***
В не утихающем страхе, что это видение развеется и он вновь останется один, Нагато засыпал урывками, беспокойно нащупывая в темноте ускользающую руку сестры. Ему казалось, что нечто неведомое просто проглотит всех, кто ему дорог: иногда в своих снах он видел «это» огромной многоглазой статуей, в чью пасть жадно затягивало человеческие души. Стоило ему отвернуться, и в темноте больше не оставалось никого кроме них двоих. — Просыпайся, Нагато. Родной голос, затаившийся в памяти неясной мелодией. Если глубже погрузиться в свои мысли, ты обязательно его услышишь. Узумаки открыл глаза, едва различая в темноте женские очертания. Его ласково погладили по волосам, убирая прилипшие ко лбу пряди, и Нагато ощутил себя таким маленьким и слабым. Отмахнувшись от заботливых рук, он вновь спрятал свои уродливые глаза. — Но ведь еще так темно… — Нам не стоит задерживаться здесь надолго. Хина казалась обеспокоенной, и мальчик не стал тревожить ее еще больше своим нежеланием покидать дом. Он понимал, что здесь у них ничего не осталось. Может, когда война закончится, они вернутся. Или найдут другой дом, где им будет так же тепло, как и раньше.***
Почему-то Нагато казалось, что он бросает своих родителей здесь совсем одних; из-за дождя их деревянные надгробия покосились и измазались в грязи. Эта беспомощность ввергала маленького мальчика в ужас. От плохих мыслей нельзя избавиться совсем, лишь накрыть их надеждой, что все еще может сложиться как-то иначе. Лучше, разумеется. Намного лучше. — Они еще могут вернуться? — сорвалось с уст Нагато, когда он услышал тихие шаги за своей спиной. — Нет. — Но ведь ты… — Пошли. Нас не должны найти, — настояла старшая сестра, выжидая, когда мальчик повернется и взглянет на нее. Из-за волос и дождя не было видно, плачет он или нет, и Нагато это немного успокаивало: он хотел бы выдавить из себя хоть какую-то улыбку, но решил, что Хина и без того прекрасно поймет его чувства. Едва заметно кивнув, она пошла вперед, и, поправив лямки мешковатой сумки, мальчик неторопливо последовал за ней.