+++
Арсения сокращают. Это не становится неожиданностью, это даже не расстраивает, так как сперва он высказывает своему теперь уже бывшему начальнику всё, что он думает о нём, его методах управления и о том, что его конторка — дерьмо собачье. Но обманывать остальных и обманывать себя — вещи разные. Арсений всё-таки немного расстроен. Да что там, он пребывает в унынии до самых выходных, до самого кинотеатра, до того самого момента, как встречается взглядом с Антоном и пожимает его руку, улыбаясь искренне впервые, наверное, за неделю. Что за фильм они пришли смотреть, Арсений не особо помнит — ребята выбирали, а он согласен на всё, лишь бы не унывать в одиночку дома. Потому что в ином случае его вечер может попросту скатиться в тупую одинокую попойку. Уж что-что, а жалеть себя Арсений умеет хорошо, у него ведь были годы практики. Он не спился лишь благодаря Косте, который всегда поддерживает дурного папку. А ещё благодаря Антону, близость которого сейчас ощущается очень приятно… Два часа проходят как в какой-то дымке. Арсений успевает выхватить из фильма что-то про перемещения во времени и пространстве. Вроде это были супергерои. Или фильм был о каком-то докторе… Или о тибетском монахе… В общем, Арсений не запоминает ничего, он вообще на середине фильма ненадолго засыпает, позорно пуская слюни на плечо сидящего рядом Антона. Причём в самом буквальном смысле — когда он открывает глаза, то обнаруживает себя лежащим на плече Антона, а на футболке того ощущает мокрое пятно. Неловко. Щёки горят, и Арсений радуется, что темнота кинозала скрывает румянец. — Извини, — шепчет он виновато, утирая ладонью слюну с подбородка. — Да ладно, когда б ещё на меня красивые мужики слюни пускали. К тому же теперь я смогу вас шантажировать, — с улыбкой отвечает Антон и отворачивается обратно к экрану. — У тебя нет доказательств, — всё ещё ощущая себя смущённым придурком (особенно после слов о красивых мужиках), бормочет Арсений, а Антон хмыкает. — Я сфоткал вас, пока вы спали. Арсений не хочет знать, правда это или нет.+++
Поиски новой работы ещё сильнее вводят Арсения в фрустрацию. Похоже, это сильно отражается и на его внешнем виде, хоть он всегда старается выглядеть бодрячком и не казаться унылым дерьмом хотя бы перед Костей. Но сегодня сын замечает, что в мешках под его глазами поместятся весь кокаин Мексики, все багеты Франции и вся трава Нидерландов и что выглядит Арсений не на тридцать шесть, а на шестьдесят три, и это ещё комплимент. — Бать, ну ты совсем раскис. Тебя надо встряхнуть. Давай с нами к Серому на хату завтра, а? Будет супер, отвечаю! — предлагает Костя, присаживаясь на диван рядом с Арсением, прямо под бок, как в детстве. — Как ты себе это представляешь? Вы своей толпой подростков и я, старый пердун, будем танцевать под Шатунова и Пугачёву? Вообще Арсений любит Продиджи, но они не подходят по уровню драмы. Вот Шатунов и Пугачёва — самое оно. — Всё время забываю, что ты у меня дед, — хмыкает Костя, положив голову Арсению на плечо. — Ну, не под Шатунова, но под «Руки вверх»... забирай меня скорей, увози за сто морей… — Так, малой, во-первых, до восемнадцати тебе ещё год. А во-вторых... — Арсений смотрит на секундную стрелку, которая неумолимо приближается к двенадцати часам и семнадцати годам Кости. — А во-вторых, иди доставай торт из холодильника, а я достану свечки. — Только не спутай с ректальными, — выскакивая из комнаты, ржёт Костя. — Ага, очень остроумно, и в кого ты такой юморист? Это их маленькая традиция — отмечать день рождения Кости с первой минутой. Негласный такой пакт: начало дня принадлежит им двоим. Потом, уже вечером, сын умотает праздновать с друзьями, оставив Арсения один на один со своим унылым существованием. Так получилось, что Арсений в свои тридцать шесть — заядлый одиночка. У него даже нет друзей, с которыми можно скоротать время. Ему некому «поплакаться в жилетку», никто не подставляет для этого плечо. Поэтому его ждёт новый унылый вечер в компании себя. Костино приглашение на вечеринку — это, конечно, чертовски мило. Но Арсений в красках представляет всю нелепость ситуации, когда заявится в компанию подростков. Одно дело когда к ним в гости приходит Антон, но совсем другое — все друзья Кости и один он, «дед». — Что загадаешь? — спрашивает Арсений, глядя на сына, который смотрит на горящие в торте свечки с какой-то ехидной и немного коварной улыбкой. — Ты же сам говорил, что вслух загадывать нельзя, не сбудется, — подначивает тот, хотя в эту примету никто в их семье не верит. Разве что мама Арсения, но и то номинально. Не сказать, что и в эту чушь со свечками и желаниями сами Костя и Арсений тоже верят. Нет, возможно, раньше, когда сын был ещё ребёнком, какая-то типа-магия действительно имела место, но точно не сейчас. Но традиции есть традиции. — На своей практике скажу, что все желания, которые были сказаны вслух перед людьми, способными их исполнить, исполнены были… — Ты зануда. — Костя подпирает голову рукой. В отблесках пламени свечей его глаза кажутся золотыми, но на самом деле они такие же голубые, как у Арсения. — Я знаю, чего я хочу, но это нематериально. — Мира во всём мире? — Ага, и большой чл… гамбургер. Нет… ну короче, — усмехнувшись, Костя на несколько секунд закрывает глаза, что-то бормочет себе под нос и скрещивает пальцы, будто в самом деле верит в такое простое исполнение желания — и задувает свечи. Одновременно с этим выбивает пробки в щитке. Несколько секунд в квартире стоит мёртвая тишина, а затем и Арсений, и Костя смеются. — Ты загадал «лишить нас электричества»? — Нет, но зато какие спецэффекты! Подсвечивая в электрощиток фонариком, Костя посмеивается и записывает голосовые сообщения Антону, сообщая о своём «божественном» даре и о способности выбивать пробки одной силой мысли. Арсений копается в щитке и поддакивает, тоже не в силах сдержать улыбку. Уже прощаясь на пороге комнат, Арсений ещё раз уточняет, что же загадал сын, чтобы хоть как-то приблизить себя к нелёгкой задаче порадовать того каким-нибудь материальным подарком. — Я загадал, чтобы твоя жизнь перевернулась с ног на голову, — с мягкой и дофига милой улыбкой отвечает Костя. У Арсения аж сердце от прилива нежности сжимается. Но он держится… две секунды ровно, прежде чем сгрести Костю в крепкие объятья. — Ты слишком милый, это нелегально, — хмыкает он, чтобы не показать, как его растрогали слова сына. — А ты слишком унылый в последнее время. Хочу, чтобы ты опять был счастливым. — Всё, вали спать, у тебя сегодня насыщенный день, тебе ещё к вечеринке готовиться. Нечего нюни распускать. — Кто ещё распускает, ну. — Костя, ещё раз крепко сжав Арсения в объятьях, уходит в свою комнату. Уже лёжа в кровати и глядя в потолок, Арсений пытается вспомнить, когда в последний раз был по-настоящему счастливым. Действительно свободным и беззаботным, безбашенным и не думающим о последствиях, не знающим об унынии и скучности взрослой жизни. Грустно осознавать, но, наверное, так было ещё до рождения сына. Хотя нельзя сказать, что все семнадцать лет с Костей были такими уж ужасными, нет, очень даже наоборот. Они ведь так ладят и дружат, и Арсений действительно очень сына любит. И сейчас он даже представить себе не может, как бы могла сложиться его жизнь без Кости… Каким бы он сам стал человеком?.. А каким он был человеком до него?.. Он и не помнит. Семнадцать-восемнадцать лет — это ведь то время, когда горы по плечо, море по колено, и необязательно при этом быть пьяным или укуренным. Однажды, когда Арсений стал отцом, его жизнь уже перевернулась с ног на голову. И сейчас ему интересно, как подобное может повториться.+++
Казалось бы, на хрена просыпаться утром по будильнику, если тебе больше не нужно плестись на работу и можно весь день проваляться в кровати, молча страдая о судьбе нелёгкой и ещё глубже закапывая себя в говно уныния? А вот и правильно, и Арсений, как взрослый и самостоятельный мужчина, вырубает будильник и решает весь день посвятить себе и своему упадническому состоянию. Благо, Костя с приятелями собираются организовывать вечеринку где-то у кого-то дома, и поэтому сын целиком и полностью будет ограждён от арсеньевского кислого настроения. Но когда будильник больше не беспокоит, беспокоить начинает мочевой пузырь: организм требует встать с кровати и плестись в туалет. Уже стоя у раковины, Арсений сонно, едва разлепив один глаз, смотрит на утекающую в слив воду и думает о том, как это похоже на его скучную и пресную жизнь. В свои без малого тридцать шесть он добился большого и толстого нихуя и так же стремительно утекает в канализацию... И как с этим бороться? — Как? — спрашивает он у собственного отражения и засовывает в рот зубную щётку. Но надолго та там не задерживается и со стуком падает в раковину, потому что челюсть непроизвольно раскрывается шире. Ещё бы: ведь Арсений открывает оба глаза и видит то, что видит. Не орёт он по всем канонам дебильных ситуаций, лишь потому что пребывает в глубоком ахуе. И не верит своим глазам. И думает, что скорее всего всё ещё спит — на всякий случай сильно прикусывает язык и чувствует боль. Ни хуя не происходит, и от этого ему становится чуть страшнее, чем в предыдущую секунду. На него из зеркала вроде смотрит он же, но совсем не он. Тот, в зеркале, моложе настоящего Арсения: морщин нет, синяки под глазами не такие тёмные, а мешки ещё не стокилограммовые, волосы до плеч, растрёпанной гривой торчащие в разные стороны после сна. Глаза только всё такие же голубые, и родинки на щеках всё такие же яркие. Нет трёхдневной щетины. Кожа гладкая, лишь едва заметный пушок на подбородке намекает, что Арсений бреется. И при взгляде на это безобразие он вспоминает тот издевательский подарок от одноклассницы в восьмом классе — ебучий бритвенный набор… Чтобы прийти в себя и очнуться от странного недосна, Арсений выворачивает вентиль смесителя до упора и умывается холодной водой. Он надеется, что смоет с себя это своё-чужое лицо, но, когда выпрямляется, снова видит себя-молодого. Видимо, он сошёл с ума, ведь это же нереально. Да? — Блин, ну что ты там застрял, па? Ссать хочу, впусти! — слышится голос Кости за дверью, и Арсений дёргается, будто от удара, глядя в ужасе то на нее, то опять в зеркало. Так, ну это попросту не может быть правдой — это раз. Два — если Костя увидит его таким, какой он есть на самом деле — то есть, нормальным тридцатишестилетним мужчиной, — то всё хорошо. И одновременно плохо, потому что тогда Арсению придётся обратиться к специалисту и признаться, что у него, кажется, галлюцинации. А депрессия может сопровождаться галлюцинациями? Не давая себе времени передумать, Арсений распахивает дверь и смотрит на сына, надеясь сам не зная на что. Его почему-то ни один из вариантов развития событий, которые вертятся в голове, не устраивает. Как не устраивает и тот, что оказывается по факту самым настоящим: ему снова семнадцать. Каким, блядь, образом? — Ты чё за хер?! — восклицает Костя при взгляде на него и оглядывается, видимо, в поисках чего-то тяжёлого, чем можно врезать по морде странному незнакомцу. Арсений не успевает и слова сказать, как Костя, бросив попытки искать что-то под рукой, врезает ему по носу кулаком. Молодец, соображает куда быстрее, чем кто бы то ни было в такой ситуации. — Костя, блин! — наконец подаёт голос Арсений, хватаясь обеими руками за нос и стараясь отойти подальше от испуганного и слишком агрессивного для раннего утра сына. — Это я! — Какой, блядь, на хуй, я? Как ты тут оказался? Что за… почему на тебе вещи папы? Ты что с ним..? — Я ничего с ним, я и есть он! Он надеется, что сын больше не полезет драться — тот и без того уже чуть шире в плечах, чем Арсений, а теперь и подавно. К тому же они давно не устраивали спаррингов, поэтому он банально боится продуть. Когда Косте исполнилось шестнадцать, они, в противовес «вредным» вечерам с пиццей, чипсами и сладкой газировкой, устраивали спарринговые вечера. В первое время Арсений поддавался. Позже нужда в этом отпала. Иногда к ним присоединялся и Антон. Точнее, полностью заменял Арсения в спарринге с Костей. Тем не менее от парня не раз поступало предложение побороться. Но одна только мысль о том, чтобы оказаться в такой опасной близости с потным, тяжело дышащим и взбудораженным Антоном, вызывала у Арсения микроинфаркт. Поэтому в такие вечера он просто сидел в сторонке, глядел на Антона и прикрывал свой позорный стояк диванной подушкой, попивая ромашковый чай для успокоения. Естественно, это не помогало. И вообще ничего не помогло бы. Потрогав нос и убедившись, что он не сломан, Арсений убирает руки от лица и умоляюще смотрит на сына. Больно, конечно, но терпимо... Костя во все глаза пялится на него и молчит, а Арсений сам не может и слова подобрать, чтобы высказать свои мысли о случившейся ситуации. — Как? — выдыхает сын, недоверчиво тыча пальцем в плечо Арсения, и вглядывается в его лицо так пристально, что тот невольно ощущает себя каким-то экспонатом в музее. Лишь бы не той законсервированной хуйнёй в кунсткамере. — А я ебу? — не стесняясь в выражениях, хотя обычно при сыне старается не материться, спрашивает Арсений и разводит руками. Нервы у него сегодня ни к чёрту. Утро начинается не с кофе, блядь. Костя молча смотрит на него ещё очень долго. Даже когда они из ванной перемещаются в кухню, даже когда садятся за стол, налив себе кофе. Смотрит сын пристально, чуть приоткрыв рот и пребывая в таком явном замешательстве, что оно выразительнее всяких слов. А Арсению хочется слов. Хоть каких-нибудь, доказывающих, что он не ебанулся окончательно. Или, если и ебанулся, то не один. Немного эгоистично с его стороны, но его можно понять — он снова подросток! После получасового ступора сына Арсений всерьёз думает, что ещё чуть-чуть, и тому придётся вызывать скорую, потому что его закоротило. А самому себе всё же неплохо бы вызвать бригаду из психушки. — Ну нихуя ж себе! — подводит итог своего молчания Костя. Арсений смотрит на него очень жалостливо. — А такое вообще бывает? — Нет! — категорично отвечает Арсений, а затем глядит на свои руки, обхватывающие чашку с вонючим растворимым кофе, и понимает, что, очевидно, да. Ему бы впасть в истерику — очень уж хочется, но он держится. Потому что при взгляде на исключительно охуевше-спокойного сына как-то почти стыдно, что ли. — И как оно ощущается? — Хуёво… — Он морщится, дёргает плечом. — Да никак! — То есть как «никак»? — Костя всегда был любопытным ребёнком — и Арсений всегда в нём это любил. Но сейчас это почти бесит. Он не знает, как объяснить ощущение пребывания в своём же теле, только почти на двадцать лет моложе. — Ну вот… я тот же я, но… — Я не я и жопа не моя? — подсказывает Костя, ничуть не помогая. Он смотрит в наверняка кислое лицо Арсения, протягивает руку и тычет пальцем в щёку, в нос, проглаживает морщинку от нахмуренных бровей и дёргает за длинную прядь волос, спадающую на глаза. Всё делает очень задумчиво, высунув кончик языка. Арсений предпочитает не двигаться, потому что Костя может и в глаз ткнуть ненароком — да и кто знает, вдруг снова врежет — и потому что всё это по-прежнему странно, стрёмно, страшно и ещё какие-нибудь синонимы на «стр». Ему семнадцать. Это ненормально. И это не просто галлюцинация, а факт, ведь с ума вроде поодиночке сходят. — Бля, ща уссусь, — в итоге выдаёт свой вердикт Костя и, выскочив из-за стола, бежит в туалет. Кофе они так и не выпивают.+++
Шок спадает, и Костя начинает стебаться. Он ржёт и подкалывает Арсения, которому совсем не смешно, вот ни капельки, даже чуточку. Хотя, случись подобное с кем-нибудь другим, например, с матерью или сестрой, он бы с удовольствием повеселился вместе с сыном. — Бля, папе снова семнадцать, заебись. Кому расскажешь — скажут ебанулся. — Не вздумай кому-то рассказывать! — шипит на Костю Арсений, разглядывая себя в зеркале во весь рост. Точнее, разглядывает он свою одежду, которая несколько великовата ему и немного не по возрасту, хотя не сказать, что он не модный в свои тридцать шесть… бывшие тридцать шесть. — Я ещё не готов… кому-то рассказывать. И вообще вряд ли буду. И что с этим делать — в душе не ведаю. — И что, ты собираешься сидеть дома, пока это не пройдёт как простуда? — А если это навсегда, Кость? — Значит, пока опять не постареешь? — Костя валяется на кровати Арсения и держит в руках телефон, похоже, очень сильно желая поделиться с друзьями произошедшим. — Я не знаю, — обречённо вздыхает Арсений и вытаскивает из шкафа футболку с мультяшной коалой на груди и узкие чёрные джинсы. Взглядом он спрашивает одобрения сына, получает его, а затем пальцами заглаживает назад длинные волосы и одевается. — А я знаю, — Костя усмехается, и эта усмешка не сулит ничего хорошего. — Ты пойдёшь со мной на вечеринку! И теперь не отмажешься, что ты старый пердун. — Но… я… и кто я? — Арсений понимает, что сдаётся слишком быстро, но спорить с сыном всё равно себе дороже. — Мой кузен… — Пожимает плечами тот. — Двоюродный брат. У меня уже есть две сестры, вот теперь ещё и бро появился. — Допустим, а куда тогда делся я? Ну, взрослый я. — Поехал в командировку. — Меня уволили, забыл? — Я нет, но никто же об этом не знает. — Костя закатывает глаза, всем своим видом показывая, что его отец — дурак и тормоз. — Так что ты поехал в командировку в Тимбукту. — Куда? — Понятия не имею, первое что пришло в голову. Ну в Сочи поехал, например. Что как не родной, ну? — загоревшись идеей, Костя аж садится на кровати, улыбается широко и очень активно жестикулирует. — А ты, семнадцатилетний ты, из Питера приехал! На мой день рождения, как настоящий друг, брат и вообще хороший человек. Арсений невольно засматривается на сына, ловя себя на мысли, что улыбается тоже. Тому не занимать энтузиазма, конечно, и он очень быстро адаптируется, кажется, к любой ситуации. И Арсений заражается этим настроением, хоть ему всё ещё немного странно, что он — не он. — Ладно, — вздыхает он только лишь для виду, на самом деле уже давно согласившись с сыном. — Но только одно условие, — вмиг став серьёзным, заявляет Костя. — Ты подстрижешь это ублюдство со своей головы, иначе ты мне не только не брат, но и не отец. — Эй, это было модно... в то время! — Это было модно в семидесятых, а ты не настолько дед, и выглядишь стрёмно. — На минуточку, несмотря ни на что, я всё ещё твой отец и… — Ага, я запишу тебя к парикмахеру на час, — не слушая, бросает Костя, и выходит из комнаты. — И ничего не стрёмно. Арсений вздыхает, хмуро глядя на своё отражение. За что ему всё это?