Как приручить Фредди

      Протерев уставшие глаза, которые он так и не сомкнул за всю оставшуюся ночь и бóльшую часть утра, мужчина сел на кровати и стал долго смотреть в окно, распологавшееся рядом. Было необычно: впервые за несколько месяцев он ощутил себя так, словно потерял способность спать навсегда; впервые за несколько месяцев он чувствовал себя абсолютно разбитым. Да, к хорошему всегда привыкаешь быстро, а вот плохое было очень тяжело принять. Он горько вздохнул, надел свою рабочую форму, взглянул на себя в зеркало, прежде чем выйти из комнаты, и ужаснулся. Вид его был — хуже не представить: опухшие, тяжёлые глаза, под которыми давно, казалось, залегли тёмные круги; опустившиеся щёки, впалые скулы, словно он голодал на протяжении недели; усы, помятые и торчавшие в разные стороны. И всё это было только частью списка. Сказать, что кожа его выглядела нездорово бледной — это ничего не сказать. Иными словами, выглядел он как мертвец, которого только что похоронили, а он решил восстать из своей могилы.       — И какого чёрта я так люблю того мудака, который превратил меня в ходячий труп? — спросил он сам себя, шокированный своим же видом, проводя ладонью по щекам и губам.       Тяжело вздохнув ещё раз, он пригладил усы и волосы, взял сумку и вышел из комнаты.       — Доброе утро, Джим, — улыбнулся ему мужчина, как только заметил его появление. В квартире вкусно пахло кофе и корицей.       — Не знал, что ты — хозяюшка, — издевательским тоном отметил Джим, когда увидел на столе пирог.       — Это не я, это один из клиентов подарил мне вчера ночью, а я просто разогрел его.       — Пирог? Ночью? В гей-клубе? Это что-то новенькое. Не знал, что за обнажёнку теперь дают пироги, — усмехнулся мистер Хаттон.       Джон обиженно надул губы, а потом сам усмехнулся и сказал:       — Ты шутишь, это хорошо. Садись, позавтракай перед работой. Ты выглядишь ужасно.       — Премного благодарен.       После завтрака ужасно выглядевший Джим прочитал утреннюю газету, подсознательно ища глазами какие-либо заголовки, намекающие на Фредди, затем встал и поплёлся к выходу с поникшей головой.       — Джим? — окликнул его Роуэлл, когда тот уже приоткрыл входную дверь.       — М-м? — вяло откликнулся подавленный мужчина.       — Если вечером у тебя будет такая же мрачная мина, я тебя попру взашей. Нечего мне тут тоску разводить из-за какого-то ветреного мудака.       — Тогда я, пожалуй, переночую на улице, — вздохнул Джим так тяжело, что, казалось, вместе с ним вздохнули и стены в квартире.       — Он того не стоит, Джим.       — Поверь, Джон, лучше него я вряд ли кого-нибудь найду.       Роуэлл помолчал, обдумывая его слова, а затем сказал, тепло улыбнувшись:       — Приходи с работы пораньше.       На работу Джим пришёл раньше обычного, хотя теперь жил намного дальше от отеля «Savoy». Остановившись возле служебного входа, он закурил и стал смотреть на проезжающие мимо автомобили. Джиму вспоминались те дни, когда чёрный «Мерседес» Фредди повсюду разъезжал за ним, а из окна машины солист имел уникальную возможность практически незаметно за ним следить. «В результате, слежка и доконала наши отношения», — пронеслось вихрем в его умной голове.       Неожиданно перед ним возник силуэт в знакомом длинном пальто. Джим поёжился то ли от пронизывающего зимнего ветра, то ли от нервозного состояния. «Нет, не слежка. Недоверие». Силуэт приближался, нещадно, широкими шагами сокращая расстояние между ними. Джим не выдержал и воскликнул:       — Эй, ты! Перестань за мной следить!       Мужчина подошёл почти вплотную, отвернул ворот пальто и снял шапку. Им оказался тот самый молодой соблазнитель из «Market Tavern».       — Чего тебе опять от меня надо? Мы с ним уже не вместе, у него нет права продолжать следить за мной. Сплю и живу с кем хочу! — продолжал Джим, раздражённо бросая сигарету на тротуар и утаптывая её в снег.       Парень покачал головой и посмотрел в его глаза.       — Он прислал меня извиниться перед тобой.       Сначала на лице Джима появилось недоумение, а только затем печаль: она читалась в его глазах, которые, впрочем, и без всякой печали выглядели грустно, потому что имели такую форму.       — Так что же это выходит? Извиняешься ты или он?       — Он не сказал.       — Всё ясно, — с этими словами Джим отвернулся от него и направился в здание отеля.       — Джим!       Джим обернулся.       — Он просит тебя вернуться.       — Ага, конечно, так я его и послушался.       Он помолчал пару секунд, а потом добавил:       — Если ему так хочется, чтобы его кто-то слушался, то пусть заведёт себе собаку. Или, на крайний случай, возьмёт жить к себе тебя, и тогда ему точно не придётся ни за кем следить, ведь ты сам — шпион.       Больше Джим не сказал ему ни слова и ни разу не обернулся, пока заходил в парикмахерскую.       В тот день на работе ему крупно повезло: клиенты были весьма доброжелательными, но в то же время молчаливыми людьми. Ирландец не отвлекался на беседы и был полностью погружён в свои мысли, а настроение его явно улучшилось после слов незнакомого парня о том, что Фредди хотел его видеть. Бедный, истерзанный своими же чувствами мистер Хаттон готов был в ту же секунду сорваться с места и лететь в объятия непутёвого любовника. Однако, его умная голова всегда старалась брать верх над этими самыми чувствами и в тот момент подсказывала ему, что стоит выждать, чтобы помучить Фреда. «Нет, не надейся. Вряд ли он мучается. Скорее всего, он хочет сказать что-то противное и колкое. Или, чего хуже, швырнуть в меня чем-нибудь тяжёлым… или даже тем самым кольцом», — именно так Джим пытался отрезвить своё бешено колотящееся в тот день сердце. Надеясь помучить Фреда, он скорее терзал себя и страдал от этого куда сильнее.       Собирая инструменты после стрижки очередного клиента, он чуть ли не начал разговаривать сам с собой, когда в парикмахерскую зашёл не кто иной, как Питер Фристоун. В любой другой день Джим никогда не поступил бы с бывшим коллегой и другом так, как поступил тогда: он закатил глаза и попытался не обращать на него никакого внимания, не отвлекаясь от складывания ножниц. Когда Фиби подошёл к нему, Джим посмотрел на него краем глаза и чуть было не размазал по столику краску, которую он использовал, чтобы закрасить седину какому-то богатому, напыщенному и очень жирному клиенту.       — Привет, Джим, — сказал Питер и улыбнулся своей как всегда доброй улыбкой, с которой он походил больше на плюшевого медведя, чем на самого себя. — Сможешь меня подстричь?       — Нет, извини, моя смена уже закончилась. Что у вас за привычка такая: приходить, когда я уже заканчиваю работать?       — У нас?       — Да, у вас: у тебя, у Джо, у Дики и даже у Дэвида Боуи.       — Про Боуи и Джона мне не известно, а вот мы с Джо приходим, как только освобождаемся от повседневных обязанностей и присмотром за Фредди.       Услышав имя своего любовника, Джим вздрогнул: его словно прошибло током. Он отвернулся и стал снова раскладывать парикмахерские инструменты на столике на колёсах.       — Садись, сделаю тебе твою модную причёску. Классическую, — пошутил Джим и взялся за ножницы.       Фиби, казалось, действительно пришёл стричься. Он слишком долго молчал и поглядывал на парикмахера через зеркало перед собой. Они так и не сказали друг другу ни слова, пока Джим работал. По завершению стрижки ирландец всё-таки спросил:       — Как там Оскар?       — Возвращайся домой и узнаешь, — усмехнулся Питер.       — Это не мой дом, я не могу уходить и приходить, когда захочу. Я просто переживаю за Оскара.       — Я неправильно выразился. Возвращайся к Фредди.       — Я не вернусь, потому что не собираюсь ходить налево, как это делает он.       — Вы просто повздорили.       — Повздорили?! Он устроил за мной слежку. Он мне не доверяет.       — Он всего лишь ревнует. Ты, наверное, не знаешь, но он очень ревнив.       — К чёрту его ревность. Пусть заткнёт её себе в задницу, — разгневался Джим, отбрасывая ножницы для стрижки на столик. Помолчав несколько секунд, он продолжил уже скорее обречённым, чем разгневанным тоном. — Он не доверяет мне, не уважает и не любит меня. Он открыто флиртовал с другим парнем прямо на моих глазах, ещё чуть-чуть, и он бы потрахался с ним у меня на глазах!       — Не выдумывай. Он просто хотел заставить ревновать и тебя. И, между прочим, у него это получилось.       Джим промолчал, сунув руки в карманы и опустив голову.       — Подумай сам. Если бы он не любил тебя, то зачем переселял бы тебя в Гарден Лодж? Зачем сам переезжал бы в Лондон?       Джим удивлённо уставился на Фиби, а затем нервно рассмеялся:       — Я так и знал, что он специально это всё подстроил, — он вздохнул. — Я обещал себе утащить его из Мюнхена, а в итоге он, как обычно, сам завладел ситуацией, переехал в Лондон и переселил меня к себе*.       — Подумай над этим, Джим. Нам тебя не хватает.       — Так вам или, всё же, ему? — спросил ирландец, снова ощущая в своей истерзанной душе невероятный гнев: второй раз за один день ему говорили нечто подобное.       Питер ничего на это не ответил. Он молча расплатился с Джимом за стрижку, хотя ирландец упорно сопротивлялся тому, чтобы брать с него оплату, и похлопал его по плечу на прощание.       Выйдя в морозную лондонскую ночь после закрытия смены, Джим снова поёжился: казалось, что за последние сутки он разучился греться, ему было невероятно холодно. Он снова подтянул свой шарф повыше и быстрым шагом направился к автобусной остановке, надеясь, что Джон всё ещё ждёт его возвращения и не «попрёт взашей» из-за опоздания и такой же кислой мины, какая маячила на пороге его дома утром. Отойдя буквально на несколько шагов от здания отеля «Savoy», Джим обратил внимание на сигаретный дым и какое-то шевеление за углом. Пройдя ещё пару метров вдоль тротуара, он заметил, как из-за того самого угла выплыл тот самый шпион в пальто.       — Иди к чёрту… иди к чёрту, — шёпотом бубнил Джим, опустив голову и сунув руки в карманы куртки, быстро шагая прочь от назойливого преследователя. Однако фигура в пальто шла не к чёрту, а прямо по направлению к ирландцу.       — Джим! — позвал его парень.       — Нет! — воскликнул Джим, обернувшись на его голос. Парень уставился на него в недоумении. — Я не вернусь! Я не намерен терпеть его выходки. Я сыт по горло его играми с моими чувствами.       Изумлённое лицо парня слегка изменилось, оно стало каким-то сочувствующим, понимающим.       — Я не собирался уговаривать тебя вернуться к нему, — сказал он.       — Тогда какого хера ты за мной ходишь?!       — Я действительно хочу извиниться перед тобой. Не за него, а за себя. Мне не стоило поддаваться уговорам Фредди и начинать следить за тобой.       Гнев Джима мгновенно испарился: он не мог долго злиться на людей, в том числе и на своего экстравагантного любовника, который постоянно придумывал какую-то чушь вместо того, чтобы жить в спокойствии и любви. Он вздохнул:       — Уговорам Фреда невозможно не поддаться, как бы ты ни старался. А ты явно не особо старался, — и уже тише, скорее для своего же утешения, добавил, — хорошо, что хотя бы не за деньги… Я бы тебя тогда точно убил, грёбаный Меркьюри.       Они стояли посреди улицы в тот холодный тёмный зимний вечер, Джим смотрел на него какое-то время, а потом и вовсе отвернулся. Мимо сновали автобусы и машины, а город всё ещё был набит людьми. Они спешили с работы, со встреч с друзьями, из магазинов, которые они посещали в преддверии Рождества для того, чтобы докупить подарки. Наблюдая за всей этой суетой, Джим чувствовал себя невероятно одиноким, хотя у него были друзья и даже место, где он мог спокойно жить, не истязая ни себя, ни свои нервы постоянными стычками с Фредди Меркьюри. Тогда что же это было? Почему ему было неспокойно? Ему… не хватало тех стычек?       — Мне пора, — произнёс Джим, подумал, а затем добавил. — Тебе не стоило извиняться, ведь ты здесь не при чём. Наш с Фредди разрыв — это только наше дело.       — Но он не хочет с тобой расставаться.       — Я это заметил. Особенно тогда, когда он прислал ко мне сначала тебя, потом своего ассистента, а потом снова тебя. Что будет потом? Он пришлёт ко мне свою мамочку? Я не удивлюсь, он ведь как ребёнок. Отвали от меня, парень, я отправляюсь домой.       — Твой дом — это Гарден Лодж… Так сказал Фредди.       — Мой дом там, где меня любят и ждут. Так ему и передай.       — Джим, тебе ведь за это влетит.       В этот момент к автобусной остановке, к которой мужчины успели подойти, подъехал автобус. Прежде чем войти в транспорт, ирландец кинул на своего собеседника холодный злобный взгляд и произнёс:       — Пусть поколотит мои костюмы, которые я у него оставил, если ему так хочется, а сам я ему на глаза не собираюсь показываться.       — Ну наконец-то! Где ты пропадал? — воскликнул Джон Роуэлл, когда Джим вошёл в квартиру, по пути стряхивая с себя снег. Но, увидев, что настроение ирландца не стало ни капли лучше, мужчина тут же нахмурился, скрестил руки и проворчал. — А впрочем, надо было тебя всё-таки выгнать ещё утром. Только тоску наводишь.       Джим еле слышно ответил: «Иди к чёрту» и пальцами шутливо показал ему неприличный жест, стягивая при этом куртку с плеч.       — Садись, ужин готов, — сказал Джон, в ту же секунду прекратив хмуриться. Джим, в отличие от него, так не мог.       — Ужин? Мы разве не пойдём в паб?       — Уютнее всего утопить печаль дома, за дружеской беседой, сидя на диване перед телевизором, чем в каком-то пабе или клубе, где вокруг тебя крутится ещё целая сотня мужиков, а мир переворачивается с ног на голову от принятого алкоголя. Тебе ведь не нужны приключения на задницу.       — Откуда ты знаешь? Может, я как раз их и ищу.       — Те, кто ищет приключений, не выглядят так разбито, как ты, — Джон приподнял брови и комично усмехнулся, затем отвернулся к кухонному серванту, вытащил оттуда две бутылки и поставил их на стол, где уже был накрыт ужин. Он состоял из запечённой курицы, картофеля и овощей. Джим почувствовал, как в желудке стало подсасывать. Впервые за прошедшие сутки он почувствовал голод и изумился тому, что вообще всё ещё мог хоть что-то чувствовать.       — Всего лишь две бутылки? Ха! Ты явно недооцениваешь степень моего расстройства, — саркастично усмехнулся в ответ ирландец.       — Две бутылки, но ты только взгляни — чего!       После этих слов Джим подошёл ближе к столу, прекратив, наконец, мять в руках свою куртку и оставив её на крючке для верхней одежды, а сумку — на полу возле входной двери. Роуэлл снова взял бутылки в руки и покрутил ими перед носом Джима, хвастаясь ими сверх меры, чуть ли не подпрыгивая при этом на месте. Первой оказалась бутылка американского виски «Maker’s Mark» премиум-класса. Вторая бутылка была не менее дорогущей, но она содержала в себе британский ром, ставший невероятно популярным в те годы, выпускаемый концерном Diageo и названным в честь легендарного валлийского пирата Генри Моргана, «Captain Morgan».       — Откуда у тебя такой дорогой алкоголь?       Роуэлл смущенно засмеялся и кинул на Джима быстрый взгляд. Мистер Хаттон неспроста считался догадливым.       — Ах, ну да, слегка обнажённое тело на ночной гей-тусовке в клубе — и всё бухло вместе с кошельками клиентов — твоё! — непринуждённым тоном подметил он, пожав плечами.       Роуэлл рассмеялся ещё громче, явно радуясь тому, что у друга поднялось настроение. Когда мужчины сели за стол, Джим сразу же потянулся к бутылке с виски, а только потом — к запечённой курице.       — Я тоже больше люблю виски, — сказал Джон.       — А ещё ты наверняка любишь готовить. Я неспроста говорил, что ты хозяюшка. Это мясо потрясающее!       Джон усмехнулся, а потом уставился в глаза Джиму и осторожно сказал:       — Ты наверное будешь считать меня плохим другом, но мне действительно кое-что интересно про твоего звёздного бойфренда.       Джим вздохнул со словами: «Ну естественно», откусил большой кусок от своей порции курицы, добавил к нему картофель, запил всё это виски и произнёс с набитым ртом, не отрывая взгляда от тарелки:       — Спрашивай.       — Как он готовит? У него хорошо получается?       — Ты шутишь? — спросил Джим, комично улыбаясь, приподнимая брови и поглядывая на собеседника.       — Нет, я серьёзен.       — Я без понятия, как он готовит. Я не помню, чтобы он хоть раз что-то приготовил сам. И что-то мне подсказывает, что он за всю свою жизнь ни разу не готовил себе еды.       — Ты серьёзно?       — Серьёзен, прям как ты! — воскликнул ирландец, посмеиваясь. Алкоголь помогал расслабиться. К тому же, ему хотелось поговорить с кем-то о человеке, к которому он испытывал такие сильные чувства. Он решил, что Джон Роуэлл — именно тот, кто ему нужен. Ему хотелось посплетничать о Фредди. Он знал, что никогда больше не станет делать этого снова.       — И как же он питается? Что он любит?       — Ему готовит личный повар, потому что он может себе это позволить. Джо живёт с нами… с ним… и готовит ему каждый день что-то новое, — после этих слов Джим грустно улыбнулся, помолчал, и только затем ответил на второй вопрос. — Он ест практически всё, обожает разнообразие, может быть очень капризен, но никогда не воротит нос от совершенно обычной пищи, а иногда даже от фаст-фуда в придорожных кафе не откажется. В основном он, конечно, посещает элитные рестораны недалеко от нашего… его дома. Он любит восточную кухню и ненавидит оладьи из кабачков. Его мама изумительно готовит, он обожает её сырные бисквиты, — Джим снова замолчал, вспоминая счастливое выражение лица Фредди, когда Мэри или Фиби передавали ему ланч-бокс с мамиными бисквитами. Перед ним так и стояла картина: жадный Фред налетает на вкуснейший десерт и не делится ни с кем, кроме самого Джима. Ирландец снова грустно улыбнулся, а затем Джон снова вырвал его из своих мыслей.       — Ты так много знаешь про его предпочтения и вкусы в еде…       — Естественно! Ведь все вокруг стараются сделать так, чтобы ему было приятно и вкусно, потому что для него приятно готовить. Ну, а если вдруг что-то пойдёт не так, то первый, кто об этом узнаёт и кому он это высказывает — я. Это всегда приводило меня в ужас, потому что я не знал: что ожидает меня дальше. Хорошо, что мне ни разу не приходилось думать о том, что же ему приготовить. Я только терпел, когда Джо и Фиби было очень тяжело подобрать что-то для него, и он злился, вымещая это на мне.       Джон широко улыбнулся, обнажая зубы, отложил в сторону вилку и отпил виски из своего бокала олд-фэшн. Джим последовал его примеру, допил алкоголь и потянулся за бутылкой, чтобы налить ещё.       — А ты знаком с его родителями? — спросил Роуэлл после минутного молчания.       — Нет, мне не довелось встретиться с ними…       — Как думаешь, они знают правду?..       — Нет, не знают. И он вряд ли им когда-нибудь скажет.       — То есть, он будет скрывать тебя от них?       Джим нахмурился, гневно зыркнул на мужчину, после чего поднял бокал и одним махом выпил больше половины дорогостоящего и очень крепкого напитка. У него тут же закружилась голова, и он чуть было не свалился со стула.       — Чёрт возьми, Джон, что они туда добавляют? — спросил Джим, указывая на открытую бутылку виски.       — По всей видимости, мужские слёзы, — ответил Роуэлл, глядя на изменившееся выражение лица друга.       Джим скептически скривил губы и сказал ему своим самым серьёзным, но уже не совсем трезвым голосом:       — Почему ты говоришь так, будто мы с ним всё ещё вместе?       — Хорошо, Джим, я напомню тебе о твоём вопросе, когда вы помиритесь… Или когда вы снова поссоритесь, и ты снова у меня это спросишь.       Вечер набирал обороты: к десяти часам мужчины успели допить и виски, и ром. Второе, впрочем, не особенно пришлось по вкусу Джиму: современным он предпочитал более классические известные марки алкогольных напитков. Однако, он всё равно выпил всё и даже больше, чем положено. В конечном итоге ирландец надрался вдрызг, расслабился и совершенно перестал контролировать ситуацию и, что самое главное, свой язык. Первое, что они сделали после ужина и принятого алкоголя –завалились на диван и включили телевизор. Через минуту Джим начал ругаться и буянить, жалуясь на то, что в тот вечер абсолютно ничего интересного не показывали, и единственное, что было ему интересно — это видеоролики с выступлениями «Queen». Бедолаге-Джону пришлось перерыть собственную квартиру в поисках завалявшихся кассет. Когда он смог, наконец, найти то, что искал, он подлетел к дивану, слишком активно, будто и не был пьян вовсе, запрыгнул на него и ликующе потряс двумя кассетами перед лицом Джима, с которого в ту же секунду испарились все остатки хандры и печали. Это были кассеты с двумя альбомами группы под названием «A Day at the Races» и «Hot Space». В отличие от первого, второй альбом не слишком впечатлял Джима, но он не отказался послушать и его.       Поначалу всё проходило довольно спокойно. Джим смотрел видеоролики, как заворожённый. Казалось, он следил и пытался впитать в себя каждое движение фронтмена группы «Queen», или же, возможно, вспоминал что-то, периодически крайне тяжело вздыхая. Однако, немного позже, когда заиграла песня «Somebody to Love», алкогольное опьянение ирландца перешло в активную буйную стадию. Он стал орать, подпевая, во всё горло, даже не на всю квартиру, а, скорее, на весь дом. Он не знал слов наизусть, поэтому очень часто не попадал или вовсе запинался, но его не сильно это волновало: он пел песни, которые написал и исполнил когда-то его любовник.       «Can anybody find me       Somebody to love?» — выкрикивал и взвизгивал Джим, стараясь подстроиться под голос Фредди, чего у него не выходило. Тем не менее, он здорово мотивировал Роуэлла присоединиться и вопить вместе с ним.       Всё изменилось, когда заиграла другая песня. Она называлась «Teo Torriatte», и Джим никогда не слышал её ранее. Он замолчал, откинулся на диван и стал слушать. Припев казался ему какой-то белибердой, ведь он не знал никакого другого языка, кроме родного, но тембр голоса Фредди и ритм песни пробуждали в нём особенные ощущения, которые только сильнее вытесняли злость и обиду на несносного певца. В итоге, прослушав песню один раз, он попросил Джона включить её ещё раз, потом ещё раз и ещё раз, и в конце концов он заплакал, как ребёнок. Роуэлл приобнял друга и стал успокаивающе похлопывать ладонью по его плечу.       — Плачь, не сдерживайся. Тебе станет легче, — шептал он, удивляясь тому, насколько сильно Джим мог любить, что так сильно ревел в то драматичное мгновение.       Песня ещё не закончилась, и с каждым новым «Teo Torriatte» Хаттон всхлипывал и начинал пускать слёзы в разы сильнее.       Когда песня, наконец, закончилась, Джон выключил проигрыватель и налил ирландцу воды. Тот выпил, протёр слипшиеся от влаги глаза и произнёс хриплым, ломким голосом:       — Вот скажи, почему ему не живётся спокойно со мной? Зачем весь этот спектакль? Он ведь прекрасно меня знает, но всё равно чудит, закатывает немыслимые истерики, а потом снова ко мне ластится.       Джон задумался на секунду, обдумывая слова друга и положение, в которое он попал, познакомившись с Фредди Меркьюри и записавшись в его любовники. А потом он сказал:       — Я думаю, ему просто не хватает встряски в жизни. Сам посуди: у него всё есть, он уже всё в жизни испробовал и ему периодически бывает скучно. И тут вдруг хочется чего-то нового, забавного, драматичного. Ты не знал, как он описывал себя в своих же интервью? Он называл себя «Drama Queen» или «Hysterical Queen». Таков он и есть, лучше слов, описывающих его, ещё не придумано.       — Не правда. Это он — тот, кто может придумать любые слова. И вообще всё, что угодно, может придумать. Пошёл он к чёрту со своими нововведениями и драмой!       — Ты ведь за это его и любишь… За его… капризы и истерики, которые потом переходят в нежность. Я не прав?       — К чёрту любовь! Лучше давай выпьем ещё, — с этими словами Джим, пошатываясь, отправился к кухонному шкафу в поисках новой бутылки с алкоголем. Продолжая поиски, он не единожды оборачивался и поглядывал на Джона. Наконец он сощурил глаза, нахмурил брови и сказал. — Никогда и никому не говори об этом.       — О чём?       — О том, что ты увидел ранее.       — Ну конечно, никто не должен знать, что суровый большой медведь Джим Хаттон умеет плакать.       Джим не унимался: он усердно рылся в шкафу, поэтому Джону пришлось взять его за руку, подвести обратно к дивану и усадить.       — Спокойно, дружище. Нет там больше алкоголя. К тому же, я думаю, что с тебя хватит. Тот ром действительно был очень крепким и нехило ударил тебе в голову… Лучше скажи мне кое-что…       Джим, как мог, внимательно посмотрел на него и спросил:       — Что?       Джон придал своему лицу максимально серьёзное выражение, но затем, не удержавшись, улыбнулся от уха до уха.       — Это правда, что у твоего Фредди большой и толстый член?       Всю неделю мистер Хаттон ходил на работу мрачнее тучи, отпугивая клиентов и коллег, в результате чего вызвал выговоры от начальства. Он не раз слышал следующие слова в свой адрес: «Возьми себе отдых, только начни, наконец, выглядеть здоровым и счастливым». Однако же Джим понимал, что отдых не пойдёт ему на пользу, ведь тогда у него будет ещё больше времени страдать от любви.       Всю неделю к нему не раз приходил в парикмахерскую то Фиби, то Джо под предлогом стрижки, но истинной причиной была скорее всё та же слежка, а это погружало ирландца в ещё большее отчаяние. Он продолжал испытывать и терзать себя до тех пор, пока в один прекрасный день воскресного вечера не сорвался: Фред, наконец, позвонил ему лично. В тот момент Джим был на работе, его позвали к телефону, а когда он услышал в трубке столь знакомый и родной голос, он чуть было не запищал от счастья.       — Джим, я всё обдумал. Приезжай в Гарден Лодж после работы, — сказал Фредди довольно сухим, сдержанным тоном, что насторожило ирландца.       — Хорошо, я приеду, — ответил он, стараясь унять дрожь во всём теле и, наверняка, в голосе.       Весь оставшийся рабочий день для Джима не существовало ни времени, ни пространства, ни, тем более, людей, окружавших его. Слова клиентов пролетали мимо его ушей, а работу он выполнял скорее по памяти, чем осознанно. Его душа ликовала, но где-то глубоко внутри давало о себе знать сомнение. А вдруг Фредди решил окончательно расстаться с ним и будет теперь просить его забрать оставшиеся вещи и поскорее выметаться?       Как только смена закончилась, Джим с нетерпением помчался в Гарден Лодж, воспользовавшись услугами такси. «Какое же это унижение… Бегу к нему по первому зову…», — говорил ирландцу его умный мозг. «Это не унижение. Я просто не могу без него жить…», — успокаивало в то же самое время его сердце.       Как ни странно, Джим успел обзавестись собственными ключами от Гарден Лодж, которые он никогда не вынимал из своей рабочей сумки с тех самых пор, как получил их. За высоким забором его встретил знакомый сад, полностью покрытый пушистым снегом. Он увидел Тиффани, почти исчезающую в сугробах и пробирающуюся сквозь кусты к дому. Джим улыбнулся и направился к тому же входу, возле которого уселась кошка, ожидавшая, что её впустят внутрь. Хаттон рассчитывал увидеть Джо или Фиби, которые встретили бы его, но вместо этого он увидел закрытую дверь и тёмную пустую комнату через окно. Неожиданно шторы, которые висели в гостиной и прикрывали помещение от солнечного света и любопытных глаз, шевельнулись и снова замерли, а затем послышался топот явно не кошачьих лап, взбегавших по лестнице вверх. Джим открыл входную дверь своим ключом, впустил Тиффани, а затем вошёл сам. Внутри снова никто не вышел ему навстречу. Это показалось ирландцу странным: куда могли подеваться верные подданные королевы в выходной день? А вдруг Её Величество упадёт, когда будет тянуться за полотенцем в ванной комнате? Или, чего хуже, не сможет заварить себе чай? Не раздумывая ни секунды, Джим снял с себя верхнюю одежду и отправился на второй этаж.       Он нашёл Фредди в спальне: тот сидел на маленьком диванчике и внимательно рассматривал фотографии в каком-то журнале. Он не читал этот журнал, он только рассматривал — Джим знал это наверняка.       — А, это ты, — произнёс певец, строя из себя полнейшее безразличие. Небольшая складочка между бровей и уставший взгляд выдавали его. Но, всё же, в сравнении с Джимом, выглядел он очень свежо.       — По-моему, ты забыл впустить свою кошку в дом. Так ты спешил скрыться от меня?       — О чём ты?       — Фред, не строй из себя идиота. Я прекрасно знаю, что ты всегда следишь из окна за тем, как гуляет твоя кошка, а когда она нагуляется — летишь к двери, чтобы впустить её.       Фредди молчал, пряча глаза под густыми бровями, упорно пялясь в глянцевые листы.       — Ты не забыл, что сам просил меня приехать? Почему ты молчишь?       Джим замер посреди комнаты в ожидании. Прошло несколько минут, прежде чем Фредди, наконец, оторвал взгляд от журнала, затем отбросил его в сторону, встал с дивана, подошёл к Джиму, уткнулся носом в его шею, глубоко вдохнул запах его кожи и сказал:       — Я сожалею о том, что случилось. Возвращайся домой.       Ещё через несколько минут молчания в объятиях Фред окончательно размяк и повис на любовнике, нежно обхватывая его за плечи и прижимаясь всем телом. Сердце Джима раз за разом пропускало удары. Он не мог поверить, что услышал эти слова. Ему хотелось наброситься на своего мужчину с поцелуями, одарить его любовью и погрузить его в своё счастье, сделать для него, что угодно, и сколько угодно раз. Но вместо этого Джим продолжал терпеть. Он довольно холодно убрал от себя руки Фредди, отстранился и заглянул в его глаза.       — И ты больше не будешь контролировать мою жизнь?       — Я постараюсь…       Джим скептически скривил губы, поэтому Фредди пришлось применить один из своих хитрых приёмчиков: он обворожительно улыбнулся, выделив при этом свои чудесные ямочки на щеках и острые скулы. Ирландец почувствовал беззащитность и слабость перед этой улыбкой, но не намерен был сбавлять обороты и окончательно убивать свою гордость. Он нежно прикоснулся ладонью к щеке любимого, приблизился к его лицу и осторожно поцеловал в губы. Фредди моментально почувствовал своё преимущество и углубил поцелуй, приоткрывая рот Джима своими губами и проникая языком глубже. Хаттон понимал, что изголодавшийся за неделю партнёр готов был тут же наброситься на него. Он чувствовал невероятное возбуждение Фредди и твёрдость между его бёдер, которые тесно прижимались к его собственным бёдрам. Умный Джим не дал себе слабину, он снова отстранился и сказал:       — Мне нужно съездить к другу, у которого я жил, чтобы забрать свои вещи.       Выражение лица Фреда тут же изменилось. Он нахмурился, а в его глазах загорелась злобная искра. Он ехидно произнёс:       — Это там, где тебя любят и ждут?       Джим скептически скривил губы и подумал про себя: «Ну, конечно, обо всём доложил». Ехидство Фредди слегка поубавилось под напирающим хмурым взглядом любовника. Он спросил уже более мягко:       — Неужели ты не мог забрать их сразу, до того, как приехать сюда?       — Не мог, я ведь не знал, для чего ты меня вызвал.       — И для чего же ещё я, по-твоему, мог тебя вызвать?       — Например, для того, чтобы я забрал остальные свои вещи, оставил ключи и выметался.       Больше Фредди нечего было ответить. Он скрестил руки на груди и обиженно уставился в окно. Джим легонько ущипнул его в бок, но это не сработало. Тогда он снова приблизился, захватил его в свои объятия и чмокнул в нос.       — Я быстро, — прошептал Джим и улыбнулся, прикрыв глаза и поглаживая щеку, усы и губы Фреда пальцами, наслаждаясь тем, какой невероятно приятной на ощупь была смуглая кожа. Он так скучал по этим ощущениям.       — Не похоже, чтобы ты торопился к нему, — говорил Джон Роуэлл, наблюдая за тем, как Джим собирал свои рабочие костюмы, хотя этим словом тяжело было назвать то, что он делал. Сначала ирландец вытащил из шкафа свою сумку и пару костюмов, давая тем самым понять, что съезжает, а затем отправился заваривать чай себе и Джону.       — Потому что я действительно не тороплюсь, — ответил Джим, делая маленькие глотки чая из кружки. — Я и так дал ему понять, что вернусь.       — Но ты ведь сам этого хотел. На тебе не было лица все эти дни. Неужели что-то изменилось? — удивился Джон.       Джим помолчал несколько секунд, задумчиво глядя на кружку с чаем, видимо, погружаясь в собственные мысли. А потом он ответил просто и понятно:       — Моё желание никуда не исчезло и ни в коем случае не изменилось. Случилось кое-что другое. Он сам попросил меня вернуться. Я не умолял его.       — Вот, видишь… А ты говорил: забери куртку и носи её сам, — вздохнул Джон.       Обратно в Гарден Лодж Джим вернулся поздно ночью. В доме было всё так же темно, Джо и Фиби нигде не было видно. Хаттон поднялся на второй этаж и оставил сумку на полу в гардеробе. Он колебался, прежде чем войти в спальню. Там было так же темно, как и во всём доме, за исключением маленьких ночных светильников по обе стороны от кровати, которые всегда оставались включёнными по ночам и имели свойство тем самым нешуточно надоедать Джиму, который любил спать без света. На огромной кровати, как всегда, свернувшись в клубок, спал Фредди, казавшийся таким крошечным и тонким в сравнении с размерами его постели. В нерешительности Джим подошёл ближе, стянул с себя толстовку, оставшись в одной только майке, и сел на край кровати.       — Где ты потерял Фиби и Джо? — спросил Джим, заранее зная, что Фред уже не спал.       — Дал им выходной.       — Выходной… в твой выходной? — удивился Джим. — А как ты… ел, к примеру?       — Фиби приезжал днём и накормил меня.       — Ну да… конечно…       Они помолчали несколько мгновений, а потом Джим спросил:       — Выходит, ты весь день провёл в одиночестве?       — Я ждал тебя.       — Но ты ведь позвонил мне только ближе к вечеру…       — Я готовился, — тихо сказал Фред.       — К чему?       — К твоему приезду…       — И что же конкретно ты подготовил?       — Не важно, это уже не имеет никакого значения. Ты, по всей видимости, хорошо успел развлечься со своим другом…       — Не начинай.       — Ты хорошо провёл с ним время, пока жил у него?       — Фредди, не начинай.       — Что я начинаю? Ты ведь поступал уже так. В прошлый раз, когда считал, что мы расстались, и тебе можно спать с кем угодно**.       — Вот этого не начинай… — сурово сказал Джим и встал с кровати.       — Не уходи, — попросил Фред и повернулся на кровати лицом к нему. Этому наивному беззащитному взгляду невозможно было отказать.       Джим снял с себя джинсы, оставшись в одних боксерах, и лёг рядом с ним. Фредди застенчиво отодвинулся, уступая место, которого и так было предостаточно. Хаттон заметил это, придвинулся ближе, потянул его за плечи и прижал к себе. Фред в тот момент показался ещё тоньше и меньше, а Джим почему-то вспомнил свою мать: такую же тонкую и худую, единственную женщину, которую он обнимал и к которой прижимался сам.       — Спокойной ночи, Фредди.       Спустя неделю Джим, наконец, смог выспаться. Фред влиял на него чудесным образом: накануне ночью ирландец уснул, словно младенец. Просыпаться, однако, было куда интереснее. Одним из тех приятных моментов в любовных отношениях с этим, хоть и капризным, но невероятно чутким мужчиной, было именно пробуждение. Оно всегда приносило Джиму особую радость, потому что несло в себе волну умиления, нежности и ласки. И то утро не стало исключением. Приоткрыв глаза, Джим позволил им привыкнуть к яркому зимнему солнцу, которое пробивалось сквозь не задёрнутые на ночь шторы. Несмотря на небольшой конфликт, произошедший между ним и его любовником накануне вечером, ирландец чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он взглянул на спящего Фреда и окончательно понял, что ему было нужно, чтобы успокоиться. Певец лежал на спине, повернув голову набок. Его длинные чёрные ресницы подрагивали, дыхание было размеренным и глубоким. Он спал в свободном домашнем трико и мешковатой футболке, что было очень на него не похоже, ведь он привык спать либо полностью, либо частично раздетым. Тогда же одежда очень мешала Джиму открыто любоваться его смуглым телом. Певец только наполовину был накрыт одеялом: одна нога Фреда торчала, тем самым открывая замечательный вид на его бедро и ширинку. Сквозь его домашнее трико прослеживались очертания напряжённого, набухшего полового органа. Джим не мог не соблазниться его прекрасным утренним стояком. Он аккуратно стащил с себя майку и боксеры, залез под одеяло, накрыл им себя и Фреда и стал осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, лёжа на кровати, продвигаться по направлению к манящему выпирающему бугорку. Когда Джим добрался до своей цели и ухватился за резинку на свободном трико любовника, он почти был уверен в том, что тот проснулся, но не подавал признаков пробуждения и не останавливал его просто потому, что предвкушал и ожидал того, что случится дальше. А случилось именно то, что всегда приводило его в дичайший восторг. Потихоньку снимая с Фреда одежду, Джим стал его дразнить, мягко целуя смуглый живот, покрытый густыми чёрными волосками. Тело Фредди задрожало, он попытался перевернуться, по всей видимости, еле сдерживая смех, но Джим удержал его за бёдра и продолжил своё путешествие под плотным слоем одеяла.       — Спи, пока можешь, Фредди. Очень скоро тебе будет не до сна, — шептал мужчина, целуя его в пульсирующий лобок. Ещё мгновение — и его пенис мягко выскользнул из штанов. Ещё мгновение — и Джим стал нежно, медленно водить по нему языком от самого основания и до наполненной, напухшей, истекающей смазкой головки.       Фредди больше не смог притворяться спящим. Он выгнулся, сладко застонал и сделал резкое движение рукой, срывая с себя и с Джима одеяло. Затем он приподнялся, отрывая любовника от своего члена, притянул его к себе, и они слились в жарком страстном поцелуе, который в ту же секунду овладел их телами и изгнал неприятный осадок от ссоры. Ирландец прижался к нему своим полностью обнажённым телом, навалился сверху, опустил левую руку вниз, обхватил ею основание своего собственного напряжённого ствола и стал тереться им об орган Фредди. У солиста помутнело в глазах, и его голова закружилась от соблазнительного вида. Он откинулся на подушки и стал глубоко, проникновенно стонать, жадно вдыхая воздух приоткрытым ртом, периодически поглядывая вниз, любуясь тем, что делал с их членами Хаттон. В этот момент Джим выхватил его язык своими губами и стал развратно его посасывать. Фред чуть было не задохнулся, поэтому он резко дёрнулся и высвободился из сладкого плена губ любовника. Он слегка перевернулся на бок, уткнувшись лицом в подушки, открывая доступ к своей шее и ключицам. Джим стянул с него футболку, а затем впился в пульсирующую венку на шее парса, не прекращая ритмичное трение двух мужских органов друг об друга. Головки их пенисов были влажными от перевозбуждения, поэтому у него это выходило очень ловко. Джим растирал эту смазку, слегка пачкая ею лобок и живот своего партнёра.       — Ты принимал вчера ванну перед сном? — прошептал Джим на ухо Фреду.       — Да… — выпалил он сквозь горячие стоны.       — Отлично, не нужно тратить время на водные процедуры… Я так хочу тебя, Фи.       — Правда?       — Правдивее некуда. Я больше не собираюсь терпеть, я очень голоден, так что твоей сладкой попке придётся потерпеть.       — Боже… Джим, немедленно возьми меня.       — Тихо, Фредди, не так быстро, — сказал он своим самым соблазнительным тоном и укусил мочку уха солиста. После этого он слез с кровати и потянул за собой на край Фреда. Тот подчинился, изящно изогнулся в спине, встав на колени на постели и посмотрел на Джима снизу вверх. — Возьми его в рот и хорошенько отсоси.       — Ты же знаешь, что я это умею, — хитро улыбнулся парс и потянулся вперёд.       Как только он погрузил член Джима в свой рот наполовину, то активно задвигал головой, опуская бёдра ниже и прижимая их к постели для более удобного прямого положения горла. Ирландец слегка согнулся, подался вперёд, проникая пенисом как можно глубже, из-за чего вызвал судорожный кашель любовника. Тот подавился, вынул изо рта член на мгновение, а затем снова жадно стал вылизывать и сосать его. Джим провёл ладонью по его спине, дотянулся до правой ягодицы и крепко сжал её, активно массируя и шлёпая по ней. Затем он наклонился ещё сильнее, зажимая голову Фредди между своих ног, и стал дразнить его, прижимая то указательный, то средний палец к плотной сжимающейся дырочке. Фред приглушённо застонал, отвлёкся от своего занятия и подвинул свой зад навстречу пальцам, но Джим снова переместил ладонь на его ягодицу и обхватил её.       — Не останавливайся, у тебя очень хорошо получается.       Одной рукой Фредди держался за бедро своего мужчины, слегка надавливая, когда тот самостоятельно начинал двигаться слишком грубо и глубоко, а вторую опустил вниз, подрачивая ею собственный член. Неделя воздержания давала о себе знать: Джим был очень активен, он заполнял комнату своими глухими стонами и шипениями, а Фредди, в свою очередь, разбавлял это влажными и невероятно развратными посасывающими звуками. Решив закончить оральные ласки прежде, чем излиться в такой соблазнительный умелый рот, Джим ухватился за свой пенис и несколько раз похотливо шлёпнул им по языку, губам и щекам Фредди, и, конечно же, вызвал тем самым его звонкий хохот.       Остановить этот заразительный смех было непросто: Джим попытался успокоить его, он погладил его по волосам, а затем сжал пухлые губы пальцами и чувственно поцеловал их. Фредди же рассмеялся только сильнее и воскликнул:       — Ты целуешь собственный член, не забывай это, дорогой! Я ещё не успел слизать его вкус со своих губ.       — Я знаю, что тебе это нравится.       — Конечно, я обожаю делать минет… тебе.       Джим скептически улыбнулся и развернул смеющегося Фреда задницей к себе. Певец послушно замер в ожидании, но ирландец залез на кровать, оттолкнул стройное тело от себя, руками прижал его к кровати, кусая и целуя при этом его ягодицы. Через секунду, догадавшись о дальнейших действиях своего мужчины, Фредди удовлетворённо растянулся на кровати, расслабился и распутно приподнял прекрасный смуглый задок. Джим принялся целовать и растирать его, с каждым новым движением вызывая целую бурю стонов и вздохов. Стоит ли говорить о том, что случилось, когда он принялся вылизывать его языком, подготавливая к предстоящей близости? Конечно, стоит. То была уже не буря, а целый ураган эмоций: Фредди судорожно сжимал постельное бельё под собой и подавался назад, помогая Джиму заполучить его полностью. Ирландец в тот момент действительно перестал сдерживаться. Он почувствовал, что Фред был уже на грани оргазма, перехватил его руку, которой он продолжал дрочить свой большой твёрдый член, и спокойным томным голосом сказал:       — Перестань, ты же кончишь. А так уже будет неинтересно.       Фредди вздохнул и захотел перевернуться, чтобы посмотреть в глаза любимому, но тот придержал его, навалился сверху всем телом и возобновил ласки, нежно целуя то в макушку, то в щёки, то в затылок, ловко проникая тем временем своим пенисом между его ягодиц. Фред настолько прикайфовал, что даже ойкнул от неожиданности, когда Джим вошёл в него и стал интенсивно двигаться, надавливая как можно сильнее на чувствительную простату. Через пару таких толчков Фредди вскрикнул и задрыгал ногами, приостанавливая любовника.       — Что? Ты только сейчас почувствовал в своей сладкой заднице мой член? — спросил его Джим, посмеиваясь и переходя на более медленный темп.       — Нет, я просто достиг оргазма, — ответил Фред и уткнулся лицом в подушку.       — Так быстро?       — Ты раздразнил меня, — жаловался он, по-детски смешно надувая губки, обрамлённые густыми чёрными усами.       — Придётся кончить ещё раз, Фред, — целуя любимого во влажные реснички, соблазнительно произнёс Джим. — Одного раза маловато для твоей попки.       Он тут же ускорился, но Фредди начал брыкаться в ответ: он выползал из-под Джима, хватался тонкими руками за его ляжки и кусался.       — Прекрати, мне уже больно…       — Скоро будет приятно, ты же знаешь, — шептал ему на ухо Хаттон, успокаивая, не прекращая целовать его, не сбавляя ритмичного темпа. За время их отношений Джим понял, как стоит двигаться, что нужно говорить и какую скорость выдерживать, ни за что не поддаваясь на уговоры остановиться, чтобы достичь желаемого результата, который, впрочем, оправдывал все усилия. Когда Фредди получал удовольствие, он становился неконтролируемым. Он готов был на всё, лишь бы получить больше кайфа. Ему, впрочем, вовсе ничего и не нужно было для этого делать: когда Джим видел, что его мужчина пребывал на пике наслаждения, он сам выкладывался по полной — таков был их тандем.       Из всех их многочисленных занятий любовью тот раз не был исключением. Через какое-то время Фреду действительно снова стало приятно. Он начал извиваться всем своим гибким телом, поворачивая голову и целуя Джима, выдыхая сладкими стонами в его губы. Затем ему стало мучительно приятно: он вцепился руками в угол кровати так, что его костяшки побелели. Хаттон звонко шлёпнул его по смуглой ягодице и перевернул на бок, хватаясь за его ладони и переплетая его пальцы со своими. Когда Фредди зажмурился от переполняющих его ощущений, Джим сказал:       — Смотри на меня. Я хочу видеть твои глаза, когда ты кончаешь.       Фредди подчинился и посмотрел на него своими большими миндалевидными карими глазами.       — Ты прекрасен, ты ведь знаешь это?       Фи смущённо засмеялся, а на его щеках загорелся румянец. Вперемешку с его стонами это выглядело тем самым, чем можно было бы любоваться вечно, если бы не чересчур приятные ощущения, нахлынувшие на Джима и заставившие его приостановиться, прижаться к шее любовника и перетерпеть неожиданно настигшую волну экстаза.       — Хочешь, я буду сверху? — сексуально прошептал Фред, кусая любовника за шею.       — Ну уж нет, знаю я эти твои хитрости, от которых я моментально кончаю, — засмеялся ему в ответ Хаттон. — Поступим по-другому.       С этими словами он снова развернул его спиной к себе, поставил на колени, потянув за бёдра, осторожно вошёл и резво задвигался размашистыми толчками, создавая невероятно пошлые звуки, которые при этом ещё и отдавались лёгким эхом по всей комнате.       — Тебе что, уже не хочется смотреть на моё лицо? — обиженно проворчал Фред, чудесным образом сочетая эти слова с глубокими вздохами.       — Не хочется. Оно у тебя до неприличия сексуальное.       — Но мне хочется видеть, как ты меня трахаешь, — никак не унимался, продолжая капризничать, парс.       — Прекрати, я пытаюсь отвлечься.       — Совершенно зря, — воскликнул Фредди и, воспользовавшись слабостью Джима, неожиданно освободился, перевернулся и, повалив его на кровать, сам забрался сверху.       Джим приглушённо застонал, когда Фредди начал двигаться самостоятельно. Эта манящая сексуальная поза раз за разом сводила ирландца с ума, ведь у него было твёрдое убеждение в том, что Фред неустанно совершенствовал свою технику кручения бёдрами. Чувственный любовник провёл руками по волосам и по груди Джима, а затем притронулся к своему члену и крепко сжал его. По его виску от напряжения и приближающейся разрядки потекла струйка пота. Он стал судорожно выкрикивать имя Джима, а ещё через несколько энергичных движений бёдрами обессиленно упал на его грудь и прошептал: «О боже, Джимми, я кончаю, и у меня больше нет сил, срочно помогай мне». Мистера Хаттона не нужно было уговаривать. Он взял инициативу на себя, немного согнул сильные ноги в коленях, прижался к Фреду и снова начал интенсивно толкаться, хватая любовника за чёрные, слегка отросшие волосы, тщательно вылизывая и посасывая мочку его уха. Кончать в то зимнее утро было особенно приятно: примирительный секс пошёл им на пользу, вызвав сильнейший оргазм и большое количество вылившейся спермы. Они достигли вершины удовольствия почти одновременно: ирландец кончил первым, не вынимая своего органа из упругого зада своего мужчины, а Фреду же, из-за неудобного положения верхом, не удалось вовремя расслабиться, поэтому ему пришлось сделать несколько быстрых плавных движений вдоль своего члена, чтобы освободиться, наконец, от напряжения. Джим, наблюдавший за этим и гладивший его соски в тот момент, оторвал голову от подушки и приоткрыл рот, ловя капельки брызнувшей на его тело горячей пульсирующей струйки.       Фредди снова расхохотался, воскликнув:       — Ты выглядел так забавно и эротично. Ладно, так уж и быть, дай попробовать, — и влажным поцелуем прильнул к губам ирландца.       — Тебе же не нравится вкус, — улыбнулся Джим, закончив целоваться.       — Мне просто очень хотелось тебя поцеловать после такого чудесного секса. Я очень скучал.       — Если ты пообещаешь, что больше не будешь так делать, то впредь тебе не придётся скучать по нашему сексу.       — Не делать как?       — Ты знаешь, Фред.       Фредди тяжело опустился на кровать рядом с ним, взял пачку сигарет «Marlboro» со столика рядом с кроватью, затянулся, прикрыл глаза и только потом произнёс:       — Не понимаю, о чём ты.       Джим нахмурился, повернул голову в его сторону и сказал:       — Я серьёзно. Прекращай за мной следить. Я не твоя собственность. Тебе следует доверять мне.       — Хорошо, я не буду за тобой следить.       — Ты будешь доверять мне?       — Это будет зависеть только от тебя, Джимми… только от тебя, — ответил Фред, затянулся ещё раз, после чего положил сигарету в пепельницу, прижался к любовнику и уже через пару минут задремал.       Вернувшись в Гарден Лодж за неделю до Рождества, Джим сразу же был вовлечён в лихорадочную беготню по магазинам. Фредди, вероятно, полагал, что обязан был скупить для своих друзей весь мир, но, понимая, что этого у него не выйдет, он просто искал чего-то особенного для каждого из своих будущих гостей в этот сказочный зимний праздник. Самому мистеру Хаттону, однако, очень хотелось купить чего-нибудь ещё для своего любимого, но он смог воздержаться от любых покупок, потому что знал, что его лимит был исчерпан в тот самый миг, когда он принял решение купить куртку из магазина в Ковент-Гардене. К тому же, ему ещё необходимо было отложить добрую часть своего аванса, чтобы выплатить Фреду сумму за проживание на территории его огромного особняка***.       Оказалось, что Рождество для Фреда являлось чем-то поистине особенным. Выслушав наставления и рассказы Фиби, Джим выяснил, что у такого яркого экцентричного шоумена, как Фредди Меркьюри, всегда была настолько простая мечта: собрать всех своих друзей в своём доме на Рождество. Даже покупал он Гарден Лодж, казалось бы, скорее для близких людей, чем для себя. Ему хотелось создать волшебный мир, где всем бы жилось весело и счастливо. Его друзья могли проводить время в этом мире столько, сколько им хотелось, а гостеприимство Фреда никогда не знало границ. Хотя Рождество всегда проходило для солиста в спокойной, чуть ли не домашней атмосфере, которую создавали его же друзья и подчинённые, Фредди надоело отмечать этот праздник в чужом доме, или же в чужой стране. Впервые за долгое время он не убегал от уплаты налогов, от семьи, от самого себя, а просто наслаждался подготовкой и проведением вечеринки в его прекрасном доме на Логан Плейс.       Ставить и украшать ёлку вместе с Фредом оказалось поистине особым удовольствием. Певец постоянно дурачился, наматывал на себя мишуру, брал плед или халат и изображал из себя то Санта-Клауса, то Мэрилин Монро, то, по всей видимости, каждого понемногу из живущей в его доме свиты. По-другому Джим и не смог бы всех их обозвать. Джо, Фиби, и сам мистер Хаттон казались простыми пажами у Её Величества Королевы, обёрнутой в мишуру, как самый настоящий чудесный рождественский подарок, грациозно расхаживающий по своему дворцу. Джим везде следовал за ним и периодически шлёпал свой подарок по заднице, зная заранее и предвкушая момент, когда он сможет насладиться его раскрытием тем самым волшебным ранним утром в Рождества в их королевской спальне.       — Я прекрасен! Правда, дорогой? — воскликнул Фред, сидя в куче украшений и рождественских подарков для друзей, нацепив на себя корону из мишуры и раскинув руки в разные стороны. Это была та ещё картина.       — Конечно, прекрасен! — улыбнулся Джим, подыгрывая, а затем добавил уже тише. — Я говорил это тебе совсем недавно, в постели.       Фредди задорно расхохотался, откинулся на диван и стал наблюдать за тем, как Джим самостоятельно пытался прицепить на макушку ёлки звездочку. Он пыхтел и тянулся вверх, а Фред только охал и ахал, переживая за безопасность своего мужа.       — Может быть, ты мне поможешь вместо того, чтобы вздыхать там, сидя на диване? — окликнул его Джим.       — Разумеется! Только вот… боюсь, что я упаду, если попытаюсь усадить твою здоровенную задницу на свои плечи.       Джим смешно скривил губы, повернул голову в его сторону, показал ему язык, а затем произнёс:       — Вообще-то, я хотел, чтобы ты сходил за стремянкой, но ты вполне бы мог предложить и свою кандидатуру на водружение рождественской звезды, а я бы не отказался тебя поддержать.       Фред никак на это не отреагировал, он был слишком занят рассматриванием декоративных чайных ложечек, которые купил скорее для забавы, чем в качестве подарка другу.       — Но если серьёзно, то сейчас нам с тобой не помешал бы ребёнок, которого можно было бы подхватить и усадить на плечи, — тихо сказал Джим, поглядывая при этом на любовника. Тот оторвался от своего важного занятия, приподнял одну бровь и сказал:       — Если серьёзно? Ты с ума сошёл. Посмотри на Тиффани! Чем тебе не ребёнок?       Он указал на вошедшую в комнату кошку, а затем стал дразнить её цветной ленточкой, предназначенной для ёлки. Кошка подкралась к нему и, ухватившись когтями за его штанину, укусила прямо в лодыжку. Фредди завопил, откинул в разные стороны все ёлочные украшения, висевшие на нём и беспорядочно разбросанные вокруг, и, схватив Тиффани на руки, внимательно и хмуро на неё уставился. Джим усмехнулся и пробубнил: «Так тебе и надо». Фред перевёл разгневанный взгляд с Тиффани на своего мужчину, затем поставил кошку на место, подошёл к ирландцу и ущипнул его за зад. Джим громко воскликнул: «Ай», перестал мучить рождественскую звезду, повернулся к Фреду и стал его щекотать. Солист сложился пополам от хохота, а затем и вовсе упал на пол и забился в истерике. Джим упал сверху, продолжив его щекотать, наблюдая за тем, как из глаз его мужа брызнули слёзы.       — Перестань!.. Немедленно прекрати!.. Джо! Фиби! Спасите! — кричал, взрывался раскатами хохота и пытался вырваться Фред, в то время как вызванные им люди стояли у входа в гостиную и сами чуть ли не до смерти смеялись, наблюдая за картиной, открывшейся перед их глазами.