Путешествие на Восток

На берегу царила такая же мертвая тишина, как и на подходах к острову. «Странное место», по словам Тени. Однако гораздо вероятней, странным был весь мир, в котором располагался остров. Врата в Сумрак, значит? Насколько же мало мы, оказывается, знаем, — мы, привыкшие считать, что мироздание исчерпывается горсткой стран, населенных такими же невеждами! Стоило совсем немного выйти за пределы привычного обиталища, чтобы столкнуться лицом к лицу с Тайной. Я оглянулся на Эйлин: что, интересно, она чувствует, впервые в жизни ступая по камням иного мира? На ее лице я не увидел страха или смятения: несмотря на то, что она по-прежнему не отходила от меня ни на шаг, девушка смотрела перед собой твердым, сосредоточенным взглядом. Какой бы жестокой ни была рана, нанесенная ее душе, Эйлин определенно была сильней, чем казалась поначалу. Перестав волноваться, я уверенно шагнул вперед и едва не упал, когда скользкий булыжник вывернулся из-под моей ноги, разбросав липкие глинистые комья. Эйлин поддержала меня, и, когда я повернулся, чтобы поблагодарить ее, то увидел на ее губах совершенно безмятежную улыбку. Странно, но столкновение с Тенью, которое, казалось бы, должно было заставить ее еще больше замкнуться в себе, пошло на пользу девушке: она больше не смотрела затравленным зверем, и постоянный ужас не омрачал ее лица. Тот, которого она видела в худших кошмарах, предстал перед нами смертным и уязвимым. Он был побежден и отныне навсегда останется всего лишь еще одним врагом на пути. Победа — лучшее лекарство. Путь к вершине холма оказался тяжелей, чем могло показаться поначалу. Ноги поминутно увязали в глине, сочившейся мутной водой, или путались в подгнивших корнях давным-давно погибших растений. Булыжники всех форм и размеров отнюдь не облегчали нашей задачи, проворачиваясь или уходя в грунт, когда мы на них наступали. Из-за этого никто из нас даже не пытался смотреть вверх, туда, где нас ждало противоядие для Антиоха. Только добравшись до вершины я, наконец, утер пот со лба и поднял взгляд. Мое дыхание пресеклось. Отсюда, с развалин башни, которая некогда могла служить маяком, открывался вид на центральную часть острова, в то время как его южный берег скрывался в тумане. Я не сразу осознал смысл открывшегося мне зрелища. На расстоянии около мили от нас, утопая в каменистой почве, возвышалась исполинская статуя из розовато-белого камня. Коленопреклоненная ангельская фигура, склонившая омраченное скорбью лицо. Из закрытых глаз струились потоки чистой воды, падая в небольшое озеро у подножия изваяния. Правой рукой небесная воительница опиралась на вонзенный в землю меч, и поникшие белые крылья, увитые плющом, уже несли на себе следы прошедших веков. Кто она? — Ангел… — пробормотал Хью, который, как и я, во все глаза смотрел на каменную фигуру. — Но почему женщина? — Наверное, здесь отправлялся какой-то древний языческий культ, — подумав, отозвался я. — Иногда богинь изображали с крыльями. А вот почему она плачет — действительно загадка. Поклоняются богам-победителям, а не сломленным и страдающим. Хью, нахмурившись, еще раз окинул пристальным взором изваяние и осторожно скользнул в глубокий разлом, рассекающий уцелевшую стену башни сверху донизу. Мы последовали за ним и сразу же наткнулись на то, что искали. Некогда рухнувший потолок образовал возвышение из каменных плит, на вершине которого стоял одинокий глиняный флакон, обернутый тонкой полоской пергамента. Эйлин решительно шагнула вперед и подняла флакон к глазам. Я вместе с ней склонился над сосудом, стараясь в полумраке разрушенной башни разглядеть сделанную тонким пером надпись. «Сумеречный пятилистник», гласило совершенно незнакомое мне название. Где Тени удалось достать это растение? Я был уверен, что в Англии ничего подобного не найти. — Не стоит здесь задерживаться, — проговорил Хью, поворачиваясь к выходу. — Противоядие у нас, больше нам нечего делать на этом острове. У меня гадкое предчу… Не договорив, он метнулся в сторону, но был недостаточно проворен: короткая стрела с алым оперением пробила куртку и скользнула по ребрам Хью, заставив того сдавленно охнуть. — Инсендио! — крикнул я, отправляя плотный поток огня в разлом. — Проклятье! — простонал Хью. — Чертова девка заманила нас в ловушку… Отсюда нет выхода. — Вряд ли это была идея Тени, — проговорил я, продолжая поддерживать поток пламени, — в противном случае незачем было бы оставлять нам противоядие. По-моему, я знаю, кто наш враг. — Ида, — пробормотал Хью, уставившись на оперение вымазанной кровью стрелы. — Кажется, мы нашли логово Железной Иды. Поддерживать поток пламени становилось все тяжелее: следовало придумать что-нибудь до того, как мои силы иссякнут. Раненый Хью вряд ли сможет что-то сделать против оравы разбойников в одиночку, а возможности Эйлин ограничены трансфигурацией и немногими заклинаниями, не требующими речи. Однако стены башни, пусть и выложены из камня, настолько ветхие, что достаточно совсем слабого удара… — Эйлин, Хью, — заговорил я прерывающимся от напряжения голосом. — Сейчас я открою проход, и вы сразу побежите. Слышите? Как можно быстрей отправляйтесь на корабль и отнесите противоядие. Наши наверняка видят, что мы попали в засаду, и помогут вам добраться. Я смогу продержаться, пока не прибудет помощь. Эйлин издала неопределенный звук и отчаянно замотала головой. — Эйлин! — уже не сдерживаясь, крикнул я и, остановив поток пламени, нацелил палочку на противоположную стену башни. — Мой брат умирает. Поэтому… Редукто! Брызнули осколки каменных плит, и стена, накренившись, с гулким рокотом обвалилась под собственной тяжестью, взметнув в воздух серое крошево извести. Боковым зрением я заметил движение у входа и почти безотчетно ударил заклятием, почувствовав мгновенную дурноту от перенапряжения. Ответный крик боли вернул мне уверенность, и я приготовился отражать новую атаку. За спиной я слышал шорох камней, по которым спускались Эйлин и Хью. Отправив Конфринго в очередного атакующего, я осознал, что шаги позади стихли. — Эйлин, не стой! — донесся до меня раздраженный голос Хью. — Ты же слышала… — И… Игнотус, — донесся до меня ответный шепот. Я замер и обернулся. Ни Хью, ни Эйлин там уже не было, но я был готов поклясться, что это сказала она. Дар речи… вернулся к ней? Не знаю почему, но сама мысль об этом взволновала меня настолько, что на какое-то мгновение я забыл, где нахожусь: лишнее свидетельство тому, что я — не Антиох. Я не боец, черт возьми. Когда я вновь обратил взгляд к проему, который пытался оборонять, что-то вспыхнуло в моей голове, и я отправился в темное ничто раньше, чем успел вскрикнуть. Вначале вернулась боль. В голове словно перекатывался бронзовый шар, заменивший мне мозг, и каждое его движение становилось пыткой, сравнимой с Круциатусом. Я, должно быть, застонал, но не услышал ни звука. Какие-то голоса шептали мне на границах сознания, и я внимал им, и не мог понять, что они пытаются сказать мне. «…И когда небо упало на землю, — донеслось до меня, — я увидел землю, как она была поглощена великою бездною, и горы опустились на горы, и холмы погрузились на холмы, и высокие деревья оторвались от своих корней, и низверглись, и потонули в бездне». Я мог поклясться, что уже слышал это раньше, однако стоило мне напрячь память, как я задохнулся от нахлынувшей боли и без сожаления оставил попытки постичь хоть что-то. Голоса продолжали шептать, и это не предвещало ничего хорошего. Безумие остается безумием даже в мире магов. Я снова застонал, и на сей раз смог расслышать свой хриплый голос, царапающий слух подобно ржавому ножу. — Очнулся, чародей? — прошипел мне в ухо наполненный сталью женский голос. — Тебе повезло, что Ахмад не раскрошил тебе череп первым же ударом. Он такое дело любит. Я попытался открыть глаза, но это оказалось непросто: веки слиплись от запекшейся крови. Попытавшись протереть их ладонями, я обнаружил, что мои запястья крепко связаны, а сама попытка тут же ответила тысячами игл в занемевших мышцах. В лицо мне плеснули холодной водой, оставившей на губах привкус соли, и в раскалывающейся голове немного прояснилось. Чья-то рука вцепилась мне в волосы и рванула вверх. Я с трудом сел, прислонившись к стене, осторожно разлепил веки и проморгался, чтобы хоть немного вернуть четкость своему зрению. Помогло это слабо: все, что мне удалось разглядеть сквозь кровавые ошметки — это незнакомое помещение с низким потолком, освещенное ярким потоком света из круглого окна поодаль. Говорившую со мной женщину разобрать оказалось почти невозможно: я видел только обрамленный светом темный силуэт на фоне окна. Она поставила на пол ведро, из которого только что окатила меня водой, и подошла ближе. — Назови свое имя, — с той же холодной интонацией произнесла она. — Не все ли равно… — попытался я выдавить из себя дерзкий ответ. Женщина подскочила и наотмашь ударила меня в лицо раскрытой ладонью. Массивный перстень на ее пальце рассек мне кожу на скуле, но это оказалось сущей мелочью по сравнению со шквалом боли, которым взорвалась моя голова. Я, едва не потеряв сознание, повалился на выщербленный каменный пол. Подняться я даже не пытался, и не только потому, что не было сил. Какой смысл вставать, если от очередного удара вернешься в прежнее положение? В том, что избивать меня будут долго, особых сомнений я не испытывал. — Ты, кусок грязи, плохо понимаешь, с кем имеешь дело, — прошипела она мне в ухо, вновь больно вцепившись цепкими пальцами в мои волосы. — Меня зовут Ида, и я здесь королева. Лучше бы ты не злил меня. — Что тебе нужно? — невнятно спросил я, едва ворочая распухшим языком. — Твое имя. — Игнотус из рода Певереллов. — Я постарался вложить в свой ответ как можно больше спокойного достоинства, но вряд ли произвел должное впечатление, безвольно валяясь на полу с разбитым лицом. Зрение понемногу восстанавливалось. Я уже мог рассмотреть выщербины и глубокие царапины на красноватом мраморном полу, искрящиеся в солнечном свете на изломах. Мучительное движение внутри головы тоже, кажется, уже не причиняло таких страданий, как поначалу, и теперь у меня появилась возможность подумать, не теряя сознание от боли. Ситуация, конечно, — почти безнадежная: головорезы определенно не намерены выпускать меня живым, и с этой проблемой мне следует разобраться в первую очередь. Однако не все настолько плохо. Если пираты заняты мной, не собираясь атаковать стоящий на якоре «Святой Иаков», значит, весь их флот не на острове, и моим братьям не придется выдерживать очередной бой в неравных условиях. — Так-то лучше. Как вы нашли нас? — не меняя интонации, спросила Железная Ида. — Мы вас не искали. Нас привел сюда… один человек. Ее пальцы медленно, почти ласково, погрузились в мои волосы, и в следующее мгновение я почувствовал, как мою голову с неженской силой выворачивают назад. Я беспомощно забился, в любое мгновение ожидая услышать несущий смерть хруст позвонков. — Я не намерена спрашивать дважды… Игнотус из рода Певереллов, — с холодной яростью процедила тюремщица. Несмотря на очевидную близость смерти, мне стоило усилия не усмехнуться. История повторяется: снова меня пытают люди, требуя сведений, которых у меня нет. Я поднял взгляд на Железную Иду и с удовлетворением отметил, что уже могу разглядеть ее, пусть даже сквозь туман, окрашенный кровью. Железная Ида. Трудно найти человека, которому это имя подошло бы лучше. Некогда белая кожа предводительницы пиратов загорела и несла на себе следы бесчисленных сражений. Глубокий шрам, пересекавший подбородок, делал ее лицо похожим на страшную маску из тех, которые так любят надевать лицедеи, изображая нечисть. Сломанный нос был вдавлен, а тонкие полоски сухих губ не скрывали крупные, неожиданно острые зубы. Через что пришлось пройти этой женщине, чтобы стать во главе убийц, уважающих только силу? — Мы понятия не имели, что вы на этом острове, — как можно спокойней произнес я, — и, уж прости меня, прекрасная леди, ты и твои люди нам даром не нужны. Наша цель — далеко отсюда. На этот раз я даже не понял, что произошло. Перед глазами полыхнуло огнем, затылок врезался в стену, и пришел в себя я только после очередной порции соленой воды в лицо. Отплевавшись, я приподнялся на локте и с усилием сел. Железная Ида по-прежнему буравила меня непроницаемым взглядом. — Ну хорошо, — вновь заговорил я. — Если правда тебе не нужна, тогда что ты хочешь от меня услышать? Она прищурилась и несколько мгновений смотрела мне в глаза, словно пытаясь прочесть мои мысли. Я приготовился получить новый сокрушающий удар, но ее губы неожиданно искривились в ухмылке, и пиратская королева отошла в сторону, махнув кому-то в темном углу помещения. Темный силуэт, который я не видел все это время, пришел в движение, и на какое-то мгновение мне показалось, что это глиняный голем из моего сна: что-то нечеловечески странное было в его очертаниях и в том, как он двигался. Когда человек вышел на свет, я мысленно содрогнулся. Вся правая половина его лица была сожжена. Тонкая розовая пленка, покрытая трещинами и рубцами, туго обтягивала немногие оставшиеся мышцы и сухожилия: я с трудом себе представлял, как с таким увечьем вообще можно жить, — тем более что лицом дело не ограничивалось. От правой руки остался скрюченный обрубок, также носивший на себе следы страшного жара. Довершала картину негнущаяся нога, из-за чего походка калеки заставляла вспомнить механического человека — хитроумную игрушку одного умельца из Кастилии, которую мне как-то довелось видеть на ярмарке в Годриковой впадине. Некогда рослый и здоровый парень, которому, наверное, едва исполнилось двадцать, превратился в чудовищный огарок человека, и теперь он с ненавистью смотрел мне в лицо единственным уцелевшим глазом. — Посмотри на меня, чародей, — прошамкал он изувеченными губами, — посмотри, во что вы превратили меня! Знаешь, что я с тобой сделаю, когда королева отдаст тебя в мои руки? — Вряд ли это возможно, — через силу усмехнулся я. — Рука у тебя только одна. Глядя на его побелевшее лицо, я осознал: все закончилось. Сейчас он в бешенстве кинется на меня, и я умру раньше, чем Ида сможет ему помешать… даже если захочет. И это, право, будет много лучше того, что меня ждет в противном случае. Возможно, мои братья отомстят за меня. Или, быть может, столкнувшись с полчищами врагов, отступятся, отложив кровную месть на неопределенный срок, с тем чтобы завершить опасное путешествие без меня. Искалеченный пират неожиданно захрипел. В первое мгновение я решил, что у него приступ и сейчас он рухнет на пол, содрогаясь в конвульсиях. Однако он продолжал хрипеть, разинув обожженный рот, и я осознал, что это смех: страшный и мучительный смех на грани с помешательством. — Ты мне нравишься, чародей, — наконец проквакал пират, подходя ближе. — Я позабочусь о том, чтобы ты прожил долго. Достаточно долго, чтобы испытать все, что мы тебе приготовили. Наверное, мое лицо отразило то, что я чувствовал в тот момент, потому что обожженные губы калеки сложились в торжествующую ухмылку. — Тебе больше нечего сказать, Певерелл? — подала голос Ида, вся недавняя ярость которой испарилась без следа. — Могу разве что предсказать будущее. — Неужели? — Королеву пиратов мое заявление, похоже, изрядно развеселило. — Да. Вот мое пророчество: пока я буду испытывать все, что мне приготовили, мои братья придут сюда. И когда это случится, участь этого однорукого покажется тебе, Железная Ида, настоящим счастьем. Она искренне рассмеялась и, сделав несколько шагов, опустилась на грубо сколоченный трон у противоположной стены. В ее обращенном на меня взгляде мне почудился проблеск любопытства: как видно, до сих пор ей редко доводилось слышать дерзости от приговоренного к мучительной смерти пленника. — Конечно, мы подождем твоих братьев, — проговорила она. — А тем временем… Ты знаешь, мне на самом деле не очень интересно, как вы нашли дорогу сюда. Ты умрешь в любом случае. Буду честна: что бы ты ни сказал, тебе это ничем не поможет. — Я так и подумал, — как можно безразличней отозвался я, умоляя небеса о том, чтобы мой голос не дрогнул от накатывающего на меня слепого ужаса. — Мне довелось побывать во многих странах, Игнотус, — продолжила она с доверительными интонациями, — и в каждой из них, представь, есть немало любопытных способов причинения человеку боли. Некоторые варят живьем или снимают кожу, ломают конечности или разрезают на куски… Но знаешь, в какой стране палачи оказались наиболее изобретательными в деле пыток? Я хранил молчание, и она, не дождавшись моего вопроса, продолжила: — В вашей просвещенной Англии. Я не стану тебе рассказывать, как у вас принято поступать с изменниками, уверена, что ты и сам это знаешь. С моим… мужем десять лет назад поступили именно так. По ложному обвинению. Даже не попытавшись выяснить, правду ли говорят доносчики. — Взгляд Иды затуманился, а лицо, казалось, обратилось в камень. — Он был казнен на Лондонском мосту, и я видела все, что с ним делали, с первой минуты до последней. Уверена, что мои люди смогут превзойти ваших палачей. Но для начала… Домингос! Веди его к озеру. Почему все всегда возвращается на круги своя? Избегнуть плена и страшных пыток в Лондоне, чтобы получить все это сполна в чужом мире, на Богом забытом острове — в этом есть что-то от фатализма греческих трагедий. От судьбы не уйдешь: не в этом ли главный мотив и мораль всей античной поэзии? Мы, существа из плоти и крови, можем выбирать добро или зло, можем действовать или отсиживаться в углу, ожидая, что события произойдут без нашего участия, но невидимый лабиринт судьбы, построенный из стеклянных стен, все равно приведет нас к предначертанному заранее. Домингос рванул меня за ворот мантии, поднимая на ноги. Перед глазами все поплыло, голова отозвалась новой вспышкой оглушающей боли, однако на ногах я удержался. Ида, слегка поклонившись, с усмешкой распахнула передо мной дверь, и пират вытолкнул меня из помещения на свежий воздух. Я понятия не имел, сколько времени провел без сознания, но, судя по солнцу, которое все еще светило сквозь странную дымку высоко над вершинами холмов, вечер еще не наступил. А с другой стороны, много ли я знаю о смене времени суток в незнакомом для меня мире? Оглянувшись назад, чтобы рассмотреть снаружи строение, из которого меня вывели, я застыл как вкопанный, так что Домингос с силой двинул меня в плечо, принуждая идти дальше. Я, едва удержав равновесие, подчинился и продолжил путь, однако увиденное надолго отпечаталось в моей памяти. Нет, это не было строением в обычном смысле. Помещение, в котором меня допрашивала Железная Ида, оказалось пещерой, выдолбленной в мраморном основании гигантского изваяния — того самого изваяния плачущего ангела, которое мы видели с вершины холма на берегу. Сопровождаемый калекой Домингосом и Железной Идой, я дошагал до берега озера, куда срывались потоки воды из огромных глаз склоненного над землей ангельского лика. У самой кромки воды нас уже поджидало не менее десятка разбойников, судя по всему, предвкушающих сцену расправы над пленным врагом. Что со мной собираются делать? — Ты знаешь, кто это такая, Игнотус? — почти по-дружески обратилась ко мне Ида, указывая вверх, в сторону нависшего над нами изваяния. — Ваше языческое божество? — насмешливо предположил я. — Когда мы впервые попали сюда, местные рассказывали, что это ангел в облике прекрасной женщины, — неожиданно нараспев отозвалась королева пиратов. — Она — та самая небесная воительница, которой Бог поручил низвести на землю Потоп, чтобы истребить нефилимов и творимую ими нечистоту. И когда воля Бога была исполнена, когда воды Потопа схлынули, она спустилась на землю и увидела, что земля заполнена телами утонувших — от горизонта до горизонта. Тогда упала она на колени и зарыдала, ибо любила всех людей — даже худших из них, — как собственных детей. Горе ее было так велико, что она обратилась в камень и поныне стоит здесь, на этом острове, который больше не принадлежит нашему миру. Я во все глаза смотрел на Иду, забыв даже об уготованной мне казни. Декламируя этот странный апокриф, королева, казалось, была одурманена неизвестным снадобьем: широко раскрытые глаза смотрели в пустоту, на лице застыла отрешенность, а голос будто доносился с края земли. Погрузилась в воспоминания? Но нет, больше похоже на приступ душевной болезни: сложно не повредиться рассудком, пройдя такой жизненный путь. — Представляешь, Игнотус? — тихо спросила она. — Кругом, куда ни глянь, вода, и нет берегов. Бог знает толк в казнях, да. Ты можешь держаться на плаву долго, но рано или поздно пойдешь на дно. Ты когда-нибудь тонул? Тебе ведомо чувство, когда отчаянно нужно вдохнуть, однако вдохнуть ты можешь только воду? Я думаю, ты должен попробовать. Ну, а потом уж мы перейдем к чему-нибудь поинтересней. Ахмад, свяжи ему ноги. Огромный чернокожий разбойник с еще не зажившим глубоким порезом на верхней губе, осклабившись, подскочил ко мне, размотал кусок пеньковой веревки, висевшей у него на поясе, и туго стянул ей мои лодыжки. Теперь я оказался почти полностью обездвижен: мои запястья так и оставались связанными. Порыв ветра качнул меня, и, с трудом сохранив вертикальное положение, я бросил взгляд на поверхность озера. Вода оказалась настолько прозрачной, что я без труда различал камни на глубине не менее пяти ярдов. Глубина начиналась от самой кромки: каменистые берега отвесно уходили вниз, и не умеющий плавать был бы обречен, оказавшись в воде. — Я слышала, что ведьмы и колдуны не могут утонуть, — сказала Ида, — и всегда хотела это проверить. — Собираешься всего лишь утопить меня? — ухмыльнулся я. — К чему тогда были все эти разговоры про снятие кожи и казнь изменников? — О, не до смерти, Игнотус. Это просто начало. Когда ты поймешь, что такое настоящее удушье, мы перейдем к основной части. Ахмад! По спине меня словно огрели бревном: не успев даже сделать вдох, я кубарем полетел в воду. Странно, но при этом мною уже не владел ужас: самым страшным оказалось ожидание пытки. Вода же никакого страха не внушала: это явно не самый худший способ умереть, да и смерть мне на этот раз, если верить словам Иды, не грозила… Так я думал в краткие мгновения до того, как рухнул в озеро. Наверное, все происходящее попросту не казалось мне реальным: сам этот призрачный остров с циклопический фигурой в центре, неестественная тишина вокруг и обстоятельства моего плена не способствовали здравому мышлению. Ледяная вода — совсем другое дело. Холод челюстями акромантула вцепился в мое тело, и я понял, что не могу сделать вдох — что мне отчаянно требовалось до того, как я уйду под воду. Колдуны не тонут? Ах, если бы! Если бы моя палочка была при мне… Черт возьми, если бы мои запястья не были туго связаны! Я забился, пытаясь удержаться на поверхности, но от этого стало только хуже: моя голова тут же погрузилась в воду, которая жгучим потоком хлынула мне в глотку. Я, изо всех сил стараясь не поддаться панике, как мог, перевернулся на спину и вытянулся. Человеческое тело легче воды — до тех пор, пока вода не забила легкие. Если не дергаться, лежать на воде смирно и ровно дышать, продержаться на поверхности можно неограниченно долго. Я смогу. Смогу ли? Вдалеке послышался крик. Собравшиеся пираты забеспокоились, о чем-то вполголоса переговариваясь. Я сохранял положение, не рискуя поворачивать голову, поэтому происходящее на берегу почти не мог видеть. Пробегавшие волны то и дело заливали мне уши, и я не смог полностью разобрать сказанное подбежавшим к Иде человеком. — …Проклятые колдуны… на северный пост… держат оборону, но… надолго не хватит. Ответ предводительницы не расслышать было сложно. — Выходим немедленно. Ахмад, веди своих людей через равнину. Остальные за мной, через западное ущелье. Врежем с левого фланга! — выкрикнула она и обратилась ко мне едва ли не с жалостью в голосе: — Советую умереть до нашего возвращения, Игнотус. Сам знаешь почему. Берег опустел, и мной овладела безумная надежда. Если удастся выбраться из воды, тогда мне не составит труда освободиться: я просто перетру веревки об острый край какого-нибудь камня… Вот только я понятия не имел, как отсюда можно выбраться. Может быть, мне удастся хотя бы доплыть до берега, извиваясь подобно рыбе? Я качнул связанными ногами и немедленно ушел под воду. Снова замерев и задержав дыхание, я ждал, когда сила, открытая Архимедом, вытолкнет меня на поверхность, но всплывал я мучительно медленно — гораздо медленней, чем в первый раз. Проклятая мантия пропиталась водой и тащила меня вниз, словно злобная русалка из Черного озера. Стоило моему лицу показаться над поверхностью воды, как я, не теряя времени, сделал глубокий вдох — и вовремя. Волны, пробежавшие по поверхности от очередного порыва ветра, накрыли меня с головой, и я почувствовал, что погружаюсь. Я отчаянно забился, но сделал только хуже: меня развернуло вбок, и теперь надеяться вернуть прежнее положение не приходилось. Сколько я протяну, не будучи способным хотя бы еще раз ощутить вкус воздуха до того, как потеряю сознание, а потом и жизнь? Две минуты? Три? Жжение в горле усилилось. Нестерпимо хотелось вдохнуть, забыв о том, что вокруг вода и любой вдох означает смерть. Может быть, мои братья успеют раньше… Но нет, они сейчас сражаются с войсками Железной Иды, и даже одержи они блестящую победу, путь сюда займет у них около получаса, если я правильно оценил расстояние. Я остался один, и никто не придет мне на помощь. Легкие горели огнем. В голове стучала кровь, и перед глазами плясали красно-желтые пятна. Начиналась агония. «Упражнение в смерти», — так, кажется, говорил Амар о чем-то другом. А еще он говорил… «Когда сила тебя покинет, когда сердце обманется и поставит тебя на край гибели, разум — единственное, что сможет удержать тебя от падения». Сила покинула меня, и я медленно падал в пучину, и тьма смыкалась над моим разумом. Камни на дне, покрытые тонким слоем ила. Еще немного, и я лягу на них, а потом выдохну остатки воздуха и умру. Камни. Разум сможет удержать от падения. Я уже смирился со скорой гибелью, но мой мятущийся рассудок, словно отделившись от меня, перебирал и перебирал возможности, решая задачу, перемалывая ее подобно жерновам мельницы. Камни все ближе. Вспышка понимания заставила меня широко раскрыть глаза. Камни внизу, и я на них падаю. Спасение есть. Осторожно пошевелившись, я с трудом развернулся ногами вниз. Скорость погружения увеличилась, и впервые за этот день, почти утратив сознание от нарастающего удушья, с кожей, горящей от ледяной воды, я искренне улыбнулся.