Превратности судьбы

Вы когда-нибудь ощущали тяжесть пятикилограммового бетонного строительного блока под грудной клеткой? Хоть когда-нибудь вы чувствовали себя в тисках для зажима инструментов? Вот на что похоже чувство невыносимой тоски, которое испытывал Мисаки. Одиночество, боль и желание все вернуть были таким чудовищными, что он физически ощущал холодный стальной кулак, сжимающий его сердце. Он знал, что будет тяжело. Очень тяжело. Но с каждым часом все больше и больше сомневался, что выдержит разрыв с Акихико. Тепло Усаги, его низкий хрипловатый, уверенный голос, чуть надменный взгляд, холодные, но такие нежные руки – все это стало настолько неотъемлемой частью жизни Мисаки, что теперь, лишившись всего этого по собственной воле, он чувствовал, будто ему заживо, без наркоза вырвали кусок плоти, и пустоту совершенно нечем заполнить. Первую ночь без Акихико он не забудет никогда. Мучительно долго он не мог заснуть, метался на влажных от пота и слёз гостиничных простынях, пытаясь насильно сомкнуть глаза, но как только он это делал, в кромешной темноте появлялось это лицо. Он до боли, до скрежета сжимал челюсти, пытаясь не разреветься, но крупные, как градины, слезы упрямо струились по щекам. Подумав, что так он сойдет с ума, Мисаки решил выпить чего-нибудь, чтобы хоть немного забыться. Заказав бутылку самого крепкого алкоголя, что был в баре – это оказалась русская водка – он разом опрокинул в себя три стопки, все еще не чувствуя облегчения. Как безнадежный алкоголик, он пытался утопить свое горе на дне бутылки, но это чертово пойло никак не хотело действовать – Мисаки все еще был трезв, как стеклышко. Так, он просидел почти час на кровати, выпивая прямо с горла – к черту эти стопки – перед кем рисоваться, он все равно один. Один. Такое непривычное, ужасающее и страшное слово. Мисаки отстраненно подумал, что он сейчас настолько трезв, что может решать задачи по физике, и решил заказать еще. Он резко встал, с глухим стуком уронив бутылку на ковер, но в голову тут же с шумом хлынула кровь, и в глазах потемнело. Мисаки, как подкошенный упал на пол, больно ударившись головой, но не отключился, что его немало огорчило – он надеялся, что просто провалится куда-нибудь, исчезнет, пропадет, и не придется больше чувствовать эту давящую боль. Но Мисаки все еще лежал на спине, чуть приоткрыв глаза. Вся комната ходила кругом, было так сложно сфокусировать на чем-то взгляд, и глаза, кажется, разъезжались в разные стороны. Пошевелиться, а тем более, встать, сил не было, и он решил так и остаться. Так, незаметно для самого себя, Мисаки уснул, распластавшись возле кровати, с антуражем в виде пустой бутылки, разбросанных вещей и смятого покрывала. Казалось - это то, что нужно - сон после такой лошадиной дозы алкоголя должен быть крепким и глубоким. Но Мисаки явно не повезло. Ему снились объятья, голос, руки, волосы, щекочущие чувствительную кожу. Акихико доводил его до беспамятства то нежностью, легкими прикосновениями, шепотом, то грубыми, резкими движениями, укусами, почти звериным рыком. И когда уже Мисаки, краснея даже во сне, наплевав на все свои принципы, уже молил, чтобы Усаги взял его, чтобы вошел и начал скорее двигаться, Акихико раз за разом исчезал, оставляя Мисаки в растерянности. Но спустя время он снова появлялся, приводя измученного парня в состояние, близкое к безумию. Проснулся Мисаки, как ни странно, когда за окном только начинало светать. Мысленно проклиная устоявшийся режим организма, который не позволил ему благополучно проспать в номере весь день, он, похмельный, шатающийся, с жутким привкусом грязных обувных стелек во рту, с трясущимися руками, встал с пола и подошел к окну. Город просыпался, и солнце румяным светом создавало красновато-золотистый ореол у небоскребов, внизу люди уже спешили куда-то, с высоты двенадцатого этажа они казались толпой суетных муравьев. Мисаки прислонился лбом к холодному стеклу, пытаясь облегчить головную боль. Это немного помогло, и пронеслась мысль, что проснулся он так рано не просто так. Этот рассвет, эта жуткая головная боль - они словно олицетворяли новый этап в жизни.