***
Сон Людвига был недолгим, всего пары часов было достаточно, чтобы почувствовать себя лучше и прогнать усталость. Он всегда был выносливым человеком, способным пахать сутками на пролёт, делая незначительные перерывы на сон и еду, за что Гретхен постоянно ругала его, убеждая, что так жить нельзя. А когда её не стало, Людвиг ушёл не в запой, как большинство людей после потери любимой супруги, а в работу. Он забыл абсолютно обо всём на свете и просто работал день и ночь, как робот, пытаясь забыться. Откинув одеяло, Людвиг обнаружил у себя под боком сопящего Феличиано. Этот парень любил забираться к нему в постель, аргументируя всё тем, что ему, видите ли, холодно даже летом при жаре под сорок градусов. Но сейчас Людвигу было совершенно не до него, нужно было проведать пленницу и поднять солдат-бездельников, которые до сих пор не могут точно выяснить координаты их местонахождения. — Холодно, — провыл Феличиано, перевернувшись на спину и сонливо посмотрев на переодевающегося капитана. — Надо бы печку растопить. Людвиг, ты куда? — Не твоё дело, — коротко ответил он. Вернувшись к кровати и схватив Феличиано за шею, Людвиг грубо выдернул итальянца из-под одеяла на холодный пол. — Ещё раз увижу тебя в своей постели, застрелю. Понял? — Т-так точно, герр Керхайзен! — испуганно пропищал Варгас, но, не растерявшись, сумел отдать честь капитану, хотя это определённо было лишним. — Хорошо. Отпустив его, Людвиг сдёрнул со стула китель и, быстро застегнув пуговицы, уже собрался уходить, но краем глаза заметил, как этот мальчишка, не усвоив полученный урок, опять забрался в его кровать, как ни в чём не бывало решив продолжит сон. — Ты что, не понял?! Сейчас же убирайся, пока я из тебя решето не сделал! Ответом послужило недовольное мычание, похоже этот парень совсем себе мозги отморозил. В один прекрасный день Людвиг может не стерпеть его выкрутасов и застрелить у всех на глазах, чтобы остальным не повадно было. Однако сейчас Людвиг был не в том настроении, чтобы устраивать тут какие-либо разборки, поэтому, закончив одеваться, он сразу же вышел, потом всыпет этому мальчишке по первое число. В комнате, в которой была заперта пленница, не было света по той причине, что не нашлось запасной лампочки, патрон, свисающий с потолка на проводе, был пуст. Но к счастью, им удалось найти свечки, поэтому проблема со светом была с обеих сторон решена. Достав из кармана ключ и открыв дверь, Людвиг вошёл в комнату, не сразу заметив Анну, которая отбежала от него в противоположный угол. Поставив свечку на освободившуюся лавку, Людвиг неоднозначным взмахом руки подозвал пленницу ближе к себе, и та послушно подошла. Где-то внутри себя Анна продолжала лелеять надежду о спасении и возвращении к маме. Немец в не свойственной себе манере скользнул ладонью по её щеке, потом по волосам, что спадали на плечи, доставая Анне до самого живота. Людвиг просеял их сквозь пальцы и, взяв одну прядь, прошептал: — Гретхен. Анна не понимала, что он говорил, что значит это его «Гретхен», также, как и не знала, стоит ли расценивать это слово как комплимент или же наоборот оскорбление. Немного смутившись, она опустила взгляд в пол, который едва могла видеть из-за сгустившейся темноты. — Гретхен, — вновь прошептал он, взяв ладонь Анны в свои тёплые руки, не сокрытые перчатками. — Ты так на неё похожа. Перед глазами Людвига на долю секунды промелькнул портрет жены, которая утонула вместе с неродившимся ребёнком на пятом месяце беременности. Несчастный случай, ведь Гретхен всегда была себе на уме и с богатой фантазией. Вот только Людвиг не верил в этот «несчастный случай», считая, что его жену убили, и первое место в списке подозреваемых занимала тёща. Отшатнувшись, почувствовав опасность, Анна глазами напуганного кролика смотрела на приближающегося немца, продолжая отступать, пока не упёрлась в стол. — Гретхен, ты боишься меня? — нашёптывал Людвиг, вновь и вновь повторяя имя покойной супруги. Анна уже не знала, что делать: бояться или с улыбкой кивать на каждое пущенное им слово в свой адрес. Нервы, зажатые в тиски страха, начали сдавать свои позиции. Анна сильно нервничала, а когда почувствовала на своих губах поцелуй, просто не выдержала и дала ему вразумительную пощёчину. — Прекрати! Я ненавижу всех вас вместе взятых! Вы забрали у меня двух самых дорогих мне людей! Убей меня! Просто убей! После такого невежливого отказа его чувствам Людвиг уже грубо впился в губы девушки, сдирая с неё одежду. Трудно сказать, что подтолкнуло его на подобный поступок: воздержание, эмоции или же он просто хотел проучить Анну, раз уж убить рука не поднималась. Анна вырывалась, всеми силами стараясь оттолкнуть от себя немца, но всё бесполезно. Когда Людвиг схватил её за горло, Анна резко остановилась, чувствуя, как по телу пробегают мурашки, а за ними волнами накатывает дрожь, пальцы только сильнее сжались на шее, будто предупреждая о том, что если она не остановится, то будет только хуже. Анна не могла смириться со своей участью, она во всеоружии была готова сопротивляться, пока её не убьют, жизнь какого-то одного человека не является ключевой ролью в исходе войны. Другими словами, её жизнь сейчас ничего не стоит, ровно как и жизни десятка немецких солдат, поселившихся в их деревне. Растерявшись, будучи поваленной на стол, Анна растерянно смотрела по сторонам, сумев понять, что происходит, уже позже, когда почувствовала острую боль между ног, которая была просто невыносимой, будто её хотели разорвать пополам. Но Анна, стиснув зубы, вытерпела эту боль, едва сумев сдержать крик. Такая выдержка с её стороны имела воистину мужественный характер. В какой-то момент в голове Анны пронеслась мысль, что хуже уже быть не может, но она ошиблась, очень даже может. Начав двигаться, Людвиг едва мог различить воющие стоны Анны со своим рванным дыханием, и всё это время девушка шипела от боли, иногда вскрикивая от резких движений. Всё это длилось недолго, минуты три, но даже они показались Анне невыносимым адом, в котором она сгорала не только от стыда, но и от чудовищной невыносимой боли. Когда член немца с хлюпающим звуком выскользнул из неё, Анна смогла свободно выдохнуть. Наконец-то всё это закончилось. Наклонившись, Людвиг вновь зашептал своё излюбленное «Гретхен», и в этот раз Анна вновь попыталась его ударить, но он сумел перехватить руку и с некой нежностью поцеловал тыльную сторону её ладони, затем поправил форму и быстро покинул комнату, оставив на память о своём визите лишь практически догоревшую до талого свечку, вставленную в специальный подсвечник.***
— А что было потом? — с пылающим интересом в глазах спросила Шура, видя, как мать резко замолчала на середине истории. Конечно, сцену с изнасилованием Анна пропустила, дочери ещё рано знать о таком. — Шура, принеси воды. Поднявшись с пола, девочка послушно сбегала на кухню и вернула с гранёным стаканом, до краёв наполненным прозрачной жидкостью — проточной водой. Анна трясущимися руками взяла стакан из рук дочери и залпом опустошила его, после чего вернула его девочке и, дождавшись её, возвращения продолжила свой нелёгкий рассказ: — После этого он ещё несколько раз приходил ко мне, постоянно твердя слово «Гретхен». Я понимала, что жить мне осталось совсем недолго, но всё равно не могла перестать сопротивляться. Один раз, задремав на лавке, я проснулась от яркого света, исходящего от окна. Подойдя к окну, я увидела, как моя деревня горит… Точно в адском пламени таяли дома, один за другим падая на землю, звуки исчезали, обрывались голоса…* В тот день офицер снова пришёл ко мне и вновь заговорил со мной на немецком. Я хоть ничего и не понимала, но догадывалась, что они собираются двигаться дальше. — Неужели он хотел забрать тебя с собой? — со страхом в глазах спросила Шура, не сводя обеспокоенного взгляда с матери. — Нет, хотя… может, и хотел. Но ему не дали, — подняв глаза на дочь, Анна смотрела на неё так, будто хотела, чтобы ей до конца жизни снились кошмары.