Где же ветер мой? Пусто в поле. Или предал меня мой милый? Для чего мне краса и воля? Он крылат, только я бескрыла! Мельница — Ветер
Химэ редко плакала, возможно, из-за того, что слишком отчётливо ощущала силу воды. Исступлённый вой и рыдания, рвавшие душу на части, были ей в новинку, поэтому и переносились ещё тяжелее. Сквозь всхлипы и непроизвольные вскрики прорывались одни и те же слова: — Он меня не любит… я… не нужна… зачем… человек… ками… мама-а-а-а… Тихиро схватила дочь за плечи и обняла её сзади, прижимаясь к ней всем телом. — Он любит тебя, — как можно спокойнее сказала женщина, — уверена, что его задерживают. Я не верю, что после всего, что ты мне рассказывала о Гине, он может просто так взять и исчезнуть. — Мама, я люблю его, я не смогу без него, я… Тихиро не выдержала и сказала: — Папа ушёл за ним. Скоро они вернутся. Отохимэ мгновенно затихла, только подрагивавшие плечи и сбитое дыхание напоминали об улетучившейся истерике. Она развернулась на коленях, и Тихиро увидела её красивое заплаканное лицо. — Папа отправился за Гином? — переспросила Химэ, широко распахнув глаза. Тихиро кивнула, — но это ведь опасно, да? — Нет, дорогая, — успокоила её женщина, — это совсем не опасно. Химэ недоверчиво нахмурилась, а Тихиро начала вытирать платком её лицо: — Не хмурься, а то будут морщины. Вот увидит Гин морщинистую невесту и не узнает тебя… — Маам! — Ну что? — Тихиро улыбнулась, — я ведь любя. — С папой всё будет хорошо? — Химэ снова начала плакать, но истерика осталась позади. Дождь за окном тоже утих и не стучал яростно, как прежде. Силы ками в полукровке было действительно чуть ли не больше, чем в её отце. «То ли будет, когда подрастёт Цуми», — подумала Тихиро, отвечая дочери: — Я верю ему. Верь и ты. — Да, хорошо… — И Гину тоже нужно верить, — заметила женщина. От имени пепельноволосого ками Химэ вздрогнула. Девушка немного помолчала, собираясь с мыслями, и заговорила, опустив голову: — Я верю ему, просто… я много думала об этом. Мне кажется, что я не достойна его… — Как тебе вообще пришло это в голову! — воскликнула Тихиро. — … и что он никогда не полюбит меня, как я его. Как он сам любил ту девушку. Они переглянулись, и Отохимэ всем телом и всей душой почувствовала, что Тихиро точно поняла, о чём спутано говорила её дочь. «Та девушка» редко возникала в их доверительных разговорах. Химэ было очень тяжело даже думать о ней, Тихиро не старалась узнать больше, не догадываясь, что дочь даже не знала её имени. Отохимэ боялась спрашивать Гина о своей «сопернице», и этот страх, несколько месяцев прожигавший её изнутри, наконец, вырвался наружу в слезах. Тихиро долго думала, как ей лучше ответить на слова дочери, хотя в какой-то момент ей больше всего хотелось просто отправить Химэ к Рюити. Вот уж кто всегда умел подбодрить и перевести в шутку всё самое серьёзное и больное. — Милая, — сказала Тихиро, гладя Химэ по голове, — любить сильнее — нормально, на этом всё и держится. К тому же, не удивлюсь, если Гин считает, что его чувства к тебе больше твоих. А ещё не будь заложницей чужого прошлого и позволь ему самому расправиться с той историей, что бы он ни пережил. Отохимэ прислушалась к словам мамы, которые противоядием разлились по её отравленным ревностью сердечным ранам, и даже смогла буркнуть: — Легко тебе говорить, мам. Папа-то всегда любил только тебя… — Да я убила бы его, если бы он нашёл кого-то ещё, — со смехом заявила Тихиро, с удовольствием смотря на несмелую улыбку Химэ, — но, к сожалению или к счастью, таких идеальных драконов, как твой папа, больше нет. — А как же Цуми? А я? — улыбка на лице девушки стала ещё шире, хотя на душе у неё было по-прежнему очень тяжело. — Ах, да… у нас же есть дети, постоянно об этом забываю, — задумчиво протянула женщина, глядя на телефон Химэ, начавший вибрировать, и быстро перевела тему, — если это Тоору, то я бы поговорила с ним, будь я на твоём месте. Отохимэ посмотрела на маму, но не смогла понять: рассказал ли отец ей об их разговоре или не успел. К её большому удивлению, Рюити оказался прав: Хаку спокойно отреагировал на исповедь старшей дочери. Он всегда ожидал этого, ведь их связь с Тоору была по-настоящему сильной. Нигихаями лишь взял обещание с Химэ, что она не возьмёт себе в привычку этот драконий каминг-аут и не примется шокировать всех знакомых в алфавитном порядке. — Я не хочу говорить с ним в таком состоянии, — красноречиво показав руками на своё лицо, попыталась отговориться Химэ. Тихиро покачала головой и сама взяла со стола телефон, чтобы протянуть его дочери. Убедившись, что звонил действительно Тоору, она сказала: — Он тебя не увидит. Не заставляй меня краснеть перед Хироко и Тоси. — Откуда они об этом узнают… — Поверь, их родительское чутьё куда сильнее нашего с Нигихаями! И вообще, — Тихиро хитро улыбнулась, внезапно поняв, как она может поднять настроение дочери, — если не поговоришь с Тоору, я не расскажу тебе секрет… Химэ перевела взгляд с телефона на мать, которая начала выходить из комнаты. — Мам, это шантаж! — крикнула она. — Я знаю, дорогая! — довольно ответила Тихиро, направляясь в сторону кухни, но на полпути разворачиваясь, чтобы снова потревожить покой Рюити. «Конечно, он скажет, что давно всё знает… но какую истерику он закатил мне в прошлый раз, когда я рассказала ему последним! А теперь придётся ждать такой же истерики от Цуми… — Тихиро тихо засмеялась, поднимаясь по лестнице, — не семья, а сумасшедший дом!»***
Химэ ответила на звонок именно в тот момент, когда Тоору планировал прервать соединение. — Тоору… — едва Химэ начала говорить, слова тут же встали ей поперёк горла. Однако Вада даже не заметил этого: боясь, что девушка тут же бросит трубку, он затараторил со скоростью, которой позавидовал бы Камази-сан в разгар Танабаты, когда дел в купальнях было невпроворот. — Прости меня за то, что столько лет не верил тебе. Если бы я прислушался к тебе, если бы я был более чутким и менее упёртым, мы бы никогда не поссорились, и я всегда был бы на твоей стороне, когда бы ты во мне ни нуждалась. Я и так всегда на твоей стороне, ты знаешь, но из-за моего неверия ты не смогла всё мне рассказать, и я понимаю, я бы на твоём месте поступил бы точно так же. И я не могу не быть упрямым, я же Вада, а с возрастом всё станет ещё хуже — мама постоянно так говорит, ну и что, это здесь вообще не при чем. Химэ, если нужно подписать какую-то бумагу о неразглашении, или что там вы подписываете, я подпишу! Даже если её надо подписывать кровью, даже если потребуется половина моей крови, даже если надо будет отрубить палец — мне всё равно, я никому ничего не расскажу, клянусь тебе! Тебе не придётся попадать в неприятности из-за меня, обещаю! Химэ, только прости меня, прости, пожалуйста, за всё. Погоди, ты что, плачешь? Отохимэ шмыгнула носом, больше не таясь. Она слушала быструю речь лучшего друга с улыбкой на лице, как никогда ощущая, как сильно ей не хватало этого человека. Но примерно в середине его проникновенного монолога Химэ снова начала плакать. Дождь за окном, только совсем успокоившийся, принялся мелко накрапывать. — Я? Да, но это неважно, Тоору. Важно, что ты теперь всё знаешь… действительно всё обо мне, — Химэ прислушалась к происходящему рядом с парнем, — ты что, на улице? — Конечно! Ты думаешь, что я буду разговаривать на такие темы, пока мне в рот заглядывают Цуми и господин Чон? — Но… — девушка поднялась с кровати и подошла к окну, глядя на грозовые тучи, вызванные её слезами, — там же дождь. — Вот это уж точно не важно, в отличие от того, что ты плачешь! — Тоору резко выдохнул, стараясь успокоиться, — слушай. Когда-то давно у нас не было ни одной тайны друг от друга. Давай представим, что не было и всех этих лет? Расскажи мне, что происходит. Я, конечно, бесполезен в этой ситуации, но я очень хочу знать, что с тобой. — Не говори так, — пробурчала Химэ, и, когда Тоору попросил её повторить, сказала отчётливее, — не говори так, Вада. Ты не бесполезен, ты мой лучший друг. После небольшой паузы Тоору проговорил: — Ты не представляешь, как я рад, что ты так считаешь. Слёзы струились по лицу Химэ всё сильнее, поэтому она сказала: — Спустись в магазин, там же сейчас пусто. Не стой на улице, пожалуйста, вдруг простудишься. Тоору попытался убедить подругу, что его не возьмёт даже мороз, не то что лёгкий дождик, но в итоге уступил и сказал, что перезвонит из книжного магазина, уже закрытого на ночь. За пять минут между звонками друга Химэ снова успела испугаться: как же говорить с ним о Гине? Как ему вообще можно что-то сказать? Но волнение, страх и внезапное облегчение, пришедшее к ней в тот самый момент, когда она приняла драконье обличье перед Тоору, заставили Отохимэ дать себе очередную клятву. На этот раз она обещала себе всегда говорить правду лучшему другу. — Ну? — голос Вады отдавался лёгким эхом, — теперь мы можем поговорить? — Пожалуй, — непроизвольно кивнула Химэ, — это всё из-за Гина. — Гин — это твой жених, правильно? Тоору говорил на удивление спокойно. Он и сам поражался этому, хотя его мир не просто перевернулся с ног на голову, а сделал тройное сальто и шлёпнулся прямо лицом в асфальт. Как ни странно, разговор с Ватацуми очень помог Тоору. Разноглазый Кохакунуси-младший ничем не выдал себя и собственную тайну и без лишних вопросов рассказал своему сэмпай о Хозяине Рек и купальнях Абурая. Давно знакомые и полузабытые истории помогли Тоору примириться с соседством двух миров. Смириться с помолвкой Химэ было куда сложнее, но он шёл и к этому. — Да, — сказала Отохимэ, снова взглянув на наручные часы, которые показывали двадцать минут девятого, — он должен был прийти к нам к шести, но его до сих пор нет. — Почему? Ты не можешь с ним связаться? — Это сложно. Обычно мы просто договариваемся о времени и месте встречи. Так было с самого нашего знакомства прошлой осенью…***
Гин тогда впервые за долгое время пренебрёг своей безопасностью, чтобы проводить Химэ до железнодорожной станции. Девушка зорко следила за тем, чтобы к ним не приближались другие люди, ведь она прекрасно знала, как легко разрушить чары, вернувшие ками в мир живых. В том, что ей пришлось второй раз в жизни столкнуться с такой сложной магией, Отохимэ не сомневалась. Любимый задира Рюити дёрнулся бы в сторону от незнакомого человека так же, как и Гин. У него не было такой свободы передвижения, как у пепельноволосого духа, и тогда Химэ ещё не знала почему. Только впоследствии оказалось, насколько несопоставимы были силы тех, кто вернул двух ками из Ёми. Бо, конечно, был сильным магом, но даже он не мог тягаться с наставником Гина. Однако тогда Отохимэ совсем не думала о таких сложных вещах. Стоя на платформе и не глядя на неизбежно приближавшийся поезд, она комкала платок, который подарила ей Хироко-сан, и наконец смогла выпалить вопрос, начавший волновать её, когда она схватила Гина за руку: — Мы ведь ещё встретимся? Пепельноволосый, напротив, внимательно следил за приближением поезда, но, услышав вопрос, повернул голову в сторону Химэ. Они переглянулись. — Конечно, встретимся. Сердце Химэ ухнуло вниз от этого обещания и ещё ниже от бесстрастного взгляда светлых глаз. «А на что ты надеялась, Кохакунуси? — подумала она, отводя глаза от красивого, точёного лица духа, — вся сказка закончилась на твоих родителях». И всё же, вопреки своим невесёлым мыслям, Химэ переспросила: — Правда? Человеческие сердца имеют свойство надеяться до последнего. Это спасает многих от неминуемых катастроф, это даёт силы проживать самые тёмные дни. Химэ — наполовину человек, и продолжала надеяться, даже мысленно обругав себя за эту надежду. Меньше чем за день сероглазый ками, одетый не по погоде, чуравшийся людей, немного грубый и скрытный, стал её путеводной звездой. «Неужели он не чувствует того же?» Гин вытащил руку из кармана джинсов и лениво дёрнул Химэ за рукав пальто. Она вздрогнула и снова повернулась к нему. Токийский синкансэн замедлял движение, останавливаясь у платформы. Холодная рука Гина взялась за горячую руку Химэ. — Правда. Через неделю в двенадцать в парке Уэно. Надеюсь, что я не врежусь ни в кого за это время. «Чувствует. Боги, чувствует!» — в глазах Химэ и в её улыбке отразилась переполнявшая её радость. — Ты уж постарайся не исчезнуть до воскресенья. — Теперь придётся постараться, — сероглазый ками улыбнулся и выпустил руку девушки, — ну, пока, Отохимэ. — До встречи, Гин, — лучезарно улыбаясь, Химэ заскочила внутрь вагона и села около окна, не спуская глаз с нового знакомого. Тот довольно ухмыльнулся и помахал ей. — Хорошо добраться! — чётко артикулируя, сказал он, и Отохимэ, прочтя по губам эти слова, благодарно кивнула. Поезд тронулся, и вскоре зоркие глаза Химэ уже не могли различить прищуренного взгляда серых глаз Гина. Она откинулась на сиденье и тихо засмеялась, сама не зная почему. Сердце стучало так сильно, что почти болело, но эта боль была лучше и приятнее всего, что девушка когда-либо чувствовала. «Как хорошо, что сейчас мне не нужно ждать лета», — подумал Гин, наблюдая за тем, как синкансэн устремился в сторону столицы. Проводив его взглядом, он медленно двинулся назад, в сторону Кэгона, задумчиво поглядывая то по сторонам в опасении столкнуться со случайным прохожим, то на руку, ещё помнившую прикосновение ками-полукровки.***
— То есть как это его не отпустили? — непонимающе спросил Тоору, почёсывая голову. Химэ вывалила на него слишком много информации, с которой было трудно справиться даже его насквозь гуманитарному мозгу. — Он же спокойно приезжал… прилетал… короче, был уже в Токио. — Да. Но он часто сбегал без спроса. А Сусаноо очень суровый и, к тому же, переживает за Гина. — Это реально тот самый Сусаноо? Ну… брат Аматэрасу, сын Идзанаги? — Тебе придётся к этому привыкнуть, если ты хочешь продолжать со мной общаться, — усмехнулась Химэ. — Я привыкну, — быстро сказал Тоору, — только ещё немного позадаю одни и те же вопросы, ты уж не обижайся. — Спрашивай, что хочешь, — протянула Химэ, всё ещё смотря в окно, — теперь я буду рассказывать тебе всё, так что ты ещё успеешь пожалеть о том, что не придушил меня в детстве, когда я спрятала твоего мишку. — Я частенько жалею, что не придушил тебя, но сегодня явно не этот день, Химэ… Отохимэ. Девушка улыбнулась: — Всё в порядке, зови меня, как привык. Я слишком заигралась в загадочную принцессу. Пора снова становиться собой, потому что я не только ками, но и человек. И никуда я от этого не денусь. — И от меня тоже никуда не денешься, — добавил Тоору, тихо смеясь в трубку.