Лиса может поседеть, но стать хорошей никогда не сможет (английская пословица)
Будучи третьим после Мадрида и Барселоны городом Испании, Валенсия сохранила дух уютной приморской провинции. Не обладая имперским блеском Мадрида и эпатажным щегольством Барселоны, она напоминала старосветскую аристократку, которая умела сочетать и ажурное мавританское кружево, и узкие линии католической готики и обильность ренессанса… Примерно так бы думал обычный путешественник, очутившись на улицах Валенсии. Но Тею одолевали иные мысли. Почти четыреста лет минуло с той поры, когда она была здесь впервые, и за это время город удивительно мало изменился. Разве что разросся, а улицы стали чище и светлее, но, как и много лет назад, обоняние смущало густое обилие человеческих запахов, смешанных с острым ароматом моря. А сегодня к этому коктейлю примешалась еще одна резкая нота — дыма и пороха. Уже на окраинах царило заметное оживление. Жители высыпали на улицы, фасады домов и лавок пестрели гирляндами и разноцветными фонариками, со всех сторон доносились мелодии, сливающиеся в единый гам. А над крышами в лиловом вечереющем небе с трескучим хлопком вдруг распустились огромные огненные цветы. — Я забыла, — выдохнула Тея, глядя, как гаснут последние всполохи, чтобы через секунду вспыхнуть снова уже над другой частью города, — Неужели уже пришло время? — Время для чего? — спросил Ван Хельсинг со странной настороженностью наблюдая за толпой ряженых. — Так ты не знаешь? Фальяс, праздник огня, проводы зимы — целую неделю карнавал, танцы, фейерверки… А еще делают из ненужных вещей кукол и сжигают их в последнюю ночь. Которая, похоже, как раз сегодня. Nit de Foc… — Ночь Огня, — поморщился охотник, — Языческие пережитки. — И чем ваш благословенный огонь отличается от этого? Огонь — это не только очищение. Это еще и тепло новой жизни. Люди здесь с древних времен живут дарами земли и моря, и до сих пор помнят об этом, — взгляд Теи затуманился, словно она видело нечто, скрытое за пеленой времен, — Когда-то и нас, кумихо почитали как служителей плодородия… ведь мы звери огня. — И поэтому теперь вы крадете силу жизни у людей. — А что остается, если в тебя перестают верить и называют монстром, — вспылила лиса, и в ее голосе проскользнула застарелая обида, — Вы, люди, возлюбленные дети богов, вам одним позволено менять мир под себя. Всем остальным остается лишь выживать. Охотник смотрел на ее поникшие плечи, а в ушах отдалось эхо разъярённых воплей: Ван Хельсинг — убийца!!! Он выполнил задание. И в кои-то веки сохранил пойманному чудовищу жизнь. Чудовище… убийца… Зверь… Так почему же он так сожалеет о том, что должен делать? Это проклятое чувство преследовало Ван Хельсинга с самого утра, когда он осознал, что впервые за последнее время не увидел Анну во сне.***
— Просыпайся! Солнце уже высоко. Тея поморщилась от боли в затекшей шее. Ошейник был на месте. Лисица оторвала голову от жесткой попоны и увидела перед собой флягу. Лишь теперь она поняла, какая жажда раздирает горло. Припухшие губы ныли, но вода освежила их и смыла остаток чужого запаха. Тея потянулась и вынырнула из-под плаща Ван Хельсинга. Кажется, у нее уже входит в привычку просыпаться под ним? Охотник ждал ее у входа. Утренние лучи обливали его потоками света, и Тея еще явственней увидела окутывающую мужчину ауру. Любая кумихо на ее месте пошла бы на всё, лишь бы поживиться этой энергией. А она… может дело не только ошейнике? Тея раздраженно принялась приводить себя в порядок. Словно оправдываясь за вчерашнее, погода расстаралась — небо слепило своей незамутнённой синевой, а горы пестрели зеленью среди отмытых от зимней пыли склонов. Они двигались той же тропой, которой пыталась пройти Тея прошлой ночью. Земля влажно чавкала, меж камней бежали ручейки, а снизу доносился мерный рокот горного потока. Вся прошлая ночь теперь казалась умопомрачением. И впервые за пятьсот лет своей жизни лиса не понимала собственных чувств. Впрочем Ван Хельсинг тоже весьма успешно делал вид, что ничего не произошло. Просто чертовски холодная ночь и им просто нужно было согреться… Тея и сама была бы рада воспринимать все именно так… Нет, не то чтобы она всерьез рассчитывала, что Ван Хельсинг снимет ошейник. Пожалуй, сделай он это, лиса была бы даже разочарована. Но и отбросить случившееся с прежней лисьей беспечностью она тоже к своей досаде не могла, тем более что об этом все время напоминали всякие мелочи вроде приятной насыщенности во всем теле, следов на бедрах, порванного шнурка на корсаже… Лиса злилась. Она не могла так легко проиграть! Только не ему! — Что молчишь? — не выдержала Тея спустя час раздражающего безмолвия, — Думаешь, как теперь будешь исповедоваться? Простите святой отец, ибо я согрешил. Очень сильно. Она чувствовала, как взгляд Ван Хельсинга печет ей затылок. — Вообще-то я думал о том, как убедить Орден дать тебе второй шанс. — Ч…что? — Мое слово в Ордене имеет вес, и, если я… поручусь, никто тебя не тронет. Тея закусила губу. Вот оно что! Спасение, забота и… все прочее — все это было лишь частью вербовки?! — Мило с твоей стороны, — проговорила она, — Значит, я смогу жить свободно, идти куда захочу… и утолять голод? — Орден найдет решение. Если докажешь свою… — Ван Хельсинг запнулся, словно не мог подобрать верное слово, — …ценность, никто не станет держать тебя в клетке. — Ценность! Говоришь, как те пираты, — осклабилась Тея, — Но я не товар и не ручная зверушка! — У тебя есть время подумать, — коротко ответил охотник, — Еще можно начать новую жизнь… Раз уж даже мне удалось… Какое-то время тишину нарушал лишь хруст камней под копытами лошади. — Что тогда будет? В Риме? — тихо спросила лиса и тут же поймала взгляд охотника. Казалось, он спрашивал себя о том же. Вот только ответ ему не слишком нравился. — Допрос. Потом придется показать свои способности. И снова допрос. И другие… проверки. — М да, похоже, тебе нечасто удавалось доставить кого-то живым. И готовым сотрудничать. — Ты первая. — О! Теперь уже Тея погрузилось в молчание. И лишь когда вместо очередной горы впереди показались заросший лесом спуск к холмам, предвещающим равнину, она снова заговорила. — Если они прислушаются к тебе и дадут мне шанс. Что тогда? — У тебя будет жилье и защита — не придется сбегать от расправы односельчан или тварей вроде Лобо. Под покровительством Ордена ты сможешь не бояться… — Если стану вам служить, — выпалила Тея и ткнула пальцем на свою шею, — Как собака — лишь сменю этот ошейник на другой! — По крайней мере не придется подавлять свою суть. Быть может, однажды ты даже сможешь вернуться на родину. — Чтобы ловить себе подобных. Вот уж великая честь! Злость все еще клокотала в голосе Теи, но мысли поневоле завертелись вокруг слов охотника. Когда-то лиса часто думала, как вернется домой. Но в те времена такой путь в одиночку по суше казался невозможным, а после пережитого на пиратском корабле — мысль о новом долгом плавании вызывала у нее лишь дрожь, так что в конце концов, Тея решила отложить путешествие. Ведь она была еще юной кумихо, почти не знавшей мира и жаждущей испытать свою силу… Солнце перевалило зенит, когда они выбрались из дикой местности и вокруг, насколько хватало глаз, распростерлось пестрое одеяло возделанных полей, с виднеющимися тут и там черепичными крышами небольших деревушек. Буря преобразила местность — всего за ночь напоенная влагой земля покрылась зеленым пушком новых всходов, а ветер время от времени доносил нежный аромат расцветающих апельсиновых садов. И Тея всей душой, и лисьей, и человеческой, ощущала, как в эту самую минуту на землю снисходит настоящая весна, и все живое охватывает нетерпеливый трепет… А она? Что она делает?! Почему не спрыгнет с седла и не бросится прочь через поля? Станет ли Ван Хельсинг стрелять ей в спину? Еще два дня назад она бы сбежала при первой возможности… На горизонте проступила слюдянисто-синяя полоса океана, и Тея не сдержала тонкого возгласа. Долгие годы она стремилась держаться подальше от побережья. Шум прибоя навевал слишком тяжелые воспоминания. Вернуться на родину… Лиса смотрела на дорогу, на простые дома предместий и уже показавшиеся стены городских зданий, но перед ее внутренним взором возникали иные края — туманные горы с бамбуковыми рощами и изумрудными чайными плантациями, многоярусные изогнутые крыши дворцов и пагод, утопающие в облаках цветущей вишни, скалистые острова, вдоль которых шныряют узкие рыбачьи лодки… Скоро воды рек и озер усеют жемчужно-розовые цветы священного лотоса, а осенью их покроет огненный ковер листопада… Ее вырвали из того мира. И не давали покоя в этом. Может, так своеобразно боги давали понять, что ей уготована иная судьба? Неужели она готова сдаться на милость Ордена лишь потому что какой-то охотник спас ее пару раз… или потому что ей было так неожиданно хорошо с ним прошлой ночью? Ведь это только в глупых старых легендах дракон, цилинь, лиса или еще какое-нибудь нелепое существо в благодарность служит своему спасителю до скончания века! Она готова предать свою суть, свою свободу? Нет! Один раз ей не удалось сбежать, полагаясь лишь на свои силы. Теперь надо быть хитрее. Ведь Валенсия уже рядом, а значит и Камилла! Нужно лишь только… только… Петарда трескуче хлопнула прямо перед ними, и Ван Хельсинг едва удержал готовую взвиться на дыбы лошадь. В единый миг они вдруг оказались посреди самозабвенно веселящихся валенсийцев. Музыка неслась мощным потоком, перекрывая крики и взрывы хлопушек, наполняющих воздух фонтанами конфетти. Неугомонные мальчишки шныряли под ногами, швыряя во все стороны петарды, а взрослые даже не пытались их остановить — наоборот, всех словно охватило праздничное, прожжённое искрами и пропитанное дымом безумие. Женщины в платьях с расшитыми юбками и тонких кружевных платках несли охапки цветов, а мужчины в унисон пели, собираясь на площадях, озаренных пламенем больших костров. Костров! Тея еле сдержала ликующий вопль. Вот оно! Все-таки боги на ее стороне, иначе как объяснить, что она оказалась в Валенсии в ту самую ночь, когда все ее население воспевало огонь! Это ночь, когда человеческие эмоции обретают древнюю силу, пронизывающую все вокруг. Тея чувствовала ее, почти могла дотянуться и вобрать его так же, как брала жизненную силу людей… Если бы не проклятый ошейник! Но ведь она кровь от крови огня, ее дух рожден из пламени. Что если она не использует свою силу, а просто подчинит ту, что вокруг? Ведь это ночь огня. Ее ночь. Ван Хельсинг тем временем безнадежно боролся с напором толпы, увлекающей их в гущу праздника. Лошадь под ними хрипела и ошалело таращилась на неистовствующую толпу. — Похоже, дальше придется пешком, — проговорил Гэбриэл, взирая на море лиц, многие из которых были скрыты пестрыми масками. Тея же жадно взирала вперед, где на одной из площадок как раз развернулось выступление факелоносцев. В черно-алых костюмах, и от того еще больше напоминающие огненных бесов, люди раскручивали над головами огненные булавы и тонкие цепи с шутихами на концах, выписывая в воздухе искристые спирали. Вот то что ей нужно! — Постой, я хочу увидеть! — крикнула Тея и схватила охотника за руку, не давая ему натянуть поводья. Взглянув ему в лицо, она сразу заметила, как напряженно сжались губы мужчины. — В чем дело? Не любишь карнавалы? Ван Хельсинг бросил на лису раздосадованный взгляд. Он хорошо помнил, как из-под масок вылезали клыкастые пасти вампиров. Тогда, в Будапеште, Дракула провел его, спрятав под чудовищными личинами чудовищ настоящих, и теперь он не мог избавиться от неотвязного ощущения скрытой угрозы. Вот только в этом хаосе и шуме он не мог понять, было ли чувство настоящим или лишь тенью злого воспоминания. — Пожалуйста, — вдруг совсем тихо попросила Тея, все еще не убирая пальцев с его запястья, — Вдруг все это я вижу в последний раз… С ее губ слетела усмешка, в глазах была мольба. И он сам не заметил, как направил лошадь вперед, позволив толпе нести их все ближе к зареву. Это и в самом деле было красиво. Лиловое небо расцвечивали соцветия искр, а внизу, подражая, танцевало пламя земное. Ленты и шары из огня свивались кольцами, взметались и кружились будто сами собой, без помощи гибких темных людей, в такт пению флейт и скрипок. Пламя ожило. Оно звало! И Тея вывернулась из хватки охотника и сиганула с седла вниз. Рука Ван Хельсинга метнулась следом, почти достала ее, но женщина по-звериному уклонилась и припала к земле, а затем вскочила и бросилась в гущу ног и юбок. Охотник выругался сквозь зубы, глядя, как женщина скользит меж скученных тел. Сейчас, в гуще толпы он не мог в нее выстрелить. А даже если бы мог… Гэбриэл еще раз чертыхнулся и, спрыгнув с лошади, бросился вдогонку, яростно пропихиваясь, не обращая внимание на ругань и ответные тычки, боясь лишь потерять изящную фигурку среди несуразных, ухмыляющихся масок. Все-таки стоило прислушаться к инстинкту… Внезапно толпа ахнула и прянула в стороны, и он успел увидеть, как Тея легко идет сквозь облако дыма навстречу танцующему пламени. Факелоносцы закричали, один выронил факел и тот полетел прямо в женщину! Ван Хельсинг бросился на опустевшую площадку, хотя уже знал, что не успеет. Он готовился услышать истошный крик… но ничего не случилось. Пламя объяло Тею, не причинив ей вреда! Она просто замерла, облаченная в огонь, словно в сияющую шубку. В лисью шубку! Слова застыли на губах Ван Хельсинга, а следующий вдох обжег гортань. Он осознал, что стоит слишком близко, когда Тея улыбнулась. — Я же говорила: сперва я лиса, а уже потом человек. Охотник мысленно перебрал свой арсенал, в котором, разумеется, не было ничего на такой случай. Он попытался разглядеть, что сталось с ошейником, но пламя, окружающее женщину-лису, было слишком ярким… Он не мог просто отступить! Ван Хельсинг натянул на лицо платок, надеясь хоть как-то защититься от жара и шагнул к лисе, держа наготове пистолет. Тея недоверчиво смотрела на него. — Прошу, не вынуждай! Он шагнул вперед. И тогда Тея нехотя взмахнула рукой. Тотчас окружавшее ее пламя свилось раскалённой лентой, устремляясь к охотнику. В последний миг оно изогнулось и, не задев, окружило его пылающим кольцом. Гэбриэл сделал еще шаг, но затем ни в силах вдохнуть раскаленный воздух, заслонился руками, бессильно наблюдая, как ее тонкий силуэт исчезает в дрожащем мареве. — Прости, — в изумрудных лисьих глазах было неподдельное сожаление, — Ты был добр. Даже добрее, чем я заслуживаю… Но я не смогу жить на цепи. Прощай. Стена огня с воем взвилась вверх — и рассыпалась фонтаном искр. Давясь кашлем, охотник вырвался из облака гари… и едва не оглох от шквала аплодисментов. Толпа приняла все за часть эффектного огненного представления! Перед глазами все еще мерцало после ослепительных искр, но Ван Хельсинг впился взглядом в толпу, а затем опрометью бросился в ближайший переулок, и оттуда на соседнюю улицу… Нет, иглу в стоге сена найти проще, чем одну плутовку лису в этом объятом праздничной истерией городе! К тому же грохот и вспышки будили в нем смутные воспоминания — только там вместо безобидных хлопушек рычали настоящие ружья, земля содрогалась под поступью боевой конницы кавалерии, а искры сыпались от скрещённых мечей… Выбравшись из толпы, Ван Хельсинг отступил к стене дома, скрывшись в тени здоровенных, сооруженных из мусора и тряпок чучел. Должно быть это и были те самые ниноты, куклы, которые сжигали ночью в апогей торжества. Будь неладен этот праздник — должно быть, благодаря его языческой магии лиса сумела улизнуть. И теперь он должен понять, что она задумала! Судя по тому, что он узнал о ней за эти дни, лиса ни за что не откажется от своих сил. Значит она хочет избавиться от ошейника… И значит, что-то или кто-то может ей помочь. Лихорадочно размышляя, Ван Хельсинг скользнул взглядом по стоящим рядом куклам. Одна из них была похожа на ведьму в цветастых лохмотьях с выпирающим крючковатым носом. Ведьма. Тея упоминала, что уже бывала в Валенсии. И жила у ведьмы. Она даже назвала ее имя… Ван Хельсинг не любил охоту на ведьм — слишком часто ими оказывались простые целительницы, полоумные старухи или наоборот чересчур умные и красивые женщины, навлекшие на себя гнев деревни в лице ревнивых жен или не привыкших к отказам мужей. Иметь дело с озлобленными дураками всегда бессмысленно и неприятно, но изредка, в одном случае из десяти подозрения все же имели основания. И если это как раз тот случай — мало никому не покажется… Ван Хельсинг с досадой посмотрел на беспечно веселящихся людей и шагнул в общий поток, направляющийся в центр города. Так или иначе ему нужна помощь.***
Как и положено главной церкви богатого города, Кафедральный собор Валенсии был богато украшен снаружи и еще гуще раззолочен внутри. Но Ван Хельсинг едва взглянул на старинные росписи и фрески, богатую резьбу и скульптуры святых — годы в Риме выработали у него привычку не замечать подобную роскошь и не испытывать перед ней особого благоговения. Миновав ряды молитвенных скамей и проигнорировав возмущённые возгласы служек, он устремился к алтарю, где как раз шли приготовления к вечерней службе. — Карл! — Ван Хельсинг! — от группы облаченных в черное священников отделилась проворная фигурка в скромной коричневой рясе. Охотник ловил на себе испуганные и неприязненные взгляды, но игнорировал их. Он привык, что даже причастные к Ордену служители его сторонятся. Для них он был чистильщиком — тем, кто помимо прочего разбирался с последствиями их собственных ошибок. — Ты должен был вернуться два дня назад! Что слу… Карл осекся, и проследив за ошеломленным взглядом друга, Ван Хельсинг посмотрел на свои руки, лишь теперь осознав, что после огненного крещения он с головы до ног покрыт копотью. — Возникли… непредвиденные обстоятельства, — нехотя пояснил он. — А-а, — протянул Карл с видом человека, в сотый раз слушающего знакомую небылицу, — Только не говори, что снова не взял монстра живьем! Знаешь, в Ватикане… — Нет! — прервал его Ван Хельсинг, покоробленный словом «монстр», — То есть, она жива. Недоверие на лице послушника сменилось замешательством. — Ну и где же… она? — Как раз об этом я хотел… — охотник покосился на священников и прихожан, которые, несмотря на праздник, решили посетить службу, и теперь вовсю на них таращились. — Пойдем-ка, — Карл быстро потянул его прочь из центрального нефа, — Надо полагать, нужна моя помощь? — Ты ведь заглядывал в здешний архив? — Еще бы, здесь отличная библиотека… — Тебе попадалось что-то о ведьмах времен инквизиции? — О ведьмах? Нет, боюсь, все было уничтожено, — Карл покачал головой, — Хотя, может, в штабе инквизиции могло что-то сохраниться. Он ведь действовал здесь до самого 1834 года. Я не успел туда наведаться, но это не далеко, во дворце Борджиа… Постой, причем тут ведьмы? Я думал, ты охотился на… — Расскажу по пути, — Гэбриэл сбавил шаг у ворот церкви, — Но сперва надо вооружиться. — Кто бы сомневался, — вздохнул Карл, — Что именно нужно? Ван Хельсинг оглянулся на полыхающее над городом зарево. — Всё.***
Справедливости ради стоит сказать, что Валенсия, будучи процветающим торговым городом, до последнего противилась пожару инквизиции. Для почтенных купцов реальные убытки, которыми грозила религиозная истерия, были куда страшнее смутной опасности, которую могли навлечь гипотетические ведьмы. Но в конце концов костры заполыхали и на валенсийских площадях, и еще в начале 19 веке штаб инквизиторов вел свои темные процессы в самом сердце города. Творя своё «святое дело», инквизиторы не задумывались о том, что собственными руками ставят несмываемую метку на плоти города. Боль умирающих в огне, их последние проклятия клеймили землю, из-за чего даже спустя века на тех пустырях и перекрестках выли собаки, дети заливались плачем, а взрослые ежились, будто нечто заползло им под воротник. Место, где погибала одна ведьма — рано или поздно становилось точкой силой, притягивающей других. И как раз неподалеку от прежнего штаба инквизиции, на неприметной площади располагался небольшой трактир. Никто не задумывался, как давно, казалось — он была здесь всегда. И всегда за стойкой гостей встречала улыбчивая хозяйка, имевшая самую почтенную репутацию и исправно платившая налоги в городскую казну. Ее заведение никогда не привлекало внимание стражи ни порченой едой, ни пьяными драками, хотя народ здесь собирался самый разный — от сезонных рабочих, до матросов. Правда те из них, кто снимал комнату наверху, видели странные сны, а покинув город, терзались необъяснимой тоской, порой даже заболевали и внезапно умирали… Но кого заботили такие глупости и уж тем более, подлинный возраст хозяйки — если она подавала едва ли не лучшую в городе каву — местную разновидность игристого вина. И разумеется, в Nit de Foc, самую бурную ночь Фальяса, трактир была набит битком. Приблизившись к освещенному порогу, Тея едва сумела разглядеть стойку за спинами разгоряченных, спешащих утолить жажду горожан. Несколько мужчин у входа тут же обшарили женщину липкими взглядами и уже начали было движение в ее сторону… — Тея! Лиса успела удивиться тому, как легко той удалось перекричать царящий вокруг гам, а в следующую секунду уже очутилась в облаке пышных каштановых волос Камиллы. Едва доставая ей до плеча, ведьма однако была по-кошачьи изящна, смугла и обладала удивительными лукаво-блестящими черными глазами. Она производила впечатление бойкой молодой женщины, вроде тех, что играют коломбин в традиционных комедиях, находчивых и прелестных, но все же второстепенных героинь. И многим было невдомек, насколько обманчив был этот образ. — Чудно выглядишь, Камилла, — проговорила Тея, когда хозяйка отстранилась. Та в ответ улыбнулась сочными губами, подкрашенными в тот же гранатовый цвет, что и ее платье, и в свою очередь окинула лису взглядом. — А ты выглядишь ужасно! Где ты так… ох, а это что за мерзость?! Тея перехватила взгляд Камиллы, устремленный на ее шею и от выражения лица старой подруги почувствовала себя куда более грязной, чем секунду назад. И дело было вовсе не в запыленной ободранной одежде. — Это причина моего внезапного визита, — Тея подавила желание стыдливо прикрыть ошейник руками, словно паршивое клеймо, — Пожалуйста, скажи, что эта дрянь тебе по зубам! Если даже ты не сможешь снять ее с меня, то я… — Тише, — Камилла чуть крепче стиснула ее руки и оглянулась. Много кто смотрел на них и еще больше гостей требовали заново наполнить стаканы. Камилла обернулась к стойке, и по ее кивку две девушки в передниках поспешили взять на себя толпу страждущих. — Идем, мне нужно лучше рассмотреть… это, — ведьма брезгливо скривила губы и повела Тею мимо лавок и столов. — Даже помощниц наняла, вижу, дело процветает, — заметила Тея, проходя в неприметную дверь в подсобные помещения, — Всё еще подмешиваешь зелья в вино? — Для них? — Камилла оглянулась через плечо на осаждающую стойку толпу, — Нет, эти и так готовы есть с моих рук. А своё лучшее вино я теперь поставляю в первые торговые дома Валенсии и Барселоны. Через год другой и до Мадрида доберусь. — Нисколько не сомневаюсь, — рассмеялась Тея. Еще много веков назад она поняла, как Камилле удалось не только пережить травлю ведьм и стать сильнейшей из них на востоке Испании. Она не демонстрировала силу, не пыталась обрести власть над людьми через их страх. Она завладевала ими через их страсти и пороки. Она делала вино, пекла хлеб и иногда по вечерам встречалась с некоторыми женами зажиточных купцов, а на городских раутах беседовала с их мужьями… Камилла не наводила порчу на соседей, не портила урожай и не насылала штормов на рыбацкие лодки. Она держалась среди простых горожан, при этом обретая тайное влияние на самых могущественных людей города. Она была ведьмой новой породы, не только сильной, но еще умной и честолюбивой. И как бы ни была высока конкуренция среди поставщиков мадридского двора, Тея не сомневалась, что рано или поздно Камилла и туда проложит тайную тропу. — Так что произошло? — спросила Камилла, когда они миновали кухню и кладовые, — Я думала, к такой хитрой лисе как ты никому не подкрасться. — Кое-кому удалось. Слышала о Святом Ордене? — Ну еще бы! — Я думала, мы идем в подвал, — сказала Тея, когда Камилла открыла дверь, ведущую явно за пределы трактира. В прежние времена в подвале у Камиллы был «рабочий кабинет» с почерневшим столом, сундуками, набитыми книгами, загадочными приспособлениями, мешочками и склянками. И небольшим котлом. — Я расширила хозяйство, — Камилла провела ее по узкому коридору, соединяющему трактир с соседним домом, — Сама знаешь, некоторыми вещами несподручно заниматься в доме, где бывает много народу. Тея неопределенно кивнула — в прошлом она не раз выдавала себя за хозяйку кофейни или галантерейщицу… но всё это было лишь игрой — лиса выкупала любое пустующее заведение в городе и просто пускала в ход чары, приманивая посетителей. Она могла в любой момент бросить всё и исчезнуть, едва люди начнут тревожиться из-за участившихся странных смертей. Ей нравилось так жить, но в глубине души она даже немного завидовала той связи, что была у Камиллы с ее городом. — Итак, — ведьма отперла замок, впустив Тею в просторное помещение, воздух которого был напитан кисловато-терпким ароматом винного сусла, — Святой Орден? — Да, их охотник выследил меня и сумел надеть ошейник, сковав мою силу. Я не могу обратиться, не могу использовать чары… даже коснуться этой дряни не могу, — Тея потянулась к ошейнику, и тот предупреждающе вспыхнул, — Это заклятые письмена. — Вижу, — Камилла захлопнула за ними дверь, и где-то в лисьем нутре Теи шевельнулось беспокойство. Но она отмела его, разглядев в сумеречном свете, льющемся из единственного окна на скошенной крыше, корзины, мешки и полки с бутылями. Похоже, Камилла устроила здесь амбар, а значит на другом конце должна быть еще одна дверь. — Но почему охотник тебя не убил? — Он хотел увезти меня в Рим, чтобы я служила Ордену. — И ты сумела сбежать? — Камилла повернулась, и ее глаза сверкнули агатово-красным. — Он думал, что без сил я сдамся, — Тея улыбнулась, но ведьма продолжала смотреть на нее странным пронзительным взглядом. — Он? — Ну… охотник, — Тея вдруг поняла, что не хочет говорить Камилле о Ван Хельсинге. — Что ж, — ведьма наконец отвернулась и не спеша зашагала по проходу вдоль полок, — Похоже, ты проделала нелегкий путь. — Ты даже не представляешь, — Тея последовала за ней, едва сдерживая нетерпение. — Ну почему же, — Камилла скрылась за стеллажом, уставленным рядами пустых винных бутылок, — За эти дни ты не первая гостья, которая рассказывает что-то подобное. — Так ты сумеешь снять ошейник? Поможешь мне?! — Тея свернула за стеллаж, но обнаружила, что Камилла уже далеко впереди, стоит на едва ли не единственной пустом пятачке, окруженном со всех сторон стеллажами. — Однажды я помогла тебе, — задумчиво протянула ведьма, — А знаешь почему? Тея не ответила — уже не беспокойство, а паника, подкрепленная животным инстинктом, завопили в один голос: что-то не так!!! — И почему же? — лиса двинулась вперед, высматривая второй выход. Если Камилла покидает амбар через дверь, через которую они вошли, то вторая дверь, через которую заносят товары, закрывается изнутри на обычный засов. Если она успеет добежать… — Когда ты появилась — я сразу поняла, что ты куда сильнее своих сородичей-оборотней. — Мы не сородичи! — рявкнула Тея и задела плечом стеллаж, от чего безупречные шеренги бутылок угрожающе покачнулись. — В тебе, как и в них половина зверя и половина человека, разве нет? — фигура Камиллы плыла в полумраке, и ее мягкий голос кружил вкрадчивым эхом, — Но в тебе есть также и сила им. И даже мне. Поэтому я помогла тебе… — Рада, что ты помнишь, — прошипела Тея. Она наконец-то увидела дверь. Позади Камиллы. — Я ждала, что ты станешь одной из нас. Ведь все мы вынуждены существовать в тени людей. Мы разные, и часто враждуем — но даже тогда мы на одной стороне, а люди — на другой. Иначе нас истребят — инквизиция, Орден или сельские дурни с вилами! Я учила тебя, потому что мы похожи — обе процветаем только среди людей. Они — источник наших сил. И я думала, что мы понимаем друг друга. Тея приблизилась настолько, что наконец-то сумела разглядеть лицо Камиллы. И к своему изумлению, обнаружила, что оно блестит от слез. — Прости, — проговорила Тея и со всей силы толкнула крайний стеллаж. Бутыли пронзительно звякнули и посыпались вниз, но еще до того, как первая из них грянула об пол, Тея бросилась вперед, мимо Камиллы, к двери. Но даже грохот и звон бьющегося стекла не заглушил голос ведьмы. — Все эти века ты жила на свой лад, но я уважала тебя и верила, что мы на одной стороне… До двери оставалось всего несколько шагов, когда бледная тень метнулась ей наперерез. Лиса едва успела увернуться, но потеряла равновесие и покатилась по земляному полу, пока не ударилась об один из ящиков. — …но как же я ошибалась! Камилла не спеша приближалась к ней, не обращая внимание на скрипящие под ногами осколки. А с другой стороны, на ходу поднимаясь на задние лапы, пружинисто крался… — Лобо, — выдохнула Тея, и волосы у нее на затылке стали дыбом.