Ночные: за кадром

      Весна 1998 года. Лондон.              В маленьком полуподвальном клубе темно, душно и тесно. Запах алкоголя — в основном, это дешёвое пиво — запах сигарет, узнаваемый дух марихуаны. Жар потных тел, жар крови, свободно текущей под кожей. Прилипающие ко лбу волосы, влажная одежда неприятно льнёт — что бы ещё снять и куда деть снятое? — ноги гудят от долгого стояния, от танцев, от прыжков. Последние из выступающих, панк-крикуны, выжимка собравшейся сегодня толпы, только что закончили терзать свои инструменты, вокалист водворён на низкую сцену после стейдж-дайвинга, гитарист напоследок пинает усилитель, абсолютно стеклянные глаза насквозь мокрого барабанщика наводят на мысли о несущей лошади. Финальные выкрики в микрофон, и они уходят, выжатые, словно губки, для того, чтобы рухнуть в крошечной гримёрке за кулисами и присосаться к очередной пивной бутылке, а, может быть, к очередной подружке.       Лайонел не может точно сказать. Вполне может быть, что будет и то, и другое. Он мог бы пойти следом за музыкантами — познакомиться, поздороваться, потусить, отметить для себя себя возможный объект для следующей охоты: девчонки любят тех, кто вхож в музыкальные круги. Даже если слово «музыкальный» — будем откровенны — не совсем чётко описывает прошедшее действо. Сегодняшний день, однако, не из таких.       Бывают и другие дни, когда Лайонел сознательно игнорирует закулисье, приглядываясь к толпе в зале: здесь выбор тоже хорош. Предложи сигарету или выпивку, слово за слово — и вы уже целуетесь в каком-нибудь укромном уголке.       Лайонел редко ходит на концерты просто так.       Сегодня с самого начала он ощущает некое томление, чувство, которое Лайонел пока не может распознать. Что-то вроде ускользающего момента.       «Carpe fucking diem», — шепчет Лайонел себе под нос, вдыхает атмосферу клуба и улыбается. Здесь все ему знакомы. Он знает присутствующих как самоё себя, он впитал их запахи, желания и надежды. Такие простые, такие понятные, старые, как мир. Взгляд скользит по растворяющимся в полумраке телам, выхватывая детали: браслеты на руке, красная мини-юбка из кожзама, дырявые джинсы, упавший на бок петушиный гребень причёски, ботинки «Док Мартенс» с жёлтыми шнурками. Лайонел ощущает эйфорию словно ребёнок, попавший в кондитерскую лавку, где ему можно выбрать любое угощение. Кровь как будто закипает внутри, начинает стучать в висках, сладко и тягуче. Запах. Тонкие, неразличимые простым смертным нотки, указывающие направление. Глаза фокусируются на пальцах бледной кисти в поле зрения, Лайонел с любопытством поднимает взгляд. Маленькая ладонь, красивые пальцы, сжимающие пивную бутылку, тонкое запястье с выступающими косточками и браслетами из разноцветных бусинок, рукав чёрной кожанки закрывает плечо, на которое падают длинные крашеные в чёрный волосы. Подвеска с черепком в ухе, пульсирующая жилка на шее, украшенной чокером, подбородок… Лайонел сознательно обращает внимание на части, а не на целое. Губы в чёрной помаде, движущиеся одновременно с произносимыми словами, тембр голоса, колечко в ноздре… Поздравления с девятнадцатилетием от недавно заведённых друзей. И запах. Чарующий запах, доступный только таким, как он.       Это она. Лайонел отталкивается от стены, возле которой успел стать невидимкой, делает несколько шагов.       — Это ты, — говорит он.       — Это я. А мы знакомы? — Шальной пост-концертный кураж в глазах, девушка пьяна и расслаблена. Она не почувствовала бы опасности, даже если бы Лайонел вздумал принести её в жертву во имя собственной неутолимой жажды.       — Сто лет! — смеётся Лайонел, и девушка в кожанке смеётся тоже.       Позже они сидят на самом краю ската крыши здания, в подвале которого расположен уже не столь буйно шумящий по причине позднего часа (раннего утра) клуб. Спутница Лайонела словно бы не удивлена тем, что они вообще оказались именно здесь. Пивная бутылка летит вниз, чудом минуя чью-то крашеную в зелёный голову, разбивается с весёлым звоном. Патрисия — её зовут Патрисия — смеётся:       — Ты сумасшедший! — Когда она смотрит на Лайонела, её глаза сияют.       Лайонел только хохочет в ответ, обнимая девушку за плечи, а та болтает ногами в сетчатых дырявых чулках и тяжёлых ботинках с фиолетовыми шнурками, не замечая задравшейся юбки.       Лондон и не думает засыпать.       Ранним утром они идут, не в силах расстаться, по сырым улицам, не обращая ни на что внимания, чудовище, которое уже начало умирать, и его маленькая спутница. Может быть, Патрисия действительно выпила слишком много пива. Может быть, она пьяна от близости этого ангела с золотыми волосами и небесно-голубыми глазами.       Сегодняшняя ночь обойдётся без жертв, потому что Лайонел нашёл нечто более важное (что может быть важнее, чем охота?): не жертву, но подходящий сосуд. Кровь притягивает кровь, сердце матери, всё ещё трансформируясь, стучит внутри поддерживающим ритмом: это она. Несмотря на приближающийся рассвет, Ночь всё ещё рядом с ними, Ночь, как и Лайонел, знает, что таких девушек — одна на миллион.       Если всё получится, он станет бессмертным.       Лайонел чувствует, как приоткрывается и поскрипывает на петлях невидимая дверь в Вечность.