Чудеса в решете

И вот наступает день, когда стоишь в клубе, среди танцующих моделей, и чувствуешь себя лишним, потому что когда-то давно пообещал, что твоя жизнь будет получше, чем у тех кусков дерьма, что половину зарплаты засовывают в стринги стриптизёрши, а потом с чистой совестью возвращаются в свой полуразрушенный-полузабытый район, к жене, у которой сальные волосы и старый халат с заплаткой на левом боку. Рид рад, что у него нет семьи. Что дома его никто не ждёт. В своём одиночестве он находит спасение, вернее, находил его до того момента, пока не решил, что он будет хорошим копом и не возьмёт ни единой взятки. Мог бы закрыть глаза. Мог бы сделать вид, что спустя столетия мир остаётся прежним. Ведь какой-то умный парень из начала прошлого века сказал, что невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Рид пытается встать на уровень повыше, чтобы, видимо, самому себе отлизать зад, ведь теперь он единственный, на кого полагается Фаулер. Старик, что не берёт взятки и заставляет их прыгать выше собственной головы. — Найди мне ублюдков, — говорит он. А Рид усмехается: достаточно плюнуть с закрытыми глазами, чтобы попасть в преступника. Их город — заброшенный Готэм из детских комиксов про героя в плаще. Гэвин идёт к барной стойке, где есть одно знакомое лицо. Бармен узнаёт его быстрее, чем Рид успевает заговорить. — Что на этот раз? — парень в жилетке и бабочке, парень с закатанными рукавами белоснежной рубашки, парень без имени, он улыбается ему приветливо. — Ты давно тут работаешь? Лицо без имени кивает. — Наверное, теперь здесь тяжелее? После перестрелки, в которой убили твоего босса и его охрану. — Меня нанимал на работу не Златко, а его правая рука. Маркус. Теперь он и владеет этим клубом. Для меня ничего не изменилось, правда, охраны теперь стало больше, — бармен наклоняется и кивком указывает в сторону массивных железных дверей, потом в сторону вип-комнат, — видишь их? Ждут, что вернётся тот сумасшедший. Гэвин готов рассмеяться этому наивному человеку в лицо: если Ричард захочет вернуться, то его никто не заметит. — Зачем ему возвращаться сюда? Чтобы убить нового владельца? Бармен кивает, потом пожимает плечами. — Я не знаю вообще-то. Но я бы не хотел, чтобы он возвращался. Второй раз мне, скорее всего, не повезёт. Вы ведь знаете этого психопата? — Если можно так сказать. Я, скорее, охочусь на него. — Так это правда, что убийцы всегда возвращаются на место преступления? А как же. Статистические данные — это не шутка. И не закономерность, конечно, но Рид ведь не ждёт здесь Найнса. Он говорит с барменом, который может провести его на второй этаж, через охрану: без ордера у Гэвина мало возможностей, а попасть к главному нужно. Когда в две тысячи шестидесятом снова решат изменить внутренний отдел по особо тяжким, Гэвин уйдёт в кадровый отдел и будет заниматься пропагандой. Первый плакат с лозунгом, который он напишет, будет гласить «спите спокойно и берите взятки». Он даст отличное наставление. Он сделает хоть чью-то жизнь проще. — Поможешь мне? Как тебя… — Саймон. — Да. Точно. Поможешь мне, Саймон? Гэвин его осматривает, стройного парня, в дорогих вещах, отчасти нелепого, странного, но с приятными чертами лица и голубыми глазами. Вспоминая себя в юношеские годы, худощавого и побитого, но злого, как та маленькая кокер-спаниель, Гэвин может провести только одну общую параллель — кажется, они оба смотрят только на подонков. Когда Саймон останавливается вместе с ним у кабинета Маркуса, то нервно топчется на одном месте и пытается остановить Рида, желающего без стука открыть дверь. Гэвин только приподнимает бровь. Ему плевать, но… — В чём, мать твою, проблема? — Там кто-то есть. Слышишь? Гэвин хмурится и прислоняется к двери. В кабинете он слышит, как говорят два человека. Ему приходится напрячь весь свой проржавелый мозг, чтобы понять, что голоса-то ему знакомы. Он без стука толкает дверь и достаёт из-за пазухи пистолет. Они втроём так и замирают. Три идиота, пытающихся удержать друг друга на мушке. Легенды этого времени: Найнс, Маркус и он. И стоящий у порога бармен, которого, Рид уверен, трахает собственный босс. — Поговорим? — улыбается широко Рид. Никто не опускает руки. — Я буду не против, если вы застрелите друг друга, пожалуйста, но сначала я задам пару вопросов. — Ты полицейский? — Маркус недовольно хмурится. — Он детектив, — поясняет Найнс. — И ему будет интересно узнать то, что знаю я. Найнс? О, он становится главным кошмаром Маркуса. Вместо того, чтобы разобраться в проблеме, он поправляет свой костюм и деловито вышагивает по кабинету, не опасаясь, что Маркус выстрелит. Не при детективе уж точно. Примерно так Гэвин и становится живым щитом для того, кого бы сам пристрелил. Когда-нибудь. — О чём он? — Гэвин смотрит на недовольного Маркуса. Главные слова в его жизни «стоять» и «вы арестованы», а главные слова других — это «алиби» и «я не виноват». Все они не виноваты, пока их не застанешь с оружием наперевес, пока не увидишь, что под их ногтями не грязь, а запекшаяся кровь. — Я не отравлял никого в отделе, не подкупал полицейских, — Маркус хмурится, но звучит уверенно. Саймон, мнущийся в пороге, решается зайти в кабинет. Он молча слушает. Он то еле заметное пятно на праздничной рубашке, о котором не помнишь ровно до того момента, пока рубашка снова не оказывается на тебе. — Этим занимался Златко. Рид кое-что знал. На вооружении у него были кое-какие факты. Он собирался орудовать ими, а не пистолетом, но, как часто и бывает, по плану почти никогда ничего не идёт. Это называется частичной погрешностью. Когда он врывается в клуб вместе с оперативниками, а внутри — все мертвы — это такая же частичная погрешность. Лозунги пестрят в отделе наивностью. Когда Гэвин будет создавать их сам, он напишет: «мёртвые преступники — конец дела, выпейте чай и отдохните». Он поможет миру тем, что не станет ничего делать. Когда не останется преступников, он будет стоять на балконе и курить, а какая-нибудь соседка, питающаяся только отрубями, цельнозерновая малышка, будет кричать ему о том, чтобы он прекратил. Он переспит с ней через пару дней и закурит потом в её спальне, и она уже ничего не скажет. Попросит сделать один затяг. Он сделает этот мир лучше. Он скажет: нахрен этот мир, нахрен преступников. А пока он смотрит на Ричарда, потом на Маркуса. — Да, я догадывался, но лезть в его бизнес… Если бы не этот, — Маркус кивает на Найнса, — Златко пристрелил кто-нибудь другой. Его бизнес держался на волоске, отец помогал ему, потому что не имел никакого представления о казино, о борделе, что он здесь устроил. А теперь обо всём по порядку. Гэвин просит Маркуса присесть, а сам садится напротив. Ему интересно о том, кому ещё не нравится Златко, когда в деле начал фигурировать Найнс и что за отец. Маркус молчит, и только когда Саймон касается его плеча, он отмирает, хмурится, а потом начинает свой рассказ, который можно уместить и в несколько предложений. Очень важный момент: тот самый Карл Манфред, о котором писали газеты, в честь которого устраивали недельный траур — вот он здесь. В этой истории. И Маркус называет его отцом. — Я начал работать на Златко, когда они с отцом только познакомились, — начинает он. И Гэвину уже становится скучно. Он слушает: бла-бла-бла. Слушает: Златко, Златко, Златко. И его внимание становится прежним, когда он слышит о Фаулере. Старые-новый лозунг: Фаулер никогда не берёт взятки. — Златко хотел избавиться от него, и ему подвернулся хороший шанс. К нему пришёл кто-то из ФБР и предложил свою помощь. Они бы прикрыли друг другу задницы. Тогда Златко и нанял… — Меня, — Найнс хмуро кивает. До него начинает доходить. — Я должен был избавиться от Фаулера, но вместо того, чтобы помочь мне и моим ребятам сбежать, от нас начали избавляться. — В этом нет моей вины. В этом нет вины Златко. — Это всё ФБРовец, — не спрашивает, а утверждает Рид. Тогда Маркус снова говорит об отце. Рид пытается уловить связь: старый художник, смерть, месть. Последовательно случается всё так: решается проблема с Фаулером, но остаётся другая — проблема конкуренции и Златко одним своим существованием ставит под удар всех, кто на него работает. ФБРовец предлагает свою помощь и здесь — обеспечивает безопасность Манфреда, и на тот момент, когда Найнс оказывается за решёткой, Манфред умирает от передоза. — Он должен был не избавляться от старика, а защитить его, — Маркус сжимает кулаки. Его лицо омрачает траур. В этом Гэвин ему верит — терять всегда больно. Одно только Рид никак не может понять: — Какой в этом смысл? Маркус разводит руками. — Меня не волнует, зачем он это сделал. Меня волнует лишь то, когда я уже смогу до него добраться. — Собираешься убить его? — Найнс хмыкает. — Давай так: мы с Гэвином решим эту проблему, а ты отпустишь нас. — Ты перебил всех моих ребят, — излишне спокойно говорит Маркус. — Мои тоже мертвы. В покере такой момент назвали бы спорным: два одинаковых сочетания. Но здесь, сидя в кабинете, где клининговая компания вычистила все углы от крови и мозгов, без всяких споров, Маркус протягивает руку. — Я хочу сам разобраться с Перкинсом. Постарайся привезти его живым. Можно и раненным. Но живым. Рид бледнеет, когда слышит имя. То есть, всё это время, он работал бок о бок с тем, кого и искал? Крыса в отделе. Тот, кто приносил воду. Это же дважды два — Рид увёл дело Банковского маньяка у этого ФБРовца. Он штурмовал банк, послав в жопу федералов. Выйдя на улицу, Рид дышит с жадностью, пусть и свободно. — Найнс, — говорит он, — только честно, ты изначально знал, что именно Перкинс отравил тебя? Ричард замирает, а потом кивает. — Да, но я думал, что он делает это по приказу Златко. Теперь понимаю, что так он боялся, что его раскроют. Ты спас меня дважды: когда вызвал скорую и когда помог сбежать. Славно, думает Рид. Очень славно. Он подходит к Найнсу, когда тот тянется открыть машину. Подходит и бьёт его по лицу — за всё сразу. — Пожалуйста, — усмехается Рид. — Всегда рад помочь. Найнс касается покрасневшей кожи. Рид садится в его машину и совсем не замечает, как чужие губы трогает улыбка. Их личный лозунг: бей, пока можешь.