Fata Morgana: Вайпер (временно)

Зимним холодом пахнуло На поля и на леса. Ярким пурпуром зажглися Пред закатом небеса. Ночью буря бушевала, А с рассветом на село, На пруды, на сад пустынный Первым снегом понесло.

      В декабре, когда на город начал падать первый снег, я стала убийцей. Я стою в закоулке и пустым взглядом смотрю на то, как лужа крови расползается вокруг головы того, кого я убила ударом кирпича. Я не чувствую кусающего холода, который буквально забирает у меня последние капельки тепла, я не вижу выходящего изо рта пара, я почти не ощущаю окоченевших от мороза пальцев на руках и ногах.       Тут только я, мусор, снежно-белый снег и труп человека, которого я совсем недавно хладнокровно убила.       И красный.       Так много красного…       Я точно знала, что однажды собственноручно убью директора, который являлся убийцей Адель, но я даже не думала, что впервые обагрю руки кровью совершенно другого человека. Сейчас я даже не знаю, что именно чувствовать. Сейчас я просто в ступоре от произошедшего и мало что понимаю.       Снежно-белый и ярко-красный…       Я не чувствую ни ужаса, ни отвращения, ни тошноты.       Ничего, что должен чувствовать нормальный человек, который хладнокровно убил другого человека.       Все, что я сейчас знаю, это то, что я совершенно точно не жалею. Это был насильник — альфа, который преследовал меня еще с того момента, как я вышла за ворота завода, где подрабатывала пол смены, чтобы купить себе и детям хотя бы немного еды. Я заметила его сразу, но сначала не придала особого значения, а потом решила убедиться и свернула с привычного маршрута, петляя по пустынным и узким улочкам, на которых мусора и застывшей грязи было больше, чем чистой брусчатки.       Я старалась идти как можно быстрее, несмотря на то, что сапоги, одолженные помощницей фокусника Оливией, были слишком мне велики, а длинная юбка то и дело сползала, так что мне приходилось ее поправлять. Пальто, не застегивающееся из-за отсутствия пуговиц, на которые у меня постоянно не хватало денег, ведь мы с трудом сводили концы с концами, было распахнуто. Если бы не теплый шарф и внутреннее Пламя, я бы еще раньше загнулась от холода и голода, так как ела раз в три дня, чтобы больше еды досталось Тану и Миам. Я несколько раз споткнулась и, если бы не оперлась на стену, упала бы на месте.       Мой преследователь, который шел за мной с упорством пса, взявшего след, ускорился, хотя все еще предусмотрительно держался на расстоянии. Он очень сильно напрягал меня. Я довольно быстро определила, что этот альфа — я даже на расстоянии в несколько десятков метров отчетливо ощущала душащий запах дурмана и сандалового дерева — преследует именно меня. Не сказать, что я сильно заволновалась, но сердце заполошно билось в груди, а я быстро анализировала ситуацию и пыталась понять, как мне сбежать.       У меня было несколько вариантов, чего именно он хочет, но потом мне все-таки удалось, пусть и с трудом, залезть в его голову, просмотрев некоторые планы, вспомнить панику людей из-за того, что в округе пропадает много детей, после чего их находят мертвыми и изнасилованными, и у меня без особого труда получилось сложить два и два. То, что он выбрал меня очередной жертвой, было очень характерно. Все-таки, глупо было бы, если бы он так пытался пригласить меня на чай, верно?       Насильники…       Больше всего на свете ненавижу их.       Они недостойны жить.       Конечно, сильнее всех я ненавижу директора, но люди, подобные этому альфе, занимают уверенное второе место в списке тех, кого я убила бы без сожалений. Даже в какой-то степени радостно, что мне удастся проредить их списки. Но я… немного волнуюсь. Несмотря на то, что я твердо решила убить директора, я не знала, как буду чувствовать себя после этого. В конце-то концов, нормальные люди должны же испытывать угрызения совести и самоненависть после такого, верно?       Но я, похоже, нормальным человеком не была, потому что испытывала лишь нетерпение и темную жажду убить этого отброса общества. Я ведь прекрасно знаю, сколько именно детей пропало и сколько изнасилованных трупов нашли. А сколько оказались не найденными, хотя сомневаться в их судьбе не приходилось. Их объявили пропавшими без вести. Я видела, как много убитых горем семей каждое утро собираются у полицейского участка в надежде получить о пропавших детях хотя бы какую-то информацию.       Даже в выходные.       Я проводила целый день на различных работах, стараясь заработать лишнюю копейку, чтобы дети не остались без еды и тепла, но когда я бегала по всему городу, пробегая мимо этого участка, я видела, как они всегда там стоят. Вижу, как они приходят рано утром, еще до открытия; вижу днем, когда бегу с одной работы на другую; вижу, как они расходятся гораздо позже закрытия, когда наконец-то возвращаюсь домой, уставшая, как собака.       Все они целый день стоят там, убитые горем, словно призраки, привязанные исключительно к одному месту.       Наверное, если бы пропал мой ребенок, я бы точно также стояла и ждала бы любой весточки. Даже труп лучше, чем полная неопределенность.       Именно поэтому я почти не колебалась, сразу приняв решение убить этого маньяка. Он не ту жертву себе выбрал. Более того, он не тем делом занялся — может быть, если бы был законопослушным гражданином, прожил дольше. А так…       Его ошибка стоила ему жизни.       Мне легко удалось заманить его в узкий переулок, после чего добить тяжелым камнем по голове. Туманники всегда были очень чувствительны ко всему, что их окружало, поэтому я сразу поняла, что этот альфа действительно мертв. Я твердо знала, куда именно нужно бить, чтобы человек умер с одного удара.       И именно тогда пошел первый снег. Я поняла это лишь тогда, когда на расползающуюся лужу крови упали первые снежинки, растворившись при соприкосновении с теплой жидкостью, которая уже начала постепенно терять свою температуру. Очень уж характерен был пар, исходящий от нее.       Я не знаю, что должен чувствовать человек, впервые убивший.       Должен ли он вообще хоть немного что-то чувствовать? Но что? Ужас? Ярость? Отчаяние? Злость? Радость? Брезгливость? Грусть? Что? Или ступор и полное отрицание?       Я не знаю.       Являюсь ли я нормальным человеком?       Что-то мне подсказывает, что реагировать я должна совершенно иначе.       Но сейчас я чувствую лишь усталость и желание оказаться в крошечной каморке, где меня ждут на ужин Тан и Миам.       Устало выдыхаю и снова подтягиваю юбку, которая в очередной раз сползла, и направляюсь прочь. Потом замираю, оглядываясь на труп. Я точно знаю, что его здесь нескоро найдут — по этим переулкам мало кто ходит, а в закоулки заглядывают еще реже. В лучшем случае, его найдут через пару дней. В худшем — он так проваляется до весны. Я не опасаюсь, что они догадаются, кто именно его убил.       Но и оставить тех людей, которые все еще ждут у участка информации, я не могу. Долго стою на месте, колеблясь, а потом, брезгливо морщась, начинаю потрошить то, что осталось от памяти мертвеца. Если честно, меня мало волнует, откуда у меня есть все эти знания, хотя я и отдаю себе отчет, что у меня их по идее просто не должно быть. Главное, что это помогает мне сохранить свою жизнь и жизнь Миам и Тана.       Но я с детства твердо осознавала, что знаю гораздо больше, чем должна. Вот вроде бы на меня ничего не валится с потолка, я живу, как нормальный ребенок, просто знаю немного больше, чем должна, но потом стоит какому-то событию потянуть за ниточку, как я с удивлением осознаю, что знаю об этом очень много и даже больше, чем ожидала. Это не похоже на цунами, которая обрушивается на меня, погребая под собой. Скорее похоже на открытие ящичка, где лежали эти знания.       Я не теряюсь в пространстве и времени и вполне способна жить с этим, так как знания мне выдают небольшими порциями. Мой мозг с этим объемом информации справляется. Просто в какой-то момент я их осознаю.       Да, наверное, мне должно быть любопытно, откуда все эти знания берутся.       Я не пытаюсь отыскать ответы на вопросы — я твердо знаю, что однажды мне все откроется. Просто мне нужно немного подождать, и тогда… Сейчас еще не время.       Когда все, что представляет интерес получено, я зябко передергиваю плечами и иду прочь. Мне осталось только лишь перепечатать все сведения на печатной машинке, чтобы меня не отследили, и с помощью Пламени подбросить их в полицейский отдел, чтобы на них кто-нибудь наткнулся. Все остальное, то есть доказательства, там найдут и без меня. Уверена, что они вцепятся в это с силой крокодила, учитывая, что все версии зашли в тупик.       Мне же нужно успеть на ужин, чтобы Тан и Миам не нервничали. А потом подремать несколько часов и снова идти на работу. Сейчас у меня просто жуткий график, где на сон выделено всего пять часов в сутки. А что делать? Деньги же как-то зарабатывать надо, а на дворе начало двадцатого века — уверена, что про трудовой кодекс тут еще даже не слышали.       Именно поэтому я как никогда сильно благодарна собственным детскому телу и Пламени за то, что еще не сдохла с таким-то графиком.       На следующий день все газеты трубили о пугающих находках и о том, что личность маньяка установлена. Им оказался добропорядочный учитель местной школы для богатых детишек с углубленным изучением иностранных языков. Разумеется, что абсолютно все родители учеников были просто в ужасе от этой новости, а по репутации школы был нанесен нехилый урон.       За волнением народа по этому поводу и обсуждением того, сколько именно тот убил, абсолютно все пропустили скромную статью о том, что кто-то помог этому самому учителю умереть. Было предположение, что он не сладил с последней жертвой, несмотря на то, что выбирал в жертвы исключительно девочек от шести и до двенадцати.       Знали бы эти писаки, как близки к правде…       Меня же не интересовало ничто, кроме работы, так как мне нужно было прокормить и обеспечить жильем и теплом не только себя, но и Тана с Миам. А еще немного дать Оливии и Марго, говорят, что с тех пор, как у них заболели мужья и старшие дети, дело совсем плохо.       С потолка деньги на меня не свалятся, поэтому я зарабатываю их тяжелым трудом.       Как бы то ни было, эта зима запомнилась мне именно первым снегом и алой кровью первого убитого мною человека.       И смертью Тома — сына Оливии. У него была простуда, но из-за отсутствия денег на лекарства и врача, все закончилось воспалением легких и смертью.       У семьи даже не было денег на похороны — его хоронили за счет государства. Проводить его в последний путь пришли только семья, Марго и я — остальные не появились. И я помню, как Оливия трясущимися руками всучила кладбищенскому сторожу потертую мелкую монетку. Тот устало вздохнул, но все-таки принял ее, пусть и неохотно.       Я не была дружна с Томом. У нас были слишком разные интересы, к тому же возраст сильно отличался. Мне было восемь, ему — больше тринадцати. Неудивительно, что мы не могли найти общий язык, хотя несколько раз общались весьма дружелюбно. А еще он помогал мне репетировать мои выступления, чтобы было более красиво и зрелищно.       По поводу его смерти я испытала лишь легкую печаль по поводу того, что еще одним хорошим человеком стало меньше.       По-моему, несправедливо, что Бог рано забирает на небо именно хороших людей, а плохих оставляет бродить по земле.       Ну, по крайней мере, я надеюсь, что он сможет покоиться с миром.