Чудеса в решете

Новости расходятся слишком быстро. Неуловимые движения чьих-то рук совсем рядом — штатная медсестра пытается его осмотреть, убедиться, что всё в порядке. Хотя и так уже обо всём знает: он только что поймал неуловимого Банковского маньяка. И остался жив. Фаулер будет в восторге: хлопнет его по плечу, крепко пожмёт руку и будто никакие тени не касались его лица, когда он отдавал ему приказ не возвращаться без кретина, решившего кинуть вызов всему отделу. Так вот, Ричарда отправляют в допросную комнату и его руки пристёгивают к столу. Тина перепроверяет, чтобы всё было по протоколу. Ричарда хочется ударить (один раз, как минимум) большинству людей в форме, но Чэнь становится неким забором, ограждающим Найнса от излишне агрессивной полиции. Хотя Ричард, заходя в допросную, видит, как сжимаются её руки в кулаки, и как в напряжении застывает она у стола. Видимо, ей и самой хочется его ударить. За количество жертв, за бессонные ночи и съеденные нервы, они потратили на его поимку ровно восемь месяцев ада, по подсчётам Чэнь. У порога совсем не разобрать, что этот кретин говорит его новенькой малышке, но Тина бледнеет, бросает на Ричарда испуганный взгляд и пулей вылетает в коридор. Так Гэвин снова и остаётся с Ричардом один на один. За целые сутки две такие встречи… просто слишком. У Рида и так хватает своих проблем, а этот неуловимый ему улыбается и ловко языком облизывает свои губы, так и говоря: я всё помню. — Знаешь, а это было неплохо, хотя практики бы тебе не помешало. Люди за стеклом едва догадываются, о чём конкретно говорит ему Найнс. Знает только он и этот человек, возомнивший из себя чёрт знает что. Если бы не правила и не камеры, записывающие каждое передвижение и произнесённое слово, Рид бы, без всяких сомнений, повеселился, оторвался от души, заламывая руки и ломая кости. — Заткнись, — Гэвин выдыхает ответ устало. Делает вид, что ничем его не пронять, он и не с таким сталкивался в своей профессиональной деятельности. Так вот: — у меня к тебе несколько вопросов. — Как и у меня, — Ричард откидывается на жёсткую спинку металлического стула, которые в участке уже стоят лет пятнадцать, не меньше. Когда Хэнк только поступал на службу, они были новёхонькие. Ровно до этого дня на них какие только отморозки ни сидели. Рид помнит самого отбитого, о котором в итоге спустя год написали книгу — он смог избежать наказания за убийство семерых детей, потому что этот век толерантный к любым ментальным расстройствам. Стоит одной наркоманке недолюбить своё дитя, как потом, спустя два десятка лет, его долюбливают в тюрьме больные СПИДом. Рид надеется, что они реально больны, ведь не им приходится объяснять рыдающим матерям, почему кому-то не придётся отбывать наказание за то дерьмо, что они натворили. Тина, ставшая ему напарником около двух месяцев назад, как-то говорит: «ты слишком консервативен». Говорит, что жертв насилия нельзя винить, а ещё — никто не застрахован от дерьма, теперь же она предпочитает больше молчать и не говорить ему о морали вовсе. Из всего отдела она единственная, кто видел его анонимные письма заключённым. Письма, в которых он надеется, что некий Лэнг будет гореть в аду и делить одну койку с шизофреником-наркоманом или же некий Билли будет растлён группой особо опасных хроников за то, что той самой девочке было всего лишь десять. Ясно, что Тина не разделяет его взглядов, но она не отказывается с ним работать и даже не думает его избегать. Очень быстро из «эй, ты» она превращается в его «малышку Чэнь». Порой он даже удосуживается назвать её по имени. Словом, они становятся неплохими друзьями в отделе. Рид скрывает, что этот факт делает его счастливым. И снова возвращается в реальность, в которой Ричард смотрит на него так, будто читает все эти мысли. — О твоих вопросах я знаю, — Ричард играет с ним в какую-то несмешную игру, правила которой забывает объяснить. — Но знаешь ли ты о моих? Он улыбается Гэвину. Может, это несерьёзно, но выглядит этот чёрт очень искренним. Таким, что Риду становится сложно понять, кто у кого на крючке. — Ты сдался сам, — чеканит Рид. Ему и не нужно это признание в отделе, когда ощущения победы нет совершенно. Когда нечего отпраздновать в душе. Вот — его жизнь прямо сейчас. И в горе, и в радости, и всегда один, пока какой-то Найнс, которого он знать не знает, пытается сделать из него дурака. — Какого хрена? — Ты расстроен фактом того, что поймал меня? Тогда чего ты вообще хотел? Может, продолжения? В лифте. Гэвина малость подташнивает. Не столько от воспоминаний, сколько от того, что из всей еды за двое суток в нём — несколько литров кофе и один сэндвич. Из счастливых будней остаётся лишь отблеск воспоминаний: вот он закидывает ноги на стол, вот нет никаких преступлений, вот Аллен пытается что-то ему сказать. Между некоторыми событиями проходит от нескольких часов до нескольких суток. Между ним и Ричардом заметно сокращается расстояние. Тот вытягивает ноги под столом и весьма недвусмысленно пытается носком своих ботинок погладить его щиколотку. Рид подрывается с места, отходит в сторону. Как полагается полицейскому, он делает вид, что так и задумано: стоять в углу, прислонившись к стене, краем глаза замечать в зеркале своё отражение. Из соседней комнаты разносится стук. Из-за ошибки в конструировании этой комнаты, многие вещи, которые должны оставаться тайными, можно расслышать в абсолютной тишине. Гэвин за годы службы научился понимать это место по нескольким хлопкам, топоту и стуку. Конкретно сейчас офицеры покинули зал наблюдения. Рид прикидывает: это примерно на пару минут. — Говори, кто твои подельники? Ричард издаёт что-то похожее на задумчивое мычание. Качает головой — вопрос неверный. — Ты похож на человека, — говорит он, — очень привлекательного человека, с сильными руками, ногами, правильными чертами лица, в которого влюбляются девчонки, потому что ты играешь роль плохого парня. Вот только я смотрю и по взгляду вижу, что у тебя давно не было секса. И тебе просто необходимо выпустить пар любым образом, лишь бы скрыть факт, что ты банально хочешь потрахаться. Собственно, мой вопрос. Я прав? Гэвин прислушивается к шуму за дверью: вроде бы, совсем тихо. И он подходит ближе к столу, чтобы склониться к Ричарду и процедить ему важный ответ: — Пошёл нахрен. Ты-то, кажется, из тех, кому девчонки совсем не дают. — Предпочитаю брать сам, а не ждать подачки. — А я предпочитаю, чтобы такие как ты, сидели за решёткой. Повторяю: кто твои подельники? И ещё тише: «почему сдался сам?» — Веришь или нет, но я понятия не имею, с кем работал. Ни имён, ни лиц. И я не сдался, я просто позволил тебе рулить ситуацией. Приятное чувство, правда? — Приятно будет, когда я посажу тебя за решётку. — Куда приятнее, если я засажу тебе. Рид замирает на месте. Он только чудом не давится воздухом, что становится таким тяжелым на вес. Его трудно вдыхать, а из себя исторгать нечего — ни слов, ни усмешки, ни углекислого газа. Повторный стук заставляет его выпрямиться и отойти от стола. Рид смотрит Найнсу в глаза, когда поднимает руку и даёт знак офицерам, что это всё, он закончил бессмысленный допрос и можно заводить других ребят. Тина мнётся в коридоре, когда он заканчивает задавать однотипные вопросы и слышать в ответ: мы ничего не знаем. Она подходит к нему быстрым шагом, хватает за локоть и уводит в сторону. — Этот Найнс, — говорит она шёпотом, — он тебе сказал? Гэвин не уверен, что сейчас понимает свою малышку. Он делает странное сочетание эмоций: и улыбается, и вопросительно приподнимает бровь. Тине идёт новая коричневая кожанка, и да, в этот момент он думает об этом, а не о том, что ещё мог сказать неуловимый. — Так и думала, — она кивает. Понимает его без слов. Он может только удивляться её способности читать меж строк. — Он сказал, что будет отравлять наших, если снова тебя не увидит до того, как над ним состоится суд. И чтобы ты поверил, первым он отравит одного из пойманных ребят. — Тина, — его снисходительный тон бьёт по её перепонкам. — Тише! Я бы и сама не поверила, да только вот минуту назад один из его подельников упал на пол с пеной у рта. Бред, первым делом думает Гэвин. Слишком много факторов и мало фактов. Есть люди, которые ещё думают, что знания недостаточная сила. Гэвин не из их числа. — Только вот, — Тина выпускает его локоть из цепкой хватки, её удивление сменяется новой эмоцией, которую раньше Рид никогда не видел на её лице. — Это не всё, что он сказал. Я никому не говорила, можешь сообщить о его условиях и прочем. Не это важно. Он мне сказал, что теперь он будет о тебе заботиться. Что это значит?