Снежана
Придя в сознание, я поняла, что лежу на холодном бетонном полу, руки связаны за спиной, а на глазах повязка, не дающая проникнуть даже малейшему лучу света. Вокруг была лишь непроглядная темнота и чьи-то всхлипывания. — Л... Лиза? — запинаясь, спросила я. Всхлипывания ненадолго прекратились, вновь уступив место тишине. — Да, да, это я, — еле выговорила девушка сквозь слёзы ломающимся от громкого рыдания голосом. — Слава богу! — взмолилась я. — Они здесь? Те, кто причастен к этому? Словно глаза иголками выкололи, ничего не вижу, — последнее я чуть ли не прошептала себе под нос, но всё равно в четырех каменных стенах фраза отдавалась эхом. — Нет, они ушли, и я могу попытаться снять повязку... — спустя пару секунд последовал нерешительный ответ. — Да, ты же знаешь, что без глаз я как без рук. Не бойся, я вытащу нас отсюда. Когда я услышала шаги подходящей подруги, улыбка сама натянулась. Как-то само собой, просто захотелось улыбнуться, потому что ещё не все потеряно. Она жива, а значит, можно вздохнуть спокойно. — И как же ты собираешься нас отсюда вытаскивать? — каким-то странным тоном спросила меня подруга. Её руки замерли возле узелка повязки. — У меня есть план, — с некой радостью в голосе прошептала я, — ребята, они должны прийти. Они уже знают, где мы, — добавила я, — они придут, и все будет хорошо. Я ожидала, пока подруга окончательно развяжет повязку и я смогу взглянуть на мир своими глазами. Вот только девушка не спешила радовать меня, и я секунд тридцать просто сидела с тканью на глазах в ожидании какого-то чуда. — Ты в этом уверена? — робко поинтересовалась Лиза. — Да, — ответила я и замотала головой по направлению вверх-вниз. Наконец последний узел был развязан, и длинная, широкая, чёрная атласная лента упала с моих глаз, при этом извиваясь, как змейка. — А теперь? Уверена? Я обернулась и подпрыгнула от неожиданности. Сердце начало учащённо биться, количество воздуха в комнате будто уменьшилось, и стало трудно дышать. В горле противный сгусток сжимался, и я с трудом переборола себя, стараясь дышать полной грудью. Но словно все ребра разом сломали. Радость мгновенно сменилась страхом за себя, за подругу, за друзей. Что же теперь будет? И почему у меня даже мысли об этом в голове не всплыло? Почему я была такой глупой и не рассмотрела все возможные варианты? Руки Зависти находились у меня на плечах и крепко сжимали их. — Ну? Чего притихла? Где счастливая улыбка, что только что была на твоём милом личике? А? — губы Энви вновь растянулись в издевательской ухмылке. — Теперь вспомни наш разговор, — парень крепче сжал мои плечи — казалось, будто кости не выдержат и добрый дядя-врач будет собирать их по осколкам, — неужели ты не помнишь? Совсем маленькое предупреждение, о котором не нужно было забывать, — гомункул резко толкнул меня на пол и навис надо мной, дико скалясь, словно животное, поймавшее добычу в ловушку. — Что, не помнишь? Хочешь, напомню? — Энви наклонился и опалил кожу уха своим дыханием. — Я предупреждал, что, если ты будешь мне угрожать, я искалечу эту девчонку. До смерти изобью, если об этом кто-либо узнает, и оторву ей голову, если приведешь с собой кого-нибудь. Ты нарушила все эти предупреждения. Просто прошла мимо них, думая, что я шучу. Я еле сглотнула ком, что застрял в горле, и, как обычно, в самый ненужный момент мне океан по колено стал, а Энви — по плечу. — Не слишком-то радушный приём, котёночек, — ехидно улыбнулась я. — Лично тебе Лиза не нужна, и я это знаю. Ты пляшешь под чужую дудку, выполняешь чужие приказы, ты пешка в чужих руках! Ты ведь так ненавидишь братьев, почему они всё ещё живы? Дай угадаю — тебе нельзя их убивать, так ведь? Глаза Зависти уже не сверкали так, как буквально пять минут назад, блеск из них пропал вместе с радостной улыбкой; он замахнулся и ударил меня по рёбрам. Боль была адской, а слеза предательски скатилась по щеке из уголка глаза. Я закусила губу и скрючилась, как только могла. Зависть схватил меня за волосы и, сев на корточки, приподнял мою голову настолько высоко, насколько мог. Я заглянула в его фиолетовые глаза с суженным зрачком, как у кошки, прошептав: — Убей меня. Убей, чтобы я перестала чувствовать боль. Пожалуйста… Прошу… Я устала чувствовать боль… Зависть резко запрокинул мою голову и поцеловал. Я прекрасно знала, зачем нужен был этот поцелуй: чтобы излечить меня. Слезы продолжали катиться по щекам, а в душе была целая буря эмоций. — Раз так хочешь смерти, я никогда её тебе не дам. Буду ходить за тобой по пятам, убивать всех, кто тебе дорог: друзей, семью, детей, твою младшую сестренку… — Не смей их трогать, тв… — перебила я гомункула, но не успела закончить фразу. Энви зажал мне рот рукой, вновь самодовольно ухмыляясь. Как же я ненавижу эту ухмылку. — Первой смертью, которую ты увидишь, будет смерть Лизы. Хочешь знать, как она здесь оказалась? Я встретил её по дороге в школу и притворился её мамочкой, она сама пошла со мной. Какие же вы, люди, глупые, — парень с ещё большим восторгом рассмеялся. — Теперь она расплачивается за свою глупость, а ты — за свою. Вот она, правда жизни, без каких-либо прикрас. Он отпустил меня и приподнялся. В конце комнаты появилось таинственное синее свечение, круг, напоминающий круг преобразования алхимии. — Но как? Гомункулы же не могут пользоваться алхимией? — обескураженно прошептала я, с недоверием глядя на происходящее перед глазами. Зависть проигнорировал мой вопрос, оставив давиться им и другими, на которые я вряд ли в ближайшее время получу ответы. — Ну что же, а теперь самая интересная часть. Ласт, Врас, тащите сюда эту девку! Дверь открылась, и вошли эти двое; за ними, будто собака на привязи, с опущенной головой покорно шла Лиза. — Думаю, ты первая. Энви схватил меня за шкирку и потащил к алхимическому кругу. — Для начала проверим, не повредит ли тело этот несовершенный круг преобразования, — словно поставив перед фактом, как бы невзначай сказала Похоть. — Н... несовершенный? — переспросила я дрожащим голосом. — Именно! — улыбнулся Врас. — Мы знали, что ты придёшь. Это все было продумано до мелочей, ведь нужно же было на ком-то испытать. Я сжала зубы до противного скрипа. Они сыграли по своим правилам, использовав меня, как простую пешку… Мне действительно стало страшно. — Я постараюсь, чтобы тебе не было больно, дорогая, — издевательски фыркнул Зависть, сделав акцент на последнем слове, после чего меня чуть не передернуло. Силой заставил встать на колени перед кругом и, накрутив волосы на кулак, прошептал на ухо: — Последнее слово, милая? Я кивнула. Резко, чтобы боль из-за чуть не оторванных с корнями волос придала какой-то немыслимой уверенности. Только чтобы поверить в собственные силы и храбрость. Не более того. — Лиза, — поначалу неуверенно, боязливо, но с каждым новым словом все храбрее и свободнее, — будь сильной. Забудь обо всем, что произойдет здесь, забудь и просто следуй дальше по своему жизненному пути. Отживи за нас двоих этот век. Это моя маленькая просьба. Передай всем нашим, что я люблю их. И до скрежета в зубах не хочу с вами расставаться, но придется. Это жизнь без каких-либо прикрас, — процитировав Зависть и переведя дух, я продолжила: — Твои планы — ничто. Мы их разрушим. И обиды я не прощаю. Ты всего лишь жалкая кукла в руках умелого кукловода. Не тебе меня судить. Жалкое отражение не достойно такого права, — выплюнула я. Яд сочился из моих уст, как сладкий мед, и от этого на душе почему-то становилось спокойнее. Я выговаривала все то, что таилось в сердце столь короткий срок нашего знакомства. Я была счастлива. Поистине счастлива в этот момент. Тишина. Кажется, я заметила неприкрытое удивление в глазах гомункула, который так и норовил меня каждую секунду сбросить в круг преобразования. — Хорошая речь. Готовилась? Хотя уже неважно, — усмешка, — полетела! Удар ногой по позвоночнику, спутанные волосы опускаются на плечи, а тело по инерции стремительно опускается в бездну. Изо всех сил пыталась вырвать руки из крепкой петли за спиной, но все попытки оставались тщетными. Ничего не получалось. — Удачного полета! — донеслось до ушей, когда электрический ток пробил все тело. Конечности словно онемели на какие-то жалкие несколько секунд, но боль была несравнимая. Глаза закрыты, только чтобы не видеть всего происходящего. Мгновение — и ноги опускаются на твердую поверхность. Открывать глаза все еще боюсь, но приходиться перебарывать страх. Глаза поначалу режет от яркого света, но потом постепенно привыкаю и понимаю, что жива, если еще можно так выразиться. Я пытаюсь напрячь слух, но даже легкое шуршание невозможно распознать. Тишина. Полнейшая. Пытаюсь дергать руками за спиной. Ничего. Ни малейших колебаний воздуха. Нет никакой привычной прохлады. И даже сердце, биение которого я раньше могла без особых усилий почувствовать, сейчас молчало. Будто его выключили. Будто я стала трупом. Обернувшись, оглядываясь по сторонам в поиске хоть какой-нибудь зацепки, я наткнулась на врата. Черные, с искусной резьбой на дверях и самой арке, они просто завораживали, заставляя приоткрыть рот от восторга. Вот только чему радуюсь-то? Непонятно. Приглядевшись, заметила медленное беззвучное движение — врата истины понемногу открываются. Черная бездна за ними и белый свет перед ними. Тьма и свет. Черное и белое. Маленькие ручки, черные и тонкие, постепенно вылезают из-за дверей и тянутся ко мне. А ноги предательски не слушаются и не позволяют сдвинуться с места. Жестокая беспомощность, которую я так ненавижу. Но лишь когда они дотронулись до меня, обвивая, словно лианой, я почувствовала себя живой. Настолько, что хотелось крикнуть, но звуки застревали на голосовых связках, не вылетая дальше. Тишина. Холодные черные ручки затягивали меня во врата, а глаз по центру, что смотрел на меня с каким-то интересом, не переставал увеличиваться в размерах. И лишь когда он оказался совсем близко, нервы окончательно сдали. Из груди вырвался невольный крик, а тело пробила дрожь. Перед глазами стояла противная пелена, и на миг показалось, что с сознанием меня соединяют какие-то ничтожные ниточки, готовящиеся оборваться в любой момент. Но резко раздавшийся голос из врат привёл меня в норму. — Часы! Где твои часы?! Но на ответ совсем не осталось сил. — Что ж, их нет. В следующий раз приходи ко мне только с часами, — промолвил голос из темноты, — иначе сотру в порошок, не глядя на твое происхождение. Всего на миг я закрыла глаза и, открыв их вновь, поняла, что нахожусь в тех самых четырех каменных стенах почти в самом дальнем углу от происходящего. Опустошённость — вот что я чувствовала в тот момент. Было ощущение, будто я смотрю фильм и не могу принять никакого участия, будто всё понарошку. Но, даже понимая, что это не так, я чувствовала полное безразличие к данной ситуации. Глаза бегали от одного угла к другому, цепляясь за немного размытые образы друзей и врагов. Шум, крики словно фоном доносились до моего сознания. Улавливая обрывки фраз, я пыталась понять, о чем идёт речь. Спустя пять минут бессмысленного времяпровождения я снова чувствовала тугие веревки на запястьях, чувствовала поднывающий синяк на спине от пенделя Энви. Чувства постепенно восстанавливались, и я вновь ощущала себя живой.Алена
— Знаешь, а ведь твоя подруга даже не умоляла пощадить её, да и речь перед смертью вызвала поистине удивление. Словно готовилась, — ядовитая ухмылка разлилась на губах одного из главных гомункулов. На глаза набегали противные прозрачные бусины, что мешали четко видеть и думать. Это слишком отвлекало. — Она мертва, — смех в голосе, — мертва. Мне казалось, что он повторял это слово десятки раз. Это мучило, рвало на части. Сердце не хотело в это верить, но мозг брал во внимание отсутствие подруги в комнате, что, возможно, говорило о многом. «Мертва, мертва, мертва, мертва...» — это словно длилось целую вечность. Шум мгновенно стих, а щека загорелась диким пламенем боли. На глазах с еще большей силой выступили слезы. Ладонь метнулась к щеке и ощупала место удара. Вероятнее всего, там непременно будет красоваться зачетный синяк, который даже мясом не выведешь. Удар, что так вовремя был мне подарен, заставил посмотреть на этот мир трезво, забыв о боли и горечи. Сейчас нужно спасать Лизу. Оглянувшись, я приметила Грида, который с немного виноватым взглядом потирал кулак. Сегодня я, пожалуй, его прощу. Но только сегодня. — Тварь! — процедила я как можно выразительнее. Угнетающая тишина, которая буквально сводила всех присутствующих в комнате с ума, вновь явилась к нам на порог. — Аленка... — тихий шепот из темноты, нарушивший всю установившуюся тишину, — Аленка... — донеслось вновь из самого дальнего угла, в котором ничего не было видно. Да и освещение оставляло желать лучшего. И, хоть свет в этом углу практически отсутствовал, голос этот я могла узнать из тысячи. Грудь опустилась, а с уст сорвался вздох облегчения, хоть и в глазах моих точно плескался страх и немного удивления. Слишком неожиданно. Слишком. «Жива, но как? Почему она здесь? Почему? Как она здесь оказалась?» — тысячи вопросов пришли на смену старым. — Жива... — пробормотала я еле слышно себе под нос, продолжая ошарашенно глядеть в темный угол. Гомункул, что ранее насмехался над всеми нами, теперь стоял с не менее ошарашенным видом и всматривался в темноту. А губы его так и шептали: «Невозможно, невозможно...» Глаза непроизвольно нашли разбитое стекло на полу рядом с моей ногой. Кажется, это я стрелу неровно пустила. Осколок был довольно-таки острым на вид, что не могло не радовать. Лук медленно откинула в сторону, а осколок, незаметно поднятый в момент, когда Энви был в какой-то прострации, спрятала за спиной. Тварь. Ненавижу. — Подонок паршивый, — прошипела я и побежала к нему с бешеными глазами. Но Элрик ухватил меня за руку. — Отпусти меня, Креветка! — Стой, дура, не лезь куда не просят. — Похоть, Гнев, берите девку и уносите её отсюда, я тут сам разберусь, — сквозь зубы процедил Зависть. Похоть тут же подчинилась и, проделывая пируэты наперевес с Лизой в одной руке и с Гневом в другой, стремительно удрала в сторону лестницы. — Черт, — тихо ругнулась я под нос и стала быстро анализировать создавшуюся ситуацию. — Толку от меня здесь явно не будет, а дама я нежная. Помощь понадобится. — Хватит балаболить. Надо девушку мою спасать! — и грозный блондин помчался вслед за похитителями, а я за ним.Снежана
"Катана, ну вот на кой черт я тебя закинула так далеко?" — думала я, пытаясь найти способ избавиться от пут на руках. Ни одной здравой мысли на ум не приходило. Энви лишь ухмыльнулся в своей обычной манере. Встряхнул левой рукой для лучшего, по его мнению, вида. Грид и Элрик тем временем старались хоть как-то продлить себе жизнь. Гомункул оттолкнулся от пола и заехал ступней по щеке своему собрату. Голова Жадности неестественно вывернулась, а сам парень полетел по инерции назад. Энви развернулся и, растянув губы в улыбке маньяка, прошипел: — Какие же вы тупые твари, — замахнулся рукой, и, хоть Эд и успел вовремя присесть, это ему не помогло. Кулак гомункула впечатался в челюсть алхимика, и тот отлетел на приличное расстояние к стене. Кажется, он еще и затылком о стену приложился, но, может, это не так: и без того тусклый свет гаснет. Надеюсь, показалось. — Да и к тому же слабые, — добавил Зависть. — Что же делать с вами? — с почти неприкрытой наигранностью поинтересовался он. Тяжелое шебуршание на полу — и Грид, опираясь на руки и сплевывая на пол кровь, с трудом поднялся. — Драться, а не толкать никому не нужные речи. Жадность морщился от саднящей боли, но терпел, пока я незаметно пробиралась к катане. Руки были по-прежнему связаны за спиной, а голова почему-то пуста. Совпадение? Не думаю. — Стальной, поднимай свою задницу, — вновь сплюнул, — нечего нам прохлаждаться. Слабое кряхтение, но алхимик на удивление быстро поднимается и встает в оборонительную стойку. Упёртости ему не занимать. Оба напарника замахнулись с двух сторон на Зависть, но тот, отойдя в сторону, позволил им лупить себя что было мочи. — Придурки, кретины, — прошипела я; в этот момент хотелось схватиться за голову от безысходности. Хотелось запустить пальцы в волосы и сжать несколько прядей со всей силы, чуть ли не вырывая их с луковицами из кожи. А неравный бой продолжался. Эти придурки пытались хоть как-то задеть гомункула, но все шло крахом. Дерьмо. Полное. Но снимаю шляпу пред ними за то, что, ну почти, успешно отвлекают Энви от меня. Катана находилась примерно в двух метрах от меня, но связанные руки тормозили меня в действиях. Краем глаза заметила, как Энви подпрыгивает и опять замахивается ногой по чайникам этих двоих. Момент. Удар. К-к-к-комбо! — Идиоты, — повторила я. Нет, ну действительно идиоты. Вскоре оружие оказалось поблизости, но разрезать веревку оказалось еще той непосильной задачей. Жизнь явно любит меня испытывать. И поимела же она меня за последнее время. Я не очень хорошо помню тот момент, когда с матом наперевес всё же чудом избавилась от веревки на запястьях. Магия, ей-богу. Энви всё так же продолжал бить Эда и Грида, а те лишь успевали сплевывать и вновь вставали в оборонительные стойки. Словно пушечное мясо, а все ради чего? Я старалась, действительно старалась вспомнить все то, что видела в фильмах, но будем реалистами. Сценический бой тут явно не в тему. В альтернативной реальности я уже наехала пару раз на Энви и успешно провела операции «голову с плеч» и «серпом по яйцам», в действительности же лишь стояла, глядела на него как баран на новые ворота и трясущимися руками держала катану. Взгляд вновь метнулся на друзей, которые уже буквально валились с ног, побитые и израненные, а этому уроду хоть бы хны. Собрав последние силы, я замахнулась катаной, но гомункул, будто читая мои мысли, обернувшись, схватился за лезвие меча и, вырвав его у меня из рук, откинул в противоположную сторону. Тварь. Подонок. Хотя все это уже как по заранее написанному сценарию. Гомункул подходит, медленно, словно крадущийся зверь. Пытаюсь отступить назад, но понимаю, что долго это продолжаться не сможет. Вскоре спиной я всё же упрусь в стену и бежать будет некуда. Сил практически не осталось. Истина забирает слишком много энергии. — Остановись в этом бессмысленном побеге. Что ты можешь? — ядовитая ухмылка. — Ничего, — рука тянется к щеке, но я старательно уклоняюсь. Или пытаюсь это делать. — Милая, — потянул он. Сильная рука сжала горло, немедленно припечатала к стене. Парень наклонился и зарычал мне в лицо, словно пытался что-то доказать. Не мне, так себе самому. Наклоняется, с шумом вдыхает, а затем начинает носом почти невесомо тереться о кожу щеки. Стараюсь зажмуриться, пытаюсь оттолкнуть, но куда уж мне тягаться с этим. Всё равно что пытаться сдвинуть Камаз с места — бессмысленно и нереально. — Тварь, — процеживаю я почти шепотом, всё же пытаясь вырваться из крепкого захвата гомункула. Ладонь по-прежнему сжимает горло, не давая вырваться, но позволяя дышать. Спустя пару мучительно долгих секунд всё же разлепила глаза и моментом наткнулась на пальцы Зависти. Такие тонкие, бледные, длинные. То чувство, когда подушечки пальцев, жесткие, грубые, проводят по щекам, заставляя кожу покрываться мурашками. Дыхание, горячее, прерывистое, прямо в пульсирующую венку на шее. Шершавый язык скользит по коже, оставляя за собой влажную линию. Не выдерживаю, и с уст слетает стон. Протяжный настолько, что становится стыдно; чувствую, как кровь бешено приливает к щекам. Стыдно, противно от самой себя. Губы легко скользят выше. Словно в какой-то неизвестной прострации, где все это разрешено. Все это позволено. Чувствую, как цепляет зубами нижнюю губу и оттягивает. Слишком мокро. Слишком противно. — Глупая зверушка... — ослабил хватку. Руки цепенеют, сознание мигом очищается. Становится пустым, словно белый лист. Хочется отмыть рот. С мылом. И желательно со спиртом. Для пущей уверенности. Рука тяжелеет, пальцы, словно по команде, сжимаются в кулак. Прямо до хруста в суставах и белесых костяшек. Замахиваюсь и бью что есть сил. Голова гомункула поворачивается в правую сторону. На щеке, на бледной, словно мел, коже отчетливо красуется красное пятно, но спустя считанные секунды моментально проходит. Чертова регенерация. Яростный взгляд, но я и моргнуть не успеваю, как острие лезвия проскальзывает перед глазами, по шее Зависти кровь стекает ручьем, а голова неестественно, почти нереально отрывается от шеи и кубарем падает вниз. Смотрю как завороженная. Словно это сон. Словно проснусь сейчас, и все будет не так. По-другому. Поднимаю глаза и вижу скорченную мину Грида, который в порыве ярости швыряет катану в сторону и, падая на колени, хватается за руку. Регенерация слабенькая. Он почти на исходе. — Это случилось... — шепчу я неслышно. Будто поверить в это боюсь, — получилось... — добавляю, а затем перевожу взгляд на руку. Кожа покраснела, в некоторых местах содралась, и алые бусины проступили на поверхность. Саднящая боль проходит словно фоном. Проходится быстро соображать, и в следующие несколько секунд я уже перешагиваю через тело гомункула, подбираю оружие и, прижимая его к груди, спешно шагаю в сторону лестницы. Элрик помогает гомункулу подняться, на что тот только и делает, что ворчит, мол «сам могу, не тряпка». Не оборачиваюсь, чтобы не видеть стен этого места и тела. Местами расчлененного, но тела. Ноги выводят меня на улицу, и я с шумом вдыхаю свежий воздух. Дождь. Недавно был дождь, ведь озон до сих пор в воздухе. Этот запах успокаивает, дарит удовольствие. Но что-то я забыла... Точно, Лизку спасать нужно!Алена
"Лужа, еще одна лужа и вот опять одна большая чертова лужа. И как только эта дамочка на каблуках умудряется такие кроссы наматывать?" — думаю я, стараясь не отрываться от Элрика-младшего. Руки сжимают лук, а ноги предательски проваливаются в мокрый песок. Черт. Худеть. Пора худеть, но об этом позже. Лиза пытается что-то кричать, но услужливый Гнев яро затыкает рот подруги ладонью. Альфонс старается ускориться, бежит, не обращая внимания на пустые смятые банки от аэрозольных красок, которыми так любят все разрисовывать на стройках. Парень бежит, словно от этого рывка зависит его собственная жизнь, хотя, возможно, так оно и есть. Похоть тормозит, что играет нам, безусловно, на руку. Идеальный шанс. Руки почему-то трясутся, когда пальцы пытаются натянуть тетиву. Отпускаю. Стрела летит не так. Промахиваюсь. И так раз за разом. Альфонс только и успевал создавать стены вокруг Похоти, которая тут же их разрезала ногтями. Лишь когда руки более-менее перестали лихорадочно трястись, пустила стрелу, которая слегка задела Гнева. Я тут палю в молоко, а Ал уже почти выдохся. Сколько же он сил приложил, чтобы создать такой гроб? Ума не приложу. — Лиза, — говорю, словно констатирую факт. Парень молчит, пытаясь собраться с мыслями. Вздыхает. — Надолго этой защиты не хватит, — поднимает взгляд на гроб, — Лизу они не тронут, уверен в этом. Вздыхаю и обреченно запускаю пятерню в волосы. Это конец. До ушей доносится срежет — Похоть почти пробилась наружу. — Успокойся, дура, — шепчу сама себе и натягиваю тетиву, наставив стрелу прямо на гроб. Секунда. Две. Три. Булыжник отлетает в сторону, краем глаза замечаю сползшую на песок Лизу. Кровь ручейком стекает со лба. Кажется, небольшим камнем зацепило. Отпускаю стрелу, та летит прямо в цель, и спустя мгновение Похоть вскрикивает животным воплем. Музыка. Стрела проходит шею насквозь, дама пытается избавиться от инородного предмета, но допускает слишком много суеты. Это ей мешает. Элрик выполняет всю основную работу с помощью алхимии. Видеть этого не хочу, поэтому приходится переключить внимание на мелкого. Оглядываюсь, но никого не нахожу. Словно испарился. — Черт! — судорожно вскрикиваю я, ведь упустить такой шанс мог только чайник. Альфонс из последних сил бьет по оглушенной даме, и та без дыхания падает. Ненадолго, минут на двадцать, может, чуть больше. — Я за Лизой, — Элрик проводит ладонью по лбу, стирая капельки выступившего пота, и продвигается ближе к девушке. Он берет её на руки, хотя мы оба понимаем, что делает это из последних сил. Главное — добраться до выхода с этой проклятой стройки. Ноги еле передвигались, лук я просто-напросто тащила по земле, порой переводя обеспокоенный взгляд на подругу. Все еще без сознания. Шум из-за забора привлек внимание, и я постаралась ускориться. Ал последовал моему примеру. Дырка в заборе, кем-то недавно умело проделанная, помогла аккуратно перетащить Лизу за пределы стройки. Мы вздохнули спокойно. Голова повернулась, а на глазах от увиденного застыли слезы. Все наши, побитые и израненные, на осмотре у неотложки. — Народец, — прошептала я, — живы. Побиты, но живы. Друг другу непонятно почему улыбаемся, подходим в одну кучку. Лизу тащат, а за нашими спинами раздается протяжное: — Лиза! Голос знакомый, думаю я, до боли знакомый. И, даже не оборачиваясь, понимаю, что теперь мать подругу уже никогда не отпустит гулять с нами. Даже с ОМОНом. Никогда. Ибо это мама Лизы. — Пустите! — кричит на офицера. — Я её мать! Женщину пропускают. Она бежит, спотыкается, но не сбавляет ходу. И лишь когда мать берет за руку дочь, все заканчивается. Все. Абсолютно все.