Как приручить Фредди

      В один из первых холодных лондонских дней зимы Гарден Лодж посетил Джерри Стикелз — опытный концертный менеджер, который держал под контролем все гастроли «Queen» и являлся хорошим другом Фредди и остальных музыкантов группы. Фредди не успел собраться к его приезду: он весь день провалялся в кровати в одних шортах, и вот теперь они с Джимом возились в гардеробе, потому что на джинсах у солиста не застёгивалась пуговица.       — Миллион раз говорил тебе: «Застёгивай пуговицы, не ходи нараспашку!», — ворчал Джим, пытаясь справиться с непослушными джинсами.       — Это всё потому, что я растолстел! Посмотри, какой живот. Видишь?       — Разве что именно в этом месте, где должна застёгиваться чёртова пуговица!       Снизу послышались громкие слова приветствия Питера, а затем и самого Джерри.       — О господи! Пойди же, встреть его, а я пока переоденусь в другие джинсы, — бесился солист, спроваживая Джима на первый этаж.       Когда ирландец спустился, первым, что он увидел, был толстый живот, а затем уже и сам Джерри: сорокалетний американец с добродушным лицом. Словно огромный мягкий шарик, он подкатился к Джиму и пожал его руку, широко улыбаясь. Стикелз не знал стоявшего перед ним мужчину, даже понятия не имел, как его зовут, но был приветлив и дружелюбен с первых секунд их встречи. Не успел он сказать ни слова, а мистеру Хаттону уже понравился этот человек. Он вежливо пожал руку в ответ и сообщил, что Фред задерживается и сможет присоединится к ним через несколько минут.       — Ожидание — пустая трата времени! — воскликнул Джерри и снова, словно огромный мягкий шарик, покатился вверх по лестнице на второй этаж. Джим и Фиби последовали за ним.       Дойдя до гардероба, он остановился, отдышался и распахнул дверь с громогласным: «Фредди!». Фред стоял в центре комнаты, на нём уже красовались другие джинсы. Джим перевёл взгляд на его ширинку и ему захотелось ударить себя ладонью по лицу. Пуговица на ширинке новых джинсов Фреда также была расстёгнута, и края вульгарно торчали. Когда певец выплыл из широких объятий Джерри Стикелза и взглянул на Джима, тот состроил забавное выражение лица, оскалил зубы и одними лишь губами прошипел: «Застегни грёбанную пуговицу».       — Рад тебя видеть, дорогуша, — сказал Фредди Джерри, не обращая никакого внимания на кривляния своего мужа Джима, продолжая, как ни в чём не бывало, стоять на том же месте с пошло торчащими краями незастёгнутых джинсов.       — Фредди, в твоём доме поселился такой милый парень, а ты молчишь, даже не знакомишь нас? Это на тебя не похоже, — произнёс американец Джерри, поглядывая на Джима и совершенно не скрывая своего интереса по отношению к нему.       — Дорогуша, это мой муж Джим.       — Теперь понятно, почему ты задержался. Не даёт он тебе покоя, а, Джим? — подмигнул ирландцу Джерри, заставив того моментально залиться краской.       — Кто? Я? Да он ничем не лучше меня! Вечно создаёт мне проблемы, — воскликнул Фред, в упор глядя на Джима. Тот нахмурился, а когда менеджер повернул голову в сторону Фреда — показал ему шуточный кулак. Джерри рассмеялся и сказал:       — Муж и жена — одна сатана.       Джерри Стикелз неспроста понравился Джиму: он любил спорить и был эдаким комиком, способным нехило подшутить как над Фиби с Джимом, так и над самим Фредом. Он также имел про запас несчётное количество шуток, которые могли довести до истерики совершенно любого человека. В тот день Джим подумал, что Джерри, должно быть, неплохо общался также с Питером Стрэйкером, ведь у того тоже было величайшее чувство юмора.       — Рад, что вы сошлись. Нравится мне этот парень, — как-то раз сказал Джерри Фреду, кивая в сторону Джима.       Фред, в свою очередь, с немалым любопытством поглядывал на своего мужчину и, должно быть, гордился и размышлял над природным обаянием ирландца.       В тот вечер они обсуждали тур, который решил совершить солист вместе с остальными музыкантами группы. Фредди и его тур-менеджер много спорили и курили сигареты под монотонное бубнение телевизора.       — Это будет крупномасштабный тур, Джерри. Я чувствую, что это должно стать самым важным событием в моей жизни.       — А как же «Live Aid»?       — Мне кажется, что этот тур станет последним.       Джерри и Джим удивлённо посмотрели на Фредди.       — Тебе просто кажется. У тебя ещё так много всего впереди, — отмахнулся Стикелз и закурил новую сигарету.       Фредди наклонил голову немного набок, его огромные карие глаза казались какими-то уставшими при свете телевизора и пары включённых настольных ламп. У Джима же в глазах, наоборот, загорелся огонёк надежды. В тот момент он поверил в то, что Фред решил остепениться и проводить больше времени с семьёй, то есть с самим Джимом, конечно же.       — Ладно, Мелина, а почему именно летом, а не, к примеру, весной? Тебе ведь прекрасно известно, как неудобно работать в жару.       — Люди более активны в летний сезон. К тому же, я не хочу покидать Лондон весной.       Джерри не стал задавать, казалось бы, очевидного вопроса: «Почему?», а вот у недогадливого Джима в голове он возник, и мужчина решил оставить его у себя и отложить на потом.       — Кстати, мне интересно, почему ты уволил Пола? — неожиданно для всех спросил Джерри. Фредди, а также Фиби, сидевший с ними в гостиной, покосились на Джима. Ирландец нахмурил брови, сам потянулся за сигаретой и сказал, закуривая:       — Да, мне вот тоже это интересно.       — Он мне… надоел.       — Только сейчас? — искренне удивился менеджер и рассмеялся.       — Мне кажется, он шантажировал меня, обманывал и сдирал с меня мои же деньги.       — Так это из-за того, что он тебе надоел или, всё же, обманул? — серьёзно спросил Хаттон.       — И то, и то, — тоже начинал хмуриться Фред. Он испытывающе посмотрел сначала на своего любовника, затем на менеджера и сказал грубоватым тоном. — И давайте больше не будем об этом.       Джим знал: когда Фредди начинал говорить таким тоном, нужно было заткнуться и больше не касаться темы, на которую певец так отреагировал. В противном случае — быть скандалу. Вот и сейчас Хаттон замолчал, насупился, скрестил руки на груди и уставился в телевизор, делая вид, что ему неожиданно интересно стало смотреть пантомиму, которая началась сразу после прогноза погоды о предстоящем в тот день снегопаде.       Джерри Стикелз уехал примерно через полтора часа. Они с Фредди ещё долго обсуждали что-то, что Джиму уже было неинтересно. Они также пару раз пили чай из красивейшего чайного сервиза хозяина дома, а также трижды отправлялись на экскурсию по Гарден Лодж. Во время первого похода Фред показал своему тур-менеджеру первый этаж целиком и полностью, не забыв восхититься и похвастаться своей коллекцией картин, которую, впрочем, он ещё не дополнил несколькими шедеврами. Второй заход начался всё с той же гостиной, в которой они пребывали. Джим развалился на диване и наблюдал, как Фред размахивал руками перед огромной двустворчатой дверью-окном в пол, ведущей в сад, а также, как он несколько раз подходил к большущему раскинутому на стене цветному кимоно, которое было настолько не по размеру хозяину дома, что тот, казалось, мог запросто в нём утонуть, и как объяснял, почему оно вообще висит там. Джим продолжал наблюдать за ними, пока они не скрылись на втором этаже дома. После очередного перекура мужчины отправились в третий поход, который на этот раз занёс их в сад, на тот момент уже слегка присыпанный неприятным мокрым лондонским снегом. Джерри тогда поинтересовался у Фреда, зачем тому нужен был бассейн в саду, на что солист, посмеиваясь, ответил: «Я хотел бы заселить его рыбками, но у меня некому этим заниматься. Джо — повар, Фиби — помощник, личный ассистент и друг, а моим садовником должен стать человек, которого я просто-напросто ненавижу. Но у меня есть планы на этот счёт». В тот момент он глянул назад и встретился глазами с Джимом, который всё так же сидел на диване, смотрел телевизор, курил и уже из окна продолжал наблюдать за мужчинами.       Ближе к обеду Джо приготовил изумительный ланч и подал домочадцам и их гостю на стол нежнейшее куриное рагу под соусом карри, запечённый картофель и белое сухое вино. После ланча Фредди отправился провожать Джерри. Они сошлись во мнении, что тур по Европе должен быть организован не раньше лета, а Джиму не терпелось прилипнуть к Фредди со своими расспросами. Однако, когда менеджер ушёл, а любовники вернулись в гостиную, Фредерик стал жёстко пресекать любые попытки допроса, ловко переводя все стрелки на бедолагу-Джима.       — Так что всё-таки произошло между вами с Полом?       — Ты против того, что я его уволил?       — Нет, но…       — Тогда нечего и обсуждать это.       — Он ведь был с тобой в Мюнхене в тот раз, когда ты нанюхался кокаина. Я и понятия не имею, что вы делали там… вдвоём.       — К чему ты ведёшь?       — Фредди, я знаю, что ты не святой.       Лицо смуглого мужчины изменилось. Оно приобрело жёсткие черты, вытянулось и слегка покраснело.       — Тоже самое я могу сказать о вас с Джо. Вы жили какое-то время вдвоём, совершенно одни.       — Ты ревнуешь меня к своему повару и бывшему любовнику?! Ты серьёзно? Это скорее я должен ревновать тебя к Джо, — обиженным тоном проговорил Джим, немного помолчал, а потом добавил. — А впрочем, как и к каждому случайному прохожему…       Фред опустил взгляд и промолчал. Джим понял, что его мужчина обиделся: никто не смел его в чём-либо упрекать, будь он хоть трижды неправ. Джиму приходилось каждый раз уступать ему.       — Ладно, ты прав, давай не будем об этом говорить, — начал он, подсаживаясь поближе к солисту. Фредди никак не отреагировал. Тогда ирландцу пришлось легонько толкнуть его в плечо и уступить окончательно. — Хочешь, посмотрим что-нибудь по телевизору?       Фредди покосился сначала на Джима, затем на экран телевизора и сказал:       — Там ничего интересного сегодня не показывают.       — А у тебя нет кассет с фильмами?       — Конечно же есть.       — Давай посмотрим какой-нибудь из твоих любимых.       После этих слов у Фредди загорелись глаза, он стал выглядеть так, будто снова начал жить, и эта жизнь для него обрела смысл. Он подскочил с дивана, пролетел по всей гостиной вплоть до небольшого шкафчика, на котором также стоял телефон, присел на корточки и долго стал что-то искать в ящиках. Когда он, наконец, нашёл то, что хотел, на его лице засияла торжествующая улыбка, как у ребёнка, у которого что-то получилось, он вернулся к дивану, уселся на колени к Джиму и повертел перед его глазами двумя кассетами.       — «Smokey and The Bandit»*? Я думал, что такие фильмы в стиле Роджера, но никак не в твоём. Там ведь куча машин, а ещё они там умеют ездить! — смеялся мистер-озорной-Хаттон, обхватывая щёки Фредди пальцами и сжимая их, создавая эффект миленького маленького усатого утёнка.       — Это вовсе не важно, ведь в главной роли там снялся Берт Рейнольдс, — широко улыбнулся Фредди, отстраняя пальцы Джима от своего красивейшего лица и оголяя большие зубы. Его пухлые губы смешно надулись, а глаза так и говорили: «Ну, пожалуйста».       Джим переместил руки ниже и обхватил его за талию, прижимая к себе.       — Выходит, ты будешь любоваться Бертом, когда рядом с тобой буду сидеть я?       — Не расстраивайся, дорогуша, Бадди живёт так далеко, а ты совсем рядом, стоит лишь протянуть руку, — прошептал Фредди на ухо своему мужчине, опуская свою ладонь на бугорок между его ног.       — Бадди? — не без труда произнёс Джим, заставив себя отвлечься от настойчивых прикосновений солиста и от ноющих ощущений в тесных джинсах. — Вы что, знакомы?       — Нет, он живёт в Нью-Йорке.       — Ты ведь бывал в Нью-Йорке.       — Я знаком там лишь с парочкой геев, и Берт к ним не относится, к сожалению, — последнее он произнёс в томной манере, в мечтательном вздохе, сильнее прижимаясь стройным телом к груди Джима, продолжая тереться ладонью о напрягшийся орган. Между лопаток пробежал холодок, Джим почувствовал, как где-то внутри него что-то кольнуло. Ему было больно и неприятно думать о том, что Фредди мог мечтать о другом мужчине, прижимаясь к Джиму на диване или находясь с ним в одной постели.       — Слезь с меня и смотри свой фильм в одиночестве! — сказал Джим, попытавшись скинуть со своих колен Фреда. Тот, впрочем, обвил шею ирландца руками и только сильнее вцепился в него.       — Но ты ведь сам предложил посмотреть мой любимый фильм.       — Да, но только не тот, в котором играет американский секс-символ с обнажённой фотографии на шкуре медведя в журнале «Cosmopolitan». Уверен, что у тебя много других любимых фильмов.       Фредди сначала приоткрыл рот, удивившись глубоким познаниям своего партнёра о своём любимом актёре, а затем снова состроил своё невероятно обиженное выражение лица, по-королевски гордо отворачиваясь и поднимаясь с колен Джима. Хаттон обречённо вздохнул, схватил его за руку, усадил обратно, чмокнул в щёку и сказал: «Ну ладно, смотрим». Ему снова пришлось уступить.       За просмотром фильма Фредди никак не сиделось спокойно. Он то мялся на диване, то подпрыгивал и садился по-турецки, восхищённо вздыхая, то посмеивался, то, наоборот, истерично хохотал. Джим поглядывал на него настороженно, приподнимая одну бровь и иногда обречённо опуская голову на ладонь. Конечно, Берт Рейнольдс был очень обаятельным мужчиной, а для Джима был повод ревновать, учитывая, что и Фред, и Берт — знаменитости, они в любой момент могли спокойно встретиться и… подружиться. Джим отчасти был собственником: ему не нравилось, когда Фредди заводил новые знакомства (что случалось очень часто, в силу его популярности), а тем более, когда заводил с кем-то дружбу. Само собой, Джим никогда ему не рассказывал о своей неприязни к новым людям вокруг него, но иногда его выражение лица в присутствии незнакомцев говорило само за себя. В тот же момент его радовало то, что Берту, вроде бы, нравились исключительно женщины. Однако, бедолаге-Хаттону не переставало казаться, что, встретив Фредди Меркьюри и познакомившись с ним, актёр наверняка засомневался бы в своей ориентации. Рассматривая прекрасный профиль своего любовника, Джим отмечал для себя, что Берт, всё же, действительно представлял собой тот самый идеал мужчины, который и привлекал Фреда: настоящий самец, сочетающий в себе естественное, природное очарование, хорошее чувство юмора, хищную внешность и нежность во взгляде. Помимо фильма, на кассете были также записаны телевизионные шоу с участием Берта, которые Фредди проглотил залпом и, конечно же, захотел добавки, из-за чего им пришлось посмотреть ещё и вторую часть фильма. Третьей части у Фредди не было, ведь в ней не снимался Рейнольдс. Певец делал вид, что даже не смотрел её, специально игнорируя и отмахиваясь, считая её провальной, однако, однажды, тайком, посмотрел третью часть в надежде, что любимого актёра покажут хотя бы мельком.       После просмотра фильмов, около пяти часов вечера, Фредди сам вынудил Джима затащить его в постель. Он невероятно распалился и не обращал никакого внимания ни на присутствующих в доме Джо и Питера, ни на попытки Джима слегка его отрезвить. Уже во время завершения показа второго фильма «Smokey and The Bandit» Фредерик начал вести себя развязно. Сначала он осторожно поглаживал колено своего партнёра, а затем всё выше и выше скользил ладонью по ноге, доходя до внутренней части бедра, а потом, неожиданно, притрагивался к тому самому месту на теле любого мужчины, которое мгновенно отзывалось дрожью и ноющим покалыванием. Он тёрся и сжимал его, проникая ловкой изящной кистью под широкое домашнее трико, терзая бедного ирландца, заставляя его краснеть и оглядываться: ему не хотелось, чтобы их увидели. Фредди также приближался к лицу любовника и нежно целовал его то в щеку, то в мочку уха, то в краешек губ. Свои же губы он при этом покусывал, забавно шевеля усами и стараясь сильно не выпячивать зубы. Джиму постоянно приходилось отталкивать его, когда либо Фиби, либо Джо проходили мимо и краем глаза посматривали на сливающихся во влажных поцелуях голубков. Вскоре Хаттону это надоело, и он потащил Фреда в спальню, испугавшись, что тот запрыгнет на него сверху прямо на том самом диване. В тот день Фредди вернулся в своё обычное положение в постели, поэтому ему не пришлось долго уговаривать Джима: ирландец моментально соблазнился его смуглыми упругими ягодицами, когда тот вышел из душа обнажённым и попросил любовника отшлёпать его, встав в позу собачки на кровати. Джима очень это позабавило, он расхохотался, разделся и повалился на Фреда, прижав его животом к кровати, целуя его в уши, в щёки и в шею.       — Ты изумительно пахнешь, — прошептал Хаттон.       — Это всё мой новый лосьон и парфюмом. Тебе нравится?       — Нравится, — ответил Джим, провёл ладонью по спине Фреда, нежно сжал бедро, а затем и ягодицу партнёра, легонько пошлёпывая по ней, как он и просил. Фредди приподнял голову, оглянулся назад и улыбнулся, слегка постанывая. Тем временем Джим сполз вниз и слегка укусил солиста за правую ягодицу, вызывая его хохот вперемешку с глубоким вздохом.       — Только не представляй вместо меня Берта после того, как я тебе кое-что сделаю, очень прошу тебя, — засмеялся Джим, приподнимая Фредди за бёдра и снова ставя на колени. — Ох, Фредди, должен признать, никогда бы не подумал, что тебе нравится бриться в таком месте, — продолжал смеяться Джим, ласково проводя двумя пальцами по гладкой коже между его ног, слегка надавливая средним пальцем.       Фредди истерично хохотал и никак не мог остановиться, пока Джим не лизнул узкий вход языком. Его смех неожиданно превратился в сдавленные, ломкие стоны. Фред изогнул спину и опустил голову, наслаждаясь оральными ласками, ловя каждое движение губ и языка любовника, подаваясь навстречу в сладком томлении. Джим старался проявить всю свою изобретательность, на которую только был способен и которой научился у Фредди: он то проникал глубже, то, наоборот, еле касался чувствительного интимного места, дразня и терзая при этом своего мужчину, легонько водя языком вокруг колечка, вычерчивая какие-то фигуры. Через минуту он добавил к своему языку пальцы, осторожно вставляя и вытаскивая один из них.       — Ты ведёшь себя со мной, словно я — девственник, — захихикал Фред.       — Ты что, против?       — Не очень, мне нравится твоя нежность.       После этих слов Джим переместил ладонь от его ягодиц к твёрдому члену и крепко обхватил его, вызывая в своём мужчине новую порцию стонов.       — Тише, не надо так громко, мы ведь в доме не одни.       — Плевать, они и так всё знают. Нам нечего скрывать.       — Боюсь, сейчас они подумают, что я тебя тут убиваю, — хитро улыбнулся Джим и, помимо ритмичного надрачивания, обхватил левую ягодицу свободной рукой и снова приблизил свой язык к сжимающемуся от удовольствия колечку мышц. Фредди хотел было упасть лицом в подушку, так как ноги его больше не держали, но Джим придержал его, перемещая пальцы правой руки, крепко обхватывающей член мужчины, на чувствительную уздечку, соединяющую головку органа с крайней плотью, которой, впрочем, у Фарруха Булсары не было с младенческих лет. Сначала Джим большим пальцем осторожно стал массировать нежное место, а затем перешёл на более ловкие активные круговые движения. Фредди снова сдавленно застонал, стиснув зубы, и всё-таки ускользнул на подушки от цепких рук любовника. Джим уселся поудобнее, взялся двумя руками за его ягодицы, слегка раздвигая их в разные стороны, чтобы обеспечить себе лучший вид на то, как его член входит в горячее пульсирующее колечко. Фред сжал одеяло под собой с такой силой, что выпирающие костяшки на его худощавых руках побелели. Он послушно лежал, терпел и старался как можно сильнее расслабиться. Для обоих любовников это было одинаково сложно: что у Фредди, что у Джима мужское достоинство было не маленьким, а это иногда доставляло им неудобства, особенно, когда под рукой не было лубриканта или презерватива.       — Я будто действительно трахаю девственника, — тяжело выдохнул Джим, посмеиваясь, всё сильнее напирая на стройное, слегка худощавое мужское тело и входя всё глубже в его горячую узкую плоть.       — Нужно будет включить смазку в список покупок для Джо на завтра.       — Ты не сможешь купить самостоятельно? Зачем о таком говорить Джо?       — Если я пойду в магазин и куплю там смазку, на следующий день ворота Гарден Лодж со всех сторон облепят журналисты, разыскивая того, с кем я сплю, то есть, тебя, — с трудом произнёс Фред, ехидно засмеялся, а затем болезненно ойкнул, потому что Джим неожиданно для него вошёл на всю длину.       Джим стал нежно, но ритмично двигаться, надавливая на поясницу любовника, прижимая его к кровати сильнее, припадая к нему и целуя его в лопатки и в затылок. В какой-то момент Фредди просто приподнял голову, повернул её и встретился своими губами с губами Джима, ловко выхватывая язык партнёра, посасывая его, выдыхая со влажными стонами, отдаваясь страсти полностью, без остатка, ведь он никогда ничего не делал наполовину, просто так, небрежно: он всегда выкладывался по полной, даже в постели, даже будучи пассивным. В отличие от выступлений на сцене, в сексе Фредди не был акробатом и не проделывал всех тех привычных ему «королевских» движений. Однако, как и на сцене, он был импульсивен и чрезмерно активен. Ему нравилось контролировать ситуацию, поэтому иногда он был «на коне»: неожиданно сталкивал с себя Джима, переворачивался и запрыгивал сверху задом или передом — это не имело никакого значения, ведь он получал удовольствие в любой позе. Но, несмотря на своё стремление к контролированию всего и вся, занимаясь любовью, он чаще всего доверялся Хаттону: Фредди знал, что он был в сильных руках Джима, и что его любовник умел обращаться с ним так, чтобы ему было поистине хорошо. В тот промозглый лондонский зимний вечер в их спальне было особенно горячо: Джим никак не позволял Фредди быстро испытать оргазм, терзая измученное наслаждением тело. Когда певец уже был слишком близок, чтобы кончить, ирландец замедлялся, чуть ли не останавливался, переворачивал его на спину, обхватывал смуглую шею одной рукой, а вторую клал на основание его члена и сжимал, задерживая наступление оргазма. И так он действовал несколько раз. Фредди извивался, кричал, ругался и умолял Джима оттрахать его как следует, но мужчина был непреклонен.       — За что ты меня так мучаешь? — тяжело стонал Фредди, когда его любовник снова набирал темп.       — Я показываю, что с тобой будет, если ты провинишься.       После этих слов Фредди стал брыкаться, царапаться и колотить Джима в грудь, но тот лишь схватил его за запястья, подтянул вверх его руки и задвигался быстрее.       — Ты обиделся? Не надо. Я ведь знаю, что тебе приятно, — прерывисто прошептал Джим ему на ухо, кусая при этом мочку.       — Ты даже не представляешь, что сделаю с тобой я, если провинишься ты, — прошипел в ответ певец.       — Зная размеры твоего причиндала, вполне могу себе представить, — засмеялся Джим, лишь сильнее распаляясь. В ту секунду он хотел лишь одного: чтобы Фредди заткнулся. Когда певец собрался что-то ответить, Хаттон зажал его рот ладонью, перекрывая воздух, всё быстрее и настойчивее вторгаясь в столь желанный зад сексуального любовника.       Фредди зажмурил глаза и стал слабо попискивать сквозь сжатые ладонью ирландца губы, от чего тот только быстрее приблизился к завершению. Джим прижался к нему вплотную, сливаясь воедино в дыханиях, вздохах и громких развратных шлепках. Затем Хаттон перевернулся, заставляя Фредди подчиниться и оказаться сверху, наслаждаясь любимым видом подрагивающего члена, который парс то обхватывал рукой, то позволял вместе с яичками подпрыгивать в такт и опускаться с самыми развратными на свете звуками; приоткрытого рта парса, издающего красивейшие стонущие звуки; его тонкой талии и узких бёдер, энергично двигающихся и соприкасающихся с крепкими ногами партнёра. Джим обожал класть свои руки на эти бёдра: Фред очень активно крутил ими и приподнимал их вверх и вниз, превосходя в этом упражнении всех бывших любовников ирландца. Вот и тогда он скакал в бешеном темпе, а Джимми помогал ему в этом. Всего лишь несколько таких скачков вызвали его мгновенную реакцию. Он откинулся на подушки, крепко сжал ягодицы Фредди и позволил, наконец, кончить и себе, и своему мужчине одновременно и обильно, как и всегда. После Джим болезненно нахмурился оттого, что его собственный член стал чересчур чувствительным. Ему пришлось осторожно снять с себя прикайфовавшего Фреда и прижать к себе, чувствуя при этом безумную слабость в руках и ногах.       — Мне хотелось кончать каждую минуту, а из-за тебя у меня этого не вышло, — театрально вскинул свою руку Фредди и слабо стукнул Джима в грудь.       — Мне хотелось тебя помучить, — прошептал ирландец, нежно поглаживая его по волосам.       Фредди оторвал голову от груди мужчины, чтобы посмотреть на него и продемонстрировать своё обиженное лицо и надутые ребяческие щёки. Джим рассмеялся от этого вида, шлёпнул его ладонью по обнажённой ягодице, затем сжал её, повернулся на бок, навалился на него сверху и страстно поцеловал в губы, облизывая их и проникая вглубь своим языком. Завершив поцелуй и немного отстранившись, Хаттон заглянул в его глубокие проницательные глаза и произнёс:       — На самом деле, я старался сделать тебе ещё приятнее, Фред. Тебе никто раньше так не делал?       — Нет, рядом со мной всем всегда хотелось кончить как можно скорее, — посмеивался он, обнажая очаровательные ямочки, подчёркивая острые скулы. Этого было у него не отнять: он всегда мог подшутить над собой так, чтобы в любом случае выглядеть лучше всех. Джим уже успел задремать, когда, спустя минуту молчания, он продолжил. — Очень редко кто-то заботился о том, чтобы приятно было мне. Ты один из таких редких случаев, Джимми.       Лицо Фреда приобрело серьёзный оттенок, а в глазах промелькнул отблеск той самой печали и одиночества, на которые себя заведомо обрекает любая предполагаемая медийная личность. «Я такой, потому что отдаю тебе всего себя», — подумал, но не сказал этого Джим. Ему не нужны были слова для выражения своих чувств, вместо этого он лишь сильнее прижал к своей груди так неожиданно ослабшего в тот момент худощавого мужчину и стал проводить кончиками пальцев по гладким, чёрным, как смола, волосам, по обнажённым смуглым плечам, по влажным ресницам и щекам, успокаивая, убаюкивая, одаряя заботой и любовью после столь раскалённого вечернего секса в столь прекрасном уютном доме в столь холодном многолюдном городе.       Большую часть оставшегося времени их совместного выходного они провели в постели перед телевизором, вторым по счёту в доме. Они его не смотрели, они просто дремали, как пожилая семейная пара, в окружении Оскара и Тиффани, которым Фредди позволил войти в спальню, как только надел на себя и на Джима шорты. Фредерик действительно каждый раз проверял все углы и всю мебель перед занятием любовью: он не хотел, чтобы его кошки присутствовали при всех тех извращениях, что он вытворял в постели с Джимом. Если Тиффани или Оскар находились в комнате, Фред немедленно брал их на руки, выставлял за дверь, закрывал её и только потом раздевался и направлялся в душ.       — Почему всё-таки летом? — неожиданно спросил Джим, одной рукой поглаживая чёрные волосы и смуглую кожу Фредди, а второй — рыжую холку Оскара.       — Ты о чём? — прикинулся идиотом Фредерик.       — О твоём туре.       — Весной Мэри родит ребёнка.** К тому же, туры лучше устраивать летом потому, что на них приходит больше людей.       — Значит, из-за Мэри? — произнёс Джим и перестал поглаживать Фредди, отдавая всю свою ласку коту. — А я думал, что из-за меня.       — Ты тоже рожаешь? — рассмеялся Фред, подскочил на кровати и сел, скрестив ноги.       Тиффани, лежавшая рядом с ним, недовольно мяукнула, поднялась и спрыгнула на пол.       — Нет, я просто подумал, что ты хочешь побыть со мной вместе подольше.       — В любом случае, нам придётся расстаться на время. Ты знал, на что шёл, когда решил быть со мной.       — Действительно… Знал ведь, идиот, — пробубнил Джим так, чтобы Фредди его не услышал. Но певец всё равно услышал и больно ткнул его локтем в бок. Хаттон моментально отреагировал, схватил его в свои большие руки, стал кусать и щекотать. Фред истерично хохотал и кричал: «Прекрати, ты снова оставишь на мне следы!». Любимыми местами для поцелуев у Джима были его ключицы, плечи, руки и живот. Последнее всегда вызывало его звонкий красивый смех и заставляло появляться те самые ямочки на щеках, которые Хаттон обожал.       Наигравшись со своим любимым, Джим откинулся на подушки и посмотрел на Оскара. Кот мирно спал. Ничто, казалось, не могло его потревожить, даже два здоровенных мужика, кувыркающихся в постели.       — Кажется, тебе незачем выгонять его, он ухом не поведёт и глаз не приоткроет, даже если ты будешь скакать на мне, как сумасшедший, — не унимался Джим.       — Я буду стесняться скакать, зная, что мой кот где-то рядом, слышит или даже видит нас.       — Это ведь кот, а не ребёнок.       — Тиффани и Оскар мне как дети! Ничего ты не понимаешь, глупыш-Джимми.       — Конечно, у меня ведь нет учёной степени, Фи.       Услышав это, Фредди отпрянул и уставился на него в явном недоумении.       — Что? Тебе не нравится, как я сократил твоё имя, Фи?       — Нет.       — А по-моему, звучит нежно, Фи.       — Прекрати.       — Не прекращу.       Джим снова защекотал Фредди, тот не смог сдержаться и снова расхохотался. Наконец, он сдался и воскликнул:       — К чёрту тебя, называй, как хочешь!       Ближе к ночи мужчины вылезли из постели, чтобы поужинать сырными бисквитами, которые Фреду снова передали его родители. Их принёс Питер, а на стол вместе с чаем подавал Джо. Пока повар накрывал на стол, Фредди, Джим и Питер вышли в сад, посмотреть на первый снег в том году. Прогноз погоды не подвёл: вся земля и все деревья вокруг были усыпаны пушистым белым чудом. Фредди надел на себя тёплое трико, блестящую зелёную дутую куртку и смешную шапочку, потому что боялся застудить уши. Он выглядел настолько по-детски нелепо и забавно, что Питер даже умудрился сфотографировать его и Джима, всюду следовавшего за ним по зимнему саду и улыбающегося до ушей. Весь оставшийся вечер Фредди не замолкал, жалуясь, что ему нечего носить в такую погоду.       В тот же вечер Джим слопал целую кучу сырных бисквитов, а Фредди был не против: его мужчина стал единственным человеком на Земле, которому, сразу после самого солиста, разрешено было их есть в таких количествах. Чай они пили из красивейших японских чашек, входящих в состав того самого дорогущего сервиза.       — Ты не боишься их разбить, как чуть не разбил в тот раз?       — Нет, ведь ты спасёшь их, как и в тот раз.***       После ужина Фредди стал читать какой-то журнал. Джим поглядывал на часы и нервно постукивал пальцами по столу: его волнительное состояние ощущалось всё отчётливее. Фред подозрительно взглядывал на него поверх журнала, выразительно поднимая карие миндалевидные глаза, обрамлённые густыми ресницами.       — Что случилось? — спросил он, из-за чего Джим вздрогнул. Ирландец мялся и не отвечал какое-то время, поэтому Фредди отложил журнал, уставился на него, скептически скривив губы, и задал свой вопрос ещё раз.       — Недавно я договорился с другом о встрече в гей-пабе.       Как и ожидалось: Фредди резко нахмурил брови.       — С каким другом?       — С Джоном.       — Диконом? — усмехнулся он, сощурив глаза.       — Нет, с моим бывшим любовником Джоном.       — Так с другом или с любовником?       — Мы расстались друзьями. Мы будем не одни, мы встретимся там с ещё одним другом, которого тоже зовут Джон.       — Тебя окружают одни Джоны. Ладно, и что? — Фредди мгновенно сделал своё лицо совершенно равнодушным и снова уставился в журнал, не поднимая больше взгляда на Джима.       — Можно, я схожу?       — Ты спрашиваешь моего разрешения? Вовсе не обязательно. Делай, что хочешь.       — Мне кажется, или ты обиделся?       — Вовсе нет. Иди, развлекайся, — слабо улыбнулся Фред.       — Я буду не поздно.       — Если я буду спать, не буди меня.       Джим кивнул, встал, обошёл Фредди сзади, нагнулся и чмокнул его в щёку перед тем, как собраться и уйти.       Они собрались втроём во всё том же «Market Tavern», популярном, но спокойном гей-пабе, который Джим так любил и с которым у него было связано слишком много воспоминаний. Он чаще всего встречался со своими друзьями именно там: они выпивали, играли в покер и много обсуждали жизнь каждого из них.       В тот поздний вечер он, наконец, выбрался куда-то без Фредди. Джим чувствовал, что становился домашней наседкой, ему просто необходимо было отвлечься и провести время с хорошими друзьями. К тому же, он планировал пригласить их на празднование Нового года в компании Фреда и его приятелей в каком-нибудь клубе.       Джон Роуэлл, с которым Хаттон не виделся уже пару месяцев, был очень рад встрече. Джон, бывший любовник Джима, казалось, был рад не меньше. В пабе они заказали себе столик в углу, много пива и чипсов. Джим почти залпом выпил целую пинту: ему хотелось расслабиться прежде, чем выдать друзьям свою важную новость. Он ещё никому из друзей не рассказывал, с кем состоит в отношениях. Роуэлл, представительный мужчина с хорошим ростом и телосложением, всё то время, что ирландец пил, загадочно посматривал то на него, то на Джона. Допив, наконец, пиво, он поставил кружку на стол и закурил.       — Кажется, ты решил напиться вдрызг? — рассмеялся Роуэлл.       — Нет, я просто давно не зависал с друзьями.       — Тебя будто кто-то взаперти держал, — тоже усмехнулся Джон Александр.       — Я говорил тебе, что у него появился новый любовник, — подмигнул ему второй Джон. — И, по всей видимости, не простой. Я такие вещи сразу чувствую. Ты ведь весь сияешь, — сначала толкнул, а потом похлопал Джима по колену он.       — Да, у меня появился новый любовник.       — Ну что я говорил! И? Кто он, Джимми? Признавайся. Хотя нет, постой, дай я угадаю!       Джон Александр молча смотрел на них, покручивая трубочку в бокале своего алкогольного коктейля.       — Ни за что не догадаешься, даже не пытайся, — скромно улыбнулся Джим. — И ни за что не поверишь.       — Ах ты хитрый ирландский засранец!       Джим смущённо усмехнулся, отвёл взгляд в сторону, затягиваясь сигаретой, медленно выдыхая дым, и вдруг заметил какого-то парня за столиком в другом углу паба, который в упор смотрел на него. Джим не признал парня, у него было совершенно незнакомое лицо, ирландец никогда не видел его прежде. Он улыбнулся парню, но тут же вздрогнул, потому что Роуэлл сильно сжал рукой его ногу выше колена.       — Не отвлекайся! Мы ведь ждём, Джимми.       — Чего ждёте?       Джон Роуэлл закатил глаза и откинул голову назад, а другой Джон лишь усмехнулся краешками губ. Джим вздохнул и сказал, не сводя глаз с парня за дальним столиком:       — Это Фредди Меркьюри.       Джон Александр, казалось, не был удивлён ни капли, а вот Роуэлл чуть было не свалился с дивана.       — Ты шутишь! Фредди Меркьюри? Звезда и завсегдатай гей-тусовок? Твой любовник? Как тебе это удалось?       Джим скромно пожал плечами. За него ответил Джон Александр:       — Никак. Меркьюри сам подкатил к нему.       Роуэлл, казалось, снова чуть было не упал со своего места. Он сделал вид, что падает в обморок, откинулся на спинку дивана и положил свою голову на плечо Джима. Парень за дальним угловым столиком продолжал пялиться на Хаттона.       — Я отлучился в туалет, когда этот наглый хрен решил к нему подойти.       Джим стал кивать головой в знак подтверждения слов бывшего любовника.       — И что же потом?       — Я встречался с Джоном. А когда мы с ним расстались, Фредди случайно появился в моей жизни, — уже самостоятельно стал рассказывать мистер Хаттон.       — В гей-сообществе ничего не бывает случайно, — тонко намекнул Роуэлл, закуривая свою сигарету от сигареты Джима. — Он наверняка сам искал с тобой встреч и знал, где тебя искать.       Парень за угловым столиком, тем временем, не унимался. Он продолжал смотреть в упор на Джима, изредка подмигивая и кивая в сторону туалета. Ирландцу стало жарко. Он покраснел и слегка оттянул свой толстый мешковатый пуловер. Отныне он старался не обращать внимания на недвусмысленные намёки незнакомого молодого человека. Трое друзей ещё долго обсуждали личную жизнь Джима, хотя сам Хаттон говорил очень мало: ему не нравилось сплетничать, особенно, если дело касалось его близких. Они также ещё долго выпивали, курили и наслаждались обществом друг друга. Ближе к одиннадцати часам ночи, собираясь вместе с двумя Джонами выйти из «Market Tavern», Джим осмотрел зал и нигде не нашёл подозрительного парня, который пялился на мужчину весь вечер.       Распрощавшись с Роуэллом, который жил неподалёку в том же районе, Джим вместе с Джоном отправились на автобусную остановку. На удивление, Джим не был пьян, хотя выпил достаточно много. По пути мужчины мало разговаривали друг с другом. Весь вечер мистеру Хаттону казалось, что Джон был не в настроении, чтобы общаться: его лицо не выражало радости встречи, а сам он выглядел жутко уставшим. Уже стоя на безлюдной остановке, Джон произнёс:       — Рад, что ты теперь с ним. Вы очень гармонично смотрелись рядом друг с другом, ещё в ту ночь в «Cocobana». Сам представь: такой активный, живой Фредди Меркьюри, и такой спокойный, стабильный ты.       — Кто бы мог подумать, что всё так обернётся.       Неожиданно Джим вспомнил, что хотел пригласить друзей на празднование Нового года, поэтому начал сокрушаться и уже хотел было побежать за Роуэллом, но Джон его остановил:       — Он всё равно не сможет, у него будет много работы в Новогоднюю ночь. Он ведь работает в баре, ты что, забыл?       — Тогда приходи хотя бы ты. Хочу, чтобы Фредди знал, что у меня тоже есть друзья. Наверное, за эти несколько месяцев он стал мнить, что я принадлежу лишь ему, я ведь практически никуда не выбирался без него.       — Что ж, это объясняет твоё редкое появление в пабах, — слабо улыбнулся Джон.       — Ты ничем не лучше меня! — воскликнул Джим довольно оживлённо и ущипнул бывшего любовника за руку. — Так ты придёшь?       — Приду. Надеюсь, твой Фредди не вспомнит меня и не погонит с порога.       — Такого не будет, он очень гостеприимный и дружелюбный.       На прощание мужчины обнялись, и эти объятия показались Джиму дольше, чем обычное дружеское объятие. Джон крепко обхватил его талию и замер. Казалось, он даже перестал дышать на мгновение. Джим хотел было прервать объятия, но Джон лишь сильнее прижался к нему. Затем он прошептал:       — Мне так жаль, что у нас с тобой ничего не вышло. Но сейчас я по-настоящему рад за тебя.       После этих слов он отстранился и поцеловал слегка удивлённого ирландца в щёку. Джим заглянул в его глаза, улыбнулся и сказал: «Спасибо». На этом их странный момент нежности закончился, и они сказали друг другу: «До встречи», когда автобус Джона подъехал к остановке. Мистеру Хаттону пришлось ждать чуть дольше. Он посильнее укрылся большущим шарфом от промозглого зимнего влажного ветра и закурил для того, чтобы согреться. Уже докуривая сигарету, он краем глаза заметил одинокую фигуру, одетую в пальто и смотревшую на него с тротуара на противоположной стороне широкой дороги, по которой довольно часто туда-сюда сновали автомобили. Увидев, что её заметили, фигура вздрогнула, развернулась и зашагала прочь. Джиму показалось, что это был тот самый молодой парень, который заигрывал с ним в пабе.       Вернувшись домой ближе к полуночи, Джим на цыпочках пробрался на второй этаж. Свет во всём доме уже был выключен, должно быть, все спали: Фредди намеревался рано утром отправиться в студию и проработать там целый день. В спальне горел тусклый свет, который излучали бра, развешанные по краям комнаты: Фредди ненавидел спать в полнейшей темноте. На кровати спиной к Джиму клубочком свернулся его мужчина: Фредди выглядел поистине миниатюрным в сравнении с огромными размерами его ложа. Джим тихо разделся, стараясь не создавать и малейшего шороха, но он всё равно догадывался, что Фредди не спал: его могло разбудить малейшее дуновение ветра. Завершив раздеваться, он как мог осторожно сначала присел, а потом прилёг рядом с любимым и притих, слегка прижимаясь к худощавой спине мужчины напротив.       — Фи… — еле слышно прошептал Джим, уже зная наверняка, что Фред не спит: у него был превосходный слух. Фредди не ответил.       Через пару секунд Джим позвал снова, еле слышно:       — Фи…       — Не называй меня так.       — Не могу. Я тебя люблю.       — От тебя несёт пивом и твоими дружками.       — И что? Я всё равно тебя люблю.