. Их в который раз накрывает тишина, прерываемая только отзвуками музыки, доносящимися из-за двери, которые, словно, является знаком того, что жизнь вокруг них идет своим чередом, но именно здесь время вдруг замедляет свое течение, как это всегда бывало, когда они оставались наедине. И только сейчас, держа в руках свой подарок, Зейн с пугающей ясность осознает, насколько же они близко стоят к друг другу. Они не отрывают друг от друга взгляда, а воздух между ними накаляется до предела так, что он может ощутить приятное покалывание на кончиках пальцев. – Прошу, скажи, что я не один это чувствую, – раздается вдруг голос Лиама, и в следующую секунду они внезапно оказываются в объятиях друг друга, подталкиваемые возникшей из ниоткуда страстью. Их поцелуй - поначалу невинное прикосновение губ - стремительно перерастает в гораздо большее. Зейн приоткрывает рот чуть шире, наклоняя голову и предоставляя к себе полный доступ. Его руки начинают блуждать по телу Лиама, останавливаясь на его шее, и он не может противостоять соблазну и тянет слегка его за волосы. Лиам слегка дергается от этого контакта, издавая негромкий стон, и этот невероятно сексуальный звук заставляет Зейна прижаться еще ближе к нему. Между ними не остается свободного пространства, и они слишком быстро становятся единым целым - сплетением рук и губ – тем, что Зейну так не хватало все это время. Он разрывает столь чудесный контакт и начинает спускаться ниже, оставляя на каждом сантиметре шеи Лиама поцелуи, но он не успевает добраться до первой пуговицы его рубашки, как оказывается грубо прерванным. – Я…я не могу так, Зейн. На лице Лиама четко различимо выражение вины, и через мгновение он выходит из комнаты, оставляя Зейна стоять совсем одного в оглушающей тишине комнаты, которая всего минуту назад была наполнена, как ему казалось, счастьем.