Спустя столетие

Среду Гоголь отвоевал у Данишевского как законный выходной день, аргументировав тем, что заслужил его, когда выходил на работу вместо Пушкина. Сам ректор легко согласился с этим, ссылаясь на то, что для Александра Сергеевича это будет уроком: не пропадать без предупреждения. Не то чтобы люди пропадают прежде оповестив, но не будем об этом.  Коля проснулся раньше Якова и, продолжая заглаживать вину за недавний инцидент, отправился готовить завтрак.  Гуро предпочитал сон, так что вкусные запахи с кухни не заставили его подняться с кровати. Однако эту битву он проиграл, когда вслед за запахом еды в спальню протянулся вкусный аромат кофе.  Следователь потянулся в кровати как раз в тот момент, когда его пришёл будить Гоголь. — Ты похож на кота, — литератор улыбнулся, присев рядом с Яковом, который в свою очередь притянул парня к себе, укладывая рядом.  — Тогда этот кот должен быть довольным и красивым, — усмехнулся следователь, поцеловав Гоголя. — А знаешь, как сделать кота ещё довольнее?  Коля прищурился, смотря в карие глаза.  — Как?  — Налить ему молока. В нашем же случае-кофе с молоком. — У меня есть идея получше.  Гуро почти сумел сдержать улыбку и оперся на локоть, выжидающе смотря на литератора. Последний лукаво улыбнулся и сел на следователя, нежно поцеловав.  Коля смело осыпал лицо и тело Якова поцелуями, откинув в сторону всю свою робость и стеснение куда-то далеко в ящик и запер их там на замок.  Насладившись вдоволь юношескими выходками Яков взял инициативу на себя, и их взаимная нежность плавно переплыла в страсть.  Они давно этого ждали и хотели, но каждый из них не давил и терпеливо ждал подходящего момента. В утренних сумерках спальни двое наслаждались друг другом. Этим сплетением тел, которое сближает только сильнее, отдавая друг другу свою любовь и доверие, а с ними частицы себя.  После они лежали в обнимку, восстанавливая дыхание и продолжая наслаждаться хрупким моментом абсолютного доверия.  Взмокшими телами.  Всё ещё тяжёлым дыханием.  Отметинами на теле, оставшимся после укусов.  Мокрыми волосами, которые прилипли ко лбу.  Снова нежными поцелуями, которые заменяли слова любви, благодарности и доверия.  Улыбками и взглядами.  Яков бережно отправил прядь Колиных волос за ухо, чтобы те не мешались, лезли на лицо, и поцеловал в губы. А после в щеку, ухо, челюсть, шею и так прямиком до ключицы, в которую уткнулся носом и крепко обнял тонкое бледное тельце.  Коля в свою очередь только шире улыбнулся и прижался ближе, не менее крепко обнимая в ответ и чмокая следователя в макушку.  После освежающего душа они наконец добрались до кухни, где уже остыли и завтрак, и кофе.  Однако утро было очень даже добрым, так что такая мелочь его не испортила.  С помощью микроволновки завтрак снова был тёплый, а кофе в холодном виде даже был вкуснее.  Оба, и Коля, и Яков, планировали не потратить день в пустую и чем-нибудь вместе заняться. Следователь придумал чем и с хитрой улыбкой сказал Гоголю собираться, чем тот и занялся. Гуро в силу своей профессии и дисциплины собрался в считанные минуты, после чего тайком собрал в пакет то, что посчитал необходимым и выпорхнул из квартиры, бросив Коле, что ждет того в машине. Ничего не понимающий литератор лишь тяжело вздохнул и ещё более поспешно, чем до этого, собрался. Он всё ещё не привык собирать волосы, так что на это требовалось немного времени, чтобы ничего не торчало и не было «петухов». Тем не менее эта задача была выполнена. Закрыв квартиру и проверив пару раз, так ли это, Коля вышел из дома и сел в машину, решительно посмотрев на следователя. — И куда вы собрались меня увезти, товарищ майор? — Парень прищурил глаза, чуть подавшись вперёд. — Это большой секрет, голубчик. Скоро сам всё увидишь, — Яков не упустил момент и поцеловал Гоголя, после чего завел машину и тронулся с места. По пути они обсуждали работу Гуро. Коля выпытывал у мужчины какие-либо подробности, оправдывая свой интерес тем, что он хочет написать такой детектив, который был бы максимально приближен к реальности. Яков же рассказывал медленно, подначивая юного писателя и наслаждался его щенячьим взглядом, когда тот просил не тянуть или выдать какую-нибудь «секретную», со слов Якова, деталь. — И всё-таки, куда мы едем? — Гоголь всматривался в мелькающие пейзажи за окном, примерно прикидывая, что находится в стороне, куда Гуро вёл машину. — В музей, — Яков с не проницательным лицом крутил руль, улыбнувшись лишь левым уголком губ, чтобы Коля этого не видел. Не то чтобы литератор не поверил возлюбленному, но он точно не припоминал никаких музеев в пригороде, хотя свой родной город знал как свои пять пальцев правой руки. Отлично скрыв озадаченность, но не скрывая удивлённости он тактично промолчал, продолжая рассматривать виды за окном. Гоголя в итоге сморило в сон, чему следователь только улыбнулся и прибавил газ. Яков разбудил юношу нежным поцелуем в губы, который перешёл к ряду поцелуев на белой шее. Коля рвано выдохнул, нехотя открывая глаза и притягивая следователя к себе. Последний лишь довольно улыбнулся и, выкрутившись из объятий литератора, вылез из машины, шепнув на выдохе, что они приехали. Разочарованно промычав Гоголь вылез из машины, потирая глаза руками и не до конца осознавая, где они находятся. Прогнав весь сон прочь парень наконец посмотрел на Гуро, который всё это время молча любовался юношей, который в сонном состоянии выглядит чертовски привлекательно и в то же время абсолютно невинно. — А где музей? — наконец спросил Коля. Впереди был лишь обрыв, а за ним расстилался неописуемого масштаба и красоты лес, за который в скором времени спрячется солнце. Яков, продолжающий заговорчески улыбаться, поманил Колю к себе пальцем, отодвигая в это время заросль кустов. Перешагнув через них юноша тут же увидел край обрыва, заросший мягкой травой, между которой втискивались прекрасные ромашки. Чуть поодаль от обрыва был постелен большой и мягкий плед, на котором стояли вино, сок и небольшая сумка, в которой судя по всему лежало что-то съедобное. Гоголь с горящими глазами осматривал всё это и подошёл к краю. Далеко внизу бурлила река, чьи волны ударялись о большие камни и разбивались, создавая собой белую пену. На другой стороне была точно такая же поляна, но чуть больше, за которой стоял всё тот же темный лес, состоявший из елей, сосен и еле мелькающих тонких берёз, которые делали этот лес менее грубым и хмурым на вид. Коля с блаженством вдыхал этот свежий воздух, от которого кружилась голова и подкашивались ноги. Благо Яков Петрович, словно подгадав момент, обнял Гоголя со спины, опуская голову ему на плечо, чуть отступая вместе от обрыва на несколько шагов назад. — Тебе нравится? — Гуро спросил это тише, чем он говорит обычно, будто боясь разбить хрупкость момента, утыкаясь лицом в красивую шею Коли. Тот выдыхает не менее блаженно. — Очень, — совсем тихо, почти шёпотом, на выдохе. Постояв так ещё пару минут литератор наконец поворачивается к Якову, нежно целуя его, после берёт за руку и тянет к пледу, наконец вспомнив, что хотел спросить, перед тем, как потерял дар речи. — Ты ведь сказал мне, что мы едем в музей, — голубые глаза смотрели на следователя с прищуром, а губы сами складывались в улыбке. — А чем тебе это не музей? — Яков устраивался на пледе поудобнее, закатав рукава белой рубашки до локтей. — Самый настоящий музей живой и дикой природы. Гоголь улыбнулся ещё шире, усаживаясь поудобнее рядом с Яшей. Он давно не чувствовал себя так спокойно и свободно. Коля сейчас с легкостью бы сказал, что это лучший день в его жизни, и это ни разу не было бы ложью. Разве может быть что-то лучше, чем сидеть рядом с любимым человеком вдали от всех и смотреть на то, как закатное солнце всё больше и больше касается верхушек далёких елей и сосен? Разве мог бы быть на месте Якова кто-то другой? Определённо нет. Рядом с этим человеком голубоглазый чувствовал себя в безопасности, защищённым и неуязвимым. Гуро каким-то образом, словно излучал из себя волны уверенности, спокойствия и рассудительности. Был тем, кто полюбил такого, казалось бы, ничем не примечательного мальчишку, от которого столько хлопот, будто от ребёнка. Гоголь всё ещё не понимал, чем и почему зацепил этого прекрасного человека, но понимал одно — отпускать его Коля точно не намерен. С этими мыслями юноша устроился еще удобнее, между ног следователя и аккуратно откинулся назад, укладываясь на мужчину, довольно прикрыв глаза. Гуро же смотрел на этого мальчишку и восхищался тем, как такой хрупкий человек может совмещать в себе детские доброту, наивность и взрослое целомудрие. Восхищался тем, как Коля может свести его с ума одним лишь взглядом из-под опущенных ресниц, чего уж там говорить о плавных, почти женских, жестах белых рук и тела в целом. А как звучит имя следователя из этих розовых губ, которые сводят с ума не менее остального? Яков глубоко вздохнул, чем привлёк внимание юноши. Тот открыл свои глаза и с тревогой взглянул на следователя снизу вверх. «Ох, видел бы кто эти глаза», — пронеслось в голове Гуро. Эти небесно голубые глаза в свете заката, казалось, были ещё светлее и ещё бездоннее. И в который раз Яков теряет себя в этих глазах. — Яш, всё хорошо? — Коля вывернулся и уселся напротив возлюбленного, скрестив их ноги. Гуро улыбнулся, проведя ладонью по белой щеке, поглаживая большим пальцем скулу. — Всё прекрасно, душа моя, — Коля немедля отозвался на ласку, прильнув к тёплой ладони. — Просто я люблю тебя. До безумия сильно. Белые щёки покрылись румянцем, а голубые глаза смело встретились с темно-карими, которые изучающе рассматривали бледное лицо, стараясь не упустить ни одной детали. Запоминая каждую морщинку, каждую родинку и куда же без двух голубых омутов. — Я тоже безумно сильно люблю тебя, Яш. Следователь первый не выдержал и прильнул к розовым губам, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства и всё свое доверие к этому мальчишке. Гоголь не собирался уступать, с жаром отвечая на поцелуи, плавно опускаясь на спину, давая Якову нависнуть над ним. Солнце лениво спряталось за верхушками деревьев, оставив паре свои последние лучи, придав моменту больше интимности.