Невоспетая

- Итак, моя дорогая, - объявил Эрик, - как ты собралась одеваться в мужскую одежду? Кристина, которая не думала так наперед, ответила пустым взглядом. Его смех прозвучал таким тихим и мягким, от чего по всему ее телу прошла волна тепла. - Ну, что ж... я предлагаю совершить налет на багажный вагон сегодня поздно ночью, когда все заснут. То есть... только если твой чуткий моральный кодекс выдержит воровство. Его глаза блестели, и девушка поняла, что он дразнит ее. Тепло по-прежнему разливалось по телу, хотя мысль о воровстве и вызвала у нее острую тревогу. Немного поколебавшись, Кристина кивнула в знак согласия. В конце концов, это было ради ее собственной безопасности. - Возможно, нам придется кое-что подправить, - продолжил Эрик, - у тебя еще остался швейный набор? Лицо Кристины просияло, и она направилась к своему саквояжу. Ее швейные принадлежности хранились там с тех пор, как она одолжила их Эрику для раны, и теперь откопала их, развернув кожаный набор на маленьком деревянном столике, чтобы изучить. - Сойдет, - сказал он оценивающе. - Полагаю, что после жизни с отцом и работы в прачечной, ты нашла возможность ознакомиться с мужской одеждой. Кристина снова кивнула, наблюдая, как Эрик проводит гибкими пальцами по шоворезу, наперстку и ножницам. - Прачка, - тихо вздохнул он, - это не то, что я мог бы предположить. Девушка нахмурилась и вопросительно посмотрела на него. - Меня удивляет, что в отсутствии голоса, ты предпочла не использовать свое тело. Кристина не была уверена, что ошеломило и разозлило ее больше: эти слова или бесстыдная искренность, с которой он их произнес. Прежде чем она успела сообразить, что делает, рука быстро ударила его по обнаженной стороне лица. Ладонь обожгло, и они уставились друг на друга в ошеломленном молчании. - Ох. - Эрик медленно поднес руку к порозовевшей щеке. - Мне следовало более тщательно подбирать слова. Я имел в виду работу танцовщицей. Девушка виновато покраснела и отвела глаза. При обычных обстоятельствах она, возможно, и была бы оскорблена, но с удивлением обнаружила, что эта пощечина доставила ей странное удовольствие, как будто она должна была сделать это давным-давно. Да, Кристина все еще держала в себе некоторую обиду. - Полагаю, это к лучшему, - продолжил Эрик. - Я презирал тех, кто смотрел на тебя на репетициях как на спелый персик. И все же... никто из этих мужчин не похищал ее. Однако с другими девушками они поступали гораздо хуже, куда более агрессивно. Кристина не была уверена, что Эрик сделал бы это, несмотря на растущее отчаяние. Она смотрела, как он опустился в кресло рядом с маленьким столиком, скрестив тонкие ноги, и размышляла, каково это, должно быть, для человека его возраста и физического телосложения лишиться радости плотских утех, как он сам тогда выразился, на всю жизнь. Другой бы человек мог бы воспользоваться случаям. Эрик взял ножницы и повертел их в руках, создавая завораживающую рябь из мышц и сухожилий на тыльной стороне ладоней. Она вздрогнула, вспомнив, что эти руки совсем недавно использовали похожее орудие, чтобы убить человека. Кристина подумала о том, сколько жизней забрал Il Gatto, и сколько еще отнял бы, включая и их, если бы пережил ту ночь. Была разница между его намерениями и намерениями Эрика, между его методами и методами Эрика, и один из этих подходов был, определенно, более бесчеловечным. Могла ли она действительно обвинять Эрика за то, что он воспользовался насилием, чтобы положить конец тому, что, возможно, было бы стало причиной еще большего насилия? Кристина отогнала от себя эти мысли. Кто она такая, чтобы решать, кто заслуживает жизни, а кто - смерти? Ей не следует больше тратить время и силы, пытаясь оправдать действия Эрика. Но девушка твердо знала только одно: пока он был жив, и она не хотела его смерти. Если это произойдет, то часть ее умрет вместе с ним. Его присутствие снова что-то пробудило в ней, своего рода влечение, которое, казалось, достигало апогея только когда Эрик находился рядом. Она всегда предполагала, что это связано с музыкой, потому что он был гениальным учителем, который понимал ее голос и связывал их с Оперой. Но здесь и сейчас, без голоса, который Эрик мог бы использовать, Кристина все еще чувствовала себя странно смелой и навязчивой. Она чувствовала, что сможет сделать с Эриком все, что угодно, и это знание одновременно возбуждало и пугало ее. Кристина сказала ему, что хочет одеться в мужскую одежду, чтобы быть свободной, но эта свобода исходила от него. Он не был связан общественными нормами, а, значит, и она не была связана с ними, пока находилась в его обществе. Иначе у нее не хватило бы смелости прибегнуть к этой уловке. - Интересно, - подал голос Эрик, - ты не позволишь мне подровнять твои волосы? Чтобы стрижка выглядела более ровной и менее... насильственной, так сказать. Кристина скептически посмотрела на него: сколько у Эрика было опыта в стрижке волос? Но в его словах был смысл, да и она не думала, что все может выглядеть хуже, чем сейчас, поэтому согласилась. Он указал ей на другой стул с жесткой спинкой. Из крошечной уборной в их купе Эрик достал полотенце кремового цвета и накинул ей на плечи. Краем глаза она видела, как он стягивает черные кожаные перчатки и бросает их на стол рядом с ней. Затем Эрик встал за стулом. Его пальцы прошлись по волосам на ее голове, и по телу Кристины пронеслась волна парализующего страха, стоило вспомнить жгучую боль, которую чувствовала всего несколько дней назад, когда ее волосы скрутили и безжалостно обрезали. Слезы навернулись на глаза девушки, однако Эрик не мог их увидеть, и его руки продолжали исследовать, ощупывая длину, толщину и волнистость стрижки. Прикосновения были нежными, даже успокаивающими, и Кристина сосредоточилась на том, чтобы успокоить нервы и учащенное сердцебиение. Но потребовался всего один взмах ножниц, чтобы она рассыпалась. Это произошло мгновенно, почти рефлекторно: поток слез, дрожащие руки и челюсть. У нее перехватило дыхание. Ножницы замерли, и девушка услышала звон металла о дерево. С элегантностью, которой он не должен был обладать на такой скорости, Эрик опустился перед ней на одно колено. - Кристина? Она с трудом выдерживала его напряженный взгляд, противоположный ее собственному: карий глаз, такой глубокий, что в нем можно было утонуть, и голубой, такой бледный, что прожигал насквозь своей ясностью. Кристина отвела взгляд. В кои-то веки она была благодарна за свою неспособность говорить, потому что в этот момент не могла найти внятного объяснения. В нерешительной попытке изобразить, девушка слабо указала в сторону ножниц, которые лежали на столе, но это казалось бесполезным, и она быстро сдалась. Но Эрик понял, безусловно, понял. С каких это пор он стал так искусен в интерпретации каждого ее жеста и выражения лица? "Наверное, подумала она, примерно в то же время, когда и я научилась понимать его". Как хорошо они теперь могли читать друг друга, когда барьер был разрушен после жаркого обмена мнениями и двумя горькими поцелуями в подземной тюрьме. - Прости меня, - произнес Эрик, - я не подумал. Конечно, это трудно для тебя. Длинная рука потянулась к ее щеке - жест утешения, она в этом была уверена - но остановилась прежде, чем коснулась кожи Кристины. Кончики его пальцев на мгновение замерли у ее подбородка, но после он сжал их и начал отводить руку. Она остановила это движение, схватив за кисть. Эрик замер, его глаза расширились, когда Кристина прижала ладонь к своей щеке, наклонившись вперед и сверху прижав собственную руку. Его кожа была прохладной и мягкой, а кольцо, касающееся скулы, и вовсе казалось ледяным. Она закрыла глаза. Девушка понимала, что мочит его ладонь своими слезами, но знала, что ему все равно. Они оставались в таком положении несколько минут, пока Кристина собиралась с силами, и Эрик совершил одно-единственное движение большим пальцем, чтобы смахнуть слезинку с ее щеки. Она не могла заставить себя взглянуть на него, боясь, что ее потребность в утешении может быть истолкована как нечто более нежное. Наконец, девушка отняла его руку от своего лица и открыла глаза, чтобы взять ножницы и передать ему. - Ты уверена? - Переспросил Эрик. В ответ она резко и ободряюще кивнула. Его пальцы снова зарылись в ее волосы, но на этот раз Кристина сохраняла самообладание, сосредоточившись на его быстрой, методичной точности и мягкости прикосновений. Существовало ли что-то, чего Эрик не умел делать? Несколько раз он вставал перед ней, сгибая колени, пока не оказывался на уровне ее глаз, чтобы оценить симметрию стрижки. В первый раз, когда мужчина сделал это, положив руки по обе стороны от лица Кристины, она поймала себя на том, что сосредоточилась на его губах, как они тянулись и исчезали под краем маски. Вытянутые руки, образующие барьер между ней и миром, делали невозможным сосредоточиться ни на чем другом, кроме этих губ, и она потерялась, пока не заметила, что Эрик наблюдает за ней, и поспешно отвела глаза. Кристина тщательно следила за тем, чтобы не попасть в ту же ловушку в последующие два раза, когда он повторял свои действия. Наконец Эрик объявил о завершении, направив девушку к зеркалу, висевшему над умывальником. Кристина с интересом изучала себя. Он проделал более чем достойную работу: на самом деле, ему удалось сделать ее внешний вид более, чем лестным. Эрик был прав насчет коротких волос, подчеркивающих черты лица. Взгляд девушки был прикован к своим мягкому подбородку и полным губам, и она не могла припомнить, чтобы ее глаза с их яркими серыми оттенками когда-либо казались такими поразительно синими. Сзади в отражении мелькнула его белая маска. - Ты одобряешь? - Поинтересовался Эрик. Она кивнула и выдавила из себя кроткую улыбку, потому что была искренне благодарна, даже если все еще боролась с обстоятельствами. - Как бы то ни было, - добавил он, и его глаза заблестели каким-то задумчивым восхищением, - ты прекрасна, как и всегда. И снова они оказались запертыми в маленьком пространстве на целый день. Эрик устроился в кресле с газетой, откуда он ее вообще взял? И в попытке чувствовать себя при деле, Кристина составила мысленный список того, что понадобится для маскировки: льняная рубашка, жилет, жакет, брюки, носки, обувь, галстук, шапочка и панталоны. Она не могла рисковать, надевая корсет, как делала это под своим костюмом в Il Muto, но, возможно, Кристина могла бы перевязать свою грудь, как это делали некоторые женщины. К счастью, у нее остался большой кусок полотна с тех пор, как она делала бинты Эрику, и она принялась вырезать из него еще несколько полосок. Их девушка сшивала вместе в один длинный кусок, который можно было бы плотно обернуть вокруг груди. - Моя рана почти зажила, - сказал Эрик из-за газеты. - Мне не требуются дополнительные повязки. Кристина покачала головой, давая понять, что это не для него. Он неуверенно посмотрел на нее, так что она сглотнула смущение, подняла полоску ткани и обернула ее вокруг груди. Его глаза расширились, а щека покраснела сильнее, чем когда Кристина дала ему пощечину. - А, - выдавил Эрик, - Прости меня. Продолжай... шить. Его взгляд вернулся к газете, но она увидела, как дернулся у него в горле кадык. В конце концов Кристина закончила с тканью и поняла, что должна проверить ее, пока еще есть время внести коррективы. Для этого ей понадобится Эрик, чтобы снова снять корсет. Его дискомфорт был уже настолько очевиден, что Кристине было больно просить мужчину об этом, но она не видела другого выхода. Девушка начала расстегивать блузку, и в том месте, где газета внезапно смялась от его крепкой хватки, послышался пугающий шорох. Он был похож на испуганного оленя, когда Кристина сняла блузку и подошла к нему, но когда она повернулась, чтобы показать шнурки корсета, Эрик сумел взять себя в руки и отложить газету. Его пальцы работали быстро, как будто с каждым последующим разом он набирался опыта в вопросах женской одежды. Когда шнурки были развязаны, девушка повернулась к нему лицом, и Эрик продолжил расстегивать застежки спереди. Именно этот жест был для нее более трудным, чем любой другой аспект их вынужденного сосуществования. Это являлось слишком интимным: привилегия оголять себя, которая должна была распространяться только на гипотетического будущего мужа. Самым тревожным казалось то, что Эрик делал это так естественно, что она почти хотела, чтобы он продолжал снимать слои одежды и заменять их своими широкими руками на коже. Эрик снял корсет и протянул девушке, изучая лицо Кристины. Она поняла, что ее дыхание участилось, и поспешно побежала в уборную, по пути хватая узел с бельем. Когда девушка осторожно сняла сорочку, то ей пришло в голову, что, возможно, у нее не получится перевязать грудь со сломанным пальцем, но мысль о том, чтобы попросить Эрика сделать это, вызывала священный ужас. Однако Кристина быстро обнаружила, что эти движения не утомляют ее руку, и она без проблем может делать это оставшимися пальцами с незначительной болью, оборачивая ткань вокруг спины. Закончив, Кристина посмотрела на себя в зеркале: за исключением льняного полотна цвета кости, которое скрывало форму ее груди и короткостриженных каштановых волос было что-то почти первобытное в этом виде, и она уже чувствовала больше сил и свободы передвижения. Кристина сможет это сделать. Должна делать это, по крайней мере, пока ее волосы не отрастут. Это было для нее новой личностью: нельзя вернуться к тому, что было и продолжать оплакивать свое прошлое, этим ничего не добиться. Она оставила свою грудь связанной и снова надела блузку поверх нее, а когда вышла в купе, то убрала корсет. Кристина знала, что Эрик наблюдает за ней, и сказала себе, что ей все равно. Девушка нашла лист с языком жестов и отошла к окну, чтобы попрактиковаться. Двадцать минут спустя она уже могла показывать алфавит, не глядя на него, и в ее мышечной памяти запечатлелся переход из одного положения рук в другое. Вспомнить случайные буквы и связать их вместе, все еще было большой проблемой. Словно прочитав ее мысли, Эрик сложил газету и предложил: - Могу я проверить тебя? Он был очень дотошен. Мужчина заставил показать множество слов, которые, по его мнению, ей, возможно придется использовать довольно часто: жажда, голод, усталость, болезнь, опасность, враг, помощь, пожалуйста, спасибо. В какой-то момент Эрик сказал: "Мне очень жаль", и когда Кристина начала переводить, он резко накрыл ее руку свой, чтобы остановить движение. - Нет, я имел ввиду, что мне жаль. За это. За... все. - Она не могла смотреть ему в глаза, поэтому сосредоточилась на его пальцах, с неколебимой нежностью обнимавших ее. - Нам предстоит трудное путешествие, Кристина. Я должен знать: как ты думаешь, сможешь ли, в конечном итоге, найти в своем сердце прощение для меня? Она уставилась на него, погружаясь в свои мысли. В ней было желание простить его, но была ли способность? У Эрика отсутствовали угрызения совести по поводу совершенных убийств, и это являлось большим препятствием. "Не знаю," - показала Кристина. Он коротко кивнул. - Тогда есть надежда. Спасибо!.. И... смею ли я спросить, можешь ли ты снова мне доверять? Кристина обдумала эти слова, а затем пошла за блокнотом. "Я хочу, - написала она, - Но я боюсь твоих приступов ярости." Его глаза расширились от страха. - Кристина, - взмолился он, - конечно, ты можешь не думать... но ты должна знать, что я никогда не причиню тебе вреда. Неужели? "Ты потерял контроль над собой прошлой ночью, когда убил того ужасного человека?" Он ответил едва слышным шепотом. - Да. Кристина кивнула и удивилась своему ответу: "Я прощаю тебя за него."

***

Остаток дня тянулся медленно. Они поели в купе то, что принес Эрик, не желая рисковать и появляться в вагоне-ресторане. Кристина наблюдала за пейзажем за окном поезда, а затем задремала в ожидании ночной вылазки. Эрик уговорил ее еще раз сыграть партию в карты, и на этот раз победил с большей легкостью, очевидно, выучив стиль соперника с прошлого раза. И все же Кристине нравилось играть с ним, ровно как и проводить время в его обществе. Она не чувствовала необходимости притворяться, роскошь, которую девушка никогда не испытывала ни с кем, кроме отца, даже с Раулем. Возможно, это было из-за того, что Кристина не могла сделать ничего дурного в глазах Эрика, или же, они просто достигли такого уровня комфорта и фамильярности, не сравнимого ни с какими другими отношениями в ее жизни. Все в их взаимодействии казалось легким. - Кристина, - позвал Эрик, когда часы пробили час ночи, - пора. Она завязала плащ, натянув капюшон. Он снова надел шарф и шляпу, а после вытряхнул вещи из своего саквояжа и взял с собой. Они шли через спальные вагоны, вагоны-рестораны, вагоны для отдыха и пустые пассажирские вагоны. Несколько джентльменов курили сигары, а кое-кто приветствовал друг друга холодно-вежливыми кивками. Багажный вагон представлял собой тускло освещенный лабиринт тяжелых сундуков, сложенных в три или четыре ряда, между которыми тянулись узкие пешеходные дорожки. Эрик натянул шарф до подбородка. - Мы должны, по возможности, доставать не так много вещей из каждого сундука, - сказал он. - Пропавшая рубашка менее заметна, чем целый наряд. Нам придется искать сочетающиеся вещи. Кристина кивнула в знак согласия и начала с противоположной стороны вагона, пробираясь через сундуки, к которым могла добраться без посторонней помощи. Только в пятом из них она нашла тайник с детской одеждой, а в нем коричневый пиджак, который, когда девушка надела его, подошел ей почти идеально. Какая удача! Следующий сундук принадлежал женщине, полный оборок и кружев, и Кристина уже начала закрывать его, когда заметила самую нелепую шляпу, которую когда-либо видела. У нее практически не было выбора, кроме как извлечь ее из сундука. Она была широкополой и светло-серой, с длинными белыми перьями, торчащими по бокам. Шляпа была похожа на безголового лебедя, готового взлететь и имеющего "размах крыльев" намного шире плеч носителя. Девушка надела этот аксессуар и пошла искать Эрика. Он рылся в охапке мужской одежды и сделал двойной выдох, когда она появилась рядом с ним. В уголках его рта заиграла улыбка. - Кристина, мне кажется, что у тебя на голове умерла какая-то водоплавающая птица. - Девушка усмехнулась, и Эрик бросил ей бежевую кепку, которая показалась ему скучной. - Примерь это для размера. Она сменила шляпу из перьев на эту шапку, которая пришлась в пору, и продолжила поиски. Через несколько минут Кристина почувствовала, как кто-то дернул ее за рукав. Девушка повернулась и увидела Эрика, который, сверкая глазами, держал в руках плюшевого кролика, одетого в розовое атласное платье, и к его лапам были прикреплены миниатюрная чашка и блюдце. Кристина недоверчиво перевела взгляд с животного на Эрика, а затем начала дрожать от беззвучного смеха. Это был, пожалуй, первый раз, когда она засмеялась с тех пор, как потеряла голос, и этот катарсис вызвал слезы на ее глазах. Уголки его губ приподнялись в улыбке. Вместе им удалось собрать сносный наряд, по пути запихивая выбранную одежду в ковровую сумку. Несколько сундуков все еще оставались непроверенными, поэтому Эрик предложил найти несколько запасных вещей. Они уже направлялись к другому концу багажного вагона, когда он схватил ее за запястье и остановил, подняв ладонь, чтобы прислушаться. На маленькой металлической платформе рядом с входом послышались шаги, и дверь начала скрипеть, открываясь. Эрик дернул Кристину назад в узкую щель между стеллажом и стеной, где поспешно потянул девушку на пол. Они лежали, прижавшись друг к другу, его рука лежала на ее бедре, и их лица были так близко друг к другу, что Кристина могла чувствовать чужое дыхание. Дверь распахнулась настежь, и на скрипучем полу послышался стук сапог. Их владелец медленно пересекал вагон, в какой-то момент оказавшись по другую строну сундука, за которым лежала Кристина, и Эрик крепко обнял ее за талию, притягивая ближе. От него пахло чистотой и резким запахом бумаги и мыла. Ошеломленная, девушка закрыла глаза. - Эй, - крикнул мужской голос, грубый и раздраженный. Кристина затаила дыхание. Прошло несколько секунд, а после он добавил, - никого, как я и думал. Кучка пьяниц. Подозревали ли курильщики сигар, куда они направляются? Кристина не могла придумать никого другого, у кого получилось бы напасть на их след. Наконец шаги стихли, дверь закрылась, и ей пришлось осознать свое нынешнее положение. Судьбе явно нравилось кидать ее в тесное соседство с этим человеком снова и снова, и у девушки не получалось себе представить, что это прекратится в ближайшее время. Кристина открыла глаза и обнаружила, что Эрик смотрит на нее, и она поняла, что он, должно быть, борется с теми же мыслями. "Хватит уже", - подумала девушка. Кристина потянулась, чтобы стянуть шарф с его лица, а затем поцеловала. На мгновение это было точно так же, как и тот первый поцелуй в подвалах: неуверенный, односторонний и потрясающе хороший. Она почти ожидала, что Эрик оттолкнет ее, как тогда, зная, что тот жест не был рожден любовью, которую он искал. Но вместо этого его рука на талии Кристины сжалась, а его губы прижались к ее губам. В отличие от всей остальной кожи на теле, они были теплыми и горячими от дыхания и касалась до нее в начале неуверенно, а затем с растущим чувством необходимости. Все было так, как помнила Кристина: мягкость, удовольствие и огонь - о, так много тепла! Это происходило при обмене их дыхания и опускалось вниз живота. Ее рука начала двигаться по собственной воле, нуждаясь в прикосновении. Она прошлась по его плечу, но не удовлетворилась грубостью одежды, что нашла там, и продолжила путь к шее, где кончики пальцев, наконец, задели обнаженную кожу, заставив Эрика чуть ли не задохнуться, и тогда он продолжил их контакт еще сильнее. Прежде чем Кристина полностью осознала, что делает, ее пальцы скользнули к его челюсти и подобрались к краю громоздкого фарфора, ища больше кожи, к которой можно было прикасаться. Рука Эрика дернулась с талии девушки, чтобы схватить ее за запястье, и он отстранился, чтобы посмотреть на нее. - Нет, Кристина, - его голос был нежным, но твердым. Ее щеки стали горячими, но на этот раз от унижения. Она сделала себя такой уязвимой перед ним, но Эрик отказывался сделать то же самое, прекрасно зная, что Кристина больше не боится его лица. Движимая гневом и стыдом, девушка поднялась на ноги. Он быстро последовал за ней. - Кристина, - окликнул ее Эрик, но девушка протянула ладонь, призывая его замолчать. Она подняла саквояж, который был брошен в самую гущу вещей, и сунула ему обратно. "Опасность," - показала Кристина, широким жестом указывая на то, что их окружало: им нельзя было оставаться здесь. Эрик посмотрел на нее с сомнением, его рот напрягся, и она поняла, что не обманывает. В конце концов, он кивнул в знак согласия. - Хорошо. Давай вернемся в купе и посмотрим, что следует изменить. Однако, когда они добрались до места, Эрик открыл дверь ровно настолько, чтобы закинуть саквояж, а затем повернулся к ней. - В начале я хотел бы тебе кое-что показать, - пробормотал он, - пожалуйста. Когда они подошли к другому вагону, Эрик пояснил. - Наблюдательная площадка. Я обнаружил ее, когда мы шли за вещами. - Они прошли мимо ряда пустых кресел и направились к задней двери. Когда Эрик открыл ее, в них ударил порывистый ветер. - После тебя. Кристина вышла на железный помосток, расположенный в самом хвосте состава, и ухватилась за перила, чтобы не упасть. Хотя и было темно, ночь была ясной, а луна почти полной, и перед ней предстало самое захватывающее зрелище, которое она когда-либо видела: гигантские, покрытые снегом горы. Они были везде, куда только падал ее взгляд. У нее отвисла челюсть. - Альпы, - пояснил Эрик, подходя и становясь рядом с ней у перил. - Ты когда-нибудь видела их раньше? Кристина покачала головой. Она сомневалась, что когда-нибудь снова увидит нечто подобное. Горы были ошеломляющими, захватывающими дух, и девушка не могла отвести от них взгляд. - Это помогает посмотреть на вещи с другой стороны. Она точно знала, что Эрик имел ввиду: никогда еще подробности ее собственной жизни не казались такими незначительными. Сейчас были лишь луна, небо и земля, Кристина чувствовала, что жива и благодарна за все происходящее. Возможно, именно поэтому ей захотелось дотронуться до руки Эрика, лежащей рядом с ней на перилах. Но внутри у нее все еще переворачивалось от стыда и обиды, поэтому она сдержала свой порыв. Вместо этого они стояли молча и неподвижно, пока холодный воздух не заставил ее зубы стучать, и Кристина не вошла внутрь. Не было никакого обсуждения того, что произошло между ними. В своем горько-уязвленном состоянии она решила, что если Эрик собирается притворяться, будто ничего не произошло, то и ей следует сделать то же самое. Но, боже, как она хотела, чтобы это случилось снова. И Кристина почему-то чувствовала, что так и будет. Внезапно бегство и спасение жизни перестали быть самыми напряженными частями этой поездки.