Путь Лисы

Как зелена в глазах глубина, Будет на дне тепло. Как уголь, черно мое кимоно, Твое, как снег, бело. Искры ночей все горячей, Плавится хрупкий наст, Занялся мох, но наш лисий бог — Он не оставит нас. Спеши за мной, дыши со мной, Прими мою природу, Иди, не стой, на запах мой, Испей меня, как воду. (Мельница — «Кицуне»)

Когда они наконец оставили заброшенный виноградник позади, солнце успело развеять туманную дымку. Небо слепило своей незамутненной синевой, но безветренный застывший воздух уже набряк несвойственной весне густой духотой. — Из-за погони мы отклонились к северу, — сказал Ван Хельсинг, когда они перевалили окаймлявшие долину холмы, — Если повезет, к ночи будем у Толедских гор. Оборотни привыкли охотиться на равнине, возможно, они не захотят карабкаться вверх. Тея поерзала на жестком седле. — Если оборотни больше не нападут — сколько времени займет дорога? — К завтрашнему вечеру должны добраться до Валенсии. Лиса прислушалась к ноющим, еще со вчера натертым бедрам и уже собралась посетовать на скверную дорогу, но передумала. Если ей нужно во что бы то ни стало расположить к себе охотника, придется набраться терпения. — Валенсия — красивый город. Как-то я жила там у одной ведьмы и… — В Валенсии уже триста лет нет ведьм, — перебил ее Ван Хельсинг. — Ты про бедняжек, которых отлавливала инквизиция? — Тея повертела рукой, критически изучая сломанный ноготь, — Умелым ведьмам не составляло труда отводить от себя подозрения. А Камилла не просто умелая. Это она научила меня жить среди людей. Хотя по мне, в городах вроде Валенсии чересчур шумно. Ван Хельсинг отвел взгляд от горизонта. — С твоими… талантами разве не удобнее жить в большом городе? — В деревне лиса — первый хищник. А в городе может отыскаться кто-то позубастее, — Тея снова завозилась, пытаясь устроиться так, чтобы не выворачивать шею, обращаясь к охотнику, — Мне нет дела до власти и денег, от них больше проблем. Другое дело трава, деревья, чистая вода… и куры. — Куры? — Я лиса как-никак, — женщина повела плечами, — И потом в деревне легче спрятаться. — В Аркос-де-ла-Фронтера ты не особо пряталась, — Ван Хельсинг покосился на кольца и браслеты на руках женщины. Он так и не смог понять, как она ухитрялась двигаться так тихо, не бренча всей этой сбруей. Тея перехватила его взгляд. — Всегда нужно иметь при себе что-то, с чего можно начать на новом месте, — она взмахнула плацами, на которых вспыхнули самоцветами три массивных перстня, — Если придется спешно исчезнуть. Страховка. — И приманка. Тея закусила губу. — Я по крайней мере охочусь за теми, кто это заслужил, — буркнула она. Ван Хельсинг дернул поводья, и лошадь, недовольно заржав, потрусила с холма вниз. — Считаешь себя вправе судить, какой человек достоин умереть, а какой нет? — Представь себе, — когда лошадь наклонилась вперед, Тея хотела откинуться назад, но уперлась лопатками в грудь охотника и поспешно отстранилась, — У нас, кумихо, чутье на людей. Чем человек чище, тем он… вкуснее. Однако смерть хороших людей привлекает внимание, так что я решила убивать тех, кого никто искать не станет. Плоть мерзавцев омерзительна, но лучше есть помои чем не есть вообще. Тея вцепилась в луку седла, чтобы не свалиться с седла, после чего вкрадчиво спросила. — Ты, верно, гадал, почему ночью я не позарилась на твою печень? Она успела заметить замешательство, мелькнувшее в глазах охотника, после чего мстительно закончила. — Ты на вкус даже хуже тех грабителей. Стоило отдать ему должное — по лицу Ван Хельсинга невозможно было сказать, что слова его задели. — Значит, мне повезло, — заключил он, надвинув шляпу на лоб. Они наконец-то одолели каменистую насыпь и спускались по заросшему склону к узкой седловине холма. Им осталось обогнуть небольшой выступ, в тени которого лепились заросли гариги, когда лошадь резко всхрапнула и испуганно заплясала, не желая идти дальше. Тея не успела заметить, как в руке Ван Хельсинга возник пистолет. — Когда скажу — тут же прыгай и беги, спрячься за скалой, — велел охотник и, успокаивающе потрепав лошадь по шее, направил ее вперед тихим шагом. Тея хотела возразить, что, если впереди засада — глупее всего продолжать идти туда, но слова застряли в горле, когда они вышли на прогалину в центре которой темнела грязно-зеленая лужа, должно быть оставшаяся еще с зимних дождей. Тяжелый запах и назойливый мушиный звон заполнили нос и уши, еще до того, как она разглядела темные пятна на земле и клочья шерсти на кустах. — Что здесь… — начала Тея, но Ван Хельсинг уже спрыгнул на землю и повел упирающуюся лошадь за собой. Неожиданно для себя, лиса тоже спешилась и пошла следом за охотником, который то и дело наклонялся, присматриваясь к следам на земле. — Они были здесь, — проговорил он, указав на странные смазанные следы у лужи и подпалины на сухой траве, — Сбили пламя. А потом… Гэбриэл посмотрел на рытвины от когтей и пятна, на которых деловито копошились блестящие зеленые мухи. — Один… нет, двое оказались слишком тяжело ранены, не могли бежать… Их загрызли. А потом, когда они обернулись обратно людьми, их… — Откуда ты… — снова начала Тея и снова осеклась, напоровшись на тяжелый взгляд Ван Хельсинга. Ну, разумеется, охотник умеет читать следы… Кроме того, женщина и сама теперь видела — следы были более чем красноречивы. — Пожирать членов собственной стаи — большей скверны и быть не может, — Тея отшатнулась. От Ван Хельсинга не укрылось ее отвращение. — А ты и в самом деле их не любишь. — Не люблю?! — взвилась лиса, — Если бы не они — ты бы ни за что меня не поймал! Лобо преследует меня почти десять лет. К счастью, в города его свора не суётся, и мне удавалось сбежать прежде чем он пронюхает о моем новом убежище, но в последний раз… — Так это из-за него ты не покидала Аркос-де-ла-Фронтера? Вместо ответа Тея в сердцах пнула ближайший куст и тут же с визгом отскочила — под ветками валялась чья-то изгрызенная рука. Ван Хельсинг окинул мрачным взглядом жуткую поляну и вскочил в седло. — Надо убираться отсюда поскорее. Следующие несколько миль они одолели в тишине, каждый погруженный в свои невеселые мысли, и Тея вздрогнула, когда охотник внезапно нарушил молчание. — Почему Лобо тебя преследует? Женщина раздраженно дернула подбородком. — Он меня ненавидит. — Я догадался, — язвительно усмехнулся Ван Хельсинг, — За что? — Тебе ли не знать, что для ненависти много не надо. Достаточно того, что я не такая, как они. И отказалась жить по законам его стаи. Охотник склонил голову, обдумывая ее слова. — Лобо знает о твоей силе? Знает, что ты можешь залечивать раны? Тея медленно накрутила на палец прядь волос. — До тебя я еще никого не пыталась исцелить. И тут же, словно испугавшись, что изобличила себя в слабости, она запальчиво добавила. — Но Лобо знает об остальном — испытал мою силу на собственной шкуре! И с тех пор вбил себе в голову, что если сожрет меня — к нему перейдет вся моя сила и тоже вырастет девять хвостов… — Такое возможно? Лиса снисходительно улыбнулась. — Это у ваших вервольфов все просто — только и знают, что рвать да кусать, плодить себе подобных, — Тея высунула язык, словно ее тошнило, не заметив, как Ван Хельсинг передёрнулся, — Но лиса лишь прожив сто лет может обернуться человеком. И по мере того как приходит сила, отрастают и хвосты… Тея осеклась, заметив изумление во взгляде Ван Хельсинга. Лишь теперь с досадой она поняла, что все сказанное было для него новостью. — Так вот почему пять, а не девять? — деловито уточнил охотник. — Что? — злясь на себя, переспросила Тея. — Ты сказала, кумихо означает «девятихвостая лиса», но у тебя их только пять. — Девять хвостов бывает лишь у самых старых и могущественных, — ответила Тея, вновь запоздало хватившись, что выбалтывает тайны своего племени. — И сколько же тебе на самом деле лет? Ну уж такую бесцеремонность стерпеть было невозможно. — Да как ты смеешь спрашиваешь такое у женщины! — Будь ты обычной женщиной, — нагло возразил охотник. — Мы меняемся только если сами того пожелаем, — процедила Тея, но тут же сникла, — Для меня время не играет роли. Сколько бы ни прожила в этой стране, я остаюсь чужой — и для людей, и для оборотней… Она умолкла, проклиная свой длинный язык. Из-под копыт лошади выпрыгнул и прянул в сторону крупный суслик. Через секунду он возник на ближайшем камне и возмущенно засвистел. Солнце грело все крепче, но Тею гораздо сильнее пекло желание сквитаться с охотником, тоже разоблачить его, так же как он походя вынудил ее на откровенность. — Кстати об оборотнях! Что на счет тебя… Гэбриэл? Мужчина вскинул брови, против воли завороженный тем, как его имя перекатилось по языку женщины, словно она хотела попробовать его на вкус. — Я видела, как яростно ты сражался с оборотнями — у тебя с ними явно особые счеты. Теперь настал черед Ван Хельсинга пожимать плечами. Но лисицу это не удовлетворило. Устроившись боком в седле, она лукаво глянула на мужчину снизу-вверх своими раскосыми изумрудными глазами. — Оборотень убил кого-то, кто тебе дорог? Друга? Возлюбленную? Анна? Подслушанное имя так и просилось с языка, но чутье вовремя подсказало Тее, что она ступила на тонкий лёд, и тот уже трещит под лапами. — Странный ты, — протянула она, так и не дождавшись ответа, — Мало того, что оборотней похоронил… так еще и в деревне мои чары на тебя не подействовали. — Я видел, какая ты на самом деле, — Ван Хельсинг хотел по привычке добавить «лиса», но не стал, — Твои уловки не так оригинальны, как ты думаешь. Тея прыснула и отвернулась. Но все равно на седле между ними едва оставалось место. И возможно виной тому было карабкающееся к зениту солнце, но охотник острее ощутил тепло женщины перед собой, ее узкую спину с выступающими лопатками, пахнущие сухой травой волосы… и крепкие круглые ягодицы, почти прижимающиеся к его бедрам. — И все-таки? — словно прочитав его мысли, вновь завела своё лиса, — Может… тебе больше нравится мужская компания? Женщина издала странный мурлыкающий смешок. — Знаешь, если снимешь ошейник, я могу превратиться в очень милого юношу. На этот раз Тея украдкой скосила глаза на охотника, и ошеломление, отразившееся на его лице, заставило ее от души рассмеяться. — Ну, не хочешь как хочешь. Ван Хельсинг через силу откашлялся. — Ничем не брезгуешь, чтобы красть жизненную силу людей? — Эта сила и так хлещет из вас впустую, — возразила лиса, — Что плохого в том, чтобы брать энергию, которые вы не умеете использовать. К навозным жукам у вас ведь нет претензий!.. — Выходит, ты не лучше навозного жука? Тея задохнулась, глядя на его ехидную улыбку, и оскорбленно замолчала. Молчание, впрочем, длилось недолго — уже через полчаса она вскинула голову, жадно вдыхая сухой воздух. — Чую воду. Где-то рядом река. Может, даже озеро. Женщина уставилась на охотника, и, не дождавшись ответа, раздраженно пояснила. — Хочу смыть с себя волчий смрад… и все остальное. — Я думал, вы лисы любите… резкие ароматы, — заметил Ван Хельсинг. — От тебя несет еще пуще, чем от волка, — мстительно прошипела Тея, — Гарь, пот и кровь — а у оборотней между прочим нюх куда острее моего. Охотник привстал в седле, обозревая окрестности. — Где-то здесь берет начало Гвадиана. Если так, то мы у озер Руидера, — он встретился взглядом с женщиной и нехотя кивнул, — Возможно, так нам хотя бы удастся сбить погоню со следа… И действительно, вскоре шелест трав и пение кузнечиков разбавило мелодичное журчание. По камням змеился ручей, который незаметно стал глубже и шире, и столь же гуще и зеленее разрастались вокруг кусты и деревья, предвещая субтропическое редколесье. Тея первой разглядела сверкнувшую в темной зелени озерную гладь и, не спрашивая, даже не дожидаясь, пока лошадь сбавит шаг, соскользнула в седла, и как девчонка, вприпрыжку понеслась навстречу водяной прохладе. Ван Хельсинг посмотрел, как ее красная юбка мелькает среди стволов деревьев, чертыхнуться и направился следом, уповая на то, что оборотни не настолько прозорливы, чтобы устраивать засаду на берегу. Чем ближе к воде, тем заметнее из красноватых суглинистых холмов выступали белые складки известняка. Тысячелетиями вода вымывала зернистую почву, образуя целую цепь обрамленных белыми берегами чаш. Приблизившись к ближайшему обрывистому краю, Ван Хельсинг понял, почему эти озера еще назывались «лагунами». Вода здесь была того лазурного цвета, какой можно встретить лишь на отмелях южного побережья, а множество живописных водопадов и ручьев, соединяющих озера навевали мысли о сказочном крае, где по лесам бродят единороги, а в прозрачных водах плещутся русалки. Кстати о русалках — не успел охотник напоить лошадь, как до него донесся радостный крик и всплеск. Неугомонная лисица прыгнула в воду прямо с нависающего над водой обрыва. Охотник неотрывно смотрел на искрящуюся поверхность, пока над ней в облаке брызг вновь не возникла черноволосая голова. Тея запрокинула голову, отбросила с лица намокшие волосы, и ее смех разнесся над бирюзовой водой. — Не хочешь присоединиться? — крикнула она и швырнула на берег корсаж, а за ним и юбку, оставшись в одной нижней сорочке, — Или рыцарская доблесть не позволяет? Ван Хельсинг приблизился к берегу, и Тея тут же отпрянула дальше, словно юркая ящерка, то ныряя, то лениво выбрасывая из воды руку или ногу. Охотник готов был поклясться, что не смотрел в ее сторону… и все же каким-то образом от него не ускользнул миг, когда женщина перевернулась на спину, так что из воды выступили два полушария, обтянутые сорочкой так, что сквозь мокрую ткань отчетливо темнели маленькие острые соски. Мужчина быстро наклонился и плеснул себе водой в лицо. И задохнулся от неожиданности. — Ах да, вода холодновата. Для людей, — бодро сообщила Тея, по-детски шлёпая ладошками по воде, — У кумихо огненная природа, мы никогда не мерзнем. — Буду иметь в виду, — проговорил Ван Хельсинг, стягивая плащ. Осторожность не позволила бросить все оружие на берегу, поэтому, оставшись в брюках, охотник перекинул через плечо ремень портупеи с револьвером и начал заходить в воду. Вода была не теплее 13 градусов, на каждом шаге перехватывало дыхание, но глядя, как беспечно плещется неподалеку Тея, мужчина, сцепив зубы шел вперед, пока вода не достала ему до пояса. Он уже собрался окунуться, когда вода взметнулась, окатив его обжигающе ледяной волной. — Какого!.. — прохрипел охотник, яростно отплевываясь, но замолк на полуслове, глядя, как Тея медленно вырастает из воды… с трепещущей рыбой в зубах. Изумрудные глаза ее искрились насмешкой. А в следующую секунду оборотница дернула головой, подкинув рыбу в воздух, снова схватила и — прежде чем Ван Хельсинг успел что-то сказать — проглотила. Целиком. — Что? — спросила она, отдышавшись, — Это вам, юродивым, не привыкать поститься по неделе, а у меня на второй день живот к позвоночнику прилипает. — В самом деле? — сдержано обронил охотник и смахнул с глаз приставшие волосы, — А как же те двое в Аркос-де-ла-Фронтера? Разве их не должно тебе хватить на пару месяцев? — Это другое. В печени средоточие Ци, она нужна чтобы удовлетворить голод духа. Но есть и голод тела — такой же как у всех. — И что будет, если ты перестанешь поедать печень? Лисица вскинула на Ван Хельсинга настороженный взгляд, и ее внезапно смутил искренний интерес во взгляде мужчины. — Не знаю, — буркнула она, пытаясь справиться с непонятной тревогой, — Говорят, что, если кумихо тысячу дней не будет убивать, то станет обычной смертной. — Это правда? — охотник замешкался, не донеся пригоршню воды до лица. — Это легенда, — Тея одернула сползшую с плеча рубашку, — Есть и другая, где сказано, что если лиса не съест печень в течение ста дней — то сгорит в собственном пламени. Ван Хельсинг задумчиво кивнул, потом все же окатил себя водой и с трудом выдохнул. Тея успела заметить, как за миг до этого тень скользнула по его лицу. Но потом взгляд ее неотвратимо сместился, следя, как струйки воды сбегают по литым плечам и груди мужчины, очерчивая мышцы живота и ртутно переливаясь во впадинах и рубцах старых ран, заставляя мускулы под ними вздрагивать. Не без гордости она отметила, что и раны от вчерашней пули отлично затянулись, превратившись в пару шрамов на боку и пояснице. На удивление живописных шрамов. Хотя она по шею сидела в воде, Тея машинально облизнула губы. Внутри вновь разгорался голодный жар. Тот самый жар, что она едва сдержала прошлой ночью. — И ты никогда не пыталась… не хотела стать человеком? — М-м, чт… кха! — Тея вдохнула воду носом. — Кха! С какой стати? Быть как вы — жалкой, мелочной, всю коротенькую жизнь в плену слабостей своего бренного тела?! — А сейчас ты не в плену своей природы? — охотник повернулся, и Тея закусила губу, против воли задержав взгляд на его руке, напряженно сжавшей ремень портупеи, — Ты обречена убивать, скрываться и не знать покоя. — А ты никак забыл, кто я на самом деле? — с вызовом бросила женщина, — Я была лисой прежде чем стала человеком. Я — кумихо, и горда быть той, кто я есть. Она ждала, что охотник ответит, но заметила лишь, как его рука непроизвольно скользнула с ремня к груди. Его молчание выводило из себя. — Что?! Раз я чудовище — так у меня не может быть чувства собственного достоинства? — Не в этом дело… Рука Ван Хельсинга снова дернулась, и теперь Тея поняла, в чем причина. Еще ночью она обратила внимание на три относительно свежих шрама, пересекающих грудь охотника. Тея пристальнее вгляделась в жуткие отметины и тут же убедилась, что знает, кто их оставил. Вот только это было невозможно. Иначе… он просто не мог остаться человеком! — Ты не такое уж чудовище, — неожиданно произнес Ван Хельсинг и направился к берегу. — Неужели? — Тея обнажила зубы, лишь бы не выдать изумления. — Я встречал и похуже. — Что ж… — чтобы хоть как-то перебороть не пойми откуда нахлынувшее волнение, лиса вновь с плеском опрокинулась в воду, — Не забудь упомянуть об этом, когда швырнешь меня к ногам своих покровителей. Ван Хельсинг поморщился и потянулся к одежде, продолжая искоса наблюдать, как женщина скользит в воде, извиваясь всем телом, а ее черные волосы вьются следом, обрисовывая каждый изгиб. В этом было нечто гипнотическое. — Поторапливайся, — крикнул Ван Хельсинг, пожалуй, резче, чем требовалось, — Нужно успеть до темноты найти укрытие в горах. Лиса проворчала что-то на своем непонятном языке, но все же подплыла к берегу и на мелководье принялась полоскать одежду, песком счищая грязь и кровь. Но глаза то и дело обращались к охотнику, пока тот подтягивал подпруги и искал что-то в седельной сумке. В какой-то момент их взгляды встретились, и Тея вдруг почувствовала себя робким кутенком, впервые выглянувшим из норы на свет. Но тут же опомнившись, она расправила плечи и не отводила взгляда, пока охотник первым не отвернулся. Они проехали по самой кромке озера, а затем руслу одного из множества ручьев. Тея не знала, поможет ли это обмануть оборотней, но по крайней мере за день она не разу не слышала зловещего воя, и вонь паленой псины на коже больше не раздражала. Правда теперь возник иной повод для беспокойства. И снова они ехали, будто спаянные вместе ритмом лошадиной поступи. Ван Хельсинг молчал, быть может, всецело занятый поиском следов оборотней или более легких троп. Лиса же притихла по другой причине. Искусство обольщения кумихо сродни охотничьему инстинкту, позволявшему им видеть затаенные желания жертв и ловить их на их же слабости. Даже в ошейнике Тея не сомневалась в своем чутье — и на озере, когда она вышла из воды в облепившей тело сорочке, взгляд мужчины был более чем красноречив… Каким был легендарным он ни был, Ван Хельсинг был мужчиной, а Тея привыкла смотреть на мужчин как на добычу, оценивая их по тому, сколько могла с них взять. Так было легче… и честней. Но она никогда, никогда не позволяла себе терять голову при виде чьих-то плеч, покрытой шрамами спины… или глаз, которые будто видели ее насквозь! И все же, к моменту, когда они свернули от ручья и устремились на северо-восток, Тея была вынуждена признать: ей не под силу не замечать энергию, что исходит от охотника, подобно тому, как утреннее сияние обрамляет траву золотистым ореолом. Она не понимала, откуда в этом мрачном и опасном человеке могла взяться такая сила… Но пока ее женская суть прибывала в несвойственной ей растерянности, древний мудрый лисий инстинкт молчал! «Все дело в ошейнике!» — наконец со злобой заключила Тея. Еще на озере она попыталась украдкой коснуться его, надеясь, что холодная вода защитит от жара. Не помогло — лишь вдобавок к ожогу на шее она чуть не ошпарила руки. И сейчас кумихо яснее чем прежде осознала, что ошейник не просто запер ее силу — чем дольше он на ней, тем больше отнимает саму ее суть! Она должна избавиться от него прежде, чем утратит себя. Любой ценой! — Не нравится мне это. Голос Ван Хельсинга вывел Тею из забытья, в который она погрузилась, убаюканная мерным шагом лошади, круговоротом мыслей о побеге и противоречащим им теплом рук охотника, которые держали поводья… но при этом словно обхватывали и ее тоже. Женщина тряхнула головой, прогоняя глупые мысли и проследив за взглядом охотника, увидела темные тучи, уже перевалившие горный кряж на севере и неотвратимо наползающие на равнину, словно стадо грязных давно не стриженных овец. — К вечеру разразится гроза. — Гроза? — Тея вдохнула застывший воздух, удивляясь, как раньше не распознала это душное предвестье, от которого все вокруг словно прижалось к земле и затаило дыхание. — Это будет не просто гроза. Ты когда-нибудь видел первую весеннюю бурю в этих краях? Ван Хельсинг дёрнул плечами, словно желая сказать, что видел множество бурь в других землях, и вряд ли эта чем-то отличается. — Вода хлынет с неба так, что можно захлебнуться, просто задрав голову. Ливень смоет тропы, и за одну ночь долина может измениться до неузнаваемости. Особенно вблизи гор — потоки дождя понесут со склонов грязь и камни, поглощая все на своем пути. Тея снова обратила взгляд на гряду, к которой они держали путь. Теперь эти невысокие склоны были куда ближе и выглядели куда более темными и угрожающими. — Все еще хочешь спрятаться там? — На равнине в бурю может быть еще опаснее. Если начнется паводок, лучше быть повыше, — Ван Хельсинг окинул взглядом долину, края которой на горизонте вздымались, образуя неглубокую чашу, а здесь, в низине, куда ни глянь — лишь изжелта-бурый каменистый простор, почти идеально гладкий, с редкими складками холмов и невысоких зарослей, в которых даже человеку в полный рост не спрятаться. — На открытом пространстве не укрыться от дождя от ветра… ни от молнии. Тея вскинула глаза к пока еще безоблачному небу. — Кумихо не боятся молнии — мы одной природы. Я могу высечь огонь, всего лишь ударив хвостами о землю. Мои предки часто навлекали пожары на дома обидчиков. — Не многовато ли талантов для одной лисы, — насмешливо заметил Ван Хельсинг, — Может ты и шаровые молнии умеешь вызвать? — Умею! — огрызнулась лиса. — А что это? Ван Хельсинг лишь покачал головой. Сам того не желая, он снова и снова поражался противоречивости этого создания, столь коварного и развращенного, но в то же время в чем-то наивного, как ребенок. Он чувствовал ее лукавство, угрозу, таящуюся за игривыми жестами и словами, но его тут же сбивала с толку ее странная невинная жестокость, свойственная всякому животному, которое убивает, не из злобы, а только чтобы выжить. Это были опасные мысли, но охотнику некуда было деваться, ведь это слишком остро напоминало о том, что пережил он сам. Что такое — стать зверем, вынужденным убивать по природе своей? Каково тонуть в вихре диких желаний, теряя себя под натиском инстинктов, жажды битвы и крови… И если сам он не смог этому сопротивляться — какое право имеет винить злосчастную чертовку лису?! Он не смог. Тогда, в ледяном замке Дракулы он на самом деле проиграл… И лишь он один виновен в ее смерти. Первый раскат грома докатился до них, подобный тяжелому вздоху гор. Тучи были еще далеко, но приглядевшись, Ван Хельсинг увидел, как грань между небом и землей тает в желтоватой дымке — это ветер гнал по земле облако пыли, опережая дождь. Несколько часов они двигались наперегонки с бурей. Опасаясь загнать лошадь, Ван Хельсинг несколько раз спешивался и вел ее шагом через заросли и сыпучие склоны пересохших рек. Казалось, вся земля замерла в жадном предвкушении влаги. Порывы ветра настигли их у предгорья, скрыв клонящееся к закату солнце густой пылевой завесой. — Надо подняться выше, — крикнул охотник, — Пока склон не стал скользким от дождя. Тея что-то крикнула, должно быть, в очередной раз назвав его сумасшедшим и прижалась к лошадиной шее, прячась от хлещущей в лицо колкой песчаной крупы. Они пробирались почти вслепую от одного скопления деревьев до другого, а тем временем небо стремительно темнело и набухало. И вот уже сквозь застившую воздух пыльную дымку сверкнула зарница, а следом глухо зарокотало. Первые капли дождя впитала рассеянная в воздухе пыль — лишь запах неуловимо переменился и ветер на мгновение стих — как трубач, набирающий воздух в грудь перед первым залпом оркестра. Впереди был пустой участок склона, за которым виднелся скалистый выступ. Если они успеют перебраться, не соскользнув на осыпи — скала заслонит их от ветра… Ван Хельсинг хотел пришпорить лошадь, но Тея вдруг впилась коготками в его запястье. — Нет! Не туда!!! Охотник хотел оттолкнуть ее руку, но заметил, как волосы женщины становятся дыбом. В следующую секунду вспышка раскроила небо и землю, и мир с оглушительным грохотом словно треснул по шву. Сквозь звон в ушах Ван Хельсинг чувствовал, как тело покалывает и на языке появляется кислый привкус железа. Ощущение было неприятно знакомым… да, в замке Дракулы, среди потоков ледяного дождя и снега молнии точно так же жалили острые шпили башен, пока он пытался спасти несчастное создание Франкенштейна… Ван Хельсинг вздрогнул и посмотрел на женщину-лису. — Как ты узнала? — Я же говорила, — прошептала Тея, не сводя глаз с темнеющих небес, — Мы одной природы. — Ладно, — дознаваться все равно не было времени, — Поможешь найти безопасный путь? Женщина коротко кивнула, и охотнику почудилось, что ее лицо заострилось, вновь на миг обретя сходство с лисьей мордочкой. Хотелось надеяться, что только почудилось… Дождь наконец-то хлынул в полную силу, и Ван Хельсинг был вынужден признать, что Тея не преувеличивала — даже когда они перебрались на подветренный склон, за стеной дождя едва можно было что-то рассмотреть. Вся пыль, недавно стоящая воздухе, теперь стекала вниз, бурыми струями омывая ноги лошади. И хотя еще днем стояла духота, дождь был убийственно холодным. Рыхлая тьма клубилась в небе, вздрагивая раскатами грома, вспышки озаряли склон, деревья и камни на миг проявлялись, искаженные, как на пластинке негатива и снова тонули в черноте. Ван Хельсинг едва успел натянуть поводья, когда прямо перед лошадью по склону с влажным хрустом прокатились камни. — Дальше идти нельзя! — крикнула Тея и вцепилась обеими руками в луку седла, словно опасаясь, что очередной порыв унесет ее в пропасть, — Эта буря на всю ночь! Ван Хельсинг и сам понимал, что двигаться дальше слишком опасно. Он не знал эти горы настолько хорошо, чтобы предвидеть места возможных обвалов, и уже сейчас очередной поток грязи мог утащить их вниз, перемолов, словно горсть зерен меж жерновов. Пытаясь рассмотреть хоть что-то впереди, он направил лошадь к нескольким деревьям, цепляющимся длинными корнями за склон. И вдруг, в очередной вспышке молнии увидел щель меж двух каменных глыб, сомкнувшихся вершинами и обрезавших подобие арки. — Должно же когда-то повезти, — проговорил охотник, сдвинув с глаз шляпу, поля которой уже отяжелели от дождя, а затем спрыгнул с седла и повел лошадь под уздцы, надеясь, что под аркой хватит места и что его уже не облюбовала рысь или медведь. И похоже, удача этой ночью все-таки была на их стороне — под нависшими глыбами оказалась небольшая пещера, куда даже можно было завести лошадь. Не считая запаха плесени, внутри было вполне сносно, чтобы переждать непогоду. Тея тут же соскочила с седла и деловито огляделась. — Уютно. Почти как в моей первой норе… когда я еще была лисицей. — По крайней мере об оборотнях можно не волноваться, — Ван Хельсинг прошел вглубь пещеры, проверяя, нет ли где трещин и не сочится ли вода, — Такой ночью выследить кого-то будет невозможно. — Такой ночью куда приятнее попивать херес у очага, — обронила Тея. Гэбриэл усмехнулся, и его дыхание обратилась облачком пара. От дождя воздух быстро остывал. — Вот бы сейчас пригодилось чьё-то умение творить огонь, — лиса покачала головой, — После таких бурь в горах часто бывают заморозки… Ван Хельсинг смерил ее уничтожающим взглядом. — Хотя мне-то что, — лиса пожала плечами и повернулась к входу в пещеру. В тучах сверкнул разрыв, последний отблеск дня озарил скалы… И Тея внезапно узнала края, в которых оказалась! Эти горы были последними позвонками на хвосте Иберийского дракона — горной цепи, протянувшийся через северо-восток Испании и именно по ним некогда пролегала граница королевства Валенсия. Тея помнила, как впервые пришла сюда, когда Валенсия была одной из самых процветающих держав на полуострове, о чем в ту пору она даже не знала, как не знала почти ничего о жизни в этих диких закатных землях. Но здесь она встретила Камиллу — точнее та сама ее нашла. Судя по всему Камилла обитала в Валенсии еще до воцарения Королей Арагона и, по праву считая себя хозяйкой этих земель, следила за всеми существами, пересекавшими границы. Тея не сомневалась, что старая подруга пережила травлю инквизиторов — Камилла была могущественнее других ведьм и умела многое, на что у самой Теи не хватило бы сил! Лиса вздрогнула, и руки ее снова сами собой потянулись к ошейнику. Не хватало сил… Но Камилла… Наверняка Камилла сможет ее освободить! Тея вгляделась в неровный рисунок склонов, пока их вновь не заволокло тучами. Ван Хельсинг сам признал, что в бурю выследить ее не удастся! Зато если она сумеет одолеть эти горы, то до Валенсии будет всего день пути! — Нужен костер, — нехотя признал Ван Хельсинг, — Там недалеко были деревья. — Что ж, пытайся разжечь сырые дрова, — Тея равнодушно махнула рукой и даже отвернулась, когда охотник прошел мимо. Она успела убедиться — этот человек каким-то образом умел чуять враждебный замысел. Но, кажется, после стольких лет, далекие лисьи боги все же вспомнили о ней. А может Ван Хельсингу просто не пришло в голову, что она попытается сбежать — в разгар бури, без оружия, чтобы в одиночку искать путь через горы… Это же чистое безумие! Ах, ведь он не представляет, насколько она безумна! Тея дождалась, пока шаги охотника поглотит шум дождя… на всякий случай сосчитала до тридцати и лишь после этого воззвав ко всем лисьим повадкам, выскользнула из пещеры и пробралась дальше по склону. Она не позволяла себе ускорить шаг, ступала плавно и тихо, чтобы ни один камень не захрустел и не выскочил из-под ноги. От дождя юбка отяжелела, облепила ноги и сковала движения, но Тея продолжала двигаться вперед, пока пещеру не заслонил каменный выступ. Лишь тогда лиса позволила себе отдышаться… а затем продолжила путь.