Чудеса в решете

Он сам не знает, чего ожидает услышать, когда останавливается у прозрачного стекла. Вопрос оказывается произнесён ещё до того, как пара светлых глаз останавливаются на нём, оценивающе проходятся по всей фигуре. Они как два рентгеновских луча — пронизывают насквозь, разбирают его по составным частям. А потом будто бы собирают обратно из этих отрывков в общую фигуру человека. Ричарду хватает этого, чтобы почувствовать себя победителем. — И? — выдыхает Рид, когда слышит одобрительный смешок. — Я здесь. Чего ты хочешь? — Не чего, а кого, — исправляет Найнс. Это его третий разговор с глазу на глаз. В этом месте звуки никто не записывает. Система полетела ещё в прошлом году, да так и не оказалась заменена. Впрочем, Ричард бы гнул свою линию, даже если бы весь отдел сбежался на них поглядеть. — Догадываешься кого? Чёртов Банковский маньяк слишком умён для того, чтобы попасться полиции Детройта и сгинуть в тюрьме среди безбашенных отморозков. Гэвину даже немного его жаль (такой ум пропадает!), но он уже готовит письмо с наилучшими пожеланиями для отправки. Там он напишет что-то из ряда — надеюсь тебе хорошо спится на прожжённом матрасе среди крыс и таких же отбитых уродов, как ты. Там он напишет, как ненавидит таких людей, но при этом заметит — в городе становится тише. Спокойнее. Хорошо. И когда станет совсем тихо, Рид сможет вдохнуть полной грудью и насладиться спокойной жизнью где-нибудь в Канзас-Сити. У него есть такая история для коллег, как старая сказка, которую рассказывают из года в год своим детям, пока те растут. Потом это превращается в традицию и служит отголоском старых времён. Так вот, у Гэвина есть история-мечта, в которой город не кишит душегубами, город, в котором всегда для него весна или осень. Он в своей любимой кожанке выходит вечером покурить на балкон, оглядывается по сторонам, а вокруг блаженная тишина. Какая-нибудь девчушка возвращается из кафе и не оглядывается по сторонам, ничего не опасается. И он провожает её взглядом до первого переулка, и сердце не сбивается с ритма из-за мысли «а вдруг там кто-то есть», потому что он знает — больше никого не осталось. А он не коп, он просто человек, вышедший на свежий воздух. В этих байках нет никакой конкретики о его личной жизни, о жизни в целом. Он просто всегда Гэвин Рид, который курит вечерами на балконе и не думает ни о чём. Он спокоен, расслаблен, как и город, в котором он живёт. — Из всех возможных копов, ты решил именно мне подгадить жизнь? — Рид прислоняется плечом к стеклу и усмехается. — Напрасно. Недолго тебе осталось. Суд над тобой состоится через неделю. Ты, конечно, можешь попытаться перебить всех в нашем участке, но что-то мне подсказывает, что ты этого не сделаешь. Потому что не сможешь. Я в случайности не верю, но точно знаю: отсюда ты не доберешься до всех. — Рискнёшь проверить? — Ричард с недобрым прищуром смотрит ему в глаза. Он будто бы бросает вызов судьбе, а потом, опомнившись, сдаёт обороты. Его голос становится мягче, и весь он словно патока обволакивает Гэвина добротой и смирением. — Нужно ли тебе оно? Если бы не стекло, Найнс бы уже протягивал к нему руки, гладил его по голове, как любимую дворняжку, которую и ударить-то жалко. Видно ведь — побита жизнью. — Одна неделя встреч, многого ли тебе это стоит? По сути — ничего ведь и не стоит. Оба знают, что так будет верно и проще им двоим. Гэвин на секунду чувствует себя упрямым мальчишкой, который не желает смиряться с очевидным, потому что что-то в груди не даёт ему покоя, бунтует, просит справедливости для собственного эгоизма. — Что это тебе даст? — Уверенность в том, что ты в порядке. — Ага, как же, — Гэвин даже не пытается скрыть своё недоверие. Он отводит взгляд, понимая, что вообще-то смущён. И они так близко друг к другу стоят! Будто и нет этого стекла. Прижимаются плечом к плечу. Они приятели ровно на пять минут — здесь и сейчас, пока это необходимо. У Ричарда взгляд, как цепкая хватка стаффордширского бультерьера, о чём Рид без брезгливости говорит ему следующим утром. То, что он приходит — чёртова закономерность. Ричард его уже ожидает у толстого стекла. На секунду, в голове у Гэвина проскальзывает мысль, что если бы всё сложилось иначе, если бы в конструкции этого здания ошиблись не с комнатой допроса, а с этими ящиками — временными консервными хранилищами для людей — Ричард смог бы сбежать, имея при себе отмычку. При поступлении, каждому новичку показывают обучающее видео. Оно состоит из пяти частей. Четвёртая из них — про эти самые камеры. Старая запись ещё с десятых годов показывает, как какой-то преступник взламывает систему и оказывается на свободе. Он берет в заложники полицейского и сбегает. На случай таких неожиданных происшествий (любое нежелательное событие здесь обозначают происшествием, а не проблемой), каждый новичок должен знать: нельзя поддаваться панике. Они всерьёз пудрят этим мозги юному поколению. «Не парься» — лозунг всего отдела. Видимо, поэтому раскрываемость преступлений едва ли превышает семьдесят процентов. Тина — ангел этого отдела. Его личная спасительница, прикрывающая ему зад. Она так естественно вписывается в эту роль, что ни у кого нет никаких сомнений — она детка Гэвина Рида. — Что с тем психопатом? — в первый день она интересуется только этим. У неё горят глаза от желания разобраться в этом деле. Образно говоря, ей хочется покопаться в этом пока ещё чистом белье. — Что он тебе сказал? — Ничего нового. Спросил, как у меня дела и хорошо ли я спал. А сейчас, — Гэвина душит смех. В уголках его глаз собираются морщинки. Они тонкой паутиной разделяют один знакомый слой его кожи и пробираются ко второму. У него горят щёки, но он всё равно говорит: — он отправил меня есть. И звучало это, не то, как приказ, не то, как дружеская просьба. Хрен пойми этого… неуловимого. — Ты говорил Фаулеру? — Не-а. Понимаешь, я ему не доверяю? Нет, не Фаулеру, в смысле. Этот старик ещё ничего. Я этому Найнсу не доверяю. Свалился нам на голову по своему желанию, пытается запутать. Как он мог кого-то отравить? Если только заранее. Смекаешь? Значит, не навредит остальным. Но рисковать я бы не стал. Чёрт пойми, какие козыри у него в рукаве. Убеждать себя в чём-то — святое дело. Совершенно без всякой связи, Рид даже не думает о том, что происходящее ему занятно. В конечном счёте, это происшествие (не проблема, важно, это не проблема) может привнести что-то полезное. Пока Ричард под охраной в этом месте, он не может навредить простым людям, живущим своей маленькой и непримечательной жизнью, в шуме, в гонке за выгодными предложениями. Сегодня акция на добро выпадает Риду. Перед ним следующее условие: приходить два раза в день примерно на час. Если всё худо — на двадцать минут. Но главное — приходить. Показывать, что всё в порядке. Вот он — и он жив. Какой в этом прок, Гэвин не может сказать, даже спустя несколько дней. Ричард с ним разговаривает ни о чём и обо всём одновременно. Он шутит, но никогда не смеётся. Он флиртует, но никогда не переходит грань: говорит порой совсем грязные вещи, но никогда, ни единым своим действием даже не намекает на пошлость. И тем подкупает интерес. Хотелось спросить: «о чём, старик, ты только думаешь?» Но вдруг, если только на секунду вообразить, что нет этой прозрачной стены, они стоят вдвоём, на какую именно поверхность упрётся руками Найнс? Будет ли это противоположная стена или же та, что за спиной у Рида? — Доброе утро, детектив. Сегодня настроение стоять подальше? Зря. Ты ведь знаешь, я не кусаюсь. Если это не требуется, конечно, но, — Ричард пальцами бьёт по толстому стеклу. Если бы они только ошиблись в расчётах, в стройматериалах… Если бы… — Подойди ближе. Хочу поделиться одним секретом. Гэвин хмыкает. Начало этого третьего дня — желтый ценник на непригодные товары. Хочешь секрет? Получишь ухмылку в подарок! Два по цене одного! Настроение, честно, доходит до того, что он вот-вот готов на ком-нибудь сорваться. — Если бы не было этого стекла, — Найнс всё стучит по нему пальцами. Раз-два. Раз-два-три. — Я бы непременно разложил тебя на твоём рабочем столе, — раз-два. Раз-два-три. — И ты кончил бы от моих рук. Раз-два. Патовая ситуация. Происшествие для гипоталамуса. Три-два-один. — Я начинаю думать о том, что у тебя огромные проблемы с сексуальной неудовлетворённостью, приятель. — А мне кажется, ты подумал о том, что одними руками будет слишком сухо. Рид закатывает глаза. Он ничего не отвечает, только на автомате засовывает руки в карманы своих брюк. Преувеличенно равнодушно рассматривает фигуру перед собой. Где-то хлопает дверь уборной. Спустя пять минут по участку разносится крик о том, что второй подельник мёртв.