***
Мне страшно от чёртового непонимания: Стью Бакенсон — он же внук шерифа — с самого утра расклеивает на стенах первого этажа небольшие листовки, информирующие о пропаже Нэнси. Всё так серьёзно? И всё же смутная надежда оседает в груди, когда мой взгляд не находит знакомых лиц. Может, Стюарт сейчас внезапно выбежит, скажет, что это была её шутка, а после соберёт пол школы у себя дома на пьяной, глупой вечеринке? Но этого не происходит. И я прекрасно понимаю всю безвыходность, когда неуверенный шагом движусь к шкафчикам, а мимо меня проходит Шелдон, потерянно срывая со стен объявления о своей девушке. Мне даже жаль его, несмотря на то, что в последний раз нашего разговора он вёл себя достаточно грубо. И всё же, в этом, казалось бы, маленьком и ненормальном Гарленде пропал человек. Почему-то мне кажется, что здесь это бывает крайне редко, как иначе объяснить рассеянные переглядки учеников? — Мне всё ещё кажется, что это бред собачий. Нэнси пусть и дура, но вряд ли заслуживает чего-то плохого, — вздрагиваю, разворачиваясь в сторону появившегося внезапно Гарса. Он выглядит слишком спокойно, будто его это даже ничуть не удивляет, а у меня с самого утра руки трясутся. Жалко ли мне эту незнакомую девушку, или я больше боюсь за наши с Марлоном жизни — не знаю, но игры в молчанку изрядно напрягают. — Почему ты думаешь, что с ней что-то могло случиться? Не нагнетай, — растерянно проговариваю почти шёпотом, но почему-то уверена, что Гонсалес слышит, ведь он тут же неодобрительно цокает языком и медленно покачивает головой, поспешив ответить: — Люди просто так не пропадают. — Но… — поднимаю глаза, уставившись на сосредоточенное лицо парня, а он спиной опирается на шкафчик, находящийся рядом с моим, и совсем никак не реагирует на мои слова. — Разве это не в стиле Нэнси? Я к тому… — боже, хочу стукнуть себя по лицу. Ненавижу, когда от волнения язык начинает заплетаться, а мыслить целостно не выходит совсем. Думаю, Гарс меня не слушает, но я зачем-то заканчиваю мысль: — Могла ли она сбежать? Сама… — Исключено, — теперь одноклассник твёрдо опровергает мою версию, повернув голову. — А это ещё что? — он кивает куда-то в мою сторону, из-за чего приходится немедленно обернуться. Но лишь хмурю брови, непонимающе смотря вбок, на пустое пространство. Он шутит? — Твоё? Вновь мотаю головой, перевожу взгляд на Гонсалеса, всё так же мрачно изучая то, как он ловким движением пальцев цепляет торчащий из дверцы моего шкафчика кончик бумажки, потянув его наружу. Спустя мгновение этих нелепых манипуляций, в его руке оказывается тоненькая полоска тетрадного листа, завернутая вдвое. Парень решается развернуть бумагу первым, а когда вчитывается в написанное на ней, то хмурит брови, передавая таинственную записку мне. «Дзынь» Глупость какая, но почему-то, как только по коридору разносится громкий писк звонка, сердце пропускает пару-тройку учащённых ударов. Отмахиваюсь, скидывая такую бурную реакцию на неожиданность. Да, именно. Бред. Встряхиваю волосами, поднимая взгляд на Гарса. — Шутка дурацкая, — махаю ладонью, но невольно сжимаю в руке бумажку, то и дело косясь на неё. — Ладно, — бегло отвечает Гонсалес, отлипая от чужого шкафчика. — Идём, у нас сейчас английская литература. Вообще-то, я явно не из тех людей, которые обращают внимание на незаметные детали, или во всём на свете видят «знаки» самой Вселенной, но какого чёрта эта хрень торчала именно из моего шкафчика? Должно ведь быть объяснение этому? Или это просто стечение обстоятельств? Если так, то я слишком загоняюсь по мелочам. Просто ненавижу подобные вещи, это слишком напрягает. Когда мы добираемся до кабинета, то молча, без лишних слов, рассаживаемся по разным местам: я — за последнюю парту у окна, а Гарс — передо мной. Так само получилось, просто всё происходящее нужно хорошенько обмозговать, а сделать это можно лишь наедине с самим собой, поэтому, каким бы хорошим человеком (и, вероятно, другом) ни был Гонсалес, сидеть с ним значительно напряжённее. Хотя, он мне во многом напоминает Марла: серьёзностью в некоторых ситуациях, храбростью в какой-то степени. Одно различие, правда, говорит о том, что они абсолютно разные люди. Способность молчать. Как бы странно это ни звучало, но я ценю людей, за их умение вовремя заткнуться. Да, грубо, да, немного бестактно, но иначе у меня просто-напросто не выходит. Одиночество всегда было мне верным другом, в то время, пока Марлон наматывал круги в разных спортивных секциях. И, пока он строил масштабные планы о совместном будущем с Чарлайн, я с придыханием ожидала у двери своей комнаты — придёт ли Джейкоб сегодня. Пока Райт весело убегал гулять со своими школьными товарищами, попутно засовывая в рот бутерброд, приготовленный мною, я уходила во мрак своей комнаты, отсиживалась там до позднего вечера, до возвращения брата, и каждый божий день выдыхала, когда он приходил домой чуть раньше. Я молчала с целью, что это поможет Марлону зажить полной жизнью, подальше от Филадельфии. И, удивительно, но моё молчание не принесло должных плодов. Оно лишь сломало несколько судеб одним ловким взмахом. С тех пор я стараюсь не делать для других людей ничего. Для чужих людей. И, правило номер миллион: не привязываться. Следовательно, быть гордой одиночкой до самого последнего вздоха. Пока общение с Гонсалесом достаточно ловко контролируется мной, но если это начнёт переходить границы простых знакомых, то придётся как можно скорее устранить его. Из моей жизни, разумеется. — …Достаточно интересно, что множество классиков прошлых веков были одиноки; в любви, в дружбе. Из этого вытекает мой главный вопрос к вам, друзья. Считаете ли вы, что одиночество — самый страшный враг людей, этих социальных существ? — учительница заинтересованно чертит что-то на тёмно-зелёной доске, и через какое-то время уже отходит в сторону, позволяя нам, ученикам, взглянуть на то, что она так старательно выводила. Схема «счастья»? Я точно на литературе? Выбор. Семейное счастье. Любовь. Социальная развитость. Перевожу хмурый взгляд на другую часть доски, всматриваясь в написанное. Тишина. Пустота. Тоска. В ушах начинает звенеть, но я ничего не могу с этим поделать, как бы старательно ни вертела головой в стороны. Я чувствую тошноту, неприятно ползущую по горлу, скребущую стенки организма своими цепкими лапами. И у меня, похоже, кружится голова. Чёрт. Надавливаю двумя пальцами на лоб, но это лишь усугубляет положение. Не могу мыслить здраво. Не могу понять, что делать дальше. Всё будто замирает, но на самом деле во всём виновато гудение, отдающееся в висках, и это я понимаю по шевелящимся губам худой женщины. Прижимаю к груди свой рюкзак, и незамедлительно вскакиваю с места. Благо, на парте ничего не остаётся, ведь в противном случае мне пришлось бы вернуться. И пошатывающимся шагом несусь в двери, ловя краем уха голос Гарса. Всё потом. Потом. Главное найти туалет. Бегу по пустому коридору, и чувствую себя так отвратительно, словно нахожусь во сне. Не понимаю, как добегаю до нужного места, и совсем уж расплывчато осознаю, как только что толкнула дверь туалета. Дышу размеренно, стоя посреди светлого помещения, совсем небольшого, но точно такого же, как и у парней. Господи, что это со мной? Бросаю рюкзак куда-то на подоконник, а сама жмусь плечом к прохладной стене, в надежде не упасть сейчас в обморок. Тянусь рукой к своему портфелю, чтобы достать оттуда коробочку с антидепрессантами. Отказаться от них было плохой идеей. Чертовски плохой. Именно поэтому, превозмогая всю свою неприязнь к этим таблеткам, открываю продолговатую прозрачную коробочку, трясущейся рукой пытаюсь зацепить маленькую красненькую ампулу. Давай же, скорее. Перед глазами всё ещё искажается мир, и вся упаковка с лекарствами выскальзывает из дрожащих мокрых рук, с невероятным для меня оглушающим грохотом падая на серую плитку пола. Меня сейчас в судорогах трясти начнёт, если я не приму эту дьявольскую хрень. Осторожно держась руками за стены, скатываюсь вниз, на колени, и поспешно вожу ладонями по полу в поисках таблеток. Темно, перед глазами совсем темно, мне мало что удаётся понять, и своему зрению я теперь не могу доверять, поэтому жмурюсь, ползая на четвереньках. Наверное, выгляжу сейчас так жалко, но это последнее, что волнует в такой момент. Ещё чуть-чуть и… Есть! Пальцами обхватываю капсулу, и быстро сую её в рот, стараясь протолкнуть достаточно крупную таблетку по сухому горлу, но ничего не выходит, и она почти застревает, вызывая подступившие слёзы. Моё спасение сейчас в этой грёбаной бутылке воды, которая так удачно попадается под руки, стоит только чуть приподняться, потянувшись к рюкзаку. Сначала проходит истерика и нахлынувшая паника, вместе с первым глотком. Наплевав на всё остальное, сажусь на пол, прижимаясь спиной к стене, и вновь делаю глоток, чувствуя, как лихо скользит таблетка. Сегодня мне повезло. Но я не хочу зависеть от этих антидепрессантов. Умиротворённо закрываю веки. Всё потом, я просто немного посижу. — И почему мне каждый раз выпадает честь помогать тебе, Хантер? — неохотно разлепляю веки, удивлённо уставившись на присевшую рядом Холл. Это что, сон какой-то? Плохая шутка? Мы с ней явно не подружки и, по-моему, она меня вообще не переваривает. — Ну что? — Что ты здесь делаешь? — Повторяешься, Хантер, — Габби ловко поднимается на ноги, тут же скрещивая руки на груди. У неё фишка такая что ли, вечно ходить с важным лицом? Не нравится мне эта девушка, а тем более её переменчивое настроение. — Твой дружок попросил, чтобы я проверила, где ты. Долго искать не пришлось. Хватит сидеть, если я выйду одна, Гонсалес не отстанет от меня. Габриэла тянет свою ухоженную ладонь в мою сторону, ожидая, видимо, что я стану принимать её помощь. Мне в принципе чужая помощь не нужна. Хмыкаю, запихивая в рюкзак прозрачную коробку с таблетками, и краем глаза замечаю, как Холл закатывает глаза, сосредоточенно просматривая за моими дёргаными действиями. Как только встаю на чуть трясущиеся ноги, мне вдруг хочется ударить себя по лбу. Откуда такая злость к ней? Я ведь даже не знаю эту девушку. Думаю, во всём виноваты антидепрессанты, которые я ненавижу всеми клетками своего тела. Ни черта они не помогают, если уж совсем на чистоту, но мой старый врач-психотерапевт был убеждён, что у меня явные проблемы с психикой. У меня, мать вашу? Точно не у Джейкоба, что на протяжении нескольких лет насиловал свою «дочь»? Точно не у идиота Сэма, считающего, что я должна раздвигать перед ним ноги, стоит ему только свистнуть? Понимание всего моего недавнего прошлого очень злит, и я прекрасно осознаю, что легче было бы забыть об этом и не вспоминать, но как? — С тобой всё нормально? — нарочито заинтересованно спрашивает Габриэла, хотя я готова поклясться своей жизнью, что ей плевать. Им всем плевать друг на друга, но зачем же они тогда строят из себя приветливых друзей? Отчего-то все подобные мысли приводят в ещё большую ярость, и я вдруг начинаю понимать, почему так ненавидят того странного парня. Дилан, вроде. Всё очень просто: он, судя по всему, единственный, кто совсем не боится говорить вслух то, о чём думает. — Я в порядке, — быстро взмахиваю рукой, и вновь удивляюсь тому, откуда во мне взялась эта невероятная агрессия. Мне впервые хочется послать весь мир, забиться в тёмный угол и сидеть там до потери пульса. Не припомню, чтобы раньше мои эмоции выражались таким образом. Я ведь точно ту таблетку выпила? Чёрт знает, сложно было ориентироваться. Удивительно, но подойдя к зеркалу, висящему над раковиной, я не могу узнать себя; до чего же быстро напускные весёлые улыбки сменились на затишье, целый свист урагана в душе. А эти тёмные круги под глазами, ставшие подтверждением бессонных ночей. От недостатка еды волосы заметно пожирнели, наверное, даже выпадать стали. Вскоре в отражении, позади меня, появляется Габби Холл, бросающая в мою сторону короткие, но оттого не менее внимательные взгляды своих чистых голубых глаз. Она весьма красивая, стоит признаться, но после вчерашних откровений у врача мне немного неловко. Сразу вспоминаю, что эта девушка достаточно ловко владеет своими чувствами, в отличие от меня, человека, на лице которого написано всё сразу, как бы тщетно я не пыталась скрыться. Эта способность, к большому сожалению, дана лишь Марлону. Интересно, о чём он думает целыми днями? Чем занят, пока я бессмысленно провожу время здесь, в этой никчёмной и ненужной школе? Мне не хватает его, как наставника, как того, кто всегда способен защитить. Но теперь всё изменилось. Теперь я не та, кто станет скулить у него в ногах, выражать все свои переживания. — Знаешь, я по-прежнему пытаюсь понять, почему ты переехала сюда. Я так понимаю, ты из Филадельфии, — Габби смущённо отводит взгляд, когда поднимаю глаза на её отражение, ловя Холл с поличным. — Откуда ты знаешь? — немного настораживаюсь, впиваясь совсем уж худыми пальцами в керамическую раковину. Даже дыхание задерживаю, ожидая её ответа, хотя это глупо — мало ли где можно было найти информацию обо мне? — Нашла твою страницу в Facebook, — она быстро пожимает плечами, поднимает голову, и отворачивается, наблюдая за белыми облаками за окном. — Вообще-то я понятия не имею, зачем мне это было нужно, но… С чего вдруг Дилан просил, чтобы я помогла тебе? — Если ты решила найти человека, к которому сможешь ревновать своего парня, то я тебе явно не подхожу. Сразу мимо. — Я и не думала, что он стал бы бегать за первой встречной девицей… — хмурюсь, резко повернув голову на собеседницу, из-за чего она невольно поджимает губы, как бы всем своим видом показывая, что сказала лишнее. — Прости. — Не понимаю, почему мы всё ещё обсуждаем что-то, — хочу съязвить, но в горле першит, и голос звучит слишком неуверенно, буквально разрывая своим хрипом минутную тишину. Габби Холл напоминает мне старшую сестру, которая разъезжает по клубам, пользуется спросом и заводит кучу знакомств, в каждой незнакомой компании чувствует себя комфортно. Я прекрасно знаю, что она младше меня. — Тебе шестнадцать? — На данный момент, — спешит ответить она, и я вдруг замечаю, каким блеском горят её глаза. Наверняка в планах Габриэлы уже целый воз дел, таких как поездка куда-нибудь в Нью-Йорк, поступление в Оксфорд, и всё то, о чём мечтает каждая девочка в свой самый беззаботный этап жизни. Разница у нас всего год, но как же всё-таки этот период способен менять людей. За год можно обрести всё, и точно так же потерять. За год умирают тысячи, десятки, сотни тысяч человек, и столько же рождается. А сколько рушится крепких союзов? Сколько детей сейчас плачет из-за ссор родителей? Всё это нагнетает. Когда твоя жизнь раз за разом приравнивается к прочей массе. — А вообще, через месяц я праздную своё семнадцатилетие. Опираюсь копчиком на раковину, смотрю на Холл и вижу в ней себя, вернее ту, какой я могла бы быть сейчас. Один случай меняет всё, и пусть горят в аду те, кто плюёт на эту истину. Пусть горю в аду и я сама. Я была бы такой же беззаботной, мечтающей о выпускном, о красивых платьях и постящая в соцсетях новые фото из кафе. — В этом году у вас выпускной, — говорит девушка, но я и сама прекрасно знаю об этом. Другой вопрос: пойду ли я туда? Это вряд ли. Для чего? Чтобы лишний раз убедиться в своей никчёмной жизни? Уж об этом я знаю и без всяких вечеринок. — А я уже выбрала себе примерный фасон платья, чтобы найти его в магазине в следующем году. И всё-таки я её не понимаю: то строит из себя особо важную даму, то сама заводит разговор на пустом месте. Наверное, у Габби нет здесь полноценных друзей, и если она решила в моём лице отыскать поддержку, то пусть говорит. Главное, чтобы не спрашивала обо мне. Общение — первый признак какого-никакого сближения. Оно мне не надо. Поэтому я быстро встряхиваю волосами, протараторив: — Зачем мне знать это? Холл поднимает задумчивый взгляд на меня, и пристально вглядывается, чуть нахмурив брови. Переваривает мои слова? Смотрю в ответ, и даже могу заметить, как быстро её лицо принимает более враждебный вид, чем был до этого. Знаю, что, вероятно, рушу сейчас идеальную возможность завести так называемых «друзей», но они мне ни к чему. Найти приятелей, значит так или иначе привязать себя к этому городу, но нам нужно будет уехать, это точно, ведь иначе Джейк найдёт меня везде. Чувствую себя параноиком. — Я думала… — растерянно лепечет Габби, и мне на секунду становится даже жаль её. С Диланом не клеится, потому что он тот ещё странный тип, и подруг толком нет, кроме пропавшей бесследно Нэнси Стюарт. Да и были ли они подругами? — Много на себя берёшь, — машу рукой, и стремительным шагом направляюсь к выходу, чувствуя, как уверенность разом испаряется, а ноги дрожат так, словно я целую ночь пила. Никогда бы не подумала, что играть роль безразличной сволочи так сложно. Ощущаю, как неприятным комом встаёт очередное чувство тошноты, но старательно игнорирую это, выходя в шумный коридор. — Неужели Холл даже с этим справиться не могла? — Гарс отлипает от стены возле двери, и быстро идёт ко мне, становясь рядом. — Ты чего такая бледная? Действительно, чего это я? Просто нагрубила человеку, подумаешь, в жизни частенько приходится обходиться бестактно с окружающими, ради собственной выгоды. И почему я тогда не чувствую этого блаженного удовлетворения? Лишь гадкое, мерзкое, сосущее под рёбрами ощущение пустоты, сквозняка. Осталось дело за малым — отбить желание Гонсалеса ходить везде за мной. А он перестанет, если пошлю его, я уверена. Хотя, нельзя исключать, что он может оказаться чёртовым мазохистом, который любит «спасать» тонущих людей. А я как раз тону, но ради меня не стоит нырять на самое дно, нет. Я не стою того. И я, в общем-то, не стою ничего, не заслуживаю чрезмерно искреннего Гарса, его дружбы, и Марлона тоже не заслуживаю. От этого тошно. Очень тошно. Просто сделай то же, что делала всегда. Будь собой, и такая ты, мерзкая и гадкая, никому не будешь нужна. Жалкие люди становятся изгоями, но явно не строят приятельские отношения. — Фанни… — голова кругом идёт, а рука Гарса, которая резко ложится на моё плечо, лишь больше поддаёт масла в огонь. Я в бешенстве. И, по-моему, я схожу с ума окончательно, бесповоротно. — Ты как? Руки жёсткие, шершавые, сжимающие плечи, в попытках заглушить всхлипы отчаянья. — Отвали! — отскакиваю от парня так резко, будто только что увидела в его лице Джейка. А так всё и было. Даже не замечаю, в какой момент срываюсь, кричу на Гарса, ошарашенного такой реакцией. А вокруг чужие взгляды, я прекрасно чувствую, как глаза учеников блуждают по моему телу, оценивают, осуждают, а мысленно уже исправляют во мне любые изъяны, любые, которые покажутся им катастрофическими. Хотела бы я подойти к нему, извиниться за своё абсурдное поведение, но это даст начало нашей дружбе, которая ни в коем случае не должна случиться. Я задыхаюсь, и сказать больше ничего не могу, ведь горло так жжёт изнутри, а снаружи будто сдавливается под невидимым натиском. Правда. Я жажду видеть в чужих глазах правду, без фальши, без шуточных улыбок. И я вижу, чёрт возьми. Гарс щурит веки, ожидает моих дальнейших действий, но в глазах его уже меркнет первое хорошее впечатление обо мне, как о прекрасном человеке. Ведь я не прекрасна, нет, и пусть он не видит во мне того, кого хочет видеть. Мы все создаём идеалы, а когда оказывается, что это лишь наша фантазия — разочаровываемся. И он разочарован, уверена. Но я такая. И я ухожу, трусливо поджав хвост, чувствуя невероятную подавленность и чужие внимательные взгляды. Они хотят шоу, хотят крови, чтобы весь последующий день обсуждать в совместных чатах новость, которой, к их сожалению, так и не случается. Я спешу скрыться где-нибудь на улице, быстро перебираю ногами, обходя стороной Гарса, оставшегося на месте в полном непонимании сложившейся ситуации. Мне жаль. И я не стану ничего менять. У самого выхода замечаю О’Брайена. Вернее, не заметила бы, если бы не его пристальный взгляд. Ему любопытно? Мне плевать, у меня чешутся руки от ненависти к себе, и я желаю придушить ту чёртову дуру Фанни Хантер, которой являюсь. Да, пожалуй, истина такова и даже слишком проста. Я ненавижу себя. До дрожи, до припадка. Толкаю рукой дверь и, кажется, по совершенной случайности пихаю плечом незнакомых людей. У меня складывается смутное ощущение, что я — это и не я больше. От этих мыслей хочется кричать. Я перестала быть собой тогда, в семь лет, пятнадцатого мая, за день до дня рождения Марлона. Джейкоб сделал меня такой. И я безмерно хочу убить его, хочу видеть его округлившиеся от ужаса глаза и мольбы о пощаде, которой не будет. Ведь он не пощадил меня.***
Гарс не шевелится, и, наверное, даже не дышит, уже несколько минут, как только эта ненормальная Фанни Хантер убежала от него, словно от самого страшного своего кошмара. Это было пугающе, максимально абсурдно, но Гонсалес так и не сделал ничего. Даже вслед кричать не стал, когда увидел её выпученные глаза, такие до жути знакомые, и будто на мгновение окунулся в прошлое. В тот день, когда он видел свою сестру улыбающейся в последний раз. Перед тем, как её изнасиловал какой-то парень. А спустя два месяца она умерла, перерезав себе вены. Гарс шумно выдыхает, но все его переживания сливаются воедино с воцарившимся вновь гулом в коридоре. Он никогда ещё не чувствовал себя так ужасно. Будто сделал плохо Фанни. Он хмурит брови, потупив взгляд в пол, а уже через секунду слышит звук хлопнувшей неподалёку двери. Габби растеряна, невероятно задумчива и впервые серьёзно погружена в свои мысли. Эта Франкин умудрилась посеять мысленные разногласия в их головы. — Где Фанни? — твёрдо, почти холодным голосом спрашивает Холл, вертя головой в стороны, в поисках излишне переменчивой новенькой, которую она, к своему огромному сожалению, не замечает рядом с Гарсом. — Идиот, приди в себя. Габриэла не церемонится долго, особенно если дело касается того, что ей нужно знать сию секунду, поэтому она небрежно пихает кулаком парня в плечо, а он реагирует заторможено, лениво переведя взгляд на девушку. — Что? Сбежала она, твоя Фанни, — гневно бросает Гарс, а после торопливым шагом уходит к лестнице, намереваясь не поддаваться на чужие провокации и досидеть все уроки смирно, что в последнее время удаётся ему весьма и весьма редко. С появлением этой непонятной девицы. И если Габби Холл прочесть можно на скорую руку: она глупая, нуждающаяся в любви малолетка. То Хантер пока никак не проявляет себя. Словно не имеет желания идти на контакт. Страх? Ей движет дикая боязнь разочароваться в людях? Гонсалес понятия не имеет, но эта «незнакомка» подала ему неплохую пищу для размышлений на предстоящую ночь. И пока Гарс Гонсалес чувствует себя невероятно подавлено, поднимаясь по лестнице на второй этаж, Дилан бегает взглядом по ученикам, в поисках Габби, чтобы хоть немного понять всю неразбериху. Холл находится почти сразу — стоит у стены, рядом с женским туалетом, так и не решается сделать шаг. — Где тебя носит? — она замечает приближающегося к ней О’Брайена ещё в тот момент, когда он протискивается через толпу, и чуть приободряется, выпрямляя спину. — Что со всеми происходит? Дилан молчит, понимая, что информации от Габриэлы вряд ли добьётся, а настойчиво интересоваться о каком-то там непонятном происшествии у Гонсалеса — явно не входит в его планы. Именно поэтому он отстранённо пожимает плечами, а когда девушка тоже уходит на урок, идёт к выходу. Сегодня явно не день для учёбы. Впрочем, в последнее время это стало его девизом. Почему-то парень стал замечать, как стремительно и неумолимо идёт время, а их город буквально «ожил» с момента приезда новых загадочных жителей. Хотя между этими фактами Дилан проводит минимальную параллель, ведь пропажа Нэнси Стюарт явно не связана с той же Хантер и её братом. О’Брайен тормозит у стены, садится на лавочку, и достаёт из кармана пачку сигарет, когда замечает ходящую от ворот и до другого выхода Хантер. Странная она. Но парень думает о том, что ему пора бы забросить всю эту пустую ерунду с наркотиками, чтобы не попасть в тюрьму и не прогнить там ближайшие годы. Он достаёт одну сигарету, откидывается спиной на кирпичную стену, и чуть опускает голову, нахмурив брови. День сегодня больно мерзкий, а ощущение такое, словно вот-вот что-то должно случиться. Прям весь желудок скручивается, хотя Дилан пеняет всё на отсутствие нормального человеческого завтрака, которого больше никогда и не будет в его доме. Лишь сухие бутерброды, остывший кофе, а всё чаще — добротное «ничего», приправленное молчаливыми взглядами матери. Она строит из себя великомученицу, будто именно ей выпала честь побыть на месте сына, ощутив на себе всё родительскую нелюбовь. Как раз наоборот — бабушка любила всех своих детей. А мама отца несколько лет назад скончалась, но О’Брайен её практически не знал, потому вряд ли особо сильно переживал. Фанни буквально молниеносно проносится перед его глазами, заскакивая в здание школы, и Дилан лишний раз удивлённо вскидывает брови, провожая её неловкую фигуру до тех пор, пока девушка не скрывается, оставив его с очередными вопросами и без единого ответа. Похоже, кто-то решил переплюнуть своими странностями дотошного Гонсалеса и даже Холл, с её меняющимися ежеминутно замашками.***
Есть ли вообще у людей гордость? Всю школьную перемену я улавливала периодические потасовки, драки, чужое терпение, когда нет сил встать, да и отпор дать не особо хочется. Это предпоследний урок, и я отчаянно задаю самой себе вопрос: почему осталась? Могла уйти, сбежать на край света, или хотя бы домой, где ждёт Марлон, но я здесь. И я внимаю всё, что говорит пожилая учительница, то и дело отвлекающаяся на рассказы из собственной жизни. Не могу сказать, что эта тема интересна мне, но найти в себе силы просто взглянуть на смотрящего искоса Гарса оказалось сложнее, чем я могла представить. Руки быстро потеют, поэтому убираю их под парту, кладя на колени. Ощущаю затылком взгляд, голова почти разрывается, но понимаю, что как бы мне ни хотелось — разъясниться с Гонсалесом не смогу. Сломать собирающееся по крупицам доверие легко, сложнее отбросить назад свои принципы, чтобы элементарно извиниться за грубое и неуместное поведение. И я не стану делать этого. Он должен запомнить, что я — не друг, а лишь посредственность, внезапно появившаяся в его жизни. И так же внезапно пропавшая из неё. Я одиночка, может даже изгой, но заводить друзей чертовски сложно, особенно когда вам и говорить-то не о чем. Мы разные. В мире проще существовать одной, я думаю, не доверяя, не привязываясь. Люди врут, они обманывают в угоду себе и всё чаще плюют на чужое счастье во имя себя самих. Можно ли сказать, что я хочу иметь что-то общее с ними? Не думаю. Резко поворачиваю голову, устремив внимательный взгляд на Гарса Гонсалеса, который замечает меня, и тут же опускает глаза на парту, скрепив пальцы в замок. Вряд ли он особо переживает эту «потерю» в моём лице, ведь друзьями мы бы в любом случае не стали, и это, как мне кажется, было очевидно сразу. Просто я отбитая наглухо, а перекидывать свои проблемы на чужие плечи — немного не вписывается в мою личность. Молчать безопаснее. До поры, до времени, разумеется. Смотрю на стол, а руки продолжаю держать под партой, чуть ссутулив спину. Чувствую, как дрожат пальцы, а ещё я чувствую на себе взгляд. Уверена, Гарс осуждает меня, но по-другому я не могла, просто не смею втягивать его в свои проблемы. Наверное, мне немного стыдно за такое хамство, ведь прежде не приходилось так злобно гнать от себя людей. Нервно чешу руки, пытаюсь поймать хоть немного нить разговора учителя, но выходит тошно, поэтому поворачиваю голову вбок, смотря в окно. Облака такие чарующие, такие свободные, вольные, независящие от чужого мнения, косых взглядов… Глубоко вдыхаю, и на какое-то время задерживаю дыхание, ощущая, как на глаза наворачиваются слёзы. О боже, ну и слабачка! Неспешно выдыхаю, чтобы голова не закружилась. Осторожно постукиваю ногтем по поверхности парты, буквально ловлю цоканье со стороны, явное раздражение. Вздрагиваю. В плечо что-то летит, и я неуверенно опускаю глаза на край парты, замечая скомканную бумажку. Оборачиваюсь, но все мои одноклассники сидят смирно, изредка перешёптываясь о чём-то своём. Ловлю хмурый взгляд О’Брайена, но тот почти сразу отворачивается, словно я — самое гадкое, что он когда-либо видел. И я прекрасно понимаю его мнение, если оно действительно таково. Он странный, но несмотря на это чересчур прямолинейный, как мне показалось. Тогда понятно, почему его так ненавидят в городе. Звонок. Неужели урок так быстро закончился? Это всё моя погруженность в свои мысли, наверное. Скидываю в рюкзак все свои вещи, прижимаю его к груди, и поспешно поднимаюсь, рассчитывая выскочить из кабинета раньше Гонсалеса. Мельком кошусь в сторону его места, замечая, что парня там уже нет. Ушёл? Что ж, так даже проще. Надеюсь, что он сильно обиделся на меня, иначе… — Поговорим? — делаю шаг из кабинета, когда голос Гарса раздаётся совсем рядом, и мне почему-то хочется истошно завыть или истерично рассмеяться — третьего здесь не дано, ведь вся эта ерунда напоминает мне цирк, долгом которого является веселье, но меня это всё вовсе не веселит. Награждаю парня самым пренебрежительным взглядом, какой только могу выдавить из себя, подавляя добрую и милую Фанни, неспособную даже накричать на других. Всему свойственно меняться, и мне в том числе. Стремительно направляюсь к главному выходу, не оборачиваюсь, чтобы позвать одноклассника за собой — уверена, он уже идёт следом. Главное сохранять спокойствие и железную хватку. В противном случае я поддамся слабости и разревусь прямо перед ним, что делать мне категорически запрещено. — У меня складывается смутное впечатление, будто ты не хочешь общаться со мной, — торможу, резко повернувшись, и мрачно уставившись на парня, сложившего руки на груди. Молчу. Он ждёт моих слов? Почему так требовательно изучает? Нервно начинаю потирать плечо, ощущая излишнее внимание к своей персоне. Мне некомфортно. Н е к о м ф о р т н о. Наверное, на этом можно было закончить наш несуразный односторонний диалог, но я продолжаю стоять, смотря в ответ на изучающего моё лицо Гонсалеса. По нему не скажешь, что он ищет себе друзей. Выглядит слишком… как социофоб, в общем-то. — Погоди, ты реально хочешь прекратить наше общение? Я обидел тебя чем-то? Нет. Я обидела. Всех обидела. Своим существованием. Хмурю брови, словно пытаясь осознать сказанное им, но вовремя беру себя в руки, выдавливая максимально, как мне кажется, безразличный вид. Хотя Гарс в полном недоумении вскидывает брови. И я его понимаю. Странная. Это клеймо закрепилось за мной со старшей школы, когда чрезмерно часто стали посещать галлюцинации. И мне нельзя, чёрт возьми, втягивать в свои ненормальные бредни кого-то ещё, достаточно одного Марлона, узнавшего обо всём без моего ведома. — Бесишь! — резко делаю шаг назад, когда Гонсалес хочет подойти ближе. И он тормозит, сведя брови к переносице, в полном непонимании глядит на меня, молча хлопая ресницами. Сердце стучит реже, по-моему, оно хочет и вовсе прекратить свой стук, а волна непередаваемых эмоций захлёстывает вместе с меняющимся выражением лица парня. — Бесишь. Бесишь. Просто раздражаешь, ясно? — втягиваю носом воздух, чувствую ужасное напряжение во всём теле, но уже не могу успокоиться. — Я и не думала, что ты настолько заносчивый! Разворачиваюсь, выдыхаю. Собираюсь уйти, а всё тело предательски дрожит, словно я только что попала под дикий ливень. Мне плохо, я сейчас к чертям потеряю сознание, но нужно держаться, чтобы максимально произвести на Гарса негативное впечатление. Пусть разочаруется, пусть подумает, что я конченая дура — главное, отстанет. Никто не хочет «дружить» с неадекватной. Никто. Хочу обернуться, посмотреть на то, как его понимание этого чудного мира летит в бездну, но не делаю это, твёрдым шагом направляясь к воротам. Или почти твёрдым. Плевать, кого я пытаюсь обмануть? Как же мне плохо, боже… Я ужасный человек, и будь моя воля, вернее, будь у меня больше моральных сил, я бы уже прикончила себя вместо того, чтобы «играться» ночами с ремнём от джинсов, перевязывая им горло. Но я такая жалкая, такая слабая и всё время жалею себя, хотя заслуживаю смерти наравне с Джейком. Когда? Когда во мне появилось столько злости? Что же ты сделал со мной, Джейкоб Хантер?***
Ванна быстро наполняется водой и только этот шум способен «разодрать» тишину, что уже который час жжётся под лопатками, отдаваясь во всю длину позвоночника. Быстро сбрасываю на пол вещи, и в кромешной тьме залезаю в скользкую ванну. В последнее время Марлон немногословен, и мне кажется, что он ещё не до конца осознал всю проблему сложившейся ситуации. Впрочем, винить его в этом я не имею права — вряд ли он когда-то сталкивался с подобным, и наверняка понятия не имеет, как стоит говорить с такими как я. Усмехаюсь, сжимая пальцами бортики. Действительно, почему я говорю о себе в таком ключе? Будто я сумасшедшая. Но я не такая. Кто угодно, но не психопатка. Чувствую затылком холод керамики, и даже тёплая вода ощущается какой-то ледяной, собирая на коже множество мурашек от резко нагрянувшего холода. Сильнее впиваюсь руками в бортики, и всё ниже сползаю, подбородком касаясь воды. От холода спирает дыхание, поэтому вдыхать приходится гораздо чаще, глубже. Чувствую, как этот мороз пробирается под самые кости, будто сам желает укрыться от себя, погреться. Кожа заметно бледнеет, но я прекрасно знаю, что дело во мне, ведь вода более чем тёплая. Любопытно, что чем чаще я принимаю антидепрессанты, тем больше мою больную голову посещают галлюцинации. Но стоит отказаться от таблеток, и я медленно погибаю от постоянных болей и паники. Выходит, что шансов существовать спокойно у меня нет совсем, но возможностей загреметь в дурку слишком много. Неспешно закрываю веки, позволяя телу расслабиться в таком привычном холоде, который теперь не вынуждает органы сжаться под натиском. Расслабление. Вряд ли оно возможно сейчас, особенно когда я не могу поделиться своей болью с другими. — Господи, Фанни, мне так жаль… Нет-нет-нет. Почему я не могу открыть глаза? Внутри всё тревожно, но по телу разливается небывалое спокойствие. — Если бы я знала… Он заставил меня, ты должна знать, что я ни в чём не виновата. Голос женщины отдаётся в ушах, и на какое-то мгновение меня посещает чувство, будто я знаю его, хотя не могу вспомнить. Вокруг темнота, и я словно не принадлежу своему телу совсем, пока разум куда-то отдаляется. — Я так люблю вас. Он ужасен, и я не знаю, живы ли вы сейчас, но… — Заканчивай! — Фанни, у меня мало времени, скоро тебя заберут. Ты должна запомнить кое-что.. — Что запомнить? Кто вы? — свет вдалеке загорается, а вокруг по-прежнему остаётся мрак, который не позволяет разглядеть, где именно я нахожусь. Стремительно ускоряю шаг, вскоре переходя на бег. Плач, я отчётливо слышу детский плач, а там, дальше, виднеется коляска. Больше я ничего не вижу, затормозив. — Найди меня. Найди, обещай, что найдёшь, как только сбежишь. Я всё объясню, позволь мне сделать это, только приедь… Я буду непременно ждать тебя в Шотландии, в... — Фанни! — открываю глаза, резко выныривая из воды, когда Марлон уже выламывает дверь, подскакивая ко мне. — Господи, что с тобой? Почему ты в одежде и почему… Чёрт, вода ледяная… Чувствую, как от шока трясётся челюсть, а вместе с ней и всё тело, пока с волос стекают холодные капли прямо на плечи. Что это было, чёрт возьми? Тяжело дышу, прижимая ладонь к мокрой щеке, пока Райт бежит в мою комнату за полотенцем, а уже через секунду возвращается, помогая подняться на ноги. Опускаюсь на пол, дрожу от пробравшего насквозь мороза, и украдкой смотрю на своё отражение, изумлённо открывая рот. Чёрная толстовка бесформенным мешком виснет на плечах, а джинсы практически сваливаются, но удивляет даже не это. Я помню, как снимала всю одежду. Как такое возможно? — М-марлон… — слова даются с трудом, сквозь сжатые зубы, да и язык заплетается, но брат меня прекрасно понимает, набрасывая на плечи полотенце. — Я… схожу с ума… — Давай обсудим всё после того, как ты согреешься, ладно? — неуверенно киваю, хотя понимаю, что лучшего момента для всего груза, свалившегося на меня, найти нельзя, но… Так же я понимаю, что он воспримет меня за окончательно обезумевшую девицу, которая, судя по всему, слышала голоса, пока тонула в ванне с холодной водой. Целый багаж проблем. Но если эта хрень творится из-за таблеток, то я немедленно избавлюсь от них и не притронусь даже если буду умирать мучительно, испытывая на себе все круги ада. Марлон усаживает меня, завёрнутую в два полотенца, на кровать, а сам быстрым шагом уходит, оставляя дверь открытой. Он точно примет меня за ненормальную. Нельзя рассказывать о галлюцинациях, ни в коем случае. Пока его нет, быстро поднимаюсь на трясущиеся ноги, подхожу к своему шкафу, и тяну на себя дверцу, решая переодеться во всё сухое. Быстро достаю с верхних полок широкую футболку и спортивные штаны. Только ухожу в ванную, когда слышу поднимающиеся по лестнице шаги. Быстрее натягиваю чистые вещи, и хриплым голосом кричу: — Погоди! Я переоденусь… Марлон тормозит, я слышу это, поэтому облегчённо выдыхаю, собирая волосы в высокий хвост. Выхожу, уголками губ улыбнувшись Райту, в очаровательном зелёном фартуке. Он так быстро вырос, изменился, возмужал… Когда я успела проморгать этот момент? Детство прошло так быстро, будто его и не было вовсе. Нам слишком рано пришлось взрослеть. Мне пришлось. Марлон, скорее всего, всегда был ребёнком, до того рокового дня, когда он выяснил о том, что творил Джейкоб за его спиной. Впрочем, мне до сих пор неизвестно, откуда он узнал, но во всём есть и моя вина. Я так долго молчала, и до сих пор делаю это. Меня никто не учил, что я могу разделить свою боль с кем-то, что могу поделиться всеми невзгодами. Я не знала, что сексуального насилия со стороны Джейка можно было избежать. А если бы и знала, то вряд ли вернула бы время назад. Это разрушило бы жизнь Марла. Он винил бы себя. — А я смотрю ты быстро развеселилась? — усмехается Райт, опуская на тумбу рядом со мной большую кружку чая с лимоном. Благодарно улыбаюсь, и сажусь на кровать, а брат устраивается рядом, опуская голову. — Я никогда не знал о том, как ты живёшь… Есть ли у тебя друзья… Кто ты вообще. Моё безразличие стоило тебе беззаботной подростковой жизни. Спокойствия. Я виноват, Эдита, но мне чертовски жаль, правда. Если бы я знал, как могу помочь тебе сейчас… — Как думаешь, какой была наша мать? — рассматриваю свою руки, но почему-то уверена, что Райт внимательно сверлит взглядом мой висок. Хочу увести тему о поисках виноватых как можно дальше, чтобы впредь не говорить об этом. Я знаю, каково это, ставить на себе клеймо самостоятельно, и не хочу, чтобы Марлон повторял мои ошибки, обвиняя во всём случившемся себя. — В тебе проснулся странный интерес. Чего это ты? — пожимаю плечами, слышу, как брат тяжело вздыхает, но всё же собирается с мыслями, говоря: — Мне кажется, она была красивой женщиной. Может и есть, не знаю. Ты в неё такая, уверен. Не хочу оправдывать её поступок, но раньше я долго думал о том, как же её звали? А что насчёт фамилии? Не думаю, что хотел бы встретиться с ней при таких обстоятельствах, но интересно ведь: вдруг она блуждает по миру? Пьёт свежий кофе в Париже, может рассекает на такси по ночному Нью-Йорку, наслаждаясь его огнями. Вспоминает ли нас? Жалеет? Да и сколько ей лет теперь? Внимательно слушаю его догадки, и меня вдруг начинает грызть совесть. Я знаю её имя. Загадочная Аманда. Фамилии в документах не было, но если бумажки не врут, то сейчас ей должно быть около пятидесяти. Сердце пропускает целую уйму ударов в секунду, а руки потеют от волнения, словно я вот-вот увижу её. Свою маму. Допрошу, но прежде обниму крепко-крепко, чтобы ощутить тепло. Или холод. А как же она пахнет? Может, дорогими духами? Или каким-нибудь сладким фруктом? Цветами? — Знаешь, — вновь говорит Марлон, когда тишина затягивается, хотя она, в общем-то, и не выглядит неловкой. Скорее необходимой, — я бы хотел увидеть её. Честно, если бы она раскаялась, я бы многое отдал, чтобы быть рядом с ней. Простил бы всё на свете. Наверное, эта материнская любовь обошла меня стороной, потому сейчас проснулось чувство меланхолии. Чёрт, чувствую себя сопливой девчонкой, которая сохнет по старшекласснику. Он улыбается, но я впервые за всё это время вижу фальшь, вижу неприкрытую боль в его невероятно живых и светлых глазах. Раньше этот взгляд дарил тепло, дарил надежду, и я была уверена, что Райт будет рядом всегда. Но не учла, что проблемы могут быть и у других людей тоже. Я не одна такая, не одна могу переживать, сдаваться, ломаться на части. И я чёртова эгоистка, не замечающая ничего вокруг, концентрирующая внимание только на себе. — Мне… — резко поднимаюсь на ноги, заставляя брата напрячься, и тут же неуклюже шагаю назад, упираясь спиной в стену. — Надо прогуляться, ладно? — Но ты же… — Я в порядке! — пищу, и здраво осознаю, что нихрена я не в порядке. И не будет больше никакого спокойствия, никакого порядка, только хаос, посеянный мной. Встряхиваю мокрыми волосами, завязанными в хвост, и бегло разворачиваюсь к двери, поспешными шагами достигая выхода. Замираю. А вместе со мной замирает время, когда на первом этаже слышится звук открывшейся двери. Входной двери. Оборачиваюсь, испуганно уставившись на Марлона, который уже стоит на ногах, прислушиваясь к звукам. — Сиди здесь. Я проверю. Не выходи, — на лбу парня выступает пот, и он заметно бледнеет, хотя виду не подаёт, подходя в упор к дверному проёму. — Если что, беги через окно, там на крыше, чуть дальше, есть лестница, а дальше прыгнешь на траву. Киваю, глотаю язык от страха, и чувствую себя самым бесполезным существом на планете, поэтому, как только дверь моей комнаты бесшумно закрывается за Райтом, а он сам неспешно шагает по коридору, ко мне в голову приходит внезапная идея. Дурацкая идея, но другого выхода я не вижу, прислушиваясь к чужому мужскому голосу, доносящемуся снизу. Хватаю телефон с кровати, дрожащими пальцами набираю номер и тысячу раз проклинаю себя за то, что собираюсь сделать. С каждым протяжным гудком становится всё волнительнее, и я готова бросить эту затею, вооружившись стулом, но тихий голос внезапно вопрошает на другой стороне, и я мгновенно перебиваю этого человека, прошептав: — Гарс, пожалуйста. Мне срочно нужна твоя помощь…