Чудеса в решете

— Ну и кто это? Спустя два дня Рид находит следы. Не такие отчётливые, но присутствие Найнса выдаёт его личный почерк. По словам соседей: собака лает второй день. Из маленького зашторенного окошка Гэвин видит, как мужчина роется в своей машине. Этот мужчина вчера видел, как соседка возвращалась домой, а сегодня он игнорирует раздражающие звуки маленькой кокер-спаниель. Эта самая собака, о которой думает Рид, очень скоро заливается новым собачьим приступом. Она издаёт невозможно громкий скулёж и выбегает из квартиры. Отлично, успевает подумать Рид, прежде чем беспокойство заполняет его разум. Ричард Перкинс — та ещё пронырливая сволочь — подходит к нему, наклоняется чуть вбок и произносит: — Убитая — Норт. И её супруг Джош. Они работали в клубе. Джош был правой рукой Златко. По слухам, Норт там вечно крутилась, находила новичков, пудрила им мозги и вгоняла в большие долги. — Что за слухи? — Рид хмурится. Слухи — даже не косвенная улика. — Это рассказали соседи? — Нет. У меня свои связи. Рид хмыкает. Это так странно звучит. Связи. У кого вообще в полиции есть подобные связи? Лишь куча досье на тех, кого успели задержать до двадцать второго года, а потом база данных была обнулена. Самый идиотский закон, который мог прийти в голову законодательному собранию Мичигана. В полицейских протоколах никогда не говорят о том, какими сложными порой бывают принятые решения. Не говорят о том, чего стоит поймать убийцу. Там всё сухо — адреса, имена, факты. А правда — она другая. И вот примечательный факт: кто-то умирает каждый день. И сегодня тоже кто-то умрёт. Возможно, Гэвин даже станет свидетелем нового преступления Банковского маньяка, конечно же, если сам не окажется жертвой. Два тела уносят, а собачонка исходит на лай, крутясь в ногах криминалистов. Кто-то собирается набрать номер и позволить специальным людям увести собаку в питомник. Гэвин вспоминает старика Хэнка, его собаку и семью, которой он лишился. Гэвин чувствует, что виноват. Что сделал непоправимую ошибку. И ему не жаль убитых, но эта кокер-спаниель, одиноко бродящая среди людей, напоминает ему кое-кого. Внутренний голос пищит: она ведь так на тебя похожа, не правда ли? Эта жалкая, потерявшаяся псина. Рид никому не сможет об этом рассказать. Обманывать себя гораздо проще, чем других людей. И он будет молчать. Как молчал о том, что позволил Банковскому маньяку уйти. Он отпустил преступника, который убил других преступников. Как в старенькой задачке: изменится ли число убийц в комнате, если кто-то убьёт убийцу? — Здесь больше нечего делать, — Перкинс засовывает руки в карманы своих брюк. — Погодите, эй, кому говорю? — Рид срывается с места, когда собаку ловят и пытаются надеть на неё ошейник с поводком. Рид забирает собаку под удивлёнными взглядами коллег. И ошейник он забирает, сам надевая на собаку. Он выходит на улицу, думая над тем, как теперь её назвать. — Что это было? — Перкинс выходит следом за ним. — Твоя непрофессиональность не знает границ. Рид показывает средний палец и идёт к машине. Когда Перкинс начинает молчать, он будто бы выкладывает жёсткий фундамент их дружбы. Молчание — очень хорошо. Гэвин любит, когда молчат. Он и сам молчит. Есть вещи, о которых нельзя говорить. Когда заваленный бумагами, Гэвин думает о том, что чёртова сука Хэлен Торкнелл заслужила быть выброшенной с балкона, он понимает, что никому не сможет об этом рассказать. Что, стоя рядом со своими коллегами, он будет вздыхать, качать головой. — Нам так всем её не хватает! Но правда в том, что всегда сложно произнести. Правда в деталях, в событиях, в тех местах, где прячутся черти, как на чёртовом кончике иглы. В машине собака начинает рычать. Она кусает обивку сидения, дерёт её когтями и утихает только тогда, когда Рид вслух ругается, потому что ему жаль пассажирское сидение — он пару месяцев назад купил кожаные чехлы. — Ты будешь за это гореть в аду, — говорит он. — Маленький дьявол. Собака смотрит на него — к Гэвину приходит озарение. — Так тебя и назову. Демон. Нравится? Собака молчит, но вскоре галдёж разрастается с новой силой. Гэвин не может спать. Она бегает по дому, своими когтями скребёт дверь. Воет, лает, скулит. И засыпает на кухне у миски только под утро, когда Гэвину пора уже вставать. Ему ничего не остаётся, как подхватить Демона на руки и усадить в машину. Они вместе едут в департамент. Он привязывает её на парковке у машины, пока курит неподалёку. Когда слышит шаги, думает даже обернуться, но знает, что увидит там надоедливое лицо. — И что происходит в голове у такого идиота, как ты, детектив? Гэвин усмехается. Не будь это агент ФБР, он бы вмазал в челюсть за такую формулировку вопроса. Хотя отчасти он понимает Перкинса. Этот шакал просто выполняет свою работу. Понимание — интересное слово. Как недосягаемая звезда. Как доброта в чистом виде. Принятие неизбежного или того, что человек рядом просто другой. И Гэвин говорит: пошёл к чёрту. — Я бы тебя уволил, — говорит Перкинс с неподражаемым спокойствием. Он закуривает рядом с ним. — Фаулер не одобрит твоего желания, — Рид усмехается. — Знаю. Но будь я главным — уволил бы тебя. Хотя бы за то, что ты отпустил Ричарда Найнса. О чём ты думал? У Гэвина всё холодеет в груди. Он незаметно дрожащими пальцами подносит сигарету ко рту и делает глубокий затяг. Он молчит. О чём он вообще думал? Он и сам не знает. То есть, не хочет знать. Голова ведь забита мыслями всегда. Исключения — люди в больнице. Голова у Гэвина забита отборным дерьмом, как у других — рекламой. Каждый год их проверяют врачи: обязательное обследование. Проверка на профпригодность и то, что психика в норме. Каждый год кто-то из отдела оказывается по мнению доктора Сайдера умалишённым. В настоящее время уже десятки парней провели несколько замечательных месяцев в дурдоме. Десятки парней, у которых полицейские значки звонко падали на пол после выставленного диагноза. Со временем, доктор Снайдер стал ассоциироваться со звоном. Мистер-падающий-знак. Так вот, люди в больницах ни о чём не думают. За них думают голоса в голове. Гэвин год назад навещал одного из отдела, тот смотрел на него с пару минут немигающим взглядом, а потом спросил: — Что доктор имел в виду, когда говорил о том, что я должен о чём-то думать? Что значит мысли в голове? Ты всегда думаешь? Гэвин пожимает плечами. Он смотрит на Ричарда Перкинса, а вспоминает того беднягу. Думает ли он о том, что в мотелях жесткий матрас, что там пахнет грязными носками? Думает ли он о том, что мистер-падающий-знак злоебучий козёл, который должен был оказаться на месте Хэлен Торкнелл? Думает ли? — С чего ты взял, что я его отпустил? Над ухом, как раскат грома, гремит смех. Совсем рядом, почти задевая кожу. Перкинс смеётся так, будто ему рассказали старую, но вечно смешную шутку. И он смеётся по памяти, как в первый раз. — Я предположил. Видел, как бармен тебе что-то передал, решил проследить и увидел, как ты сидишь в машине с Найнсом. Поехал за вами, а потом увидел, что он тебя вышвырнул из машины. Рид хмыкает. — Ты сказал об этом Фаулеру? — Нет. Хотел разобраться сам. — Зря, — Рид тушит окурок подошвой. — Ты ищешь его или мешаешь следствию? Рид отвечает честно: пошёл ты. И уходит с парковки, пока Демон спит у его машины. Он ведь даже не знает пол своей собаки. Но зато знает, что должен увидеть Тину. Должен лично убедиться, что записи с камер наблюдения стёрты и они не знают, кто приносил воду заключённым. — Ты выглядишь уставшим, — говорит она. Он со смешком отвечает, что, в отличие от него, она ничего так. Они обмениваются улыбками, чтобы потом разойтись по своим местам. Перкинса Рид видит в этот день ещё несколько раз, но они не говорят. Только смотрят друг на друга, будто бы обещая присматривать, обещая выждать момент, когда можно будет друг друга добить. Только спустя месяц Риду удаётся отыскать новые следы. Ричарда найти совсем непросто. Но у Гэвина есть небольшие намётки плана. И когда Фаулер вызывает его, Рид готов ко всему: и к увольнению, и к выговору, и к штрафу. Но Фаулер хмурит брови, просит его сесть рядом. — Есть дело, — говорит он, — сейчас все силы уходят на поиски Банковского маньяка, но я думаю, что тут не всё так просто. Можешь отправиться в клуб «Рай»?