Numb

— Записывайте тему сегодняшней лекции: «Виды экономических ресурсов». Очередная скучная лекция по экономике, на которой половину группы клонит в сон. Обычно Дункан не сопротивляется накатывающей дреме и мирно посапывает на задней парте, но сегодня в его голове творится хаос и анархия. Три дня назад Хэнни признался ему в любви, и с тех пор де Мур потерял покой. — Это… Это действительно правда? Вопрос глупый — Дункан понимает это сам, но из-за шока, в который ввергло признание лучшего друга, его не хватает на что-нибудь более адекватное. — С такими вещами не шутят. Вот все и случилось, вот он и признался, а дальше что? Конец дружбы? Извиняющееся «прости, я люблю другую»? — Я не знаю, что сказать, — произносит Дункан полушепотом и прячет лицо в ладонях. — Просто скажи «нет», — просит Лука. — Скажи это, чтобы я наконец перестал тешить себя пустыми надеждами. Хэнни готов на все, что угодно, лишь бы избавиться от боли, которую сейчас испытывает: вырезать себе сердце, разбить на осколки чувства, взорвать свою безнадежно влюбленную душу. К сожалению, это невозможно, но он почему-то уверен, что, услышав «нет», успокоится. Поставит жирную точку в своем затянувшемся сумасшествии и наконец-то обретет покой. Но Дункан заявляет, что ему надо подумать, и Лука едва сдерживается, чтобы не взвыть. — Мистер де Мур, с вами все хорошо? Профессору Далтону на парах встречаются самые разные студенты: кто-то залипает в телефон, кто-то беззастенчиво дрыхнет, и лишь единицы, выбравшие свою специальность осознанно, вдумчиво ловят каждое его слово. Дункан де Мур к таким студентам не относится, но всю сегодняшнюю пару он сидит с таким умным выражением лица, что профессор начинает беспокоиться. — Мистер де Мур! Я с вами разговариваю! Далтон проводит рукой у Дункана перед носом, но тот никак на нее не реагирует, чем начинает тревожить не только профессора, но и некоторых однокурсников. — Неужели вас так заинтересовали экономические ресурсы, что вы не можете перестать о них думать и обратить, наконец, на меня внимание? — шутит профессор, пока в душе разжигается плохое предчувствие. Странных студентов в университете вагон и маленькая тележка, но еще никто не сидел с таким лицом, будто кроме них в этом мире нет никого. «Имел я твою микро-макро-хреномику тем, чем иметь ее некультурно» — думает Дункан, а вслух говорит: — Я болен, профессор. — Чем? — Далтон забавно округляет глаза. — Собственной жизнью. Однокурсникам это кажется смешной шуткой, и тотчас же в аудитории раздается смех, а на Дункана накатывает тоска. Это люди к нему приветливы, но не знают о нем нифига, поэтому хохочут, не подозревая, как сильно это ранит. — И на каком же основании вы считаете себя больным? — Далтон не воспринимает его слова всерьез, считая очередным «нитакимкаквсе», решившим выщелкнуться на паре, и возмущенно глотает воздух, когда слышит в ответ: — А на каком основании вы считаете себя здоровым? Хохот тут же замолкает, погружая кабинет в неприятную тишину. Нужно обладать недюжинной смелостью, чтобы обвинить преподавателя в том, что у него… а что у него, собственно? Беды с башкой? Проблемы с сердцем? В душе вырастают раковые опухоли? Одногруппникам ничего не понятно, но очень интересно. — На что это вы намекаете? — Далтон грозно сверкает глазами, но Дункана это не впечатляет. — На то, что у каждого из нас когда-нибудь наступает период, когда мы в смятении и не знаем, что делать. Поэтому я и сказал, что болен собственной жизнью — потому что мне действительно больно. У вас когда-нибудь болела душа? Или вам повезло родиться редкостным оптимистом? Профессор Далтон смотрит на него, как на ненормального. Человеку, идущему по маршруту садик-школа-универ-работа-жена-дети и вполне довольному своей судьбой, не понять того, у кого все иначе. — Сгиньте с глаз моих долой, — умные мозги профессора не выдерживают такого мощного выноса, — и приходите, когда ваша жизнь перестанет болеть. «Не уверен, что этот момент когда-нибудь наступит» — думает Дункан, покидая аудиторию. В пустом коридоре никто не стоит над душой, и он снова погружается в раздумья. Он теперь не тот забитый школьник из Хеллевутслейса, он — роттердамский студент, вступающий во взрослую жизнь. Раньше у него был друг и не было девушки, сейчас у него есть девушка и друг, который, оказывается, в него влюблен. Что делать? Для начала — определиться, чего хочет он сам. Дункан представляет, какой могла бы быть их с Лукой совместная жизнь. Они бы засыпали в обнимку и просыпались одновременно, вместе готовили завтрак и расходились по своим работам: Лука в студию звукозаписи, или в офис своего директора, или в концертный зал, Дункан — на работу, которая, может, не отличается престижем, как работа в отцовской компании, зато доставляет ему удовольствие. Они переписывались бы в Фейсбуке, как делали это в школьные времена, а по вечерам рассказывали друг другу, как прошел день. Они бы все делали вместе — убирались, готовили, ходили по магазинам, смотрели фильмы и страдали фигней. Они бы зацеловывали друг друга до нехватки воздуха, а по ночам устраивали в кровати бурные игрища. У Дункана внутри все леденеет от осознания, что такая жизнь ему нравится. Он представляет то же самое, но с Вирджинией, и быстро понимает — не то. Дункан никогда не задумывался об их будущем, предпочитая жить настоящим, а когда сделал это, осознал, что будущее с Лукой ему по душе гораздо больше. «Но можно ли это считать влюбленностью?» — задумывается де Мур. Хэнни — его самый близкий и понимающий человек, с которым хочется идти по жизни. Но как понять, где проходит грань между дружбой и любовью? Как не ошибиться и не сделать больно и себе, и Луке? Пара заканчивается, двери аудиторий открываются, и шумные студенты заполняют коридор. Дункан находит укромный уголок подальше от толпы, заходит в Фейсбук и обновляет страницу Луки, который второй день не появляется онлайн. — Признаться, а после игнорить? Очень умно, Лука Хэнни, — бурчит он. Серьезно, зачем так делать? Чего он боится? Что Дункан его в черный список добавит или оскорбления в личку напишет? Дункан не дурак и не садист, он не будет так поступать с человеком, который столько для него сделал. От: Мистер Лоуренс, 11:22 Может, хватит меня игнорировать? Сообщение отправлено, но когда Лука его прочитает — хороший вопрос. И телефон у него недоступен, не дозвонишься даже… — Какая муха укусила тебя на паре у Далтона? Дункан едва не подпрыгивает, услышав за спиной голос Вирджинии. Резко развернувшись, он таращится на нее, как на привидение, и говорит: — Вирджиния, мать твою, ты чего пугаешь?! — Страхом людским питаюсь, — хмыкает Лавгуд. — А если без шуток — что с тобой происходит в последнее время? Третий день уже сам не свой. Дункан смотрит на свою девушку и не знает, как сообщить ей, что он к ней остыл. Такое бывает, такое случается — люди расстаются и обретают счастье с другими, но все равно как-то паршиво. — Мне признался в любви другой человек, — начинает он издалека. И оч-ч-чень удивляется, когда Вирджиния восклицает: — Да ладно?! Твой Лука все-таки себя переборол?! Еще чуть-чуть, и Дункан сойдет с ума. — Откуда ты узнала, что Лука в меня влюблен? — Это было очевидно еще при первой нашей встрече. Я думала, он слоупок какой-то, а он взял быка за рога, молодец! — И ты так спокойно на это реагируешь? Вирджиния становится серьезной. Ей тоже есть, что сказать своему парню, и, в отличие от него, она действует более решительно. — Мне кажется, что мы поторопились, когда начали отношения, — говорит Лавгуд. — Ты отличный парень, но… Я не уверена, что по-настоящему люблю тебя. И с этим Лукой ты наверняка будешь более счастливым, чем со мной. «Спасибо, Вирджиния» — Дункан испытывает небывалое облегчение. Он боялся слез и истерик, но Вирджиния Лавгуд в любой ситуации остается хладнокровной и рассудительной Вирджинией Лавгуд. И все же есть одна проблема. — Может и был бы, если бы Лука не испугался. Вирджиния непонимающе хлопает глазами. — Что ты имеешь в виду? — Он больше суток не заходит в сеть. Лицо Вирджинии отражает широкую мыслительную деятельность. — На паре у Далтона я из интереса искала информацию про твоего Луку и нашла любопытную статью. На, почитай. Лавгуд протягивает Дункану свой телефон, и с первых же строчек его глаза лезут на лоб.

***

— Смотрите, это же Лука Хэнни! Она поднимает глаза и видит изумительную картину: Лука Хэнни, любовь всей ее жизни, раздает автографы и фотографируется с фанатками. Сердечко готово выпрыгнуть из груди, и влюбленная фанатка направляется в его сторону. Наконец-то Лука приехал. Он увидит ее, влюбится с первого взгляда и увезет в Берн, где она родит ему восемь детей. Но как пробраться к любимому сквозь многочисленную толпу? — Осторожней! — кричит какая-то мымра, которую она нечаянно пихнула локтем. В другой ситуации она извинилась бы, но сейчас хочется лишь одного — слиться с возлюбленным, который еще не знает, какая красота к нему приближается. Много-много девушек ей приходится растолкать, чтобы добраться до цели, и вот, наконец, он перед ней: прекрасный Лука, который настолько шикарен, что его хочется съесть. В подарок от него она получает футболку с автографом, но этого ничтожно мало. Все эти поклонницы отвлекают Хэнни от своей единственной. Надо срочно привлечь его внимание, а то, не дай бог, упустит будущую жену в толпе фанаток! «Я люблю тебя!» — думает она, сшибая Луку с ног. Перед глазами оказывается его рука, и, вложив в это действие всю свою любовь, будущая миссис Хэнни со всей дури в нее вгрызается.

***

Де Мур обычно не матерится, но после прочтения статьи с увлекательным названием «Луку Хэнни покусала фанатка!» слово на букву «п» само срывается с языка. — Теперь понятно, почему он на заходит в Фейсбук, — произносит Дункан. Эта ненормальная мало того, что чуть не оттяпала ему руку, так еще и писала угрозы. Ох, не сладко же сейчас Луке… — У тебя есть его адрес? — спрашивает Вирджиния. — Есть. А зачем он тебе? — Да не мне, дурашка, не мне. Она многозначительно смотрит на своего уже бывшего парня, и до того доходит на удивление быстро. Еще пару месяцев назад эта мысль ввергла бы в ужас, потому что его жизнь была под контролем родителей. Но в Роттердаме за ним никто не следит, и если он сгоняет по-тихому в Берн и обратно, ничего же не случится, верно?

***

У Гьона, вообще-то, учебный год в самом разгаре, и он должен быть в Броке на занятиях, но, наплевав на учебу, он садится на автобус и приезжает в Берн. Родители об этом еще не знают, и Мухарремай надеется, что, узнав, они не будут сильно орать. Все-таки человеку, которого он с гордостью называет братом, угрожает шизанутая фанатка. Нельзя в такой момент оставлять его одного. — Я твой любимый тортик купил, — говорит Гьон, доставая из пакета аппетитное на вид лакомство. — Спасибо, — улыбается Лука. Хоть что-то хорошее за эту дурную неделю. Болтовня Мухарремая отвлекает от грустных мыслей, и Хэнни становится легче. Знакомство с девушкой Дункана, признание, подарившее не покой, а неопределенность, еще и эта долбанутая поклонница… Слишком много стрессов за короткий промежуток времени. — Как там твой Мистер Лоуренс? — спрашивает Гьон. — Я ему признался, — внутри все замирает, когда Лука вспоминает тот день. Уезжая из Роттердама в Арбург на встречу с фанатками, он решил три дня ничего Дункану не писать, чтобы тот хорошо подумал и дал бы, наконец, нормальный ответ. Надо бы связаться с ним, и сегодня вечером Хэнни обязательно это сделает. — Вот и умничка, — Гьон поднимает большой палец вверх. — Как он на это отреагировал? — Сказал, что ему надо подумать. «Господи, чего тут думать, — фейспалмит Мухарремай. — Ты либо любишь, либо нет, какие, нахрен, раздумья?». Тему Дункана они больше не поднимают, обсуждая за чаем школьные будни Гьона и то, как же ему все надоело. — Закончу школу, убегу на край света, — делится планами тот, — и буду жить так, как хочу я, а не мое окружение! Лука понимающе кивает. В родном Броке у Гьона сложилась репутация пай-мальчика, и за малейшее отклонение от этого образа взрослые тут же начинают капать ему на мозги. — Куда бы ты ни уехал и каким бы ни стал, двери моего дома всегда для тебя открыты, — произносит Хэнни перед тем, как сделать глоток чая. — Спасибо, — улыбается Мухарремай. — Я все думаю, куда лучше уехать — в Берн или в Женеву? В Берне ты, но Женева ближе, да и французский язык мне гораздо роднее немецкого… — А почему ты зациклился на Швейцарии? — спрашивает Лука. — Вдруг ты уедешь куда-нибудь в Беларусь. Поступишь в сельскохозяйственный техникум имени великой картошки, выучишься на тракториста и поедешь на тракторе искать себе жену. — Ага, или поступлю в украинский институт имени святого сала, окончу его с красным дипломом и уеду в Киев казаков кадрить, — отшучивается Гьон и вместе с Лукой начинает ржать. Веселье прерывает звонок в дверь. Ржач тут же затихает, сменившись настороженностью. — Ты кого-нибудь ждешь? — спрашивает Мухарремай. Хэнни отрицательно кивает. — Тогда я схожу, узнаю, кто пришел. Гьон на всякий случай берет биту, спрятанную в прихожей за шкафом — вдруг шизанутая фанатка вернулась, чтобы прокусить Луке еще одну руку? Он тихо подкрадывается к двери, спрашивает, кто пришел, но ответа не дожидается. «Это точно фанатка» — понимает Гьон и, сжав покрепче биту, с диким воплем открывает дверь. Дункан, такого эпичного приема не ожидавший, издает звук, похожий на кваканье, и делает два шага назад. Приехал к другу, чтобы объясниться, а на пороге какой-то чумной пацан битой размахивает! — Ой, — Гьон понимает, что перед ним не фанатка, но биту не опускает, а то мало ли… — Вы кто такой? — Меня зовут Дункан. «Дункан? Тот самый Дункан из Нидерландов?!» — лицо Мухарремая расплывается в такой маньячной улыбке, что Дункану еще больше становится не по себе. Не наткнулся ли он по ошибке на жилище малолетнего садиста-психопата? — Лука дома, заходите, — произносит Гьон, подтверждая, что адресом он не ошибся. С опаской поглядывая на этого парня, Дункан переступает порог. Настало время сделать свой выбор.