***
Потёки крови на полу и руки в крови. Совсем скоро и то, и другое снова будет чистым, словно ничего не произошло. Имя «Кэнди» больше не прозвучит. Сам Кэнди больше не засмеётся — в последнее время смех его был с подвывом, а во сне он глухо рычал и скалился — не сверкнёт своими острыми зубами, не откинет длинные волосы назад. Не придёт в то время, когда ночь поворачивает на утро — быть может, где-то на окраине города в одной из халуп, бывшей когда-то трейлером, в эту минуту раздаётся петушиный крик — не ляжет рядом, уткнувшись в жилку на шее, дыхание зверя обжигает кожу, знакомый запах будоражит ноздри, заставляя развернуться и прижать его к себе. «Кэнди, Кэнди, Кэнди, я не могу тебя отпустить» — как в той песне. Лайонел не смог бы точно. Теперь Кэнди — в нём самом, словно золотой сплав, влитый в форму Лайонела. Кэнди переваривается его желудком, поглощается клетками, становится единым и неделимым со своим новым домом. Всё, что остаётся на руках, Лайонел слизывает своим длинным языком. Всё, что осталось на полу, заберёт Ночь. Прощай, Кэнди. Прощай, братишка. Сан-францисская история закончилась. Пора возвращаться домой. Он слишком долго не был дома.***
Под ногами хлюпает, ботинки следовало бы уже давно сменить на новые, но Лайонел всё откладывал. Фонари отражаются в лужах, рассыпаются яркими искрами — муторный ноябрьский день под свой финал превращается в настоящую феерию. Кэнди. Вот кто любил праздники. Кэнди больше нет. Лайонел поднимает руки к глазам — под этими перчатками спрятаны орудия убийств. Огонь в груди горит и воет — энергия брата, которая продлит теперь его собственную жизнь. Уехать. Ждать. Ждать там его, первого, любимого. Второго он никогда не любил так. Прости, Кэнди, но мне нужен Брент. Уже приближаясь к автовокзалу Лайонел понимает, что путь его сейчас — вовсе не в Сиэтл. Мысль настолько выбивает из колеи, что на некоторое время он останавливается, да так резко, что идущие вслед за ним люди наталкиваются на него, разражаясь руганью, но все бранные слова стекают с Лайонела так же, как вода с куртки. Не в Сиэтл. Но куда же? Пытаясь поймать ускользающую, словно рыбка, мысль, Лайонел снова идёт, но уже медленнее. Не в Сиэтл. Он покупает билет до Лос-Анджелеса.***
Раннее утро, и здесь тоже дождь — словно весь мир сговорился. Впервые Лайонел чувствует себя по-настоящему одиноким. Его сердце горит, хочется уже отдать этот огонь… кому-нибудь. Но где этот кто-то? Где он? Сейчас Лайонелу не холодно, но он привычно запахивает поплотнее свою старую просторную кожанку. Что в карманах? Пустяки для памяти, окаменелые сладости, карточки, бумажки… Лайонел идёт в первый попавшийся мотель и оплачивает номер наличными. Шарф, тёмные очки, искусственное освещение — ещё ничего, но в свете дня он выглядит не слишком хорошо. Лайонел прекрасно знает это. Вечером он выйдет на улицы Города Ангелов и будет искать встречи, а пока — только зовёт, отчаянно зовёт мысленно. «Прости, Кэнди. Это больше меня». Он видит сон, старую фантазию — будто бы в комнате, куда он входит из тёмного коридора, на краешке кровати прямо напротив двери сидит Брент. Брент ждёт его, Лайонела. Комната совсем маленькая, стены выкрашены тёмно-зелёной краской, углы теряются в тенях, окон нет. Свет падает откуда-то сверху, но Лайонел не знает, лампочка это или окно. Лайонел замирает в дверях, а затем медленно подходит и опускается на пол, обнимая колени брата. Сквозь дыры в джинсах видна бледная кожа со светлыми волосками, Лайонел прижимается к ней губами. Ему хорошо. А ещё он знает, что из коридора, так и не решаясь войти, на них смотрит Леон. (Кэнди.) Проснувшись, Лайонел панически озирается по сторонам, но Кэнди нет. Спустя некоторое время он вспоминает, что убил (добил после выстрела, поправляет себя Лайонел) и съел его. Всего лишь вчера. «Ты будешь спасён во мне», — бормочет он, ощущая, как сущность Кэнди растворяется постепенно в его собственном теле. Не сразу. Он остаётся в этом мотеле ровно на три ночи, а затем находит другое место. Каждый вечер он ходит по улицам города, выбирая те места, куда сам бы пошёл на охоту раньше. Куда сам ходил на охоту раньше. Ни следа того, кого он ищет, лишь лёгкие намёки. Быть может, Лос-Анджелес так же поглотил среднего брата, как поглотил младшего Лайонел. Быть может, Брент растворился в артериях улиц, в костях зданий, в нервной ткани электричества, опутавшей город. Временами Лайонела кидает в дрожь: ему мерещится Кэнди, чаще всего — в зеркалах и витринах, в лужах и хромированных деталях машин, во всём, что может отражать. Лайонел знает, что это скоро пройдёт. И всё же вздрагивает каждый раз, краем глаза заметив звериный оскал и словно бы светящиеся изнутри голубые глаза. С началом декабря Лайонел перебирается на Венис-бич. Ему нравится мрачность океана здесь. Запах гнили, смешанный с ароматами еды, напоминает о бренности всего сущего. Лайонел снимает комнатушку у молчаливой мексиканки — по годам она могла бы сойти за его мать — недоумевая, отчего она не испытывает страха перед ним. (Госпожа Эскобар посмотрела на него долгим взглядом и сказала: «Ты демон» — а потом пустила в свой дом. Через три дня, когда Лайонел собирался уже уходить, она окликнула его. «Куда идёшь?» — «Мне пора». — «Оставайся. Я не боюсь демонов. Лучшего места ты всё равно не найдёшь». Лайонел остался. Она добыла бутыль церковного вина и каждый вечер, проснувшись, Лайонел выпивал маленький стакан, дожидавшийся его у порога комнатки. «Зачем ты это делаешь? Я же демон». — «А я — ведьма».) Сердце говорит, что Брент рядом. «Где ты, брат?» Любимый сон повторяется, реалистичный настолько, что Лайонел просыпается возбуждённым (как давно он в последний раз возбуждался с такой лёгкостью?). Во мраке комнаты с закрытыми ставнями он различает фигуру обнажённой женщины, слышит, как её сердце сокращается и растягивается, пропуская через себя кровь и энергию. Собственное сердце Лайонела слегка замедляет ход, подстраиваясь под этот ритм. — Миссис… Эскобар? — Тереса. Я вижу твои глаза, демон. Она медленно подходит к нему, обдавая жаром собственного тела и ароматом терпких духов. Ночью все кошки серы, но здесь дело даже не в цвете. Не в возрасте. Ни в чём-либо ещё — дело лишь в любви и энергии. Тереса Эскобар садится на Лайонела верхом, уверенно нащупывает его член, ловко вставляет себе между разведённых бёдер и начинает раскачиваться. Дыхание Лайонела перехватывает, но очень скоро он полностью входит в унисон с движениями, с биением сердца… Это — то, чего ему так не хватало: охота. Тот самый идеальный вариант. Тереса Эскобар кричит гортанно на непонятном языке, когда наступает момент оргазма. Лайонел, выгнувшись дугой, ловит губами капли пота. Минута покоя — растянуть удовольствие — а потом он выбирается из-под того, что было ещё совсем недавно живой Тересой Эскобар, ведьмой. Лайонел приглаживает разметавшиеся волосы женщины, целует приоткрытый рот. Несколько быстрых движений — её грудная клетка распахнута с треском, кровь на полу, трепещущее сердце у него руках. «Какой бы ты ни была ведьмой, демоны всегда сильнее», — грустно улыбается Лайонел и начинает трапезу. Где-то по ту сторону Тереса встретится с Кэнди и со всеми прочими, что следуют за Лайонелом с девятнадцати лет. Ему так не хватает Брента. Дни идут, и ничего не происходит — только список жертв увеличился ещё на троих: Лайонел опять ощутил страсть к охоте. Страсть с жизни. Страсть. Любовь. Так хочется разделить её с братом. Лайонел меняет район. Он будет наблюдать с самых высоких башен. Он спустится в самые жуткие подвалы, но он найдёт его, первого. В начале января 1996 года Лайонел снова оказывается на Венис-бич. Утро, слишком раннее даже для спортсменов и собачников, но на пляже, у самой кромки прибоя — двое мужчин, отсюда кажущихся размером с шахматную фигуру. Лайонел останавливается. А потом садится прямо на грязный, сырой после дождя песок. — Что же ты сделал со своими волосами? — шепчет он, и ветер уносит шёпот. Брент — остриженный, другой, чужой Брент, более крепкий, чем запомнил его Лайонел (прошло пять лет — бухает в мозгу) — и рядом… этот. Примерно того же роста или чуть выше, широкие плечи, тёмные волосы ещё короче. Он что-то говорит Бренту, а затем берёт его руку в свою. И даже отсюда, издалека, Лайонел ощущает, что Брент счастлив. Лайонел задыхается. Но не может понять — отчего: ревность, радость, отчаяние? — Я же искал тебя… — Лайонел отворачивается, как будто его взгляд может притянуть ответный взгляд. И именно в этот момент Брент оборачивается, но не может понять, что заставило его это сделать — неужели та далёкая фигура в объёмном дождевике? Какой-то бродяга?.. — Идём домой, — мягко говорит Крейг, обнимая Брента за плечи, и уводит его с пляжа. Проснувшаяся чайка оглашает округу своим резким криком, и Лайонел кричит вместе с ней. Новая жизнь — вот что он увидел только что. Совсем новая жизнь. Не стоило его искать. Может быть, смысл их отношений совсем в другом. Лайонел, не думая больше ни о чём, идёт прочь. Рано или поздно они встретятся. Может быть, всё будет как в том сне. Может быть — по ту сторону уже. И тогда Кэнди присоединится к ним тоже. Оставаться живым достаточно долго, Чтобы посмотреть на тебя, если ты придёшь — однажды, Потому что ты должен прийти. Ты должен прийти — если оставаться живым Всё это время, Если ждать, То ты обязательно придёшь.