Never Let Me Down Again

2.09

Майкл ― имя с губ слетало все еще непривычно. Гладкое как лакированное крыло «Мустанга», обтекаемого ветром. Хайнек никогда намеренно не называл его по имени, это происходило само собой, срывалось с языка, когда эмоции брали верх, когда он обращался не к напарнику, а к другу. Он чувствовал, когда Майкл на него смотрел, и всегда знал, когда он улыбался, или был чем-то недоволен. Порой это были совсем небольшие, едва уловимые невооруженным взглядом изменения на его невозмутимом спокойном лице, только тени, намеки, не заметные для окружающих, но за два года Хайнек сумел научиться их находить, отличать и расшифровывать. Они были гораздо важней открытых эмоций. Они возникали неожиданно и так же быстро гасли. Мимолетные и яркие как метеоры, стремительно рассекающие атмосферу, чтобы с шипением сгореть, ударившись о горизонт. Майкл тоже потихоньку сгорал. Здешний климат не шел ему на пользу. Хайнеку казалось, что Майкл так привык дышать воздухом высот, что на земле ему было почти невыносимо. И хотя у него неплохо получалось совладать с гравитацией и ровно держать спину перед местными, Хайнек догадывался, что это лишь следствие адаптации к агрессивной среде и желание выжить, а не врожденная привычка. Майкл не любил смотреть на небо, делал это изредка, вынужденно или украдкой. Ему больше нравилось смотреть сверху вниз. Тогда цепкий взгляд никогда не терял бдительности, и даже если глаза были закрыты идеально ложившимися на скулы (словно сама природа заранее предопределила их форму) очками, он не упускал ничего из виду, полностью владея ситуацией. Он выглядел по-настоящему уверенно, сидя за штурвалом. Каждое движение было отточено до совершенства и потому легким, почти инстинктивным. На расслабленном лице появлялась спокойная улыбка. И казалось, что ничего в мире не сможет потревожить его в этот момент. Он как будто становился мягче и чувствительней. Словно в небе ему больше не нужно было притворяться, и земные правила теряли свою силу, освобождая от их стальных цепей. Хайнек не понимал, что заставило Майкла спуститься на землю. Он терпеть не мог копаться в бумажках, а если не было никаких дел, сидел в своем кабинете как загнанный в клетку волк, так что любое новое расследование приводило его в жуткий энтузиазм, потому что можно было, наконец, сорваться с места и отправиться в дорогу. Однако, достигнув цели и обнаружив, что привлекшая его история ― всего лишь роковое стечение обстоятельств или суть обыкновенных неурядиц, Майкл тут же терял интерес и разочарованный стремился назад, только бы куда-то двигаться. Он много молчал. Бывало, за несколько часов поездки он мог не сказать ни слова, рассматривая проносившийся за окном однообразный пейзаж Великих равнин, и выглядел при этом полностью удовлетворенным. Он умел довольствоваться малым, потому что ему было нужно гораздо больше, чем он мог себе позволить. Его жизнь ускользала как ветер между пальцев, и Майклу никак не удавалось ее поймать и урвать в личное пользование хотя бы жалкий клочок. Он был еще молод. Его лицо не успело покрыться недовольными суровыми морщинами, которые со временем покрывали физиономии вышестоящих по должности и званию военных. А мысли не утратили гибкости, ловко маневрируя между курсами и, в конечном счете, выбирая из них не проторенный, но самый правильный. Майкл еще не разучился мечтать, почти наивно продолжая следовать юношеским идеалам, и готов был их отстаивать даже ценой собственной жизни. Может быть именно по этому в его темных как пропасти глазах иногда вспыхивало слепое неудержимое безрассудство вопреки рациональному разуму, которое делало его таким особенным, почти незаменимым… И Хайнек ужасно боялся, что под гнетом кубометров атмосферы и тяжестью притяжения земли эта искра однажды угаснет. Сидя по правую руку от Майкла, он и сам ощущал себя как будто моложе, с мальчишеской радостью и любопытством смотря на окружающий мир и восхищаясь открывающимися перед ним тайнами. Ему казалось, что все впереди, все по плечу и от отчаянной смелости голова шла кругом. Все было четко и ясно. Как будто не осталось никаких преград, и тело стало легким и невесомым. На какое-то странное мгновение Хайнек вдруг подумал, как было бы прекрасно никогда не останавливаться, а продолжать вот так лететь и лететь, чувствуя лишь всеобъемлющее спокойствие и всецело доверяясь кому-то, не беспокоясь больше ни о чем. Если бы было можно никогда не снижаться и не сталкиваться с действительностью, которая обязательно встретит его кривой усмешкой и сжатым кулаком. Если бы можно было навсегда остаться вдвоем… Но физические законы вопреки всем желаниям продолжали работать исправно, массивные тела рано или поздно притягивали к себе окружающие их мелкие объекты, и Майкл падал, падал в одиночку в темную бездну неба, туда, где обрывался его горизонт.