Ведьма

Когда Одиночка открыла глаза, Ведьмы не было рядом. Одиночка встала, пощелкав позвоночником, подхватила трубу и пошла к поселению, думая о том, что Ведьма должна быть именно там. Она нашлась очень быстро, стояла в одном из полуразрушенных домов и смотрела на что-то. Она была к Одиночке спиной, плечи ее дрожали, будто она плакала. Тогда Одиночка подошла, цепляя трубу к поясу, и встала сзади. Ведьма смотрела на нечто, что когда-то было какой-то куклой. Или вроде того. — У меня была такая в детстве, — сказала Ведьма тихо-тихо, поворачиваясь к Одиночке лицом. Одиночка посмотрела в усталое серое лицо Ведьмы и, подавшись неясному порыву, крепко сжала ее ладонь, и Ведьма вздрогнула, размыкая веки. Ее тусклые, такие мертвые глаза, смотрели с болью и безумной тоской. — Я люблю тебя, — сказала Одиночка негромко, но ровно и уверено. Ведьма вздохнула, и ее глаза намокли. — Спасибо, — ответила она, переплетая с ней пальцы. Одиночка потянула ее к себе, и Ведьма оттолкнулась от пыльной стены и упала в ее руки. — Я тоже тебя люблю, — сказала она. Потом помолчала и тихо-тихо прошептала: — Я так устала. Я хочу домой. Одиночка поняла: она имеет в виду прошлое. Счастливое, давнишнее, где она была окружена сестрами, где наверняка кого-то любила, и кто-то любила ее. — Послушай меня, — сказала вдруг Одиночка, отстранив ее от себя, поймав за плечи и крепко сжав, смотря в мокрые глаза. — Ты должна оставить это. Я знаю, как это сложно. Я знаю, это кажется невыносимым. Я знаю, как хочется держаться за прошлое, что есть сил. Но его нужно оставить. Мир стал другим, и ты должна найти свое место в нем, раз ты еще жива. — Я не могу, — ответила Ведьма тихо-тихо. — Мне не за что… сражаться. Жить. Никого не осталось. Одиночка вдруг разозлилась. — У тебя есть ты. Сражаться — за себя! Ты последняя из ведьм. Ты хочешь, чтобы о вас не осталось воспоминаний? Ты могла бы можешь пойти со мной, ты можешь помогать Стае, ты можешь учить других женщин своему искусству. Не дай ему умереть окончательно. Ведьма прижала ладони к лицу. Потом медленно, словно через силу, кивнула, признавая Одиночку правой. — Давай дойдем до Башни, — предложила она. Одиночка кивнула. Дорога не заняла много времени. Выжженная деревня стояла прямо у подножия. Они вышли на еще один пустырь, земля здесь обратилась в серый бесплодный камень. Башня высилась, отбрасывая гигантскую черную тень, и даже смотреть на эту тень было неприятно, но, благо, указывала она на запад, а зашли они с северной стороны. Одиночка остановилась. Ведьма же пошла дальше, не окликнув ее. Сказать честно, Одиночка ожидала от Башни гораздо большего. Об этом месте ходили настоящие легенды среди измененных, истории обещали дорогие артефакты, огромных страшных зверей-стражей, магические барьеры и черт еще знает что. Но ничего этого не было. Выжженный пустырь, свидетельство геноцида. Одиночка отмерла и пошла за Ведьмой. Та протянула руку и коснулась гладкого камня, черного и блестящего. Одиночка не решилась встать рядом. Башня ее не впечатлила. Одиночке думалось, Башня должна быть чем-то особенным, но это строение — огромное, древнее, удивительно сохранившееся и не поддавшееся разрушению — все же было просто гигантским зданием из холодного черного камня. Ведьма огладила стену, прижалась к ней лбом и постояла так немного. — Раньше, — сказала она, — если коснуться Башни, можно было услышать… а, — она махнула рукой, отступив. — Уже неважно. Ведьма отвернулась от черного камня. Одиночка подняла глаза вверх. Башня блестела в неровном мутном солнечном свете, будто ее долго полировали. Башня тянулась в небеса, истончаясь до размеров иглы где-то далеко-далеко, вот-вот пропорет небесный купол. «Старый мир умер, — подумала Одиночка. — Новый мир убил его». Она повернулась к Ведьме. Та неспешно брела обратно к лесу. Одиночка окинула взглядом ее худую сгорбленную фигуру и пошла вслед за ней.