Желание полковника Брэндона предложить Эдварду место и содержание не давало Марианне покоя. Так она и заявила Элинор, едва оставшись с ней наедине: она, мол, поговорит с мужем и убедит его оставить эту скороспелую затею, прежде чем он отошлет Эдварду приглашение.
Элинор умоляла ее ничего не говорить полковнику, опасаясь, что Марианна невольно выдаст ее истинные чувства. Кроме того, убеждала она сестру, несправедливо и жестоко будет, если полковник пожалеет о своем благом порыве и безо всякой вины лишит Эдварда, вместе с женщиной, которой он обещал руку и сердце, надежды на спокойную, благоустроенную жизнь.
Однако Марианна стояла на своем — и не желала даже обещать, что будет держать чувства Элинор в секрете. Единственное, на что она согласилась — придержать язычок завтра, если они все же поедут осматривать дом священника, где предстоит жить Эдварду и Люси.
Назавтра Марианна сдержала свое слово и никаких откровенных замечаний о будущих обитателях скромного сельского домика не делала. Однако в манере и обращении ее ясно ощущалось недовольство. В обсуждении будущих починок и переделок она участия не принимала: о чем ее не спрашивали — на все давала краткие, сухие ответы вроде «вполне подойдет» или «довольно будет и этого». А раз-другой, не удержавшись, язвительно прошлась по будущей жене священника: незачем, мол, вносить в обстановку дома те или иные улучшения — образование и воспитание Люси Стил все равно не позволит ей это оценить. Она не понимала, что такой сарказм ранит Элинор еще сильнее упрямого молчания; но Элинор не могла слишком винить ее за несдержанность. Она ясно видела, что Марианна глубоко оскорблена за сестру, что вся злость ее исходит лишь из любви к Элинор и горячего сострадания к ней. Догадываясь, как страдает Элинор, понимая, что все происходящее должно казаться ей какой-то изощренной пыткой, Марианна не могла оставаться спокойной. Быть может, чувства свои она выражала без должного изящества — но такова уж была всегдашняя натура Марианны, горячая, прямая и искренняя.
Недовольство ее не укрылось и от полковника. На исходе вечера, уединившись с женой в общей спальне, он спросил, как она себя чувствует. Марианна, все в том же лихорадочном недовольстве, бродила по комнате, бралась то за одну безделушку, то за другую, переставляла и так, и сяк — и все не могла найти для них подходящего места. Обычно в этот час она уже спала, и полковник, тихо войдя в спальню и сняв халат, ложился в постель незамеченным; теперь же замер на пороге, смущенный, не совсем понимая, как вести себя перед сном с бодрствующей женой — в ночной сорочке, с заплетенной на ночь косой, однако, как видно, бодрой и полной сил.
— Я опасался, не утомит ли вас сегодняшняя поездка, но, кажется, вы… полны энергии, — осторожно заметил он, остановившись в углу спальни со своей стороны супружеского ложа и не решаясь двинуться далее.
— Нет, я совсем не устала. И спать не могу — меня преследуют неотвязные мысли.
— Может быть, поделитесь со мной мыслями, что вас так расстроили?
Шумно вздохнув, Марианна со стуком опустила на стол ни в чем не повинную резную шкатулку с позолотой.
— Я не должна об этом говорить. Но и молчать не могу — тем более, что невольной причиной моего расстройства стали вы.
— Если вы не можете заговорить об этом первой, позвольте мне догадаться, — предложил он. — Вы недовольны моим решением предложить Эдварду приход? Может быть, мне следовало сперва спросить вашего мнения? Но мне казалось, что Эдвард Феррарс — добрый друг вашей семьи.
— Верно, Эдвард — наш дорогой друг, и ему самому я желаю только всяческих благ. Но дело в том… — Тут она остановилась на полуслове, сообразив, что вот-вот выдаст тайну Элинор. — Простите меня, полковник. Не хочу, чтобы вы поняли меня превратно. Вовсе не то огорчает меня, что вы предложили кому-то приход — и, конечно, не то, что предложили его Эдварду. Это прекрасное, щедрое предложение — было бы, если бы не… если бы не та, кого он привезет сюда, назвав своей женой!
— А что не так с мисс Люси Стил? Вы с ней в ссоре?
Марианна снова вздохнула — на этот раз во вздохе ее было меньше раздражения и больше печали.
— Только одно: женившись на ней, Эдвард обречет себя на унылое существование в браке без любви. Я знаю, что он должен исполнить свой долг; но еще вернее знаю, что он ее не любит! Верно, он человек добрый и мягкосердечный, и, несомненно, будет изо всех сил делать вид, что доволен скромным жалованием и глупой жеманницей-женой. Но любить такое высшее существо — и быть принужденным ради исполнения долга связать себя с Люси Стил?! Ради всего святого! Какое нежное, искреннее сердце способно выдержать такое лицемерие, такое отсутствие истинного чувства? Как же все это несправедливо! Бедная Эли… — Но тут, почувствовав, что вот-вот скажет лишнее, Марианна умолкла на полуслове и в изнеможении опустилась на постель.
Несколько мгновений полковник Брэндон молчал. Марианна сидела к нему спиной; он не мог прочесть ее мыслей по лицу. Наконец он заговорил — и голос его, полный подавленной, но глубокой скорби, глухо разнесся по комнате:
— Вы говорите сейчас и о своих чувствах? Вы обрекли
себя на уныние и горечь, выйдя замуж из одного лишь долга — без любви?
— Что вы! — живо вскричала Марианна, оборачиваясь к нему. — Я вовсе не хотела…
Полковник ответил ей невеселой усмешкой.
— Что ж, не хочу усугублять ваше расстройство. Быть может, вам станет легче, если отныне мы будем ночевать в разных спальнях. Думаю, о том, чтобы не навлечь на вас подозрения, мы можем больше не беспокоиться.
Он повернулся и хотел уйти; но Марианна, с удивительным в ее положении проворством вскочив и бросившись за ним, поймала его за рукав халата.
— Полковник, прошу вас!.. Я говорила не о себе — только о несчастной судьбе Эдварда! Уверяю вас, в моей жизни здесь нет ни уныния, ни горести: я всем довольна! Вы — сама доброта и забота, и… и… не думайте, что я не замечаю… что небезразлична вам, — закончила она, запнувшись и густо покраснев. — Пожалуйста, не принимайте мои слова на свой счет! Я всего лишь сочувствую другу, ибо точно знаю, что он любит другую.
— Вы сами говорили, — отвечал полковник, как видно, не убежденный ее словами, — что превыше всего цените истинные чувства, что брак без искренней и горячей любви представляется вам пародией на брак. Знаю, вы считаете меня стариком, думаете, что я не гожусь в мужья — и, по совести, не могу с вами спорить: кому, как не вам, лучше знать собственное сердце?
— Быть может, я не так уж хорошо изучила собственное сердце, — возразила Марианна, крепко держа его за рукав, словно опасаясь, что он уйдет. — В последнее время я только и делала, что ошибалась — страшно ошибалась во всем; и не в последнюю очередь — в том, что думала и говорила о вас. Я сознаю… сознаю, сколько вы для меня сделали, и понимаю, что веду себя как бессовестная эгоистка, но все же прошу вас, полковник, еще об одной милости. Не оставляйте надежду! Сердце мое разбито и измучено, я все еще пытаюсь примирить нынешние свои чувства с тем, каковы они были до нашей свадьбы — но я уже не та ветреная глупышка, что была прежде!
Рука ее скользнула по рукаву халата вниз и, нащупав ладонь полковника, нежно ее сжала.
— Я вовсе не думаю, что вы старик или не годитесь в мужья! — с улыбкой заверила она. А затем, как бы желая подтвердить свои слова, приподнялась на цыпочки и запечатлела на его щеке нежный поцелуй. — Теперь вы простите меня, полковник, и ляжете со мной в постель? Клянусь, ваше присутствие нисколько меня не расстраивает!
Видя, что он больше не порывается уйти, Марианна почла дело решенным и хотела вернуться в постель; однако полковник не мог отпустить ее без подобающего ответа — и поднес ее руку к губам.
Наконец муж и жена улеглись. Оба еще переживали объяснение, только что происшедшее между ними, и остро сознавали, что лежат в одной постели. Марианна, скидывая халат, чувствовала, что щеки ее горят огнем. Много ночей перед этим она спала рядом с полковником, не имея на себе ничего, кроме ночной сорочки — но сегодня все было по-другому; и, как ни убеждала она себя, что делить постель с мужем — самое обычное дело для жены, сердце ее трепетало, а лицо пылало ярким румянцем.
Молчание, казалось, длилось целую вечность; и наконец Марианна решилась его прервать.
— Так вы настаиваете на своем предложении Эдварду? — отрывисто спросила она, и с этими словами повернулась на бок, чтобы взглянуть полковнику в лицо.
— Если желаете, откажусь, — отвечал он, явно смущенный ее близостью и просительным выражением лица. — Хоть мне и думается, что женщина, которую любит Эдвард, не будет рада, если он пострадает из-за нее.
Марианна задумчиво кивнула. При этом движении коса ее упала на плечо, едва прикрытое полупрозрачной тканью сорочки. Полковник смотрел на нее, как завороженный, напрягая все силы души, чтобы думать лишь о словах своей жены — а не о том, как хочется ему прикоснуться к этой пушистой косе, к этому белоснежному плечу.
— Наверное, вы правы, — сонно ответила она, подавляя зевок. — Я просто хотела хоть чем-нибудь смягчить горе бедняжки Элинор!
Так Марианна проговорилась, не заметив этого; а полковник, разумеется, заметил, но не подал виду.
— Она так его любит! — пробормотала Марианна, вновь поворачиваясь на спину и закрывая глаза. — И так страдает! Но никогда этого не покажет — Элинор все держит в себе!
— Думаю, чувства вашей сестры мне отчасти понятны, — тихо, но со значением отвечал полковник.
Однако слова его пропали втуне: Марианна уже крепко спала.
На следующее утро, проснувшись, Марианна вновь не обнаружила мужа рядом с собой. В этом не было ничего необычного — ничего такого, из-за чего стоило бы встревожиться; и все же что-то изменилось между супругами, и теперь Марианна ясно ощутила, что ей чего-то недостает, как будто в отсутствие полковника спальня опустела. Смутное беспокойство ее стало сильнее, когда на туалетном столике она обнаружила письмо — письмо, написанное аккуратным почерком полковника и адресованное ей.
Дорогая моя Марианна!
Прошу простить меня за то, что принял еще одно решение, не посоветовавшись с вами. Но я не мог допустить, чтобы гнусное преступление, совершенное над вами, осталось безнаказанным, и послал мистеру Уиллоуби вызов. Он принял мои условия: через несколько часов мы с ним встречаемся в поединке.
Откровенно говоря, ничего я так не желал бы, как разделаться с ним раз навсегда и избавить мир от этого негодяя. Я сделал бы это с чистой совестью, ибо ни для кого не секрет, что свою молодую жену он ненавидит и презирает, как и она его. Покончив с Уиллоуби, я не оставил бы ее без состояния или дохода, не лишил бы защитника — скорее, освободил бы из той ловушки брака без любви, о которой вы вчера говорили с таким чувством. Единственное, что могло бы остановить меня — мысль о том, что гибель Уиллоуби причинит вам сердечную боль; однако прошлым вечером вы заверили меня, что положение Эдварда не имеет ничего общего с вашим, так что я льщу себя надеждой, что смерть этого мерзавца не слишком бы вас расстроила.
И все же я предложил ему дуэль не до смерти, а до первой крови — не ради него, но лишь с мыслью о том, что станется с вами и вашей сестрой, если я буду убит. Верно, и на дуэли до первой крови можно погибнуть, если рана окажется серьезной, но вероятность этого куда меньше — а я не хочу оставлять вас в этом мире без защитника. Поэтому, и еще потому, что знаю за собой превосходство в искусстве фехтования, я не со страхом, а с нетерпением жду возможности скрестить с Уиллоуби клинки.
Но на случай, если злосчастная игра судьбы все же приведет меня к смерти, хочу от всего сердца поблагодарить вас за ту великую честь, что оказали вы мне, согласившись стать моей женой.
Вы беспрестанно благодарите меня за то, что я женился на вас и тем, мол, оказал вам большую услугу; но не хочу, чтобы вы обманывались насчет моих истинных чувств и намерений. Вы скрасили последние дни моей жизни (в случае, если они станут последними); если придется умирать — благодаря вам я умру счастливым. Никакой иной награды я не желал и не просил у Бога. Едва ли вы сознаете, сколь неизменно мое чувство к вам с первой нашей встречи в Бартон-коттедже. Оно не просто осталось неизменным — с каждым днем оно крепло и становилось глубже; и, признаюсь, помимо всего прочего, я рад отплатить Уиллоуби за те страдания, что по его вине перенес в разлуке с вами.
Марианна, поначалу я принял то же решение, что и ваша сестра: стоически нести в сердце свою безответную любовь, молчать, не жаловаться, ни словом, ни жестом не злоупотреблять вашим доверием. Но с каждым днем мне все труднее скрывать глубину моих чувств — и все лучше я понимаю, что долее скрываться невозможно.
Ваша улыбка пленяет меня. Само ваше присутствие вводит в трепет. Вы просили меня не бросать надежду на то, что когда-нибудь ответите мне любовью на любовь. Ваши слова я сложил в сердце своем, как драгоценнейшее свое достояние; и сейчас, отправляясь на поединок с низким человеком, едва не лишившим вас всякой надежды на счастье, несу их с собой, словно незримый талисман.
Я долго раздумывал о том, как поступить с мистером Эдвардом Феррарсом. Долг христианина требует помочь ему в беде, предложив место и содержание в Делафорде; однако не менее важно для меня не задеть чувства вашей сестры. Наконец я набросал ему письмо с приглашением в Делафорд, но отсылать не стал. Оставляю его вам для прочтения. Если вы сочтете тон и содержание письма уместным — моя печать хранится в библиотеке; доверяю вам запечатать его и отправить.
Остаюсь вашим преданным мужем
Полк. Брэндон
Марианна прочла письмо, торопливо скользя глазами по строкам. Перечла еще раз, и еще — ибо смятение чувств мешало ей понять написанное. Затем вскочила и стремглав бросилась к сестре.
— О Элинор! — вскричала она, влетая к ней в спальню, со слезами на глазах, сжимая в руке измятое письмо… и замерла посреди комнаты, увидев, что Элинор одета и укладывает чемодан.
— Ох, я и забыла, что вы сегодня уезжаете!
— Верно, уезжаем, как только соберем вещи. Мне думается, лучше всего поспешить вернуться домой задолго до появления здесь Эдварда и Люси, чтобы они не думали, что я уехала из-за них. Но, милая, что случилось? Что за письмо у тебя в руках? Не слишком ли ранний час для почты?
— Это от полковника Брэндона, — слабым голосом ответила Марианна.
— Но что произошло, скажи мне, Бога ради? Ты так бледна! Может быть, тебе присесть?
— Ничего! — поспешно ответила Марианна, украдкой утирая слезы.
В этот миг она поняла, что не стоит рассказывать сестре о дуэли. Элинор, разумеется, захочет остаться, чтобы поддержать Марианну — но ничего этим не изменит, ничем не поможет, а лишь понапрасну себя измучит. Вчерашний день для нее был полон сердечной боли, теперь она, измученная, хочет укрыться в тишине и безопасности родного дома — и Марианна должна пощадить сестру, а не причинять ей новые волнения.
— Совсем ничего! — повторила она. — Со мной все хорошо. Просто… просто полковник рано утром уехал по делам, а мне оставил письмо к Эдварду, чтобы я прочла его и высказала свое суждение. — С этими словами она протянула Элинор второе письмо, в конверте. — Полковник пишет, что оставляет решение за мной. Если письмо встретит мое одобрение, я могу сама запечатать его и отправить. Что скажешь, Элинор? Что мне решить?
Но Элинор не стала брать письмо у нее из рук.
— Разумеется, отправь, — ответила она. — Ты же знаешь, я считаю, что это наилучшее решение.
— Хорошо, — пробормотала Марианна.
— Но ты уверена, что с тобой все в порядке? — настаивала Элинор.
— Разумеется! –отвечала Марианна, мужественно выдавив из себя улыбку, хоть сердце ее разрывалось от волнения и тревоги. — Я просто… просто письмо полковника стало для меня неожиданностью.
— На вид письмо довольно длинное. Непохоже, чтобы речь там шла только о месте для Эдварда.
— Ну… на самом деле это любовное письмо, — пробормотала Марианна, отчаянно краснея.
— Тогда ясно, — понимающе улыбнулась Элинор.
Марианна еще более уверилась, что о дуэли ей рассказывать не стоит — и не только для того, чтобы зря не волновать сестру, но и потому, что буря собственных чувств страшила ее и приводила в смятение. При мысли о том, что, быть может, как раз в этот миг Уиллоуби наносит полковнику смертельный удар, внутри у нее все переворачивалось. Казалось, стоит заговорить об этом вслух — и этот ужас непременно сбудется.
— Помочь тебе уложить вещи? — поинтересовалась она, скорее из вежливости.
— Если хочешь. Хотя ты не слишком-то аккуратна, и, боюсь, после тебя мне придется все складывать заново, — поддразнила ее Элинор.
Марианна заставила себя улыбнуться в ответ.
— Что ж, тогда оставлю тебя наедине с твоим чемоданом и пойду посмотрю, не нужна ли помощь Маргарет. Она-то не помешана на аккуратности и не огорчится, если ее платья помнутся!
