Ты меня не любишь, не жалеешь, Разве я немного не красив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, Мне на плечи руки опустив.
Не помня как, я дошла до дома, и обомлела: дверь моей квартиры висела на одной петле и сиротливо скрипела; из квартиры не было слышно не звука. Первым делом я постучалась к соседке. — Теть Лин, что тут было? — спросила я, оглядываясь на свою квартиру. — Ох, детка. Пришли какие-то бугаи — прямо шкафы — вынесли дверь, вытолкали всех дружков Сашки, — соседка поглядывала то на лестницу, то на лифт. — Потом потолкались у подъезда, прыгнули в джип и укатили. — А о чем они говорили, вы не расслышали? — О тебе. Сказали, что если надо, то какой-то Соколов сам придет. Внутри похолодело все. Видимо, соседка словно поняла меня, схватила за руку и втянула в свою квартиру. — В общем, слушай, — тетя Лина усадила меня в кресло, а сама плотнее задернула шторы. — Ты прекрасно знаешь, что мать твоя наркоманкой была. И не от наркотиков она умерла. — В смысле? — нахмурилась я. — Помнишь, в детстве, когда Саша запирал мать в туалете, к тебе приезжал мальчик? Взрослый. Старше тебя. Я нахмурилась. Память, словно старые видеозаписи из кассетника в комнате, заедала, не доставала то, что было мне нужно. — Нет, я не помню… Точнее помню это, но размыто, — я прикусила губу. — У меня частичная потеря памяти, из-за сотрясения мозга. Период лет до 14 я помню размыто, какими-то кусками. Мысли любезно перенесли меня в тот июль. Маленькая «белочка», как меня называла мама, неслась по коридору, радостно смеясь и играя с отцом, который тогда не брал ни капли в рот. Вдруг дверь сносят с петель, я бегу навстречу двум амбалам, как-то по-детски их ругаю и вот один отталкивает меня, говоря о том, что ему нужна Лика. От толчка я падаю, ударяюсь об шкаф и дальше туман, события словно через плотную черную занавеску: крики, звон посуды, какие-то глухие удары и шум в моих собственных ушах. Дальше память выдает железные кровати, запах лекарств и зеленые облупленные стены. Больница… — Это люди Соколова-старшего убили твою мать из-за долгов за дозу, — мрачно выдала соседка. Я отрицательно затрясла головой. — Не веришь. Ну ладно. — Я пойду посмотрю, что с квартирой, — потрясенно сказала я. — Беги-беги, детка. Если хочешь — возвращайся, у меня пирог с яблоками в корице. Я рассеянно кивнула и пошла в свою квартиру. Все вроде бы было на своих местах. — Пап? — я обошла квартиру, но отца не было. Толкнула дверь на кухню. Он сидел там. — Что пришла? — мрачно сказал отец. — Я в свой дом пришла, — огрызнулась я. — Не смей грубить отцу, — тот стукнул кулаком по столу. — Связалась с этими уебками. Вся в мать… С этими словами отец встал и покинул кухню. Я зажмурила глаза, прикусила губу, чтобы не вспоминать мать. Ее зеленые глаза, с каждым днем становившиеся вся тускнее и тускнее. Бледную, словно белую, кожу и черные волосы, которые были, казалось, темнее ночи. С каждым днем, ее губы, замиравшие в улыбке, становились все бледнее, щеки впадали, были красными, словно щедро намазанные румянами, черные зрачки были порой неестественно широки. Часто мама говорила, что ей хорошо с мяу-мяу. Только став старше, я узнала, что это пресловутое «мяу-мяу» — мефедрон. А потом мамы не стало. Никто тогда не сказал маленькой еще Эрике, умерла мама от передоза или же ее убили. Но после смерти матери отец, до этого не бравший в рот ни капли, запил. Сначала втихую, покупал водки, опрокидывал в себя стакан за стаканом и уходил спать. Нужно было совмещать все с работой, чтобы хоть как-то вырастить дочь. Когда же мне исполнилось двенадцать — пошла, как говорится, пизда по кочкам. У него начались запои, следом выгон с работы, утаскивание и продажа вещей, пьяные дружки… Стало катастрафически не хватать воздуха. На полусогнутых и ватных ногах я кое-как дошла до своей комнаты, понимая, что воспоминания привели меня в панику. Горло сдавливало все сильнее и сильнее. Страх и паника захлестывали, словно цунами, накрывающее город, снося все на своем пути. Мысли путались. Воды… Попыталась встать, мешком осела на кровать. Картинки мелькали перед глазами. Все тело колотила крупная дрожь, в ушах какие-то голоса, женский крик. Перед глазами словно кадры фильма. Какие-то мужики хватают молодую девушку, даже девочку, пытаются закрыть ей рот. Та тщетно пытается вырваться, брыкается. В словах мужиков проскальзывает похоть… Вот девочка поворачивает лицо на меня, и я понимаю что это я. Паника снова захлестывает сильнее. Разум отключился. Из горла вырвались крики, дрожь колотила тело, дыхание словно зажимало тисками, становилось холодно. — Эрика! Эрика, слушай меня! — сквозь страшные картины прорвался чей-то голос. — Пей! Пей, сказал! — Нет! Нет, ни за что! — я стала брыкаться, вдруг ощутила как щеки сдавили, стали заливать туда какую-то жидкость. Картина меж тем сменилась. Снова я, уже заметно повзровслевшая, бегу по зимнему снегу, в домашних тапках. Темнота ночи обнимала, ноги подкашивались, я падала, голыми руками втыкаясь в снег. Нещадно горит, холодно… Рухнув в очередной раз, почувствовала, как силы покидали. Обхватила себя руками, закрыла глаза… Последний выдох, изо рта вылетает облачко пара и силы покидают хрупкое тело…~~~
Я открыла глаза и увидела белый потолок. Пошевелила руками, ногами и резко села. Кто же звал меня сквозь вату и пелену? Я огляделась. В комнате никого не было, а на столе стояла небольшая красная продолговатая коробочка. Она заинтересовала меня, я встала и подошла к ней. Она стояла на записке. Первым делом я взяла записку:«Эрика. Меня напугало то, что произошло с тобой вчера. Но больше всего меня поразил твой отец. Пока ты страдала и кричала, он спокойно спал. В общем, приходи сегодня в 19:00 к «Мулен Руж». Не бойся, я не обижу.
Я буду ждать тебя у входа. До встречи.
P.s.: надень то что лежит в коробочке.»
Какая же ирония… Либо человек, оставивший записку знает о моей работе, либо так совпало, но подходить мне надо будет к треклятому бордель-кафе. Не было никакой подписи, я даже не смогла понять кто мог это написать. Отложив записку, я взяла в руки коробочку. Она была бархатной. Вроде бы, в таких дарят украшения… Я открыла коробочку и прикусила губу — на белой подкладке лежала золотая цепочка. Почему-то не было сомнений, что это настоящее золото. Цепочка была изящная, звенья причудливо соединялись. Около пяти минут я вертела в руках украшение, перекладывая его с руки на руку. Решение пришло сразу: я верну ее тому, кто подарил. Пусть я пока и не знаю кто это, но я верну ее. В назначенное время я подходила к месту работы. Около входа как обычно толпились люди, я то и дело касалась поясной сумки, боясь потерять цепочку. — Я даже не ожидал, что ты придешь, — меня словно пришило. Черт, овца, могла и догадаться! Я обернулась. Соколов стоял в полуметре от меня и улыбался. — Так это ты… Ты был вчера в моей комнате… — Какая ты сообразительная. Да, это был я, — он подошел ко мне, нещадно нарушая мое личное пространство. — Почему ты не надела цепочку? — Я не буду ее носить. Я принесла ее, чтобы вернуть, — и я стала поспешно вытаскивать коробочку из сумки. — Почему же? Ты откажешься от моего подарка? — Да. — Раз ты отказываешься от цепочки — ты обязана прокатиться со мной. — Что? С чего? Почему? — Я уже говорил: такая как ты, достойна лучшего. — То есть, ты — это лучшее? — скрестила я руки на груди. — А если я так не считаю? Глаза наркодиллера не по-доброму сверкнули. Он приблизился ко мне. — Ты обязана поехать со мной, хотя бы потому, что я вытащил тебя вчера из того состояния. — Я тебя не просила… — Эрика, блять, уйди! Скажи, что дела, что тебя ждут! — Не будь неблагодарной, — он тихонько толкал меня к своей машине. Эрика, безхребетная ты сука! Откажись! Быстро! Соколов втолкнул меня в машину. Все. Поздно. Эрика, ты ебанутая… — Не бойся. Ты не моя наложница. Мы просто покатаемся, — видимо мужчина понял мои тревоги, повернул ключ в зажигании и машина резко вырулила на дорогу. Сердце сжалось. Я вцепилась в поручень, закусила губу и ругала себя последними словами. Дура! Дура! Дура, дура, дура! — Что ты так вжалась? Ты боишься меня? — сука, его явно это веселит. — Или ты боишься скорости? С этими словами шатен надавил на педаль газа. Я зажмурилась, мы неслись по пустнынному шоссе. Какой-то частью тела я поняла, что мы остановились. С опаской открыла глаза. Мы были в незнакомом мне районе. Красный диск солнца закатывался за горизонт, тихо плескался прибой. Дух захватило, но тут же проснулась злоба. — Тебя не заволновало, что я из-за такого вновь могла словить паническую атаку, кабыздох ты блять?! — Попридежи свой острый язычок, иначе я его тебе отстригу, — он взял меня за подбородок, заглянул в глаза. Черт… Его зеленые глаза затянули, словно болото, в свою трясину и я не в силах была отвести взгляд. А он же тем временем продолжал держать меня за подбородок, чуть поглаживая. Соколов прикрыл глаза, приблизился ко мне. Я заморгала глазами, дернула головой, ударилась о дверцу, зашипела и покрыла матом треклятую дверцу. Он рассмеялся и вышел из машины. Скинул рубашку, обнажая подкаченый торс, следом черные джинсы, выпрыгнул из кроссовок. Мужчина неспешно пошел к берегу, разбежался и скрылся под водой, окрашенной солнцем в розовый. Я вышла следом за ним, скинула кроссовки, коснулась ступнями теплого песка. Прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать… Михаил не появлялся над водой. Время казалось вечным и тянулось, словно ириски. Я заволновалась вошла в воду по щиколотки и пыталась вглядеться в водную гладь. Рядом послышался всплеск, следом тишина. Рефлекторно я повернулась на звук, но ничего не увидела. — Миша… — несмело крикнула я. Кто-то подхватил меня на руки, и я, сопровождаемая своими оглушительными криками, скрылась под водой. Блять, она ж еще холодная. Вылезу — убью эту тварь, которая швырнула меня. Забарахтала ногами, пытаясь нащупать дно и оттолкнуться ногами. Но ступни не наткнулись на опору, в душе зародилась паника. Давление вытолкнуло меня на поверхность и я, словно котенок, забарахталась, все еще пытаясь ощутить дно и судорожно хватая воздух. Вода затекала везде: в уши, в нос, в рот. Захватила воздух, ушла под воду. Глухой всплеск. Кто-то прыгнул в воду. Приложила все усилия, собрала всех тараканов, бегающих по мозгам и истошно вопящих, в кучку, принялась барахтаться, чтобы хоть чуток зачерпнуть воздуха. Вынырнула, словно рыба захватила ртом воздух, издала какой-то сдавленный вопль и вновь ушла под воду. И только тут пришло осознание, что когда-то уже со мной это было. Но когда и при каких обстоятельствах я не могла вспомнить. Вода словно булькала в легких, но я упорно продолжала барахтаться, а где-то на затворках разума орал голос, призывающий успокоиться и пытаться выплыть, но его просто забивали тараканы, в панике топающие по мозгам, стучащие каким-то своими шкафчиками. Перед глазами потемнело и тут кто-то дернул меня и вытянул на поверхность. Словно на буксире меня потащили к берегу. Ощутила, что ноги копают песок, а вскоре и вовсе, что лежу на песке. Давят на грудь… Господи, сгинь к Сатане, чтоб тебя. — Эрика. Эрика, давай, — ах, да, кто же мог подумать, это же Соколов меня вытащил. Вода снова забурлила в легких, я закашлялась. — Слава Богу, жива, — мужчина выглядел подавленым и озабоченным. — Ты… Какого черта ты наделал? — я оттолкнула его от себя, вскочила, шаткой походкой поскакала вдоль линии прибоя. — Стой, ну я же не знал, что ты не умеешь плавать! — Соколов попытался меня поймать. — Да пошел ты! Не знал! Ахуеть, а если бы я утонула? — полная ярости я повернулась к нему. Ноги подкосились и я снова упала в воду. Быстро встала, стряхнула воду с рук. — Чтобы ты сказал отцу?! — Ничего. Ему было бы плевать, — холодно сказал шатен и вновь схватил меня в охапку и понес к машине. — Быстро отпустил меня, чертов ты кабыздох! Резко он опустил меня около машины, опер руки о нее, словно не давая мне сбежать. — Твоему отцу плевать на тебя! Он продаст тебя за бутылку, помяни мое слово, — он сверлил меня взглядом зеленых глаз, с каждой секундой становясь словно бы ближе. — Да пошел ты! Отвези меня домой! — я попыталась освободиться от его рук, но вместо этого он схватил меня за шею, чуть сжал. — Никто и никогда не смел и не посмеет так со мной говорить. Тем более - кто-то из моих наложниц, — в его голосе было столько железа, что я испугалась. Вот, свернут голову, как куренку, и все, и поминай как звали. — Я не твоя наложница. — Пока еще, — обронил Соколов и отпустил меня. Открыл заднюю дверь машины, вытащил свой пиджак и протянул его мне. — Отвезите меня домой. И не появляйтесь никогда в моей жизни, — собственный голос раздался словно со стороны. С минуту он молчал. Следом подошел, накинул на плечи свой пиджак. — Садись в машину, а то заболеешь еще, — проворчал он и поднял с земли свою одежду. Я не тронулась с места. Пока он не скажет, что отвезет меня домой, я не сяду в эту чертову машину. — Садись, домой отвезу, — вздохнул мужчина, застегивая пуговицы. — А ты лучше сними хотя бы футболку, заболеешь. Не бойся, смотреть не буду. И Соколов отошел от меня на полтора метра, повернулся спиной. Да, надо бы признать, что в мокрой одежде было очень холодно. Тяжело вздохнула, положила пиджак на капот, скинула майку, и тут же поняла, что искупалась вместе с поясной сумкой, в которой лежали телефон и ключи от квартиры. — Черт! — в спешке я выхватила телефон. Я была уверена, что его уже ничего не спасет. Так и было. Блять, пиздец. — Что случилось? — не поворачиваясь спросил Соколов. Было желание запустить в этого самодовольного черта испорченный аппарат, но вспомнила захват за шею и… Поняла, что мне понравилось, когда он так грубо схватил меня за шею… Эрика, блять! — Я искупалась вместе с сумкой. В ней был телефон… — я накинула пиджак, запахнулась в него и закрепила мокрой поясной сумкой. — Ну, прости, — мужчина глянул через плечо, понял, что я оделась, и подошел у машине. Мы ехали абсолютно молча, в гробовой тишине. Я снова была на волосок от смерти. Как же здорово. — Извини, что я так поступил. Честно, я думал, что ты умеешь плавать, — не отвлекаясь от дороги, сказал мужчина. — Я и сам… Испугался за тебя. Невольно я фыркнула. Человек, не жалеющий никого, испугался за жизнь потенциальной наложницы. М, как мило. Машина тем временем мягко остановилась около моего дома. Соколов сидел подавленным. — До свидания, — я уже потянулась к дверной ручке, как вдруг мужчина схватил меня за руку и заглянул в глаза. — Ты первая, за кого я так испугался, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я совершенно не хочу делать тебя наложницей, но по другому я навряд ли смогу вытащить тебя из этого. — Отпустите меня, пожалуйста. Я пойду домой. — Эрика… Мужчина потянул меня на себя, коснулся губами моих губ. От шока я не могла понять, что мне делать. Меж тем, Соколов подхватил меня, словно пушинку, усадил на колени. Наконец-то я обрела силы, оттолкнула его и ударилась спиной об руль. Машина издала возмущенный гудок. — Пожалуйста, стань моей наложницей, — он смотрел в глаза, выглядел словно уличный котенок. Такой жалостливый и милый. — Нет… Я выскочила из машины и уже почти подошла у подъезду, как в спину ударило: — Твой отец продал тебя. И да, оставь пиджак себе. Он тебе очень идет. Что блять?..