Иногда Дилану кажется, что он полный придурок, раз уж допускает одни и те же ошибки день за днём. И если раньше его детская травма, вызванная несчастной любовью и безразличием родителей хоть как-то могла оправдать всё, что он делал, то теперь — нет. Первое время ты жалеешь себя искренне, не понимаешь, почему всё происходящее случается именно с тобой, но потом просто привыкаешь к этой жалости, стараясь невольно отыскать те же чувства на стороне. Он наступает на старые грабли, ударяется вновь, но плюёт на всё, только бы снова сделать ненужный шаг, который, по сути, и не ведёт ни к чему.
Он сидит на краю своей кровати, с полным отчаянием осознаёт, что просто не сможет заснуть, пока чёртова Хантер, ворвавшаяся в его привычную жизнь, вырвавшая из зоны комфорта, сидит в холодном гараже его отца. Правда, тем он уже давненько не пользуется, поэтому о нахождении в бетонном помещении девчонки не узнает никто. О’Брайен снова вздыхает — уже со счёта сбился за то время, что бессмысленно сидит в комнате, а сна до сих пор ни в одном глазу.
Ему периодически пишет Гарс, спрашивает о том, хочет ли его старый друг держать у себя в гараже девушку, которую ненавидит до дрожи, и на это Дилан вряд ли ответит, ведь и сам не может дать объяснение происходящему. Она просто есть, она просто со страхом на глазах просила этой неведомой помощи, так, что парень на секунду почувствовал себя
героем, коим хотел стать для Мишель, а впоследствии — и для Холл тоже.
Самое неприятное заключается в том, что он не может любить кого-то той любовью, какую от него ждут обычно: не может быть чутким, писать каждый день, заботиться, разговаривать.
В какой-то момент его взгляд падает на небольшие старые часы, стоящие на полке, такие узорчатые, будто сделанные специально для него. Это подарок бабушки, единственного человека, которому он был важен. Наверное, по этой причине О’Брайен не видел родственницу так долго — страшно испортить всё. Разочаровать её, увидеть эту добрую улыбку с морщинками и ямочками, эти опухшие от времени веки, и осознать, что когда-нибудь он получит приглашение на её похороны.
Терять людей в принципе страшно.
Кровать скрипит от того, насколько резко с неё поднимается парень. Он нервничает, кусает костяшки, а после дёрганым движением взъерошивает спутанные волосы.
Когда в темноте загорается экран телефона, издавая неприятные для восприятия вибрации, Дилану приходится снова вздохнуть, поднимая устройство с полки:
— Да? — раздражённо начинает, рассчитывая послать звонящего, но тихий, еле слышный голос по ту сторону вынуждает не делать этого:
— Я… — Гарс запинается с первого же слова, глотает какие-то непонятные фразы, после чего шумно откашливается. — Как там Фанни?
— Сходи проверь, — выплёвывает хозяин комнаты, а сам против воли шагает к открытому окну, слегка переваливается через подоконник и глядит в упор на безобразный гараж, разрисованный уродливыми граффити (детская шалость). Оранжевый свет просачивается через толстое битое стекло маленького окошка, находящегося слишком высоко, чтобы дура Хантер не могла смотреть на
его двор.
— Слушай, ты же помнишь, мы раньше даже ладили… — опять пытается. Где-то в глубине души Гонсалес понимает, что это совсем бессмысленно и глупо — Дилана нельзя убедить в чём-то, если он сам того не хочет. Именно поэтому О’Брайен вымученно фыркает, хотя больше не испытывает былого раздражения. Зажимает телефон плечом, берёт с края подоконника сигареты и зажигалку, а после усаживается на деревянную поверхность, всё ещё следя за гаражом. Страшно оставлять в своём личном тайном месте кого-то. Туда он прибегал в первый год их приезда, когда дрался с мальчишками по пустякам. Даже забавно, ведь время идёт, а его привычки остаются теми же. Тогда он впервые закурил, водил в это «святое» место малолетнюю Габби Холл, где они пили дешёвое пиво и громко слушали рок. Там была их свобода, но позже этого стало мало, азарт заиграл в крови и выйти из этой игры они уже не сумели. Стало поздно.
— Ты прикинь, я ведь всегда был влюблён в Холл, — для чего-то рассказывает Гарс, хотя Дилан даже не удивлён — это было трудно не заметить. То, как Гонсалес специально цеплял девчонку, так обычно делают в начальной школе, чтобы привлечь внимание, — а она теперь нашла себе кого-то.
Для О’Брайена странна такая реакция, но это впервые, когда ему плевать. Возможно, он питал в Габриэле слишком много братских чувств, которые слегка приправлялись предварительными ласками. Но факт того, что в какой-то определённый период жизни им было хорошо вместе — остаётся фактом. Просто они оба переросли эти подростковые чувства, а привязанность осталась. Привязанность вообще страшная штука.
— С чего ты взял? — на их памяти это первый раз за несколько месяцев, когда они говорят вот так просто, без всяких взаимных оскорблений, без ярой ненависти. Совсем как раньше — тепло. Дилан откидывается затылком к прохладной стене, зажимает зубами сигарету, и поджигает её, прикрывая веки. Сейчас, в такой чертовски хороший вечер, он бы не отказался от травки, которую курил с Шелдоном и Нэнси, а теперь… теперь Стюарт мертва. Слилась, бросила их, но оно и не удивительно, ведь из всей их «дружеской компании», Нэнси была той, кто заметнее разваливался, кто не мог скрывать свои эмоции. А они пока могут — потому и живы. Потому и могут дышать этим вечерним прохладным воздухом, ожидать жаркого, палящего летнего солнца, ссориться с родителями, друзьями, теми, кто был дорог и в один момент стал врагом. Они могут чувствовать, и это великий дар, а вместе с тем — проклятье.
— Интуиция подсказала, — недовольно бурчит Гарс, на что получает искреннюю, даже добрую усмешку друга. Гонсалес всегда был занудой, поэтому они и подружились. Два выделяющихся из толпы придурка — всегда идеальный дуэт…
— А вам не кажется, что бить того, кто слабее — полнейший моветон? — забросив на плечо рюкзак, нарочно громко поинтересовался темноволосый мальчишка с небрежно раскиданными волосами. Трое парней, сдерживающих своего ровесника в кругу, обернулись, злобно оскалившись.
— Я удивляюсь тому, что мы общались так долго. Ты же зануда, — протягивает последнее слово Дилан, улыбнувшись от нахлынувшего неожиданно порыва воспоминаний. И как бы он ни пытался скрыть, но подобные моменты всегда вызывают в нём некое тепло. Неприятное, омерзительное, просто тошнотворное, но тепло.
Удивительно, но Гарс подхватывает, хрипло рассмеявшись.
— Ну ты и псих, — с улыбкой протянул мальчишка ниже ростом, когда им удалось свернуть за угол школы. — Ты визжал как девчонка, когда мы убегали от них.
— Эй, я спас твою задницу!
— А ты визжал, как девчонка, — снова усмехаются, и это выглядит так, будто всё нормально. Настолько, насколько может таковым быть. И словно ничего не изменилось — и Габби Холл не ворвалась в их дружбу лишним балластом, и даже Нэнси Стюарт не закололась до смерти. Однако, их реальность теперь такова. Завтра может не стать того, кто рядом сегодня.
— Я не визжал. И хватит вспоминать это, — укоризненно, но с лёгкой улыбкой, замечает О’Брайен, сбрасывая из окна затушенную сигарету. Когда его взгляд намертво застывает на девчонке, кутающейся в лёгкий кардиган, выражение лица тут же меркнет, а от веселья не остаётся ни следа. Она посмела нагло выйти из гаража, любезно (может, не очень) предоставленного ей на ночь, посмела, более того, выйти во двор и наблюдать за меняющейся на глазах погодой. — Я занят.
Дилан не слушает то, что говорит напоследок Гарс, только быстро сбрасывает звонок, кидает телефон на кровать, и хватает со спинки стула свою серую кофту на молнии, натягивая её поверх мятой чёрной футболки.
Габби до боли кусает губы, ходит по кухне, и напряжённо стреляет взглядом на Марлона, сидящего за столом. Она, вроде как, не обязана испытывать чувство стыда, ведь просто не могла сопротивляться обаянию Райта, но отчего-то что-то гложет внутри. Сперва она сдала Хантер директору с потрохами (во всяком случае, её таблетки), а после ещё и с братом девчонки переспала. Нелепее ситуацию и придумать нельзя — так она думает ровно до тех пор, пока парень не отводит от уха телефон и не говорит в итоге:
— Это Гарс, — Холл кивает, ожидая его дальнейших слов. — Всё вроде нормально. Она у О’Брайена.
Марлон кладёт телефон на стол, откидывается на спинку стула, и тяжело вздыхает, закрывая лицо руками. Габби рада тому, что парень не видит её ошарашенного взгляда, ступора, в который она впадает так неожиданно. Фанни дома у Дилана О’Брайена? Даже нога Холл туда не ступала. Даже Гонсалеса.
— Я не понимаю, возможно, я делаю что-то не так… — тихо начинает разговор Райт, всё ещё закрывая лицо. Медленно его пальцы начинают перебирать естественные тёмные кудри, а Габриэла даже дыхание задерживает, завороженно наблюдая за ловкими действиями этого парня.
— Ты хороший брат, я уверена, — слегка улыбается девушка, быстро подходит к стулу, где сидит интересующий её на данный момент объект. Она опускается на колени и когда это замечает Марлон, то его брови тут же начинают ползти наверх.
— Что ты… — вопросительно взглянув в чистые глаза Холл, Райт цепляется пальцами за подлокотники, стоит только девчонке нерешительно схватиться за ремень его штанов.
— Я просто хочу помочь, — она властно удерживает зрительный контакт, слишком умело, профессионально справляясь с застёжкой ремня. Габби понимает, что она банально не вытянет разговоров по душам, а воротить больную рану ржавой палкой — самое глупое, что только можно придумать.
Но она слишком хочет помочь, поэтому делает это так, как может в данную минуту.
— Какого хрена, блять?! — только распахнув дверь и выйдя на крыльцо, кричит Дилан, перекрикивая ночной тёплый ветер, кричащий с ним в унисон. И хотя всего несколько минут назад он наслаждался этим явлением, в данную секунду бесит всё. А в особенности Фанни Хантер, сложившая руки на груди, запахнувшая свой чёрный кардиган, и даже не обращающая внимание на неожиданно появившийся предмет агрессии. О’Брайен словно всюду приносит за собой эту злость, сеет её там, где ему самому угодно, и уходит, делая так, чтобы остальным было плохо.
— Райт такой придурок, — на выдохе тянет девушка, неохотно переводя взгляд на парня, тревожащего её покой. Дилан непонимающе хмурит брови, ожидая дальнейших объяснений. К своему сожалению, он их получает. — Сегодня я застала его с Габби Холл. Они, чёрт, трахаются.
О’Брайену не хочется говорить что-то мерзкое, обидное, но подавленное настроение его собеседницы так и кричит о том, чтобы он срочно вмешался, снова воссоздал хаос и здесь, а после вздохнул со спокойной совестью. Засовывая руки в карманы кофты, он ехидно спрашивает:
— А тебе завидно? Братик не разрешает спать с мальчиками, а сам ебёт всех подряд?
Но то, каким взглядом в итоге смиряет его Хантер, превосходит все ожидания — он словно влез во что-то личное, вторгся в секреты, разворошил их все, оставляя горькое послевкусие, смешанное с прошлым. У всех есть своя история.
Уверенные, агрессивные движения бёдрами.
Фанни нервно сглатывает, часто моргает, чтобы не сдаться в один момент, тем более перед этим парнем. Она ёжится от холода, но предпочитает считать это за знак того, что на улице стоять становится чертовски прохладно. То, что Дилан не имеет чувства такта стало понятно почти в первую же неделю их знакомства, ещё тогда, на той физкультуре, положившей своё собственное начало всему бардаку между ними. Их не связывает ровным счётом ничего, но при этом каждый раз, когда что-то случается, они чудом оказываются в одном месте.
— Какой же ты идиот, — её тихие слова подхватывает усиливающийся ветер, но девушка больше не повторяет сказанное, быстрым, резким шагом направляясь к гаражу. Когда тяжёлая железная дверь хлопает, Дилан закидывает голову наверх, раздражённо скрипя зубами. Она его достала, и то, что никто не собирается забирать эту девицу обратно — бесит не меньше. Гарс сказал ждать утра, а Марлон считает, что ей нужно время. А он? А его время, которое утекает так же быстро, подобно песку сквозь пальцы?
О’Брайен мычит что-то нечленораздельное в пустоту, а после идёт туда же, к гаражу, где минутой ранее скрылась Хантер. Он просто проверит, не испортила ли она там что-то, не залезла ли в его личные коробки. Впрочем, это лишь оправдания, а они ему не нужны — это его гараж. Это его пространство, его дом, почему он должен искать причины, чтобы проверить сохранность своей собственности?
Некогда аккуратный газон окончательно зарос беспроглядной травой, а тропинка, ведущая прямиком к месту, где происходила масса событий, напоминает теперь нелюдимую точку, где, как может показаться на первый взгляд, нет ни души. Но вот они — призраки времени, затерявшиеся где-то в пространстве, между ним, неважно. Главное, что их и нет вроде бы. Они никому не нужны, их никто не вспомнит, если в один день кого-то найдут дохлым по причине передоза. Они растворятся в воздухе, станут унесёнными ветром, пустыми воспоминаниями. Одним словом — пустотой. Ничем. Никем.
Дилан топчется на месте, но уже через несколько секунд плюёт на любые манеры, ведь мало ли что может делать девушка, находясь по ту сторону двери. К его счастью, Хантер больше не приносит проблем, она лежит на раскладном матрасе, спиной к О’Брайену, а в самом помещении чертовски темно по причине выключенного света.
Парень уж было разворачивается, решая уйти, но внезапно слышит неестественно тихий голос — то ли охрипший, то ли заплаканный:
— Знаешь, прежде чем делать выводы, стоит понять, что у людей могут быть разные обстоятельства.
— Ну и чего ты хочешь от меня? Ждёшь извинений? Зря. Не нравится что-то- выметайся.
Чувствуя неистовую злость, пульсирующую в венах, Фанни поднимается с места, вскакивает на ноги и несётся к выходу, искренне радуясь тому, что не успела снять обувь.
Дилан раздражённо закатывает глаза, стоит недолго, а когда слышит, как по окну начинают стучать капли дождя, громко цокает языком, нехотя плетясь следом.
— Ну и куда ты пошла, идиотка?! — погода оказывается слишком переменчивой в последнее время — совсем недавно дул сильный ветер, а теперь дождь льёт как из ведра, но это ничуть не останавливает озлобленную Хантер, которая несколько раз поскальзывается на мокрой траве, чудом удерживая равновесие. — Если ты опять потеряешься, то я и пальцем не пошевелю ради твоих поисков!
— А чего же сегодня пошевелил? — это ставит в тупик. Фанни резко разворачивается на промокших до нитки кроссовках, и обнимает себя за плечи, стараясь перекричать потоки дождя, бьющие по всем тяжёлым поверхностям, тем самым создавая громкий грохот. — Ты мог бы оставить меня там. Мог бы отправить домой. Зачем ты разрешил мне остаться, Дилан? — почти шепчет, не обращая внимание на мокрые волосы, липнущие к лицу, на точно такую же одежду, которая успела промокнуть за долю секунды. О’Брайен делает то же самое — стоит под ливнем, щурит веки, в упор глядя на девчонку. Он и сам не знает ответ. — Ты же ненавидишь меня, так для чего?
— Хантер, зайди в сраный гараж, — напряжённо цедит он, в попытках выкрутиться из ситуации таким образом.
— Нет, сначала ты…
— Дилан, господи, такой дождь, что ты забыл на ули… — Анабель выходит в самый неподходящий момент на крыльцо, кутается в широкий свитер, и светит карманным фонариком прямо на двух подростков, почувствовавших эту жгучую неловкость одновременно. — Привет! Я мама этого идиота. А ты Фанни?
— Здравствуйте… — чуть громче обычного реагирует девушка, заправляя за уши растрёпанные, мокрые волосы. Молчание затягивается и чувствуют это все, но решается сказать хоть что-то только парень:
— Она уже уходит.
— Что? Нет, это исключено. Я не пущу тебя домой, пока ты не выпьешь со мной чаю.
Анабель твёрдо стоит на своём, переглядываясь колкими взглядами с сыном и всё же вынуждает девушку осторожно подняться на крыльцо, а после и войти в абсолютно неживой дом. Дилан остаётся на месте, нервно смотрит на свою мать, а вместо возмущения может выдавить только:
— Женщина, что ты…
— Я должна хоть как-то реабилитироваться в твоих глазах. Может, это единственный способ, — хозяйка дома натянуто улыбается, хотя сама не особо радуется приходу неожиданных гостей. Она узнала эту девчонку, приходившую к ним в дом ранее. Тогда она выглядела странно, но Анабель врёт, заверяя парня: — Она милашка.
— Она дура, — без лишних раздумий злобно шипит Дилан, быстро обходя мать и заходя в дом. Та ещё недолго стоит, а когда до неё доходит смысл сказанных слов, укоризненно кричит ему в спину:
— Дилан!
— С кем ты живёшь, Фанни? — с неподдельным интересом спрашивает миссис О’Брайен, подперев голову рукой. Её, наконец, стало волновать то, как живёт Дилан: его окружение, личная жизнь… Всё, что было упущено ранее. И тем не менее, прошлого уже не вернуть, и теперь сын вряд ли станет откровенничать с матерью.
— С братом, — напряжённо сглатывает гостья, что не ускользает от косого и укоризненного взгляда парня. На него здесь и внимания не обращают — женщина активно расспрашивает гостью, а та тупит взгляд в дубовый стол, только бы не отвечать на провокационные вопросы.
Вскоре воцаряется молчание и миссис О’Брайен обречённо, как-то разочарованно, вздыхает, ведь так и не получает в ответ ничего интересного. Хантер чувствует себя так, словно оказалась на незваном ужине, где её ожидали увидеть меньше всего, хотя на деле, это и не она попросилась на чай.
— Думаю, ей пора, — в очередной раз напоминает парень, хмуря брови, дабы показать девчонке свою раздражённость. Ему просто не хочется, чтобы кто-то находился в его доме. Обычно, сюда даже Гонсалес дальше коридора не заходил, а тут незнакомая девушка, совершенно ненормальная, сидит за его кухонным столом, греет замёрзшие руки о горячую кружку с чаем и периодически ёрзает, стреляя взглядом в стороны. Ей любопытно тут всё: начиная с каждой статуэтки и заканчивая бледными обоями. Вся тухлая, почти неживая атмосфера кухни говорит только о том, что в этом месте не любят особый шик, не создают уют. Как будто не для кого. — Где отец? — Фанни слишком резко впивается в лицо Дилана своим пронзительным вниманием, стараясь разобрать его эмоции, с которыми он интересуется у матери о своём папе. Зол? Просто раздражён, как и всегда? Расстроен?
— Он, — женщина напряжённо кусает губу, в одночасье забывая, что в их семейной идиллии находится третий лишний, — он не ночует дома уже два дня, Дилан.
Парень не показывает своих эмоций, поэтому Фанни сложно понять, о чём он думает в данную минуту, но его взгляд сосредоточен только на стене. Кажется, будто он глядит сквозь всё возможное, сквозь этот дом, Гарленд, мир. Словно находится где-то наедине с собой, один во всём пространстве, а остальное совсем не имеет значения.
— Ничего, — только и отвечает он, когда понимает, что молчание затягивается. Женщина, по-видимому, ожидает ещё чего-то, и вскоре вздыхает, обратив своё внимание на гостью. Та вновь мнётся, начиная ёрзать на стуле. Миссис О’Брайен растягивает тонкие губы в кривой, фальшивой улыбке:
— Ладно, — протягивает, давая себе время переварить информацию. — А где твои родители, Фанни?
Удар под дых. Хантер даже забывает, как именно нужно дышать, чтобы сохранить жизнь в своём организме. Её глаза непроизвольно расширяются, а в горле оседает горький ком детских невысказанных обид. Ей не хочется отвечать, она банально не может справиться со всем этим грузом, а говорить на подобные темы слишком больно. Теперь они меняются местами, Дилан с непониманием косится на гостью, и отчего-то мысленно винит свою мать, снова влезшую не в своё дело.
— Я… — бессмысленно открывает и закрывает рот девушка, а когда понимает, что ей не удастся придумать оправдание в таком деле, начинает кашлять громко, с хрипотой. Вопреки всем ожиданиям, Хантер вскакивает со своего места, кое-как хватается рукой за спинку стула, чтобы не позволить себе и ему упасть. Голова начинает кружиться, перед глазами темнеет от такого резкого действия, но она держится, во всяком случае, надеется на это. — Где здесь уборная?
— На втором этаже, — нахмурив брови, поясняет женщина, слегка напрягаясь. — Всё нормально?
— Да, — Фанни вытягивает одну ладонь в оборонительном жесте, который стал знаком её полного «порядка» ещё с тех пор, когда они с Райтом жили в Филадельфии. Это значит то, что она неспокойна, и тем не менее справится сама. Миссис О’Брайен расценивает подобное поведение по-своему — напряжённо, раздосадовано, а когда гостья спешными шагами скрывается на лестнице, наклоняется к сыну, тихо уточнив:
— Ты где её нашёл? — полностью серьёзно.
Дилан недовольно фыркает, отворачиваясь, лишь бы не видеть ошарашенный взгляд мамы, наполненный негодованием. Всё, что он находит в ответ, это тихий шёпот, которым коротко, но чересчур понятно объясняет:
— Эта сама кого хочешь найдёт.
Это, похоже, должно быть предельно ясным, дающим объяснение всему происходящему, но миссис О’Брайен недовольна таким раскладом, поэтому снова стреляет взглядом на парня. Это странно, то, что Дилан позволил кому-то войти в его дом, стоять во дворе. Это плохой знак.
***
Единственное, чего мне не удаётся понять — причину моего нахождения здесь, в доме О’Брайена, который наверняка не рад видеть в своей обители кого-то вроде меня. В данный момент плевать, ведь я осознаю, что не могу так просто появиться у себя, где совсем недавно застала… Марлона и Габби. Это немного напрягает, выводит из равновесия, озадачивает. Думаю, мы не скоро сможем обсудить это. Закрываю дверь, с разочарованием замечая отсутствие щеколды и любой другой защёлки. Чувствую себя в данную секунду так, будто нахожусь абсолютно голой, а вокруг меня целая уйма людей, безликих, совершенно пустых.
Подхожу к зеркалу. К сожалению, я не могу узнать девушку, что опасливо смотрит на меня в ответ. Её лицо, дикий взгляд кажутся чуждыми, незнакомыми, будто мы вовсе не один человек. Почему-то я никогда не могу представить себя, словно являюсь абсолютно пустым веществом, существующим без физического тела, но имеющим возможность чувствовать, переживать, ощущать панические атаки. Медленная, но достаточно густая струйка крови вытекает из носа, что даже ничуть не удивляет, как это было раньше. Просто стресс.
Провожу ладонью по носу, опускаю глаза на свои пальцы, окрашенные в алый цвет. Удивительно, но чувствовать на своих руках кровь не так ужасно, как может показаться со стороны. Можно с лёгкостью представить, что на самом деле это вовсе не безобидная жидкость из моего организма, а последствие воткнутого в живот Джейкоба ножа. Вздыхаю, опираясь сухой и чистой рукой на керамическую раковину. Шея затекает, поэтому приходится опустить голову, ненадолго зажмуриваясь, а когда снова открываю глаза, замечаю на полу, у самой стены, небольшой поблескивающий осколок. Изучаю находку взглядом, а после смотрю на зеркало, висящее передо мной. Ни единой царапины. Не представляю, откуда он мог отвалиться.
Осторожно опускаюсь на корточки, обхватывая сухой рукой осколок. Он достаточно острый, из-за чего приходится быть в разы аккуратнее, чтобы не залить в чужом доме весь плиточный пол цвета голубого неба своей кровью. Ровно встаю на ноги, чувствуя в них дрожь от усталости, и вожу красным пальцем по острию, склонив голову набок.
Я не знаю, что будет с нами завтра, теперь совершенно точно не имею понятия, но могу сказать, что я ни за что не вернусь в Филадельфию. Не теперь, когда, как оказалось, столько людей там мне нагло врали. Врач, кормящий меня заоблачными обманами, Джейкоб…
— Ты вообще собираешься выходить отсюда? — неожиданный голос и скрип двери заставляют резко дёрнуться, случайно проведя острым краем осколка по внутренней стороне ладони. Кровь неспешно стекает на пол, а я испуганно оборачиваюсь в сторону вошедшего без разрешения О’Брайена. Мало ли, что я могла тут делать, а он просто беспардонно ворвался в моё личное пространство. — Какого хера?
— Придурок, — шепчу, отбрасывая найденный предмет на дно раковины, что тут же приобретает багрового цвета разводы и пятна. — Ты бестактный, — для чего-то констатирую известный всем факт, и хмурю брови, сдавливая кровоточащий и ноющий порез свободной ладонью. — Тебе совершенно не знакомы правила общения с людьми, — добавляю, только бы не слышать въедающуюся во все органы тишину, холодом обдающую кожу. — И я не понимаю, что делаю здесь.
— Не поверишь, но я тоже, — нервно отвечает Дилан, прикрывая за собой дверь, чем вынуждает меня сделать непроизвольный шаг назад, промычав что-то непонятное. Не хочу находиться с кем-то в столь маленьком помещении.
— Не смей ко мне… — парень открывает рот, чтобы сказать мне что-то, но я начинаю пятиться назад ещё быстрее, а когда поскальзываюсь, падая на дно ванны, понимаю, что конкретно он хотел сообщить. Раздражённо мычу, чувствуя разливающуюся по телу боль от соприкосновения спины с жёсткой поверхностью.
— Карма та ещё сука, — закусывая губу, чтобы скрыть желание рассмеяться, с умным видом качает головой О’Брайен, складывая руки на груди. Мне хочется его ударить, но единственное, что я способна сделать в данную минуту — обиженно нахмурить брови. — Вставай. Маме не понравится, что мы находимся в одном помещении так долго. Мало ли.
— Пошёл ты, — хватаюсь здоровой рукой за бортик ванны, а вторую прижимаю к груди, делая неуклюжие попытки подняться. — Выйди.
Парень недовольно цокает языком, но всё же слушается, незамедлительно скрываясь за дверью, нарочно громко хлопнув ею. Делаю глубокий вдох, собираясь с силами. Если бы не этот придурок, если бы я не оказалась именно в его доме, а поговорила с Марлоном, то… Вероятно, этой неловкой ситуации не случилось бы. Теперь вся чёрная футболка в кровавых пятнах, и, думаю, если вернусь так к Райту, то он вряд ли оценит мой вид. Мычу, крепко, до противного скрежета сжимая зубы. В конце концов, бросаю любые попытки, откидываясь затылком к стене, и только могу болтать ногами в воздухе, осознавая всю безысходность этой ситуации.
— Ты решила поселиться именно зде… — Дилан не договаривает, вероятно, по причине того, что я продолжаю сидеть так же, как делала это, когда он ушёл. Прошло, к слову, около пяти минут, но никаких явных продвижений заметить невозможно. — Серьёзно, бля…
— Прекрати материться, — говорю строго, хотя, на самом деле, меня не особо бесит его лексика, просто… Именно он бесит. Его поведение, так и хочется раздражать этого парня, но нарочно, специально.
— Грёбаная дура, — шипит он, быстрым шагом подходя к ванне. Напрягаюсь — всю смелость как рукой сняло от одного его грозного вида. Я всё ещё боюсь, что мне сделают больно, как делали это там, в Филадельфии. Со мной никто не считался, считая девочкой на побегушках, которую можно использовать, когда душе угодно. Мне страшно пасть так же низко, как это было там. — Ты не планируешь вставать? — опускаю голову, понуро качая ею. Слышу тяжёлый вздох и очередные шаркающие по полу шаги. Он ближе. Эта мысль напрочь выбивает здравый смысл, оставляя одно лишь желание — завопить. Громко, только бы никто больше не смел трогать меня, делать со мной то, что было вполне нормальным там.
В какой-то момент я вижу на своих ногах упавшую тень и замираю, рассчитывая слиться с этой тишиной, вставшей глухим комом посреди небольшого помещения. Одну ладонь всё ещё прижимаю к груди, поэтому не знаю, перестала ли течь кровь, а другой впиваюсь в колено. Резкий рывок. Не сразу понимаю, что оказываюсь на свободе, вытянутая за руку не без помощи этого агрессивного парня. Стоит, наверное, поблагодарить его, признать, что сама я бы ни за что не поднялась, но единственное, что я могу, это истошно запищать:
— Пожалуйста, не трогай меня, — и падаю на колени, ведь хватка Дилана резко слабеет, он каменной глыбой врастает в пол, изучая пространство перед собой, где до этого стояла я. Кусаю губу, прижимая колени к груди. Страх. Вновь чувствую, как он склизкой субстанцией взбирается по мне, поглощает, заставляет тонуть в нём. И задыхаюсь, ощущая лёгкое головокружение и нервную влажность рук.
Все будто тычут в неё пальцами, будто знают, что она уже давно «помеченная», «грязная». Кто-то хихикает, и, возможно, это даже не касается её, но Фанни дрожит так, словно знает мысли каждого в этой школе. Именно это она чувствует во время панических атак, нахлынувших так внезапно. Взгляды, смех, сплетни. Вот несколько парней, которые обсуждают то, какой большой опыт она имеет в плане секса. А три девушки осуждают её, надменно смиряя своими высокомерными взглядами.
«Это было против моей воли!» — хочется крикнуть в своё оправдание, но Хантер только сильнее сжимает ремень рюкзака, тяжёлой ношей повисшего на её плече. Оправдываться нет смысла — жертвам не верят. Жертвы не виноваты? Но она, только она одна ответственна за то, что с ней сделали.
— Так… — неуверенно протягивает О’Брайен. Теперь в его голосе можно услышать растерянность, и это первый случай на моей памяти, когда он не самоуверен, не пытается натянуть свой привычный образ и даже не язвит. Просто продолжает стоять так же, как стоял и несколько минут назад. Чувствую, как нахлынувшая до этого непредвиденная паника отходит на задний план. Даже капли дождя, бьющие по крыше, могу расслышать. — Напомни, почему я не отдал тебя в руки твоего братца? Почему я вообще должен разбираться с твоими сраными…
— Прекрати, — тихо прошу, виском прижимаясь к стене. Кажется, парень бросает на меня раздражённый, короткий взгляд, но в итоге не отвечает колкостью, что даже удивляет.
Спустя ещё некоторое время происходят неожиданное и, если бы мне когда-нибудь сказали, что подобное может случиться, я бы громко засмеялась, говоря: «Да это же О’Брайен».
Он присаживается на корточки достаточно далеко от меня и это безусловно радует. Дилан молчит ещё недолго, твёрдым голосом говорит в итоге:
— Дай свою руку, — удивлённо, непонимающе поднимаю брови, не подозревая, к чему конкретно он клонит. Парень берёт с края раковины зелёную сухую тряпку, а когда до меня вдруг доходит, незамедлительно качаю головой:
— Ты не обязан… — чувствую, как ноет и затекает кровоточащая ранее рука.
— Дай сюда свою руку, дура, — испытываю противоречие, понимаю, что это всё как-то неправильно, но кое-как, с тяжёлым вздохом, поднимаю руку вверх, ожидая дальнейших действий парня. Так не должно быть. Точно не здесь. Почему я всё ещё в доме человека, который ежедневно пытается задеть и унизить меня?
Дилан моей руки не касается, старательно избегает этого, с предельной и нехарактерной ему осторожностью перевязывая мою ладонь. Поднимаю глаза, сама не осознавая, чем руководствуюсь, так открыто изучая его нахмуренное лицо. Делаю глубокий вдох, натягивая ехидную улыбку:
— Это очень мило, — на этот комментарий парень отвечает тем, что резко, внезапно затягивает ткань сильнее, чем должен был, поэтому морщусь, в очередной раз раздражаясь его поведению.
— Я просто не хочу, чтобы ты сдохла именно в моём доме от обильного кровотечения, — недовольно поясняет, после чего уверенно поднимается на ноги, открывая рот, чтобы добавить ещё что-то, но в эту же секунду дверь на первом этаже хлопает. Кто-то пришёл? Невольно настораживаюсь, цепляясь глазами за Дилана, как за спасательный круг. — Я сейчас, — и уходит, как это делают все. Напряжённо опускаю взгляд на свою перевязанную руку и нервно сжимаю губы. Хочу, чтобы эта ночь закончилась. Она длится слишком долго.
Не знаю, сколько времени проходит, но Дилан возвращается достаточно быстро. Быстрее, чем я успеваю подумать о том, что он, возможно, не такой мудак, каким может показаться на первый взгляд. И на второй. И на последующие тоже. Парень отпирает дверь, но в ванную не заходит, стоя с опущенной головой:
— Будешь спать в гостиной, — поясняет, уже желая уйти прочь, но я задаю ожидаемый вопрос:
— А где твоя мама? — ловлю его раздражительный взгляд, тут же понимая, что дело плохо. У них семейные разногласия? Странно, миссис О’Брайен показалась мне милой женщиной. Правда, сомневаюсь, что она обо мне того же мнения.
— Она ушла.
***
Марлон сказал, чтобы Габби спала в комнате Фанни. Невозможно объяснить полноценно, какие чувства переполняли её час назад, в то время, когда они разошлись по своим углам. Холл раздражённо откидывает одеяло, укрывается им вновь и беззвучно хнычет невесть от чего, прижимая лицо к белоснежной подушке, где ранее лежала голова Хантер.
Фанни, Фанни, Фанни. Кажется, будто она везде, словно окружила, испортила всё, что было. Габриэла годами добилась доверия О’Брайена, чтобы он в один момент впустил в свой дом девушку, которую знает от силы месяц? Злость. Её переполняет такая агрессия, что в это банально сложно поверить. Даже сейчас, когда она впервые чувствует себя окрылённой от странных и безрассудных чувств по отношению к Райту, всё снова срывается из-за того, что Хантер эгоистка, неспособная принять выбор своего брата.
Телефон постоянно вибрирует, оповещая о пропущенных звонках, о пришедших сообщениях, но сил читать их все просто нет. Габби накрывается с головой одеялом, подтягивает к себе телефон и в кромешном мраке включает устройство, просматривая текст. И всё от Гарса — это даже неудивительно, хоть она и пыталась показаться глупой дурочкой.
«Почему мне кажется, что все скрывают какую-то общую тайну?»
«Где ты? Я приходил к тебе домой, но твоя мать сказала, что ты не возвращалась»
«Если созреешь для разговора, позвони, ладно?»
«Как же ты меня заебала, сука»
Холл морщится, но не обижается, полностью привыкшая к подобным словам в свою сторону.
Она моргает от яркого света экрана.
«Прости. Прости. Если ты боишься того, что я… Господи, просто скажи, где ты»
«Ты ведь у этого парня, да? Того, который приносит тебе настоящее счастье? Я рад»
«Правда рад»
Это последнее сообщение. А звонки прекратились ещё около получаса назад. Гонсалес тоже не может вечно ждать чего-то, таить заоблачные надежды, что однажды Габби Холл сможет ответить ему взаимностью. Потому что она не сумеет сделать это. Она не может полюбить того, кто относится к ней с пусть и странной, но добротой, кто язвительно заботится, открыто говорит о своих нелёгких чувствах. Простота не притягивает Габриэлу, поэтому она нашла упоение сперва в О’Брайене, который мог спокойно послать, а теперь и в Марлоне.
— Ты спишь? — Габби вытирает щёки, ведь ранее слёзы сами залили их, и откидывает одеяло в сторону, с искренней, тёплой, наивной улыбкой встречая Райта в потрёпанном виде и с подушкой в руках. Он мнётся на месте, переступает с ноги на ногу, и сам не понимает, как смог впустить сюда кого-то, кроме Фанни. Его сестра была бы чертовски разочарована. Но уже слишком поздно, он как будто неспешно затягивается в эту смертоносную игру, имя которой «Габриэла Холл». — Я просто… не могу заснуть. А ты?
— И я, — присаживаясь, отвечает Габби, следя за тем, как парень ожидает её разрешения. Это так непривычно. Марлон слишком галантен, но Холл этого совсем не стоит. — Зайдёшь?
Райт зачем-то кивает, но всё же заходит так же нерешительно, словно между ними днём не было чего-то большего.
— Знаешь, — опуская голову на принесённую подушку, Райт устремляет взгляд в потолок, пока Холл, разместившись поудобнее, поворачивается в его сторону, — вообще-то, я никогда не думал, что могу быть настолько легкомысленным. Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — без промедлений отвечает она, чуть отводя взгляд в сторону, чтобы не видеть на лице парня разочарование. Он пропускает обеспокоенный вздох, после чего говорит:
— Я идиот.
Когда Марлон с огромным трудом засыпает, Габби продолжает лежать на спине, задумчиво изучая белый потолок, периодически переводя взгляд на парня, лежащего так рядом, но мысленно находящегося совсем не здесь. Не с ней. Холл опускает глаза на телефон и видит, как на ярком экране высвечивается голосовое сообщение, оставленное Гарсом. Не понимая странного порыва, девушка осторожно встаёт с мягкой тёплой постели и босиком идёт в ванную, прикрывая за собой дверь. Встаёт напротив зеркала, смотрит на себя, в то время как записанный голос Гонсалеса начинает:
« — Я не хотел звонить. Просто понимаю, что сказать обо всём в глаза вряд ли смогу. Это такой бред, — делает глубокий вдох, от которого у девушки неприятно щемит в груди. — Я как бы… Рад за тебя, наверное. Надеюсь, что тебе хорошо с этим парнем. Иногда, бывает, вспоминаю то, как мы втроем впервые познакомились: ты, я, Дилан. Что с нами стало? В какой момент мы вдруг так изменились? Стали закрытыми друг от друга? Я жалею, что потерял друга, но ещё больше, что это случилось из-за девчонки, которую мы не могли поделить. Нам не нужно было выбирать. Нужно было остаться друзьями с самого начала и до конца… Нам кажется, что некуда торопиться. Кажется, что наше время будет длиться вечно. Микки совершила самоубийство, а родители тщательно скрыли эти подробности, чтобы никто не пустил слухи о том, какая наша семья ненормальная. Это ведь ненормально, обычно люди, переживающие по какому-то поводу, не бросаются к лезвию сразу же. Я так хотел помочь ей, и теперь чувствую вину, но… Микки больше нет, а Фанни здесь и сейчас. Я понимаю, как сильно ты недолюбливаешь её, но ты должна понять. Сложно видеть распад человека. Время всегда подходит к концу, но что нам мешает отсрочить его ещё ненадолго?»
Габби смотрит на своё отражение. Смотрит на себя, но не может понять почему видит темноволосую девушку с впалыми щеками, кругами под глазами, ломкими волосами. Она видит в себе замену Фанни. Как будто ею пользуются, стараются заменить кого-то.
Его выводит из себя эта глупая, полностью нелепая ситуация, но оставаться одному в такой момент — не выход. Все ушли, снова, в очередной раз бросили Дилана одного, и единственный человек, находящийся рядом это, о ирония, Фанни Хантер, впивающаяся пальцами в рукава своего кардигана. Так непривычно, что в такой ситуации, когда ему смертельно нужна чья-то компания, рядом
совершенно случайно оказывается эта девчонка, с ног до головы полная загадок и своих собственных тайн.
Она возвращается из ванной как раз в тот момент, когда О’Брайен заканчивает с приготовлением дивана: укладывает подушку, одеяло и… всё, в общем-то. Фанни покусывает внутреннюю сторону щеки, тупит взгляд в пол и неловко остаётся в дверном проёме, не понимая, для чего она находится именно тут. В месте, где ей наверняка не рады, где она по понятным причинам не может чувствовать себя безопасно.
К её счастью, парень начинает «диалог» первым, уставившись в спинку дивана:
— Будешь уходить — захлопни дверь, — и быстрым шагом направляется к Хантер, дабы как можно скорее скрыться в своей комнате.
— Почему тебе плевать? — задаёт вопрос, хотя продолжает смотреть в темноту гостиной, будто спрашивает вовсе не Дилана. Но он тормозит, резко, недовольно, повернув голову в сторону девчонки, и цокает языком, выражая своё полное негодование. — На Габби, например? Она же из-за тебя спит теперь с моим братом…
— Конечно, я во всём виноват. А ещё я присутствовал во время их совокупления, — язвит в ответ, а когда Хантер полностью разворачивается, в упор глядя на него, не может сдержать смешок из-за того, каким взглядом смотрит Фанни.
— Фу, ты просто отвратительный, — подмечает, удивлённо вскинув брови. — А ещё идиот.
— О да-а-а, — протягивает Дилан, ловко откидываясь спиной на стену позади. — Явно не парень мечты.
— Только если у кого-то вроде Холл нет фетиша на таких, — в тон ему парирует, хотя это кажется лишним, совсем бессмысленным. Для чего они вообще начали этот разговор? Чтобы… что?
— Каждая малолетка мечтает мутить с «плохим парнем».
И не поспоришь. Но Фанни не хотела. Никогда. Просто её против воли окружали одни уроды, считающие женщин бесхозным товаром, воспользоваться которым можно только на раз. Вернее, на одну ночь. В голову невольно начинают вползать воспоминания из её прошлой жизни в Филадельфии.
— Как ты? — спрашивает девушка, направляясь к дивану. Ей нравится вот так просто интересоваться чужим состоянием, когда своё собственное канет в пустоту, в беспроглядную бездну. Таким образом она отвлекается, имеет возможность принять тот факт, что проблемы бывают у всех, и она не является исключением из правил. Так она может забыть о себе.
— Пиздец, — только и говорит в ответ, изучая своим внимательным, пристальным взглядом неуклюже плетущуюся к временной постели Хантер. Она кажется такой ненормальной, но вместе с тем — самым обыкновенным человеком среди всех остальных. — А ты?
— Пиздец, — повторяет, присаживаясь на край тёмно-зелёного дивана. Девушка опускает голову вниз, осторожно запуская ладонь в свои мокроватые волосы. — Думаешь, Гарс будет зол?
— Скорее, расстроен, — Дилан хочет курить, поэтому его рука машинально находит на ближайшей тумбочке сигареты. Достаёт одну, раздражённо поджигая её. Они хорошо знакомы с Гонсалесом, самый тяжёлый период в жизни О’Брайен прошёл именно с этим парнем. Увы, Гарс не стал заменой Джастину. Он стал чем-то иным другим, их дружба не была токсичной, а даже наоборот — до тошноты правильной. Такой, какую хотят иметь все.
— Не люблю запах никотина, — морщась от расползающегося по помещению аромата, напоминает девушка, на что получает вполне очевидный ответ:
— Да мне как-то похуй.
Фанни усмехается. Эта ночь будет «весёлой».
