«Свобода»

Будь хорошим. — Какого хрена вчера произошло? — Габби нагло встречает Дилана прямо у шкафчика. Он действительно надеялся, что ему удастся скрыться от сыщика в юбке, но девчонка оказалась ещё более проницательной, чем он мог себе представить — надо же, специально ведь опаздывал в школу, чтобы не столкнуться с допросами. Парень хочет развернуться, окончательно послать чёртову Холл, но ему сегодня ещё хуже. Не думал он, когда вечером бил Шелдона, что тянущее, вязкое и склизкое чувство неприязни к себе может за одну лишь ночь так быстро расползтись по всему телу, вместе с этим принося и головную боль. Словно он вчера выпил целый ящик пива. Но нет же — трезв как стёклышко. Как немного разбитое стёклышко из-за вялого настроения, но тем не менее. Габби недоверчиво сверлит дыру в его виске, и он, несмотря на полное нежелание обсуждать всю «вечеринку» здесь, среди толпы, недовольно поворачивает голову, задавая немой вопрос, мол, «чего тебе?». — Ты издеваешься, О’Брайен? — девушка вскидывает брови, складывая руки на груди. Дилан только закатывает глаза, нарочно громко хлопая дверцей шкафчика. И уходит, направившись во двор, чтобы вновь покурить перед первым уроком, до которого, кажется, ещё полчаса осталось. Цокает языком, прислушиваясь к тому, как Холл идёт за ним, постукивая каблуками. Заносчивая девчонка. — Я ведь не отстану, пока мы не поговорим. — Говори. Теперь закатывает глаза уже Габриэла, подтянув спадающую лямку сумки на плече. Сегодня она совсем не накрасилась — лень было, да и день немного не тот. Девушка тормозит резко, кое-как удержавшись на чрезмерно высоких шпильках, когда О’Брайен внезапно замирает на месте. Холл выглядывает из-за его спины, нахмурено прослеживая за нечитаемым взглядом парня. Боже, зачем она с ним возится, действительно. Её внимательные и заинтересованные голубые глаза, схожие с цветом ясного неба, останавливаются на Нэнси и Шелдоне, входящих через главные ворота на территорию школы. Гарсиа, словно чувствуя на себе взгляды, тут же поворачивает голову в сторону смотрящих. Цепляется за невозмутимого Дилана, и даже глухо усмехается — он, как всегда. Кажется, даже если человека прикончит, то на заседании суда будет стоять с видом самого невинного убийцы. — Дилан идём… в школу, — Габби хочет ограничить ближайшие встречи Шелдона и своего непутёвого «парня» до минимума. Она быстро обхватывает пальцами рукав его мешковатой кофты, и чуть тянет на себя, рассчитывая убедить его таким образом. — Господи, тебе, чёрт побери, проблем мало? О’Брайен бурчит что-то под нос, но Габриэла не слышит его возмущений, закатывая глаза, стоит только этому человеку, не имеющему никаких инстинктов самосохранения, бегло одёрнуть руку, на которой, похоже, и синяки совсем скоро будут — уж больно у Холл цепкая хватка. Гарсиа поджимает губы, и, вероятно, для остальных людей это действие не несёт за собой прямой угрозы, но девушка не первый день знает этих ребят — ты либо дружишь с ними, либо конфликтуешь и медленно выкапываешь яму, в которую сам же и погрузишься после. — Привет, — Шелдон улыбается. Это кажется глупой постановкой в театре, но Нэнси не проделывает тот же фокус, оставаясь чуть позади — трёт переносицу, и будто вовсе не замечает людей. Слишком странно. — Знаешь, Дилан, ты молодец, — Габби невольно отрывает рот, и её челюсть буквально соприкасается с полом от услышанного. — Въехал мне, за дело. Спасибо. Он кивает Стюарт, и они оба спешат к дверям здания, уже через секунду скрываясь в толпе. Холл морщится, переводя недоумённый взгляд на рядом стоящего Дилана, из рук которого уже давно выпала сигарета, стоило только Шелдону заговорить бодрым и беззаботным голосом. — Что это было? — О’Брайен впервые заинтересован не на шутку. Он резко разворачивается к девушке, но не получает долгожданного ответа на свой вопрос — она тоже понятия не имеет, и в подтверждение того пожимает плечами, вновь обернувшись на дверь. Гарсиа не выбегает из школы с бензопилой, безумно хохоча, что это была нелепая шутка перед смертью. Ничего, вообще-то, не происходит. — Думаешь, у него есть план кровавой мести? — ей самой смешно от того, какие глупости она предполагает. Но, чёрт возьми, как иначе описать полную безучастность Шелдона ко вчерашнему происшествию? Дилан хмурит брови, и глупая улыбка с лица Габби пропадает — он воспринял её слова несколько враждебно, вполне серьёзно прокручивая в голове все варианты исхода. Телефон вибрирует в кармане. Парень быстро достаёт его, прищурено вглядываясь в пришедшее сообщение. «Не смей даже думать о том, чтобы приставать к Шелдону с допросами» Дилан закатывает глаза, а когда поднимает безразличный взгляд, то почему-то прослеживает за всеми людьми, находя вошедшего на территорию школы Гонсалеса, в компании той самой новенькой. Не задумывается надолго, быстро напечатав ответ: «В таком случае, могу пристать к тебе» Габби выжидающе смотрит то на своего «спутника», то на безынициативного Гарса. Она впервые ощущает неприятную скованность — будто именно она здесь лишняя. Пожалуй, больше всего на свете Холл боится стать совсем мешающей, помехой, несуразицей в глазах тех, кому всегда могла неприкрыто рассмеяться в лицо. Такая вот она. Эгоистичная сволочь. Поэтому и не свихнулась, как прочие дуры. — Ты серьёзно переписываешься с Гонсалесом? Может вы ещё ночами друг другу фотки шлёте? — выпаливает девушка сразу, как только видит имя того, с кем общается О’Брайен. И дело даже не в том, что она контролирует его личные переписки — они вовремя очертили границы, поэтому и лезть не в своё дело не будут. Но это же, блин, Гарс. Парень, который ненавидит Дилана. Как, в общем-то, и сам Дилан его. Взаимная неприязнь, насквозь пропитанная презрением и осуждением. Да из них ведь друзья такие же, как из Нэнси с Габби подруги. Никакие. Совсем. — Может этот недоумок знает о чём-нибудь? Ну, конечно. Габриэла изнеможённо вздыхает — в этом есть своя правда. Обычно Гонсалес волей случая становится первым свидетелем большинства разборок. Но ей, мягко говоря, не сильно-то хочется, чтобы этот парнишка тёрся с ними до выяснения всего этого безумия. «Попробуй» Попробовать что? Дилан хмурит брови, но быстро находит предыдущее сообщение, закатывая глаза — он серьёзно, блин? Пишет столь «информативное» сообщение? Габби недовольно скалится, и смотрит прямо на Гарса, а тот увлечён своим телефоном и, скорее всего, перепиской с О’Брайеном. Великолепно. «Думаешь, он станет мстить?» «Есть вероятность, что у него просто сместился мозг, и теперь он не помнит ничего из вчерашнего вечера» «А разве у него был мозг?» Гарс презрительно фыркает — они с Диланом умеют общаться. Всегда умели. В первый год, когда О’Брайен только приехал в Гарленд всё было гораздо проще. Он был не таким хмурым, мрачным, озлобленным на всех и каждого. Гонсалес в принципе не любит копаться в чужой жизни, но то, как резко изменился его когда-то довольно хороший друг, не могло не насторожить. Он пеняет всё на новую жизнь — Техас значительно отличается от Ирландии. Да только может ли он утверждать, что Дилан стал таким кретином не по собственной воле? Вряд ли. О’Брайен осторожно, почти незаметно касается двумя пальцами виска, чувствуя, как голова готова взорваться после вчерашнего стресса. Избиение другого человека можно ведь назвать таковым? Совсем обычное действие могло остаться тайным, если бы не эта привычная проницательность Гонсалеса. Он всегда таким был — чрезмерно понимающим. До тошноты. Они же все идеальны, точно. И только один Дилан является для всех типичным отморозком. Оно в принципе и правильно. Должен же такой хоть где-то быть. Он не развит социально, по крайней мере, конкретно в этом городе, чего уж говорить — его почти все ненавидят. — Может мне стоит поговорить с Нэнси? — уточняет Габби, хотя ответ прекрасно знает — Дилану это не нужно. Как и ей. Просто страх склизкой, скользкой жижей вползает в организм, такой холодный, неприятный. Она боится. Потерять его. Извечный страх. Наверное, Холл даже собственной смерти так сильно не испугалась бы, как неожиданную потерю О’Брайена. Одно остаётся непонятным. А любит ли она его так сильно, как пытается внушить себе?

***

— У нас проблема, — Шелдон тяжело дышит, словно только что пробежал несколько кругов вокруг школы. Он осматривается напоследок, прежде чем подтолкнуть Нэнси в спину, направляя в пустой кабинет истории. Девушка чуть запинается о свои ноги, но вовремя опирается руками в стол. — Луи звонил. Стюарт широко раскрывает рот, быстро повернув голову в сторону своего собеседника. Она понимает, что если этот человек потратил своё время на школьников, значит тому была серьёзная причина. Настолько серьёзная, что им обоим стоит впредь забыть о бессмысленных вечеринках. Нэнси глупо моргает, но на Шелдона не смотрит — его требовательный и ожидающий, пока она придёт в себя, взгляд чувствуется за километр. — Что ему нужно? — Гарсиа взмахивает руками, будто все слова этой девушки являются самым огромным бредом, что он когда-либо слышал. Парень шумными и небрежными шагами меряет класс, уходя вглубь помещения, пока Нэнси с трудом «переваливается», спиной упираясь на стол учителя. — Он сказал, что ищет кого-то. Толком ничего не объяснил, только предупредил, якобы мы можем понадобиться. — Бред, — Стюарт улыбается с большим трудом, а зубы уже скрипят друг о друга в злобном оскале. Их беззаботной жизни пришёл конец. Вот так, легко и просто. Но есть ещё одна проблема. Нэнси Стюарт всегда идёт туда, куда направляется Шелдон Гарсиа. И совсем неважно, что это будет — курорт на Мальдивах или путешествие в самый холодный штат Америки. — Бред, или нет, но нам нельзя покидать Гарленд. — Или можно. — Что ты хочешь сказать? — Шелдон недоверчиво хмурит брови, наблюдая за стреляющей взглядом Нэнси. Девушка прищуривается, ловя карими глазами парня, и торопится объясниться, сохраняя умное выражение лица: — Идём. Она быстро махает ладонью в сторону двери, за которой слышны приглушённые разговоры каких-то ребят.

***

Дилан-Дилан-Дилан. Это имя ему самому уже изрядно режет слух, но каждый в чёртовой школе считает своим долгом сказать что-то главному «психу». Он, пожалуй, даже не станет отвечать на провокации, хотя в обычные дни с превеликим удовольствием устроил бы громкую дискуссию, которую могли бы услышать все. Просто пофиг. Какой смысл пытаться оправдаться, если мнение тупого стада формируется из-за массовых сплетен? А Габби Холл снова бросила его, убежала к учителю испанского, чтобы сдать какие-то контрольные. И как же неприятно осознавать, что кроме этой девчонки, никто к нему не относится хорошо. Всё правильно, он ведь сам заработал такую репутацию. А мог пойти другим путём. Да только хотел ли? Он замечает, как по коридору первого этажа проскальзывает «сладкая» парочка Шелдона и Нэнси, совершенно не обращающая на парня своего драгоценного внимания. Или, быть может, процесс «исчезновения» из жизней других пошёл? В таком случае, он сможет творить беспредел в двукратном размере. — Поговорим? — Дилан дёргается, громко выругавшись несколькими заумными матами, когда за его спиной разносится почти стальной голос. Гарс Гонсалес. О’Брайен, хитро улыбается, беззаботно разворачиваясь к своему бывшему другу. — При дамах можно и сдержаться. Ах, ну, конечно. Дилана почти трясёт от этих надуманных манер одноклассника, но что он может сделать? Гонсалес и гроша не стоит — уж в этом О’Брайен уверен. Между ними давно поселился конфликт, прогрызший в черепных коробках здравый смысл, выпотрошивший все оставшиеся мозги. Фанни совершенно не понимает, почему она стоит среди этих незнакомых ей людей, уже второй раз слушает, как разрастается новое разногласие, а сделать ничего не может — не лезет в чужие дела. Как там говорится? Благими намерениями вымощена дорога в ад? Пожалуй, правдивее некуда. Ей не присуще геройство, желание помочь всем людям обрести бессмертный покой, душевное равновесие. Телефон в кармане лёгкой толстовки издаёт короткий звон сообщения. Хантер быстро достаёт его, и безмолвно пялится на экран, пока краем уха всё же улавливает диалог двух «друзей». Или кто они там? — Знаешь, Дилан, тебе не кажется, что всё это малость переходит границы? «Ладно, прости. Был не прав. Франни, посидим вечером с чаем, обсудим всё, что ты сама захочешь?» Само собой, кому она может понадобиться кроме заносчивого Марлона? Тому, судя по всему, совсем уж скучно дома. Девушка невесомо, совсем легко и непринуждённо улыбается, но быстро сменяет счастливые эмоции на хмурый взгляд, когда кто-то демонстративно громко кашляет. — Вообще-то, твой дружок уже убежал восвояси, — Фанни недоверчиво смотрит на парня, стоящего перед ней. И только сейчас она вспоминает, что это он тот самый ненормальный, избивший того чудака, перепившего алкоголь. Нет, ей безусловно полегчало, когда кто-то вмазал этому абсолютно невежливому юноше, как говорится, «в табло». Но решать проблемы с «быдлом» путём насилия — ещё хуже. Неужели так сложно договариваться на словах, на жестах, не применяя эти варварские методы? То-то ты сама любитель поговорить и обсудить проблему, Фанни. Конечно, ей далеко до раскрытия своих чувств на публике, но демонстрация силы — удел действительно слабых людей. Хотя, вероятно, в этом максимально странном Техасе так и живут все неотёсанные люди, незнающие о элементарных правилах нормы. Да и что есть норма теперь? Что есть мораль, когда вокруг вся аморальная чертовщина способна со временем прижиться, став совсем «обычной»? Что вообще осталось в этом мире нормального? — Где Гарс? — зачем она вообще пытается говорить с человеком, привыкшим решать проблемы не словесно, а физически? Хочет попытаться наладить со всеми жителями тёплые и радушные отношения? Это вряд ли — Фанни первая инициативу редко проявляет, только если сильно хочется. А ей не хочется. Уж тем более с этим непонятным человеком, от одного взгляда на которого мороз по коже. Возможно, так чётко и тонко сработали рефлексы вроде самовнушения, но… — Без понятия, где твой ненаглядный, — единственное, что от Хантер скрыть нельзя — это первоначальные симптомы тревожности. Дилан на автомате достаёт одну сигарету, так же рефлекторно суёт её между зубов, плотно сжимая, и ищет зажигалку по карманам. — Значит так, — важно начал Джейкоб Хантер, когда Марлон ушёл на тренировку по баскетболу, оставив «отца» и младшую сестру наедине. Им предстоит впервые поговорить серьёзно, без улыбок, «по-взрослому». — Я знаю, что ты была в своём приюте. И так же я знаю о том, что именно ты пыталась там найти. Фанни недоверчиво поджала губы, но взгляда от слегка опухшего лица мужчины не отвела. Ей уже четырнадцать, она прекрасно понимает своё положение и его безвыходность. Пути только два: либо они с Марлоном заявят в полицию, не имея веских доказательств, либо всё останется прежним. И она предпочла второй вариант. Во благо удачной жизни своего братца. — Допустим, — Франкин хотела поскорее перейти непосредственно к теме, пока Джейк уверенно подошёл к кухонному столу, достал из какой-то полки потрёпанную папку с документами, с бумажным шелестом и глухим шлепком кинув её почти на середину. — Ты девочка взрослая. — Не пудри мне мозги. Быстрее к делу, — она нарочно пыталась казаться более важной, умной, хитрой, даже не догадываясь о том, что каждое её решение, каждое действие наперёд предвидено этим корыстным, меркантильным человеком, имеющим злобную ледяную улыбку, пустые, почти неживые глаза и зияющую дыру в том месте, где должно быть сердце. — Я отдаю тебе эти бумажки. Тут всё о твоей матери. Но ты, имея должное уважение ко мне, не станешь искать её. Можешь просто читать, делать, в общем, что хочешь с этими документами. Франкин почувствовала, как кончики пальцев начали вибрировать, покалывать приятной дрожью, ведь прямо перед ней лежало то, что она так хотела узнать — вся информация о её матери. Она долгие годы таила надежду пробраться в приют, найти там всю эту секретную важность. А теперь внутри боролось два противоречивых чувства: забрать папку будет как знаком того, что она даст негласное обещание монстру, стоящему перед ней. Но она ведь хотела… — Зачем тебе это? — девочка с недоверием во взгляде пробежалась по пожелтевшим листам, кривым строкам и потёртой фотографии. О, как бы она хотела проснуться, выбежать из комнаты и сказать маме, какой страшный кошмар ей приснился. Но жизнь сыграла с ней злую шутку, заставив вырваться из детских грёз, погрузившись в настоящий озлобленный мир, где царит беспорядочность, кровопролитие за место под солнцем и целый хаос. Теперь она прекрасно осознаёт, что этой женщине, вероятнее всего, спустя столько времени дети не нужны и подавно. — Я не враг, Фанни. Он хуже. Ловкое движение рук и холодная папка уже прижата к тёплой груди. Девочка вздохнула глубоко, но тут же поморщилась, понимая, наконец, в какую ожесточённую игру она только что ввязалась. И выхода из этого ада, скорее всего, нет. — Ты же понимаешь, что это для вашего блага? Я помогу вам стать уважаемыми людьми, закончить хороший университет. Взамен прошу лишь одного: зови меня «папой». Она скривилась от произнесённого последнего слова, но видя серьёзность взгляда Джейкоба, всё же набрала в лёгкие воздух, на одном дыхании выпалив: — Конечно, папа. Этим словом она самой себе приговор собственноручно подписала, не пожалев сил. Всё ради их с Марлоном светлого будущего. У Джейкоба десять лет назад умерла дочь. И его психика разрушилась «немного» не в том направлении. — Где Гонсалес вас таких находит? — Дилан уже в открытую наклоняется чуть ближе к лицу Фанни, с насмешливым взглядом рассматривая девушку. Она удивлённо округляет глаза, отпрянув на несколько шагов назад. — У него феноменальные способности — в каждом маленьком городке находить себе сумасшедших друзей. Видя, как незнакомка недоумённо изгибает бровь, О’Брайен громко смеётся. Это могло бы сойти за неплохую комедию, но у Хантер по спине проходится мороз от того, какой приторной злобой пропитан смех этого парня. Одно понятно точно — её компании он не рад. Совсем. Он привык быть один, с понимающей всё без слов Габби, даже с Шелдоном. Но новые лица пугают сильнее, чем предстоящий конец света. — Судя по тому, что вы похожи на друзей… — Фанни с каждым днём чувствует себя всё смелее, и это отнюдь не является плюсом — в городе ненормальных за подобное можно схлопотать. Но Дилан лишь непонимающе хмурит брови, а уже через секунду вытягивает указательный палец перед лицом девушки, быстро проговорив: — Ни слова. На удивление Хантер, этот странный парень сумел пораскинуть мозгами и понять, что конкретно она имела ввиду. Она присматривается к выражению лица своего вынужденного собеседника, и невольно подмечает, как со скоростью света его эмоции сменяют друг друга. Одно остаётся неизменным — пустой взгляд. Абсолютно не несущий за собой ничего. Даже странно, что при всём обилии злости, находящейся внутри него, глаза никогда не лгут. А это значит лишь то, что Дилан сам запутался в воображаемом клубке своих проблем. — Так где Гарс? Ещё одна странная особенность — Фанни уже не боится людей так открыто. По крайней мере, если в их взгляде нельзя прочесть опасности. Дилан насмешливо вскидывает брови, и она понимает, что Гонсалес наверняка где-то на видном месте. Например, за её спиной. И как в доказательство её предположений, где-то позади громко вскрикивает злой и максимально недружелюбный голосок Холл: — Боже, ты думаешь, что я тут развлекаюсь каждый день с идиотом Шелдоном? Тебе бы голову проверить. — Нельзя исключать все варианты, — Гарс как всегда — он в любой ситуации учтив по отношению к девушкам, за исключением того дня, когда они только-только познакомились с Фанни. Даже странно, что среди всех городских «отбросов» этот парень пытается сохранить свою вежливость и интеллигентность. Немного не вписывается в рамки Гарленда. — О’Брайен, она этой лексике у тебя научилась? Вторая причина ненависти Дилана к этому человеку. Всё, что выходит за рамки «приличия» для Гонсалеса — так или иначе связано с его старым другом. Кто бы мог подумать, что настолько разные люди могли когда-то вместе на футбол ходить. Ну, или пытаться ходить. Точнее, сидеть на трибунах, веселясь над неуклюжим Шелдоном. Тот, конечно, весьма неплохого телосложения, но это играет против него на тренировках. Уж больно высокий. — Безусловно. Всегда мечтал захватить мир путём внедрения в человеческие головы местного диалекта, — снова умничает. Однако, не зря ведь его готовили по естественным наукам. Хоть где-то в Техасе эта заумная ерунда смогла сослужить свою службу. Габриэла ровняется со своим спутником, недовольно взглянув на Фанни. Эта «новенькая» теперь ещё и во всех конфликтах участвует, пусть и в качестве немого судьи. Идиотизм. Она быстро пробегается глазами по лицу Хантер, с невинной завистью подметив, что у девушки кожа гораздо чище, нежели у неё самой. Хотя Габби следит за собой старательно, даже спортом в какой-то степени заниматься начала. Вряд ли для Дилана, ведь тому совсем уж плевать на эти «мелочи». Несмотря на то, каким редкостным мудаком является О’Брайен, его никогда не цепляли пустоголовые курицы, неспособные даже разговор завести на нейтральную тему. Он, всё-таки, в прошлом отличник. Почти. — Кретин, ты нас не слушал? Дилан недоверчиво смотрит на Гонсалеса, пока тот закатывает глаза, так и говоря, что точно знал, словно подобное произойдёт. Он отстранённо качает головой, получая незамедлительный ответ в виде протяжного вздоха от Гарса. Парень хоть и не испытывает непреодолимого желания начать вновь всё с начала, но всё же потирает ладонью лоб, принявшись объяснять: — Мистер О’Брайен, удостоите нас честью своего обострённого внимания? Отлично. От тебя требуется только одно: не покидай чёртову школу до конца учебного дня. Если не хочешь проснуться где-нибудь в морге. — Отличный план, долго думали? — Дилан с прищуром смотрит прямо на закипающего от злости одноклассника, и чувствует, как явное насыщение всеми этими «негативными» эмоциями заполняет его голову. Хоть та заметно идёт кругом, и три более-менее чётких образа начинают уплывать, весь этот гнев со стороны других людей знатно его веселит. — А потом мы все вместе, под ручку, пойдём домой? В таком случае, спасать задницы придётся не мне одному. И, к твоему сведению, Гонсалес, вчера я неплохо разобрался с Шелдоном. Разберусь и сегодня. — Ага, только сначала не забудь споить его. Ты реально такой конченый придурок? Героя будешь включать где-нибудь в другом месте. — О каком геройстве может идти речь? — О’Брайена изрядно бесит, когда его пытаются перетянуть на определённую сторону. Словно из всех существующих зол возможны только два: добро и абсолютный мрак. В таком случае, он вряд ли станет препятствовать своей судьбе, позволив злодейке сделать из него самого отрицательного человека. — Неужели ты думаешь, что я стал бы сохранностью своей жизни рисковать ради такого дерьма, как ты, Гонсалес? Дилан привык действовать согласно одному простому правилу: «все твои речи должны быть сказаны с невероятным пофигизмом». Всё-таки, он всё ещё придерживается своего «мудачества». С ним даже оправдания своим поступкам искать не нужно — просто получишь прозвище последнего урода и дело в шляпе. Парень быстро качает головой, выказывая всю свою «иронию», и после обходит всех троих ребят, с размаху задевая Гарса плечом. Какой жалкий ход. Как и он сам. Но Гонсалес держится куда увереннее, даже не кинув гневный взгляд в спину. Что взять с такого придурка, как Дилан? Хотя в душе Гарс проклинает своего одноклассника, стараясь дать хоть одно обоснование его непонятным и не вяжущимся с общей картиной поступкам. Не находит. Каждый раз приходит в тупик. Просто О’Брайен в очередной раз выходит за рамки своего сложившегося «образа». Он гонит от себя людей, рассчитывая, что так будет проще терять тех, кто пытается приблизиться. Дилан чертовски одинок, даже несмотря на то, что сам этого никогда не признает.

***

В детстве Дилан мечтал попасть в Нетландию, подружиться там с Питером Пэном и навсегда остаться ребёнком. К сожалению, мечты имеют свойство как сбываться, так и поворачивать в совершенно другую сторону. Поэтому в тринадцать лет его день с утра до ночи был занят строгим распорядком, изучением языков и наук. А в четырнадцать он впервые начал курить, переживая сильный стресс из-за переезда. Наверное, именно в тот момент жизнь парня пошла куда-то вниз, хотя обещала стать достаточно неплохой. И вместо свободной и беззаботной Нетландии, он с родителями оказался здесь, в Гарленде. Понятие «свободы» тут совсем уж относительное, а безмятежным существованием не пахнет абсолютно. Так и рушатся детские надежды. Вдребезги, разлетаясь в стороны, впиваясь множеством осколков в кожу. В пятнадцать совсем юный, но уже озлобленный на несправедливость этого мира, О’Брайен впервые познакомился с одним жестоким человеком, которому он нахамил по совершенной случайности. Тот не постыдился «выкрасть» ребёнка прямо со школы, а дальше всё было, будто во сне: его, кажется, привезли на какой-то заброшенный завод за городом, пытались топить, даже сигареты тушили о руки. Теперь у Дилана на правом плече неплохой шрам. Тогда он и понял — шутить со здешними жителями опасно. И он ввязался в авантюру, длинною в вечность. Сначала с одним низкорослым мужчиной пытался обманывать людей путём карточных фокусов, пока другой человек бесшумно крал кошельки. Что теперь с этими людьми — О’Брайен понятия не имеет. Бандиты долго не живут в Техасе, они либо умирают от передоза, либо их устраняет ещё более «крупный» бандит. Пожалуй, с тех самых пор парень всегда сам по себе. Даже несмотря на то, что его родители частично живы и здоровы (не считая отца), он всегда был таким, сколько себя помнит. Даже в Ирландии вечно занятым и серьёзным родителям было всё время «некогда». А время шло, неумолимо, не дожидаясь, пока взрослые вдруг опомнятся, поймут, что нужны своему сыну… так и не поняли. А теперь, чёрт возьми, совсем поздно. Ему не нужны посредственные родственники, а им просто нечего сказать. Они даже не знают своё чадо толком. Сейчас Дилан идёт по постепенно пустеющему коридору, испытывая невероятную гамму эмоций: от гнева на всех человеческих особей, до тихого, еле заметного невесомого счастья, что хоть кто-то всерьёз обращает на него внимание. Даже если это ненормальный Гонсалес и взбалмошная Холл. Они были с ним с самого начала. И, вероятно, не отступят, даже если он приведёт их к концу. А он, несомненно, сделает это, если на кону будет его собственная жизнь. Пусть и такая жалкая. Все вокруг пытаются казаться благородными героями, спасающими чужие судьбы, но О’Брайен не из тех, кто ради нескольких «друзей» станет ползти по лезвию. Нет, он совсем не такой. Ему в любом случае, так или иначе предписана судьба человека, способного на что угодно, ради собственной выгоды, возможности жить. Наверное, способного на что угодно, кроме убийства своими руками. Оливер Кук хмуро провожает своего потенциального врага до шумной толпы, среди которой Дилан теряется, когда находится в своих мыслях. А бывает это всё чаще. Даже странно, как быстро он способен меняться. А меняются ли, собственно, люди? «Это самое гениальное, что только можно было придумать — я серьёзно делаю это? Как девчонка. Отец именно так и сказал бы. Как там говорят? Господи, хоть бы никто не нашёл это через несколько сотен лет. Ладно, отлично. Почему-то мне кажется, что родители класть на меня хотели. Утром уходят на работу, бросив быстрое «до вечера», а уже вечером бегают с телефоном у уха, даже не успевая спросить, как мои чёртовы дела. Не то чтобы для меня это так важно, но они же зачем-то завели ребёнка. Это им не вонючую собаку прикупить, за которой только убираться, да кормить не забывать. Мне, вроде как, внимание необходимо. Хотя сомневаюсь, что стал бы откровенничать с тем же самым отцом. Он всегда такой серьёзный. О чём это я? Представляешь, грёбаный дневник (не могу назвать тебя «дорогим», ведь теперь мне ничего не дорого), почему-то Джастин Фэнкс решил, словно я хочу увести у него Мишель Бэн. Это, блять, самое нелепое, что я когда-либо слышал за свою жизнь. Если мать узнает, что я так открыто использую… как она это называет… «варварский лексикон», то, думаю, что неплохо получу от неё. Чувствую себя плохим шпионом. Очень плохим. Ах, да, Мишель. Ну да, она вроде ничего, и в начальной школе нравилась мне, но я же не самоубийца, чтобы претендовать на девушку Джастина. Само собой, я очень даже ничего и… Ладно, не об этом. Нам всего по тринадцать, и я не понимаю, зачем в таком возрасте нужны отношения. Наверное, дело в моём воспитании. Недавно по школе разнеслись слухи, что Джастин и Мишель уже спят вместе. Ну, не буквально спят, а… Я серьёзно собрался объяснять? Боже, у меня даже ладони вспотели. Чувствую себя так нелепо, будто попал в мир, где вокруг всё только и состоит из неловкостей. Не знаю, кто разнёс эти слухи, но уже плевать. После школы мать допрашивала, откуда у меня синяк под глазом. Пожалуй, для тринадцатилетнего подростка у Фэнкса неплохой удар. — Перестань доводить всех. Она действительно сказала это, представляешь? Неужели в её глазах я выгляжу таким плохим ребёнком? Вроде пытаюсь не подвести их. Даже на эти идиотские танцы ходил три года назад. Ну не бред ли? Мне бы не помешал бокс, каратэ, или… Совсем не разбираюсь во всей этой чепухе, зато могу послать Джастина на языке программирования. И на испанском. Да, родители считают, что этого мало, ведь какой-то там Сэм Вебер в свои пятнадцать знаком с пятью языками. Идиотизм. Они все гонятся за какими-то мнимыми достижениями, считая, что именно в этом кроется счастье. В успехе. А я всего-то мечтал с прошлого года пригласить Мишель Бэн на предстоящий через пару лет выпускной бал. Вот такие, оказывается, разные ценности бывают». Зато теперь его мать гонится за общением с сыном по душам. Серьёзно? Они теперь груз, лишний балласт для него. Кто угодно, только не долгожданная поддержка. Где же они, чёрт возьми, были, когда он, будучи совсем маленьким ребёнком, так отчаянно нуждался в простом понимании? Он и впрямь просто хотел того же беззаботного счастья, что и все дети. Материнскую любовь, которую никто не способен заменить в полной мере. Отцовские разговоры, наполненные истинными наставлениями. А получал лишь небрежное: «Старайся лучше». Дилан в очередной раз кривится от разрастающейся внутри ненависти ко всем на свете, и быстро сливается с толпой, выходя на улице через второй выход. Он просто посидит на лавочке. Просто покурит на этой большой перемене, и смирно отправится на урок, засунув всю свою недоброжелательность куда подальше. Просто… — Так и знал, что ты будешь сидеть здесь, придурок, — О’Брайен церемониться не хочет, лишь цокает языком, закатив глаза, когда к его тихой и более-менее бесшумной лавочке подходит человек, занимающих в списке раздражителей первое почётное место. Гонсалес. Он почти везде — успевает и Холл донимать, и Дилана искать. Как будто больше всех надо. — Если бы не моё безразличное состояние, то ты бы уже валялся где-нибудь за школой, кусок идиота. — Как великодушно, — Гарс специально оттягивает момент, рассчитывая, что сможет понять, насколько агрессивно по шкале нервозности настроен сам Дилан. И, кажется, что сегодня явно день Гонсалеса — его никудышный одноклассник смотрит перед собой, и в попытках хоть как-то устранить неловкость, закуривает. Складывается ощущение, что О’Брайен курит круглосуточно, даже во сне не делая перерывов. — Мы договаривались, что ты не станешь уходить до конца дня. — Ты договаривался, — исправляет его парень, слегка покачав головой в сторону незваного «гостя». Хотел побыть один. А получилось, как всегда. — Я не стану действовать по чужим указам. — Ну конечно, — Гарс дёргает плечом, сбросив с рук свой рюкзак прямо под ноги. А взгляд не отводит, раскованно следя за старым другом. И всё-таки, как многое меняет время. — Это так на тебя похоже. Ты же привык не чувствовать ответственность за других людей, верно? Гонсалес вроде спрашивает, но ответа не ждёт, откинувшись спиной к стене. Собирается с силами, и спустя какое-то время продолжает: — Тебе так важно быть в центре всеобщего внимания? Или ты хочешь, чтобы люди знали, какой самоотверженный придурок этот Дилан О’Брайен? Ах, нет, погоди. Ты же типичный суицидник, да? Поверь, если ты сдохнешь сегодня от рук Шелдона, то все забудут об этом уже спустя день. Пока ты живой — тебя боятся. Но кем ты будешь после? Даже не воспоминаниями. Пылью, гнилью, отблеском прошлого. На этом всё. Никому ненужный, пытающийся добиться чужих сплетен. Для чего? Вероятно, старая травма, детская. Знаешь, мне тебя жаль. И тем не менее, дело твоё, просто запомни, что сегодня ты есть, а завтра ты уже некая Техасская легенда. Это в его привычном стиле. Сначала ходит, анализирует, а после бьёт под дых, упиваясь тем, как люди разрушаются от случайно брошенной фразы. Вот оно — то самое искусство, которому Дилан так и не сумел обучиться. Да, он острый на красноречивость, но до морального давления ему далеко. А чёртов Гонсалес его полностью перевернул, словно кто-то вытащил все до единого органы, а после положил на место, но уже в ином порядке. Даже под рёбрами заныло от правдивости сказанного Гарсом. Да только есть ли от этого польза, если сам Дилан никогда не признает, что всё своё детство таил обиду на родителей, которая в итоге смогла найти свой отклик здесь, в месте, которое никому не сдалось. Наверное, он стал в какой-то степени «свободным». Но стал ли счастливым? О’Брайен зол. И совсем непонятно: на себя, или на этого надоедливого Гонсалеса. Он предпочитает думать, что во всём виноват его одноклассник. Мерзко, но во всяком случае с осознанием чужой вины проще жить. Ты никогда не причастен. Виновата Габби Холл, Гарс, Гарсиа… Да кто угодно, только не он сам. Парень морщится, понимая, что остаток перемены ему не удастся провести благоприятно, сидя на лавочке. Он отбрасывает окурок куда-то в траву, и быстро поднимается, поспешив в кабинет испанского, где совсем скоро у него будет урок.

***

— Хорошо, я понял, Марисса. Отлично, в таком случае, кто может процитировать знаменитых классиков на испанском? — учитель, мистер Силенс, проходит вдоль тянущегося ряда, между партами, смерив всех учеников своим надменным взглядом. Этот мужчина знает каждого школьника если не по имени, то в лицо точно, именно поэтому его внимание сразу привлекает слишком отстранённая от всего этого мира девушка, сидящая за последней партой. — Мисс… — Фанни Хантер, — поспешно проговаривает она, в надежде, что таким образом привлечёт минимальное количество взглядов в свою сторону. Учитель притормаживает, наблюдая за действиями новенькой, а она в ответ лишь стыдливо опускает голову. — Может, вы скажете нам что-то? — Совсем не знак бездушья — молчаливость. Гремит лишь то, что пусто изнутри. Несколько человек быстро оборачивается на низкий, почти сдавленный голос. И Гарс действительно ожидал чего угодно, но только ни того, что О’Брайен сам станет вспоминать цитаты — это ведь не для него. Но сомнений не остаётся, когда даже удивлённый мистер Силенс оборачивается на говорящего. Дилан с невозмутимым лицом продолжает что-то чиркать ручкой на полях тетради, словно минуту назад и не говорил ничего. — Вы впервые слышите про Шекспира? — парень с насмешкой вскидывает брови, в очередной раз вынуждая Гонсалеса закатить глаза — этот человек неисправим. Его целыми днями не корми, только бы кому-нибудь мозг вынести, показать своё «превосходство». Но так ли превосходен он, каким пытается быть? — Мистер О’Брайен, задано было процитировать на испанском языке. Вы хорошо понимаете по-английски? — Значит, задание выполнено частично. Классик процитирован — таков был ваш «указ», — Дилан непреклонен. В качестве убеждения в своей правоте, он слегка наклоняет голову к плечу, но пристального взгляда с лица учителя не сводит, стараясь надавить так же, как совсем недавно сделал Гарс. — Тогда и оценка будет частичной, — мужчина бегло хмыкает, возвращаясь к своему столу. — Это как? — усмехается О’Брайен, заинтересованно наблюдая за тем, как Силенс резко дёргает стул за спинку, отодвигая в сторону, а после садится на него, презрительно пробежавшись маленькими глазами по чрезмерно разговорчивому ученику. — Немедленно покинь кабинет. Тебе ведь не нужны проблемы, связанные с родителями. Дилан недовольно поджимает губы, но рюкзак расстёгивает, скинув туда все школьные принадлежности. Гарс хмурит брови, невольно задумываясь о том, зачем его старый друг делает всё это. Нарочно привлекает внимание, старается выделиться на общем фоне. Всё это кажется Гонсалесу чем-то нереальным, глупым и противоречивым, но чего скрывать — О’Брайен одно сплошное противоречие. Мистер Силенс устало приподнимает квадратные очки, двумя пальцами чуть надавливая на закрытые веки. Когда-нибудь эти местные идиоты доведут его до нервного срыва. Пожалуй, Гарс думает о том же. Но Дилан уходить так просто не планирует. Доходит до самой двери, но решает довести присутствующих ещё больше, двумя руками опрокинув стул у последней парты, который с громким лязгом встречается с серой мраморной плиткой. Он делает это уже для удовлетворения собственного задетого самолюбия, когда учитель позволил себе так просто выгнать «трудолюбивого» ученика. Дверь демонстративно громким хлопком закрывается за парнем, и, кажется, большинство школьников в мгновение выдыхают, явно радуясь тому, что самый неадекватный одноклассник уже ушёл, и они могут дальше смиренно просиживать до дыр новые джинсы, спать на парте и болтать, не опасаясь за то, что ненормальный О’Брайен без зазрения совести может прикончить кого-нибудь. Всё просто. Дилан ненужный. «Ладно, я почти привык к этому дерьму. Но я, чёрт, ненавижу своих родителей. Серьёзно, покажите мне хоть одну мать, которая будет внушать директору, что в мелкой школьной потасовке виноват её отпрыск. А чрезмерно ранимая мисс Лэстер пыталась убедить мою мамашу в обратном. Признаю, я ещё никогда не чувствовал себя таким идиотом. — Почему ты не можешь контактировать с одноклассниками? Они милые. Конечно милые. Жаль только, что она не видела, как Джастин Фэнкс на днях дома у Сьюзен закинулся какой-то хернёй, после чего его затрясло в парализующих судорогах, а глаза и вовсе закатились куда-то, наверное, желая рассмотреть наличие мозга в голове этого недоумка. А отец так и вовсе был многословен — махнул рукой, в которой держал свежую газету, чёрный ежедневник и ещё что-то. Многофункциональность явно его конёк. И да, позавчера мне стукнуло четырнадцать. Причём реально стукнуло. Джастин решил, что ударить того, у кого день должен быть на высшем уровне — верх креативности. Когда-нибудь я перестану обращать внимание на подобных Фэнксу уродов, а пока стоит покормить Барри (помнишь того щенка, которого подарила бабуля?) Кстати говоря, сегодня единственному человеку, который верит в меня и мои успехи исполняется шестьдесят восемь лет. Бабушка позвала нас всех, чтобы посидеть в кругу семейной идиллии, но отговорка у родителей одна. Работа. Нет, правда, если все взрослые тратят целую жизнь на это, то я не вижу смысла жить. Школа, работа, смерть. Это чертовски мотивирует. Пора собираться к бабушке, надо в целости и сохранности донести шкатулку моего производства до её дома. А это, между прочим, почти за городом. При том, что родители великодушно послали меня на любые дороги, а сами уехали куда-то налаживать какие-то проблемы с их семейным бизнесом…» Дилан старается шагать по пустому коридору как можно тише, чтобы не провоцировать злые возгласы в свою сторону лишний раз. И кто бы что ни говорил — он не хотел этого. Очередной перепалки с учителем. Это выходит уже машинально, на некоем автомате. Он и заметить не успел, как постепенно в коридорах начали разноситься беззаботные и весёлые голоса учеников. Парни, девушки… Они все наверняка решают, куда отправятся дальше. Может Нью-Йорк? Чикаго? Как много людей останется здесь, когда всё закончится? Мимо него быстро проносятся люди, пока сам Дилан притормаживает у окна, наблюдая за плывущими по голубому, ясному небу облаками. Несколько девушек обсуждают, с кем хотят отправиться на вечеринку в честь окончания года, а ребята из местной футбольной команды мечтательно рассуждают о том, как бы пронести мимо дежурных алкоголь. Раньше О’Брайен непременно подключился бы к всеобщему разговору о предстоящем выпускном, но не сегодня. В какой-то миг всё это потеряло значимость, растворяясь среди пустой болтовни, где-то между глупыми диалогами о выборе макияжа, и смешках кто с кем переспит в этом году. Они все сплетничают, слушают первые новости в Гарленде, упиваются своим положениям, мнимо веря, что так будет всегда. Дилан не оборачивается, не наблюдает за тем, как толпы людей рассасываются по своим кабинетам. Он лишь испытывает мерзкую тошноту, подкатывающую прямо к глотке, и чувствует, как пустота одолевает все его мысли. Ничего. Он не думает ни о чём. Стоит только задать мысленный вопрос самому себе, как прочая ерунда уходит на задний план. Он всегда точно знал, чем конкретно займётся в жизни. Так почему же теперь внутри такая скребущая тоска, свистящая скука и усталость от одних лишь вопросов о будущем? Кто он, чёрт возьми, такой? Мама хотела, чтобы её сын был биологом. Отцу было плевать. В школе ему без устали твердили, что он неповторимый оригинал, а его мозг нужно нагружать в двойном размахе. Все хотели чего-то от него. Но чего же хочет он сам? Сейчас, когда портит свою жизнь, бросается будто в пекло, забивает на всё вокруг и старается угождать своему раздутому самомнению? Мама переживает, что отсутствием в их семье былых денег, они навсегда разрушили жизнь сына, и теперь его судьба жить в нищете, скитаться по миру, бегать от закона. Она думает, что убила своего мальчика, подающего большие надежды и являющегося будущим бриллиантом в любой умственной деятельности. Тогда почему же ему кажется, что он впервые начал жить? А до этого был словно другим человеком, вынужденным существовать по чужим указаниям. Ведь так правильнее, ведь так кому-то нужно. А если нужно им всем, то и ему — непременно. Звонок на очередной урок приводит его в чувства. Дилан морщится от головной боли, и быстро хмурит брови, судорожно вспоминая, какой же урок у него сейчас. Физкультура. И хотя в Гарленде уроки, связанные со спортом, весьма отличаются от занятий в крупных городах и штатах, здесь люди тоже пытаются не отставать. Даже спортивный зал есть. О’Брайен нехотя в невесомой прострации доходит до помещения, дверь которого по-прежнему открыта. Внутри достаточно просторно, и слишком холодно, несмотря на климатические условия Техаса. Ему срочно нужно отвлечься. Понимая всю серьёзность ситуации, парень решается дойти до конца зала, и дёргает ручку двери, входя в небольшую раздевалку. У девочек она находится на противоположной стороне. Все шумно горланят, весело перекрикивая друг друга. Ещё бы — они как дети. Быстро бросив свой рюкзак на самую дальнюю скамейку, Дилан садится следом, опуская голову вниз, и невольно закрывает глаза, запуская пальцы в небрежные волосы. Шелдон сидит гораздо дальше, непринуждённо хохоча над идиотскими шутками одного из парней. Расстояние не мешает ему то и дело ловить взглядом растерянные действия О’Брайена. Пожалуй, это единичный случай на памяти, когда этот псих ведёт себя странно. Гарсиа заинтересованно прищуривается, и изредка отмахивается, стоит только кому-то задать бессмысленный вопрос. — Можно ещё медленнее, да? Девочки быстрее собираются, — укоризненно подмечает учитель, когда небольшая толпа парней вываливается из раздевалки, задорно толкая друг друга, чем ещё больше вызывают негодование мистера Мёрфи: — Мне подождать, пока вы наиграетесь? О’Брайен, шевелись, только тебя и ждём. Дилан недовольно фыркает. Ну, конечно. Он ведь просто идёт позади всех, чуть отставая от общего столпотворения, и тем не менее, даже сейчас он сумел помешать тренеру одним своим присутствием. Сетка уже натянута вдоль всего зала, а по ту стороны «границы» в кучу собрались девочки. Одна только выбивается. Эта новенькая. И чего она здесь делает? Учитель снова громко кричит, хлопая в ладоши, и все встают на своих позициях как марионетки, точно знающие, что от них требуется. Дилан опасливо пробегается взглядом по всем людям, и совершенно не понимает, что ему нужно делать. — Неравные силы, балбесы, — тараторит мистер Мёрфи, отрывистым быстрым шагом подходя к Шелдону, и пихая его в спину. — Гарсиа, сегодня ты в команде дам. Анна, иди к парням. Несколько человек меняется местами, пока О’Брайен продолжает стоять на месте, не проявляя себя никак. Пожалуй, это действительно озадачивает многих, но по-настоящему задумывается только безмозглый амбал и его подружка с логикой курицы. Учитель закатывает глаза, видя, как Дилан продолжает мотать головой в стороны, разбираясь в том, что от него хотят. Признаться, физическая деятельность — однозначно не его стезя. Тренер яростно хмурит брови, не выдерживая: — О’Брайен, встань ты уже впереди. Честно говоря, от самой игры в этом балагане только лаконичное и в меру пафосное название. На деле вся эта беготня напоминает больше ведьминский обряд, а «хорошие» игроки, по правде говоря, каждый раз матерятся, толкая друг друга и наступая на ноги. Да и правил толком никто не знает. Всё это так похоже на Гарленд. Собственные порядки, законы, морали, весь город будто в другом мире находится, не желая вписываться в общий. Дилан делает неуверенный шаг вперёд, с какой-то опаской, что мужчина вновь выплеснет весь негатив на него. И только сейчас парень замечает, что Фанни Хантер делает то же самое, и сама стоит напротив него, с потерянным взглядом осматриваясь. — Хотела сказать спасибо, — тихо проговаривает она, когда их разделяет несколько шагов, и прочно натянутая, как гитарная струна, сетка. Дилан хмыкает. Ему кажется ироничным то, что между ним и другими людьми всегда есть стена, забор, любая преграда. Обычно она, конечно, мысленная, и только сейчас — настоящая. — Не нуждаюсь, — незамедлительно отвечает, тряхнув головой. Почему-то они одновременно делает несколько шагов назад, и тут же отводят взгляд, смотря куда угодно, только не на друг друга. Это мешает сосредоточиться. Фанни чувствует неловкость из-за столь грубого ответа О’Брайена. И хотя тот не имел конкретной цели обидеть кого-то, именно это у него всегда и выходит. Давно выработанный рефлекс. Вообще-то, он не пытался на уроке испанского помочь девчонке. Так уж получилось, что у Дилана давние «счёты» почти с каждым учителем, а его реплика была как нельзя кстати. Игра началась давно. Просто он был занят мыслями, и опомнился лишь тогда, когда мяч попал ему по ноге. — О-у, прости, чувак, — Шелдон невинно пожимает плечами, но в его глазах всё равно блестят кровожадные искры, желающие найти подходящий момент для расплаты. Дилан осматривается по сторонам, думая о том, каким же взглядом на него сейчас будет смотреть Гонсалес, но с грустью понимает, что тот, вероятно, на другом уроке. Желание отвечать на провокацию одноклассника тут же проходит, и парень незаметно дёргает плечом, покосившись куда-то в сторону. — Хватит языками чесать, — возмущённо говорит мистер Мёрфи, что-то написывая в своей огромной тетради, а сам сидит на лавочке, даже не посмотрев на своих подопечных. Игра возобновляется. В голове Дилана всё это бьёт тревогой, неприятно трещит в каждой части мозга, и возвращается к пальцам, которые мгновенно выдают ответ, начиная подрагивать. Он пытается сосредоточиться на чёртовом мяче, пока тот безвольно летает над головами учеников, так и грозясь вовсе свалиться на кого-нибудь. Кто-то подпрыгивает, отбивает двумя руками, одной, кто-то из девочек пискляво визжит, отбегая в сторону. О’Брайен чуть сутулит спину, внимательно наблюдая за перелетающим через сетку мячом, и хмурит брови, стараясь понять, что же делать ему. Обычно он прогуливает этот урок, или просиживает всё время на лавочке. Вероятно, сегодня было бы то же самое, но глупые мысли буквально заставили его делать хоть что-то, лишь бы не сидеть на месте, погружаясь глубоко в осознание своей жизни. Перед глазами резко темнеет. Так неожиданно, что парень даже слегка покачивается, отступая на шаг назад. Осознание того, что произошло, приходит лишь после ноющей, раздирающей на куски боли в плече. Он часто моргает, отстранённо осматривая остановившуюся игру. Тишина. В зале повисает эта неприятная, даже несколько неловкая тишина, среди которой слышны лишь лёгкие перешёптывания. Шелдон усмехается. Это он. Гарсиа специально, целенаправленно метил именно в больное плечо Дилана. Это и есть его «месть». Более подлая, правда. — Эй, сколько пальцев видишь? — тренер подскакивает к растерянному парню, который до сих пор не до конца осознаёт произошедшее. Мужчина трясёт ладонью перед его лицом, отчего Дилан хмурится сильнее, отвечая: — Меня сейчас вывернет. Учитель оборачивается к своим ученикам, пробегаясь глазами по присутствующим. Все ребята выглядят устало, и красные вспотевшие лица тому доказательство. Он нервно подмечает, что вряд ли обессиленный «спортсмен» сумеет помочь О’Брайену дойти до врача, поэтому улавливает взглядом единственного подходящего человека, тут же вскрикнув: — Хантер, найдёшь медпункт? Фанни ещё секунду смотрит сквозь учителя, и всё же берёт себя в руки, запихивая внутренний дискомфорт как можно дальше. Утвердительно кивает, хотя выходит нечто противоречивое, что мистер Мёрфи принимает за однозначное «да». Когда тренер теряет интерес к сложившейся ситуации, все ученики принимаются играть дальше, как ни в чём не бывало перекидывая мяч через сетку. Словно всего несколько минут назад одному из них не было плохо. Словно любая проблема О’Брайена заочно становится неважной, незначительной, совсем пустяковой. И, похоже, с этой несправедливостью не согласна лишь Франкин, которая с небольшим отвращением оглядывает всех людей, и неспешно подходит к Дилану. Тот, впрочем, и без неё добирается до выхода, медленно плетясь по коридору. Не в его стиле ждать от других помощи. — Я даже не знаю, где здесь врач, — быстро говорит в спину Дилана Фанни, рассчитывая, что он после её слов непременно остановится, дожидаясь своего проводника. Но парень пропускает это мимо ушей, отвечая: — А я и не иду к врачу. Хантер недоверчиво замедляет шаг, приоткрывая рот в изумлении. Как это не идёт? Она ведь видела, как он скривился от боли, когда мяч попал в плечо. Должно быть, у него травма. Девушка быстро закатывает глаза, вновь прибавив ходу. — Тогда, куда мы идём? — чувствуя себя некомфортно, она обнимает себя за плечи, в надежде, что это действие поможет ей «оградиться» от всего лишнего. Дилан нехотя останавливается, слегка оборачиваясь в сторону навязавшейся девчонки. Она его уже бесит. Не бесила, пока молчала. А теперь выводит из себя. Он вообще не любит эти разговоры, после которых люди обычно становятся друзьями до гроба, и прочие сантименты. Мерзко, ванильно, неправдоподобно. — Я иду. А ты вали по своим делам, — О’Брайен левой рукой продолжает держаться за плечо, а пальцами впивается в больное место, доставляя себе ещё большую боль. — Блять. Он останавливается, но тут же находит нужное помещение, толкая дверь ногой. Туалет. Мужской. Фанни вздыхает, и хочет вернуться обратно, но что ей там делать? Она задумчиво смотрит на проём, за которым всего минуту назад скрылся парень. Там ведь никого не должно быть, урок идёт. Она неуверенно делает шаг вперёд, и вскоре рукой давит на деревянную поверхность, проходя внутрь. Вероятно, девушка ожидала увидеть здесь что угодно: ужасный погром, возможно даже кровь, но кроме режущего в одно мгновение нос перегара, не видит ничего катастрофического. Дилан уже сидит на подоконнике, стягивая с себя толстовку, под которой находится чёрная футболка. Он не поворачивает голову в сторону вошедшей незваной гостьи, понимая, что с этой болью нужно срочно что-то делать. Небрежно закатывает рукав, надеясь самостоятельно развязать бинт, но лишь неудовлетворительно фыркает, выражая всё многозначительное недовольство. — Помощь нужна? — спрашивает Фанни. На самом деле, её сердце стучит так громко, что, кажется, будь здесь гробовая тишина, то парень непременно услышал бы его. Она чувствует себя некомфортно, периодически потирает руки, но понимает, что раз уж увязалась за нуждающимся в немедленной помощи Диланом, то придётся пересилить себя. Себя, и свой страх вновь касаться кого-то. Обычно она старательно избегает любые телесные контакты. Но, говорят, судьба та ещё сволочь. — Обойдусь, — О’Брайен напряжённо сжимает свободную руку в кулак, сильно стискивает зубы, напрягая челюсть, которая вот-вот трястись начнёт. Хантер поджимает губы, впервые видя такую сильную борьбу с самим собой. Он однозначно нуждается в помощи, но, видимо, ни за что в жизни не признается в этом. Фанни не любит лезть туда, куда не просят, но просто уйти уже вряд ли сможет. Она пошатывается, чувствуя, как всё тело знобит, а руки холодеют. Очередное волнение. Это как паническая атака, только нечто другое, более непонятное, сложное, и совсем уж необъяснимое. Дилан сидит с закрытыми глазами, и уже не пытается стянуть с руки бинт, безвольно опираясь виском на стену. Фанни хочет провалиться сквозь землю, куда-нибудь, где ей больше никогда не придётся испытывать такую неловкость. Она серьёзно собирается сделать это? Куда ты, блин, лезешь? На лбу парня выступает испарина — ему больно. И он держится. Действительно сильный человек, наверное. Девушка старается не заострять внимание на всей этой нелепости, лишь быстро касаясь пальцами натянутой ткани бинта. Боже, что же она творит. Развязав чрезмерно запутанный узел, Хантер медленно разматывает материю, надеясь, что не делает больно О’Брайену. Он в это время недоверчиво открывает глаза, нахмурив брови, и с непониманием наблюдая за неспешными манипуляциями. Надо же. Она, больше всего на свете боящаяся прикосновений, вдруг помогает другому человеку. Более того, человеку мужского пола. Просто чужая искренняя боль помогает ей сосредоточиться на чужих проблемах, откинув на задний план свои собственные. Дилану это кажется странным — сам он не привык помогать другим. Не его это прерогатива. Пусть чужие вопросы решает вездесущий Гонсалес, или раздражающий Гарсиа, но только не он. О’Брайен тот, кто творит проблемы, но не устраняет их. Такова его сущность. С недавних пор, по крайней мере. Когда бинт оказывается полностью снятым, Фанни осторожно кладёт кусок ткани на подоконник рядом с парнем, и делает шаг назад, опуская голову вниз. Внутри всё пылает от того, как волнительно это — просто коснуться другого человека. Особенно в её положении. Немыслимо. Но, кажется, ей даже не хочется упасть в обморок. — Ну и нахрен тебе это нужно? Действительно. Признаться, она и сама не знает. Можно ли считать её от природы добрую и ранимую натуру подходящим аргументом? Не могла пройти мимо того, кому в данную минуту наравне больно вместе с ней, а может и чуть больше. Отвечать она не хочет, поэтому просто загадочно пожимает плечами, а взглядом цепляется за серую плитку на стене. — Теперь понятно, почему Гонсалес общается именно с тобой, — медленно проговаривает Дилан, пока аккуратно рассматривает плечо, и ярко выраженный шрам на нём. Те придурки не просто поставили на нём «клеймо», но и сделали слабым, неспособным защищаться в любое время, слишком уж безвольным. Фанни склоняет голову набок, и быстро пробегается глазами по своему вынужденному собеседнику. До этого она и не замечала его образ толком. Хам? Напускной плохиш? Хотя, учитывая то, что всякие агрессивные комментарии лезут из него весь день, он, видимо, такой и есть. Даже обидно, что не всегда внешняя оболочка схожа с внутренним миром. Девушка быстро шагает к выходу, считая, что всё, чем она могла помочь, уже выполнено. И почти открывает дверь, когда тихий, чуть приглушённый голос заставляет её замереть: — Спасибо. Простое слово, и мысленно Хантер уже кивает, как бы говоря, что это всё пустяки. Она не оборачивается, но также медленно и еле слышно отвечает: — Тебе спасибо. — За что? Фанни опускает глаза в пол, уверенно толкнув дверь, и выходит из туалета, оставляя Дилана без ответа на его вопрос. Хотя бы за то, что помог ей снова почувствовать себя относительно живой, способной касаться других людей, не испытывая резкого отторжения. Она мимолётно улыбается своим размышлениям о удачном окончании дня. Живая, чёрт возьми.